Текст книги "Ловчие Удачи - 2 книга"

Автор книги: Вячеслав Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Наемники тут же заторопились к своему предводителю. Остальные охранники из обоза тоже последовали за и внушительного вида толпа во главе с Горттом направилась в сторону храмовниц.

– Старые споры, не беспокойтесь, – поспешил заверить эльфа Тард, снова оборачиваясь к нему с самым беззаботным видом, на который был способен.

Жрица соскочила с седла и подошла к Фениксу. Полукровка невозмутимо шагнул ей навстречу, прижимая свой кинжал лезвием к внутренней стороне левого предплечья. Пальцы на правой руке напряженно дернулись, готовые в любой момент выхватить меч.

– Вы оба знаете зачем мы явились сюда, не так ли? – на лице эльфки появилась усмешка, когда она увидела готовность «ловца удачи».

Жрице хватило лишь повести бровью, и храмовницы выставили перед полукровками частокол из шпаг.

– Э! Полегче там! – рявкнул Гортт.

Карнаж и Гюрза застыли между двух рядов, ощетинившихся оружием друг на друга.

Сильванийские стражи границы, тоже насторожились, выжидая дальнейшего развития событий.

– На что вы рассчитываете? – вскинула брови жрица.

– На то, что у вас хватит духу достойно принять чужое решение отречься, – ответила полуэльфка, указывая на фургон циркачей.

Жрица быстро подошла и сорвала полог.

– Твоя работа? – прошипела она, бросив на Гюрзу взгляд полный ненависти.

– Моя.

Эльфка подняла вверх руку и храмовницы убрали оружие.

– Ну вот и ладушки, – хмыкнул Гортт, – Феникс, если чего, нас покличешь. Братва, расходись пока.

– Что теперь? – спросил Карнаж, даже не шелохнувшись посреди всего происходящего.

Он стоял немного сгорбившись, словно готовый к броску тигр.

– А теперь давай уладим наши с тобой дела, отродье Xenos, – с каким-то усилием произнесла жрица.

Полукровка озадаченно посмотрел на длинный кусок белой ткани, переданный эльфке одной из храмовниц.

– Нас связывает с тобой кровная вражда по нашимобычаям, – начала жрица, приступая к обряду, для которого храмовницы отступили назад, встав полукругом за ее спиной.

– Ты смеешься надо мной? – скривился Феникс.

– Отнюдь. Мне самой это не доставляет удовольствия, но таков приказ короля. Ты же наполовину сильваниец, лесной эльф, хоть тысячу раз отвергни мы Аира, как нашего брата по крови, но это не касается его детей. У Сильвана детям дано право выбора: нести бремя грехов отцов или не нести. Я от матери отрекаться никогда не стану, а ты от своего отца? Прежде, чем ответить, подумай! Я могу хоть сейчас стребовать с тебя как с его сына!

– Тебя жизнь тяготит? – Карнаж начинал понимать, куда она клонит.

– Зубоскаль сколько угодно, но сначала ответь на вопрос, – невозмутимо потребовала жрица.

– Тогда задай его прямо.

– Хорошо. «Сталь» или «кровь»? Что выбираешь из основ смерти и жизни, как требует того кодекс сильванийской чести? И не тяни с ответом.

«Ловец удачи» не ожидал, что до такого дойдет. Вызов? Он не мог и в мыслях допустить, что оставленное его родителем наследие повлечет такие последствия, ведь он был полукровкой и вряд ли кто-то смог бы требовать с него ответа по обычаям кровной мести, то бишь признать его равным. Бесспорно, это было почетно, но Фениксу было плевать на моральную сторону дела. Он больше обращал внимание на практическую, а именно, получить отменный удар шпагой на дуэли. С другой стороны, если фортуна не отвернется от него и он победит, что помешает храмовницам тут же переиначить все, как убийство полукровкой чистокровного. Тогда кодексы повернутся к нему иной стороной, самой неприглядной для него лично, и самой почетной для сильванийских воительниц. Неужели жрица и впрямь считала, что предоставляет ему хоть какой-то выбор?

