355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Войцех Козлович » Сыновья полков (Сборник рассказов) » Текст книги (страница 4)
Сыновья полков (Сборник рассказов)
  • Текст добавлен: 8 декабря 2019, 20:30

Текст книги "Сыновья полков (Сборник рассказов)"


Автор книги: Войцех Козлович


Соавторы: Михаил Воевудзский,Теофил Урняж

Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Под вечер разведчики снова отправились искать проход к зданию. Пошли поручник Дудзяк из дивизионной разведки, хорунжий Равский из 2-го полка, Кобыра, Павловский…

Ночь была светлой, как день, от бушевавших кругом пожаров. Разведчики пробрались к задней стороне здания и нашли проход. Затем подтянули сюда орудие и несколькими выстрелами разбили баррикаду из мешков с песком. А после этого Кобыра, Кучера, Мишак и Сынок метнули в образовавшееся отверстие связки гранат. Потом один подсадил другого, и они вскочили через окно внутрь, снова гранатами и автоматами проложили себе дорогу и добрались до здания политехнического института, чтобы уже изнутри открыть другие проходы для штурмующей пехоты…

Вот так юный харцер, который когда-то, в тяжелейшие для Варшавы дни гитлеровской оккупации, писал мелом на стенах домов: «Отомстим за Павяк!» – и забрасывал бело-красные флажки на трамвайные провода, теперь – в мундире польского солдата – сражался в Берлине и вместе с солдатами 1-й пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко водружал там польские бело-красные флаги.

Пятнадцатилетний капрал, варшавский повстанец, солдат 1-й армии Войска Польского. «Сын» полковой разведки.

К этим боевым заслугам можно добавить еще один подвиг, совершенный уже в 1963 году. Он один, на глазах растерявшихся людей, бросился в мутную воду, рискуя своей жизнью, чтобы спасти жизнь трех тонувших детей. К фронтовым наградам прибавилась заслуженная награда мирного времени – медаль «За самопожертвование и отвагу».


Войцех Козлович
ОН БЫЛ МОЕЙ ЖИЗНЬЮ

Герой этого повествования не получил знака «Сын полка». Пусть поэтому эта история ребенка, рассказанная его матерью, послужит предложением о вручении Юреку этого военного знака отважных. Посмертно – его близким.

Может быть, об этом и скучно слушать. О чем могут рассказать старые женщины? Историю своей жизни? Неохотно слушают о чужих заботах – своих больше чем достаточно…

Я старая женщина, мне за шестьдесят. Со здоровьем у меня уже неважно. Ну, иногда еще сошью что-нибудь для соседских ребятишек. Одна соседка даст семь, другая – пятнадцать злотых. Иногда дочка возьмет меня к себе на несколько дней. Сижу тогда на балконе и наблюдаю, как течет внизу на улице жизнь… Движение, трамваи, ребятишки, идущие в школу… Кричу на них с балкона: бегают через проезжую часть мостовой, не обращая внимания на машины, гоняются в «салочки» по всей улице…

Иногда ночью, когда не могу заснуть, думаю: а может быть, я была плохой матерью? Не досмотрела, не уберегла?..

Жили мы тогда в небольшом поселке под Варшавой. Недалеко, в небольшой усадьбе на Букове, стали на постой гитлеровцы.

Голод в доме страшный. Денег не было. Старого забрали в концлагерь. Дочка, Иренка, была маленькой, Юреку тоже было только двенадцать лет. А я? Простая, неграмотная женщина; ходила по домам, помогала на кухне, стирала…

Как-то Юречек принес домой хлеб. Потом – кусок масла. Однажды увидела я, как ехал он на козлах немецкой повозки…

Я думала, что он ходит туда, к этим немцам, из-за детского любопытства. Я остерегала его, но не слишком строго: а вдруг какой-нибудь добрый человек даст ему что-нибудь поесть…

Все очень любили мальчика. Говорили мне: «Ваш сын далеко пойдет…»

Я только рукой махала: кто думал тогда о будущем? Важно было прожить сегодняшний день.

Однажды немцы гнали колонны людей. Руки связаны проводом. Оборванные. Они тащились по дороге, падали, поднимались под ударами прикладов, снова падали лицом в грязь…

Юрек прибежал разгоряченный, взволнованный. Я приготовила на обед дедовский суп: попросту горячая вода со старыми корками хлеба, заправленная капелькой растительного масла. Юрек не хотел есть:

– Если бы ты их видела, мама, ты бы тоже не стала есть…

Попросил слить суп в банку из-под молока и полетел. И это уже соседки мне рассказали, что ходил он с каким-то обрывком бумаги, на котором было написано только несколько слов: «Нас десять… люди, спасите нас…» – собирал еду.

Соседки же рассказали, что Юрек, как стемнеет, подкрадывался к колючей проволоке лагеря и подбрасывал собранную за день еду голодным заключенным…

Ему удавались эти вылазки, может быть, потому, что было у него немного счастья и сообразительности, а может быть, потому, что немцы его знали…

Иногда я видела, как он гнал к пруду купать лошадей. Он свободно проходил через немецкие посты в усадьбу на Букове, и кто знает, что он там искал…

Он постоянно где-то пропадал, был скрытен и молчалив. Он редко что-нибудь рассказывал, даже о том, как сами немцы спрятали его от железнодорожного жандарма на контрольном пункте между генерал-губернаторством[6]6
  Захватив Польшу, гитлеровцы объявили часть польских территории (Познаньщина, Поморье, Верхняя Силеазя, Лодзь и др.) включенными в состав Германии. Большинство польского населения было изгнано на остальные земли Польши, превращенные в генерал-губернаторство, центр которого находился в Кракове. – Прим. ред.


[Закрыть]
и рейхом. А зачем и куда он ездил – этого я не знала.

Не раз и ругалась:

– И зачем ты всюду лазишь, мальчишка, еще накличешь какую-нибудь беду…

А он поцелует меня, попросит прощения – и опять пропадает.

Однажды, когда он не вернулся, я проплакала всю ночь, а утром – было это как раз в сочельник – кто-то постучал в дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина:

– Ваша фамилия Сковроньская?

У меня заколотилось сердце, я не могла выдавить из себя ни слова, только кивнула головой; он приблизился ко мне:

– Вы мать Юрека?

У меня немного отлегло от сердца. По крайней мере, не агент гестапо.

Мужчина сказал вполголоса:

– Вы не беспокойтесь. Его не будет несколько дней, но он вернется. А людям вы скажите, что он у родственников. У вас есть кто-нибудь в деревне?

Я кивнула. Около Цеханува жила крестная мать Иренки, и мы иногда виделись…

Я хотела его расспросить, узнать, где Юрек, но мужчина только добавил на прощание:

– Вы не беспокойтесь…

Ему легко было говорить. А я как подумаю об этих немцах в усадьбе… Кроме того, старший сын тоже сидел в лагере, едва избежал смерти.

Я хорошо знала, что вокруг творится. Горели немецкие склады. Стреляли в жандармов. На близлежащих путях взорвали поезд…

Однажды вечером кто-то постучал в окно. Окно было занавешено. Взяла я карбидную лампу и пошла в сени.

– Это я, свой, – произнес кто-то за дверью. Я не узнала голоса. – Открой, это я, Марцелий…

Это был наш родственник из Цеханува, брат крестной матери Иренки, не заглядывал он к нам уже несколько лет. Но я не расспрашивала, где он пропадал и что делал. За чужую тайну легко можно было заплатить головой.

Накормила я его, чем было. Вспомнили мы прежние времена. Марцелий не раз заходил к нам перед войной. «Занимался политикой», как говорил мой старый. И хотя сам он никогда не рвался вперед, но с вниманием слушал Марцелия. Когда родилась Иренка, мы очень переживали, кого попросить в кумы. Да и кто же захочет стать крестной у ребенка бедняка?

И Марцелий решил:

– Просите мою сестру из Цеханува.

Так и породнились мы с семьей Новотко.

В тот вечер во время оккупации я видела Марцелия в последний раз. Дала ему рубашку и, кажется, свитер. Я не спрашивала, куда он идет. И не знала тогда, почему он прервал меня на полуслове, когда я назвала его фамилию.

Марцелий был взрослый, он сражался. А моему Юре-ку было тринадцать лет, когда пришел тот мужчина и сказал мне, чтобы я не плакала…

Я и не плачу.

Больше не плачу.

Марцелий говорил:

– Подожди, Франя, еще придет для нас доброе время…

И Юречек тоже обещал:

– Мама, как только я вырасту…

О Новотко пишут теперь в книжках, видела я его фотографии в газете. После моего Юречка осталась грамота:

«…на основании декрета Президиума Крайовой Рады Народовой от 26 октября 1945 года… признавая заслуги в войне с Германией для дела победы польского народа над фашистским варварством, стрелок Сковроньский Ежи, сын Антония, награждается медалью Победы и Свободы.

9 мая 1946 года».

Мой дорогой, какой он там был стрелок! Он был пятнадцатилетним мальчишкой, когда ему давали эту награду! А в военной книжечке, вот она у меня здесь, номер 136, написали: «24-я автомобильная рота, помощник водителя»… И сразу дальше: «гражданская профессия – учащийся начальной школы»…

Если бы он был учащимся…

Ровно через две недели после представления его к награде, 23 мая 1946 года, пришло извещение… Юрека не стало.

Войну мы пережили благополучно. Муж и сыновья вернулись домой. Дочь пришла из партизанского отряда, хотя и была ранена в обе ноги…

Только позднее, уже после войны, узнали мы, что Юрек был связан с партизанами. Что он специально бывал среди немцев, собирал сведения, высматривал, слушал. Он был солдатом, хотя для меня, матери, всегда был только ребенком.

Иногда Юрек вспоминал о декабрьском переходе через фронт, о поездках к партизанам. Я думала, что он, быть может, немного сочиняет, что он, как ребенок, любит пофантазировать. Но однажды Ирена рассказывала о каком-то русском партизане из своего отряда на Подгале. И тогда Юрек вмешался в разговор:

– Это ты о том черном Сашке?

Ирка удивилась, но сын так подробно его описал, что не оставалось сомнения: он его знал…

– Не дождался, – сказал тогда Юрек. – Немцы забили его прикладами в подвале дома в Кальварии…

Узнали мы также, что он принимал участие в Варшавском восстании, был связным. Еще 1 августа 1944 года был он дома, а потом, никому ничего не сказав, пропал. Кто-то сообщил нам, что после восстания видели его в Модлине.

Нас вывезли в Краковское. Муж работал у крестьянина. Я немного шила. Все это время искала Юрека.

Однажды пошла я в Енджеюв. И вдруг на воротах увидела листок:

«Ежи Сковроньский ищет мать».

И ничего больше. Ни единого намека, где его искать, что делать… Я расплакалась. Собралась толпа женщин. Тогда люди оказывали больше сочувствия друг другу, каждый искал кого-то из близких.

– Как его отыскать? – плакала я.

И тогда заговорила какая-то женщина:

– Пани, а это не он такой маленький, черный, как цыган? Немного говорит по-немецки. Если это он, то я его знаю, он спас много людей…

– Пани, дорогая, где он? – встрепенулась я.

А она рассказывает:

– Он ночевал вместе с нами, когда пришли жандармы с облавой. Он что-то объяснял старшему и так его просил, что офицер рассмеялся, махнул рукой, и они ушли…

Теперь я была уверена, что это мой Юрек. Оказалось, что он оставил у уборщицы свой адрес.

Поехали мы вместе с мужем в Тынец. Это была большая деревня. Показали нам избу хозяина, где жил Юрек. Он как раз был во дворе.

Раскинув руки, сын бросился ко мне:

– Мамуня, моя мамуня!..

Но потом, когда мой старый сказал:

– Ну, собирайся с нами, достаточно мы жили в разлуке, – мальчик отрицательно покачал головой.

– Почему? – расстроился отец.

– Я не могу бросить работу.

– А где ты работаешь? Хозяин тебя отпустит, я попрошу его.

Мальчик посмотрел на отца:

– Не надо, татуся! Я работаю на… аэродроме.

И больше ничего нам не сказал. Я уговаривала его, просила:

– Не ходи никуда, может быть, благополучно переживем войну.

Он обнял меня:

– И так переживем…

Пришла наша армия, и весной мы вернулись в Варшаву. Я думала: ну вот, наконец-то я могу быть спокойна. Но Юрек и на этот раз не долго жил дома. Снова исчез, потом вернулся и опять уехал. Я плакала, отец сердился…

И опять прибежал какой-то сосед с новостью:

– А ведь ваш Юрек в армии!

Оказывается, видели его в солдатском мундире.

Пошла я однажды вечером к соседям поговорить. Тяжело мне было, я постоянно думала о мальчике. Начала жаловаться им:

– Может, он там голодный, может, ходит в грязном белье.

И именно в этот момент отворились двери, и вошел мой сын.

А некоторое время спустя шла я полем к знакомым, чтобы сшить кое-что на машине. Любила я эту работу. И вот кто-то кричит:

– Сковроньская, сын приехал в отпуск!..

Прибежала я домой, усталая, запыхавшаяся, а мой Юрек радуется:

– Мамуся, я привез тебе подарок! Сестрам по платью, а тебе…

Это была швейная машина!

…У него уже тогда была медаль. Русская. Мы прочитали: «За победу над Германией»… Сын рассказывал, что служит в автороте, что у него все хорошо…

Отец был, однако, недоволен.

– Пора учиться! Хватит с тебя этой цыганской жизни. Тебе нужна книжка, а не винтовка! У тебя еще будет время носить мундир!

Старый грозился пойти в часть, к командиру. Но Юрек и на этот раз сумел его переубедить.

Ах, отец, и зачем ты ему уступил?..

Была пасха 1946 года. Третий день праздника – последний день его отпуска.

Помню я, как он уже было пошел – и вернулся еще раз. Потоптался нерешительно, будто хотел что-то сказать.

– Послушай, оставайся дома, – снова начал отец.

А он ответил на это:

– Не могу, татуся, не могу так просто не поехать и остаться…

Я была готова расплакаться.

– Это ведь армия. Война еще продолжается – надо ликвидировать банды… Если не вернусь из отпуска, придется мне отвечать. Я – солдат.

И пошел… Муж и старший сын молча проводили его. Вскочил он на грузовик. Я кричала ему вслед, но он не оглянулся. Наверное, не слышал. Было ему тогда пятнадцать лет…

А потом пришло это известие…

Не много я помню из того, что было дальше. Дорога в полк, стоявший во Вроцлаве. Прощальный залп…


Теофил Урняж
КАВАЛЕР КРЕСТА ХРАБРЫХ ПЛАЧЕТ

Колонны машин, тянувших за собой орудия, медленно продвигались лесными дорогами. Машины часто останавливались, и тогда из них выскакивали солдаты, оттаскивали валявшиеся на дороге стволы деревьев, засыпали вырытые окопы. А саперы тем временем разминировали многочисленные ловушки на дороге.

В который уже раз за эти дни 61-й зенитный артиллерийский полк вновь менял свое расположение, спеша на помощь пехотным частям, которым угрожали неожиданные фланговые удары больших немецких танковых групп. Уже, наверное, третьи сутки слышна была со всех сторон оглушительная артиллерийская канонада – признак того, что атакованные на марше дивизии и полки 2-й армии не дрогнули под этим внезапным ударом, что они сражаются, организуют повсюду круговую оборону. В этих боях зенитчики исполняли роль своеобразного противотанкового резерва. Они отражали не только атаки с воздуха, но были и там, где части пехоты или тыловые части не могли справиться с массированным ударом немецких танков. Артиллеристы направляли стволы своих зенитных орудий и прямой наводкой уничтожали десятки гитлеровских «тигров» и «пантер».

Сейчас 61-й полк, покоряя лесное бездорожье, спешил на новое место сражения.

В тылу, за колонной орудий, продвигались штабные машины. Сидевший рядом с водителем молоденький сержант взглянул на карту. Оказывается, они проехали уже больше половины пути. Осталось, значит, еще километров двадцать.

Дорога в этом месте выходила на небольшую поляну и опять пропадала в лесу. Машины впереди пошли быстрее. Перед ними на расстоянии, быть может, метров двадцати пяти, шла отмеченная красным крестом машина медсанбата. Впереди ехал грузовик подразделения связи. Санитарная машина была переполнена ранеными, поэтому санитарка, всеобщая любимица, ехала на этот раз со связистами, которые усадили ее на большой катушке кабеля.

