Текст книги "Сыновья полков (Сборник рассказов)"

Автор книги: Войцех Козлович

Соавторы: Михаил Воевудзский,Теофил Урняж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

На следующий день Кшисек снова пошел в книжный магазин на Тарговой.

– Прошу пана, мне нужны карты…

– Какие? – посмотрев на мальчишку, спросил продавец.

– Все, – последовал ответ.

Продавец удивился:

– Все? А на что они тебе?

Тогда стоявший около Кшися мужчина произнес тихо, но решительно:

– Заверните, пан, все и ни о чем не спрашивайте.

Атлетический вид Гишпана произвел, видно, более сильное впечатление, чем слова. Карты они получили быстро, тщательно завернутые, без дальнейших вопросов. Ведь в такое время лучше было как можно меньше знать, и эта оккупационная правда не могла быть не известна продавцу варшавского книжного магазина…

Однако ни отец, ни Гишпан не забывали, что Адъютант все же оставался ребенком и что даже в период оккупации лето – время каникул. Тем более что деревня – это не только отдых, но и лучшее питание, и опасности меньше.

Когда Кшисек стал протестовать, отец сказал:

– Я говорю тебе это как твой командир, а не как отец. – А глаза его смеялись, когда он посмотрел на жену. – Яся, поедешь с ним как «охрана». – И когда мать Кшися хотела что-то возразить, он произнес шутливо: – Говорю тебе это тоже как твой командир…

И вот они поехали под Миньск. Но через несколько дней партизанский отряд ночью получил грузы, сброшенные с парашютами, и необходимо было об этом уведомить штаб и Гишпана.

– Я поеду! – сразу же заявил решительно Кшисек.

Был уже вечер, поэтому решили, что надо подождать утра. Когда на рассвете он согласно инструкции пришел к сапожнику Рокицкому, то застал там незнакомого мужчину.

– Ты живешь на Проховой? – спросил он Кшисека.

Мальчик посмотрел на товарища Рокицкого, но тот кивнул головой.

– Да, а что? – в свою очередь спросил Кшисек.

– В таком двухэтажном доме из красного кирпича, в стороне стоит? – допытывался незнакомец.

– Все так, но…

Мужчина посмотрел в глаза мальчика и сказал:

– В вашей квартире засада.

И тут вдруг Кшисек вспомнил тех типов с электростанции. Это было незадолго до выезда в деревню. Утром они постучали в квартиру.

– Проверяем проводку, – сказали они матери, однако больше интересовались планировкой квартиры. Один из них спросил как бы мимоходом:

– Другого выхода нет?

Других дверей не было. Когда утром, в четверг 22 июля, гестаповцы ворвались в квартиру Рейша, там был только Гишпан. Рейша не застали, потому что он уже ушел на завод. Домбровский спал. Он даже не успел сунуть руку под подушку и выхватить пистолет. Гишпана посадили в машину и поехали к заводу «Ситко».

Рейш как раз вышел в проходную: кто-то предупредил его, что поблизости видел машину гестапо. К нему подошел человек в штатском, спросил:

– Пан Рейш?

В вопросе звучала уверенность, видимо, уже было известно, как он выглядит.

В машине, в надвинутой на глаза кепке, уже ждал Гишпан, с замкнутыми наручниками. Оба потом встретились еще раз в тюрьме Павяк. Последний раз…

Отца Кшися увезли в гестапо на аллею Шуха. Допросы в застенках гестапо, долгое ожидание следствия в известном печальной славой «трамвае» – лавках, установленных одна за другой. Без слов, без движения. Только наедине с собственным страхом, с собственной слабостью. С криком истязаемых за стеной. С отзвуками ударов, которые вскоре предстояло испытать на себе.

…Они потом пошли вместе на аллею Шуха. Это было уже после войны. Отец все перенес в застенках Освенцима и Доры. Кшисек дождался освобождения в деревне. За свое военное детство он получил Крест Храбрых. Но он спрятал его в ящик. Все же неудобно было носить его семикласснику.

