355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Лопатин » Суворов » Текст книги (страница 29)
Суворов
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 02:36

Текст книги "Суворов"


Автор книги: Вячеслав Лопатин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

ИТАЛЬЯНСКИЙ ПОХОД

К концу 1798 года французы захватили в Нидерландах Бельгийские провинции и Голландию, земли германских государств и Швейцарии, большую часть итальянских государств, восточное побережье Адриатики, Мальту, Египет. Армия генерала Наполеона Бонапарта двинулась в Сирию. Молодой покоритель Италии и Египта грезил повторением походов Александра Македонского, мечтал дойти до Индии.

В Европе царили ужас и смятение. Неаполитанский король спасался на Сицилии, прикрытой английским флотом. Сардинский король бежал из Турина на Сардинию. Римский папа, покинувший Ватикан, молил о помощи. Австрия страшилась нового натиска Франции – в недавно закончившейся войне Вена уже оказывалась под угрозой захвата противником. Англичане, удержав господство на морях (Нельсон разгромил французский флот, доставивший армию Бонапарта в Египет), сколотили новую коалицию против Франции, так неожиданно и с такой страшной мощью возродившейся из хаоса революции. Павел I великодушно согласился «спасти Европу». На запад были двинуты крупные сухопутные и морские силы.

По пути в Вену Суворов посетил в курляндской Митаве проживавшего там с разрешения российского императора брата казненного французского короля графа де Лилля, будущего Людовика XVIII. Тот оставил воспоминания о встрече с русским фельдмаршалом, очень показательные с точки зрения отношения Европы к России:

«Этот полудикий герой соединял в себе с весьма невзрачной наружностью такие причуды, которые можно было бы счесть за выходки помешательства, если б они не исходили из расчетов ума тонкого и дальновидного. То был человек маленького роста, тощий, тщедушный, дурно сложенный, с обезьяньею физиономией, с живыми, лукавыми глазками и ухватками до того странными и уморительно забавными, что нельзя было видеть его без смеха или сожаления.

Но под этой оригинальною оболочкой таились дарования великого военного гения. Суворов умел заставить солдат боготворить себя и бояться. Он был меч России, бич турок и поляков. Жестокий порывами, бесстрашный по натуре, он мог невозмутимо спокойно видеть потоки крови, пожарища разгромленных городов, запустение истребленных нив. Это была копия Аттилы с его суеверием, верою в колдовство, в предвещания, в таинственное влияние светил. Словом, Суворов имел в себе все слабости народа и высокие качества героев.

Предоставившись почтить меня своим приветствием, он явился в довольно простой одежде, хотя весь в орденах, с расстегнутой грудью и без парика. А между тем этот наряд слыл у него самым парадным, в который он облекся в знак особенной передо мною вежливости. Но я мало обращал внимания на подобные мелочи и только наблюдал характер этого необыкновенного человека, который, отправляясь на борьбу с искуснейшими генералами Французской республики, дерзал говорить: "Бог в наказание за грехи мои послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его".

Как только я узнал о прибытии Суворова, то задался мыслью приобресть его приязнь и показать ему в приеме моем высокое уважение. Когда мне о нем доложили, я вышел из кабинета к нему навстречу. Суворов с своей стороны преклонился передо мною почти до земли, потом поцеловал мне руку и полу платья, по русскому обычаю… Высказав ему несколько приветственных слов относительно военных его подвигов, я промолвил, что глубоко сожалею о невозможности моей разделять с ним боевые опасности победы, в которой я совершенно уверен.

– Уповаю на то, – отвечал он, – с помощию Божией и Святого Николая Угодника.

– Господин Фельдмаршал, – сказал я, – ваша шпага есть орудие кары, которое направляет само Провидение на погибель врагам ваших государей.

– Надеюсь, Ваше Величество, сжечь немного пороха, чтоб выгнать неприятеля из Италии, и прошу вас, Государь, дозволить мне назначить свидание с вами во Франции в будущем году.