– Кровь.

Карнаж все с тем же изумлением наблюдал, как эльфка сделала маленьким ритуальным серебряным ножиком длинный надрез у себя на предплечье и передала ему, пока он снимал куртку и засучивал рукав черной рубахи.

Гюрза стояла, держа в руках одежду и кинжал Феникса, и скептически наблюдала за процессом, поражаясь наивности жрицы, которой стоило лишь получше присмотреться к своим храмовницам, чтобы понять, что обоюдное прощение вряд ли окажется от чистого сердца. По крайней мере, со стороны потомка Xenos.

«Ловец удачи» сделал надрез у себя на руке и каждый из них получил по своему краю длинной белоснежной ткани, шириной как раз, чтобы перевязать все предплечье. Они вытянули руки и, производя круговые вращательные движения, перевязали раны, одновременно помогая таким образом друг другу. Когда их руки встретились, надежно соединенные вместе тканью, та все еще оставалась белой.

Храмовницы замерли в ожидании.

Жрица опустила глаза. Карнаж отвернулся.

Искреннее прощение, разумеется, не могло взяться откуда-то просто так, и ткань, зачарованную друидами для ритуала, не мог обмануть ни он, ни она. Цвет не менялся и сильванийские руны того слова, ради которого устраивался этот обряд, все не проступали.

Отчаяние захлестнуло обоих.

Глава 3

«Однажды став вне закона, знай, праведного суда больше не найти»

Ройгар, Черный Рыцарь

Рыцарь ехал по пустынному тракту контрабандистов. Черные глаза смотрели прямо перед собой из-за линз небольших круглых очков. Длинные темные волосы спадали на плечи, стянутые кожаным ремешком на лбу. Фамильный герб в виде серебряного орла, вышитый на плаще, краткими всполохами отвечал лучам дневного светила.

Всадник неделю пробирался по тайной дороге, которая шла по побережью северного Фелара, неумолимо приближая его к окрестностям руин Старой Башни. Трактом в последнее время пользовались не часто, так как приближалась зима, а с ней замирала не только природа, но и всякое движение на этой дороге. Более того, находящиеся на ее пути руины последнего оплота заклинателей нежити в последнее время ожили, как сообщили ему крестьяне из деревень возле большого тракта. Они настойчиво советовали рыцарю свернуть и не следовать этим рискованным путем, но тот лишь грустно улыбался таким советам.

Ройгар был из той породы старого рыцарства, что почти перевелось в Феларе. Таким суеверные страхи были незнакомы. Раньше его предки сражались, и славно сражались, против мантикор, выверн, даже драконов. Жгли гулей в склепах и прогоняли гримов с кладбищ. Какие были времена! Не то, что теперь.

Рыцарь бросил взгляд на рукоять своего меча, что выглядывала из-под плаща у пояса. Теперь его меч был обращен против других тварей, в человечьем обличии. Первая кровь, пролитая его оружием, осталась там, далеко позади, у алтаря, в небольшой церкви маленькой деревеньки в предместьях Шаргарда. Почти десять лет назад молодой воин не мог и предположить, что судьба круто развернет его коня и до столицы ему не суждено будет доехать всего несколько миль.

Рука в вороненой латной перчатке дотянулась до подбородка и провела по трехдневной щетине. Возможность побриться на этой дороге выпадала не часто. Однако он надеялся, что призвавший его для службы некромант сможет оказать ему достойную встречу. Ему, который набрался смелости бросить вызов наместникам бога на этой грешной земле. Горбатый слуга Кассара нашел рыцаря как нельзя кстати, в тот самый момент, когда он проедал последние медяки в захудалом трактире северных провинций.

Как известно, паства не одобряет убийства священнослужителей и готова разорвать в клочья любого, кто посягнет или уже посягнул, едва попадись он им на глаза и, разумеется, хлебом и солью точно не встретит и в нужде не поможет. Поэтому рыцарь, как волк-одиночка пробирающийся через охотничьи угодья, медленно, но верно двигался через королевство, избегая больших дорог и постоялых дворов, отдавая предпочтение захолустным трактирам в богом забытых местах, а вместо кровати соглашался на лавку возле печки.