После окончания школы Кшись Рейш начал работать, а затем его призвали в армию. Службу закончил в звании капитана. Сейчас работает в горстрое Варшава-Сьрудмесьце. У него три сына: Кшись, Януш и Роберт.

Теофил Урняж
МАЛЫЙ КИЛИНЬСКИЙ ИДЕТ НА ВОЙНУ

Улица Виленьска в правобережном районе Варшавы – Праге. Рядом с паутиной железнодорожных путей тянутся склады, мастерские, штабеля лесоматериалов, длинные ряды уложенных четырехугольниками шпал. Достаточно пролезть с улицы через дырку в заборе, и ты уже совсем в другом мире, где много разных закоулков и потайных мест. Для детей из железнодорожных бараков эта территория была всегда местом для любимых игр. Да и теперь, когда склады охранялись вооруженными баншутцами – железнодорожными охранниками, мальчишки не обращали на это внимания и, как и прежде, ходили сюда играть в прятки и другие игры. Здесь назначали также встречи самые молодые подпольщики – пражские харцеры.

– Эй, Малый Килиньский! Куда так бежишь? – кричит кто-то из железнодорожников маленькому, щуплому мальчишке в коротких штанишках и в старой, вылинявшей харцерской блузе. – Что, в футбол сегодня играете?..

– Нет, у нас другие дела, поважнее! – отвечает парнишка и исчезает в дыре забора.

– Видал, какой шустрый! – говорит железнодорожник своему коллеге. – Не иначе как харцерское собрание у них. Хорошие у нас дети. Мой тоже харцер и тоже такой же горячий. Наша Польша не погибнет, если у нас такие дети. А этот – малый сын Михала Цацко. Ты не знаешь Михала? Он машинист. Не так давно заявился на работе, а до сих пор с сентября скрывался. Свой мужик. До войны работал в Гдыне, а в войну, кажется, водил бронепоезд. Если бы ты знал, какие интересные люди у него бывают! А как он люто ненавидит немцев!

Солидарна железнодорожная братия. Солидарна и патриотична. Почти у каждой семьи, живущей в бараках на Виленьской, были свои традиции, которыми она гордилась. А сейчас всех соединяла общая ненависть к оккупантам. Почти каждый железнодорожник участвовал в подпольном движении. И их дети также ненавидели немецкие мундиры и издалека плевались, завидев жандармов, немецких железнодорожников и баншутцев. У этих детей тоже была своя организация – харцерство. Почти все ребята с Виленьской входили в нелегальные харцерские дружины, что было заслугой прежде всего учителей школы № 48 на улице Ковельской.

Тадеку Цацко шел одиннадцатый год, он учился в четвертом классе и был в этой школе новичком. Классным руководителем была страстная деятельница харцерского движения пани Задарновская. Она не могла не обратить внимания на живого как ртуть мальчика, бегающего чаще всего в вылинявшей харцерской форме, которую он получил от матери еще до войны. Однажды учительница, желая узнать о нем побольше, спросила его о родителях.

– Мой отец железнодорожник. Он машинист. А дедушка был варшавским сапожником и участвовал в восстании 1863 года, – с гордостью произнес он заученным голосом. – Он был почти такой же храбрый, как когда-то Килиньский[5]5
  Килиньский Ян (1760–1819) – один из видных участников польского освободительного движения 1794 года под руководством Тадеуша Костюшко. Мастер сапожного дела. Играл видную роль в подготовке и проведении восстания в Варшаве 17 апреля 1794 года, приведшего к изгнанию из Варшавы царских войск и реакционных польских властей. Был назначен Тадеушем Костюшко командиром полка варшавян-добровольцев. После подавления восстания находился в заключении в Петропавловской крепости, был освобожден в 1796 году вместе с Костюшко. – Прим. ред.


[Закрыть]!.. Я тоже таким буду!..

С тех пор и прозвали Тадека Цацко Малый Килиньский, за что парнишка ничуть не обижался. Напротив, он воспринял это как свою подпольную кличку, правда, немного неудобную – ведь все на Виленьской только так его и зовут. Но какая опасность могла грозить одиннадцатилетнему мальчишке? Никто же все это не воспринимает всерьез. Тем более отец. Однако случалось иногда, что нужно было куда-то доставить донесение или забрать какой-нибудь пакет или сверток. Посылать маленького мальчика по таким делам представлялось наименее опасным. Да и в самом деле, кто обратит на него внимание? Тадек выполнял эти поручения охотно, но все чаще задумывался: почему в таких случаях отец запрещал ему называть имена, а приказывал произносить какое-то слово, которое часто меняется?

Однажды любопытство взяло верх. Он притащил сверток из самого центра города, но так как дома никого не было, он развязал шнурок, и на пол посыпались газеты и информационные бюллетени. Собрать он их не успел – вернулся отец, а с ним какой-то незнакомый мужчина.

Отец сильно рассердился:

– Как вообще ты мог это трогать? Кто тебе разрешил? Да ты знаешь, чем это мне могло грозить?

Мальчик расплакался:

– А как ты мог меня посылать за такими вещами и не предупредить, за чем я еду? А если бы этот сверток развернулся на улице? А если бы какой-нибудь жандарм меня остановил и захотел посмотреть, что я везу? Тогда что? Привел бы жандармов домой, да?

Михал Цацко был поражен. Он не ожидал услышать таких слов, которые свидетельствовали о том, что его мальчуган вовсе не такой уж ребенок, каким он его считал.

И тогда в разговор вступил незнакомец. Он подошел к мальчику и обнял его.

– Ты ведь харцер, правда? Значит, можно тебе доверять. Сам понимаешь, что каждый поляк ничего так сильно не жаждет, как жить на свободной родине. Поэтому поляки выступают на борьбу с оккупантами. Твой отец тоже член подпольной польской организации и выполняет ее задания. Думаю, что и для вас, харцеров, там найдется место. Вы можете нам помочь, при условии, что будете действовать обдуманно, осторожно, всегда только в соответствии с приказом, никогда самовольно. Помни также, что нужно уметь молчать, даже в кругу своих самых близких друзей. Ты подойдешь нам как связной. Будешь выполнять ту же работу, какую делал до сих пор, но осмысленно, стало быть, еще более осторожно. Хочешь для нас работать?

– Хочу!

– Тогда как член организации примешь торжественную клятву. Отец тебе скажет, когда это будет…

Это был, как узнал позже Тадек, профессор Грабовский (подпольная кличка Град), один из командиров отца.

Принятие клятвы прошло очень торжественно 7 февраля 1940 года. Присутствовали при этом профессор Грабовский и харцмистр Ковальский, один из организаторов харцерского движения. Для мальчика, которому только в сентябре исполнилось одиннадцать лет, это было большое, незабываемое событие.

Это был одновременно первый шаг по пути, который через несколько лет приведет его, уже как солдата регулярной армии, к Берлину.

Оккупированная Варшава. Серая и неулыбающаяся. Каски жандармов. Обыски. Облавы. Аресты. По городу с воем носятся полицейские машины. Из уст в уста передаются вести о страшных пытках в застенках гестапо на аллее Шуха, о тюрьме Павяк, об истязаниях в Пальмирах.

Никто не обращал внимания на маленького мальчугана в коротких штанишках, который со школьным ранцем за спиной отмеривал многие километры. А Малый Килиньский путешествовал из-за Вислы, из Праги, до самой Мокотовской, где в подвале одной прачечной и красильни помещалась тайная типография, наполнял свой ранец газетами и бюллетенями и снова возвращался в Прагу. Потом стучал во многие знакомые двери, говорил пароль, отдавал прессу. В это время он постоянно бывал у Ковальского, который жил на углу Виленьской и Тарговой. Посещал он также и харцмистра Ежи Даргеля, квартира которого находилась у слияния Сталёвой и Конопацкой улиц. Эти посещения участились с 1941 года, когда Тадек, уже двенадцатилетний, становится командиром отряда харцеров и вместе со своей дружиной начинает принимать участие в так называемой акции малого саботажа.

В районе улиц Виленьской, Сталёвой и 11 Ноября паренек уже знал каждый двор, каждый закоулок. Он и харцеры из его дружины рисовали здесь мелом на стенах домов виселицу с повешенной на ней свастикой и писали так бесившие немцев слова: «Гитлер капут!» Это их детские руки писали призыв: «Отомстим за Павяк!» – и выводили знак якоря – символ борющейся Польши. Это они на перекрестках улиц и трамвайных остановках предостерегали прохожих: «Там облава!..»

Однажды жители Сталёвой, Конопацкой, Виленьской и даже 11 Ноября, где находились большие немецкие казармы, выйдя утром на улицу, увидели свисающие с трамвайных проводов бело-красные флаги. В их сердца вселилась надежда, а лица осветились улыбкой. Кто развесил эти флаги? Конечно же это сделали ребята из отряда Малого Килиньского.

Наступил новый этап в жизни Тадека. Боевая подготовка. Осталось тайной Малого Килиньского, как и кого ему удалось убедить, что и он должен принять участие вместе со старшими харцерами в этом обучении. Его товарищами по группе были Юрек Хабер, Зигмунт Яблоньский, Витек Плодзишевский и связной железнодорожного батальона в Одолянах Тадеуш Русек. Они собирались на разных квартирах, где проводились теоретические занятия, а на строевую подготовку и полевые учения выезжали чаще всего в лес под Зелёнкой.

Произошло и первое знакомство с оружием и осознание того, что оно так необходимо организации. Каждый задался вопросом, не могли бы они, харцеры, помочь добывать его.

Случай представился совершенно случайно. Отец привел состав из Лодзи и возился около своего паровоза, а Тадек и его товарищи просто так, из любопытства, шатались вдоль вагонов.

– Хлопцы, помогите нам!

Они оглянулись. Никого.

– Помогите нам, мы сбежали из эшелона.

Только теперь они поняли, что кто-то зовет их из-под вагона.

– Можете выходить, здесь вам ничто не грозит.

Это были две совсем юные девушки, грязные, насмерть перепуганные.

– Идите скорее под колонку, умойтесь, – сказал Малый Килиньский, – а то если вас в таком виде заметит какой-нибудь баншутц или немецкий железнодорожник…

Они проводили девушек, помогли им привести себя в порядок. Им было по пятнадцать лет. Немцы забрали их из деревни и отправили в рейх. Ночью девчонки убежали и спрятались под вагонами. Они страшно боялись, потому что на соседнем пути стояли вагоны, в которые немцы грузили оружие. И вот только теперь страх отпустил их… Обе были очень голодны, без гроша в кармане.

Тадека что-то подтолкнуло: в вагонах оружие и нет охраны!.. Если бы сейчас!..

– Мы поможем вам, обязательно поможем, но вы покажите те вагоны с оружием.

Девушки без труда отыскали их. Малый Килиньский отметил вагоны куском мела и побежал к отцу.

Девчат отвели к железнодорожникам, которые обещали их накормить и посадить в свой поезд, чтобы они смогли побыстрее вернуться домой. Тем временем Тадек рассказал отцу о вагонах с оружием и боеприпасами. Там до сих пор не был поставлен часовой. Может, попробовать выкрасть немного оружия?..

– Никогда нельзя делать ничего самовольно, сынок! – сказал отец. – И тем более ничего нельзя делать поспешно. Это не дело для твоих харцеров. Ведь вы же как хотите это сделать? Распломбировать вагоны и вынести оружие, здесь, на глазах у всех? Оставьте это нам. Может, и правда что-нибудь получится…

Отец записал номера вагонов, проверил их паспорта и куда-то побежал. Вернулся он, наверное, через час, явно довольный тем, что сделал. Много не говорил. Но все-таки Тадек узнал от него, что вагоны перегонят и подцепят к эшелону, который будет формироваться, и что железнодорожники на сортировочной горке постараются «по ошибке» направить эти два вагона на другой путь. И если удастся где-нибудь раздобыть грузовик, то тогда, может…

– Собери самых надежных харцеров, расставим их на постах наблюдения. Когда и где, скажу потом.

Операция прошла очень удачно. Из какой-то мастерской, где были свои люди, подъехал «одолженный» грузовик с военными знаками на бортах. Участники операции были переодеты в немецкую форму. Вагоны, отведенные на боковую ветку, почти наполовину опорожнили, а оружие развезли по мелинам на Ратушевой и других улицах Праги.

Все закончилось благополучно. Но вечером на квартиру Цацко прибежал кто-то с тревожной вестью: организации грозит опасность! Шофер после полных напряжения часов так перенервничал, что, отогнав грузовик в мастерскую, оставил в кабине листок бумаги со схемой всех мелин в Праге, куда развезли ящики с оружием и боеприпасами. Но, когда он это заметил, мастерская уже была закрыта, а у ворот стоял охранник с автоматом. Что делать? Этот документ надо было любой ценой заполучить обратно!..

– Я пойду! – добровольно вызвался Малый Килиньский. – У меня в этой мастерской есть товарищ, Зенек Весоловский…

Через дыру в заборе он пробрался во двор мастерской и замер от неожиданности. В кабине машины сидел охранник. К счастью, оказалось, что в одной руке он держит кусок колбасы, а в другой – бутылку водки.

Малый Килиньский сделал самое невинное лицо и постучал в кабину.

– Тебе чего тут надо?

– Я так давно не ел колбасы, может, паи охранник даст немножко попробовать?..

Уже захмелевший немец позвал парнишку в кабину и угостил его колбасой. А когда он снова приложился к бутылке, Малый Килиньский потихоньку вытащил из-за спинки сиденья этот проклятый листок. Он еще лежал там!

За спасение такого важного документа Тадеку Цацко вскоре присвоили звание капрала. Тогда ему было тринадцать лет.

Тринадцать лет, а мир, обозначенный улицами Виленьской, Ратушовой, 11 Ноября, Сталёвой и Радзыминьской, уже стал казаться ему слишком тесным. Теперь его можно было встретить за пределами Варшавы и Праги, чаще всего – в поездах на линии Варшава – Миньск-Мазовецки. Он перевозил подпольную прессу, а иногда – оружие. В Миньске у него было где остановиться: здесь жил его дядя, брат отца, а также один из активнейших деятелей подполья в этом районе двоюродный брат Тадека, сын тетки, Роман Жак. Организационно он входил в Армию Крайову, однако сотрудничал также с молодежью Гвардии Людовой, которой в районе Миньска-Мазовецкого руководил Янек Налязек. Одним из проявлений этого сотрудничества являлась помощь советским пленным, заключенным в большом лагере под Миньском-Мазовецким.

Эта помощь не ограничивалась лишь передачей пленным через проволочную ограду еды и лекарств. Организовывались также побеги из лагеря, переброска советских офицеров и солдат в леса, в партизанские отряды. Все это было связано с огромным риском. Для переброски пленных в лес привлекалось много молодежи Миньска, и не только молодежь.

– Поможешь нам? – спросил как-то Малого Килиньского Роман Жак.

Тринадцатилетний капрал сразу загорелся – ему не терпелось принять участие в таких делах, где бы он мог проявить свои способности и сообразительность. Он знал уже на память место, где находится лагерь советских военнопленных, каждый подход, каждую тропку в болотистой местности. Ему, конечно, было легче, чем взрослому, подобраться к проволочной ограде.

Железнодорожный полустанок Стоядла находился ближе всего к лагерю. Сразу же за длинным земляным валом тянулись болота, на которые раз в день пленные вывозили из лагеря нечистоты. Лагерное начальство запретило использовать для этой цели лошадей. В повозки впрягались люди. Истощенные оборванные пленные, подгоняемые охранниками, с огромным напряжением тащили эти повозки, потом снимали с них побеленные известкой ящики или бочки с нечистотами и выбрасывали их на свалку. Эти выходы за пределы лагеря давали пленным еще один шанс для побега. В лагере действовала организация, которая, в частности, занималась и переброской людей в партизанские отряды. Беглеца прятали в ящике с мусором или в бочке с нечистотами и вывозили на болото. Затем кто-нибудь отвлекал внимание охранников – и прыжок в ближайшие заросли, затем ожидание, пока повозки в сопровождении охранников возвратятся в лагерь, а за беглецом явится кто-нибудь из подпольщиков.

Не раз в это время Малый Килиньский получал от Романа Жака подобные задания:

– Сегодня будь в Стоядлах. Отведешь человека вот по этому адресу…

И он шел. Никто его не спрашивал, боится он или нет, хотя каждый раз ему было тревожно. Он садился на насыпи, делая вид, что его интересуют только проходящие мимо поезда, а сам внимательно следил за тем, что делается на болотах.

Он дожидался, пока лагерная команда потащит назад порожние повозки. Только потом знакомыми тропками подкрадывался поближе, свистел, ждал отзыва и показывал беглецу дорогу. Тадек подходил к нему лишь с другой стороны вала и провожал его туда, где их уже ожидали: в дом одной из польских семей. Здесь хозяева отмывали и кормили убежавшего, давали ему возможность отдохнуть. Через несколько дней кто-либо другой из организации или опять Малый Килиньский приходил в этот дом за советским товарищем, уже переодетым в гражданскую одежду. Потом его провожали на железнодорожную станцию, где Роман Жак определял, каким поездом и куда нужно доставить беглеца. Они садились в вагон и ехали до Варшавы, а там советского товарища принимали железнодорожники из организации и отправляли его дальше, в направлении на Тлущ и Воломин. Осуществлялась также переброска к Седльце, организовывавшаяся в основном вместе с партизанами Гвардии Людовой.

Для тринадцатилетнего Тадека все это имело оттенок большого приключения. Но не только приключения. В этом было также чувство долга, удовлетворения от того, что он помогал другим, спасал жизнь людям.

Именно чувство долга приказало ему через несколько месяцев добровольно вызваться спасать евреев из пылавшего варшавского гетто.

В доме на улице Окоповой был проход через подвалы на территорию гетто. Маленький худощавый мальчик в коротких штанишках выводил оттуда группы евреев и провожал их на Западный вокзал. В Одолянах работал ближайший товарищ Малого Килиньского Тадек Русек. Он принимал спасенных из гетто, укрывал их, а железнодорожники организовывали переброску бежавших в сторону Малкини или Седльце…

Шел 1943 год. Малому Килиньскому исполнилось всего четырнадцать лет, но ему казалось, что он и его товарищи могли бы делать в организации намного больше.

Через знакомую дыру в заборе они часто пробирались на территорию станционных складов, устраивались в одном из своих укрытий и советовались. В голову им приходило сотни замыслов.

– А что, если сделать налет и разоружить несколько немецких солдат, чтобы они не чувствовали себя так спокойно на варшавских улицах?

– А если поджечь цистерну с горючим?

– А может, почистить немецкие склады со снаряжением для фронта?

– Неплохо бы раздобыть немного тротила и подорвать паровозное депо.

Малый Килиньский докладывал об этих планах старшим, но всякий раз слышал один и тот же ответ: в организации должна быть железная дисциплина, нельзя провоцировать немцев, любые самовольные действия категорически запрещаются, стоять в готовности с оружием у ноги, ждать приказов!

Ждать! Сколько же можно ждать?

Подобные вопросы задавали себе в то время многие парни из Армии Крайовой. Молодежь рвалась в бой, жаждала проводить диверсии, хотела истреблять немцев в тылу, деятельно участвовать в ведущейся борьбе, мстить врагу за тысячи убитых мужчин, женщин и детей, сражаться с оружием в руках! К тому же в стране все громче говорили о смелых боевых операциях Гвардии Людовой. А для них почему-то был один приказ: «Стоять с оружием у ноги!»

Но ни Малый Килиньский, ни его товарищи из Армии Крайовой тогда, разумеется, не ориентировались в обстановке и не понимали, что скрывалось за этим приказом. Откуда они могли знать, что в то время как на советско-германском фронте решались судьбы войны и, следовательно, будущее Польши, ослепленная антикоммунизмом польская реакция решила сдерживать рост движения Сопротивления в тылу врага, чтобы «не помогать Советам». Разве могли эти парни допустить мысль, что реакционное окружение польского буржуазного эмигрантского правительства в Лондоне уже видело для себя опасность со стороны поднимающихся на вооруженную борьбу польских народных масс под руководством польских коммунистов и поэтому стремилось изолировать отряды Армии Крайовой от всех радикальных рабочих и народных группировок, навязывая им слепое повиновение? Откуда эти парни могли знать, что польская реакция в своих политических концепциях отводила Армии Крайовой особую роль, что она хотела сохранить эти хорошо обученные отряды для решающей внутренней борьбы за власть в стране…

Этот приказ «стоять с оружием у ноги» вызвал в рядах Армии Крайовой такое возмущение, что его пришлось исправить: было разрешено вести так называемую ограниченную борьбу. Однако многие патриоты, рвавшиеся в бой, покидали ряды Армии Крайовой. Наиболее сознательные шли в отряды Гвардии Людовой. Другие становились членами иных подпольных военных организаций, которые стояли за более радикальную программу ведения борьбы. Программа – это звучало слишком сильно. Редко кто из молодых парней интересовался тогда программными основами организаций. Их привлекали конкретные действия, борьба с гитлеровцами.

Вот поэтому и Малый Килиньский и его товарищи из бараков на Виленьской улице в 1943 году стали членами другой организации. Кто-то им сказал, что в Праге создается Военный корпус службы безопасности, что там формируется целая подпольная дивизия. Это их устраивало. И когда узнали, что предстоят конкретные действия, больше не сомневались.

Их собрания носили теперь иной характер. Они уже получили задание: добыть для организации как можно больше медикаментов и перевязочных материалов. Собравшись в своем укрытии, они стали обсуждать план операции: в здании железнодорожной дирекции находилась немецкая аптека. В нее можно было проникнуть. Там работала мать Юрека Мишталевича. Юрек должен был раздобыть через нее план здания и узнать, где хранятся лекарства…

Несколько дней спустя, в одну из ночей, ребята через окно в подвале проникли в котельную, прошли через все подвалы здания, проскочили по одному мимо двери помещения, где находился целый взвод жандармов, и нашли склад аптеки. Отсюда они по ночам стали выносить медикаменты и перевязочные материалы.

– Нужно раздобыть для организации мундиры, консервы и другие вещи, – предложил на очередной встрече Малый Килиньский. – Может, сделать налет на склады на Ратушовой?

Сказано – сделано. Малый Килиньский пробирался на территорию складов, залезал в кузов груженой машины и прятался за картонными коробками. Когда грузовик отъезжал от складов, его уже ожидали на дороге товарищи Тадека. Он выбрасывал из кузова одну, вторую, третью коробку, потом выпрыгивал из грузовика. Друзья подбирали коробки и увозили их.

Эту охоту на немецкие машины с грузом ребята повторяли несколько дней. Правда, не всегда с одинаковым успехом. Несколько раз попадались коробки с формой, а однажды… одни шнурки для ботинок.

Август 1944 года. Варшава в огне восстания. Прага тоже вступила в борьбу. И, хотя сопротивление повстанцев в Праге было сломлено в течение нескольких дней, молодежь в эти дни вписала много прекрасных страниц в книгу мужества, героизма, самопожертвования польского народа.

Малому Килиньскому в это время было уже почти пятнадцать лет, но он продолжал бегать в коротких харцерских штанишках. Его назначили командиром отделения связных при штабе восстания. Он подчинялся непосредственно Яну Мишталевичу (по кличке Знич), отцу своего лучшего друга Юрека, того самого, с которым он забирался в склады аптеки и с которым они не раз очищали немецкие грузовики. На пасху Юрек бросил у костела святого Флориана петарды. Его чуть не схватили жандармы, он бросился бежать и попал под трамвай. С того дня его правая рука бессильно повисла, владеть ею он уже не мог. Правда, он научился стрелять левой. Но в Праге ему уже опасно было оставаться, и отец отправил его из Варшавы.

Так Малый Килиньский лишился своего верного Юрека, но и те ребята, которые остались в отделении, были замечательные: Рысек Сасин, Зигмуит Яблоньский, Юрек Хабер…

Этих юных солдат никто не посылал, разумеется, непосредственно в пекло боя, но задачи связного были тоже очень ответственные и опасные. После первых ожесточенных схваток, которые почти повсюду в Праге кончились неудачей, немцы овладели всеми улицами. Патрули без предупреждения стреляли в каждого прохожего. Все же для раненых повстанцев удалось организовать несколько временных госпиталей. Один из них находился у слияния улиц Сьродковой и Сталёвой, другой – в железнодорожных бараках у Тархоминьской улицы. В эти госпитали необходимо было ежедневно доставлять еду, хлеб, медикаменты. А кто мог более ловко проскочить туда под носом у немецких патрулей, как не мальчишки! И вот Тадек Цацко и ребята из отделения связных, нагруженные сумками с хлебом и тяжелыми термосами с супом, каждый день пробирались от ворот к воротам, от перекрестка к перекрестку и доставляли все необходимое для госпиталей. Пекарня, правда, находилась поблизости, на улице Сьродковой, а вот за супом приходилось ходить до самой Тарговой.

Несколько дней спустя Знич приказал им отправиться к Саской Кемпе (Саксонскому парку) – на берегу Вислы еще продолжала держаться группа пражских повстанцев. В том месте, где сейчас находится пристань, организовали пункт переправы. Отсюда группы повстанцев переправлялись на лодках через Вислу в Варшаву. Сюда, на эту полоску берега Вислы, пробирались уцелевшие повстанцы. Все улицы Праги были блокированы, но нашлись проводники, в основном из числа водопроводчиков и рабочих городской канализации, которые вели людей по подземным каналам даже с далекого Грохува. Выход наверх был на улице Сераковского. Здесь повстанцев принимали Малый Килиньский и его товарищи и отводили их безопасными путями к Саксонскому парку.

Еще один такой же пункт находился на территории зоологического сада. Сюда собиралась повстанческая молодежь из северных районов Праги.

Стояла ночь. На противоположный берег Вислы отправлялась очередная группа пражских повстанцев. Переплыть на лодках через Вислу – это была всего лишь половина грозившей им опасности. Надо было еще знать все проходы на другом берегу и, минуя немецкие посты, добраться до указанного пункта сбора. А кто лучше мог провести людей через все эти привисленские закоулки, как не харцеры!

– Пойдешь? – спросил Малого Килиньского командир переправы. – Пункт сбора в госпитале Красного Креста в Сольце, но к берегу пристанете у Кемпы-Черняковской, потому что на мосту немцы…

– Так точно! Пойду!

Перед этим он успел узнать у других проводников о наиболее безопасных проходах, которые, впрочем, знал на память. Ведь сколько раз ходил он с ребятами к Висле!..

Лодки плыли медленно, огибая песчаные отмели. Там, где течение было быстрым, гребцы с трудом работали веслами, стараясь не спуститься вниз по реке, к мостам. Вот показалась и Кемпа-Черняковска. Отсюда лодки поплыли обратно. А дальше группу повел Тадек. Он шел впереди бесшумно, как кошка.

Группа миновала какие-то дворы, свалки мусора, перегороженные улочки, прошла под виадуком моста Понятовского. И вот конечная цель – госпиталь. Малый Килиньский доложил капитану, что привел группу повстанцев из Праги. Капитан улыбнулся, сердечно поприветствовал его, крепко пожал руку. Его лицо показалось Тадеку знакомым. Ну конечно, этот капитан тоже был жителем Праги…

– А как же ты вернешься?

– Как-нибудь доберусь!

Это «как-нибудь» совсем не так просто выглядело. Лодки, которая бы его перевезла на пражский берег, не было. К тому же ему предстояло возвращаться совершенно одному. Он выбрал кратчайший путь. В темноте прокрался к железнодорожному мосту и, прячась в тени от «быков», где вброд, где вплавь, добрался до пражского берега Вислы. Вышел из воды, поднялся к зоологическому саду, долго отдыхал. Лишь тогда он почувствовал, как сильно устал. Но приближался рассвет, надо было идти дальше…