Признаться ли мне здесь, что такая уверенность в себе Суворова была для меня несколько прискорбна? В сердце моем болезненно отдавалась эта высокомерная самонадеянность, не допускавшая никакого сомнения в торжестве над французами!

Вот так-то всякое обстоятельство в моей изгнаннической жизни усугубляло ее горечь…

Однако я поостерегся обнаружить это чувство перед фельдмаршалом и снова воздал хвалы заслуженной им славе. Он поддержал разговор с ловкостью бывалого придворного и, наконец, откланялся, пробыв со мною около часа, который прошел для меня незаметно быстро. Проходя через залу моих телохранителей, он опять заговорил о близком вступлении своем во Францию, закончив возгласом: "Честь и защита верным слугам королевским и смерть якобинцам!"».

Россия в помощь изгнаннику посылает войска под командованием своего лучшего полководца, который свободно говорит с ним на его родном языке (с немцем он говорил бы по-немецки), а тот именует его «полудиким героем», суеверным поклонником колдовства, сравнивает с Аттилой, имя которого давно стало для европейцев синонимом безграничной и бессмысленной жестокости. Даже при описании внешности и манер героя, с которым политики связывали единственную надежду на успех в великом деле восстановления европейского равновесия (а заодно и на реставрацию во Франции), Людовик почти дословно повторяет антирусский памфлет Шарля Массона.

Уроженец Женевы, Массой приехал в Россию в 1786 году, сначала преподавал в кадетском корпусе, затем был взят учителем и гувернером к сыновьям вице-президента Военной коллегии графа Н.И. Салтыкова, который занимался воспитанием внуков Екатерины. Опытный в придворных интригах Салтыков решил пристроить своего человека к любимому внуку государыни, и по его рекомендации Массой стал секретарем великого князя Александра. Француз женился на баронессе Розен, обладавшей обширными связями, получил чин майора и был принят в высшем свете. Не чуждый поэзии, он написал восторженный стихотворный панегирик в честь внуков Екатерины. Неожиданно карьера Массона прервалась – новый император Павел выслал его из страны как шпиона.

Европейскую известность бывшему майору российской службы принесли не его верноподданнические стихи. В 1800 году одновременно в Амстердаме и Париже были изданы на французском языке «Секретные записки о России» без указания имени автора, которым был Массой. О скандальном успехе «Записок», неоднократно издававшихся и переводившихся, красноречиво свидетельствует тот факт, что император Наполеон, вообще-то не жаловавший русских, после Тильзитского мира запретил их продажу.

Если Массой и говорил что-то хорошее о России, Екатерине, Потемкине, Суворове, то делал это не из-за любви к истине, а с целью обличить своего гонителя. Так, он хвалил введенную Потемкиным форму русской армии как «предмет национальной гордости и пример для подражания» и писал о ропоте, вызванном решением императора Павла заменить эту простую, удобную и красивую форму прусской, при этом ссылался на авторитет «кумира русского солдата, старого оригинала фельдмаршала Суворова», который высмеял букли, пудру и косички, заплатив за свой мужественный поступок отставкой. Через несколько страниц «кумир русского солдата» без зазрения совести назван «чудовищем, которое заключает в теле обезьяны душу собаки и живодера».

Когда Людовик писал свои записки, он не мог не знать о чудовищных зверствах Бонапарта в Египте, когда на площадях Каира из отрубленных голов арабов выкладывались пирамиды. Знал он и о том, что в Палестине Бонапарт приказал расстрелять четыре тысячи пленников, сдавшихся на милость победителей, а английский адмирал Нельсон в освобожденном при решающем участии русских Неаполе, нарушив условия капитуляции, расстреливал и вешал республиканцев. Знал король и о грабеже Италии французскими оккупантами во главе с Бонапартом, вывозившими бесценные шедевры мастеров Возрождения, которые и поныне являются украшением Лувра.

Суворов не устраивал пирамид из отрубленных голов, не расстреливал пленных, не вешал сдавшихся итальянцев, не вывозил картины и другие произведения искусства из покоренной Варшавы. За его спиной осталась спасенная польская столица. Наполеон же в недалеком будущем оставит после себя разграбленную и сожженную Москву, покидая которую цивилизованные варвары по приказу своего императора будут взрывать Кремль – святыню русского народа…

Суворов ехал в Италию не так быстро, как хотел. Сказывались годы, болезни, напоминали о себе старые раны. 15 марта 1799 года он прибыл в Вену и был восторженно встречен жителями австрийской столицы: ему устраивали овации, называли спасителем Австрии. Франц II пожаловал ему чин генерал-фельдмаршала. Известно предание о том, как Александр Васильевич ответствовал императору и гофкригсрату на вопросы о предстоящей кампании:

«По нескольких днях пребывания своего в Вене приглашен был Граф Суворов от Императора в Военный Совет. Сам Император показывал ему план войны, Советом утвержденный, и требовал его мнения.

Граф, рассмотрев план, сказал Императору, что план сей не годится и что он имеет лучший. "Покажите нам, – отвечал Император, – мы охотно согласимся на предложение полководца столь искусного".

Тогда Граф подал ему бланкет (чистый лист бумаги. – В. Л.), подписанный рукою своего Государя. Император, увидя бланкет, произнес: "О! Я согласен, план ваш превосходный и я охотно оный подписываю". После сего дал Графу от себя такой же бланкет и всё распоряжение войны оставил на его волю».

К войскам, располагавшимся около итальянской Вероны, Суворов прибыл 3(14) апреля. Вот как описывает встречу полководца войсками и местными жителями уже упоминавшийся Яков Михайлович Старков, в то время унтер-офицер, а впоследствии адъютант князя П.И. Багратиона:

«Вспомогательная Австрийцам Русская армия под временным начальством Генерала от инфантерии Розенберга вступила в Италию и, собравшись при городе Вероне, остановилась лагерем…

Вдруг разнеслась весть: Суворов едет! И в русских войсках раздался гул веселый, радостный; всё ожило, засуетилось; солдаты хватались за ружья, становились во фронт, расходились, собирались в кружки. У всех сердце играло радостию и жилки трепетали; всяк рассказывал о нем анекдоты во время былых турецких и польских войн. Так длилось несколько часов.

Вдруг по шоссе пронеслись вершники в город, и в миг стены его покрылись народом. Тьма людей лезла из городских ворот; все бежали на встречу непобедимого. И вот явилась на дороге коляска, похожая на русскую кибитку. Ее окружили и почти на руках понесли в город, оглашая воздух кликами: "Да здравствует русский Император! Да здравствует Суворов!"

Суворов остановился у приготовленного для него дома, в котором наперед все зеркала были завешаны; выскочивши из повозки, он откланялся и шибко пошел по мраморной лестнице вверх. Когда Фельдмаршал скрылся, в мгновение приемная зала и комнаты наполнились русскими и австрийскими Генералами, городскими чиновниками, духовенством и знатными вельможами.

Через несколько минут из смежной комнаты вышел Суворов в мундире, поклонился всем, подошел к католическому Архиепископу и, наклонившись, принял благословение.

Выслушавши его и речь представителя города, он твердым голосом сказал: "Милосердный мой Государь Павел Петрович, Император большой русской земли, и австрийский Император Франц II прислали меня с своими войсками выгнать из Италии безбожных, сумасбродных, ветреных французов; восстановить у вас и во Франции тишину; поддержать колеблющиеся троны государей и Веру христианскую; защитить нравы и искоренить нечестивых. Прошу вас, Ваше Высокопреосвященство! Молитесь Богу за Царей-Государей, за нас и за всё христолюбивое воинство. А вы (сказал он, обращаясь к чиновникам города и знатным людям) будьте верны и Богу, и государевым законам, душою помогайте нам!"

Представление Розенбергом генералов фельдмаршал слушал с закрытыми глазами. Тем, кого не знал, говорил: "Помилуй Бог! Не слыхал!" – открывал глаза, вглядывался в лицо представлявшегося и произносил: "Познакомимся!" Когда очередь дошла до Милорадовича, Суворов припомнил, как едал у его отца сладкие пироги, а маленький Миша скакал на лошадке-палочке и лихо рубил деревянной саблей врагов. Багратиону, обняв и расцеловав, он напомнил прошлые боевые дела. И Милорадович, и Багратион, по словам мемуариста, не могли сдержать слез».

Радостный прием, оказанный русскому полководцу жителями Вероны, подтверждается документами. Князь Андрей Иванович Горчаков писал Хвостову: «Мы, слава Богу, благополучно приехали в Верону. Все встречи, которые были по дороге и в Вене, ничего против того, что здесь было!.. За милю немецкую почти вышла часть здешнего народа, который вынес знамя и с великими восклицаниями вивата поставил знамя сие на Графскую карету. И таким образом въехали мы в город, где час от часу прибавлялась толпа, умножалась и, наконец, доходило тысяч до тридцати, все кричавши: "Виват Суворов!", а потом – "Виват Франц и Суворов!"».

4 (15) апреля было обнародовано воззвание русского полководца:

«Вооружитесь, народы Италийские! Стремитесь к соединению под знамена, несомые на брань за Бога и веру, и вы победоносно восторжествуете над враждебными им сонмами… Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? Не довершают ли они вашего разорения жестокостию военных поборов? Все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, которые повергают семейства в плачевную бедность, похищают у них сынов и против воинства ваших государей, ваших возлюбленных отцов, защитников Святой веры, принуждают их сражаться…

Смотрите на восстающие уже народы, одушевляемые желанием прекратить столь долговременную кровавую брань! Смотрите на героев, от Севера для спасения вашего пришедших. Все зримые вами храбрые воины стремятся освободить Италию…

Но внимайте! Если бы кто из вас был столь вероломен, что подъял бы оружие противу Августейшего Монарха, или другим способом старался содействовать намерениям Французской республики, тот, несмотря ни на состояние, ни на род, ни на звание, расстрелян будет и всё его имение взыщется в казну.

Ваш разум, народы Италийские, служит мне уверением, что вы, убежденные в справедливости нашего дела, не навлечете на себя столь праведных наказаний; что, напротив того, самыми опытами докажете свою верность и преданность к благотворительному и многолюбящему вас Государю».

«Воззвание Суворова не осталось пустым документом, – отметил еще в 1884 году А.Ф. Петрушевский. – Оно, как семя, пало на подготовленную почву, которую представляла из себя большая часть итальянского народа, особенно сельское население. Народные восстания сделались вскоре заурядным явлением, прямым следствием отступления французов или появления союзных войск. Последние почти повсюду были встречаемы как защитники и избавители».

Марионеточные режимы Лигурийской, Цизальпинской, Партенопейской, Римской республик, насажденные оккупантами, уже изрядно надоели итальянцам, убедившимся, как цинично и безжалостно грабят их французы.

Не случайно в 1799 году чеканились медали в честь «освободителя Италии». Также не случайно король Сардинии Карл Эммануил II возвел освободителя Пьемонта и столицы королевства Турина в сан гранд-маршала, князя и своего кузена.

В разгар успехов Суворова и освободителя Неаполя Ушакова в Петербург отправился неаполитанский дипломат маркиз Марцио Мастрилли дель Галло с секретнейшей миссией увлечь императора Павла делом объединения Италии во главе с правившей в Неаполе династией. Австрийской дипломатии удалось разрушить эти планы.

