Текст книги "Наши танки дойдут до Ла-Манша!"

Автор книги: Владислав Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Перелёт наш прошёл не без осложнений, над Среднерусской возвышенностью у нас остановился левый крайний мотор, но непоколебимый Ремизюк всё-таки довёл машину до уцелевшей полосы под Бугурусланом (координаты этой ВПП нам сообщили по радио) и благополучно посадил её на последних литрах горючего. Начальство потом думало даже наладить регулярное авиасообщение с Англией, да всё время для этого не было ни подходящих машин, ни, что самое главное, топлива. Кстати, Ремизюк стал большим человеком в наших нынешних, если их так можно назвать, «ВВС».

А я и мои люди с момента того героического перелёта считались незаменимыми специалистами по разведке и выживанию.

Наша нынешняя разведка проводилась, что называется, «методом научного тыка».

Вроде бы, по всем признакам, в окрестностях моего родного Краснобельска не должно было находиться никаких неизвестных правительственных убежищ или, к примеру, неучтённых складов Госрезерва или Мобзапаса. То, что находилось непосредственно в Краснобельске и на его окраинах, было уничтожено сразу же, вместе с городом. Крупный правительственный бункерный комплекс «Пятигорье», находившийся километрах в 160 юго-восточнее Краснобельска, тоже качественно накрыли первым ударом, вместе со всеми обитателями, а прочие запасы, которые каким-то образом всё-таки уцелели, уже давно были оприходованы и учтены. Либо, как вариант, были промотаны и растащены, если попали не в те руки.

Казалось бы, что могло измениться после Длинной зимы и почти двух прошедших с момента её окончания лет? Но нет. Один из наших штабных умников, подполковник Белоканов, вдруг нашёл (точнее, это не он нашёл, разведчики сдуру притащили из очередного рейда за периметр – обнаружили ржавый штабной БТР с несколькими человеческими костяками внутри, кроме которых в нём был ещё и портфель с документами) довоенную карту какого-то управления Спецстроя, на которой, километрах в двухстах от бывшего Краснобельска и в семидесяти с небольшим от нашего ближнего «Форпоста № 7» оказался обозначен, с пометкой «законсервирован с 1979 г.», некий, вроде бы правительственный подземный объект. Никаких подробностей об объекте не было, только на карте была пометка «код 291116». Штабные сочли, что это входной код, на случай если там стоит шифровой замок. Мои аргументы о том, что, если замок электрический и энергии там наверняка нет, вход почти наверняка придётся взрывать, а это та ещё головная боль, услышан не был.

Более того, контрразведка начала проверять эту информацию (то есть трясти как грушу кого попало из числа тех, кто мог хоть что-то знать, видеть или слышать, так, как они это умеют). В итоге нашли пару свидетелей, которые после традиционных угроз и лёгкого мордобоя поведали о том, что в самом начале Длинной Зимы они видели ехавшие куда-то «в том направлении» военные машины и вроде бы даже слышали долгую автоматную стрельбу примерно в «том месте». На вопрос – почему не пошли и не проверили, свидетели ответили, что им даже такая жалкая жизнь ещё не опротивела. А там, где стреляют, сейчас обычно валят всех подряд, без разбору.

В общем, по мысли начальства выходило, что где-то там, в обозначенном на найденной в треклятом ржавом БТРе карте месте, действительно находится нечто, заинтересовавшее в самом начале заварушки каких-то военных. При этом что именно там могло находиться, никто не представлял и даже не предполагал, поскольку ни на одной другой карте (армейской, КГБэшной, Гражданской обороны, ВВС/ПВО) никаких военных и даже промышленных объектов в этом месте не было обозначено. Опять-таки, если это действительно некий бункер и там в начале Длинной Зимы разместилась какая-то воинская часть, она непременно должна была дать о себе знать по радио или ещё как. В конце концов, патрули они вокруг себя должны были посылать или нет? Но, увы, по всем признакам район был абсолютно мёртвый, ближайшие к предполагаемому объекту деревни и посёлки вымерли ещё Длинной Зимой, а случайные представители рода хомо сапиенс, иногда проходившие через эти места, не встречали по пути вообще никого и ничего.

