Текст книги "Историки Курского края: Биографический словарь"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

По мнению Ю. А. Бугрова, князья Барятинские «свой род ведут от Рюриков». Но братья летописного Рюрика имели, как известно школьникам, собственные имена. Сплошь и рядом хромает «просто» стилистика. Нередки фразы такого типа: «Работал почтовым работником», «тяжелая материальная жизнь», «принял жестокие действия». Колхозница Дарья Адонина, оказывается, «на протяжении всей трудовой деятельности оставалась активным и искренним сторонником колхозного строя». Булгаковский профессор Преображенский спросил бы: «Вы мужчина или женщина?» Если всё-таки женщина, то по-русски будет «сторонница».

Как видно из перечня претензий к составителям новой курской энциклопедии, недоработали они как «на входе» в свой проект, так и на «выходе» из него. В предисловии к этому изданию заявлено, будто бы оно «в основном построено по классическим канонам энциклопедий». На самом деле эти каноны чаще нарушались, чем соблюдались авторами и, особенно, редакторами. Принципы отбора персонажей, а в особенности типовая структура каждой статьи, её объём, содержание библиографического аппарата, чаще всего остались далеки от принятых в современной энциклопедической литературе. Так, в тексте справочника не выделены курсивом фамилии тех лиц, которым посвящены отдельные статьи. Источники и литература к статьям или отсутствуют, или даны вразнобой. Это затрудняет пользование книгой массовым читателем. Редакторская и корректорская работа проведена выборочно и некачественно. Привлечь к работе многих специалистов по разным периодам и отраслям местной истории и культуры не захотели или не смогли. В результате собранный в трёхтомнике огромный материал остался сплошь и рядом сыроват, хаотичен; местами наивно велик, а местами явно недостаточен по меркам энциклопедического жанра.

Перефразируя фразу Сталина о советских писателях, можно сказать, что у нас в Курске нет других краеведов. Поэтому, покритиковав их за ошибки, поблагодарим их же за проделанную работу, в целом скорее полезную и для специалистов, и для широкого читателя. Несмотря на все огрехи, на страницах «Большой курской энциклопедии» проступает внушительный коллективный портрет курского рода-племени – чем-то знаменитых курян всех эпох, рангов и профессий. Значит, один из старейших городов России смотрит в будущее.

3
ОТ КОМПИЛЯЦИИ ДО ПЛАГИАТА

(Об изданиях Т. Н. Арцыбашевой по «исторической культурологии» Курского края)[35]35
  Опубликовано в кн.: Щавелёв С. П. От плагиата до компиляции [Рец. на кн.: Арцыбашева Т. Н. Курский край и монастырская культура. Учебное пособие по региональной культуре. Курск, 1998. 72 с.; Её же. Очерки культуры Курского края. Вып. 2. Краеведческие материалы. Курск, изд-во Курского гос. пед. ун-та, 2000. 104 с.; Её же. Русь – Росия – Московия: от хакана до государя. Культурогенез средневекового общества Центральной России. Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2003. 193 с.] // Клио. Журнал для учёных. СПб., изд-во «Нестор», 2006. № 2 (33). С. 243–249.


[Закрыть]

В моих заметках речь пойдёт об изданиях Т. Н. Арцыбашевой – преподавательницы кафедры культурологии Курского государственного университета.[36]36
  См.: Арцыбашева Т. Н. Курский край и монастырская культура. Учебное пособие по региональной культуре. Курск, 1998. 72 с.; Её же. Очерки культуры Курского края. Вып. 2. Краеведческие материалы. Курск, изд-во КГПУ, 2000. 104 с.; Её же. Русь – Росия – Московия: от хакана до государя. Культурогенез средневекового общества Центральной России. Курск, изд-во Курского гос. ун-та, 2003. 193 с.


[Закрыть] Представляется, что они помещаются именно в те «жанры», что упомянуты в заголовке моего отклика. Более того, перед нами тексты, на примере которых ярко просматриваются некоторые отрицательные тенденции отечественной историографии на рубеже прошлого и нынешнего веков. Как известно, книжный рынок России в это время оказался заполонён псевдонаучными опусами на исторические темы. Обратим внимание на ту сторону данной ситуации, которая относится к преподаванию истории в высшей школе, а в особенности к государственной аттестации историков, их учёной квалификации. Одно дело, когда бедную музу Клио «насилуют» в откровенно коммерческих целях, и покупатель в книжном магазине волен выбирать издание любого сорта.[37]37
  Об антиисторических изданиях такого рода речь идёт в кн.: Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998 («Памяти исторической науки посвящается» авторами).
  О переизданиях псевдоисторических опусов позапрошлого века см.: Формозов А. А. Старая историческая литература на современном книжном рынке России // Книжное обозрение. 1996. 23 апреля. С. 9.


[Закрыть] Совсем другое, когда заведомый фальсификат представляется на соискание учёной степени, за него органом государственной аттестации присваивается учёное звание (с ежемесячной доплатой бюджетных денег). Вирус подделки устремляется тогда на факультеты учебных заведений, засоряет умы студентов, финансируется за счёт бедных налогоплательщиков.

Книги, о которых пойдёт речь, увидели свет в издательстве одного из провинциальных, но государственных университетов. От имени этого университета они рекомендуются читателям. Первое – в качестве «учебного пособия по региональной культуре», следующие две уже как «монографии»; адресуются «преподавателям, студентам», «краеведам, историкам, культурологам и массовому читателю». Между тем любому мало-мальски квалифицированному читателю исторической литературы при чтении этих книжек видно, что они только по форме (да и то не всегда) имитируют учебный да монографический жанр. А по содержанию представляют собой не слишком умелый пересказ нескольких выхваченных из своего историографического контекста изданий. Из них же заимствуется вся остальная библиография. Такого рода «пустышек», как работы Т. Н. Арцыбашевой (именуемой ниже «автором»), за последние годы всё больше проходит через редакционно-издательские и диссертационные советы. Я взялся разобрать именно её книжки потому, что сам занимался многим из той тематики,[38]38
  См.: Щавелёв С. П. Первооткрыватели курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Вып. 1–3. Курск, 1997–2002.


[Закрыть] на рассмотрение которой они претендует.

Первая из упомянутых мной работ Т. Н. Арцыбашевой представляет собой публикацию её кандидатской диссертации.[39]39
  См.: Арцыбашева Т. Н. Монастырь на стыке культур (На примере монастырей Курского края Московской Руси 17 века). Автореф. дисс… канд. культурологии. СПб., 1997.


[Закрыть] Перед нами не слишком умелый пересказ отрывочных сведений о средневековой истории Курской земли из краеведческой литературы разных лет издания. Изложение изобилует перлами вроде следующего: «. Курск был построен на северо-востоке северянской земли. при князе Владимире в 80-е годы X века для защиты от половцев».[40]40
  Арцыбашева Т. Н. Курский край и монастырская культура, с. 5.


[Закрыть] Тот факт, что первый половецкий набег на Русь состоялся в 1061 г., «автору» остаётся неизвестным.

Следующая книга – «Очерки культуры Курского края» у Т. Н. Арцыбашевой открываются главой «Магические ритуалы и языческие верования первобытного населения Посемья». Эта «глава» целиком копирует статью А. Н. Апалькова (в ту пору младшего научного сотрудника Курского музея археологии) под названием «Почём был «опиум для народа» до нашей эры? Магические ритуалы курских язычников», опубликованную на стр. 2 выпуска 3 за 1992 г. «Летописи» – научно-популярного приложения к курской газете «Молодая гвардия». Как это принято при разоблачении плагиаторов, приведу сначала оригинальный текст, а затем его украденный вариант.

А. Н. Апальков: «Предки наши были язычниками, занимались земледелием и поэтому на первое место ставился культ солнца, огня и домашнего очага. С ними связаны многочисленные находки глиняных изделий, полученные при археологических раскопках на городищах Кузина Гора, Марица, Переверзево. Это лепёшки, хлебцы и блоки, имитирующие изделия домашних хозяек. Часто такие изделия украшались по выпуклой поверхности ямками, которые делали пальцами. Некоторые исследователи считают, что вдавление обозначает количество членов семьи, совершивших данный обряд.

Для культовых приношений и даров существовали специальные святилища. Одно из них исследовано на поселении у села Успенка. Культовое место состояло из глиняной площадки со следами ритуальных костров, а рядом находилась пирамидка из блоков, на вершине которой стоял сосуд.

Для совершения религиозных обрядов существовали и более крупные святилища, являющиеся племенными центрами для общего совершения культовых мероприятий. На городище Кузина Гора был выявлен длинный дом, окружающий кольцом площадку и содержащий внутри большое количество магических предметов.

Одним из свидетельств культа солнца и огня являются глиняные грузики и пряслица, использовавшиеся для производства тканей. Нередко вокруг отверстия, расположенного в их середине, наносили орнамент в виде линий или точек, составляющий рисунок светящегося солнца. Насечки в виде креста символизировали огонь. В одном случае крест был прочерчен на днище лепного сосуда. К культу земледелия относятся и находки глиняных моделей зёрен ячменя, гороха и бобовых культур.

Большое ритуальное значение имели глиняные миниатюрные сосудики. В них женщины помещали что-нибудь съедобное и преподносили божествам. В некоторых сосудиках есть у дна отверстия, служащие для подвешивания в доме или святилище.

Определённое магическое свойство имели изображения животных на различных предметах. Рукоять скифского меча, найденного недалеко от Горшечного, украшена головками лосей. Та же голова, но вместе с копытцем, украшает костяной псалий (деталь конской узды) с Марицкого городища. Навершие другого меча выполнено в виде стилизованной лапы хищной птицы, имеющей два когтя и глаза. Изображение этих животных придавало вещам определённый смысл. Например, когтевидное навершие наделяло меч цепкостью, а лосиная голова – быстротой и силой…

У многих народов было известно гадание по внутренностям животных. В Посеймье существовало гадание по модели печени. Это были небольшие глиняные изделия с проколами, отделёнными друг от друга линиями и образующими участки, имеющими определённое значение. Традиция эта очень древняя и восходит своими корнями к культам Вавилона.

Магическими и лечебными свойствами у жителей обладали вещи, изготовленные ранее, например, в бронзовом веке. Кремнёвые стрелы и скребки прикладывали к ранам, а каменные сверлёные топоры вешали в доме и при совершении культовых обрядов через отверстия в них лили воду…».[41]41
  Апальков А. Н. Почём был «опиум для народа» до нашей эры? Магические ритуалы курских язычников // Летопись. Совместный выпуск «Молодой гвардии» и Курского областного краеведческого музея. Вып. 3. Курск, 1992. С. 2.


[Закрыть]

Автор процитированных строк – профессиональный археолог, участвовавший в раскопках многих памятников раннего железного века на территории Курской и Белгородской областей, опубликовавший в академических изданиях целый ряд статей соответствующей тематики. В нашем словаре историков Курского края о нём имеется персональная статья. Т. Н. Арцыбашева ничтоже сумняшеся переписывает в свою «монографию» газетную заметку юного археолога, нигде никак не ссылаясь на источник сведений и не упоминая имени их настоящего автора:

«Многочисленные находки культовых предметов VI–VIII веков до н. э. на территории Курского Посемья позволили историкам пролить свет на ранние магические ритуалы, связанные с поклонением наших предков-язычников божествам Солнца, огня и домашнего очага. При археологических раскопках городища Кузина Гора, Марица, Переверзево найдены глиняные изделия, имитирующие лепёшки и хлебцы, предназначенные, по-видимому, богам-покровителям. Часто их выпуклая поверхность украшена выдавленными пальцами ямками, количество которых, возможно, соответствует числу членов семьи, совершавшей обряд. К культу земледелия относятся находки глиняных моделей зёрен ячменя, гороха и бобовых культур. Большое ритуальное значение имели миниатюрные глиняные сосуды, в которых женщины помещали что-нибудь съедобное для приношения божествам. В нижней части некоторых из них есть отверстия, служившие, вероятно, для подвешивания сосудиков в доме или святилище.

Находки глиняных грузиков и пряслиц, используемых в ткачестве, свидетельствуют о поклонении солнцу и огню. Нередко их отверстия, расположенные в центре, окружает орнамент из линий и точек, составляющих рисунок светящегося солнца. Насечки в виде креста символизировали огонь. В одном случае крест был прочерчен на днище лепного сосуда.

Для культовых приношений и даров существовали специальные места: жертвенники и святилища. Одно из таких мест обнаружили на территории древнего поселения у села Успенка. Оно представляет собой глиняную площадку со следами ритуальных костров. Неподалёку – выложенная из камней пирамидка, на вершине которой когда-то стоял сосуд.