По мнению современного российского историка П.Н. Грюнберга, фактический руководитель российской внешней политики во второй половине царствования Екатерины II А.А. Безбородко, получивший от Павла титул светлейшего князя и пост канцлера, «сделал по дипломатической линии всё возможное, чтобы русская экспедиция в Средиземноморье сразу же дала значительные политические результаты». Посылая русские флот и армию в Средиземноморье, Безбородко реализовывал свою старую идею, одобренную еще Екатериной Великой, – так называемый Греческий проект, который предусматривал восстановление православных государств Восточной Европы, исчезнувших к середине XV века под натиском османов.

В задачи военной экспедиции во главе с Суворовым входило воссоздание королевств Сардинии и Пьемонта и Венецианской республики.

Восьмого апреля начался знаменитый Итальянский поход Суворова, прославивший русское оружие и вознесший его предводителя на вершину славы. Французы отступали к реке Адца, удерживая за собой несколько крепостей.

Командовать союзными войсками – задача не из легких. Большую часть суворовской армии составляли австрийцы, они же ведали снабжением. Австрийские генералы настороженно встретили чужака. Поначалу были обиды и непонимание. Суворовское требование быстроты марша даже вызвало ропот.

Но подчиненные сразу почувствовали, что во главе армии стоит мастер военного дела. «До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода, – с нескрываемым сарказмом пишет Суворов своему заместителю австрийскому генералу М.Ф. Меласу. – Переход был сделан на службе могущественному Монарху. За хорошею погодою гоняются женщины, щеголи да ленивцы. Большой говорун, который жалуется на службу, будет, как эгоист, отрешен от должности. В военных действиях следует быстро сообразить – и немедленно же исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться. У кого здоровье плохо, тот пусть и остается назади. Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели… Глазомер, быстрота, натиск! – этого будет довольно».

Еще по дороге из Вены в Верону Суворов продиктовал генерал-квартирмейстеру маркизу Шателеру инструкцию, в которой изложил суть своей системы неумолимого натиска и быстроты:

«Надо атаковать!!! – холодное оружие – штыки, сабли! Смять и забирать, не теряя мгновения, побеждать все, даже невообразимые препятствия, гнаться по пятам, истреблять до последнего человека… Без отдыху вперед, пользоваться победой. Пастуший час! Атаковать, смести всё, что встретится, не дожидаясь остальных».

Это был совет вялым и нерешительным союзникам. И это был ответ противникам, французским генералам, чью тактику кабинетные стратеги презрительно именовали «варварской». Только значительно позже военные историки под влиянием побед Наполеона назовут ее «доктриной невозможного». Но точно так же горе-теоретики обрушивались на тактику Суворова, создавшего свою «доктрину невозможного» еще тогда, когда большая часть французских полководцев эпохи революционных и Наполеоновских войн делала первые шаги.

Во время похода по приказу Суворова русские инструкторы обучали союзников штыковым приемам. В его наставлениях сверкают бессмертные афоризмы: «Тяжело в ученье – легко в походе! Быстрота и натиск – душа настоящей войны. Бегущего неприятеля истребляет одно преследование. Победителю прилично великодушие. Бегущий неприятель охотно принимает пардон. Смерть или плен – всё одно. Каждый воин должен понимать свой маневр!»

Зная, как важен первый успех, главнокомандующий приказал штурмовать цитадель города Брешии, если она не сдастся добровольно. 10 апреля после нескольких часов канонады французский гарнизон, насчитывавший 1264 человека во главе с генералом Бузе, сдался. Союзникам достались 46 орудий.

15—17 апреля разгорелось ожесточенное сражение на реке Адда. Французский командующий Шерер, отведя 28-тысячную армию за широкую и глубокую реку, считал свою позицию на высоком правом берегу надежной. Но он разбросал свои силы почти на сотню верст. В первый день сражения он был отозван в Париж, армию принял талантливый генерал Моро. Узнав об этом, Суворов заявил своим подчиненным: «И здесь вижу я перст Провидения. Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть». Его уверенность передалась войскам.

