Текст книги "Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева"

Автор книги: Владислав Зубок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 64 страниц)

Хрущев оказался в крайне затруднительном положении. Ему не хотелось дезавуировать достижения новой внешней политики и опять выставлять Советский Союз агрессором. Вместе с тем его страшила мысль о том, что СССР потеряет Восточную Европу и тогда его соперники в коллективном руководстве возьмут над ним верх. Опасения Хрущева имели серьезные основания, так как большинство членов партийного аппарата и верхнего эшелона военных кругов считали, что огульное развенчание Сталина на партийном съезде было большой ошибкой ^{480} . 31 октября Хрущев перехватил инициативу у своих самых жестких критиков, которые не пощадили бы его, если бы он «потерял» Венгрию. Также Хрущев упредил возможную критику в свой адрес, предложив не посылать войска, не заручившись согласием китайцев и союзников по Варшавскому договору, а также руководства Югославии. После нескольких напряженных дней, проведенных в перелетах, поездках и консультациях, решение раздавить «контрреволюцию» в Венгрии получило одобрение всех коммунистических лидеров, включая Мао, Тито, Гомулку и даже Пальмиро Тольятти. Утром 4 ноября 1956 г. силы четырех советских армий под командованием маршала Конева вторглись на территорию Венгрии ^{481} .

Позже Микоян написал в своих воспоминаниях, что советское вторжение в Венгрию «похоронило» надежды на разрядку напряженности в Европе на годы. В Советском Союзе процессы либерализации в обществе сменились волной арестов и преследований студентов, рабочих и представителей интеллигенции. Венгерский кризис больно ударил по авторитету первого секретаря. Во время обсуждений на заседаниях Президиума в начале ноября, судя по записям Малина, Хрущев был нехарактерно молчалив. В какой-то момент он пытался, как прежде, покритиковать Молотова за «враждебные идеи». Тот ответил, подразумевая то ли нового советского ставленника в Венгрии Яноша Кадара, то ли самого Хрущева: «Одернуть надо, чтобы не командовал» ^{482} . Китайское руководство стало разговаривать с Хрущевым в новом, высокомерном и наставительном тоне. Согласно китайской трактовке событий, только вмешательство руководства КНР спасло Польшу от советского военного вторжения, а затем помогло Хрущеву преодолеть свои колебания и решиться на «спасение социализма» в Венгрии ^{483} . Уже после введения Советским Союзом войск в Венгрию Чжоу Эньлай совершил поездку по странам Восточной Европы и 18 января 1957 г. прибыл в Москву. На встрече в Кремле Чжоу указал Хрущеву на три ошибки: отсутствие всестороннего анализа событий, самокритики и консультаций с братскими странами. Китайский премьер-министр покинул Москву, убежденный в том, что Хрущеву не хватает опыта, такта и политической зрелости ^{484} .

Хрущев, чувствуя непрочность своего положения, не захотел портить отношений с Мао и смирился с менторским тоном китайцев. При встрече с Чжоу Эньлаем он покорно внимал критике китайского гостя. На приеме в посольстве Китайской Народной Республики Хрущев призвал всех коммунистов «брать пример со Сталина» в том, как бороться с мировым империализмом. Полгода спустя Молотов с сарказмом напомнил ему об этом: «Конечно, когда Чжоу Эньлай приезжал, мы стали расписываться, что Сталин – это такой коммунист, как дай бог каждому, но когда уехал Чжоу Эньлай, мы перестали это делать. Это не поднимает авторитет нашей партии…» ^{485} .

Когда советско-югославские отношения после примирения в 1955 г. опять испортились, Молотов мог злорадствовать – ведь он всегда утверждал, что Тито и его сторонники не могут быть надежными друзьями и союзниками. На самом деле Тито поддержал решение Кремля ввести войска в Венгрию и убрать венгерского лидера Имре Надя с политической сцены. Однако в силу случайного стечения обстоятельств Надь со своими соратниками попросили убежища в югославском посольстве в Будапеште. Тито был поставлен в сложное положение и, дорожа репутацией Югославии как независимого государства, отказался выдать Надя советским властям. В результате между Тито и кремлевскими правителями возникла недостойная перебранка. 11 ноября 1956 г. Тито выступил с речью в курортном городке Пула, недалеко от своей резиденции, где заговорил о «системных причинах» сталинизма, частично возложив вину за венгерскую трагедию на консервативные силы внутри КПСС. Он также сказал о том, что коммунистические партии можно разделить на два типа – сталинистского или несталинистского. Эта речь привела Хрущева в ярость: он еще долгие годы вспоминал о ней как о «позорной, предательской речи». Президиум ЦК большинством голосов постановил поручить газете «Правда» начать открытую идеологическую полемику с Тито. Ситуация с югославами не улучшилась после того, как сотрудникам КГБ удалось обманом выманить Надя и его сподвижников из посольства Югославии в Будапеште, арестовать и поместить под стражу в Румынии. Позже румыны передали арестантов в руки марионеточного венгерского правительства, возглавляемого Яношем Кадаром. Потом был проведен тайный суд, по приговору которого Имре Надя и нескольких его товарищей казнили (с одобрения Кремля и руководителей европейских компартий). Тито скорее всего тоже вздохнул с облегчением, правда про себя. Публично югославское правительство осудило эту расправу ^{486} .

Резкие зигзаги во взглядах и подходах подрывали авторитет Хрущева на посту первого секретаря как среди поклонников Сталина, так и среди сторонников перемен. В Центральный комитет стали поступать многочисленные письма от рядовых членов КПСС, полные возмущения и даже оскорблений в адрес хрущевского руководства. Одни требовали реабилитировать Сталина как великого государственного деятеля и предупреждали ЦК, что если Хрущев и дальше будет идти таким же путем, то враги застигнут страну врасплох, нельзя Советскому Союзу терять бдительность и расслабляться. Другие недоумевали, неужели в ЦК КПСС имеются «два Хрущева»: один разоблачает Сталина, а другой призывает советский народ брать с него пример ^{487} .

Конец коллективного руководства

Ослабление позиций Хрущева вдохновило его соперников на совместное выступление против первого секретаря. В июне 1957 г. Молотов и Каганович решили, что наступил удачный момент для того, чтобы добиться смещения Хрущева, и на одном из заседаний Президиума обрушились на него с критикой. Хрущев, как это часто бывает с самоуверенными оптимистами, не ждал нападения. Как вспоминал потом Микоян, «он как будто нарочно создавал себе врагов, но даже не замечал этого». Бывшие сторонники Хрущева – Маленков, Булганин, Ворошилов, Сабуров и Первухин, которых он тоже умудрился оттолкнуть от себя, – согласились отстранить его отруководства партии. Даже Дмитрий Шепилов решил, что Хрущев должен уйти. Большинство Президиума склонялось к тому, чтобы вовсе отказаться от поста первого секретаря и этим укрепить коллективное руководство ^{488} .

Однако отсутствие политического единства среди заговорщиков создавало определенные трудности: Молотов и Шепилов критиковали Хрущева по совершенно разным причинам и с совершенно разных позиций. К тому же участники заговора забыли о том, что в руках Хрущева находятся все рычаги государственной власти. Большинство членов секретариата являлись назначенцами Хрущева и поддерживали именно его. Ключевыми союзниками Хрущева в этот критический момент оказались министр обороны маршал Жуков и председатель КГБ Серов. С помощью членов секретариата, а также Жукова и Серова Хрущев созвал чрезвычайный пленум ЦК, решением которого была признана его верховная власть, а участники заговора были объявлены «антипартийной группой». Стенограммы июньского пленума 1957 г. хоть и содержат явно предвзятые оценки ситуации – в защиту одержавшего победу Хрущева и против его оппонентов из «антипартийной группы», – все же дают замечательный материал, показывающий, насколько были переплетены в СССР вопросы внутрипартийной борьбы и внешней политики государства ^{489} .

Противники Хрущева обвиняли его в нарушении принципов коллективного руководства, создании своего культа личности и единоличном принятии решений по международным делам и другим вопросам. Молотов осудил мысль, высказанную Хрущевым в интервью газете «Нью-Йорк тайме» в мае: «Мы считаем, что если Советский Союз сможет договориться с Соединенными Штатами, то тогда нетрудно будет договориться и с Англией, Францией и другими странами». Молотов выразил убежденность, что пока существует империализм, следующую мировую войну можно лишь отсрочить, но не предотвратить. Молотов также заявил, что формулировка Хрущева о необходимости договариваться с США игнорирует ленинский принцип об использовании противоречий в лагере империалистов. Эта формулировка Хрущева, продолжал он, «игнорирует все остальные социалистические страны. Нельзя игнорировать ни Китайскую Народную Республику, ни Польшу, ни Чехословакию, ни Болгарию». Помимо критики по вопросам внешнеполитической доктрины Молотов выразил свое недовольство грубыми, неотесанными манерами Хрущева и его неумением «соблюдать достоинство перед иностранными буржуазными деятелями» ^{490} .

Самый сильный отпор противникам Хрущева оказал Микоян. Он напомнил о недавних событиях в Польше, Венгрии и Египте и пришел к заключению, что успешное их разрешение стало возможным не только благодаря единству советского руководства, но и смелым инициативам Хрущева. Кроме того, Микоян обвинил Молотова, Маленкова и Кагановича в том, что они выступали с узкобухгалтерских позиций против развития торгово-экономических отношений с социалистическими странами Восточной Европы, а также нейтральными Австрией и Финляндией. Иначе говоря, они возражали против таких сделок, которые были не выгодны СССР экономически, игнорируя их политическую выгоду. Хрущев же, в отличие от них, считал, что субсидии этим странам жизненно необходимы, поскольку диктуются интересами безопасности СССР. «Надо подвести экономическую базу для нашего влияния на Австрию и укрепления ее нейтралитета, чтобы Западная Германия не была [экономическим и торговым] монополистом в Австрии». То же самое, говорил Микоян, приходится делать и с советским блоком: «Если сегодня оставить без заказов [на закупки] Восточную Германию и Чехословакию, так весь социалистический лагерь трещать будет. Кому нужен такой лагерь, если мы не можем обеспечить заказами. Вопрос ведь стоит так: или бесплатно кормить рабочих ГДР, или заказы дать; или же в другом случае вовсе потерять ГДР» ^{491} .

Многие из делегатов пленума ЦК в душе симпатизировали консервативным взглядам Молотова. Партийно-государственные элиты страны не верили в разрядку напряженности с западными державами: значительная часть этих людей придерживалась более воинственной и жесткой линии, чем «просвещенное» большинство в Президиуме. Даже критикуя вслед за Хрущевым и Микояном на заседаниях пленума догматизм Молотова и ошибки внешней политики Сталина, большинство делегатов говорило на сталинском идеологическом языке, когда речь заходила о международных делах и военной безопасности. Но не эти вопросы на самом деле побудили это большинство поддержать Хрущева. Часть делегатов опасалась, что если победят Молотов и Каганович, то «опять польется кровь», вернется террор. К тому же устранение от власти сразу целой группы членов Президиума означало, что назначенцев Хрущева ждет продвижение по службе. Один из выступавших выразил свое неудовольствие Молотовым, который до сих пор видит всех сталинских выдвиженцев «в коротких штанишках» ^{492} . Среди тех, кто сменил членов «антипартийной группы» на руководящих постах в ЦК КПСС, был и Леонид Брежнев. Будущее показало, что после июньского пленума 1957 г. Президиум нового состава оказался весьма посредственным – новые люди у власти по всем статьям уступали представителям старой гвардии по энергии, политическому таланту, образованию и кругозору ^{493} . Однако, с точки зрения Хрущева, у этой «молодежи» было одно положительное качество: он верил, что его назначенцы целиком зависят от него и не подведут.

В октябре 1957 г. Хрущев завершил свое восхождение на вершину тем, что отправил в отставку министра обороны маршала Георгия Жукова – своего главного сторонника, хоть временами и неудобного из-за своей независимости и критических суждений. Как и в предыдущих случаях, для того чтобы узаконить свои действия, Хрущев подготовил и провел внеочередной пленум ЦК КПСС. Стенограмма пленума, проходившего 28-29 октября 1957 г., не позволяет в полной мере пролить свет на неизвестные подробности всего дела. Однако эти материалы явно указывают на то, что у Хрущева были некоторые основания подозревать Жукова, а вместе с ним и начальника ГРУ Сергея Штеменко в «темных делах» за спиной первого секретаря – по крайней мере, Хрущев мог считать эти основания вескими в ситуации острой борьбы за власть после выступления «антипартийной группы». Впрочем, вероятнее было то, что службы госбезопасности докладывали Хрущеву о Жукове то, что ему хотелось о нем услышать. Незадолго до октябрьского пленума Жуков вместе с новым министром иностранных дел Андреем Андреевичем Громыко внес на рассмотрение Президиума предложение о необходимости принятия американского плана «Открытое небо» о свободной аэрофотосъемке над территорией США и СССР. Министр обороны был убежден, что если Советский Союз примет идею Эйзенхауэра, то американцы от него обязательно откажутся, так как не ждут от Москвы такого шага. Все это, по его мысли, должно было принести дополнительные очки Москве в пропагандистской борьбе с Западом. Хрущев отнесся к данному предложению скептически, а на октябрьском пленуме припомнил этот эпизод, чтобы подвергнуть Жукова дополнительной критике. Он осудил министра обороны за то, что тот был готов допустить слабину и принять «наглые, совершенно неприемлемые предложения» американцев. И тут же обвинил его чуть ли не в подготовке к нападению на США, заявив, что Жуков на Президиуме говорил примерно следующее: «Нам выгодно принять предложения американцев, нужно разведать их объекты, чтобы нанести удар…» ^{494} . Вновь, и далеко не в последний раз, борьба за власть в Кремле погубила многообещающее дипломатическое начинание, которое могло бы пригасить последующую гонку вооружений.

Помимо сфабрикованных обвинений против Жукова выступления на пленуме содержали высказывания, весьма ценные для понимания хода мыслей и рассуждений среди высшего партийного и военного руководства СССР. Хрущев стремился показать делегатам пленума, особенно военным, что это он, а вовсе не Жуков лучше знает, как сочетать мирное дипломатическое наступление с наращиванием военной силы ^{495} . Как ни терзали некоторых советских военачальников сомнения по поводу того, что говорилось на пленуме об их боевом товарище, все они единодушно поддержали руководителя партии и осудили Жукова. Великий полководец вторично и уже пожизненно оказался в опале.

Это был последний пленум при Хрущеве, где откровенные высказывания и суждения по вопросам внешней политики служили аргументами или уликами в борьбе за верховную власть. Победа Хрущева над другими олигархами в Президиуме, которые могли и хотели ограничить его власть, положила конец практике коллективного руководства и периодическим схваткам на высокой партийной арене. Хрущев чем дальше, тем больше окружал себя удобными ему фигурами и довольно скоро обнаружил, что обсуждать важные решения на Президиуме ему не с кем – там заседало послушное ему большинство. После изгнания с руководящих постов членов «антипартийной группы» и Жукова обсуждение внешнеполитических вопросов на заседаниях Президиума быстро превратилось в пустую условность, ритуальное круговое одобрение любой инициативы первого секретаря. Сам Хрущев, самоучка с неполным образованием и исключительной напористостью и властными инстинктами, не особенно нуждался в советчиках и специалистах со стороны. Даже те немногие аналитические службы, которые еще существовали в КГБ, МИД и ЦК КПСС, при Хрущеве захирели ^{496} .

Выбор министра иностранных дел на место Шепилова красноречиво говорил о предпочтениях Хрущева. Неулыбчивый Андрей Андреевич Громыко не был рожден блистать на международной сцене, подобно его предшественнику. Но именно это устраивало Хрущева. Он сам собирался вести международные дела и дипломатические переговоры – так же как он полагался на самого себя в анализе данных разведки, деле подъема сельского хозяйства, проектировании нового жилья и прочая, и прочая. Молодой и обходительный дипломат Олег Трояновский, которого Хрущев в апреле 1958 г. выбрал своим помощником по международным делам, вспоминал, что сразу почувствовал: в советской внешней политике близятся большие перемены ^{497} . Советский руководитель, одержавший победу у себя дома, решил, что настал час для решительного прорыва на международном фронте. Хрущев горел желанием доказать партийной элите и военным кругам СССР, что он может превзойти самого Сталина в деле наращивании могущества СССР и его влияния в мире.

Глава 5.
ЯДЕРНЫЕ ОПЫТЫ ХРУЩЕВА, 1953-1963

Пусть это изделие [ядерная бомба] висит над капиталистами, как дамоклов меч.

Хрущев – советским разработчикам ядерного оружия, июль 1961

4 октября 1957 г. Советский Союз осуществил запуск первой в мире межконтинентальной ракеты, которая вывела на околоземную орбиту алюминиевый шар размером чуть больше футбольного мяча – «искусственный спутник Земли». Траектория его полета проходила над территорией Северной Америки ^{498} . Сам спутник являлся безобидным аппаратом с радиоустройством. Однако в США прекрасно понимали, что с таким же успехом советская ракета может доставить в любую точку Земли и мощную ядерную боеголовку. Американская пресса и политики заговорили о «ракетном отставании», которое в перспективе дает Советскому Союзу возможность нанести внезапный обезоруживающий удар по американским силам стратегического назначения. Спутник пробудил в американском обществе память о нападении японцев на Пирл-Харбор в декабре 1941 г. и гибели американского Тихоокеанского флота. Америка, защищенная двумя океанами, вдруг ощутила себя уязвимой. Многие американцы начали строить индивидуальные бомбоубежища на случай ядерной атаки. В американских школах ввели обязательные и регулярные уроки гражданской обороны, во время которых дети по команде «атомная атака» прятались под партами, закрывая голову руками. Один из моих друзей, выросший рядом с Нью-Йорком в 1950-е гг., рассказывал мне, что всякий раз после такого упражнения он смотрел в окно на силуэт Манхэттена, чтобы убедиться, стоят ли там еще небоскребы ^{499} .

На самом деле у жителей СССР было больше резонов бояться атомной войны. Баланс стратегических сил с огромным перевесом складывался в пользу Соединенных Штатов. Администрация Эйзенхауэра придерживалась доктрины первого атомного удара в случае войны с СССР. Как пишет американский военный историк Стивен Залога, советская система противовоздушной обороны была «чрезвычайно дорогостоящей, ненадежной и устаревала на глазах». У Советского Союза долгое время не было возможности нанести ответный удар. Американцы строили военные базы для стратегических бомбардировщиков и ракет не только на своей территории, но и на территории стран-союзниц – Великобритании, Западной Германии, Италии и Турции. В военных планах США, правда, значилось, что ядерное оружие будет применяться лишь в том случае, если советские войска вторгнутся в страны Западной Европы ^{500} . Но те в Советском Союзе, кто знал, что на них нацелено американское оружие, мало верил в его оборонительный характер.

До недавнего времени историки могли только гадать о том, что думали советские политики и военные о термоядерной войне и гонке ядерных вооружений. Американские аналитики предполагали, что угроза ядерной войны оказывала на советское руководство сдерживающее влияние, побуждала его вести себя осторожнее ^{501} . В действительности, как показывают рассекреченные советские документы, все было наоборот. Американская «доктрина сдерживания», построенная на стратегическом превосходстве США, была воспринята советскими лидерами как вызов. В Кремле видели лишь два сценария – пойти на уступки или дать асимметричный отпор ^{502} . Никита Сергеевич Хрущев, по характеру человек азартный и решительный, не колебался в выборе. Его ответом на американское стратегическое превосходство стал ядерный блеф, балансирование на грани войны. Ракетно-ядерное оружие стало для Хрущева последним аргументом в переговорах с «империалистами». А единственно возможной обстановкой для таких переговоров Хрущев считал нажим и нагнетание международной напряженности. Действия Хрущева на международной арене в 1958-1963 гг. граничили с авантюризмом и по степени риска превзошли действия Сталина и других советских лидеров за все годы холодной войны.