Текст книги "Историки Курского края: Биографический словарь"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 50 страниц)

Не лучше обстоит дело с историческими терминами. Тамга названа «тангой» (с. 114); князь Олег – женским вариантом имени – «Хельга» (с. 52). Боршевскую археологическую культуру «автор» упорно именует, даже в цитатах, «бор^евской» (с. 27); «борщовским селищем»; «борщевско-вятической культурой»; «памятниками борщовского типа» (с. 28) и т. д. Река Сава почему-то заменяется мужским именем «Савва» (с. 29); река Сула – «Сурой» (с. 41); река Свапа – почему-то «Сновой» (с. 44); город Любеч – «Любичем» (с. 43 и ещё неоднократно). Налицо опять-таки резвое использование «культурологом» сканера, который, вот беда, имена собственные копирует неточно.

В манере Т. Н. Арцыбашевой – периодические ссылки, претендующие разъяснить те ли иные археологические, исторические реалии. Скажем, по её мнению, «своими погаными» русские князья называли половцев, кочевавших с семьями (?) в сопредельной Руси степи…» (с. 25). Как видно, кроме половцев «культуролог» никаких других кочевников не знает. На самом деле, так назывались торки и другие тюркские орды, образовавшие союз так называемых «Чёрных клобуков», которых русские князья поселили оседло в Переяславльском княжестве в качестве элемента пограничной стражи.

Летописный «путь из варяг в греки» датируется «автором» IX в., тогда как первый поход князя Олега на Византию относится к 907 г.

К одним из своих заключений «автором» даются ссылки на источники соответствующей информации, а к другим нет. Примечание-экскурс о происхождении лучевых височных колец (с. 30) заимствовано из итоговой на сей счёт работы Е. А. Шинакова, но именно этот автор здесь не назван. Приёмы фортификации на городищах северянского Посеймья реконструированы В. В. Енуковым, однако их пересказ в сноске на с. 35 ведётся как бы от лица «автора», без каких бы то ни было ссылок.

Гипотезы и даже догадки тех или иных учёных приводятся нашим «автором» как законченные научные выводы. Например, этимологизация имени летописных северян с помощью меланхленов Геродота (с. 29); приписывание им же «Тмутаракани» как «отчины князя Чёрного» – легендарного родоначальника черниговской династии князей (с. 70); связь названия Рязани – «с упоминаемой в аутентичных (?) источниках Арсой-Артой (?)») (с. 31); и т. п.

По мнению Т. Н. Арцыбашевой, остатками летописных северян являются севрюки XV–XVII вв., а потом – так называемые «саяны» (с. 29). Рассуждая здесь и далее о «сиверитах», «севере», севрюках, автор не ведает про специальное исследование Н. М. Багновской, недавно защищённое как докторская диссертация.[48]48
  См.: Багновская Н. М. Этническая история Северской земли (Основные этапы этнического развития населения). Автореф. дисс… канд. ист. н. М., 1979; Ее же. Севрюки (Население Северской земли в XIV–XVI вв.) // Вестник МГУ. Серия 8. «История». 1980. № 1; Ее же. Северская земля: историко-этническое формирование и развитие населения в VIII–XVIII вв. Автореф. дисс… докт. ист. н. М., 2001.


[Закрыть] Отсюда путаница летописного политонима, позднелетописного региононима и этнографической группы новейшего времени совсем иного происхождения.

К числу «больших неукреплённых поселений с этнически неоднородным, поликультурным населением» IX–X вв. «автор» причисляет: «Михайловский, Петровский и Тимерёвский центры у Ярославля, Гнёздово на Днепре под Смоленском, залесское Сарово, Супруты на р. Упе… Титчиха на Дону, Горналь, Гочево и Липино Курщины». Их якобы объединяет «наличие характерных разнокультурных материалов (норманских, иранских, арабских, византийских, хазарских)» (с. 32–33). В этом перечне спутаны достаточно разнотипные и разновременные памятники, включавшие в свой состав как раз укреплённые городища, а то и не одно. Особенно подкупает «обобщение» Т. Н. Арцыбашевой, согласно которому «одно бесспорно для всех [историков] – достаточно отчетливый внутригосударственный, внутрирусский характер такого рода поселений и явные признаки функционирования на маркированной ими территории единой управленческо-экономической системы. Кроме того, археологически доказано, что в Центральной России не было ни одного крупного поселения, основанного выходцами из Скандинавии…» (с. 33). Конкретного облика вышеупомянутых Гнёздова, Тимерёва, Сарского городища, не говоря уже о Старой Ладоге, Рюриковом городище и прочих мест компактного проживания «выходцев из Скандинавии» наша читательница старой советской археологической литературы, конечно, не представляет. Тот факт, что почти все упомянутые ею «племенные» центры и скандинавские фактории были захвачены и разрушены войсками Киева, т. е. собственно Руси X–XI вв., «с культурологической точки зрения» (с. 33) незаметен.

Глава 3 почему-то не только продлевает хронологию предыдущей главы, но и повторяет её: «Раннесредневековый и Киевский циклы культурогенеза Центральной России». Здесь речь опять идёт о славянах VII–X вв., но уже как основателях «государства Русь». Не могла, разумеется, наша «медиевистка» минуть проблемы происхождения Руси. Мимоходом помянув каких-то невероятных «аорсов-полян-русов» (с. 47), Т. Н. Арцыбашева столь неуклюже присоединятся к старым аргументам антинорманизма, что диву даёшься. На дюжине страниц своей «монографии» она пытается реферировать «наиболее любопытные из развивающих эту тему публикаций последних лет» (с. 59). Сюда причислены упражнявшиеся на эту тему любители псевдосенсаций И. Е. Саратов («Следы наших предков», 1985), Н. А. Ульянкин («Откуда есть пошла русская земля», 1993), Г. Ф. Хохряков («Русские. Кто мы», 1993), Е. С. Галкина со своим несусветным «каганатом руссов» в лице салтовского варианта Хазарии, а за компанию с ними два профессиональных историка – В. П. Даркевич (прямо на эту тему не высказывавшийся) и В. В. Седов (чья новая гипотеза о том же «каганате руссов» в диапазоне волынцева пока не снискала признания коллег).

Отводя особый раздел христианизации Руси, Т. Н. Арцыбашева не знает о капитальном исследовании данной темы на новых источниках,[49]49
  См.: Мусин А. Е. Христианизация Новгородской земли в IX–XIV вв. Погребальный обряд и христианские древности. СПб., 2002.


[Закрыть] а потому выдвигает предположения, диаметрально противоположные этим последним.

Пару-тройку раз Т. Н. Арцыбашева присоединяет к вычитанному из чужих книжек собственные соображения по обсуждаемой проблеме. Лучше бы она этого не делала, ограниваясь переписыванием чужих публикаций. Абсурда вышло в свет меньше бы. Так, узнав из опубликованных Е. А. Мельниковой легенд к скандинавским географическим картам и исказив при переписке в свою книжку название «Великий [надо – Великая – С.Щ.] Свитьод» (т. е. дословно Великая Швеция), наш «автор» отождествляет этот хороним со «Скифией», а в её пределы вписывает (потеряв конечную букву – и) «Гардарик», т. е. Русь. То, что Е. А. Мельниковой справедливо охарактеризовано как «учёная легенда»,[50]50
  Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения. Тексты. Перевод. Комментарий. М., 1986. С. 217.


[Закрыть] – версия переселения предков скандинавов из Азии, – под бойким пером Т. А. Арцыбашевой превращается в «дату (?) возможного появления руси в краю болотистой (?) тайги и прозрачных (?) озёр» (с. 61).

Сделанное Т. Н. Арцыбашевой примечание гласит: «Описание рукописи и характеристика карты см.: C. Rafn. AR, II, p. 392; Alfredi Islensk, b. 2, p. С» (с. 60). Эту же аббревиатуру (явно не умея её расшифровать) она включает в «Библиографический список» к соответствующей главе. Читателю надо думать, что это не Е. А. Мельникова ездила в Швецию, работала там в библиотеках и архивах, чтобы систематизировать и перевести древнескандинавские картографические источники о Древней Руси, а сама Т. Н. Арцыбашева тоже знакомилась с отсутствующей в российских библиотеках работой С. С. Rafn «Antiquite’s russes…» 1852 г. издания по-французски или же с её латинским переводом; а также в оригинале же с «Исландской литературной энциклопедией» 1917–1918 гг. издания (разумеется, на исландском языке). Ну, а так ясно, что перед нами полиглот Арцыбашева, только по-русски пишущая с ошибками дошколёнка.

Цитируя по популярному изданию «Житие» Феодосия Печерского, «автор» усматривает во фразе «Рехъ ти, яко повелено ми есть от игумена, яко аще и князь приидет…», античный титул rex – король. Между тем в дословном переводе О. В. Творогова соответствующий пассаж безусловно внятен: «Сказал тебе: повелено мне игуменом, что если и сам князь придёт…»[51]51
  Житие Феодосия Печерского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. I. XI–XII вв. СПб., 1997. С. 386–387.


[Закрыть] Перед нами вполне ясная языковая конструкция. Рехъ тут – никакое не существительное, а глагол – сигматический аорист от основы на согласную – решти.[52]52
  См. образец спряжения этого слова: Иванова Т. А. Старославянский язык. М., 1977. С. 146.


[Закрыть] Никакого царя-«рекса» отсюда не вычитать, поскольку славянская буква «хер» только внешне похожа на латинскую «икс»; смысловой же связи между ними нет. Даже если перед нами было бы существительное (вроде «князь»), то в процитированном предложении оно стояло бы в звательном падеже – княже, а никак не в именительном. По мнению же Т. Н. Арцыбашевой, древними языками явно не владеющей, «описанная ситуация позволяет понять характер развития и нюансы использования этого термина» (с. 64) – «король». Таким вот образом, надо полагать, ею реализуется поставленная в начале «монографии» задача рассмотрения «фундаментального принципа культурогенеза Центральной России» – «генезиса власти» (с. 6). Гораздо полезнее для отечественной культурологии было бы, коли Т. Н. Арцыбашева поучилась языкам, начиная со старославянского и древнерусского, а в особенности современного русского литературного, раз она берётся писать на медиевистические темы. Тогда она, может быть, хоть что-то поняла в феодосиевом житии. Как ни странно это прозвучит, но «автор», имеющий учёную степень кандидата культурологии, функционально не слишком грамотен даже в современном русском языке. Это видно по множеству грамматических ошибок в разбираемом тексте, список которых пополню ещё одним трудным для «культуролога» словом: «Претензиционное название Новый Иерусалим…» (C. 179). Ну что делать, если латинские корни не вяжутся у «культуролога» с французскими и ему неизвестно слово «претенциозный»…

Я затрудняюсь прокомментировать тот факт, что именно этот, едва ли не самый абсурдный, раздел своей книги – о русах и варягах – Т. Н. Арцыбашева сумела опубликовать в первозданном виде на страницах журнала «Вопросы истории».[53]53
  См.: Арцыбашева Т. Н. Славяне – русы – варяги – кто они? // Вопросы истории. 2004. № 1. С. 118–124. Г. В. Вернадский в Примечаниях к данной публикации почему-то назван Vernadsky S.


[Закрыть] Впрочем, цена за публикацию в журналах так называемого ваковского списка хорошо известна.

Четвёртая и пятая главы «монографии» доводят её хронологию до XVII в. Рассказ об удельном периоде, татаро-монгольском нашествии и «рождении Московии» ведётся «автором» в том же компилятивном духе, с разношёрстными ссылками на учебную, популярную, научную литературу. Последняя представлена более чем выборочно; Т. Н. Арцыбашева практически не знакома с обобщающими работами недавних лет издания, хотя они прямо посвящены той самой тематике, по которой она стремится что-то писать.[54]54
  Обратим внимание «автора» на некоторые из таких работ: Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000; Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV вв.). М., 2001; Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв. СПб., 1999; Русь в XIII веке. Древности тёмного времени. М., 2003.


[Закрыть]

Мой затянувшийся комментарий к «монографии» Т. Н. Арцыбашевой приводит к выводам общего плана. Дело не в какой-то провинциальной «доцентше», пролезающий всеми правдами и неправдами в «профессорши». Налицо сугубо антинаучное, с массой фактических ошибок и концептуальных несуразностей сочинение дилетанта. За него надо не давать докторскую степень, а отбирать аттестат о среднем образовании. Однако оно явно претендует на присвоение учёной степени доктора наук по специальности 24.00.02 – историческая культурология. Соотнося реальное содержание работы с её апробационными претензиями, лишний раз понимаешь, что целый ряд принципиальной важности институтов исторической науки – научное редактирование, рецензирование, оппонирование и государственная экспертиза – находятся под серьёзной угрозой. Не только кандидатские, но и докторские учёные степени в России сегодня возможно получить за антинаучные сочинения. На самом деле – купить. Никакой ответственности за одобрение такого рода опусов лицами с учёными степенями и званиями и учреждениями высшей школы не предусмотрено и не несётся.[55]55
  Сравним выводы, прочитанные мной после первой публикации этого отклика: «Требования относительно представляемых к защите диссертаций неумолимо падают, так что средняя кандидатская диссертация сейчас эквивалентна прежнему студенческому диплому; о докторских диссертациях лучше вообще умолчим… И наконец, что касается статей и книг – значительная их часть суть скороспелые плоды самодеятельности недоучившихся дилетантов, изобилующие фактическими ошибками и обличающие незнакомство авторов с элементарными правилами русского языка» (Буланин Д. М. Эпилог к истории русской интеллигенции. Три юбилея. СПб., 2005. С. 106–107).


[Закрыть] По-моему, Высшей Аттестационной комиссии и всему Министерству науки и образования России пора от неоднократных грозных слов перейти к реальным делам по выстраиванию заслона на пути фальсификации исторической науки в нашей стране.

4
КУРСКИЕ КЛАДЫ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

(В. А. Бердинских. История кладоискательства в России. М.: «Захаров», 2005. 240 с.)[56]56
  Рецензия публиковалась (с сокращениями): Российская археология. 2006. № 4. С. 172–175.


[Закрыть]

На книжном рынке современной России за последние годы распродано несколько переводных и доморощенных изданий о кладоискательстве, написанных в квазинаучно-популярной манере. Ещё больше имеется интернет-ресурсов той же направленности. Однако впервые эту действительно увлекательную не только для учёных-гуманитариев, но и для широкого читателя тематику взялся систематически изложить профессиональный историк. Доктор исторических наук, специалист по отечественной историографии, профессор Вятского педагогического университета В. А. Бердинских известен своими основательными монографиями – об уездных историках XIX в., Вятском лагерном комплексе, спецпоселенческом контингенте ГУЛАГа, по устной истории страны в преданиях колхозного крестьянства. К тому же перед нами член Союза писателей и журналист со стажем, что для такой экзотической темы, как клады, немаловажно.

По своим внешним признакам новая книга похожа на учёную монографию – содержит введение, заключение и приложения; 7 глав, охватывающих период от Древней Руси до наших дней; достаточно подробные библиографические ссылки на источники и литературу вопроса. Правда, издательская аннотация адресует книгу не только «историкам и краеведам», но и «любителям поисков и рискованных путешествий» (С. 4). На первых же страницах автор уточняет избранную им аудиторию – это, оказывается, отнюдь не коллеги-историки да музейщики, чьи профессии на нынешнем безденежье науки и культуры в нашей стране якобы вырождаются, а именно начинающие кладоискатели. «Убогое финансирование музеев, археологических институтов привело к тому, что в общество потёк ручеёк ценностей из краеведческих музеев, картинных галерей, археологических раскопок. Теневой рынок антиквариата процветает. За металлоискатель берутся всё новые отряды молодёжи. Для них и написана эта книга» (С. 11). Написана, скажу сразу, не столько затем, чтобы предостеречь от опасного и незаконного занятия, сколько в качестве поощрения к таковому и, что самое печальное, ради ориентировки на наиболее археологически перспективные места использования металлоискателей.

Столь антинаучная сверхзадача новоявленного историка отечественного кладоискания решается им по ходу всего изложения. Отмечая районы наибольшего отложения кладов в те или иные эпохи, автор вслед за официальными археологами зовёт туда же «археологов чёрных». «Там, где больше было археологических и прочих раскопок, найдено больше кладов» (С. 31). «. Детальное изучение, например, торгового пути «из варяг в греки» очень много даёт не только археологу, но и любому кладоискателю» (С. 34). А «сройте до основания землю Старой Рязани, Владимира или Суздаля – и вы найдёте гораздо больше кладов» (С. 32). «Вообще территория бывших кремлей русских городов исключительно кладоносна. Нередко сейчас в этой зоне нет жилых домов, а археологи раскопки вообще не ведут… Места вблизи земляных валов, городских стен – очень перспективны в отношении поиска кладов» (С. 41). «В южных степях, – напоминается сегодняшним поисковикам, – рыли курганы, на севере обследовали древние лабиринты, в лесах – памятные кресты на перекрёстках дорог и так далее» (С. 173). «Немало кладов скрывают старые разрушенные церкви, храмы, монастыри» (С. 170). Ещё лучше, если «вблизи есть древнее языческое святилище марийцев (удмуртов, чуди и т. п.) (С. 9).

Надо ли отмечать, что словосочетания «открытый лист» в этой книге историка археологии не встречается ни разу. Зато металлоискатели фигурируют на её страницах десятки раз. «Что добавить к этим всеобъемлющим советам? Вероятно, саперную лопатку, металлический щуп да нож копательный…» (С. 208). Забывает автор сказать лишь про передачи в места лишения свободы для рецидивистов «теневого рынка» национальных древностей. Хотя отрадные факты привлечения к ответственности грабителей памятников старины (например, в Липецкой области, где летом 2005 г. орудовали приезжие из Курска «чёрные археологи») уже сообщались за последнее время средствами массовой информации. А наш автор знай успокаивает грабителей: «берут и привлекают к ответственности крайне редко и очень случайных людей» (С. 172); он де «не слышал ни об одном подобном случае в России за последние годы» (С. 204). Дескать, не работает у нас статья 243 УК РФ об уголовной ответственности за уничтожение или повреждение памятников истории и культуры.

«Практическая» направленность книги нарастает от главы к главе и достигает своего апогея в последней главе – «Кладоискатели XX века» и в заключение. Последнее хотя и названо «Миражи и мифы русского кладоискания», но содержит перечень наиболее известных кладов России (от легендарной библиотеки Ивана Грозного до основательно затерянной янтарной комнаты, включая и реальные клады археологического характера вроде восточного серебра, монетного и посудного; даже «золота скифских, сарматских и сибирских курганов» (С. 216)). Тем, кто проживает далече от предполагаемых мест упокоения крупнейших кладов, автор предлагает «искать клады недалеко от дома… Проверьте… собственный огород. Обойдите по берегу высокий склон реки, осмотрите осыпи. Найденная в речке монетка подарит вам больше радости, чем внеочередная премия по службе» (С. 208). О том, что на указанных местах находки «монеток» и прочих древностей почти наверняка располагается культурный слой, древние поселения и могилы, охраняемые законом от расхищения частными лицами, книга умалчивает.

Специальный раздел составляют «Практические советы начинающему кладоискателю». Оказывается, подземными кладами надо считать только те, что залегают на глубине более трёх метров. Такие пусть ищут опытные кладоискатели. «Ваше дело, – наставляет широкого читателя В. А. Бердинских, – это поверхностные клады: в зданиях, верхнем слое грунта. Их поиск не требует больших начальных затрат… Шансы на успех есть в любом регионе России. Очень важную роль при поиске конкретного клада играет предварительная проработка материалов в библиотеке и архиве…, занятия историей родного края… Поиск мини-кладов вполне по силам любому человеку, купившему простейший миноискатель и за пару часов его освоившему. Очень интересны древние пещеры. Жизнь била ключом и на подступах к ним» (С. 205–208); и т. д., и т. п. Иначе как реквиемом по научной археологии и национальному музейному делу эти залихватские подсказки разрушителям культурного слоя и не назовёшь. А завершается данный раздел «истории русского кладоискательства» таким вот пассажем: «Будем надеяться, что в России на смену хмурым и оборванным одиноким волкам и браткам в джипах придут добродушные бюргеры с милым походом выходного дня» (С. 208) – за всеми теми монетными и вещевыми кладами, которые автор довольно подробно рекомендует их вниманию. Раз «на Западе кладоискательство давно стало развитой отраслью индустрии досуга со своей инфраструктурой: периодикой, техническим обеспечением, лавиной пособий, карт, справочников» (с. 6), то негоже России отставать и в этом отношении… «От 5 до 10 % населения могут реализовать эту свою склонность в благоприятных условиях» (С. 6). То есть автор в своих мечтах видит на «русском поле» миллионы людей с миноискателями!..

Относительно Запада автор вульгарно врёт. Во многих странах Европы (Норвегии, например) покупка миноискателя приравнена к приобретению оружия и требует специальной лицензии, которая выдаётся только специалистам археологии и других земляных работ.

Оговорки отрезвляющего толка – «почти все клады люди находят случайно, когда их не ищут»; «желательно, естественно, не нарушать действующие законы России и не раскапывать курганы, могильники или древние города» (с. 9) – вновь и вновь перемежаются зазывными лозунгами. Один из ветеранов российской археологии поделился со мной впечатлением от книжки В. А. Бердинских: дескать, это всё равно, что в комментариях к уголовному кодексу, статье об изнасилованиях, поместить инструкцию, как заламывать девок. Сравнение это отнюдь не хромает, если принять во внимание такие вот пассажи, навязчиво повторяемые автором книги: «Пройдите с металлоискателем огороды своих друзей и родственников, загляните к ним в подвалы, найдите в округе огромные деревья или хотя бы пни от них. Что-то вы найдёте всегда» (С. 8–9). Среди этого «чего-то» в книге фигурируют якобы до сих пор укрытые в земле сокровища типа «сверкающего золотом и драгоценными камнями узорочья одежд русских князей» (С. 41); добыча средневековых разбойников и бунтовщиков (вроде Степана Разина или Емельяна Пугачёва); пресловутая «золотая баба» – идол сибирских аборигенов; многое другое, вплоть до схронов белогвардейцев и советских «теневиков».

Выяснив прикладную, так сказать, направленность рецензируемого издания, посмотрим на его научную основательность. Она, на мой взгляд, далеко не на высоте, особенно по сравнению с академической квалификацией автора. Более или менее подробно и систематично В. А. Бердинских пишет о кладах и принятых за таковые населением находках древностей в своём родном Вятском крае. Об остальных регионах страны и характерных для них типах кладов ему известно из нескольких (далеко не всех) специальных публикаций историков-источниковедов, археологов, фольклористов и этнографов, а также писателей и журналистов. Их всех он и пересказывает, то со ссылками, то без оных. Отдельные главы посвящены народным преданиям о кладах и сказочным же описям их местонахождения; легендам о зарытым разбойниками сокровищах; получившим отражение в исторической литературе эпизодам кладоискания в XVII–XX вв. Значительная часть этого материала заимствована из моих работ по курской историографии, чаще всего с лукавым повторением моих ссылок на источники и литературу вопроса.

Учитывая, что эта книга наверняка попадёт в руки и опытных, и начинающих кладоискателей, компилятивность её содержания должна не огорчать, а радовать коллег автора по историческому цеху. Ещё лучше, что автору остались неизвестны соответствующие фонды и центральных, и областных хранилищ архивной документации. Тогда в современные «кладовые росписи» могли бы превратиться документы вроде сводки А. А. Спицына обо всех кладах Российской империи, поступивших в Императорскую археологическую комиссию, или же аналогичные данные разных Губернских статистических комитетов, Учёных архивных комиссий, советских Обществ краеведения. Между тем без такого рода архивной базы, как и достаточно полной библиографии, трудно говорить о научно-историческом изучении заявленной В. А. Бердинских темы.

Общее определение клада даётся им скорее на бытовом, нежели на научном уровне: «Спрятанное человеком сокровище». Как известно, сугубо материальная ценность многих кладов невелика или вовсе утрачена со временем; чаще всего они имеют чисто информационный (для учёного) да экспозиционный (для музейщика) характер. Читатель, специально не изучавший археологии, не различит в этой «истории кладоискательства» настоящие клады от принимавшихся за таковые других памятников старины – древних стоянок, поселений, святилищ, могил. Среди иллюстраций, например, фигурирует «погребальная домовина XVII в.». Тем самым составленная В. А. Бердинских инструкция направит на разные археологические объекты новые отряды доморощенных кладоискателей. Ещё бы, ведь по мнению дипломированного историка, «искать вятичские древнерусские гривны, одиночные монеты на свежераспаханных виноградниках юга. – занятие вполне безопасное, хотя и волнительное» (С. 170). «Главное препятствие здесь, – объясняет профессор педагогического университета, – высокая стоимость хорошего зарубежного металлоискателя. Когда цена на металлоискатель будет приемлемой, нет сомнения, поиски кладов станут любимым развлечением россиян» (С. 172).

Основная для историографа сторона проблемы – как российское государство и общество относились к поискам и находкам кладов на разных этапах отечественной истории – прослежена автором далеко не полно. Эпидемии кладоискательства вспыхивали и гасли не всегда и не во всех регионах России, служили явственной приметой маргинализации отдельных личностей и малых социальных групп (пресловутых сибирских бугровщиков или же крымских «счастливчиков»). У В. А. Бердинских же получается, что русский человек – прирождённый кладоискатель и тем самым культурный герой. Неоднократно цитируя крестьянские, по сути, языческие поверья на сей счёт, автор оставляет в стороне позицию православной церкви, запрещавшей осквернять любые могилы, тем более в поисках сокровищ. Да и фольклорно-этнографическая подоплёка поиска кладов у славян и их соседей охарактеризована в книге не слишком систематично, без учёта большинства документированных первоисточников (Криничная, 1977; Левкиевская, 1999; др.). По сути дела, обойдена в книге и миссия первых поколений наших археологов, в своё время перешедших от сугубо коллекционерского, знаточеского восприятия кладов к их научноисторическому анализу и комплексной музеефикации (Щавелёв, 1997.

С. 33–68). Примерами расхищения и утраты кладов «история» В. А. Бердинских изобилует, а вот фактов спасения найденных ценностей для музея, университета в ней не найдёшь (хотя и таких случаев, по сути, подвигов честных и образованных людей, в нашей истории сыщется немало).

Будучи специалистом по новой и новейшей истории, автор допускает ляпсусы и пробелы по части истории древней и средневековой. Так, «гривны шейные» он считает «древнерусскими женскими украшениями». На его взгляд, «племенные союзы восточных славян легко различаются по типу таких гривен» (С. 231). Хотя на самом деле эти обручи, судя по погребальной обрядности и письменным источникам, не реже женщин носили мужчины, а «союзы славян» и Русь находились в сложных отношениях. Автору «неизвестно название небольшого городища Княжа Гора» (скорее всего, летописная Родня). Он считает, будто бы «единственное яркое и интересное начинание в России в деле подводной археологии» (С. 181) – это работы представителей ИИМК РАН в Финском заливе. Об уникальных находках московских археологов на Чёрном море наш историк не ведает. И прочее, и прочее в том же духе.

Общую тенденциозность изложения наглядно подтверждают иллюстрации. Большая их часть воспроизводит экспонаты Кировского краеведческого музея. Но к теме имеют прямое отношение только 4 фотографии кладов, вещевых и монетных. Группы крестьян 1910-х-20-х гг. подаются как «активные раскопщики местных могильников». Находчик клада куфических монет в подписи под его портретом назван «крестьянином-кладоискателем». Читателю надо полагать, будто и этот клад он выпахал не случайно, а преднамеренно. Или взять фото с подписью: «Богатая невеста. Базар в райцентре. 1946 г.». Разбогатела ли она на кладоискательстве и не торгует ли она на базаре археологическими находками, остаётся только догадываться. И уж совсем некстати в иллюстративную подборку затесались репродукции золотых предметов из скифских курганов. В контексте авторского изложения они могут быть восприняты как наглядное подтверждение феноменального успеха самовольных копателей древних могил. Тем более что полиграфическое качество и этих иллюстраций, и всего остального издания выше всяких похвал. Книгу приятно взять в руки, удобно читать. Только не надо.

Издатель Захаров, вероятно, рассчитывает на успешный сбыт трёхтысячного тиража, и не без основания. Автор и издатель завершают книгу совместным обращением к «дорогим читателям». Их просят присылать в издательство любые материалы для подготовки «нового документального издания «История России в кладах» (С. 239).[57]57
  Для вероятного переиздания книги В. А. Бердинских предлагаю эпиграф из рассказа с подходящим сюжетом («Клад»), начинающийся так: «Существует много разновидностей дураков. Но только вы все, пожалуйста, посидите тихо, пока вас вызовут по имени и фамилии» (О. Генри, 2005. С. 132).


[Закрыть] Но, несколько раз упоминая о том, что клады – важный источник изучения родной истории, В. А. Бердинских ведь так и не раскрывает элементарных условий, при которых находка спрятанных когда-то вещей способна дать такого рода информацию. В действительности, каждому мало-мальски образованному читателю должно быть ясно, что любой клад, не дошедший до учёных и музейных работников, безвозвратно потерян для науки и культуры. Никакой истории по разрозненным и беспаспортным вещам из антикварных лавок или частных коллекций изучить невозможно. Живописуя, как его родной дядя нашёл монетный клад идеальной сохранности, автор ни слова не говорит о том, куда его передали. По всей видимости, он оказался незаконно присвоен находчиком. Чего тогда стоит следующая за этим сюжетом декларация о том, что «любой монетный клад – это история села, города, страны определённого времени» (С. 186).

Вся книга только отпугивает потенциальных находчиков кладов от общения по их поводу с «алчным государством» или «растяпами-археологами». С точки зрения этого дипломированного историка, «грань между вещами, относящимися к памятникам истории и культуры и не относящимися, часто провести очень затруднительно» (С. 203). После таких заявлений, ясное дело, ему «не видать находчиков кладов, штурмующих двери властных структур с желанием сдать клады». Между тем кроме тривиальной жадности у многих нормальных людей присутствует здоровое честолюбие. Увидеть свою находку, в огромном большинстве случаев вовсе не драгоценную, на витрине музея или на книжной иллюстрации для этих людей гораздо важнее, чем разжиться не принципиально великой суммой денег на её продаже. Поэтому, хотя археологических находок несут в музеи для пожертвования или продажи то больше, то меньше, полностью этот ручеёк никогда не иссякнет.

После всего процитированного мной из его книги уже не удивляет пристрастное отношение автора к археологам и музейным работникам. По мнению В. А. Бердинских, «вся археология – наука о мёртвых вещах. Ведь утеряны отношение, чувство, жизненное предназначение вещи» (С. 31); «предметы давних эпох, выставленные в музеях, вообще мертвы и не могут рассказать нам сегодня практически ничего о своих владельцах» (6). Получается, что учёные только омертвляют древности, а вот кладоискатели мистическим образом проницают завесу времён. Между тем всё мало-мальски путное, что в этой книге всё-таки сказано о времени, причинах выпадения разного рода кладов, их составе и социально-историческом значении, заимствовано, понятное дело, из работ историков и археологов. Хотя автор книги о кладоискательстве не знаком со многими принципиальной важности их работами на его тему (См. прежде всего: Макаров, 1981).

В книге есть раздел: «Что думают «чёрные следопыты» об археологах?» Цитируя кладоискательские издания, автор явно сочувствует их идеологии. Оказывается, «расхищение материалов археологических раскопок поставлено на поток» (С. 196). Ими будто бы вовсю торгуют и студенты, проходящие там практику (таких студентов автор «видел сам»); и начальники раскопов («одна монетка – бутылка» водки)» и «высшая каста – руководители музеев и экспедиций». Автор, правда, делает оговорку, сквозь зубы признавая: «худо-бедно, но науку и культуру двигают всё же археологи» (С. 197). Доверчивому историку не приходит в голову, что многие тексты на кладоискательские темы – не более чем плод досужей фантазии подрабатывающих «жёлтой» журналистикой субъектов.[58]58
  Не исключено, что из той же серии псевдосенсаций недавнее сообщение о находке на острове возле побережья Чили «крупнейшего в истории клада» – сокровищ то ли конкистадоров, то ли флибустьеров, оценённого в $ 10 миллиардов (Ильин, 2005; Кирюнин, 2005). Последователей В. А. Бердинских в этом известии должно особенно впечатлить упоминание об использованном приборе – детекторе, действующем на глубину до 50 м.


[Закрыть]