Текст книги "Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель..."

Автор книги: Вячеслав Маркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Фёдор Литке

дна из самых высоких наград Русского географического общества – Золотая медаль Литке. Она была учреждена вскоре после смерти учёного и восстановлена указом правительства СССР в 1946 году, когда приближалось 150-летие со дня рождения одного из учредителей Русского географического общества.

В ранней юности Литке участвовал в морских сражениях, потом было два путешествия вокруг света и три плавания в Арктику. Он был потомственный дворянин, произведённый в графское достоинство за свои личные заслуги. Естественно, стал адмиралом, но адмиралом-учёным. Его именем названы 22 географических объекта в Тихом океане и в Арктике (острова, проливы, мысы и горные вершины). А в 30-х годах XX века Северным морским путём с востока на запад, из Владивостока в Мурманск, впервые прошёл уникальный корабль (не ледокол, а ледорез), называвшийся «Литке».

Из рода учёных и моряков

Пётр I пригласил магистра философии Ивана Литке в Академию наук, когда он её только создавал. С Литке был заключён контракт, и он стал ректором гимназии при Академии. Преподавал и занимался научной работой: писал труды по физике, химии и философии. Потом преподавал в Морском корпусе и в Московском университете. Один из его сыновей, Фёдор, стал моряком: командовал кораблём в Чесменском сражении и погиб. Его именем назвал своего сына брат погибшего Пётр Иванович; он, тоже воевавший с турками, служил адъютантом фельдмаршала князя Репнина. Уйдя в отставку, занялся химией, математикой, литературой и философией. Переехав в столицу, получил должность советника таможенных дел. Екатерина II наградила его бриллиантовым перстнем, а Павел I назначил членом Коммерц-коллегии.

Семья была большая – пятеро детей – и вполне благополучная. Но всё рухнуло, когда 17 сентября 1797 года родился младший сын, ему дали имя Фёдор: мать скончалась через два часа после родов...

Отец женился снова, но неудачно: молодая мачеха невзлюбила чужих детей, особенно младшего – Федю. Когда ему исполнилось семь лет, он был определён в пансион немца Мейера у Тучкова моста. Обучение там шло с применением телесных наказаний. Вскоре умер и Пётр Иванович. Осиротевших детей разобрали родные и друзья. Федя поселился у дяди Фёдора Энгеля. Там он был предоставлен самому себе, но в доме были книги и собирались интересные люди. Самые яркие впечатления детства – встреча с суворовским генералом Багратионом и с баснописцем Крыловым, посвятившим мальчику басню «Лев и Человек». И Федю заставляли читать гостям:

 
Быть сильным хорошо,
Быть умным – лучше вдвое...
 

Федя сам стал писать стихи и даже принялся за роман, но всё уничтожил, когда начал готовиться в военное училище. Довелось ему побывать в Кронштадте, где он познакомился и сдружился с моряками катера, понемногу приучавшими его к морскому делу. Мальчика захватила стихия моря и путешествий. В тетрадях он рисует корабли и шлюпки, а в библиотеке Морского корпуса зачитывается книгами о дальних плаваниях.

Вскоре Феде повезло: он проплыл на военном корабле из Кронштадта в Свеаборг. Там его опекал муж сестры капитан-лейтенант Иван Саввич Сульменов, полюбивший племянника как сына, занимавшийся с ним морскими науками. Занятия были очень успешны, и Сульменев обратился к военному министру с просьбой определить воспитанника «на службу во флот». Ответ пришёл положительный: «Проэкзаменовать Фёдора Литке и определить на гребную флотилию волонтёром в должность мичмана...» «Аглая» – первое судно, на котором в составе флотилии под командой капитана-командора графа Гейдена служил Литке. Два месяца простояли в Риге, потом пришёл приказ идти к Данцигу для оказания поддержки сухопутным войскам. Роль юноши в сражении состояла в курсировании на катере между лодками для передачи приказаний. «Большой трусости я не чувствовал, – вспоминал Литке, – да, сказать правду, и опасности большой не было. Ядра пролетали через головы или рикошетировали вблизи». Тем не менее в этом бою потери убитыми и ранеными превысили четыреста человек. Сражение, в котором получил «боевое крещение» Литке, было жестоким...

На зимовку судно ушло в Кёнигсберг. Там волонтёр-гардемарин узнал, что он высочайшим решением произведён в мичманы и награждён орденом Св. Анны 4-й степени. А было ему тогда всего-то шестнадцать лет...

И сразу — вокруг света

Закончилась война с Наполеоном. Миновали «сто дней» после его возвращения с острова Эльба. Завоеватель был окончательно разбит при Ватерлоо и выслан на остров Святой Елены.

Всё это время Литке служил в Свеаборге. Там он и был назначен адъютантом к адмиралу Гейдену. Хорошее начало военной карьеры, но не для Фёдора. Его мечта – дальние путешествия.

Тут он случайно подслушал разговор мужа сестры Сульменова со старым другом, отправляющимся к русским колониям в Америке. Мечта стала явью: Литке попросил Сульменова рекомендовать его в эту экспедицию.

Он был включён в состав экипажа шлюпа «Камчатка», на котором в 1817 году отправился в кругосветное плавание с заходом в Русскую Америку прославленный мореплаватель Василий Михайлович Головнин. Вторым мичманом на «Камчатке» был назначен барон Фердинанд Врангель, сверстник Литке. Молодые моряки крепко сдружились в этом первом для обоих дальнем плавании. Их дружба не прерывалась полвека, до смерти Врангеля, который прожил на 12 лет меньше Литке. Кругосветка на «Камчатке» под руководством Головнина обоих мичманов сделала учёными, открыла каждому из них свою неповторимую дорогу.

Двадцатилетний Фёдор Литке 26 августа 1817 года на обложке тетради, которую начал заполнять с первого же дня, написал: «Мысли, воспоминания и впечатления». Но первую запись («В погожий день конца августа 1817 года мы снялись с якоря...») от последующей отделяет не меньше месяца. Всё это время Литке мучила морская болезнь, которой он, неожиданно для себя самого, оказался подвержен.

Первый заход был в английский Портсмут. Литке записывал: «Капитан меня невзлюбил, главным образом, по собственной моей вине, но отчасти и вследствие разных случайностей, для меня неблагоприятных». В самом деле, Головнин был очень строг и требователен. Но за этой внешней стороной скрывалось внимательное отношение к юному моряку (Головнин был старше почти на 20 лет) и желание помочь ему в преодолении трудностей морской службы. Интуитивно Головнин чувствовал в нём продолжателя своего дела, знал о трудном детстве Фёдора и о том, что он уже в 15 лет участвовал в морском бою. Всё это и Головнину было знакомо.

С попутным ветром, не встретив ни штормов, ни штиля, «Камчатка» прошла от Портсмута до Рио-де-Жанейро. Две недели простояла в бразильской столице, а затем, обогнув мыс Горн, прибыла в главный порт Перу – Кальяо.

На этом отрезке пути в течение трёх недель шли против ветра в постоянном шторме, под непрекращающимся дождём. В перуанской столице Лиме испанские власти встретили русских с почестями, хотя в то время и шла война за отделение от Испании. Но суда повстанцев, встреченные у берегов Чили, не без препятствий, всё же пропустили «Камчатку», убедившись, что идёт она под русским флагом. А курс был уже проложен к берегам далёкой Камчатки.

Простившись с весной южного полушария – в Бразилии (в январе) и в Перу – в феврале, в мае моряки застали самое её начало в Авачинской бухте на Камчатке, только освободившейся от льдов. К Петропавловску приближались среди льдин, которые все члены команды расталкивали шестами. Это своеобразное «ледовое плавание», первое для Литке, продолжилось больше недели.

На пути к Ново-Архангельску обследованы Алеутские острова. Уточнено их положение на карте, проверены навигационные приборы и, главное, – состояние островного населения, жалобы на неблагополучие которого дошли до Петербурга. Головнин поручил Литке осмотреть лачуги островитян и записать их жалобы. Литке составил докладную записку, по которой Головнин своей властью сместил особенно злоупотреблявших своим положением чиновников.

Три месяца провела «Камчатка» на Алеутах, медленно переходя от острова к острову. А затем был проложен курс к Гавайским островам. Контраст роскошной природы тропиков с Камчаткой и Алеутами поразил Литке. Понравились ему и аборигены. Одного из них, взятого Головниным на корабль, Литке стал обучать русскому языку и арифметике, обращению с навигационными приборами.

Следующий на пути архипелаг – Марианские острова. Точными измерениями, в которых участвовал Литке, установили, что остров Гуам (Гуахам) находится на 58 миль восточнее того места, которое указано на карте. Затем «Камчатка» почти месяц простояла на ремонте в одном из портов Филиппинских островов, где встречен был и Новый – 1819-й – год.

Бурным был подход к мысу Доброй Надежды. По пути судно завернуло к острову Святой Елены, где под международной охраной жил самый знаменитый узник того времени – Наполеон Бонапарт. На борт «Камчатки» поднялся начальник русской охраны. Сойти на берег морякам не разрешили, и на следующий день «Камчатка» подняла якорь.

74 дня не заходила «Камчатка» в порт. Только на Азорских островах, на рейде острова Фаял судно остановилось. Команде был дан отдых на 17 дней. Литке по поручению Головнина занялся гидрографическими исследованиями. Он описал берега острова, измерил прибрежные глубины, нанёс на карту рельеф дна.

Два месяца занял переход парусника от Азор до берегов Англии. И вот в солнечный июльский день «Камчатка» вернулась в Портсмут, покинутый два года назад. Когда судно стало на рейде в Кронштадте, был подведён итог – в плавании прошло двадцать четыре месяца и десять дней.

Василий Михайлович Головнин был удовлетворён своим вторым кругосветным плаванием. Был доволен он и мичманом Литке, которому по прибытии в Кронштадт присвоили звание лейтенанта. Его лично поздравил поднявшийся на борт парусного судна морской министр России маркиз де Траверсе.

Через льды к Новой Земле

Головнин аттестовал Литке как офицера, «полюбившего море и морскую службу, умеющего владеть собою, решительного и смелого в минуту опасности...» Эти качества он считал вполне достаточными для того, чтобы возглавить Арктическую экспедицию, сформированную Гидрографическим управлением. И Головнин рекомендовал руководителем Фёдора Петровича Литке, хотя тому исполнилось всего 23 года.

Целью экспедиции были осмотр берегов двух островов Новой Земли, определение их площади и географического положения основных мысов, измерение длины разделяющего Северный и Южный острова пролива Маточкин Шар. Обстоятельства могли вынудить экспедицию к зимовке. Поэтому на предоставленный Морским министерством военный бриг «Новая Земля» была погружена изба с двумя каминами, 350 пудов угля, 25 саженей дров; воды взяли на четыре с половиной месяца. В продовольственном запасе – 12 пудов сахара, 2 тысячи куриных яиц. Для предотвращения заболеваний – 12 пудов клюквы, ведро лимонного сока и 10 фунтов стручкового перца. Не забыли также бочки, вместившие 10 вёдер рома и 6 вёдер тенерифского (с Канарских островов) вина.

Военный бриг «Новая Земля» стоял в Архангельской гавани. Три пушки на вооружении, четыре гребные шлюпки принайтованы на палубе, в трюмах – запас продовольствия, в каюте капитана – приборы: хронометр, секстант, термометры, барометр, буссоль для проведения глазомерной съёмки.

В разгар лета, 14 июля 1824 года, бриг вышел в море. Фёдор Литке стоял на капитанском мостике. Впервые он прикоснулся к Северу у берегов Аляски и на востоке России. Туда направились теперь два его друга «по кругосветке»-1 – Врангель и Матюшкин, тоже оба Фёдоры. А третий Фёдор находился далеко от них, на западе Арктики, у Новой Земли.

Этот остров, разделённый на две части проливом Маточкин Шар, был первым препятствием на морском пути вдоль северных берегов Евразии с запада на восток. Обойти его пытались давно и многие.

На карте, составленной в 1508 году, к северу от той части Азии, где подходил к морю меридиональный Уральский хребет, был показан пустынный остров, очень похожий по своему местоположению на Новую Землю. Правда, не ясно было, остров это или полуостров. Сведения об этом участке суши могли быть получены только от русских, значит, по крайней мере, в конце XV века они там уже бывали.

Совсем не трудно было достичь Новой Земли из устья Печоры, откуда отправлялись промышленники на север охотиться на морского зверя. Итальянский учёный Юлий Помпоний Лэт, живший в конце XV века, писал: «На Крайнем Севере, недалеко от материка, находится большой остров; там редко, почти никогда не загорается день; все животные там белые, особенно медведи». Считается, что это первое письменное упоминание о Новой Земле. В следующем столетии европейцы уже не сомневались в том, что «холмогорцы ездят на Новую Землю ежегодно». Так говорилось в документе, относящемся к 1586 году.

Знаменитый Николай Витзен в своей книге «Север и Восток Тартарии», опубликованной в Амстердаме в 1705 году, ссылался на итальянского писателя Мавро Урбино, писавшего: «Русские, плавающие по северному морю, открыли около 107 лет назад остров, дотоле неизвестный, обитаемый славянским народом и подверженный... вечной стуже и морозу... Он превосходит величиной остров Кипр и показывается на картах под названием Новая Земля».

Название пролива Маточкин Шар появилось в 1598 году на карте Конрада Лёва, опубликованной в Кёльне. Первые сведения об этом проливе сообщены в сочинении «Записки о самоедах», напечатанном в Кёнигсберге в 1762 году: «...под 73° северной широты на восточной стороне, остров разрезается каналом или проливом, выходит в Северное море... Неизвестно, доступен ли этот пролив для мореплавания; он, несомненно, всегда бывает покрыт льдом...»

На европейских картах Новая Земля первоначально изображалась как очень большой остров, похожий даже на материк, распространяющийся далеко на восток и север. Более правильные очертания появились лишь на карте, составленной участником экспедиции В. Баренца Герритом де Фером в самом конце XVI века. Достаточно точно определена была северная оконечность островов, более или менее реальными стали контуры западного берега, восточный же берег, значительно более суровый и труднодоступный, долгое время оставался неизвестным.

Начало научному исследованию Новой Земли положила экспедиция Фёдора Розмыслова. Он отправился в 1768 году на острова проверить сообщение промышленника Якова Чиракина об узком «поперёк острова» проливе. Проливом этим можно было бы пройти в Карское море и дальше – на Обь и в Америку. Знать бы только, свободен ли он ото льда...

Кроме этого, экспедиции предписывалось «осмотреть в тонкости, нет ли на Новой Земле каких руд и минералов, отличных и неординарных камней, хрусталя и иных каких курьёзных вещей, соляных озёр и подобного, и каких особливых ключей и вод, жемчужных раковин, и какие звери и птицы, и в тамошних водах морские животные водятся, деревья и травы отменные и неординарные и тому подобных всякого рода любопытства достойных вещей и произращений натуральных».

У Фёдора Розмыслова была и научно-исследовательская программа. На трёхмачтовом судне водоизмещением около восьми тонн, называвшемся «кочмарой», экспедиция прибыла к входу в Маточкин Шар 25 августа 1768 года. Розмыслов провёл съёмку берегов залива, измерил его глубины. Выйдя к Карскому морю, он увидел его на редкость чистым, не заполненным, как обычно, льдами, за что издавна звали его моряки «ледовым погребом». Можно было плыть дальше на восток, вплоть до устья Енисея, но у старого судёнышка открылась сильная течь, на нём даже в Архангельск в пору осенних штормов возвращаться было рискованно: требовался ремонт. Розмыслов решил остаться на зимовку в проливе.

Избушку построили в Тюленьей бухте, потом ещё одну – на Дровяном мысу. Там умер в полярную ночь Яков Чиракин. Вскоре цинга скосила ещё трёх зимовщиков, больны были и остальные. Но всё же с восходом солнца Розмыслов продолжил съёмку берегов. Когда в августе пролив освободился ото льда, «кочмара» вышла в море, но, попав в полосу льда, снова получила пробоину. Пришлось вернуться в Маточкин Шар, где, к счастью, встретилась поморская лодья. На ней Розмыслов и его спутники вернулись в Архангельск, привезя с собой первую карту пролива, разделившего два острова Новой Земли.

На бриге «Новая Земля»

Обо всём этом Литке читал в книгах и в рукописных отчётах, хранящихся в военно-морском архиве. Теперь ему самому предстояло преодоление препятствий, считающихся непреодолимыми. Бриг «Новая Земля» уже побывал у Новой Земли, но командовавший кораблём лейтенант А.П. Лазарев утверждал, вернувшись из плавания, что берега Новой Земли недоступны, и отказался продолжать работу. Собственно, Литке взялся за дело, признанное его предшественником безнадёжным.

Правда, молодому капитану не повезло в самом начале пути. Бриг медленно шёл по извилистому фарватеру в устье Северной Двины. Искусные лоцманы вывели его в море и туманным утром покинули корабль. Литке не уходил с мостика три ночи, но потом решил чуть-чуть отдохнуть, не успел он прилечь, как судно вздрогнуло от удара. Коварная мель, которой не было на карте! Дело осложнилось тем, что начался отлив и судно оказалось посреди осушенного дна, на острове, в полуверсте от схлынувшей воды. Матросы ходили вокруг по сухому песку.

Команды капитана были быстрые и чёткие. Следовало не пропустить момент прилива, подготовиться к тому, чтобы вывести судно. Наконец вода стала возвращаться. Литке вспоминал: «Все меры к спасению были приняты, и при полной воде бриг благополучно стянули с мели...»

Ледовитый океан встретил холодным ветром, тормозившим движение парусника, потом направление ветра переменилось, и бриг заскользил по свинцовым волнам на северо-восток. Но вскоре флотилия мощных льдин выстроилась на горизонте. Сначала их приняли именно за корабли, но это была ледовая защита острова, не пропускавшая к нему судно. Лавируя между льдинами, бриг медленно двигался, то и дело отступая назад. Особенно безнадёжной казалась ситуация ночью: «Нас окружали со всех сторон мелькавшие сквозь мрак, подобно призракам, ледяные исполины. Мёртвая тишина прерываема была только плеском волн о льды и изредка глухим воем моржей, всё вместе составляло нечто унылое и ужасное».

22 августа показалась куполовидная вершина, её назвали Первоусмотренная. Потом, когда этой горе нашли место на карте, она стала называться горой Сарычева. Две недели продолжалось преодоление ледяного барьера. Удалось прорваться и увидеть контуры земли, но подойти ближе оказалось невозможным. Её очертания не узнавал даже бывавший ранее на Новой Земле матрос Смиренников: вроде должен быть мыс Бритвина, но что-то не очень похож... Бриг продвигался дальше к северу. Вскоре появилась гора, похожая на храм с высокой колокольней. Литке решил дать ей имя Головнина, своего учителя, без участия которого, возможно, он и не попал бы в эти края.

Медленно, ложась то и дело в ледовый дрейф, шла «Новая Земля» на север вдоль неведомого берега: покрытые снегом хребты сменялись каменистыми утёсами; глубокие бухты – выступающими в море мысами. Стоял почти непрекращавшийся туман, из которого выныривали то редкие птицы, то морж, то тюлень. На берегу видели две избы, но людей около них не было. Литке искал пролив Маточкин Шар, но так и не нашёл его. Потом выяснилось, что бриг прошёл мимо, и не один раз, не заметив мыса.

Льды смыкались впереди, преграждая путь на север. Когда повалил густой снег и стало ясно, что наступает зима, было решено повернуть назад. До Архангельска шли ровно месяц.

Изучение полученного экспедицией материала показало, что она была не такой уж безрезультатной. Удалось вычертить значительный отрезок береговой линии Новой Земли. В докладе морскому министру Литке признал свои ошибки в этом походе, вполне объясняемые отсутствием опыта и поздним выходом в море. Но главная цель всё же была достигнута: удалось опровергнуть представление о недоступности островов. «При всём неуспехе своём, экспедиция сия доказала совершенную неосновательность мнения, будто бы берега Новой Земли от накопившихся годами льдов сделались недоступными...»

Так закончил Литке свой доклад морскому министру маркизу де Траверсе. Прочитав его, министр решил, что следует на будущий год дать молодому капитану новое, более сложное задание. Начать работу следовало уже весной: сначала у западных берегов Белого моря, в Лапландии. А в середине лета, когда станет возможным плавание во льдах Баренцева моря, было приказано отправиться к Новой Земле и «непременно достигнуть её северной оконечности и, определив широту оной, возвратиться к Маточкину Шару...»