Настоящий враг одинокого путника на длинной и пустынной дороге – это плохие воспоминания. Черные страницы жизни, словно потревоженные холодным ветром с моря, начинали перелистываться в еще не закрытой книге прошлого. Очередной ее том был слишком свеж, чтобы захлопнуться и отправиться к остальным на ту полку, где помещалось бесценное собрание наживного опыта.

Когда-то, казалось так давно, родина молодого рыцаря, стонала и взывала к детям своим о помощи. Была война, жестокая и беспощадная, и молодой благородный воин не задумываясь одел отцовские вороненые доспехи, взял в руки меч и, запахнувшись в плащ с фамильным гербом на плече, покинул дом, где оставался с некоторых пор совсем один. А ведь расколотая чаша так недавно была полна, в залах поместья шумели голоса братьев, сестер, устраивались приемы…

Они схлестнулись с отрядом заранийцев на берегу Бегуна. Была жестокая битва. Ройгар дрался как лев… Звон стали еще отдавался в ушах, когда он, шатаясь от голода, брел по тракту где-то там, где встречались большие дороги ведущие из империи и Сильвании. Шаарон оставался в осаде и пробиться к обреченному городу ему не светило. Поэтому он брел назад, туда, где еще собиралось с силами феларское ополчение, чтобы вместе с ними снова броситься в бой. Он мечтал прогнать тех воронов, что терзали тело его родины, мечом и молитвой пробиваясь сквозь вражеские полчища.

Как все замечательно начиналось! Над головой реяли стяги, ревели рога. Они неслись лавиной на врага, но враг был тоже силен и велик числом…

Ройгар тяжело вздохнул и поторопил своего коня.

По пустующему тракту брела одинокая тень в вороненых латах, грязном плаще, со спутавшимися длинными волосами. Холодный ветер пробирал до костей.

В разоренной, сожженной дотла деревне, где рыцарь собирался переночевать, к своему счастью отыскав один чудом уцелевший дом, он вдруг услышал детский плач. Маленькая девочка не могла выбраться из-под крыши рухнувшей халупы. Рыцарь бросился на зов и даже сам не понял откуда у него взялись силы отбросить привалившую ребенка толстую балку.

Она вырывалась как могла, отталкивала его руку в латной перчатке и плакала, плакала… Те лохмотья, что были одеты на ней, с трудом можно было назвать одеждой. Она дрожала всем телом, как осенний лист на пронизывающем ветру. Воин скинул рукавицу и протянул к ней свою теплую руку.

Она не оттолкнула, а только всхлипывала, сжавшись в комочек на холодной земле и испуганно глядя на него. Девочка была легкой как пушинка, когда он поднял и прижал ребенка к своей груди.

Когда он шел по опустевшей деревне, в его сознании творилось что-то непонятное. Стыд рвал душу на части. Когда они проезжали через деревню до этого, в глазах приветствовавших их жителей было столько надежды и радости.

Рыцари не смогли защитить, но черт возьми того, кто упрекнул бы их в трусости! Они не отступили даже тогда, когда все было потеряно. Пусть ад разверзал свою пасть перед ними, но ни шагу назад, ведь за спиной оставались вот эти люди, которые безгранично верили им!

Вспорхнули вороны, испуганные его приближением, оставив тела убитых крестьян, которым выклевывали глаза. Раздался тоскливый волчий вой где-то вдалеке. Рыцарь замер в сиянии догорающих развалин. Левая рука прижала голову ребенка к плечу, чтобы девочка не видела того, что творилось вокруг, а правая выхватила меч. Воин готов был даже зубами перегрызть глотку любому, кто, попытается причинить ей вред. Пока он дышит, этот ребенок останется жив… И тем больше горечи стало в душе, потому что столь пышная фраза имела в тот момент прямое значение. Рыцарю не было дела до себя и своих ран. Это маленькое, беспомощное создание стоило ста жизней таких как он, потому что не могло защитить себя посреди бойни, развязанной по воле ему подобных.

Проклятье! Он даже не годился ей в отцы, скорее в старшие братья!

В уцелевшем доме он уложил ее на кровать, укутав в одеяло. Завесил окна, чтобы мародеры не заприметили огонь от камина, который рыцарь не без труда разжег и все подбрасывал дров, натаскав из поленницы. Девочка дрожала всем телом, не смотря на то, что в помещении становилось нестерпимо жарко. Набрав в колодце немного воды он без устали грел ее на огне и давал пить ребенку.

Все поиски были бесполезны – в разоренной деревне не осталось и крошки хлеба. Девочка очень хотела есть и смотрела на своего спасителя мутными, голодными глазками. Наконец, она согрелась и уснула. А рыцарь всю ночь не сомкнул глаз, слушая волчий вой, что доносился снаружи. Он потерял счет времени, сидя на стуле перед дверью и сжимая покоящийся на коленях меч. Рыцарь не знал день или ночь на дворе. Часы для него растягивались в бесконечность.

Ройгар очень надеялся, что ей станет лучше. Она так крепко спала. Но вскоре жар подступил, безжалостно терзая молодое слабое тельце. Он не отходил от нее, слушая стоны и бессвязный бред, прикладывал тряпку смоченную в холодной воде к ее горячему лбу.

Собственное бессилие повергало его в отчаяние. Он столько раз забирал чужую жизнь, но не мог спасти и одной, оказавшейся целиком в его руках. Рыцарь стоял на коленях и молил Создателя не забирать ее. Ройгар часами исступленно читал молитвы. А потом подавал ей пить едва теплую воду из ковша. В камине догорали последние поленья и разломанная мебель – больше жечь было нечего. Сидя рядом с кроватью, воин гладил девочку по волосам и тихо просил: «Не уходи. Тебе еще рано, не уходи… не уходи…»

Усталость, раны, бессонные ночи вконец измотали и сломили его. Он уснул. Тяжело и крепко. Когда очнулся – огонь в камине погас. До его слуха донеслись стоны и шепот, легкий, как дыхание свечи: «Пить… пить…»

Ройгар все подгонял и подгонял своего коня. Ему никогда не забыть эту последнюю мольбу, обращенную к нему.

Рыцарь вскочил, схватил ковш, зачерпнул воды из ведра и протянул к дрожащей ручонке, которая тянулась из-под одеяла, пытаясь, видимо, разбудить его, но треклятый стул, на котором он заснул, стоял слишком далеко. Девочка испустила какой-то тяжелый, глухой хрип и маленькие пальчики безжизненно повисли…

Тогда ему был безразличен ветер, что холодными потоками пронизывал все тело. Безразличны скалившиеся волки, что, поджав хвосты, бродили неподалеку от его одинокой фигуры, сгорбившейся над свежей могилкой с деревянным крестом, наспех сделанным из обломков того самого стула, что он разломал сгоряча ударом руки.

С тяжелым сердцем возвращался рыцарь в Шаргард, по дороге раздобыв себе коня и остатки провизии из разграбленного обоза. Война оказалось не только стягами, походным маршем, бодрыми голосами труб и прочим, что после описывали придворные хронисты в своих никому не нужных трудах, потому что все довольно нахлебались, чтобы ворошить прошлое.

Занимался на редкость солнечный для зимы день. Рыцарь оказался в предместьях северной столицы. Вокруг было пусто. Нигде не было видно мужчин, только женщины редкими силуэтами переходили дорогу от дома к дому. Они подозрительно косились на одинокого воина, который нес своему повелителю дурные вести. Рыцарь спешился, давая отдых коню, который и так еле держался на ногах от долгой дороги. И вдруг, с противоположного конца улицы, раздался детский плач. Звук приближался к близоруко щурившемуся воину, который в детстве слишком сильно увлекался книгами.

Мальчишка остановился возле него, не веря своим глазам. Перед ним стоял мужчина, рыцарь в черных доспехах. В нерешительности парнишка подался вперед, обхватил ногу растерявшегося воина и закричал что-то.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – опустился на одно колено рыцарь.

Мальчик плакал и поддерживал рукой свои штанишки, надорванные сзади.

Воин замер. В глазах ребенка читалась обида… а может быть ему просто показалось.

Это же служка из церкви, чей крест высился неподалеку!

Рыцарь встал и твердым шагом направился к распахнутым дверям. Его взгляд метал громы и молнии. Вот значит как! Пока он воюет на границе, тщетно пытаясь спасать чужие жизни от свистящей там и тут косы смерти, здесь, где не слышен звон мечей и огонь не обращает дома в пепелища, прикрывшись саном, развратники, пользуясь тем, что отцы детей воюют, греховодничают, удовлетворяя свою низменную похоть! Воину уже приходилось слышать о таких вещах и не раз, но он не верил. Он был далек от всего этого, но сомнения нет-нет да посещали иногда его душу.

И в этот раз, входя в церковь он все равно осенил себя крестным знамением, и остолбенел, едва шагнув внутрь, когда увидел у дверей святого отца, спокойно оправляющего рясу и повязывающего на поясе веревку.

Служитель церкви шарахнулся от рыцаря, когда тот схватился за меч. Все еще оправляя рясу священник пятился от наступающей на него фигуры. На бледном как мел лице с ввалившимися щеками на него сверкали черные глаза.

Румянец исчез с толстых щек святого отца, а маленькие свиные глазки забегали, ища путь к спасению. Отпираться было бесполезно, будто сам дьявол подгадал момент и послал воина по его грешную душу.

– Ну! Отче! Твори молитву! – меч свистнул в воздухе.

Развратник отскочил назад, споткнулся и повалился на пол. Отползая на четвереньках к алтарю, священник отчаянно звал на помощь. Но он позабыл, что в деревне оставались только женщины и дети, чем он и пользовался, а потом замаливал грехи своей слабости пред крестом, словно это снимало с него всякую вину.

Вот и сейчас молитвенно сложил руки с четками перед алтарем, взывая к разуму своего палача. Но рыцарь был глух к его мольбам, как и сам святой отец к плачу и просьбам маленького мальчика отпустить его к матери.

Ройгар пустил своего коня галопом. Точно так, как тогда, в деревне, ему пришлось вонзить шпоры в бока измотанного животного и гнать что есть духу прочь. И не от погони, которую еще не скоро снарядил нагрянувший разъезд, а от той правды, что открылась ему, и, словно хлыстом, гнала прочь от того, во что он раньше верил и во имя чего шел на смерть.

Впереди, за перелеском, показались руины Старой Башни.

* * *

Граница осталась позади. Обоз двигался дальше, и Тард довольно потирал руки. Теперь ему оставалось добраться до Шаргарда, а оттуда прямо в дело. По морям до Северного Океана и вперед, топтать сапогами выжженную землю Пепельных Пустошей до гор Драконьего Проклятья.

Гном иной раз думал, что кто-нибудь из бродячих менестрелей мог написать про них неплохую балладу. Одни зловещие названия тех мест, по которым им приходилось путешествовать в поисках драконов, чего стоили. Но, к сожалению, быть воспетыми в балладах теперешним убийцам драконов не светило. Во-первых, потому что их ремесло было почти государственной «тайной», а, во-вторых, барды еще не оправились от потрясений прошлой эпохи и никак не могли привыкнуть к тому, что, вместо благородных рыцарей, города и тракты наводнили наемники всех мастей, которые чихать хотели на высокие идеалы. Золото в этот век решало многое, если не все, ну и, разумеется, это было время, когда все кому надо сводили личные счеты. Отчего растерянность поэтов и музыкантов можно было понять и даже признать очевидной.

Лану, который со своей спутницей Катрин еще крепко стоял в рядах тех неугомонных романтиков, что несли музыку и песни в отдаленные уголки мира, приходилось несладко, особенно там, где из всех мелодий помнили лишь громыхание колес осадных орудий и бряцание лат. Но в этот раз им посчастливилось. Публика в южном королевстве оказалась щедрой, и новый сюжет, родившейся из истории, рассказанной ему Карнажем, складывался в строки на листке бумаги под скрип гусиного пера. Его любимая сидела рядом и наблюдала за творением, что-то тихо наигрывая на струнах своей лютни.

За окнами постоялого двора ярко светило солнце, по голубому небу неторопливо плыли облака. С холма по другую сторону тракта слышался стук молотков и громыхание балок – там поднимали из развалин некогда считавшуюся неприступной крепость.

Скоро городок в приграничье снова оживет и разрастется, а пока в него медленно и с опаской возвращались жители. С улицы доносился заливистый лай собак, кудахтанье кур и ржание лошадей. Дворовая живность возвещала о скором возрождении этих приграничных территорий, когда снова ввысь поднимутся башни замка, улицы наполнятся людьми, раскинутся шатры рынков. Стоило лишь пережить зиму, которая здесь уже не будет голодной.

Земля помогала и поддерживала мирные устремления людей и награждала крестьян урожаем, пусть и не столь богатым, какой бывал здесь в лучшие годы, но юг Фелара всегда славился неиссякаемой силой своих почв.

Карнаж и Гюрза сидели под навесом недостроенного постоялого двора и отдыхали, пользуясь небольшим перерывом, который предоставил своим подручным Тард.

Обоз уменьшился на треть. Не все были способны выдержать тот темп, с которым двигались убийцы драконов. Многие оставались, чтобы переждать, так как бродили слухи, что противостояние двух рыцарских орденов скоро закончится, ведь силы были на исходе у обеих сторон, да и зима неумолимо приближалась.

«Ловецу удачи» не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту умиротворенную картину вокруг. Полукровка сидел на перилах лестницы, поднимающейся к открытой веранде постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были вычерчены в глуби материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.

Ему казалось, что все потеряно тогда, когда ткань не изменила цвет. В тот момент Карнажу так не хотелось проливать кровь и убивать, пусть даже ему грозила гибель. Он осознанно искал то, что могло вызвать искренний порыв прощения, ведь древний обычай друидов, который позаимствовали у них сильванийцы, не терпел лжи. Прощение должно было стать обоюдным, тогда зачарованная ткань сменит цвет и украсится рунами на древнем языке. Кровь не могла лгать, как считали жрицы природы. Слова всегда можно окрасить в цвет истины, и обман сорвется с губ под угрозой смерти, и будет звучать искренним желанием, но это будет желание жить, а не простить.

Сколько раз Феникс держал в своих руках волшебные вещи: амулеты, жезлы, кольца, ритуальные кинжалы из всех возможных материалов и начиненные заклятиями любого толка и постоянства, но этот шарф был особенно дорог ему и драгоценен, не только потому что являл собой действительно очень редкую вещь, но и потому, что был создан при его участии. Должно быть, то же самое испытывали те, кто в былые времена сотворял волшебные предметы, вкладывая в них смысл и вдыхая вторую жизнь и некую «музыку» в безголосый материал. В своих руках «ловец удачи» сжимал символ собственного наследия, которое покидало его, уходя в тень прошлого.

В решающий момент, когда, казалось, уже ничто не способно было спасти его и жрицу от незавидной и бессмысленной судьбы, полукровка проникся уважением к ней. Именно к ней, к этой эльфке, которая всеми силами старалась сохранить то, что осталось ей от матери. Не допустить того, чтобы имя Сильвана и тех, кто служил ему, оказалось преданным забвению. Взять хотя бы этот обряд с белой тканью… Она свято чтила память Эи, привнесшей такой ритуал в практику последователей ордена стихии Жизни.

Они стояли один напротив другой, связанные куском белой ткани и смотрели друг на друга. Карнаж не хотел никому мстить за смерть своего отца, потому что понимал всю неизбежность гибели Аира и всех, кто шел с ним. Ведь в мирное время герои становились опасны. Но он не собирался прощать убийства своей матери и старого учителя. Скорее всего это происходило потому, что он был свидетелем и того, и другого. Или эти двое в его жизни значили гораздо больше чем остальные, отчего боль за потерю требовала отмщения, чтобы насытиться и успокоиться.

Убив Шрама Феникс действительно успокоился. Ран'дьянская кровь, хоть и давала незаурядное злопамятство, но спасала от неутолимости мести – главное было в том, чтобы жестоко разделаться с врагом без каких-либо принципов чести и морали. Уничтожить, раздавить, разорвать, излив раз и навсегда весь поток злобы, что терзала столько времени душу.

Феникс сделал над собой изрядное усилие, чтобы дейсвтительно понять там, на границе, посреди других дел и забот, к чему весь этот сыр бор с прощением и обрядами. Для того, чтобы ритуал друидов состоялся, оба участника должны были хорошо осознавать зачем это происходит. И если жрица боролась с собой, пытаясь простить Карнажа, что было не верно, ведь тот являлся всего лишь отпрыском Xenos и на его месте мог оказаться кто угодно, то самому Фениксу было не понятно, что должен прощать он? Однако, понемногу он понял. И то, что произошло ранее в храме, стало подспорьем. На полукровку была спущена с цепи бессильная ярость жрицы. Значит, настолько сильна была ее любовь к матери, и это вызвало у него уважение, глубокое и чистое, потому что он слишком мало знал своего собственного отца, чтобы хоть в малой мере судить о его делах. Карнаж тоже сильно любил свою мать и шел по дороге мести за нее, отчего хорошо знал, почему жрица так его ненавидит.

Он смог простить эту ненависть… И ткань на их руках, под облегченные вздохи окружающих, изменила цвет. Мгновением позже на ней появились те самые узоры, что возвестили об окончании ритуала.

«Ловец удачи» не знал, как это удалось жрице, но смутные догадки у него имелись. И тем с большей готовностью он мог снять перед эльфкой шляпу, если бы у него был это предмет одежды. Зная традиции кровной мести сильванийцев, укрепившиеся с прошлой войны, этой жрице дорогого стоило побороть себя и действительно признать, что он, Карнаж, был ни в чем не повинен. К тому же она переступила через гордость и ту черту, которая разделяла их. Кто был он и кто она? Чистокровная сильванийка и бродяга-полукровка. Значит, они и вправду оказались искренни, пусть даже эта искренность и была потороплена обстоятельствами.

До этого события у Феникса никто и никогда не просил прощения. Это было для него в новинку. Но он все равно считал странным, что подобные вещи, если и происходили, то происходили из-под палки…

– Все не налюбуешься? – заметила Гюрза, наблюдая, как Карнаж разглядывал кусок ткани, изготовленный из феларской шерсти, вполне годный как шарф.

– Занятная вещица, не правда ли? – ответил «ловец удачи».

– Ну-ну, – полуэльфка бросила взгляд на дорогу, – Феникс?

– Что?

– Ты же на половину ран'дьянец, так?

– Да.

– Значит у тебя наверняка такое же острое зрение?

– Наполовину такое же, – усмехнулся полукровка.

– Тогда погляди, не стяги ли это королевской гвардии? Вон там, на тракте.

Карнаж посмотрел в ту сторону, куда указывала наемница.

– Проклятье! – Феникс резко соскочил с перил и метнулся внутрь постоялого двора.

Гюрза последовала его примеру и, когда они оба стояли по сторонам двери, прижавшись спиной к стене, спросила:

– Что случилось? Не в ладах с законом?

– Ты, как я посмотрю, тоже, – огрызнулся полукровка, пряча шарф под куртку на груди и осторожно выглядывая из дверей.

– Что натворил?

– Оказался не в том месте и не в то время, – вполголоса ответил «ловец удачи», – Помог одному некроманту. Если меня узнают гвардейцы, то вздернут на первом же суку за мое милосердие там, где, по мнению людей, ему не место.

– А я разбойничала по молодости, так что будем болтаться вместе, – прошипела Гюрза.

– Молоты Швигебурга! Что здесь происходит?! – громко поинтересовался Тард, поднимаясь от стола, за которым беседовал с одним из купцов, что еще оставались с обозом.

Гном подошел к полукровкам, встал у дверей и, подбоченившись, подозрительно поглядывал то на одного, то на другого.

С улицы донесся голос Гортта:

– Эй, Бритва, тут нам черт под бока разъезд королевской гвардии прислал! Какого лешего им здесь надо, как думаешь? Может, приготовишь бумаги на всякий случай?

– Сам знаю, не учи ученого! – рявкнул в ответ убийца драконов.

Разъезд был уже близко. Феникс замер, стараясь слиться со стеной и протягивая руку за кинжалом. Полуэльфка схватилась за саблю, когда рев труб возвестил жителям о приближении королевских солдат.

– Небось из-за драчки между капитулами орденов их величество сподобились, – пробубнил себе под нос Тард, потирая левое ухо, почти ополовиненное когда-то ударом меча, – Вы то что хвосты поджали? А? Наемнички!

Карнаж и Гюрза молча переглянулись. Бритва многозначительно покосился в сторону отворенной двери на кухню:

– Держите, – гном бросил наемнице старый худой кошель, – А теперь, ноги в руки и валитесь до конюшен. За ними пустырь. Я вас не знаю и вы меня не знаете, понятно? Будет воля Основателя, еще свидимся. Жду в Шаргарде.

Оба прошептали гному слова благодарности и исчезли в дверном проеме, по пути приложив рукояткой сабли замешкавшегося повара.

Лан посмотрел им в след и как-то грустно покачал головой. Катрин положила ему руку на плечо и утешительно потрепала его длинные вьющиеся волосы. Бард улыбнулся и продолжил свое дело, но строки не лились так плавно, как до этого.

Тард вышел на улицу и столкнулся нос к носу с офицером разъезда. Тот озадаченно наблюдал за магом из шаргардской гильдии. Практикант, судя по синей с золотыми орлами на плечах мантии, чей покрой был позаимствован у кардинальских портных, колдовал над медальоном, свесившимся на цепочке из его тонких пальцев. Молодой адепт с гривой длинных светлых волос перехваченных металлическим обручем, пристально вглядывался в мутный свет, источаемый камнем в золотой оправе.

– Поблизости присутствуют те, кого преследует закон нашего королевства, – значительно изрек молодой человек.

– Вы слышали?! – офицер, который по годам был ровесником мага, нервно поправил ремни своей кирасы.

Солдаты спешились и разбрелись по дворам, обнажив сабли и расчехлив топоры на алебардах. Похоже, воякам, точно так же как и Гортту с Тардом, эта «новинка» не доставляла особой радости.

Убийца драконов даже предположил, судя по недовольным лицам гвардейцев, что за последние пять дней тем довелось раз двадцать из-за этого медальона слезать с коней и прочесывать деревни. А их по дороге попадалось немало и далеко не все были об одну улицу, как в северном королевстве.

Двое аркебузиров воздели очи горе, стоя подле офицера, когда их товарищи по оружию с проклятиями снова лезли в свинарники и курятники, а командир разъезда сложил руки за спиной и важно следовал меж повозок, бросая презрительные взгляды на наемников и отпуская остроты, на которые улыбался лишь молодой маг, следовавший за ним как пришитый.

– Бритва, от насмешек этого молодца, я закипаю! – проворчал Тарду, – У него язык, что помело! Сунь ты ему под нос бумаги и дело с концом!

– Слушай сюда, – Тард притянул за ворот своего подручного и прошептал тому на ухо, – Наши полукровки, видать, таких дел навараканили, что сам черт за ночь на печку не перешвыряет. Как бы им гвардейцы хвоста не прищемили. Сходи до конюшен, глянь как там?

Гортт кивнул и затерялся в толпе зевак, собравшихся поглазеть на досмотр.

Когда солдаты скинули кусок парусины, которая укрывала оружие в одной из повозок, у офицера глаза округлились от изумления.