Текст книги "Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева"

Автор книги: Владислав Зубок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 64 страниц)

Разрядка без Брежнева?

Если внимательно присмотреться к причинам возникновения разрядки, то обнаружится, что резкий ее подъем в 1970-1972 гг. не являлся чем-то неизбежным или предопределенным. Разумеется, идея разрядки приобрела политическую легитимность в США и СССР во многом в результате безудержной гонки вооружений, когда для многих стало очевидным, что продолжать множить ракеты с ядерными боеголовками бессмысленно, так как это не даст преимущества ни одной из сторон. Наиболее приемлемым для той и другой стороны выходом из сложившейся ситуации был процесс добровольного взаимного ограничения вооружений – это отвечало интересам обеих сверхдержав. Такова была рациональная основа разрядки, и эксперты извели тонны бумаги на обоснование этого подхода. И все же нельзя с уверенностью заключить, что одни лишь экономические издержки гонки вооружений или же только угроза ядерной войны вынудили государственных деятелей искать примирения на исходе 1960-х – в начале 1970-х гг. Считать, что страх перед риском ядерной войны был самодостаточным фактором – все равно, что отменять гонку «Формула-1» или ралли Париж – Дакар из-за страха, что кто-то из участников может в них случайно погибнуть. Иными словами, нельзя задним числом приписывать руководителям сверхдержав здравомыслие и мудрость, которыми они не обладали.

Верно и то, что советское политическое руководство ощущало сильную потребность вдохнуть новую жизнь в экономику страны, чтобы она могла производить «и пушки, и масло». Советский Союз отчаянно нуждался в твердой валюте и западных технологиях. Разрядка могла помочь советской экономике решить ее проблемы ^{845} . Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что проблемы экономики, стратегические расчеты или забота о сохранении ядерного паритета имели меньший вес в спорах, которые велись в Кремле, чем можно было бы ожидать. Их влияние на смену советского внешнеполитического курса в сторону разрядки было важным, но не решающим. Почти у каждого из членов Политбюро, секретарей ЦК и военачальников, в их числе Косыгин, Суслов, Подгорный, Шелест, Устинов и Гречко, имелись серьезные сомнения по поводу разрядки с Соединенными Штатами. Андропову и Громыко на начальном этапе не хватало влияния и политической воли, чтобы ради идеи переговоров с– Западом рисковать собственным положением. И только личное участие Брежнева, его глубокий интерес к международным делам, а также его способность добиваться «единодушной» поддержки нового международного курса в политической элите оказались наиболее важными факторами, обеспечившими с советской стороны развитие разрядки в период с 1968 по 1972 г.

Привычные взгляды, помноженные на жизненный опыт, мешали большей части советских элит и членам Политбюро адекватно, без идеологических шор воспринимать события в мире. Следовательно, их мотивы и предпочтения сильно отличались от тех, которые им приписывали тогда и позже аналитики международных отношений – исходя из представления о «рациональной природе» принятия решений в Политбюро. Вместе с тем, хотя большинство членов Политбюро и были идеологическими ортодоксами, не правы были и американские «неоконсерваторы», громогласные критики разрядки, которые в течение 1970-х гг. приписывали Кремлю планы завоевания мирового господства. И пусть в некоторых документах, подготовленных МИД и КГБ, разрядка изображалась как наилучшая возможность для наращивания могущества СССР и распространения его влияния в мире, на закрытых заседаниях Политбюро, насколько нам сейчас стало известно, никогда не обсуждались планы агрессии и территориальных захватов, ядерного шантажа Запада и прочие коварные и опасные схемы. Люди, которые входили в Политбюро, несмотря на периодические припадки идеологического гнева и бряцание оружием, не хотели и не могли продолжать глобальную конфронтацию с Соединенными Штатами. У большинства из советских руководителей отсутствовало стратегическое видение, если не считать абстрактных ленинских формул и опыта сталинской политики. Им было неясно, где и в каких целях использовать растущую военную мощь СССР. Они даже не понимали, какую стратегическую выгоду можно извлечь из того, что США увязли в Юго-Восточной Азии. После «потери» Китая СССР утратил свои позиции в Индонезии и растрачивал без ощутимых выгод громадные ресурсы на Ближнем Востоке. Даже коммунистическое руководство Северного Вьетнама не считало себя обязанным отчитываться перед Кремлем и вело свою собственную политику, пытаясь сорвать советско-американскую разрядку. В период между 1964 и 1970 г. руководители СССР находились в международном дрейфе. Вместо четких приоритетов, таких как соглашения с США и Западной Германией, они следовали расплывчатым лозунгам о «пролетарской солидарности» с коммунистическим Вьетнамом и увязли в бесперспективной поддержке радикальных арабских режимов.

Такому поведению СССР в годы, предшествовавшие разрядке, можно отчасти найти объяснение в переходном характере верховной власти после ухода Хрущева. В условиях постепенного размывания тоталитарной государственности за видимым единодушием коллективного руководства страны скрывалась яростная «подковерная борьба», в которой генеральный секретарь ЦК КПСС участвовал скорее в качестве арбитра и переговорщика, чем диктатора. Недавно раскрытые документы свидетельствуют о том, что эта борьба протекала на разных уровнях: интересы внешней безопасности наталкивались на ограничители внутренней политики и идеологии, стратегические цели подпадали в зависимость от обязательств, данных различным сателлитам и партнерам (к примеру, ГДР, Северному Вьетнаму и арабским странам). Безусловно, для того чтобы добиваться перемен во внешней политике, требовались серьезные усилия. Нужно было убеждать, разъяснять и – все реже – принуждать. Не стоит забывать о том, что в период с 1964 по 1971 г. согласие среди партийного руководства СССР в отношении разрядки было чрезвычайно хрупким и относительным и всякий международный кризис грозил его разрушить. Брежнев, используя свой личный политический капитал, смог избежать раскола в руководстве в решающие моменты развития разрядки. В этом и заключается его главный вклад в историю международных отношений этого периода.

Киссинджер невысоко оценивает Брежнева в своих воспоминаниях. «Недостаток уверенности в себе он стремился спрятать за шумными речами, а подспудное чувство собственной неполноценности – за периодическими попытками запугать». По мнению Киссинджера, такое поведение Брежнева объяснялось русским национальным характером: он «являлся представителем народа, который не цивилизовал своих завоевателей [монголо-татар], а просто оказался более живучим, народа, находящегося между Европой и Азией и не принадлежащего целиком ни той, ни другой, уничтожившего традиции своей собственной культуры, при этом так и не создав им полноценной замены» ^{846} . Как бы ни относиться к этой резкой и предвзятой оценке, Киссинджер был явно несправедлив в отношении Леонида Ильича.

Действительно, Брежнев не был уверен в себе, когда начал руководить советской дипломатией. Но если вспыльчивый Никита Сергеевич из-за недостатка уверенности в себе совершал необдуманные поступки, шел на обострение и создавал международные кризисы, то с Брежневым все было иначе: свою неуверенность он преобразовал в стремление к международному признанию. Кроме того, разрядка напряженности для Брежнева была заменой непредсказуемому процессу реформ внутри страны – разрядкой можно было воспользоваться, чтобы прикрыть уже наметившийся спад в экономике, все большее отставание от Запада в технологии и науке, а также развал коммунистического движения, выхолащивание идеологии. Генсек сознавал, что в сравнении со Сталиным и Лениным и даже с Хрущевым как лидер коммунистического полумира он проигрывает. Для того чтобы стать настоящим вождем, способным повести за собой массы, ему недоставало силы воли, размаха и интеллектуальных способностей. К 1972 г. Брежнев пребывал в должности уже восемь лет – почти столько же управлял страной Хрущев. Генсеку нужен был успех, это стало очевидным для всех, кто наблюдал за ним в те напряженные дни в апреле – мае 1972 г. перед встречей на высшем уровне.

Московский саммит произвел большое впечатление на советскую политическую элиту и еще большее – на советский народ. Добиваясь разрядки с Западной Германией и Соединенными Штатами, Брежнев получил у себя в стране широкое народное признание, которого до сих пор ему недоставало. В то время в СССР не проводилось исследований общественного мнения, однако, судя по имеющимся свидетельствам, миллионы простых советских граждан были искренне благодарны генсеку за его миротворческую деятельность. Действия Брежнева одобряли многие люди, хорошо помнившие, что такое война, в том числе и те, кто считал Германию и США источником военной угрозы ^{847} . Наивысшей точкой политической карьеры Брежнева стал пленум ЦК КПСС в апреле 1973 г., на котором генсек получил впечатляющую поддержку политике сближения с США и ФРГ. Словно по мановению волшебной палочки из советских газет и журналов, радио и телевидения исчезла антиамериканская риторика. До этого позитивно написанные статьи о жизни и культуре в Соединенных Штатах очень редко появлялись на страницах печати, да и то лишь в специальных изданиях. Теперь информация о жизни на Западе, в частности в США, пошла большим потоком, достигая широкой публики. Такого не было с момента убийства Джона Кеннеди, во всяком случае, с момента начала вьетнамской войны. Прекратилось глушение передач «Голоса Америки». Советская молодежь получила возможность слушать на коротких радиоволнах музыку популярных западных рок-групп, в том числе «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Пинк Флойд» и других. Черняев даже заявил, что визит Никсона стал для международных отношений тем же, что для советской внутренней политики был доклад Хрущева о Сталине в 1956 г. Он писал: «Как бы то ни было, какими бы идеологическими прикрытиями мы ни старались удерживать народ в антиимпериалистической чистоте, realpolitikсделал свое дело. Рубикон перейден. С этих майских дней 1972 года будут датировать эру конвергенции… в ее объективно революционном и спасительном для человечества смысле» ^{848} .

Очень скоро эти преувеличенные восторги пришлось умерить. Выйти из холодной войны с помощью разрядки было невозможно в силу самой сущности политической и экономической системы СССР, идеологических взглядов его руководителей и особенностей управления страной. Конечно, единодушие, царившее в Политбюро под председательством Брежнева, не было таким же полным, как воинственность и нетерпимость по отношению к западным странам при его предшественниках. Это единство взглядов, несомненно, зиждилось на формуле «мир на основе силы». Только в таком виде идея разрядки была приемлема для сторонников жесткой линии. Никто, включая Брежнева, не осмеливался покушаться на основные положения марксистско-ленинской идеологии. И наконец, кремлевское руководство продолжало осуществлять самую дорогостоящую и далеко идущую программу вооружений за всю историю СССР. По этому вопросу Брежнев не имел разногласий со своими консервативными друзьями Устиновым, Гречко и другими представителями военной верхушки и военно-промышленного комплекса ^{849} .

Брежнев искренне надеялся на то, что его личные дружеские отношения с Брандтом и Никсоном помогут ослабить напряженность холодной войны. Трезвый реалист во внутрипартийных делах, в сфере международных отношений он впадал в романтизм, причем отнюдь не революционного толка. Брежнев считал, что установление дружеских отношений с руководителями других государств больше отвечает интересам СССР, чем помощь революционным процессам и антиколониальным движениям в мире. Он верил, что эти дружеские отношения и экономическое сотрудничество между Советским Союзом и другими великими державами смогут преодолеть основополагающие политические, экономические и идеологические различия между Востоком и Западом.

Если бы не Брежнев со своей Нагорной проповедью, то разрядка международной напряженности в 1970-1972 гг. могла не состояться вовсе или она была бы значительно скромнее. Леонид Ильич прекрасно понимал, какую опасность представляет собой возможность военного столкновения между странами НАТО и Организации Варшавского договора или ядерный поединок между СССР и США. Ведь он сам был участником войны и не хотел повторения ее ужасов. Эмоциональность Брежнева также работала на разрядку. Достаточно представить, как бы неулыбчивый Косыгин, угрюмый Громыко или неприветливый Шелепин вели бы переговоры с руководителями западных держав вместо Брежнева, и становится очевидным значимость личного обаяния генсека. Некоторые черты Брежнева, такие как желание понравиться, угодить другим, наивное тщеславие и чрезмерная общительность, его страсть к иностранным автомобилям и другим дорогим безделушкам, можно расценивать как слабости характера, но все эти качества помогали ему расположить к себе западных партнеров. В известном смысле Леонид Ильич был первым советским руководителем, который сознательно и с удовольствием носил мантию миротворца, опирался в своих поступках на здравый смысл, а не на понятия державного престижа и идеологии, не пытался изображать из себя революционного аскета или великого вождя-императора. Кроме того, он первым в Кремле стал использовать возможности телевидения, чтобы продемонстрировать свою близость к руководителям мировых капиталистических держав – это был умный ход, рассчитанный на получение признания широкой общественности внутри Советского Союза. Как верно отметил в своих воспоминаниях Эгон Бар, «Брежнев был необходим для того, чтобы позже появился Горбачев. Второй довел до конца то, что начал первый. Брежнев сделал большое дело для мира во всем мире» ^{850} .

Глава 8.
ЗАКАТ РАЗРЯДКИ. ИМПЕРСКАЯ ИНЕРЦИЯ, 1973-1979

Бояться нам некого и нечего, кроме собственной расхлябанности, лени, недисциплинированности.

В. Молотов, май 1972

Накануне Рождества 1979 г. произошло событие, изменившее ход мировой истории: советские танки вошли в Афганистан. Тяжелые колонны бронетехники переправились через реку Амударью по наведенным близ узбекского города Термез понтонным мостам и двинулись на юг, к заснеженным вершинам гор. Советские граждане узнали о вводе войск в Афганистан из сообщений иностранных радиостанций. К этому времени группы спецназа КГБ и ГРУ уже взяли штурмом укрепленную резиденцию генерального секретаря Народной демократической партии Афганистана Хафизуллы Амина. В результате штурма Амин был убит, погибли также его малолетний сын и около двухсот охранников. КГБ доставил в Кабул и поставил во главе партии Бабрака Кармаля – афганского коммуниста, жившего в эмиграции. Несколько дней спустя советское информационное агентство ТАСС заявило, что ввод войск в Афганистан был осуществлен по просьбе афганского правительства «для задач исключительно содействия в отражении внешней агрессии». В информации для партаппарата говорилось, что Политбюро, принимая решение о посылке «ограниченного контингента», исходило из стратегического положения Афганистана. «Он находится в непосредственной близости от наших границ, соседствует с советскими республиками Средней Азии, имеет границу большой протяженности, недалеко находится и Китай. Поэтому необходимо проявить заботу о безопасности нашей социалистической Родины и учитывать наш интернациональный долг».

Ввод войск в Афганистан стал неожиданностью даже для советской внешнеполитической элиты. Эксперты ничего не знали о подготовке вторжения, с ними никто не консультировался. Ученые Института востоковедения Академии наук быстро осознали, что кремлевские правители совершили роковую ошибку. Афганистан за всю свою многовековую историю никогда не был покорен. Разноплеменные горцы, принявшие ислам, не терпели на своей земле чужеземцев. Но советская «общественность» помалкивала, лишь один человек в Советском Союзе – академик Андрей Сахаров – открыто выступил против введения советских войск в Афганистан. Решением Политбюро создатель советской водородной бомбы, а ныне диссидент был немедленно выслан из Москвы на поселение в Горький. подальше от иностранных корреспондентов ^{851} .

Мир отреагировал на внезапный ввод советских войск в Афганистан куда болезненней, чем на советское вторжение в Чехословакию. В 1968 г. в Европе набирал силу процесс разрядки, и разгром Пражской весны не помешал переговорам по Германии, Западному Берлину и по стратегическим вооружениям. В 1979 г. все было иначе. В ООН Советский Союз был близок к изоляции. В Западной Европе еще раздумывали, но ответ США был незамедлительным и жестким. Президент Картер и его советник по национальной безопасности Бжезинский решили, что вторжение в Афганистан является началом советского наступления в направлении Ирана и Персидского залива, где располагались крупнейшие в мире нефтяные месторождения. Для США это было бы смертельной угрозой. Картер заявил, что ни перед чем не остановится, чтобы защитить американские жизненные интересы. Белый дом объявил о серии санкций, которые блокировали и приостановили почти все договоренности, достигнутые в годы разрядки, включая переговоры о дальнейшем ограничении стратегических вооружений, развитии торговых и культурных отношений с СССР. Стремление президента США наказать Москву было столь велико, что он наложил эмбарго даже на выгодный американским фермерам экспорт зерна в Советский Союз. Картер также объявил о бойкоте летних Олимпийских игр в Москве.

Документы из советских архивов убедительно свидетельствуют: никаких советских планов продвижения к Персидскому заливу не было и в помине. По заключению авторитетных историков, советское руководство было обеспокоено прежде всего событиями в самом Афганистане и нестабильной ситуацией в регионе. Американец Селиг Гаррисон подвел итог: «Развитие событий в Афганистане застали Брежнева и его советников врасплох. В итоге им пришлось действовать в ситуации, которую они не контролировали, и пойти на шаги, последствия которых они не предвидели» ^{852} .

Спустя много лет можно с уверенностью судить, что, несмотря на первоначальный военный успех, вторжение в Афганистан выявило глубокий системный кризис советской империи и его руководства. И словно в подтверждение этого, летом 1980 г. вспыхнула антикоммунистическая революция в Польше. Бастующие рабочие создали независимый профсоюз «Солидарность» и вскоре были поддержаны всем польским обществом. Аппарат насилия оставался в руках у польского коммунистического режима, но общественный авторитет и инициатива перешли к забастовочным комитетам и группам интеллектуалов. «Солидарность» представляла гораздо более серьезную угрозу интересам СССР в Восточной Европе, чем Пражская весна в 1968 г. И тем не менее кремлевское руководство не решилось ввести войска в Польшу, и двоевластие там продолжалось до декабря 1981 г. ^{853} Нерешительность Москвы не была вызвана страхом еще более жестких санкций со стороны Запада. По словам американского историка Войтека Маетны, «действия и позиции западных политиков не оказывали существенного влияния на поведение Москвы во время польского кризиса» ^{854} .

Ввод войск в Афганистан был не просто катастрофическим просчетом советских властей, он был следствием бездумного дрейфа и размывания стратегических приоритетов в предшествующие годы. После ряда успехов разрядка между СССР и Западом стала быстро клониться к закату. Безудержная гонка вооружений, разработка новых военных систем продолжались. В Африке, прежде всего в Анголе (в 1975-1976) и Эфиопии (в 1977-1978), бушевали гражданские и межэтнические войны, в которых США и СССР поддерживали противоборствующие силы. Как утверждал помощник Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, «разрядка была погребена в песках Огадена» из-за советского и кубинского вмешательства в военные действия между Сомали и Эфиопией. Двадцать лет спустя ветераны МИД СССР признали, что разрядка исчерпала себя задолго до конца 1970-х гг. Правда, по их мнению, виною этому было отсутствие взаимопонимания между администрацией Картера и советским руководством в Кремле. Администрация Картера, по их мнению, реагировала на советско-кубинское присутствие в Африке с излишней нервозностью ^{855} .

Чтобы объяснить причины, которые привели политику разрядки к краху, следует тщательно разобраться в том, что происходило в Вашингтоне и Кремле. В американской прессе само слово «разрядка» к началу 1975 г. приобрело одиозный смысл «умиротворения агрессора»; политика переговоров с Советским Союзом стала мишенью для критики со стороны обеих политических партий США. Меньше известно о том, как относились советские лидеры и политические элиты к ухудшению советско-американских отношений. Между тем одной из главных причин того, что положительный импульс разрядки исчерпал себя, было быстрое падение интереса Брежнева к активной международной деятельности. Генсек терял здоровье и все больше отдавался своим увлечениям, прежде всего охоте. А советская внешняя и оборонная политика развивались по инерции, деформируясь под воздействием бюрократических интересов, кризисных ситуаций в различных районах мира и идеологических факторов. Лишенное энергичного рулевого, судно советской внешней политики дрейфовало в сторону рифов.