У Суворова было около сорока девяти тысяч человек. Сражение начал отряд генерала Багратиона атакой на крайнем правом фланге. Противник упорно защищался и контратаковал. Бой длился весь день. 16-го утром австрийцы форсировали Адду в самом неудобном месте. Не ожидавший такого хода противник слишком поздно понял, что именно здесь наносится главный удар тремя дивизиями. Все попытки Моро контратаковать окончились неудачей. Прямой путь отступления на Милан был перерезан. 17 апреля шло преследование, окруженный со всех сторон генерал Серюрье капитулировал с тремя тысячами солдат и офицеров и восемью пушками. Противник потерял до 7500 человек, союзники – в пять раз меньше.

Суворов называл Серюрье (наряду с генералами Моро, Макдональдом, Жубером, Шампионе) «честным, но несчастным республиканцем». В отличие от них Бонапарт, Массена, Сюше и еще несколько генералов получили прозвище «разбойники».

Император Павел послал к Суворову в качестве правителя его походной канцелярии Егора Борисовича Фукса, поручив тому тайно присматривать за фельдмаршалом. Мы не знаем, как справился павловский посланец с этим поручением, но несомненно, что он подпал под неотразимое обаяние подлинно великой личности и сделался «суворовцем». Фукс оставил «зарисовки с натуры», раскрывающие характер, привычки, поступки Суворова в быту и на поле боя, передал его острые слова и глубокие мысли о войне и мире. Он первым использовал большой массив бесценных документов, относящихся к войне 1799 года, за что историки ему благодарны. Попавший в плен Серюрье, будущий маршал Франции, стал действующим лицом нескольких маленьких историй о Суворове, которые записал и опубликовал Фукс:

«Надобно чтить превратность счастия в пленном – была всегдашняя аксиома Суворова, и по поводу сего никогда не любил он принимать шпагу от попавшегося в полон, а любил возвращать. Тотчас отдал ее Генералу Серюрье в Милане с сими словами: "Кто ею владеет так, как вы, у того она неотъемлема"».

«Когда Генерал Серюрье просил пленному своему войску пощады и снисхождения, то Суворов отвечал ему: "Эта черта делает честь вашему сердцу; но вы лучше меня знаете, что народ в революции есть лютое чудовище, которое должно укрощать оковами. Однако победы, оружием приобретенные, оканчиваются милосердием. По взятии Варшавы прочитал я депутатам города стихи Ломоносова, отца Русской нашей поэзии:

 
Великодушный лев злодея низвергает,
Но хищный волк его лежащего терзает".
 

Велел пересказать сии стихи по-французски и ушел. Серюрье воскликнул: Quel homme!– «Какой человек!»».

«Когда французский Генерал Серюрье, находясь несколько месяцев у Россиян в плену, был отпущен на честное слово, Суворов пригласил его к обеду, обошелся с ним очень ласково, разговаривал об военных делах и, прощаясь с ним, спросил:

– Куда вы отправитесь?

– В Париж, – отвечал Серюрье.

– Тем лучше, – сказал Суворов, – я надеюсь скоро видеться там с вами».

Отметим важное обстоятельство. Австрийский фельдмаршал-лейтенант Мелас доносил в гофкригсрат: «Я совершенно не в состоянии приобрести доверие Господина Фельдмаршала Графа Суворова. Марш слишком быстрый, совершенно без всякого военного расчета».

Вопреки настоятельным советам не утомлять войска перед боями Суворов стремительно шел вперед. Если бы он замедлил марш, Моро успел бы перегруппировать свои войска, растянутые вдоль Адды, и тогда победа потребовала бы больших усилий и больших жертв.

Первые же успехи преобразили австрийцев. Не раз битые Бонапартом и его соратниками, они были неузнаваемы. Но основная тяжесть боев легла на плечи русских.

В Петербурге, Вене, Лондоне ликовали, получая известия о победах в Италии. 17 апреля союзные войска вступили в Милан. Архиепископ Висконти выехал навстречу Суворову. «В облачении с крестом, [он] возгласил: "Sta Sol! Остановись, солнце! И солнце ста и не иде на запад", – вспоминал Фукс. – [Суворов] тотчас соскочил с лошади и бросился целовать крест; престарелый, летами согбенный архиепископ продолжал: "Я остановил тебя, спаситель алтарей наших, на пути Христианской славы твоей словом Иисуса Навина; а теперь произреку тебе: и ты придеши пред лицом Господним уготовати пути Его и дать разум спасения Его людям"». Со слезами на глазах русский полководец расцеловал святого отца. На другой день в белом австрийском фельдмаршальском мундире, расшитом золотом, со звездами, крестами и лентами, Суворов посетил миланский собор. Жители устроили ему триумфальную встречу. Толпы народа провозглашали здравицы в честь русского императора, русского полководца, русских войск.

«В соборном храме Божием архиепископ с духовными великолепно при великом собрании служили большую мессу, благодарственный молебен Всемогущему», – донес 20 апреля Суворов императору, присовокупив сведения о новых стычках с неприятелем, трофеях и пленных.

Блокируя сильные крепости, Суворов занимал город за городом. Он активно вел разведку, в которой важную роль играли вездесущие и быстрые казаки. Моро отступил на запад, в Турин. На юге находилась армия Макдональда. Пассивные действия эрцгерцога Карла, имевшего в Швейцарии большой перевес, оставляли инициативу противнику, который мог угрожать северному флангу союзной армии и даже выйти ей в тыл.

А из Вены летели инструкции: взять сильные крепости Пескиеру и Мантую, которая считалась у кабинетных теоретиков ключом к Северной Италии.

Суворов составил план дальнейших действий. «Когда Граф открыл Маркизу Шателеру свое начертание, – рассказывает осведомленный Фукс, – то сей, изумленный, воскликнул: "Когда успели Ваше Сиятельство всё сие обдумать?" Ответ: "В деревне. Здесь было бы поздно; здесь мы уже на сцене. Теперь предлагаю я только к исполнению и начинаю отсюда кампанию". – "И вас, – сказал Шателер, – называют Генералом без диспозиции"».

Двадцатого апреля Суворов послал в Вену план: препятствовать соединению Макдональда с Моро, для чего, не ожидая взятия крепостей в тылу, меньшую часть армии оставить для их осады, а с остальной продолжать наступление, перейти реки Тичино и По, разбить Макдональда и потом повернуть к Турину, к армии Моро. По взятии крепостей овладеть при содействии английского флота Генуей. Северную Италию прикрыть со стороны Швейцарии Тирольской армией Бельгарда. Армии эрцгерцога Карла направиться между Базелем и Констанцей в тыл Массена. После этого Итальянская и Тирольская армии должны были очистить Швейцарию от французов. В ответ полководец получил указания «ограничивать главные действия левым берегом По».

Старший из австрийских генералов Мелас в нарушение всех воинских правил продолжал за спиной главнокомандующего посылать доносы в Вену. «Мы движемся, не заботясь о тыле и о флангах, без предосторожностей, никогда не принимая в соображение причины и конечную цель», – писал он 6 (17) мая. Глава венского кабинета и гофкригсрата барон Тугут потребовал разъяснений у начальника штаба союзных войск маркиза И.Г. Шателера. Тот высказался 20 (31) мая с рыцарской прямотой:

«Чтобы в течение одного месяца привести армию с берегов Адидже на Тонаро и Дониа-Пастео, покорить Цизальпинскую республику и Пьемонт, надо было совершить необыкновенное и воспользоваться необычайными средствами. Всё это исполнено и приказано Господином Фельдмаршалом Графом Суворовым. Я был единственный человек в армии, который помогал обширным зачинаниям этого человека. Все те, которые его не понимали, набросились на меня и обвиняют в распространении в армии беспорядка…

Обширные планы Его Превосходительства Господина Фельдмаршала, которые я, конечно, разделяю, он применяет сообразно обстановке и местности. Эти планы кажутся сумасшедшими и баснями тем ограниченным гениям, благодаря которым мы потеряли Савойю и Италию».

Храброму и знающему военное дело Шателеру, завоевавшему доверие и уважение Суворова (тот называл его «своей военной библиотекой»), дорого обошлось это послание – он вскоре был отозван. Кроме того, его постарались дискредитировать в глазах Суворова, распуская слухи, что маркиз был агентом гофкригсрата при русском главнокомандующем.

А Суворов оставался собой – не давал противнику ни дня покоя. По взятии Милана, сообщает Фукс, некоторые австрийские генералы настаивали, что после трехдневных боев войска заслуживают хотя бы короткого отдыха. В ответ главнокомандующий отдал приказ: «Вперед!»

В этой напряженной обстановке как снег на голову свалилась новая забота – 26 апреля в армию прибыл великий князь Константин Павлович. В его свите оказался и сын Суворова Аркадий, пожалованный в генерал-адъютанты. (Как мы помним, сам Александр Васильевич так и не получил этого звания.) Павел I, думая сделать приятное Суворову, послал молодых людей с пожеланием учиться побеждать.

Историки хорошо знают, какой обузой для командующего становилось пребывание в действующей армии отпрысков коронованных особ, не занимавших никаких должностей: надлежало не только обеспечивать их безопасность, но и всеми способами не позволять им вмешиваться в дела. Суворов и здесь оказался на высоте – встретил сына Павла Петровича с подобающими почестями, уведомил войска о новой милости и доверии к ним императора.

Первого мая «граф Романов» (под этим именем Константин значился в армии) всё же позволил себе вмешаться в распоряжения генерала Андрея Григорьевича Розенберга. Великий князь упрекнул опытного и заслуженного генерала в том, что он, долго служа в Крыму, привык к спокойной жизни, а неприятеля никогда в глаза не видел, а потому не хочет атаковать замеченных за рекой французов. Розенберг, имея приказ Суворова идти к назначенному пункту, переправился через По и ввязался в сражение при Басиньяно. Успех, по замечанию А.Ф. Петрушевского, был полный, но непродолжительный. Поблизости оказался сам Моро с крупными силами. После восьмичасового упорного боя пришлось отступить. Местные жители, сначала встречавшие русских радостными криками, увидев их бедственное положение, стали стрелять по ним из окон и в довершение всего перерезали канат парома. С трудом переправа была налажена, и войскам удалось выйти из-под удара. Потери составили почти 70 офицеров (среди них один генерал), до 1200 нижних чинов и два орудия, тогда как противник потерял вдвое меньше.

Встревоженный Суворов отдает приказ Багратиону: «Розенберг, которому велено было сюда иттить, пошел сам собою на Валенцию и, переправясь при Боргофранко на Басиньяно, зашел в кут. Вчера ему было дурно, а сего дня не будет ли дурнее… Я иду отсюда с чем есть. Вы, Бога ради! сколько можно, со всем спешите… Побудите Карачая также, чтоб скорее шел».

Всё обошлось, но главнокомандующий решил навести порядок. Вызванный им адъютант великого князя граф Комаровский получил строжайший выговор. «Я сейчас велю вас и всех ваших товарищей сковать и пошлю к Императору Павлу с фельдъегерем, – вспоминал граф слова Суворова. – Как вы смели допустить Великого Князя подвергать себя такой опасности? Если бы Его Высочество, чего Боже сохрани, взят был в плен, какой бы стыд для всей армии, для всей России, какой удар для августейшего его родителя и какое торжество для республиканцев! Тогда принуждены бы мы были заключить самый постыдный мир, словом, такой, какой бы предписали нам наши неприятели».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю