Текст книги "Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева"

Автор книги: Владислав Зубок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 64 страниц)

При таком раскладе у кубинцев появились дополнительные рычаги воздействия на СССР. Через две недели после подписания Хельсинкского Заключительного акта Фидель Кастро направил Брежневу план переброски в Анголу регулярных кубинских частей советскими транспортными самолетами. В тот момент Брежнев ответил категорическим отказом. Однако в ноябре, к всеобщему замешательству, первые кубинские вооруженные отряды уже сражались на стороне МПЛА. Позже Корниенко утверждал, будто бы кубинцы обвели вокруг пальца советских военнослужащих на Кубе, заставив их поверить в то, что у них есть разрешение Кремля лететь в Анголу на советских самолетах. Громыко и Андропов не скрывали своего удивления: они считали, что кубинское участие в ангольской войне приведет к жестким ответным мерам американцев, осложнит процесс разрядки и создаст напряжение вокруг самой Кубы. Тем временем кубинцы уже приступили к выполнению операции «Карлота» по спасению режима МПЛА. До сих пор никому не удалось обнаружить в советских и кубинских архивах ни единого документа, который бы проливал свет на это поразительное развитие событий ^{951} .

Двумя годами раньше Брежнев не захотел помочь терпящему крах социалистическому правительству Сальвадора Альенде в Чили. Просьба Альенде о кредитах была отклонена. В том же 1973 г. СССР начал терять свое влияние в Египте. В августе 1975 г. разбились надежды на победу коммунистов в Португалии ^{952} . Готовясь к докладу перед съездом КПСС, Брежнев не мог игнорировать эти явные провалы в международной политике. «Потерять» Анголу значило бы добавить к этим провалам еще один. Кремлевские правители, видимо, почувствовали, что теперь они уже просто не могут бросить МПЛА в беде – на карту был поставлен престиж СССР. Корниенко вспоминал, что «опять сработал рефлекс интернационального долга, тем более что этому предшествовала вооруженная интервенция в Анголу со стороны Южно-Африканской Республики, фактически поддержанная Соединенными Штатами, если и не организованная ими». Кроме того, бросить на произвол судьбы кубинские войска и силы МПЛА, которые сражались в Анголе против вражеских войск, финансируемых американцами и частично укомплектованных иностранными наемниками, для СССР было бы равносильно тому, чтобы во второй раз оскорбить и подвести своего строптивого кубинского союзника, первый раз это случилось при урегулировании Карибского кризиса ^{953} .

В начале 1976 г. президент Джеральд Форд под давлением растущей критики перестал употреблять слово «разрядка» в своих выступлениях. Киссинджер также стал выражать тревогу по поводу того, что СССР воюет в Анголе кубинскими руками. Он заявил, что американо-советское сотрудничество может не пережить «новых Ангол». Между тем кубинские войска, усиленные массированными поставками вооружений советской военно-транспортной авиацией из СССР, смогли разбить и отбросить от столицы Анголы Луанды отряды южноафриканских наемников и Национального фронта за освобождение Анголы (ФНЛА), которым помогало ЦРУ. Африканские государства одно за другим признали правительство Анголы, возглавляемое Нето. Победителей, как известно, не судят. Советские и кубинские военные начали развивать успех, создавая военные лагеря в Зимбабве и Мозамбике для подготовки боевиков Африканского национального конгресса и их засылки в Южно-Африканскую Республику, чтобы бороться с режимом апартеида. Победа кубинцев позволила Кремлю устранить напряженность в советско-кубинских отношениях ^{954} . Кроме того, эта победа стала чудесным подарком для Леонида Ильича перед съездом КПСС. Она позволила советскому руководству добиться поддержки у стран, входивших в Движение неприсоединения, а также со стороны всех тех, кто сочувствовал борцам против колониализма и апартеида ^{955} .

Трудная жизнь с Картером

Несмотря на шум, поднявшийся в США вокруг Анголы, Брежнев и другие члены Политбюро надеялись, что Форд одержит победу на президентских выборах и останется партнером в политике разрядки. Однако непостоянство политической жизни Америки в очередной раз разрушило надежды Кремля. В ноябре 1976 г. бывший губернатор штата Джорджия, некогда фермер, занимавшийся выращиванием арахиса, победил Джеральда Форда на выборах в президенты США. В Джимми Картере причудливым образом сочетались добрые намерения и категоричный морализм, неопределенность в приоритетах и почти маниакальная дотошность в мелочах. Он имел сильное желание выйти за пределы «устаревших планов» холодной войны и ратовал за ядерное разоружение. Новоизбранный президент США обещал проводить «новую внешнюю политику», менее скрытную и более прозрачную, чем раньше, и сделать тему прав человека одним из приоритетов своей администрации.

В своих публичных выступлениях Картер заявлял о том, что пришла пора преодолеть «чрезмерный страх перед коммунизмом». Однако в стенах Белого дома почему-то опасались, не собирается ли советское руководство устроить Картеру испытание на твердость, наподобие того, что устроил Хрущев для Кеннеди на встрече в Вене в июне 1961 г. Брежнев поспешил заверить Картера через конфиденциальные каналы, что не собирается проверять его на слабину ^{956} . Но и у Кремля были опасения насчет Картера. Советские специалисты-международники подозревали, что новый и неискушенный президент может стать заложником сил, выступающих против разрядки. Если госсекретарь администрации Картера Сайрус Вэнс, сменивший на этом посту Киссинджера, был известен как опытный и давний сторонник переговоров с СССР, то советник Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский сразу же вызвал в Кремле тревогу. Сын польского дипломата и ведущий специалист по изучению тоталитарной системы в СССР, Бжезинский давно был известен в Москве как один из сторонников возвращения к стратегии сдерживания, поборник концепции «наведения мостов» к Польше и другим восточноевропейским странам с тем, чтобы подорвать там советское влияние. Кроме того, он был одним из руководителей Трехсторонней комиссии, созданной крупными финансистами, банкирами и политиками для гармонизации отношений между тремя центрами капитализма – США, Западной Европой и Японией ^{957} .

Публичная поддержка Картером кампании за соблюдение прав человека с самого начала осложнила его отношения с Кремлем. В Советском Союзе, начиная с августа 1975 г., возникли группы по соблюдению Хельсинкских соглашений. Их создали диссиденты-правозащитники, антисоветски настроенные националисты в Москве, а также на Украине, в Литве, Грузии и Армении. Эти группы собирали информацию о нарушениях прав человека, упомянутых в Заключительном акте, и передавали ее западным журналистам. Один из ветеранов Московской Хельсинкской группы вспоминает, что «наши самые оптимистичные прогнозы казались реальными: похоже было, что новая администрация будет требовать от СССР выполнения данных в Хельсинки обещаний». Это был первый случай, когда советскому государству бросили вызов общественные структуры, опиравшиеся на международное законодательство. В качестве ответной меры Хельсинкские группы подверглись давлению со стороны КГБ, и в январе – феврале 1977 г. наиболее активные участники правозащитного движения были арестованы, в том числе Юрий Орлов, Александр Гинзбург и Анатолий Щаранский. Американцы выступили с официальным протестом. 18 февраля Добрынину было поручено донести до Вэнса мысль о том, что новая политика США в корне нарушает Основные принципы невмешательства во внутренние дела друг друга, о которых договорились Брежнев и Никсон в 1972 г. Через десять дней Картер пригласил к себе в Белый дом диссидента Владимира Буковского, высланного из СССР ^{958} .

С точки зрения Брежнева, продолжать сотрудничество и договариваться по вопросу о контроле над вооружениями было гораздо важнее, чем затевать дрязги из-за каких-то нарушений прав человека.

Советскому лидеру захотелось послать Картеру какой-нибудь положительный сигнал накануне дня его инаугурации. Выступая с речью в Туле 18 января 1977 г., Брежнев впервые недвусмысленно представил доктрину безопасности СССР как оборонительную. Отвечая на нападки врагов ОСВ в Соединенных Штатах, генсек заверил, что Советский Союз не стремится к военному превосходству с целью нанесения первого удара. На самом деле военные программы советского государства ставят целью создание оборонительных возможностей, способных остановить любого потенциального агрессора. Брежнев надеялся, что эта речь уравновесит развернувшуюся в американских СМИ кампанию о «советской военной угрозе» и поможет Картеру лучше понять позицию советского руководства. Однако Черняев, один из референтов, участвовавших в подготовке речи в Туле, ясно сознавал, что одних слов недостаточно. «Шум о советской угрозе опирается на факты. Скрыть наращивание нашего ракетного и иного оружия нам не удавалось прежде и не удастся вновь, – записал он в своем дневнике. – Поэтому отделаться периодическими заявлениями, что мы никому не угрожаем, не получится. Если мы не пойдем на реальное изменение военной политики и на деле не покажем, что действительно хотим сокращения вооружений, что не стремимся к превосходству в первом ударе, гонка, рассчитанная на наше экономическое истощение, будет продолжаться» ^{959} .

В Кремле очень хотели, чтобы в их отношениях с Белым домом сохранялась преемственность и можно было по-прежнему общаться через конфиденциальный канал связи. Советское руководство успело привыкнуть к этому за время правления Никсона и Форда. Однако Картер сразу дал понять, что отныне все будет по-другому. Добрынин пытался через Бжезинского выйти прямо на Картера в обход государственной иерархии, но тщетно. Новый президент США твердо решил играть с СССР в открытую, не прибегая к методам тайной дипломатии. Внешнюю политику он хотел проводить через Вэнса и Госдепартамент. Более того, Картер принял предложения по контролю над вооружениями, разработанные группой аналитиков, близких к сенатору Джексону, среди которых были Пол Нитце и Ричард Перл. Эти люди, в особенности Перл, отвергали Владивостокские соглашения, выступали за резкое наращивание американской военной мощи и силовое давление на Советы. Предложения этих аналитиков включали прежде всего требование советской стороне пойти на уничтожение большого числа ракет в шахтах, в том числе половины ракет «Сатана» ^{960} . Это означало, что рамки Владивостокских договоренностей об ОСВ оказывались списанными в архив. Кроме того, это означало, что советская сторона потеряет половину своих самых мощных ракет, в то время как в ответ американцы лишь брали на себя обязательство не размещать в будущем подобные системы. К тому же в новых предложениях откладывалось на неопределенное время соглашение об ограничении американских крылатых ракет и новых советских бомбардировщиков среднего радиуса действия ТУ-22М («Бэкфайр»), а последние необоснованно объявлялись стратегическими системами ^{961} .

Брежнев пришел в ярость. Он-то полагал, что собственным здоровьем заплатил за соглашение во Владивостоке. И вот теперь надо снова уговаривать всех дома и за рубежом, а силы у генсека уже совсем не те. Он дал указание Громыко, Устинову и Андропову составить текст «жесткого письма» Картеру с призывом достичь быстрейшего соглашения на основе договоренностей, достигнутых им с Фордом во Владивостоке. В этом письме Брежнев подчеркивал, что такое соглашение откроет путь к их личной встрече, что имело большое значение для советского лидера. Картер был удивлен суровым тоном письма, однако сдаваться не собирался. Он объявил, что в Советский Союз поедет госсекретарь Вэнс с большой делегацией и привезет новые предложения: одно – с «существенными сокращениями», а второе – основанное на Владивостокских договоренностях, но без ограничений по крылатым ракетам и советским средним бомбардировщикам. Для советского военного руководства, уже настроенного в духе «либо – все, либо – ничего», оба эти предложения были неприемлемы. Перед приездом Вэнса в Москву генсек встретился с тройкой у себя на даче. По всей вероятности, там было решено «преподать урок американцам» ^{962} .

Решение отвергнуть американские предложения можно было понять. Вэнс, кстати, ожидал этого и готовился выложить на стол запасную, более приемлемую для переговоров формулировку. Но совершенно неожиданным для него стало грубое, даже хамское обращение, которому госсекретарь подвергся в Москве. Уже во время первой встречи с Вэнсом 28 марта 1977 г. Брежнев был откровенно недоброжелателен и раздражителен. Он и Громыко не скрывали своего презрительного отношения к деятельности Картера, а некоторые их оскорбительные замечания касались непосредственно личности президента США. Они перебивали Вэнса и даже не дали ему зачитать альтернативное предложение, которое позволило бы найти путь к компромиссу. Делегация США вернулась домой ни с чем, что являлось болезненным ударом по международной репутации Картера. Чтобы «добить» американцев, Громыко созвал специальную пресс-конференцию, на которой он растоптал американские предложения. Как выразится позже Вэнс, «нам швырнули в лицо мокрой тряпкой и велели убираться домой» ^{963} .

Безусловно, плохое состояние здоровья Брежнева отразилось на плачевных итогах визита делегации США в Москву, однако гораздо более важную роль сыграло то, что между политическими приоритетами обеих сторон снова возникло глубокое расхождение. Особенно существенным оказался тот факт, что СССР добивался численного паритета, а это было абсолютно неприемлемо для критиков ОСВ в администрации Картера. Американские «ястребы» привыкли к стратегическому превосходству и склонны были преувеличивать советские возможности. Секретность, которая окружала военные программы СССР, играла им только на руку. Даже десять лет спустя, когда Рональд Рейган и Михаил Горбачев подписали договор об уничтожении целых классов ракет средней и меньшей дальности, им так и не удалось договориться о параметрах сокращения стратегических вооружений ^{964} .

Препирательства по вопросам прав человека стали новым и важным моментом конфликта между Кремлем и Белым домом. Привыкнув за несколько лет иметь дело с ловким и прагматичным Киссинджером, в Кремле были убеждены, что Картер, оказывая поддержку диссидентам, лишь добивается дешевой популярности. Советским руководителям, воспитанным в сталинских традициях, просто невозможно было понять, зачем президенту такой страны, как США, обращать внимание на судьбу отдельных инакомыслящих в СССР. Громыко даже запретил своим референтам давать ему информацию о проблемах с диссидентами. В одной из бесед с Вэнсом он спросил госсекретаря США: чем объясняется такой взрыв враждебности в американских СМИ по отношению к СССР? Почему бы Белому дому не делать акцент на конструктивные стороны внешней политики СССР, как это делает Москва в отношении Вашингтона? ^{965} Что касается Андропова, то он и прежде утверждал, что кампания за соблюдение прав человека – есть нечто иное, как «попытки противника активизировать вражеские элементы в СССР путем предоставления им финансовой и другой материальной помощи» ^{966} . Никто не мог предвидеть, что провал переговоров в Москве означает, что личные контакты между президентом и генсеком откладываются на неопределенное будущее, и это обстоятельство лишает политику разрядки ее главного мотора. В феврале 1977 г. Брежнев, по совету Громыко, написал Картеру, что встретится с ним только тогда, когда соглашение об ОСВ будет готово к подписанию. В итоге следующий саммит СССР – США состоялся лишь в июне 1979 г. в Вене, когда Брежнев уже находился на грани физического и умственного распада ^{967} .

Легко задним числом считать, что после 1977 г. ухудшение советско-американских отношений было неизбежным. Историки изучили основные проблемы и события тех лет, которые, казалось бы, подтверждают этот вывод. Действительно, трудно было ожидать иного в условиях, когда не прекращалось советское вмешательство в Африке, процесс контроля над вооружениями протекал медленно, в то время как гонка вооружений шла гораздо быстрее, в США нарастали антисоветские настроения, и началась мировая кампания «в защиту прав человека» в СССР. Однако многие из этих проблем существовали и раньше и разрядка при этом успешно развивалась. А в 1980-х гг. еще более серьезные препятствия не помешали Рейгану и Горбачеву стать партнерами по переговорам. Можно сделать вывод, что разрядка могла бы продолжить свое существование, несмотря на все возникшие трудности, если бы Брежнев по-прежнему горел желанием сохранять партнерство с американским президентом. Разумеется, из этого вовсе не следует, что нужно все сводить к личным отношениям политических лидеров и игнорировать всю сложность международных отношений, идеологический конфликт двух сверхдержав и контраст между советским посттоталитарным режимом и американской либеральной демократией. Из этого лишь следует, что в моменты значительных сдвигов в международных отношениях фактор личности и воли политических лидеров оказывается ключевым.

Отсутствие у Картера ясного подхода к Советскому Союзу сыграло не менее важную роль в закате разрядки, чем убеждения Брежнева – в ее успехах в 1970-1975 гг. Президент США под влиянием Бжезинского и красноречивых критиков политики разрядки начал считать Советский Союз державой, способной на авантюры и безрассудную экспансию. Картер спутал стареющих кремлевских лидеров, идущих на поводу у событий и обстоятельств, с неугомонным и взрывоопасным Никитой Хрущевым. В мае 1978 г. Картер написал Бжезинскому, что «возрастающая военная мощь СССР в сочетании с политической близорукостью, подкрепленная великодержавными амбициями, может вызвать искушение у Советского Союза воспользоваться региональной нестабильностью, особенно в странах третьего мира, а также запугать наших друзей с целью достижения политического преимущества, а в конечном счете – даже превосходства. Вот почему я так отношусь к советским действиям в Африке, и вот почему наращивание вооружений СССР в Европе вызывает мою озабоченность. Кроме того, я вижу, что Советский Союз вынашивает планы проникнуть в Индийский океан через Южную Азию с возможной целью окружить Китай». Конец этой фразы многозначителен. Для того чтобы сдержать советскую экспансию на африканском континенте, Бжезинский и министр обороны Гарольд Браун решились на далеко идущий шаг в духе «реальной политики» – предложить стратегическое партнерство Китаю и разыграть «китайскую карту» против СССР. Вэнс возражал, он считал, что этот ход слишком опасен для советско-американских отношений, однако Картер согласился с Бжезинским и Брауном. Он направил Бжезинского в Пекин, наделив его широкими полномочиями для того, чтобы достичь соглашения с китайским руководством. Этот шаг, считает американский историк-международник Рэймонд Гартхоф, вызвал необычайно серьезные последствия, выходящие далеко за пределы того эффекта, который ожидали получить его инициаторы. Примерно в это же время Добрынин сказал Авереллу Гарриману, пытавшемуся защищать действия администрации Картера, что теперь уже ничто не поможет «изменить эмоциональный климат, который сегодня сложился в Москве» ^{968} . В этом климате опять надо было отвечать «ударом на удар» и тем самым вернуться к духу холодной войны, который с таким трудом был преодолен перед поездкой Никсона в Москву в мае 1972 г.

В свою очередь, члены Политбюро совершенно не поняли глубины и искренности намерений Картера, верующего баптиста, который стремился развивать контроль над ядерным оружием и уменьшить напряженность в мире. Брежнев и его соратники решили, что президент США является пешкой в руках своих советников. Громыко заметил в частной беседе с Вэнсом, что «Бжезинский уже превзошел самого себя», делая заявления, которые «нацелены на то, чтобы чуть ли не вернуть нас назад к периоду холодной войны». В июне 1978 г. Брежнев пожаловался на заседании Политбюро, что Картер «не просто оказался под обычным влиянием самых беспардонных антисоветчиков и главарей военно-промышленного комплекса США. Он намерен бороться за переизбрание на новый президентский срок под знаменем антисоветской политики и возврата к холодной войне». Через два месяца в Москве читали «политическое письмо» из посольства СССР в Вашингтоне. В письме говорилось, что Картер избрал события на Африканском Роге, а затем в Заире, в провинции Шаба, в качестве предлога, чтобы предпринять попытку пересмотра «всей концепции политики разрядки», подчинения ее политическим целям администрации. «Инициатива в этом деле исходила от Бжезинского и нескольких советников президента по внутриполитическим делам, которые убедили Картера, что ему удастся остановить процесс ухудшения своих позиций внутри страны, если он открыто станет проводить более жесткий курс в отношении Советского Союза». В сообщении цитировались слова лидера компартии США Гэса Холла, который назвал Бжезинского «Распутиным картеровского режима». По оценке письма, Картер, столкнувшись с советской твердой позицией, был вынужден отступить и принять «половинчатую, выборочную концепцию разрядки». Администрация продолжает ставить «определенный предел возможному улучшению наших отношений» в зависимости от задач укрепления НАТО, гонки вооружений и «игры с Китаем». Вместе с тем, отмечалось в письме, Картер не бесперспективен, и отношения с США не безнадежны. «Позднее, с достижением соглашения по ОСВ… можно ждать улучшения политического климата в наших отношениях. К этому времени пройдет и предвыборная кампания здесь с ее обычным разгулом шовинистической демагогии и антисоветчины» ^{969} .

Венский саммит в июне 1979 г. действительно показал, что при иных обстоятельствах Брежнев и Картер могли бы стать хорошими партнерами. Президент США был внимателен и терпелив, он явно испытывал сострадание и симпатию к больному советскому лидеру, старался найти с ним общий язык. После подписания соглашений об ОСВ Картер неожиданно потянулся к Брежневу и обнял его. Улучив момент, президент США передал генсеку проект предложений для следующего раунда переговоров о контроле над вооружениями, в которых предлагалось значительное сокращение стратегических систем. Он даже воздержался от обычных для него упоминаний о правах человека. Брежнев, несмотря на свою слабость, был растроган, и потом, в разговоре с соратниками, сказал, что Картер «в конце концов неплохой парень». Во время прощания Картер повернулся к советскому переводчику Виктору Суходреву и сказал, сверкнув своей знаменитой улыбкой: «Приезжайте снова к нам в Штаты и привозите своего президента» ^{970} . Через шесть месяцев советские войска вошли в Афганистан.