Текст книги "Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель..."

Автор книги: Вячеслав Маркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Дмитрий Лаптев

Самый восточный отряд экспедиции возглавил датчанин на русской службе лейтенант Питер Ласиниус. Отряду численностью 49 человек был предоставлен бот «Иркутск».

Согласно инструкции Беринга, «Иркутск» должен был плыть от устья Лены на восток до самого Чукотского Носа, а потом завернуть в Тихий океан и достичь устья Анадыря и Камчатки. Перед отрядом Ласиниуса ставилась важнейшая задача всей экспедиции. Но обстоятельства сложились так, что выполнить её не удалось.

Тяжёлые льды сразу же преградили судну путь на восток, как только оно вышло из Быковской протоки в устье Лены. Под напором сильного ветра с севера льды теснили судно к берегу, и морякам пришлось пробираться по узким каналам, расталкивая льдины шестами и вёслами. Но скоро и последние разводья сковало льдом. С большим трудом удалось вывести судно к материку – на это ушло четыре дня. О продвижении на восток не могло быть и речи. Следовало становиться на зимовку.

Стали искать удобное место для зимовки в губе Буорхая. Зашли в устье реки Хараулах, где на низких берегах было много плавника. Из него за две недели построили дом в четыре комнаты, с кухней и баней. Но внезапно налетевшая буря взломала лёд, и вода из бухты хлынула на берег, затопив все постройки.

Зимовка была тяжёлой. Опасаясь, что продуктов не хватит, Ласиниус уменьшил вдвое нормы питания, а двух матросов, пытавшихся ему возражать, отправил в Якутск с донесением Берингу. Отношения командира с подчинёнными не складывались, а тут ещё цинга стала косить зимовщиков одного за другим. Первым умер незадолго до Нового года Питер Ласиниус. Командиром стал штурман Василий Ртищев. Все остальные тоже болели, некого было послать, чтобы сообщить о бедствии отряда. Расстояние немалое – две тысячи вёрст...

И вдруг неожиданно в морозный мартовский день на Хараулахе появилась собачья упряжка, в ней – «служивый» Погодаев с пакетом от Беринга. Отдав пакет, Погодаев умчался на Оленёк, где зимовал Василий Прончищев. От него пришёл 1 мая спасательный отряд, заставший в живых только девять человек: Ртищева, иеромонаха Дамаскина и семерых служивых. Спасатели похоронили в общей могиле 36 человек, освободили бот изо льда, поставили на нём мачту и судовые снасти.

В начале мая Беринг отправил из Якутска на оленях Михаила Щербинина с новой командой бота. В конце мая на трёх лодках-дощаниках вниз по Лене вышел отряд Дмитрия Лаптева, до того занимавшийся переброской грузов по рекам от Якутска к Охотску. Льды не пустили лодки в бухту, и Лаптеву пришлось со своей командой тащить их по топкой тундре. Только в июле он подошёл к Хараулахскому зимовью...

Дмитрий Яковлевич Лаптев родился в 1701 году близ города Великие Луки. Окончив Морскую академию, он служил на военных кораблях на Балтике и за 10 лет продвинулся в звании от мичмана до лейтенанта. Плавал в порты Германии и в Архангельск, а в 1735 году вместе с А.И. Чириковым прибыл в Якутск для участия в экспедиции Беринга. После гибели Ласиниуса он был назначен руководителем восточного отряда.

Бот «Иркутск» попытался выйти в море. Но «великие непроходимые льды... стеной преградили путь», – писал в отчёте Лаптев. «Иркутск» не пробился дальше мыса Буорхая и вернулся на Лену. Лаптев пришёл к выводу, что морской путь на восток невозможен и «к проходу до реки Колымы и до Камчатки по всем обстоятельствам ныне и впредь нет никакой надежды». Зимовка на Лене снова была трагичной: все переболели цингой, один человек умер.

В августе 1737 года Лаптев выехал в Петербург для обсуждения вопроса о дальнейших работах экспедиции. Он заявил в Адмиралтейств-коллегии: «...проход тем Северным морем от Ленского устья на Камчатку видится невозможен... а тот стоячий лёд, по чаянию, простирается до называемой Святого Носа Земли...»

Этот мыс, до которого в самом деле было трудно добраться, долго рисовали на картах в сильно преувеличенном виде, и он выглядел серьёзным препятствием на пути к Берингову проливу. Впрочем, петербургское морское начальство предписало Лаптеву вернуться в Сибирь «и чинить ещё один опыт, не можно ли будет пройти по Ледовитому морю».

В начале лета 1739 года Лаптев послал матроса Алексея Лошкина к Святому Носу для описи побережья до устья Лены, а сам вместе со штурманом Щербининым и командой в 33 человека вышел на шхуне «Иркутск» из устья Лены на восток. У мыса Буорхая мощные льды встретили судно, как и в прошлое плавание, но Лаптев попытался прорваться. Это удалось, хотя шли «с великим беспокойством и страхом».

И вот, наконец, был достигнут Святой Нос, так долго считавшийся «необходимым» (то есть который невозможно обойти). Оказалось, что мыс оканчивается на 400 вёрст южнее, чем было показано на картах. Потому-то он и казался «необходимым»: корабли, подходя, слишком далеко забирали к северу, попадая в тяжёлые льды.

За Святым Носом совсем недалеко оказалось устье Индигирки, к которому Лаптев подошёл 2 сентября. Здесь он встретился с Лошкиным, выполнявшим съёмку берега между реками Алазеей и Индигиркой, а также со Щербининым и Киндяковым, заснявшими участок побережья от Святого Носа до Индигирки. Весной геодезисты продолжили съёмку, на карту легли дельта Яны и берег от Алазеи до Колымы. Бот крепко засел во льду, и чтобы его освободить, на целую версту пришлось рубить канал в ледяном поле. Для этой титанической работы были привлечены в помощь команде несколько десятков местных жителей. «Иркутск» вышел в море и вскоре был в устье Колымы, последней большой реки перед Беринговым проливом. Однако пройти в него Дмитрий Лаптев не смог из-за тяжёлых льдов у мыса Большой Баранов Камень.

Снова началась зимовка в Нижнеколымском остроге. Для тех, кто начинал работать ещё с Ласиниусом, это была шестая зима. На сей раз она прошла без трагических последствий. Лаптев попытался пройти мимо Большого Баранова Камня, но льды оказались сильнее. Тогда Лаптев отступил, снова заявив о невозможности достичь Камчатки, и поехал на Анадырь по суше. Летом 1742 года, когда Семён Челюскин подходил к самой северной точке побережья в Азии, Дмитрий Лаптев завершил восточный участок грандиозного полигона Великой Северной экспедиции – нанёс на карту главную чукотскую реку Анадырь, впадающую в Берингово море Тихого океана.

В конце 1743 года Лаптев приехал в Петербург и сдал в Адмиралтейств-коллегию обширный материал экспедиции: карты, дневники, судовые журналы, данные астрономических определений координат – всё, что было получено героическим трудом трёх западных отрядов. Четвёртый отряд, поначалу не достигший успеха, привёз едва ли не самые ценные материалы.

Доложив в Адмиралтейств-коллегии о проделанной работе, Дмитрий Лаптев составил ещё специальную записку о состоянии народностей, обитающих на берегах Северного Ледовитого океана к востоку от дельты Лены. Он указал в своей записке о необходимости прекращения злоупотреблений при сборе ясака с жителей Крайнего Севера и присылки к ним учителей и священников.

В Петербурге Лаптев некоторое время работал в управлении Адмиралтейств-коллегии, потом командовал кораблями Балтийского флота и в чине вице-адмирала ушёл в отставку. Умер Дмитрий Яковлевич Лаптев в 1767 году. Его именем названы мыс в дельте Лены, пролив между Новосибирскими островами и мысом Святой Нос на материке.

Итог работы Харитона Прокопьевича Лаптева – фактическое открытие полуострова Таймыр, нанесение на карту более 3,5 тысяч км. побережья, которое впоследствии справедливо названо Берегом Харитона Лаптева. Он открыл таймырское озеро Пясино и нашёл путь от него к Енисею. В Петербурге Лаптев вошёл в группу составителей генеральной карты Российской империи, затем служил командиром многих судов, плававших на Балтике, Баренцовом и Белом морях. Он принимал участие в самом начале Семилетней войны со Швецией, длившейся с 1756 по 1763 год. Дослужившись до чина капитана 1 ранга, Харитон Лаптев умер в Петербурге в 1763 году, на четыре года раньше своего двоюродного брата.

Память о двоюродных братьях – Дмитрии и Харитоне – живёт в названии моря Лаптевых.

Василий Ртищев, штурман шлюпа «Иркутск», уехал в Якутск, но в следующем, 1737 году прибыл в Охотск, где под руководством А.И. Чирикова готовились в плавание корабли экспедиции Беринга. Сам командор находился в Якутске уже третий год, не торопясь выходить на поиски берегов Америки. Осенью 1737 года Беринг прибыл, наконец, в Охотск, но прошло ещё почти три года, прежде чем он вышел в плавание (сначала на Камчатку). Ртищев был назначен в отряд Мартына Шпанберга, направлявшийся к берегам Японии. Его корабль «Охотск» потерпел крушение в гавани Большерецка, и Ртищев перешёл штурманом на бот «Надежда», а после первой успешной операции – съёмки западного побережья Охотского моря и Шантарских островов – стал командиром «Надежды».

В 1742 году он участвовал в отряде М. Шпанберга в поисках мифических земель на севере Тихого океана, якобы виденными голландскими мореплавателями – да Гамы, Эссо и Компании. В существовании этих земель был уверен Делиль де ла Крайер, изобразивший их на составленной им карте. Но земель не было, и на их поиск зря потеряли время и Шпанберг, и Беринг, для последнего затрата времени на безрезультатные поиски, может быть, и предопределила гибель.

Великая Северная экспедиция завершилась. Последним командиром её стал после гибели Беринга Василий Ртищев. Некоторое время находился на этом посту Мартын Шпанберг, но он его самовольно покинул, за что был судим и приговорён к смертной казни, которой, впрочем, удалось избежать.

В.А. Ртищев, завершив экспедицию, остался в Охотске, где служил командиром порта и начальником морской части. Уволенный в отставку в 1772 году, он умер в 1780-м в Петербурге в возрасте 45 лет.

Всем отрядам пришлось пройти через неимоверные трудности. Кораблекрушения, ледовый плен, голод, холод, болезни и даже смерть – всё было на их пути. Но молодые лейтенанты, возглавлявшие отряды, геодезисты, штурманы, матросы исполняли свой долг, чего бы это ни стоило. В результате была доказана возможность сквозного плавания Северным морским путём. Остался невыполненным только один пункт программы: не удалось пройти из Северного Ледовитого океана в Тихий через Берингов пролив. Впрочем, была предпринята ещё одна попытка...

Никита Шалауров

У отважных геодезистов Великой Северной были продолжатели. Купец-устюжанин Никита Шалауров, перезимовавший на Командорских островах в 1748—1749 годах и потом обосновавшийся в Якутске, давно мечтал найти путь к Камчатке по Северному морю, чтобы «заменить» тяжёлую дорогу до Охотска – по Алдану и Мае, а потом через суровые горы Джугджура. Осенью 1757 года Шалауров вышел из Якутска вниз по Лене на судне-галиоте, названном им «Вера. Надежда. Любовь». Команда была собрана из беглых ссыльных солдат. Первая зимовка состоялась в устье Вилюя. Но пройти на восток судно смогло только до мыса Чокурдах. Вторая зимовка была на мысе Быковском, близ устья Лены. Здесь на судне вспыхнул пожар, и всё следующее лето корабль ремонтировался. Тут в отряде произошёл раскол. Сотоварищ Шалаурова, купец Иван Бахов, ушёл в Якутск, а сам Шалауров остался на зимовку в Нижнеколымске, где получил в своё распоряжение бот «Иркутск». Но колымские власти не разрешили плавание, и он остался на зимовке в Чокурдахе.

Лишь в 1761 году Шалауров, наконец, отправился на восток. 3 сентября в проливе Дмитрия Лаптева он увидел на севере землю «о семнадцати верхах». Это был остров Большой Ляховский на Новосибирском архипелаге. В середине сентября Шалауров достиг Медвежьих островов к северу устья Колымы, обследовал Чаунскую губу (150 тыс. км.²) и открыл остров Айон в устье этой губы. Дальше на восток не пустили льды. Пятая зимовка прошла в Нижнеколымске, где у Шалаурова снова возник конфликт с властями, которые почему-то никак не хотели, чтобы якутский купец прошёл на восток.

Шалауров решил получить разрешение из «центра». Пешком, с одним спутником, он пришёл в Якутск, а затем добрался до Петербурга. Настойчивого промышленника приняли в Сенате. Он предложил проект организации китобойных и звероловных компаний, а также записки «Известие о чукотском народе». Вынесено было специальное по делу Н.П. Шалаурова решение. Сибирский губернатор Ф.П. Соймонов поддержал его. С помощью губернатора в июле 1765 года Шалауров, наконец, смог выйти из устья Колымы. С ним были 53 человека. Корабль снова дошёл лишь до Чаунской губы и там был раздавлен льдами. Большая часть тех, кто был на борту, погибли, в их числе и сам Шалауров. Лишь пятеро добрались до Колымы.

Карта берега от устья Лены до Чаунской губы, составленная Никитой Шалауровым, оказалась более точной, чем у его предшественников.

Степан Крашенинников

частвуя в сухопутном отряде Второй Камчатской экспедиции В. Беринга в качестве студента, С.П. Крашенинников обошёл весь полуостров и составил классическое «Описание Земли Камчатской».

Сверстник Ломоносова

Человек, который продолжил начатое Владимиром Атласовым изучение Камчатки, родился как раз в год его гибели (в 1711 году). Был он одногодок Ломоносова, вместе с ним учился в Славяно-греко-латинской академии в Москве, только поступил в неё на семь лет раньше. Всего 26 лет прошло после гибели «камчатского Ермака» Владимира Атласова, как появился на Камчатке её истинный первый исследователь – Степан Петрович Крашенинников. Ему суждено было завершить открытие крупнейшего полуострова Восточной Азии, хотя, конечно, исследования природы Камчатки продолжались и в последующем.

Степан Крашенинников был включён в состав Второй Камчатской экспедиции В. Беринга как студент при академиках Г.Ф. Миллере и И.Г. Гмелине. Больше трёх с половиной лет они ехали через Сибирь. Для Крашенинникова это была очень хорошая школа: за эти годы он превратился из ученика в самостоятельного учёного.

Каждого академика сопровождало девять подвод с различным грузом, включая солидную библиотеку. Кроме студентов, к академикам были приставлены портной, столяр и плотник. Иоганн Готлиб Гмелин признавался: «...своё путешествие в самых отдалённых странах я имел возможность устраивать очень удобно». Конечно, у студента удобств было меньше, но их заменяло общение с крупными учёными, чтение книг из их библиотек и непосредственная работа на природе: сбор коллекций и составление описания проходимых мест. Профессора не очень много внимания уделяли студентам, предоставленным самим себе. Впоследствии Ломоносов справедливо заметил: «...из всех один удался – Крашенинников, а прочие от худова присмотру все испортились». У юноши был дар пытливого естествоиспытателя. Каждый день заносил Степан свои впечатления от путешествия через Сибирь в «Дорожный журнал». В пути на восток он по заданию академика Миллера описал Колывановские заводы на Алтае, на которых обрабатывались самоцветные камни – мрамор, кварцит, порфир, яшма; подробно осмотрел Аргунские серебряные рудники, слюдяные «копи», тёплые минеральные источники.

«Будучи в дороге, описывал я речки и озёры, которыми ехал, а дорогу данным мне компасом по румбам замечал и расстояние их от урочища до урочища на пример изчислял».

В дневнике Крашенинникова отражено плавание по реке Томь от Кузнецка к Томску, где встретились наскальные изображения: «Камень нарисованными фигурами к реке стоит... маралы, лоси, олени, лошади и инда рыбы и люди вырезаны».

А вот что написано о Байкале: его «...все жители сибирские морем называют», потому что на нём «...великие валы и буря всходится, от которой суда разбиваются и людей много тонет... А Байкал озеро длиною на 450, а шириною на 30 вёрст и больше. Из него по всяк год вверх по реке Селенге ходит рыба, называемая омули, которая так густо ходит, что неводом в один раз по 20 000 рыб добывают».

На Камчатку должен был ехать из Якутска весь «академический отряд», но Миллер и Гмелин послали сначала студента Крашенинникова подготовить для них удобные жилища, пообещав приехать позже. Академики не спешили в неосвоенные края, и благодаря этому Крашенинников стал самостоятельным исследователем совершенно ещё не известного науке полуострова. Никто не руководил, никто не помогал (Степану Крашенинникову было тогда всего 26 лет).

После открытия Камчатки Владимиром Атласовым миновало 40 лет, за эти годы появилось на ней три русских острога: один на юге, где впадала в Охотское море река Большая (Большерецкий острог), два в устье и в верховье реки Камчатки – Нижне– и Верхнекамчатский. Из Якутска к этим селениям посуху надо было идти не меньше чем полгода. Но путь сократился, когда стало ходить к берегу Камчатки из Охотска парусное судно.

По следам Атласова

На стареньком паруснике «Фортуна» в октябре 1737 года Крашенинников приблизился к Камчатке. В пути судно сильно потрепал шторм, открылась течь. Капитан распорядился выкинуть за борт всё лишнее, в том числе оборудование и личные вещи студента Крашенинникова. При попытке стать на якорь на реке Большой корабль выбросило волной на песчаную косу, где людям пришлось неделю находиться в ожидании помощи.

Первым делом Крашенинников организовал метеорологические наблюдения в Большерецке (первые на Камчатке). Они велись обученными помощниками из местного населения и в его отсутствие. Сам Крашенинников в январе 1738 года на собачьей упряжке отправился в путь к горячим ключам, а от них – к Авачинской сопке, о которой записал, что она «курится беспрестанно». Он описал Ключевскую сопку, поднявшуюся на 4750 м над уровнем моря. Всего за несколько дней до его прибытия произошло извержение вулкана, и Крашенинников подробно рассказал о нём в «Журнале» со слов очевидцев: «Вся гора казалась раскалённым камнем. Пламя, которое внутри её сквозь расщелины было видимо, устремлялось иногда вниз, как огненные реки, с ужасным шумом...»

Горячие источники обнаружились в разных концах полуострова, особенно мощные у истоков реки Семячик. «На сей площади во многих местах горячий пар выходит с великим стремлением, и шум воды клокочущей слышится... вода кипит белым ключом, как в превеликих котлах... пар идёт из них столь густой, что в семи саженях человека не видно».

Неподалёку Крашенинников увидел фонтаны кипящей воды – гейзеры, одно из чудес природы Камчатки. Очень много внимания уделял он разнообразной растительности и животному миру Камчатки. «Студентом» впервые описаны лежбища моржей, морских котиков и сивучей: они «около каменных гор или утёсов в океане... ревут страшным и ужасным голосом», птиц на Камчатке «великое множество», рыбы горбуши – «будучи в реках, цвет свой переменяют, телом худеют и в крайнее приходят безобразие...»

Крашенинников обошёл весь полуостров размером с такую страну, как Италия. Он побывал на западном и восточном его побережьях, на севере и в центральной части: по рекам плыл на лодке, по зимнему снегу ехал на собачьих или оленьих упряжках, очень часто шёл просто пешком. Местные жители-камчадалы (ительмены) охотно помогали: их удивлял и восхищал неутомимый русский, представлявшийся «студентом». Даже песню о нём камчадалы сложили: «Если бы я был студент, то описал бы все горы...»

Крашенинников этим и занимался: описывал горы, реки, озёра, леса, болота Камчатки. Сотни километров преодолел он. Особенно интересным было зимнее путешествие 1739—1740 годов вдоль тихоокеанского побережья на север. По долинам рек Карага и Лесная «студент» вышел на Охотское побережье, прошёл по нему на юг до реки Тигил и вернулся в Нижнекамчатск. Не раз пересекал он весь полуостров по долинам рек Камчатка и Быстрая. В пути довелось наблюдать камчатское землетрясение: «...земля так затряслась, что мы за деревья держаться принуждены были, горы заколебались, и снег с оных покатился». Был и на юге Камчатки – на небольшом, но глубоком (до 300 метров) озере Курильском.

Через всю землю Камчатскую

В январе 1738 года Крашенинников отправился из Большерецка в свой первый поход по Камчатке. Он проехал на собаках от западного берега до восточного, в южной части полуострова, там, где он заостряется, как клюв птицы, добрался до Авачинской сопки. Узнал от камчадалов, что она «курится беспрестанно». Собаки запрягались в своеобразные санки, имевшие вид корзины, установленной на двух стойках, прикреплённых к полозьям. Погонять надо было длинной кривой палкой – «оштолом», с колокольчиками на конце.

«...Неспокойство в езде бывает, когда на пустых местах застанет вьюга. Тогда с возможным поспешанием надлежит с дороги в лес сворачивать и лежать вместе с собаками, пока утихнет погода, которая иногда по неделе продолжается. Собаки лежат весьма тихо, но в случае голода объедают все ремни, узды... и прочие санные приборы... когда погода застанет на чистой тундре... тут какого-нибудь бугорка ищут и под него ложатся, а чтоб не занесло и не задушило снегом, то каждую четверть часа вставши отрясаются».

Самая опасная езда – по речному льду: «по самым узким закраинкам, а буде обломятся или санки в воду скатятся, то нет никакого спасения».

Весной 1738 года, пока ещё не сошёл снег, Крашенинников съездил, на крайний юг полуострова, доехал почти до мыса Лопатка, побывав на горячих ключах у Курильского озера. Его поразил «оазис тепла» вокруг горячих ключей: в окружении глубоких снегов на зелёном лугу цвели фиалки, а в озёрах в клубах пара плавали утки и лебеди, не улетавшие из этих благодатных мест на юг.

В истоках реки Семячик Крашенинников наблюдал, как «... горячий пар выходит с великим стремлением и шум воды клокочущей слышится... пар идёт столь густой, что в семи саженях человека не видно».

Своего помощника Степана Плишкина с толмачом Крашенинников отправил разведать «Курильскую землицу» – острова, видимые с крайнего южного мыса Камчатки. Плишкин вышел к заострённому «клюву» полуострова – мысу Лопатка и сплавал на два самых северных острова Курильской гряды. Всё, о чём он рассказал, Крашенинников включил в свой отчёт академикам, посланный в Якутск в 1740 году, на третьем году камчатского путешествия. Вместе с отчётом отправил четыре ящика собранных научных коллекций. Он ожидал получить с кораблём, пришедшим в Большерецк из Охотска, жалованье за прошедшие годы, но ничего не поступило.

Сами же академики так и не приехали. Они прислали астронома Делиля де Кройера и зоолога Георга Стеллера, адъюнкта экспедиции Беринга. Кройер ни в Сибири, ни на Камчатке практически ничего не сделал. Стеллер перед тем, как поехать в Сибирь, учился в Германии, преподавал ботанику в школе и служил врачом у архиепископа Феофана Прокоповича, близкого Петру I. Как натуралист он путешествовал в Забайкалье, а осенью 1740 года через Якутск и Охотск добрался до Камчатки. Ему, своему начальнику, и сдал Крашенинников все материалы, сам же зимой 1740 года совершил последнюю поездку – на камчатский север, где обитали коряки: изучил особенности их быта, приёмы охоты, рыболовства, даже язык и народные поверья и сказания. В декабре Крашенинников направился в Верхнеколымский острог, где наблюдал извержение («возгорание», по его словам) Толбачинского вулкана, подробно описал увиденное и вернулся в Нижнекамчатский острог.

В начале февраля 1741 года Крашенинников покинул его и ровно через месяц был уже в Большерецке. Потом проводил Стеллера на восточный берег Камчатки, где на берегу Авачинской бухты Витус Беринг основал город Петропавловск, – оттуда два его корабля вышли в плавание на поиск берегов Америки. Сам Крашенинников вернулся в Большерецк и 28 мая 1741 года отбыл в Охотск. Через два месяца он был в Якутске, там женился на родственнице местного воеводы Степаниде Ивановне Цыбульской. С ней съездил в Иркутск за грузом и деньгами для экспедиции Беринга и, только сдав всё это воеводской канцелярии, 4 июля смог начать путь в Петербург.

Догоняя ранее выехавших из Иркутска Миллера и Гмелина, Крашенинников спустился по Ангаре на Енисей. 23 сентября он был в Тобольске, но обоз академиков догнал только на Урале, в городке Верхотурье.

В Петербург академический отряд прибыл в феврале 1743 года. Ровно 10 лет продолжалось путешествие. Как подсчитал сам Степан Петрович, им было пройдено 25 773 версты.