Но начальству же по любому поводу свербит в заднем проходе – обязательно надо проверить полученную информацию. С транспортом и топливом сейчас хоть и не полный, но завал, поэтому переть на рожон никто никому не позволяет, тем более что у нас отродясь не было никаких разведданных о состоянии дорог и мостов в том районе. А от ближайшей дороги, где относительно регулярно курсируют наш транспорт и механизированные патрули, до обозначенного на карте места было километров сорок пять, не меньше.

Это значило, что для начала предстояло выдвижение к объекту малой пешей разведгруппой, с непременным обследованием дорог и прочего. Если разведчики находят там нечто интересное сообщают об этом в штаб по рации, после чего к ним выезжает мехпатруль. Если же нет разведгруппа просто возвращается назад тем же самым пешим дралом, а добытые сведения о районе вполне окупят затраты на это очень сомнительное мероприятие. Старшим группы начальник гарнизона «Форпоста № 7» полковник Тузилов назначил меня как «Опытного и местного», хотя я и отбрыкивался от этого назначения как мог.

В итоге вышли вчетвером, я и со мной трое бойцов – радист ефрейтор Солдатов и два рядовых, Зиянчурин и Палкин. Все трое были из молодняка и кроме караульной службы ничего не видели.

Солдатов ещё кое-как умел работать на рации, да и стрелять его вроде бы научили (я лично пару раз видел, как он это делает), а вот остальные двое, по моим первым впечатлениям, были полными и, я бы привычка даже сказал, законченными мудаками – (а точнее – отсутствие привычки) ходить по лесу вразвалочку, шаркающей походкой, словно у себя дома из кухни в нужник, бегающие затравленные глаза, перманентное ожидание чего-то ужасного прямо-таки из-за каждого куста, плюс манера разговаривать исключительно неумело-заикающимся матом и дурацкий, беспричинный смех по любому поводу. Хотя таких долбанутых, с явными аберрациями в поведении сейчас полно и среди молодых, и среди старых – слишком у многих воспоминания об относительно комфортной довоенной жизни в сравнении с нынешней, невесёлой, реальностью вызвали, похоже, необратимые изменения в психике. Но хуже было другое – начальство считало, что, выгоняя эту полубезумную публику на боевые задания в лес или в поле, оно этих «солдат» хоть чему-то научит. Я-то знал, что нынешний молодняк вообще ничему учиться не хочет, поскольку считает, что «жизнь кончилась» (этой философии они явно набрались от тех, кто постарше, – раз мир рухнул в тартарары, лучше всего лежать и ни хрена не делать, поскольку всё равно все там будем), и солдаты из них никудышные. К примеру, казалось бы, собрать-разобрать автомат Калашникова – задача несложная (до войны в армии этому быстро обучали любого не знающего русского языка узбека или киргиза), но теперешнему молодому поколению и это оказывается недоступно. Видать, уже пошли какие-то фатальные патологии в мозгах, уродующие человеческую личность.

Разумеется, моих доводов о боевых качествах новобранцев начальство, как всегда, слушать не пожелало мол, – нет у нас, майор, для вас других солдат, работайте с тем, что есть.

Ну и, как водится, как я и предполагал, всё пошло не гладко, и беда подкралась неожиданно и в то же время ожидаемо. В середине первого дня пути, когда наша разведгруппа» уже прошла километров пятнадцать, рядовой Зиянчурин, которому приспичило высморкаться под встреченный куст, не заметил на своём пути какой-то то ли ямы, то ли промоины, оступился в неё и, похоже, сломал ногу.

По счастью, от проезжей дороги мы тогда удалились ещё не особо сильно. Поэтому мы (а точнее, я, остальные на мои медицинские манипуляции только лупали глазами) зафиксировали перелом при помощи подходящего куска дерева и доложили по рации о случившемся. Начальство, подумав секунд тридцать, приняло «соломоново решение» – рядовой Палкин берёт пострадавшего на закорки и скорым шагом волокёт его на себе в обратном направлении, к месту, где его встретят патрули. Ну а мы с радистом продолжаем выполнять задание.

На том, как говорится, и разошлись. Палкин, который был очень недоволен своим новым заданием, оставил нам часть автоматного боезапаса и ещё кое-какие тяжести, вроде гранат и взрывчатки (жрачку на двоих он, что характерно, выкладывать не стал, по-моему, они с Зиянчуриным на обратном пути быстро стрескали весь этот, рассчитанный не менее чем на неделю, НЗ), после чего, матерясь и страдальчески прихрамывая, потащил-таки Зиянчурина туда, куда велели. Мы с ефрейтором доложили об этом по радио и двинули по прежнему маршруту.

Надо сказать, Палкин тащил коллегу до места довольно долго, но в итоге всё же добрался. Прошлой ночью нам по радио сообщили, что и раненый, и «сопровождающий» уже в «Форпосте № 7». Как говорится, и то ладно.

А вот нам с радистом оставалось до искомого объекта (которого, может быть, и вовсе в природе не существует) ещё километров десять или около того. Точнее определиться было сложно, поскольку местность теперь не всегда соответствовала довоенным армейским картам. Идёшь, бывало, и вместо обозначенного на карте поля попадаешь в молодой лес, или вместо холма вдруг обнаруживается овраг. Про населённые пункты я и не говорю....

В общем, с полчаса мы шли по лесу параллельно дороге, в практически абсолютной тишине, если не считать шумов и шорохов, издаваемых ветром, естественный птицами и прочей живностью, – фон, к которому я лично уже привык. Радист Солдатов потел от волнения и очень старался меньше шуметь, но это у него получалось плохо, поскольку он был обут в справные, но явно великоватые и тяжеловатые для него кирзовые сапоги. Разведчик, мать его так...

Справа всё так же тянулась старая дорога, на которой почти не было бренных останков автотранспорта – только один раз через листву мелькнул на обочине ржавый остов колёсного трактора «Беларусь» с прицепом, и ничего более.

Минут через десять после того, как мы миновали руины трактора, на другой стороне дороги вдруг неожиданно засуетились начавшие летать туда-сюда между деревьев со своим характерным, свистящим треском сороки. Кто-то их явно шуганул...

– Ложись! шепотом приказал я радисту.

– Что там? – одними губами вопросил он, залегая за деревом и выставив перед собой ствол автомата.

– Кто-то идёт, – тем же еле слышным шёпотом пояснил я и добавил: —Без моей команды не стрелять! И помалкивай!

После чего я сам присел на колени и, пристроив карабин на удачно подвернувшийся раздвоенный ствол невысокого деревца, неспешно обозрел в оптику дорогу и лес на другой её стороне.

Поначалу кроме шума сорок и других потревоженных птиц ничего не было слышно, но потом птицы слегка унялись, и я услышал, что с той стороны к дороге действительно кто-то идёт. И, похоже, не один. Но идёт как-то довольно шумно и неумело.

А минут через пять зелень кустов на той стороне дороги заколыхалась, и из леса выбралась тёмная фигура. Я всмотрелся в неё. Так. Мужик. Невысокий. Темноволосый, с длинной бородой. Волосы тоже длинные, но видно, что время от времени их, как и бороду, чуть подрезали. Физиономия тёмная. Одет в гражданского образца штормовку из брезентухи, штаны грязные до состояния полного обесцвечивания, на ногах разбитые ботинки (левый явно «просил каши» – носок обмотан тряпкой), под штормовкой видно что-то вроде драного свитера. За плечами здоровенный рюкзак туристского образца, в руках – обрез двухстволки. Кроме него вооружён висящим на поясном ремне справа длинным ножом в самодельных ножнах (судя по грубой рукоятке – нож тоже самодельный).

Вообще, наличие огнестрельного оружия (в данном случае – обреза) —это уже повод остановить и обыскать его владельца. На любое оружие должна быть разрешительная бумажка с печатью, выданная каким-нибудь ближайшим гарнизоном. А при отсутствии таковой оружие следовало конфисковать. Как ни странно, эта система вполне себе работала, поскольку найти сейчас бумагу, чернила, а уж тем более подделать печать кому попало было нереально. По идее оружие для охоты и самообороны было разрешено, и в поселениях, контролируемых нынешней «советской властью», на руках у жителей были в том числе автоматы Калашникова и карабины Симонова. Контроль за ними был достаточно жёсткий. Вот только мы сейчас были не в обычном патруле и раскрывать себя раньше времени не следовало. Тем более, что бородатый хозяин обреза (а обрез из ружья делают отнюдь не для охоты) явно попытается стрелять по нам или бежать (или и то и другое сразу), а это предполагает лишний шум и расход боеприпасов. Нет, ну его на фиг...

Между тем, выйдя из леса, мужик прошёл по паре шагов вправо и влево, осматриваясь по сторонам. Потом повернулся ко мне спиной (здесь я увидел, что сзади к его рюкзаку был приторочен неумело свёрнутый тюк, где, судя по торчавшим из него валенкам, была зимняя одежда) и помахал рукой кому-то за своей спиной. Из кустов показалась ещё одна фигура, потом ещё и ещё. Так, ещё два мужика, судя по виду – городские. Тоже грязные, небритые и нестриженые, один без половины зубов во рту (судя по тому как он тяжело дышал этим самым, широко открытым ртом – или простужен, или проблема с лёгкими, а может, и нос сломан), в «олимпийке» и трико с начесом, второй помоложе, в драной кожаной куртке с заплатами на локтях и армейских штанах на пару размеров больше, чем нужно. Обуты один в резиновые сапоги, второй – в выцветшие кеды. За плечами битком набитые рюкзаки (у одного явно импортный рюкзак весёленькой, когда-то оранжевой окраски, такие до войны, дай бог памяти, у альпинистов и очень крутых туристов иногда попадались), к которым приторочены зимняя одежда и котелки. Огнестрельного оружия нет, у одного в руках небольшой, видимо хорошо заточенный, топорик, другой тащит на плече самодельное копьё – к кое-как оструганной длинной палке приделано лезвие длинного ножа. За этими мужиками из леса медленно вышли две бабы, тоже городского вида, но грязные и замотанные в невообразимое тряпьё. Без оружия. Обуты одна в кеды, Вторая – в высокие галоши. За плечами, как и у мужиков, рюкзаки. У передней бабёнки, которую выделяла повязанная на голове относительно чистая косынка с эмблемами московской «Олимпиады-80», на руках был характерный свёрток из грязно-серого шерстяного одеяла. Похоже, что с новорожденным, который при движении не издавал никаких звуков. Спал, наверное. За бабами из леса спустился замыкающий пацан – лет десяти-двенадцати, тоже с рюкзаком, в грязном тренировочном костюме явно с чужого плеча и резиновых сапогах, подпоясанный солдатским ремнём, на котором висели знакомого вида ножны – то ли штык-нож от «АКМ», то ли нечто похожее. За плечами у недомерка тоже был рюкзак с притороченным к нему шанцевым инструментом (по-моему, там была большая сапёрная лопата и что-то ещё). Выглядел пацан не лучшим образом – на голове практически нет волос, а на левой щеке просматривались какие-то язвы нехорошего вида – похоже, больной, явно из числа облучённых, или вроде того. Две семейные парочки, плюс некий «довесок»? Одна-то семья тут точно имела место быть – тип в кожанке подошёл к нёсшей новорожденного бабёнке и что-то сказал. Со своей позиции я в подробностях видел в оптику даже выражения их лиц, но, увы, не слышал, о чём они говорят. А подходить ближе или угадывать смысл их разговоров по губам у меня не было ни малейшего желания.

Выйдя на открытое пространство, шестёрка этих, густо облепленных прошлогодним репейником и прочими подобными сухими колючками (попыток стряхнуть репьи с одежды эти личности даже не предпринимали), незнакомцев какое-то время постояли на месте. Потом бородач, лицо которого в этот момент стало очень значительным, словно у бронзового памятника Ильичу, что-то сказал и ткнул перстом куда-то на нашу сторону бывшей дороги. Следуя этим, видимо, «ценным указаниям» данного доморощенного Ивана Сусанина с обрезом, все шестеро двинулись в лес на нашей стороне дороги, войдя в него метрах в пятидесяти впереди нас. Потом, судя по страшному шуму, они углубились в лес и начали забирать всё дальше и дальше влево – я слушал, пока хруст веток и прошлогодней листвы под их ногами не затих окончательно.

–  Отбой, сказал я Солдатову, опуская карабин и поднимаясь в полный рост.

– Это кто был, товарищ майор, поинтересовался радист, переводя дух.

– Да так, просто прохожие, – ответил я ему. – Только очень неправильные...

В дальнейшие объяснения я вдаваться не стал, поскольку точно не смог бы быстро и понятно разъяснить весьма смутно помнившему довоенную жизнь ефрейтору основную суть только что наблюдавшегося нами уродливого явления.

Эти самые шестеро, выглядевшие словно ушедшие в лес ещё до начала войны (на пикничок, рыбалку, охоту, сплав на байдарках или плотах, по грибы-ягоды или на Грушинский фестиваль, ненужное зачеркнуть), а потом заплутавшие в этом самом лесу до полного одичания, «туристы» олицетворяли собой один из видов массового психоза, охватившего наш бредовый мир сразу после окончания Длинной зимы.

Не знаю, возможно, это была такая общемировая тенденция. От большого ума и избытка грамотности, так сказать. Например, когда мы сидели в обороне в Англии, уцелевшие местные жители почему-то очень боялись непогребённых покойников (вдруг они встанут и, в виде зомби, пойдут бродить по пустошам, поедая по дороге человеческие мозги?) и ждали появления «мутантов» (варваров, полулюдей-полузверей, которые просто обязаны были появиться непонятно откуда сразу после ядерной войны и тут же начать гонять на мотоциклах и пить кровь из честных пейзан, прославляя Сатану). Мы не сразу поняли, откуда они этого бреда набрались. Потом оказалось, что у них, на Западе, на эту тему до войны было выпущено полно художественных фильмов и разных книжек с картинками. Мы уж как могли (насколько хватало скудных языковых познаний) объясняли олухам царя небесного, что труп, он, вообще-то, разлагается, и кости трупа так просто между собой не соединяются – вот сгниют мышцы и прочая плоть, и будет это безобидный мешок костей и не более того. А на морозе труп – это вообще ледышка. Ну а мутанты за год или два тоже не возникнут – период полураспада той дряни, которой заряжали атомные бомбы, составляет минимум лет двадцать – двадцать пять, радиационное воздействие на живые организмы – штука длительная, и для каких-то изменений нужно минимум одно-два поколения, а значит, лет 70–100 (мы, слава богу, не доживём), не меньше. А за год-два смутируют разве что какие-нибудь ракушки и прочие простейшие. Характерно, что не до всех инглишменов эти объяснения доходили….

Но это англичане, а наше выжившее население, из числа городского и шибко грамотного, в зомби и мутантов особо не верило (не считая редких случаев встреч с сильно облучёнными и обожжёнными во время войны согражданами). Но при этом сразу после таяния ядерных снегов начало усиленно дурковать по-своему.

Если в двух словах – принялось искать «Оазис».

Нет, ведь вроде неглупые люди, большинство с вузовскими дипломами инженеров, медиков или гуманитариев, а значит, должны были худо-бедно понимать, что при том количестве боеголовок, которое выпустили друг по другу воюющие стороны, и при той продолжительности ядерной зимы, которая имела место быть, от прежней цивилизации не осталось, считай, ничего.

Так нет же, своим глазам и объективной реальности наши интеллигентные шизики верить категорически отказывались. Тем более, что в их среде сразу же завелись всякие «гуру» и «пророки», которые считали, что знали то, чего не знал никто. В первый год, когда я с бойцами только вернулся из Англии, была глупая «мода» – переть либо на Запад, либо на Север.

Народишко вдруг снимался с мест целыми семьями, а иногда и посёлками и шёл фактически в никуда. На что они надеялись? Видите ли, кто-то пустил слух, что на европейской части СССР или где-то за полярным кругом остались полностью автономные и самодостаточные подземные города (как вариант – города под куполами), где по сей день живут по-старому и не испытывают всех, неизбежно свойственных ядерной войне ужасов и неудобств. То есть, видимо, по их вывернутой логике, эти пресловутые «города» имели собственные ядерные реакторы, поточные линии по производству синтетической жратвы и ещё много чего. Причём, видимо, для пущей убедительности утверждалось, что то ли автором идеи, то ли вообще главным проектировщиком и конструктором этих «городов– оазисов» был «сам академик Сахаров». Лично я по довоенным временам помнил, что Сахаров – это какой-то известный в узких кругах учёный-физик, у которого были некие претензии к КПСС и советской власти (злые языки тогда говорили, что на эту тему академика накрутила его вторая жена-еврейка), и каким местом подобный физик может иметь отношение к строительству противоатомных убежищ, понимал не очень.

Формально мы, военные, не имели права удерживать этих «путешественников», коли уж их поведение не являлось угрожающим. Но людей-то всё равно было жалко, поскольку отправлялись они фактически на верную смерть. Ладно, пусть сам ты полный придурок, но зачем ты при этом за собой стариков и баб с детьми тащишь в это своё «счастливое никуда»? Это было тем более дико и непонятно, что живых людей на планете осталось всего ничего...

Поначалу мы, как могли, пытались объяснять, что на европейскую часть Союза, где находились самые крупные города и большая часть нашей военной инфраструктуры, во время войны уронили наибольшее количество мегатонн и сейчас там нет ничего – кратеры и руины на месте городов, плюс очень серьёзная остаточная радиация. А на Севере не лучше – подтаивающая вечная мерзлота (то есть обширные болота), тайга, тундра да развалины прибрежных городов, и ничего более.

Но переубедить этих «леммингов» практически не удавалась, даже в тех случаях, когда им для наглядности показывали аэрофотоснимки. Искатели «Оазисов» при попытках их уболтать, как правило, становились агрессивными, начинали откровенно истерить и орать, что «мы не имеем права их задерживать». Тем более в их среде сейчас было принято вообще ни в чём не верить «сапогам» (то есть военным) и «партейным» (то есть коммунистам), поскольку именно они обманули народ, начали эту войну, погубили цивилизацию, истребили человечество, ввергли выживших в каменный век и т.д и т.п, как будто именно мы первыми применили ядерное оружие в этой войне. Особо злобные из числа этой публики кричали, что СССР вообще должен был сдаться на милость НАТО и тогда у нас тут лет через десять-пятнадцать была бы полная благодать рыночная экономика и свободное предпринимательство, все ходили бы в импортных шмотках, ездили на иностранных машинах, ели американские супербутерброды (гамбургеры, кажется) и немецкую колбасу с сосисками, пили виски и кока-колу. А клятые коммуняки и зажравшиеся генералы вместо этого всё испортили. Правда, такие речи произносились редко, поскольку за них нынче полагалось вешать на ближайшем суку.

В общем, постепенно отвлекаться на душеспасительные разговоры с подобными придурками у нас пропало всякое желание, и на эти запуки военная братия быстро плюнула – идут и хрен с ними, пусть себе идут. Если, конечно, не несут с собой чего-нибудь запрещённого и явно не нарушают «законы военного времени».

В нашей военной среде этих, начитавшихся когда-то плохой фантастики городских идиотов быстро окрестили «Бредуны в Бреду», «Ходоки в Мавзолей Ленина», «Цыганята с цыганами», «Табор уходит в небо», «Китежградские утопленники» (это самые приличные определения) и прочими подобными кличками.

Интересно, что на второй, послезимний год вектор этой самой шизы несколько изменился, хотя суть и осталась прежней.

Почему-то вдруг стало «не модно» тянуться на Запад и Север. Видимо, оттого что оттуда никто так и не вернулся, вера в «счастливые города» оказалась несколько подорванной. Зато теперь кто-то пустил слух, что некие «Оазисы» есть в Сибири. Эти россказни уже носили явно религиозный характер, поскольку в разных версиях этих дурацких легенд «центрами благодати» назывались некие староверские или буддистские монастыри. Поразительно, до чего же могут додуматься окончательно съехавшие с катушек атеисты!

Нет, то есть монастыри сейчас кое-где остались, и уцелевшие верующие действительно кучковались вокруг некоторых из них. Но, лично побывав там пару раз по служебным надобностям (подсчёт живых и мёртвых), я особо счастливой и сытой жизни там не увидел. Живут там так же, как и в любой нынешней деревне или посёлке, натуральным хозяйством, едва сводя концы с концами. Разве что молятся да посты держат, что при нынешнем скудном рационе вовсе не сложно.

То есть, если в Сибири или Бурятии сейчас и остаются какие-то крупные монастыри, то их обитателям точно нет дела до этих придурков с их дурацкими фантазиями. Тем более что со стороны Монголии (если иметь в виду буддистов), бывало, забредали крупные вооружённые банды, и из числа «славных потомков Сухэ-Батора», и китайские. Но тем не менее эти бредни воодушевили довольно многих шизиков. Теперь почему-то считалось, что монахи (без разницы, православные или буддистские) могут обучить любого верующего особым образом, после чего он достигнет новой ступени совершенства – не будет зависеть от радиации, пищи и смены времён года, то есть, надо полагать, будет круглый год ходить голышом, питаться энергией солнца и ветра и вроде бы даже сможет читать мысли, исцелять наложением рук и летать по воздуху без каких-либо технических приспособлений. А лучше всего пробираться прямо в Тибет, к Далай-Ламе и Шамбале...

По-моему, сочинители этих баек чрезмерно льстили церковникам по части чудотворства.

А встреченная нами только что шестёрка как раз очень напоминала таких психов-бредунов. Нормальные люди сейчас, после весеннего сева, сидят по поселениям и ждут сбора урожая, чтобы потом было чего жрать зимой.

А этим, похоже, всё равно – вот и топают себе за туманом и за запахом тайги. Двигаются такие группы и группки, обычно совершенно не разбирая дорог, нигде подолгу не задерживаются и, как правило, очень плохо кончают. Поскольку местности они, сплошь и рядом, не знают, а карт у них нет совсем, подобные шизики часто по собственной дурости попадают или в сильно заражённые места, или забредают в глушь, где нарываются на многочисленное голодное зверьё, или попадают в руки остаточных банд (а банды сейчас бывают разнообразные, от обычных уголовников до каких-ни– будь помешанных сектантов, приносящих человеческие жертвы во славу «Великого Огня», то есть атомной бомбы) или каких-нибудь таёжных хуторян. А эти самые, часто имеющие автоматическое оружие и надворные постройки, которые и из танковой пушки не сразу развалишь, хуторяне – ребята весьма практичные и чужого рабского труда, а также многоженства отнюдь не гнушаются.

Я раскрыл планшет и посмотрел свою карту. Всё верно, шестеро путников пёрлись в юго-восточном направлении. Там, откуда они шли, километрах в десяти была обозначена деревня Абызово, а километрах в восьми на их пути – деревня Муслюмкино. Оба населённых пункта были помечены на моей карте чёрным цветом, то есть уже давно являлись нежилыми. В общем, для этих шизиков вполне логично идти по чащобам, избегая людей и ночуя в вымерших деревнях и прочих руинах. Да и фиг с ними, пусть эти шестеро и дальше ищут этот самый «Оазис», которого в природе не существует. И ведь даже младенца этим гадам не жалко...

Конечно, был вариант просто скомандовать ефрейтору открыть огонь, и он, будучи в крайне испуганном состоянии, явно положил бы всех шестерых одной длинной очередью. Одна загвоздка – мы по женщинам и детям не стреляем (не считая, разумеется, случаев, когда они начинают стрелять в нас первыми, в жизни бывает и такое). Можно было попытаться их тормознуть и устроить обыск с проверкой документов, но нас двое, а их шестеpo – часть непременно разбежалась бы по кустам.

А оно мне надо – вылавливать их по лесу, а потом связывать и конвоировать до расположения, при том, что и по пути они наверняка попытались бы сбежать при первой же попытке попроситься до ветру? Нет, ну их всех к бениной маме.

Решив ограничиться сообщением о встречных во время очередного сеанса радиосвязи, я закрыл планшет, и мы с ефрейтором двинулись дальше.

Мы прошли километра три, когда я заметил, что по правой стороне старой дороги лес вроде как поредел. Просека? Никаких дорог в том направлении на моей карте обозначено не было, но если некий «объект» действительно находился на своём предполагаемом месте, здесь вполне могла быть, скажем, грунтовая дорога, которая использовалась как во время постройки этого «объекта», так и в дальнейшем.

Я велел ефрейтору следовать за мной и не шуметь. Затем мы с ним перебежали старую дорогу и осторожно двинулись по этому самому прогалу в глубь леса.

Если тут и была грунтовая дорога, то явно очень давно. За три послевоенных года просека уже довольно капитально заросла высокой травой, кустарником и молодыми деревцами, и каких-либо признаков собственно дороги или хотя бы тропинок я не увидел, хотя очень старые пни по краям просеки свидетельствовали о том, что лес здесь кто-то всё-таки рубил. То есть на нашем пути, конечно, попадались некие заросшие травой канавы, которые при некотором напряжении фантазии можно было принять за фрагменты колеи, но они были не сплошными и не двойными. Выходит, здесь и до войны мало ездили? Или это и не колеи вовсе? Всё может быть....

Мы прошли километра полтора, и вдруг среди метёлок однообразной травы и кустов впереди нас я увидел нечто большое и тёмное, чужеродно выглядевшее на природном фоне.

– Внимание! – скомандовал я ефрейтору. Он кивнул и, взяв автомат на изготовку двинулся за мной, стараясь попадать след в след.

Когда мы ещё немного приблизились к тёмному предмету, я таки рассмотрел в оптику, что это такое, смутно знакомое мне по очертаниям. А это был всего-навсего ржавый КУНГ, судя по остаткам защитно-зелёной краски – армейский.

Когда мы приблизились вплотную, это действительно оказался вполне стандартный КУНГ на шасси «Зил-131». Он стоял, слегка накренившись, фактически на ободах, подмяв под себя остатки шин. Казалось, что он уже очень давно врос в эту траву.

 – На горе стоит машина совершенно без колёс, всю резину на гондоны растянула молодёжь, – процитировал я вслух бородатую детскую считалочку. Ефрейтор при этом даже не улыбнулся, похоже, их поколение уже начисто забыло (а может, и не знало), что в природе когда-то существовали «резинотехнические изделия № 2».