– Что-то здесь, по-моему, слишком спокойно… – ворчал себе под нос водитель машины. – Я тебе говорю, сынок, мне это не нравится. Где все эти немцы? Помни, в случае чего выскакивай из машины – и к деревьям! Здесь нам негде укрыться…

Сержант пропустил мимо ушей это замечание. К «тыканью» он уже привык. Исполнилось ему шестнадцать лет, и был он самым молодым солдатом во всей 3-й дивизии. Нашивки сержанта значили здесь не много, поскольку большинство солдат в его полку были, по крайней мере, в два раза старше его, а водитель, с которым он сейчас ехал, был даже с сединой. Поэтому все говорили ему «сынок», и сержант Веслав Одовский вовсе на это не обижался. Зато считал, что обстрелян он получше многих солдат дивизии, и не любил, когда кто-нибудь проявлял о нем особую заботу. Тем не менее все, начиная от командира полка и кончая старшиной батареи, считали своей обязанностью оберегать его от опасности. Вот хотя бы сейчас: все едут себе спокойно в колонне, а водитель поучает именно его, сержанта, как надо себя вести, если их атакуют немцы. Во-первых, немцы не атакуют. Впереди ведь идет охранение, а следом – главные силы. Слишком большой это отряд, чтобы какая-нибудь группа гитлеровцев рискнула напасть на него. А во-вторых, сколько еще будут его считать здесь мальчиком, о котором всегда и всюду надо заботиться!..

Они доехали до середины поляны. Передние машины уже одна за другой исчезали за темной стеной леса. В этот момент шофер резко нажал на тормоз: прямо перед машиной взлетели фонтанчики земли и грязи.

– Немцы! К деревьям!

Только теперь они расслышали где-то в стороне треск автоматных очередей. Из машин прямо на ходу выскакивали солдаты и укрывались под деревьями. Веслав даже не помнил, как выскочил из кабины и бросился под ближайшее дерево.

Огляделся. На опустевшей поляне осталось лишь несколько машин: их большой штабной фургон, а перед ним санитарная машина и грузовик связистов…

Что это? На грузовике все еще сидит Наташа! Веслав видел ее несколько удивленное лицо и пряди волос, выбившиеся из-под берета. Почему она осталась там? Немецкие пули дырявили борта машин, не щадя и грузовика с красным крестом.

Когда перестрелка наконец затихла, все бросились к санитарной машине, где были оставлены раненые. К счастью, никто не пострадал. И тогда кто-то крикнул:

– Наташа!

На грузовике связистов в той же позе, неподвижная и бледная, все еще сидела Наташа. И не отвечала на крики солдат. Только сейчас все увидели, что в уголке ее рта застыла струйка крови.

Девушка была мертва…

Солдаты уложили Наташу, прикрыли одеялом, и машины тронулись дальше. Беззаботное настроение улетучилось.

«Наташа! – думал Веслав. – Почему? Почему именно эта молодая, любимая всеми девушка?»

– Война! – произнес седовласый водитель, будто читая мысли юноши. – А ты, сколько тебе лет и сколько уже повидал?! И еще немало увидишь, пока дойдем до Берлина…

3-я зенитная артиллерийская дивизия переживала горячие дни. Она отражала воздушные и танковые атаки немцев, ее подразделения постоянно находились в движении. Случалось, что на огневых позициях оставалось по пять – десять снарядов на орудие. Солдаты забыли, что такое отдых и сон. Шестнадцатилетний сержант старался не подать вида, что сильно устал. Когда требовалось, он сам садился за баранку грузовика и ехал за снарядами. Исполнял роль связного между штабом и батареей. Случалось, в сумерки или на рассвете уходил с разведчиками. Он всегда добровольно вызывался идти на задание и был безмерно счастлив, когда старшие по званию одобрительно говорили:

– Хорошо, сынок, иди!

Это были дни, когда никто в дивизии не щадил себя.

В тот день колонны двинулись в путь на рассвете, за ними выехали на новые позиции и штабные машины.

Сержант Веслав Одовский сидел, как обычно, рядом с водителем. В кузове, на горе ящиков с документами, – штабной писарь. Неожиданно забарахлил мотор. Пришлось съехать на обочину и пропустить остальные машины. Водитель, ругаясь, остановил машину и начал копаться в двигателе. Веслав стал помогать ему. Писарь тоже выбрался из машины.

Остановка затянулась. Маршевая колонна обошла их уже на добрый час пути, а они все еще стояли в поле, около леса. Вдруг над их головами засвистели пули.

Они схватили автоматы и залегли за машиной. Немцев, скрывавшихся среди деревьев, было по крайней мере человек двадцать. А у водителя, писаря и Веслава боеприпасов только то, что имелось в дисках автоматов. Запасные остались в машине, по которой непрерывно строчили немцы. Перебегая от дерева к дереву, они настойчиво приближались. И ничего удивительного. Им выпала немалая удача – штабная машина. А обороняющиеся были отрезаны от нее.

– Окно! – догадался Веслав. – Ведь есть же окно!

В квадратном фургоне сбоку было маленькое, узенькое оконце. Казалось, что никто не смог бы пролезть через него в машину.

– Один прикроет меня, – решил сержант, – а другой подсадит. Должно получиться!

Все это Веслав Одовский произнес решительно. Это было не простое дружеское предложение, а приказ командира подчиненным.

Поддерживаемый водителем, он выбил прикладом автомата стекло, затем протиснулся внутрь.

Минуту спустя из окошка полетели запасные диски.

Теперь у них было чем обороняться. Но надолго ли? Они берегли патроны. Очередями стреляли только в том случае, когда немцы подходили совсем близко.

Прошел час, может быть, два. Немцы высыпали из леса и бросились в атаку.

У обороняющихся кончились патроны.

– Документы! Документы в машине! – вспомнил писарь.

– Ничего, не волнуйся, последнюю очередь – в бензобак машины!

И в этот момент, когда казалось, что положение безвыходное, раздался стук пулемета, и с другой стороны леса прямо на напирающих гитлеровцев вылетел советский бронетранспортер. Немцы бросились бежать.

Сержант, водитель и писарь вместе с советскими солдатами, пришедшими им на помощь, осмотрели поле боя. Среди десятка убитых гитлеровцев один был в офицерском мундире. Советский лейтенант отстегнул у него кобуру с «вальтером».

– Кто у вас здесь командир? – спросил он польских солдат.

– Он! – Водитель и писарь одновременно показали на молоденького сержанта.

– Держи, доблестный командир! – улыбнулся лейтенант и протянул Веславу пистолет. – Это твой военный трофей. Ты его заслужил по праву…

Водитель бронетранспортера заглянул под капот их машины, а затем молча достал буксирный трос. Так на буксире и довезли их до самого штаба.

Два месяца спустя в солнечное июньское воскресенье на казарменном плацу состоялась торжественная церемония. В большом каре стояли все подразделения 3-й дивизии. Командир поблагодарил солдат за мужество, за солдатский труд, за вклад, внесенный ими в победу над гитлеровскими захватчиками. На покрытом красным сукном столе отливали золотом и серебром боевые награды.

Первой зачитали фамилию Одовского.

Перед строем всей дивизии командир прикрепил шестнадцатилетнему сержанту Крест Храбрых и крепко расцеловал юношу.

А у того впервые за многие месяцы в глазах стояли слезы. Слезы, которых он не стыдился, хотя все смотрели на него.

Он уже забыл об эпизоде со штабной машиной, за что он сегодня получил награду. Потому что и в полку, и в дивизии после этого произошло так много всего. Погибло столько его фронтовых друзей. Погиб и командир полка майор Прокофьев, который постоянно окружал его такой сердечной заботой. Майор находился на позициях одной из зенитных батарей, когда спикировавший гитлеровский самолет сбросил прямо на них связку гранат. Сержанта Одовского, самого молодого из подофицеров дивизии, в день похорон майора назначили командиром траурного эскорта.

Веслав стоял сейчас на утопающем в солнце и в море красно-белых флагов большом казарменном плацу с Крестом Храбрых на груди. От волнения сжимало горло. Все смотрели на него, а он не мог выдавить из себя ни одного слова.

– Ну, сынок! – подбодрил его командир дивизии.

– Во славу Родины, гражданин полковник! – произнес он наконец. Сделал, как полагается, поворот кругом и возвратился на свое место в строй…

Два дня спустя сержант артиллерии Веслав Одовский ехал в свой первый солдатский отпуск к матери, в Варшаву.

Переполненный поезд тащился невыносимо медленно. Есть время подумать. Вот уже год прошел с того дня, когда он тайком от матери сложил рюкзак и оставил на столе записку:

«Мамочка, я должен был так поступить. Иду туда, куда призывает меня Родина. Не сердись. Жди!»

Сколько же ему в ту пору было лет? Пятнадцать. А сейчас ему казалось, что он повзрослел за это время лет на десять.

Крадучись, выбрался он тогда из своей варшавской квартиры на Кошиковой улице без всякого, по существу, плана, не имея никакого адреса. В коротких штанишках, с набитым рюкзаком за плечами и с одной-единственной мыслью в голове: во что бы то ни стало попасть в какой-нибудь партизанский отряд. На вокзале он купил билет до Кельце.

Он выбрал этот город, потому что в Варшаве постоянно говорили о келецких лесах и о вооруженных отрядах, которые сражаются там с немцами. Но когда он приехал в Кельце, то не знал, что предпринять дальше.

До сих пор помнит он ту ночь, что провел в зале ожидания вокзала. Разбудила его воздушная тревога. Когда он проснулся, то обнаружил, что рюкзака нет. Кто-то вытащил его у него из-под головы. Тогда он разозлился. Притаился в темной нише и принялся ждать, И дождался. Через некоторое время он увидел мужчину, который шел с его рюкзаком к выходу. Веслав налетел на него, ударил в живот.

– Отдай!

Тот бросил рюкзак и убежал. Веслав до утра просидел на скамье. Больше не спал. Все смотрел: может быть, этот из партизанского отряда, а может, этот? Наконец подсел к группе сверстников.

– Хлопцы, – сказал он прямо, – я хочу в лес. Не знаете, куда идти, к кому?

Они посмотрели на него, на его рюкзак.

– Мы ничего такого не знаем, – пробормотал один из них. – Но если уж очень хочешь, то ищи. Поезжай в лес. Хотя бы в сторону Сташува.

И он поехал. Несколько часов трясся по узкоколейке в толчее и давке. На каждой станции выходил из вагона, осматривался по сторонам и вновь возвращался. Партизан не было. Он купил обратный билет в Кельце. Опять приглядывался к попутчикам. Один из них показался ему очень симпатичным. Но что делать? Подойти? Спросить?

Перед Кельце в вагоне возникла небольшая паника. Кто-то сказал, что на следующей станции жандармы будут у всех проверять документы. Веслав внимательно следил за молодым человеком. Видел, как тот побледнел и машинально схватился за карман.

«Он!» – подумал Веслав и решил не терять его из виду. До Кельце доехали спокойно. Молодой человек вышел вместе со всеми с вокзала, огляделся и свернул на темную улицу. Веслав Одовский шел за ним, не отставая. Так они дошли до самого предместья. Мужчина вошел в маленький домик с палисадником и закрыл за собой дверь. Веслав заметил, как в окне вспыхнул свет.

Он подождал немного, вошел в палисадник и тихо постучал в окно. Свет погас. Отодвинулась черная штора, и Веслав увидел в образовавшейся щели знакомое лицо человека из поезда.

– Впустите меня на минуту, – попросил он. – У меня к вам срочное дело. Очень срочное!

Минуту спустя он уже сидел в комнате и рассказывал о своих планах.

– Я ученик, из Варшавы. Вот мой ученический билет. А вот мое удостоверение личности. Пожалуйста, поверьте мне!..

Молодой человек был явно смущен и взволнован.

– Что мне с тобой делать, парень, – сказал он наконец. – Как бы не накликал ты на себя и на меня беды. Ничем я тебе не могу помочь. Дам только один совет: раз уж ты такой упрямый, поезжай туда, где был сегодня. Выйди на станции и иди лесом до ближайшей деревни. Спрашивай о Ендрусах. Может, и проводят тебя к ним. Но помни: мы с тобой никогда не разговаривали и вообще не знакомы. А теперь удирай, а то приближается комендантский час…

И вот опять ночлег на станции и скромная еда в буфете на последние гроши. Опять узкоколейка до Сташува. Потом пешком лесом до ближайшей деревни.

Он постучал в крайнюю хату:

– Хозяин, Ендрусов здесь не было? Мне их обязательно нужно найти.

– О каких еще Ендрусах ты спрашиваешь? – набросился на него хозяин. – Лучше не задавай глупых вопросов! Выметайся!..

– Но мне же правда нужно. Я из Варшавы. Мне даже не на что возвращаться. Я уже три дня их ищу.

Хозяин внимательно его оглядел:

– Слушай, парень. Если и были когда Ендрусы, то их уже давно здесь нет. Ушли, понимаешь? Иди к Оцесенкам, может, встретишь их там…

Паренек послушно зашагал дальше. В следующей деревне он только начал оглядываться по сторонам, как кто-то позвал его в избу. Как же он удивился, когда среди сидевших там мужчин увидел хозяина, с которым час назад разговаривал в соседней деревне.

Все мужчины были очень серьезны.

– Снимай-ка рюкзак, – сказал один из них. – Покажи, что у тебя там? И давай документы!..

Рюкзак был внимательно осмотрен. Документы тоже.

– Пока побудешь здесь, – сказал один из мужчин. – Переночуешь, а потом решим, что дальше делать.

Разбудил его шум голосов в другой комнате. Он ясно слышал голос хозяина, того, из соседней деревни:

– А я вам говорю, что это честный парень. Ученик из Варшавы. Он ищет нас, а как ему еще искать?

– Ладно, пусть спокойно выспится, а утром – в отряд! – произнес другой, зычный голос. – Позаботится о нем капитан Декан.

Веслав облегченно вздохнул. Попал туда, куда требовалось.

Вот так в деревне Оцесенки началась партизанская эпопея пятнадцатилетнего Веслава Одовского с Кошиковой улицы в Варшаве. В отряде ему торжественно вручили винтовку.

Отряд назывался «Грюнвальд». Командовал им майор Юзеф Собесяк (подпольная кличка Макс). Командиром батальона, в который определили Веслава Одовского, был капитан Декан.

Веслав был самым младшим в отряде. Партизаны, казавшиеся такими суровыми при первом знакомстве, теперь относились к «пареньку из Варшавы» с большой сердечностью. Они же научили его дисциплине.

Как это тогда произошло? Взял он потихоньку винтовку и горсть патронов и зашагал в лес, чтобы самостоятельно потренироваться в стрельбе. Ему казалось, что он отошел достаточно далеко, чтобы в партизанском лагере не слышно было выстрелов. Возвращался он довольный, так как стрельба, по его мнению, прошла на пятерку. Тем временем в лагере была объявлена тревога. Когда он вернулся, его повели к командиру батальона.

– Это ты стрелял?

Веслав не умел врать. Он покраснел, но боялся признаться.

– Я? Откуда? Я ничего не слышал…

– Покажи свою винтовку!

Командир понюхал ствол.

– Так! – сказал он. – Тревога отменяется! Это он поднял нас на ноги. Что с ним сделаем?

Все с упреком смотрели на парня. Он чувствовал себя, как пригвожденный к позорному столбу. Но его не выгнали из отряда. Дали ему три наряда вне очереди.

Так протекали первые партизанские дни Веслава Одовского. Учился владеть оружием, ходил в дозор. Когда партизаны отправлялись на очередную боевую операцию, он оставался в отряде. Пятнадцатилетнего парнишку из Варшавы явно оберегали.

– Придет и твое время, – говорили, – подожди.

Как он был горд, когда однажды послали его на разведку в Сташув!

– Пусть тебе не кажется, что это так уж неопасно, – сказал ему капитан Декан. – Поедешь без оружия и без документов. Смотри в оба, не напорись на патруль…

Задание Веслав выполнил успешно. Следующее было уже более боевым. Он должен был участвовать в освобождении заключенных. Проведение операции назначили на послеобеденное время. Около тюрьмы протекала речка, и часть охранников купалась там. Именно по ним в первую очередь партизаны открыли огонь. Но застать противника врасплох не удалось. Остальные охранники оказались вооруженными, а купавшиеся быстро выскочили из воды и укрылись за стенами тюрьмы. Завязалась перестрелка. Веслав, спрятавшись за деревом, старался целиться как можно точнее, но чувствовал, что весь дрожит от возбуждения.

В этом бою было убито несколько гитлеровцев, но и отряд понес потери. Освободить заключенных не удалось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю