Текст книги "Историки Курского края: Биографический словарь"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

6
У НАЧАЛА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ АРХЕОЛОГИИ В РОССИИ

(А. В. Жук. Василий Алексеевич Городцев в рязанский период его жизни, службы и научной деятельности. Омск.: Изд-во ОмГУ, 2005. 536 с.)[64]64
  Настоящая рецензия не относится прямо к тематике курской историографии, но позволяет лучше понять задачи и трудности подготовки творческих портретов провинциальных археологов, каким В. А. Городцов был в первую половину своей жизни. Рецензия публикуется также: Российская археология. 2009. № 1.


[Закрыть]

А. В. Жук – омский археолог и историограф русской археологии – известен своими статьями, часть которых в 1980-х – 1990-х гг. посвящалась им творческому наследию В. А. Городцова. Справедливо отмечая отсутствие научной биографии этого корифея в изучении древностей, автор решил создать её «предварительный вариант» (С. 7). Ради этого он обработал большую часть литературы о Василии Алексеевиче[65]65
  Среди нескольких пробелов в библиографии издания отметим наиболее существенный – работы воронежца И. Е. Сафонова, в том числе: Сафонов И. Е. В. А. Городцов и изучение эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Автореф. дисс. канд. ист. н. Воронеж, 2002.


[Закрыть] и много занимался архивными поисками. Однако основной архивный фонд Городцова, находящийся в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея, оказался биографу недоступен – об этом позаботились его хранители во главе с Н. Б. Стрижовой. Пережив «отказ в откровенно невежливой форме» (С. 19), Жук обратился к другим архивохранилищам, где встретил уже любезный прием. Московский Военно-исторический и Рязанский областной архивы, вполне понятно, содержали в основном материалы о начальных отрезках учёбы и службы будущего великого археолога. Таким образом мы и получили в исполнении А. В. Жука как бы первые главы полной биографии В. А. Городцова, которая всё ещё остается делом будущего.

Глав в книге три. Первые две описывают рождение и детство, учёбу и военную службу этого уроженца Рязанщины. Детально охарактеризованы предки и родственники будущего учёного, включая двоюродных; быт и нравы провинциального духовенства (в тонах благостных); порядки в Рязанском духовном училище (которое Городцов закончил с низкими баллами, включая «четвёрку» по поведению) и в Рязанской же духовной семинарии (и её аттестат у этого выпускника вышел посредственным); возможности и этикет армейской службы, которую выбрал будущий археолог, которому «на заре туманной юности» не хватило успеваемости для поступления в университет. Подробно расписаны славные боевые пути и офицерские составы гренадерских частей, где служил Городцов: 12-го Астраханского полка, с которого этот вольноопределяющийся, уже в мирной Рязани, начал путь к подполковничьим погонам (потолок его офицерской карьеры), затем 11-го Фанагорийского полка, где он получил первый офицерский чин.

Только третья глава обращает наше внимание на «первые шаги В. А. Городцева[66]66
  Автор начинает Введение в свою работу с дотошного разбора того частного обстоятельства (достойного в лучшем случае рядовой сноски), почему первоначальное написание фамилии героя – «Городцев» – сменилось на то, которое стало окончательным и привычным читателям – с огласовкой через «о». В заглавии книги тем не менее непонятно почему сохраняется архаичное именословие. И этот, и многие другие побочные экскурсы Жука вряд ли заинтересуют «специалистов в области археологии, этнологии и историографии» (С. 3), коим он адресует свою работу.


[Закрыть] в изучении древностей». Именно она оправдывает появление столь объёмистого тома, в ней и содержатся сведения и соображения, откуда появился такой энергичный и удачливый археолог. Разведки и раскопки неолитических стоянок на дюнах Поочья, в родных ему местах; раскопки Борковского могильника послужили для Городцова «первым классом» его археологической практики. А. В. Жук характеризует всех тех, кто помогал Василию Алексеевичу постепенно профессионализировать увлечение древностями на рубеже 1880-х – 1890-х гг. Среди его предшественников, учителей и партнёров по разысканию местных древностей отмечены и рязанцы (по месту тогдашнего жительства) Л. С. Голицын,[67]67
  В большом и довольно тщательном справочном аппарате монографии имеются некоторые неточности. Исправим те, что отнесены Жуком к фигуре князя Л. С. Голицына. Он не мог иметь «степени магистранта римского права» (С. 243) за отсутствием таковой вообще. Магистрантом называли лицо, оставленное при кафедре университета для подготовки к сдаче магистерских экзаменов, с перспективой приват-доцентского и профессорского званий. Голицын оставили в магистрантуре по двум кафедрам юридического факультета, но он, сдав магистерский экзамен по гражданскому праву, покинул университет ради службы по винодельческой части. См.: Ламан, Борисова, 2000. Дата кончины князя (у Жука под знаком вопроса) загадки не представляет: 1915.


[Закрыть] А. В. Селиванов, А. И. Черепнин, и столичные учёные, начиная с А. С. Уварова, А. П. Богданова, В. И. Сизова.

В состав глав введены развёрнутые очерки рязанской археологии: во-первых, с начала XIX в. по 1870-е гг.; во-вторых, середины 1880-х; а в третьих, второй половины 1880-х – начала 1890-х гг. Можно подумать, периодизация провинциальных раскопок судьбоносно предвещала рождение светила отечественной археологии. Впрочем, такого рода «микроисториография» этой последней по-своему поучительна для современных представителей науки о древностях, чьи представления о предшественниках нередко слишком лапидарны.

Рецензируемая работа построена на учёте почти всей печатной «городцовианы» и на значительном массиве архивных документов, большая часть которых открыта именно автором и введена им в научный оборот этой книгой. Треть её текста составляют документальные приложения – подборка метрик, аттестатов, послужных списков семинариста, юнкера, наконец, подполковника Городцова. Наряду с этим ценным материалом, документальная концовка книги перегружена формулярами нескольких его начальников и сослуживцев; наконец, такими, по сути уже явно лишними тут справками, каковы мистические толкования имени «Василий» по П. А. Флоренскому,[68]68
  Предположениям о том, почему Городцова назвали именно Василием, посвящено в книге 15 страниц.


[Закрыть] список детей императора Александра II, текст воинской присяги того времени и т. п. частности. Становление личности учёного отчасти поясняют лишь некоторые приложенные к тексту книги документы – из архивов Рязанской учёной архивной комиссии да Московского Археологического общества.

Двойственное впечатление оставляют монархические пристрастия автора, а также его увлёченность военно-исторической тематикой. Это распространённое сегодня даже среди вполне мирных людей хобби оставило в тексте монографии обширнейшие следы. С одной стороны, мне, как и, наверное, многим другим читателям, любопытно узнать в подробностях, как эволюционировала русская военная форма (С. 140–143); чем вооружали тогда наших офицеров (С. 144–145); почему наганы вытеснили «Смит и Вессоны» (С. 171–178); чем так хорош игольчатый штык (С. 179–181); о преимуществах русских сапёров перед немецкими в обеих мировых войнах (С. 199–200); эволюции понятия «рейнджер» в США и Британской империи (С. 211–212); первых достижениях армейской кинологии (220–221); и прочее, и прочее по той же части. Офицерский старт биографии В. А. Городцова как будто даёт основания для всех этих и многих тому подобных экскурсов насчёт «выпушек, погончиков, петличек». С другой стороны, для историографии археологии все эти подробности носят вполне посторонний характер. Помещены они не в примечания, а внутрь изложения. У. Эко называет столь наивный писательский приём «сальгаризмом». Вот герои итальянского писателя Э. Сальгари (1863–1911) «бегут по лесу, спасаясь от погони, и налетают на корень баобаба. Тут повествователь откладывает в сторону сюжет и начинает ботаническую лекцию о баобабе» (Эко У., 2003. С. 44). Но то, что допустимо в детской литературе, вряд ли уместно в издании с подзаголовком «монография» на титульном листе. Идя по такому пути, не слишком трудно было бы довести объём издания о «первых шагах учёного» до нескольких томов (например, описать меню в офицерской столовой, цены в магазинах того времени, насколько модно одевалась супруга археолога и т. д.). Двигаясь в этом направлении, А. В. Жук неоднократно перемежает городцовское жизнеописание многостраничными опусами на самые разные темы. В текст второй главы имплантированы, в частности, очерк геополитической ситуации в эпоху Александра II (С. 183–187); история экспедиций Генерального штаба в Азию (С. 188–192).

К теме монографии прямое отношение имеет только выборочное описание археологических занятий русских офицеров (далеко не всех, кстати говоря) того времени (С. 192–197). Заслуги на поприще раскопок полковников Н. Е. Бранденбурга (1839–1903) и Л. К. Ивановского (1845–1892), штабс-капитана С. С. Гамченко (1860–1934), генералов Г. А. Колпаковского (1819–1896) и А. В. Комарова (1830–1904) отмечены справедливо. Однако автором замалчиваются известные недостатки в деятельности некоторых военных археологов, раскопавших, как тот же Ивановский, тысячи курганов, но оставивших разбор и издание массы находок на долю вполне штатского А. А. Спицына.

Подкупающе наивны некоторые новации авторской стилистики. Так, упорно избегается определение «последний» – оно заменяется суеверной конструкцией «крайний по времени». Например, С. К. Гершельман – «крайний по времени окружной начальник штаба Городцова» (С. 15); Д. Ф. Трепов – «крайний по времени обер-полицмейстер Москвы» (С. 134); и т. д. В таком определении чувствуется затаённая надежда на восстановление этих постов когда-нибудь.

Отмеченные несоответствия жанра и содержания – лишний пример некоторой деградации научного книгоиздания, особенно в провинции, – формального обозначения рецензента (в данном случае – светлой памяти профессор В. И. Матющенко) и отсутствия научного редактора у книги молодого автора.

Ещё один печальный момент – символический тираж в 150 экземпляров. Конечно, лучше хоть столько, чем ничего, кроме рукописи, но подобная мизерность обрекает книгу на узковатый круг читателей из двухтрёх университетских центров (о загранице речь уже практически не идёт).

На первую и последнюю станицу обложки вынесены две иллюстрации – автопортрет В. А. Городцова в мундире и с лошадью в поводу, да фото Рязанского кафедрального собора. Как видно, бедность большинства энтузиастов археологической историографии препятствует копированию открываемых ими архивных материалов, нередко уникальных.

Посвятив большую часть солидного тома сугубо внешним аксессуарам биографии своего героя, автор вместе с тем миновал такие её моменты, которые куда более существенны для истории науки. Правильно отмечена ключевая для обращения недавнего поповича и солдата в археологи роль Алексея Васильевича Селиванова (1851–1915), акцизного чиновника, а на досуге ревностного изыскателя рязанских древностей. Генеалогии и биографии Селиванова посвящён десяток страниц, но об его непосредственном общении с Городцовым читатель мало что узнаёт. Отмечена переводная книга, которую сам Василий Алексеевич признавал своим первым учебником по археологии – «Досторические времена» Д. Лёббока в переводе Д. Н. Анучина 1876 г. А вот что именно в содержании этой, в общем компилятивной работы ориентировало любителя родной старины на её розыски, отмечено скороговоркой (С. 256). Между тем на рубеже позапрошлого и прошлого веков при объединении западного опыта и доморощенных инициатив как раз завершалось становление археологической теории и практики в России. Определить пропорцию заимствований и инноваций, хотя бы на показательном городцовском примере, было бы любопытно.

По заключению автора, «церковь, армия, наука – вот та духовноинтеллектуальная триада, что сформировала личность В. А. Городцова как учёного» (С. 348). Наверное, это действительно так, только автор монографии видит и подробно излагает исключительно положительные стороны этих трёх жизненных ипостасей человека, который почему-то из церкви ушёл в армию, а оттуда – на музейную службу. Причём не дожидаясь логического завершения каждого биографического отрезка (незаконченная семинария; рассказы маститого археолога своим ученикам о генеральском чине, якобы вполне достижимом для него в прошлом). Кроме взаимной дополнительности его жизненных поприщ, наверняка существовали и противоречия между ними. Насколько такой жизненный опыт «компенсировал В. А. Городцову систематику высшей школы» (С. 349) – этот вопрос для читателя остаётся открытым.

Ю. М. Лотман как-то полушутя назвал известную книгоиздательскую серию ЖЗЛ «Жизнь замечательных святых». Авторы биографических сочинений склонны выстраивать их исключительно в панегирическом ключе. А. В. Жук не противится этой спорной традиции. При всём бесспорном величии Городцова как исследователя и организатора науки, его отношение к собратьям археологам не всегда оказывалось безупречным. Он, как известно, допускал монополизацию «своих» районов и типов памятников; мог не упоминать о первооткрывателе того памятника, который привлёк его внимание (Формозов, 2004. С. 122); не всегда отдавал должное своим предшественникам и учителям (например, занял место Д. Я. Самоквасова в Московском археологическом институте, который тот задумал (Стрижова, 1991. С. 113–114); отказался (в письме к П. С. Уваровой) написать некролог этого заслуженного профессора Московского университета,[69]69
  «Сам Василий мечтал в 1879 г. поступить в Университет, но в этом году последовало правительственное распоряжение о недопущении семинаристов в университеты; пришлось ему идти по военной части» (Цит. по: Жук, 2005. С. 101)


[Закрыть] на чьи средства и под чьим руководством проводил свои первые масштабные раскопки Бельского городища и курганов вокруг него (Щавелёв, 1998. С. 163–164, 197)). Конечно, всё это частности, не меняющие общей высокой оценки городцовского вклада в археологию, но А. В. Жуку стоило бы поискать детские и юношеские предпосылки сложного характера человека, по сути дела самоучкой достигшего высот науки.

Сделанные замечания к содержанию и стилю книги А. В. Жука не колеблют её общей положительной оценки. Трудолюбивый и увлечённый темой автор, что называется, вложил душу в свою работу, которая станет заметной вехой осмысления огромного вклада Василия Алексеевича Городцова в отечественную и мировую археологию. По нынешним коррумпированным временам эта книга, глядишь, и защитится где-нибудь как докторская диссертация. Что, конечно, прискорбно, ибо подрывает искреннюю увлечённость автора своей темой.

Список литературы

1. Ламан Н. К., Борисова А. Н. Князь Лев Сергеевич Голицын. Выдающийся русский винодел. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2000.

2. Стрижова Н. Б. Московский Археологический институт по материалам Отдела письменных источников Государственного Исторического музея // Очерки истории русской и советской археологии. М., 1991.

3. Формозов А. А. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. М., 2004.

4. Щавелёв С. П. Историк Русской земли. Жизнь и труды Д. Я. Самоквасова. Курск, 1998.

5. Эко У. Заметки на полях «Имени розы». СПб., 2003.

7
НЕКОТОРЫЕ РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ

(П. С. Уварова. Былое. Давно прошедшие счастливые дни. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2005. 296 с.; Уварова П. С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни // Труды Государственного Исторического музея. Вып. 144. М.: 2005. 336 с.)[70]70
  Опубликовано прежде: Вопросы истории. 2007. № 3. С. 170–172.


[Закрыть]

Имя графини Прасковьи Сергеевны Уваровой (1840–1924) до сих пор не нуждается в особых пояснениях для большинства представителей гуманитарного знания, по крайней мере, историков и археологов. Восемнадцатилетняя княжна Щербатова, отвергнув ухаживания Льва Николаевича Толстого (и став общепризнанным прототипом Кити Щербатской из «Анны Карениной»), она чуть позже, в 1859 г. вышла замуж за другого графа – Алексея Сергеевича Уварова (1825–1884). Несмотря на значительную разницу в их возрастах, брак оказался счастливым, многодетным. Графиня принимала живое участие в археологических путешествиях, раскопках и музейных занятиях мужа, всей его общественной деятельности, став, по сути, его секретарём и заместительницей; наконец, преемницей.

В историографии русской науки об исторических древностях за А. С. Уваровым закрепилась заслуженная репутация основоположника отечественной археологии. Он сделал решающий шаг от дилетантского рытья курганов и городищ в поисках ценных вещей к научной методике раскопок; подготовил первые монографии с историческим анализом археологических находок (о каменном веке на территории европейской части страны, о летописном племени мерян и ряд других); организовал первые демократически устроенные общества столичных любителей старины; затем периодические съезды археологов всей России (с приездом туда же множества зарубежных коллег); наконец, Русский Исторический музей в Москве. Все эти начинания, успехи и трудности их осуществления живо отразились в мемуарах графини Прасковьи Сергеевны.

После безвременной кончины в 1884 г. своего основателя, Императорское Московское археологическое общество (ИМАО) одним решением отменило тот пункт своего устава, который запрещал проникновение в ряды его членов «дамского элемента», а следующим избрало на пост председателя вдову покойного графа. Среди многих других коллег это решение приветствовал добрый знакомый семьи Уваровых, профессор Д. Я. Самоквасов. Отвечая ему, графиня писала: «Я бы, разумеется, никогда не бросила деятельности, с которой сжилась и [которую] полюбила, как самого руководителя, но вместе с тем не знаю, хорошо ли я сделала, приняв председательство. Ведь мне, менее чем кому-либо желательно погубить дело, начатое графом. Я готова работать, но не судья в том, сумею ли работать на пользу всем нам дорогого дела».[71]71
  Уварова П. С. – Самоквасову Д. Я. 7. 05. 1885 г. // Отдел письменных источников Государственного Исторического музея. Ф. 104. Оп. 1. Д. 25. Л. 65.


[Закрыть] Судьёй выступила сама история русской гуманитарной науки. На этом посту графиня не только сохранила главное детище своего покойного супруга, но и уверенно повела Московское Общество русских археологов к новым достижениям в изучении и охране отечественных древностей.

Над воспоминаниями графиня работала в эмиграции, в Югославии, где она оказалась в 1919 г., по сути без гроша, оставив на Родине все свои богатства, движимые и недвижимые. Писать мемуары Прасковья Сергеевна начала на последнем году жизни, и немного не успела их закончить. Рассказ символически обрывается на отъезде их семейства с Кавказа за границу. Рукопись сохранялась в нескольких поколениях её потомков, расселившихся из Сербии и Словении по всему миру. Пока один из её правнуков, князь С. С. Оболенский, живущий в Париже, не привёз рукопись в Москву и не передал от лица всех своих родственников на хранение в Государственный Исторический музей. Благодаря конкуренции нескольких архивно-учёных дам, получивших доступ к манускрипту, практически одновременно вышло сразу два разных издания этой работы. Первое готовили к печати М. Бастракова и Л. Заковоротная, а второе – Н. Стрижова. Каждое издание заявляет в аннотации, что оно первое. По времени первое, сабашниковское издание[72]72
  При цитировании обозначим сабашниковское издание – I, а гимовское издание – II.


[Закрыть] предпринято трёхтысячным тиражом, но в более скромном полиграфическом обличье, а следующее, гимовское, тысячным, но в оформлении подарочного уровня, с большим количеством иллюстраций, в том числе цветных. Обложка последнего воспроизводит штучный цветной переплёт рукописи; наконец, к нему приложена подборка откровенных писем Уваровой своему мужу. Таким образом, многолетняя разлука этой замечательной рукописи с русскими читателями компенсирована теперь сполна.

Мемуарный жанр, как известно, один из наиболее востребованных среди тех, кто сегодня продолжает читать. Воспоминания графини Прасковьи Сергеевны, несомненно, будут интересны многим любителям этого жанра. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера.», стилизованные современным поэтом, – все это и многое другое по части быта, сельского и придворного, русского и заграничного, зарисованное неравнодушным пером выдающейся русской женщины, в книге имеется и ждёт интеллигентного читателя. Жизнь на Родине и неоднократные путешествия в Европу сводили супругов Уваровых со многими знаменитыми современниками. Эти встречи щедро представлены на страницах воспоминаний. Юную Прасковью Щербатову учили своим предметам филолог Ф. И. Буслаев, основатель Московской консерватории Н. Г. Рубинштейн, живописец А. К. Саврасов. Среди дальнейших уваровских собеседников и сотрудников, – императоры Александр II и Александр III, императрицы Мария Александровна и Мария Фёдоровна, многие другие члены царствующего дома и придворные лица; а также «весь Козьма Прутков» (А. К. Толстой и братья Александр, Алексей и Владимир Михайловичи Жемчужниковы), историки М. П. Погодин, И. Е. Забелин, Д. И. Иловайский; писатели А. И. Герцен, И. С. Тургенев, Ж.-Э. Ренан и ещё десятки знаменитостей науки, искусства, политики. Старая и новая столицы, подмосковная резиденция Уваровых Поречье, их муромское имение Карачарово, Кавказ, почти все университетские центры России, где проводились раз в два-три года Археологические съезды, главные европейские центры музейной и архитектурной археологии – такова топография уваровских воспоминаний.

Открываются они 1850-ми гг., когда юная Паша Щербатова начинала свой жизненный путь, а заканчиваются 1918 г., когда почетный академик Императорской академии наук П. С. Уварова, повинуясь уговорам детей, вынуждена была оставить всё своё немалое достояние на Родине и бежать из страны, по сути дела, с пустыми руками.

Для специалистов записки Уваровой интересны не только бытовыми очерками внутрисемейных идиллий да коллизий, но в первую очередь её спокойным рассказом о научных, музейных, коллекционерских занятиях; оценками множества учёных и любителей древностей, с кем ей довелось столкнуться на долгом жизненном пути. Взгляд изнутри историкоархеологической «кухни» всегда любопытен историографически, позволяет проверить или скорректировать многие официальные академические репутации. Но кроме собственно историографического, опубликованный документ имеет и более широкое значение – памятника русской мысли пореформенной и революционной эпох, отражения отечественной культуры на переломе прошлого и позапрошлого веков. Помимо археологических раскопок, научных путешествий и съездов, коллекционирования и разбора древних рукописей, графиня вспоминает о многом в хозяйственной, предпринимательской, земской, благотворительной деятельности своего семейства; о тех политических и общественных ситуаций, в котором оно оказывалось вместе со всем русским народом. Исследователи самых разных сторон прошлого русской культуры найдут на страницах «Былого» любопытный для себя материал.

«Прошедшие счастливые дни» сиятельной учёной дамы особенно полезно, между прочим, прочесть историкам общественной мысли, а также политологам всех мастей, расплодившимся у нас за последнее время. Мемуаристка твёрдо придерживается монархически-консервативной идеологии. Она не стесняется сталкивать идеи «самодержавия, православия и народности» с теми, которыми поманили русский народ «велеречивые проповедники» радикальных доктрин. На множестве примеров из жизни своего семейства и соседских имений, графиня демонстрирует, как лучшие представители дворянства, «живя среди крестьянства, умели привлечь его к себе и, разделяя с ним и радости и горе, вносили в его среду и грамотность, и более усовершенствованные орудия, и некоторую потребность к улучшению их быта и обстановки». А радикалы-большевики «во имя равноправия, свободы и любви – залили Россию кровью, разорили всех и погубили Россию» (I, с. 25). Можно было бы и поспорить с Прасковьей Сергеевной, уверявшей, что в пореформенной русской деревне «все были сыты, здоровы и довольны и жили потому мирно и согласно между собой». Но, по-моему, лучше задуматься над тем, насколько советская историография искажала пропорции социального консенсуса и классовой борьбы, благодетельных мероприятий и общественных язв в жизни Российской империи. На примере экономической деятельности графини Уваровой видно, что далеко не всё русское дворянство на пороге крушения империи являлось паразитическим классом.[73]73
  Подробнее о хозяйственных проектах и успехах П. С. Уваровой см.: Курков К. Н. Дворяне-предприниматели в России начала XX века // Вопросы истории. 2006. № 5. С. 113–114.


[Закрыть] Имения, домовладения, доходы были не только унаследованы, но и сохранены, преумножены благодаря её деловой энергии и предпринимательской сметке. Значительную часть своего состояния она, следуя примеру обожаемого ею мужа, вложила в археологические раскопки, подготовку научных съездов, печатание учёных трудов, а также прямо благотворительные проекты (строительство школ, больниц, индивидуальную помощь особо нуждающимся лицам среди её земляков).

У неё оказалось удивительное сочетание доброты и твёрдости характера. Когда графиня замечала в соседних с её поместьями деревнях покосившуюся избу, она через волостного старосту предлагала деньги на её починку и обзаведение. Если через несколько месяцев эта субсидия не шла впрок и горе-хозяйство оставалось порушенным, графиня добивалась через сельский сход административного выселения нерадивых хозяев. Такая вот дворянская антиколлективизация «в одном, отдельно взятом» уезде.

Размышления социологического плана у читателя уваровских записок оттеняются и стимулируются впечатлениями уровня повседневного, микрожитейского, но до чего увлекательными на непредубеждённый взгляд! Разночинец, недавний попович, уже строевой офицер и начинающий (в будущем – великий) археолог Василий Городцов записал к себе в дневник, сохранившийся в его личном архиве: «День графинь Уваровых (Прасковьи Сергеевны и её дочерей Прасковьи и Екатерины – С.Щ.). Я не знаю, можно ли лучше и разумнее жить, чем живут графини. Их время, занятия, отдых, всё распределено с таким умом. Недаром графини пользуются хорошим, бодрым настроением и здоровьем. Их жизнь следует изучать и брать в образец. В 9 часов они пьют чай. С 10 до 12 часов энергично работают. В 12 часов лёгкий завтрак. С 12 до 3 – отдых и прогулки. В 3 / – чай. С 3 / до 5 опять работа. В 5 часов – обед из трёх или четырёх блюд, всегда с фруктами. Обед рациональный, лёгкий, гигиенический. После обеда с час времени легкие домашние занятия или прогулка. С 6 до 9 опять серьёзные занятия. В 9 часов вечера чай, после которого все члены семьи обмениваются своими впечатлениями, затем опять занятия или распоряжения по дому и хозяйству. Графини часто ездят в лес для осмотра участков…; тоже для осмотра школ… Таким образом, люди, имеющие средства жить сибаритами, живут действительно трудовой разумной жизнью. Следует заметить, что описываемую здесь жизнь графини ведут на даче и считают её летним отдыхом. Я никогда не видел, чтобы графини имели печальные, утомлённые лица; они всегда и все жизнерадостны, энергичны, свежи» (II, с. 11–12).

Итак, к читателю, и широкому, и «узкому» (специалистам-историкам), обращена эта мемуарная книга, редкая по комплексному охвату русской жизни пореформенной и предреволюционной эпох.

Комментарии М. Бастраковой и Н. Стрижовой к обоим изданиям в основном поясняют современному читателю большинство упоминаемых там имён и событий научной, общественно-политической жизни. Заметно, однако, что многие персональные справки дословно копируют соответствующие статьи юбилейного сборника ИМАО 1915 г. К сожалению, к подготовке этих изданий не был привлечён ведущий специалист по научному наследию Уваровых, автор первых и лучших исследований на эту тему – А. А. Формозов.[74]74
  См.: Формозов А. А. Очерки по истории русской археологии. М., 1961; Его же. А. С. Уваров и его место в истории русской археологии // Российская археология. 1993. № 3.


[Закрыть] Составительницы в предисловиях только благодарят его за консультации. На фоне уваровского благородства мышиная возня составительниц за право самим издать редкую рукопись особенно неприглядна.

Замызганное журналистами выражение «железная леди», казалось бы, вполне подходит Прасковье Сергеевне Уваровой. Да, она всю свою долгую и трудную жизнь не гнула спины ни перед кем, величаво подавая руку для пожатия и великому князю, и крестьянину из соседней деревни. Но это была никакая не «леди», а именно русская женщина, и по внешней стати, и по уму, и по характеру. Невеста-бесприданница, «первая единица» столичных балов, муза артиллерийского офицера Льва Толстого, супруга и сподвижница основателя национальной археологии графа А. С. Уварова, сама руководительница российской археологии на рубеже XIX–XX вв., автор цитируемых до сих пор научных трудов, член Императорской Академии наук и придворная кавалерственная дама, эмигрантка без средств к существованию, – самые разные перипетии вместили её «былые счастливые дни». То, что эти воспоминания спустя многие десятилетия вернулись к соотечественникам – ещё одно убедительное подтверждение жизненной правоты Прасковьи Сергеевны Уваровой, значительности её личности и жизни.