Текст книги "Кавалер Ордена Золотого Руна"

Автор книги: Владислав Гурин

Соавторы: Альберт Акопян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Автобус Тбилиси-Батуми вышел по расписанию. Поскольку Сеня сидел на правой стороне и смотрел в правое окно, а Маша сидела на левой стороне и смотрела в левое, то Остап устроился на заднем сиденье и смотрел вперед. Больше всех неукоснительное следование инструкциям мучило Машу: на ее коленях лежала большая сумка с новыми платьями, туфлями, парфюмерией и бижутерией.

Радостный гомон сметных, сверхсметных и особенно внесметных пассажиров, а также тяготы последних дней и ночей сделали свое дело. Автобус еще не выехал за черту города, а друзья уже крепко спали. Когда на середине пути шофер Гоги весело объявил: "Город Боржоми. Выходи пить здоровье", – свертка в руках Сени не было.

Маши не было тоже.

Глава 21.

Натри хлорари – ферри бикарбонате

Дежурный лектор у источника заунывно расхваливал достоинства целебной воды:

– Натри хлорати… Натри бикарбонати…

Остап взвыл.

– У-у-у! Крапивное семя, – и, облизав губы с подвижнической решимостью, добавил. – Гадом буду, если во второй Швейцарии не найду второго Боржоми.

Командор обвел взглядом площадь и прилегающие улочки:

"Санаторий-профилакторий имени МОПРА и ВОХРа".

"Парк культуры и отдыха имени товарища З.З. Приезжалова".

"Улица имени первых маевщиков".

"Образцовая столовая имени второго кремлевского субботника".

Взгляд вернулся к источнику:

"Источник имени тбилисской улицы имени Москвы".

– Господи, – прошептал страдалец, – есть здесь что-нибудь не имени?! Когда же отправляется этот чертов автобус?!

– Стоянка – час, – ответил Сеня и вдруг схватил Бендера за рукав:

– Смотрите! Наш мучитель!

За маленьким столиком под тентом сидел гражданин в кепочке со своей женой и ел что-то непонятное, но очень-очень вкусное. Лелечка лакомилась сахарным мороженым, поедая его костяной ложечкой из синей граненой рюмочки.

– Это не мучитель, Сеня! Это спаситель! Это шашлык и боржоми! Это деньги на дороге!

Остап подскочил к душечке и хлопнул его по плечу:

– Здорово, Шурик! Сколько лет, сколько зим, – затем пододвинул свободный стул и протянул руку к бутылке, – кстати, нелогично получается: я твой лучший друг, а моего единокровного братика не признаешь…

Шурик спокойно дожевал и проглотил кусок мяса, после чего внятно, как раз по-джентльменски, то есть так, чтобы слышал только Остап, но не окружающие, произнес:

– Убери лапы, хам. Милиционера позову, – и указал вилкой на стража порядка.

Великий комбинатор понял, что именно это и произойдет.

– Кажется, мы ошиблись, Сеня. Лично я этого жлоба вижу впервые…

Но отойдя от стола на два шага он обернулся и громко, так, чтобы слышали все, сказал:

– У вас, товарищ, гульфик расстегнут!

Гражданин в кепочке оказался в ужасном положении. Что делать? Встать, чтобы все убедились, что гульфик у него в порядке, или оставаться сидеть и таким образом попасть под подозрение и любопытствующие взгляды.

Как Шурик решил эту проблему, друзья не знали. Они медленно, с достоинством, удалялись.

– Не надо было вам про деньги на дороге, – попытался успокоить Остапа Сеня.

– Все это ваша фуникулерская штучка нагадила. Жон-Дуан, блин…

– Не смейте о ней так, милостивый государь!

– А вдруг это любовь?.. Ай-яй-яй! Где-то я уже видел эти безумные глаза. Ах, да! В Третьяковке. "Иоанн Грозный отмежевывается от собственного сына". Что вы так завелись? Ничего особенного. Грудь маленькая. Если перевести на размер ног, выйдет никак не больше, чем тридцать третий размер.

– Врете! У нее нормальная античная грудь.

– Пардон, нормальная и античная – это не одно и то же. Вы читали труд немецкого профессора Пидерфакта "Брусте унд бюсте"? Так вот там с цифрами в руках доказано, что грудь женщины нашего времени значительно больше античной…

– Остап, неужели вы не понимаете, я люблю ее…

– Эх, Сеня, Сеня, любовь – это всего лишь подсознательная оценка женщины как матери моих будущих детей, воинов и охотников. Румяные щечки – это хорошо вентилируемые легкие, крутая линия бедер – это правильное положение будущего плода. Никто не влюбится в чахоточную и корявую. Жалеть – сколько угодно, в меру порядочности, но любить… Нормальный человек на это не способен. Так что любовь – это всего лишь оценка самке "пять с плюсом".

– Не вяжется, товарищ управдом, с советской концепцией любви. Насмотрелся ваших фильмов. "Летишь? Лечу. Далеко? Далеко. В Ташкент? В Ташкент". Это значит, что он ее давно любит, что и она любит его, что они даже поженились, а может быть, у них есть даже дети.

– И что характерно, никто ни у кого ничего не ворует…

– Заткнитесь! – рявкнул Сеня и плюхнулся на лавку. – Вы… вы…

– Сеня, вам 35 лет, – Остап сел рядом. – Вы вдвое старше нее.