Племенные культовые обряды совершали в общих, более крупных святилищах. На городище Кузина Гора археологами раскрыто длинное кольцевой сооружение с большим количеством магических предметов и круглой площадкой посередине.

Многим первобытным племенам было известно предсказание будущего по внутренностям животных. В Посемье бытовало гадание на модели печени, которая представляла собой небольшое глиняное изделие с проколами, отделёнными друг от друга линиями, образующими участки определённого назначения. Традиция такого гадания пришла из глубины веков и восходит корнями к культам Древнего Вавилона.

Определённое магическое свойство имели изображения животных на различных предметах. Например, рукоять скифского меча, найденного недалеко от села Горшечного, украшена резными головками лосей. Рисунок такой же головы, но вместе с копытом, украшает костяной псалий (деталь конской узды) с Марицкого городища. Навершие другого меча – в виде стилизованной лапы хищной птицы, имеющей два когтя и два глаза. Согласно представлениям древних, эти изображения придавали вещам определённые качества: когтевидное навершие «наделяло» меч цепкостью, а лосиная голова – быстротой и силой.

Магические и лечебные свойства приписывали наши предки предметам, изготовленным, например, в бронзовом веке. Кремнёвые наконечники стрел и скребки прикладывали к ранам, а сверлёные каменные топоры вешали в доме и при совершении культовых обрядов через отверстия в них лили воду».[42]42
  Арцыбашева Т. Н. Очерки культуры Курского края. Вып. 2. Краеведческие материалы. Курск, 2000. С. 5–6.


[Закрыть]

В чём выразилось «авторское участие» г-жи Арцыбашевой? Слово «рядом» она заменила на слово «неподалёку». И получила за это степень доктора культурологии. За что и получает теперь от государства ежемесячно надбавку за учёную степень в семь тысяч рублей.

В издательской аннотации к процитированной книжке Т. Н. Арцыбашевой сказано, что «автор собрал, изучил, подверг анализу и систематизации сведения об истории Курского края, его… религиозных традициях». На самом деле вся книжка изготовлена при помощи плагиата (как в продемонстрированном нами фрагменте) или же пересказа чужих текстов. Тем не менее эта книжка способствовала получению «автором» учёного звания доцента по кафедре культурологии. И ещё одной бюджетной надбавки, уже за учёное звание.

Последняя из вышеуказанных книг Т. Н. Арцыбашевой выстроена под докторскую диссертацию. Хотя её название маловразумительно: «Русь – Росия – Московия…» Сразу встаёт вопрос: почему после Руси (XI–XVI вв.) идет «Россия» из трактата Константина Порфирогенета (905–959)?.. Целью исследования объявлено ни больше ни меньше как «ретроспективное изучение культуры Центральной России» (с. 4). Что тут скажешь? Решительная учёная дама. Выбор объекта рассмотрения, однако, произволен. «Центральная Россия», по мнению «автора», – «загадочный «континент», географически и духовно соединивший Европу и Азию» – «Центральноадминистративный регион РФ» (с. 3–4). Даже из школьного учебника истории должно быть ясно, что историческая география Восточной Европы в древности и средневековье имеет мало общего с современным административным делением нашей страны. «Верхняя», северная и «нижняя», южная Русь явно выходили в своё время за рамки нынешнего «региона № 1». Да и сам «автор» в своём изложении захватывает то новгородский север, то причерноморский юг. При чём же тогда в медиевистическом контексте «Центральный регион России»?

По мнению Т. Н. Арцыбашевой, ««Русская земля» уже к XI в. практически совпадает с границами современного Центрально-административного региона Российской Федерации» (с. 26). Нечего и говорить, что с мнениями и разногласиями историков (А. Н. Насонова, Б. А. Рыбакова, В. А. Кучкина) о действительном ареале первоначальной «Русской земли» – великокняжеского домена – наш «автор» совершенно не знаком, не говоря уже об оригинальных данных – летописных известиях и археологических фактах на сей счёт.

Первая глава «монографии» отводится «историографии культурологического изучения Центрального региона России». Форма такого рода обзоров «степени изученности избранной темы» у современных компиляторов отработана. Наборы имён писавших о чём-то подобном авторов сопровождаются, как в данном случае, эпитетами один похвальнее другого: «отличающиеся основательной фактологией, разноплановые по языку, приоритетам и позиции авторов» (с. 7–8); «научная смелость и широта эрудиции, убедительная аргументация и оригинальность выводов» (с. 14); «фундаментальность обобщений и глубина постижений, отточенность и оригинальность мысли, чёткость изложения авторского видения генезиса и культурогенеза» (с. 17) (кстати сказать, чем «генезис» отличается от «культурогенеза»?); и т. д., и т. п.

Невдомёк недоучившемуся «автору», что в академической литературе подобная комплиментарность оценок никогда не практиковалась. Перед нами просто «информационный шум», коим переполнена рецензируемая книга.

Логика отбора авторов в ту или иную рубрику ставит в тупик. Так, «разноплановые по языку (?)» «Н. Н. Бантыш-Каменский, С. Ф. Платонов, К. Н. Бестужев-Рюмин» (с. 8) расположены ни по алфавиту их фамилий, ни по возрасту. Столь же хаотично перечислены «работы по географии, истории и этнографии центральных губерний» (с. 11–12). В этом списке значатся следующие авторы: Д. И. Багалей (1857–1932), который вообще не занимался центром России, а лишь её «степной окраиной»; И. Д. Беляев (1810–1873), автор «Очерков истории северо-западного края России» (1867) и её пограничных служб на юге; никому не известный А. Н. Дренякин; археолог Д. Я. Самоквасов (1843–1911), ведший раскопки на пространстве от Польши до Крыма; В. Ф. Зуев (1752–1794), академик Петербургской АН, автор «Путешественных записок… от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781…»; И. Н. Миклашевский (1864–1911), автор «Очерков крестьянского хозяйства Малороссии» (1887) и «хозяйственного быта южной окраины Московского государства» (1894); профессор Воронежского университета В. П. Загоровский (1925–1994), специализировавшийся на Новой истории юго-востока России. Столь разновременных авторов объединяет только то, что их работы привлекают к своему анализу нынешние историки Курского края, у которых Т. Н. Арцыбашева, как видно, и списывает свои историографические перечни.

В один ряд «историков отдельных земель и княжеств» поставлены и авторы XIX – начала XX вв., и до недавних пор здравствовавший доктор исторических наук Л. В. Алексеев (Институт археологии РАН).

К археологам почему-то причислены В. В. Мавродин, А. С. Насонов, И. Я. Фроянов (с. 14), – сугубо кабинетные историки.

У мало-мальски знакомого с отечественной медиевистикой читателя историографические «акафисты» автора не могут не вызвать недоумения, всё растущего от одной перечневой «обоймы» её «предшественников» к другой. Взять хотя бы такой пассаж: «Набирает силу процесс сложения новых столичных и региональных исторических школ, формирование которых – совместная заслуга учёных московских и местных научных и научно-образовательных заведений: В. И. Большакова, Т. С. Георгиевой, А. Ю. Друговской, З. Д. Ильиной, А. И. Кравченко, В. И. Пановой, Б. Г. Пашкова, И. Г. Пархоменко, В.Я. Петрухина, Д. С. Раевского, О. М. Рапова, И. Е. Саратова, Р. Г. Скрынникова, М. В. Толстовой, А. С. Чистякова, A. В. Чистяковой, Н. А. Ульянкина, А.С. Хороших, С. П. Щавелёва и др.» (с. 17).

Можно предположить один-единственный критерий отбора перечисленных имён – только их книги попались «автору» под руку (кстати говоря, одни и те же статьи и книги – в особенности В. П. Даркевича, B. В. Енукова и некоторые другие – используются «автором» многократно на протяжении всей книги, потому что сколько-нибудь шире историография Т. Н. Арцыбашевой неведома). Никаких особых «школ» вышеуказанные авторы не «складывают». И. Г. Пархоменко – скромный белгородский краевед. Н. А. Ульянкин – автор явно фантастического сочинения на историческую тему. И. Е. Саратов – популяризатор науки, не чуждый преувеличений. А. Ю. Друговская – историк КПСС, чья докторская диссертация посвящена идеологии РСДРП. З. Д. Ильина, в свою очередь, историк КПСС, что-то писала о культуре Курского края в Новое и Новейшее времена (почему она стала рецензентом книги Т. Н. Арцыбашевой, не будучи вовсе медиевистом, загадка). Никакого особенно нового слова в науке все эти авторы не сказали.

Другое дело, Олег Михайлович Рапов (1939–2002), недавно ушедший от нас профессор исторического факультета МГУ (между прочим, как и его учитель Б. А. Рыбаков, ярый антинорманист).[43]43
  См.: Памяти Олега Михайловича Рапова // Сб. Русского Исторического общества. № 8 (156). М., 2003.


[Закрыть] Ныне здравствующий В. Я. Петрухин из Института славяноведения РАН придерживается прямо противоположных воззрений на роль скандинавов в русской истории. Со скифологом Д. С. Раевским его объединяет лишь соавторство в одном учебном пособии по истории народов России в Древности и раннем Средневековье. К «московским» или «местным» «школам» причислять петербургского профессора Р. Г. Скрынникова? Почему именно эти, а не многие другие историки России, сейчас «набирают силу», непонятно.

«А.С. Хороших» в рассматриваемом перечне – это, скорее всего, Александр Степанович Хорошев, профессор кафедры археологии МГУ, заместитель В. Л. Янина по руководству Новгородской археологической экспедицией (и, соответственно, принадлежавший к его научной школе).

Кстати сказать, искажения фамилий, инициалов, названий в рассматриваемой книжке настолько изобильны, что никак не могут быть объяснены типографскими опечатками. Эти ошибки – результат редкой некомпетентности «автора». А. Н. Пыпин назван «Дыпиным» (с. 8); видный историк древнерусской архитектуры П. А. Раппопорт – «Рапопортом» (с. 8); курский архивист, носитель старинной дворянской фамилии Л. Н. Позняков – «Поздняковым» (с. 9); А. С. Гацисский – «А. С. Ганиским» (с. 11);[44]44
  Погубернский перечень историков-любителей заимствован Т. А. Арцыбашевой из моей книги: Щавелёв С. П. Первооткрыватели курских древностей. Вып. 2. Курск, 1997. С. 47, 52.


[Закрыть] Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский – «Н. Н. Бантыш-Каменским» (с. 8); Николай Иванович Костомаров – «И.Н. Костомаровым» (с. 8); Петр Петрович Семёнов-Тян-Шанский – «В.П. Семёновым»; археолог из Ельца Н. А. Тропин – «Тропининым» (с. 14); Борис Николаевич Флоря – «А.В. Флорей» (с. 36); А. М. Щекатов – «Щекотовым», Д.А. Авдусин – «Алдусиным» (с. 128)… С каким пренебрежением надо относиться ко всем этим деятелям отечественной науки, чтобы так безбожно искажать их имена!?. Как ни странно это прозвучит для многих читателей моих заметок, но причиной множества технических ошибок у псевдоавтора является использованием им. сканера (Устное сообщение мне издательского редактора книги Е. С. Головиной). С помощью сканера, выходит, готовятся ныне некоторые «монографии», «докторские диссертации».

Книга Д. Я. Самоквасова «Могилы русской земли» превратились у Т. Н. Арцыбашевой в «Могилы русской знати» (с. 13). Называя эту и две другие самоквасовские работы «трудами по археологии и археографии» она обнаруживает полное незнакомство с ними, потому что к археографии относятся совсем другие публикации этого автора. «Симеоновская летопись» названа «Симоновской» (с. 190). «Труд П. Н. Милюкова «Очерки по истории русской культуры» (1994)» издан не «в постсоветской России» (с. 17), а ещё в 1896–1903 гг. Работа А. В. Кузы «Малые города Древней Руси» приписаны «А. В. Флоре» (с. 95), который к тому же никакой ни «А.В.», а, повторю, Борис Николаевич. «Воронежский филолог А. О. Амелькин» (с. 97) на самом деле историк.

Те издания, которые «автор» держала в руках, цитируются с упоминанием страниц. В большинстве примечаний – только выходные данные, без страниц. Ссылки на этих авторов явно взяты из вторых рук.

Путаница научных исследований с краеведческим баснословием и научно-популярными изданиями – общее место в работе Т. Н. Арцыбашевой. В списке «краеведов и зачинателей регионоведения» ею объединяются и выдающий этнограф Д. К. Зеленин и скромный любитель старины из уездной Корочи М. П. Парманин; видный библиограф, литературовед, член-корр. АН СССР Н. К. Пиксанов и мало кому сейчас известные земские деятели позапрошлого века. Автор художественных произведений в стиле «фэнтези» М. Семёнова цитируется наряду с профессиональными историками вроде Р. Г. Скрынникова, В. П. Даркевича (с. 39–40), а порой и вместо них. Например, надписи на шиферных пряслицах из Вышгорода цитируются Т. Н. Арцыбашевой по книге М. Семёновой, а не по академическому их первоизданию Б. А. Рыбаковым. Семёновский пересказ азов славянской этнографии для юного читателя именуется «обобщающим исследованием» (с. 82). Рассуждая на нескольких страницах (с. 94–97) о распространении грамотности на Руси XI–XIII вв., «автор» не ведает про обобщающее исследование данной темы.[45]45
  Медынцева А. А. Грамотность в Древней Руси (по памятникам эпиграфики X-первой половины XIII вв.). М., 2000.


[Закрыть] Зато нашим «автором» доверчиво воспроизводятся фантастические предположения о существовании у славян докириллической письменности, вроде следующего: «…Заимствованное хазарами у русов письмо соответствовало сармато-аланскому и сирийскому несторианскому, 21 буква которого и написание слева направо соответствует написанию нартов, записанных на хаттском языке…» (с. 95). Перед нами тяжёлый бред неграмотного человека. Автор полуфантастического сочинения «Тайны Русского каганата» (М., 2002) Е. С. Галкина в «библиографическом списке» Т. Н. Арцыбашевой красуется между авторами научных монографий по археологии А. З. Винниковым и Е. А. Горюновым.

Вот ещё один образец наивной эклектики нашего «автора»: «Географический словарь А. М. Щекотова [Щекатова – С.Щ.] отмечает, что Курск был построен варягами…, которых современные учёные считают балтами… Предполагается, что речь идёт о куршских балтах, чьё сокращённое племенное название «кур» сохранилось в гидронимике Курской земли» (с. 44). Что это за «современные учёные», как прибалтийская топонимика могла попасть на юго-восток Руси X–XI вв., «автором» не поясняется.

Не знает удержу Т. Н. Арцыбашева в прославлении разного рода теоретиков в связи с русской историей. Как известно, более чем спорную репутацию заслужил в академической среде Л. Н. Гумилёв, по отзыву «автора» – «ярчайший учёный современности». В её глазах «уникальна своей методологией, авторской позицией (не есть ли это методология? – С.Щ.), общим взглядом на динамику культуры (а это разве не методология? – С.Щ.)» (с. 17) и работа А. С. Ахиезера, к историческому средневековью имеющая мало отношения. Между тем действительно ключевые по заявленной «автором» теме труды Л. В. Милова[46]46
  См.: Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998; 2001; 2003; 2-е изд., доп. 2006.


[Закрыть] остались Т. Н. Арцыбашевой неизвестны.

К числу «фундаментальных источников» своей работы «автором» почему-то относятся «искусствоведческие, культурологические, филологические и литературоведческие работы». В их числе – словари Брокгауза-Ефрона, М. Фасмера (названного, правда, Фесмером) и т. п., пусть замечательные, но справочники. «Живописная Россия», между прочим, – вовсе не «научно-публицистический журнал», а полупериодический многотомник огромного формата. Разница между источниками и литературой в историческом исследовании «культурологу» представляется весьма смутно. Например, рассуждая о древних иконах, «автор» ссылается на «Календарь и справочный указатель Рязанской губернии» за 1883 г. (с. 139).

Претендуя на культурологическое обобщение «источников», автор пользуется (путём прямого пересказа) публикациями историков, археологов и краеведов. Даже их она знает сугубо выборочно, в основном из вторых рук, по упоминаниям в чужих обзорах. А вот о работах по этнографии, фольклористике, антропологии автор почти не упоминает.[47]47
  Говоря о «публикациях результатов научных экспедиций А. С. Машкина, М. Г. Халанского и В. И. Резанова» (с. 12), автор не ведает, что отставной поручик А. С. Машкин ни в какие экспедиции не езживал, а, проживая в Обоянском уезде, записывал свои наблюдения над бытом земляков и посылал их в столичные этнографические издания.


[Закрыть] Нетрудно понять, почему. В Курске, где живёт «автор», этнография как-то заглохла, а вот фольклористика, напротив, сложилась в по-настоящему научную школу профессора А. Т. Хроленко. Этот учёный не склонен поощрять спекуляции на фольклорном материале и разъяснять его столь явным профанам, как Т. Н. Арцыбашева. Отсюда и лакуны в её построениях. Консультировали её по чьему-то начальственному указанию другие, морально неразборчивые лица.

Глава 2 называется «Природные, социально-хозяйственные и геополитические факторы культурогенеза средневековой Центральной России». Здесь много громких слов об «этно-, социо-, культуро– и цивилизациогенезе» (с. 19); цитат из Л. Н. Гумилёва, Г. В. Вернадского, Н. А. Бердяева, «нашего современника И. В. Кондакова». Между тем любого, кто мало-мальски знаком с отечественной историей, способен насторожить уже хронологический диапазон, на рассмотрение которого претендует Т. Н. Арцыбашева: «раннее и зрелое Средневековье (VI–XV вв.)» (с. 19). В результате тривиальный пересказ школьного, в лучшем случае университетского учебника по истории славянской колонизации Восточной Европы дополняется «автором» философическими оценками менталитета, картины мира наших предков. По её дамскому мнению, в нашем «национальном мироощущении глубоко укоренены ирано-арианская бинарность, иудейское мессианство и исламская покорность, наряду с многовариантным язычеством…» (с. 69). Русский национальный характер, над тайнами которого размышляли многие выдающиеся умы человечества, на взгляд дамы-культуролога, похож на этакое «лоскутное одеяло» из кусочков всех чужеродных религий, кроме православия… Как писал И. Бродский, «жрица, Постум, и общается с богами».

Разумеется, кроме весьма сомнительных философем, наш «автор» стремится подкрепить свои выкладки фактами. Почему-то в основном не из письменных источников, а археологическими. Однако данными археологии «автор» распоряжается весьма вольно. Ею, скажем, выделяются «близкие между собой славянская, верхнеокская, роменская и борщевская (боршевская – С.Щ.)… культуры, соответствующие трём обширным зонам заселения крупнейших славянских этнических групп – восточной, юго-восточной и южной, а также салтово-маяцкую (алано-сарматскую) и волынцевскую, оставленную… славянизирующимися алано-болгарами» (с. 27). Остается только догадываться о том, что под культурой «славянской», может быть, имеются в виду словене новгородские, «верхнеокской» – вятичи. Почему предшествующее роменцам (IX – начало XI вв.) волынцево (вторая половина VIII, а отнюдь не «VIII–IX вв.», как утверждает «автор» на с. 28) «представлено» вышепоименованными салтовцами, читателям будет трудно понять, да и не надо. Обо всем этом Т. Н. Арцыбашева пишет со ссылкой на замечательную, но уже довольно давнюю, 1965 г. издания коллективную монографию «Древнерусское государство и его международное значение». О том, что славянское население на Левобережье Днепра предполагается нынешними археологами на несколько столетий ранее VI в., наш «автор» не подозревает. Берясь писать об этнических процессах в данном регионе на протяжении I тыс. н. э., Т. Н. Арцыбашева не удосужилась познакомиться с опорной литературой вопроса – трудами А. П. Медведева, А. М. Обломского, Р. В. Терпиловского, О. А. Щегловой и других специалистов. А что ценного для «культурологии» можно было бы добавить к выводам этих археологов, я лично сказать затрудняюсь.

Как это «балты» могли «делить Днепровское Левобережье с тюрками по линии Поныри – Курск – Беседино – Обоянь» (с. 29), когда первый «осколок» Тюркского каганата – печенеги появились в днепро-донских степях лишь к 915 г., а последняя весьма и весьма предположительно балтская культура здесь – колочинская, датируется VII в.?

Сугубо поверхностное знакомство с археологическими реалиями приводит Т. Н. Арцыбашеву к неоднократным ляпсусам. Так, она пишет про «складные карманные весы» (с. 68) средневековых купцов, не ведая о том, что тогдашний костюм ещё не имел никаких карманов и весы хранили в специальных чехлах. По её мнению, «на Горнальском городище… археологи обнаружили княжескую (?) усадьбу X столетия и фрагменты станков (?) для чеканки монет» (с. 51). Как именно билась монета в ту пору, нашему «культурологу», ясное дело, неизвестно. Тогда зачем писать обо всём этом «с учёным видом знатока»?