– Нет, – спокойно ответил Сеня. – Ей двадцать, а мне всего двадцать семь. Вам, вульгарному материалисту, это трудно понять, – Сеня помолчал. – С первого дня моего рождения мать вела мой дневник. А умирая, передала его мне. Я вел его в гимназии, на фронте. Да-да! На южном фронте по нашей терминологии или на деникинском по вашей. Каждый день, хотя бы одно ключевое слово. Мелким почерком. Затем я перечитал его и зачеркнул дней на семь с половиной лет. Самых… несущественных. Пусть моя старость будет короче, но зато молодость у меня получилась насыщенная, замечательная. Я вызубрил ее, а дневник сжег. Поверьте, Остап Ибрагимович, у меня особые отношения со временем.

– "Хозяин Времени". Читал я такую книжонку. В библиотеке на станции Хацепетовка. Я ведь ее не осуждаю, Сеня. "Ждешь меня три месяца. Ровно три месяца". Сеня, никто никогда не возвращается. Это правило. Обратное – исключение. Сам-то ты верил, что вернешься за ней на собственной белоснежной яхте. Но ведь она-то не дура… А впрочем неважно… Нравится мне эта контора, – сказал Остап, разглядывая помпезное двухэтажное здание.

– Что значит нравится? Собираетесь купить? – Сениному сарказму мог позавидовать сам Вольтер.

– Значит, что хватит трепаться. Пора добывать хлеб насущный.

– Как?

– Да уж во всяком случае не оглашать площадь криком: "Братие и сестрие, подайте хотя бы одну картошечку!" Гоните ваш химический карандаш. Опять весь язык синим будет.

– Что вы еще задумали? – Сеня был всерьез обеспокоен.

– Ничего особенного. Профилактический осмотр бюрократической машины.

– А успеете? – ехидно спросил Изаурик.

– Если в корзине для бумаг найдется какая-нибудь испорченная ведомость, а в красном уголке – список соревнующихся сотрудников, то успею.

По учреждению, где скрипели перья и на столах валялись никелированные, сверкающие, как палаши, линейки, бродил скромно одетый человек.

Он подходил к столам и молча клал перед служащими большой разграфленный лист бумаги, озаглавленный: "Ведомость сборов на…"

Занятый служака подымал свою многодумную голову, ошалело глядел на "Ведомость сборов" и, привыкший к взносам в многочисленные филантропические и добровольные общества, быстро спрашивал:

– Сколько?

– Двадцать копеек, – отвечал скромно одетый человек.

Служака вручал серебряную монету и вновь сгибался над столом. Но его просили расписаться.

– Вот в этой графе.

Служаке было некогда. Недовольно бурча, он расписывался. Гражданин с ведомостью переходил к следующему столу.

Вручив Сене 4 руб. 60 коп., Остап спрятался в автобусе и уже не показывал оттуда носа до самого отправления.

Перед самым отъездом в автобус ввалился Сеня с огромным кулем чебуреков. Из карманов торчали горлышки "Боржоми".

– Аппетит, командор, приходит во время стояния в очереди, – объяснил он свою расточительность. – А теперь вперед!.. Лошади напоены, кучер дилижанса дернул колокольчик.

– Граждане, въезжаем в Аджарию. Через полчаса райцентр Хуло, – громко возвестил шофер.

Остап протер глаза.

– Что вы там опять строчите, Сеня? Посмотрите, какие горы! Леса! Дождь и прохлада. Жизнь начинается, кажется, завтра и, кажется, на Зеленом мысу.

Сеня оторвался от записной книжки, окинул горы орлиным взором и вдруг предложил:

– Остап Ибрагимович, а, может быть, здесь и махнем напрямик?

– Знаете, Сеня, я не суеверен, но мне почему-то не хочется переходить границу в окрестностях райцентра Хуло. К тому же под дождем и без консервов.

– Тогда…

– Что тогда?

– Тогда может быть послушаете?

Остап зевнул.

– Валяйте!

Вторая молодость

Грачи прилетели в город Колоколамск.

Был светлый, ледяной весенний день, и птицы кружили над городом, резкими голосами воздавая хвалу городским властям. Колоколамские птички, подобно гражданам, всей душою любили власть имущих.

Днем на склонах Старорежимного бульвара уже бормотали ручейки, и прошлогодняя трава подымала голову.

Но не весенний ветер, не крики грачей, не попытки реки Збруи преждевременно тронуться вызывали в городе лихорадочное настроение. Залихорадило, затрясло город от сообщения Никиты Псова.

– Источник! Источник! – вопил Никита, проносясь по бульвару имени Лошади Пржевальского, сбивая с ног городских сумасшедших, стуча в окна и забегая в квартиры сограждан. – Своими глазами!

Он мчался, возбуждаясь все больше и больше. Сама лошадь Пржевальского была бы удивлена такой резвостью.

На расспросы граждан Никита Псов не отвечал, судорожно взмахивал руками и устремлялся дальше. За ним бежала растущая все больше и больше толпа.

Кто знает, сколько бы еще мчались любопытные сограждане за обезумевшим Псовым, если бы дорогу им не преградил доктор Гром, выскочивший в белом халате из своего домика.

– Тпр-р-р! – сказал доктор Гром.

И все остановились. А Никита начал бессвязно божиться, колотить себя в грудь обеими руками и медленно выпускать воздух, захваченный в легкие во время заезда по бульвару имени дикого непарнокопытного.

– Ну, – строго спросил доктор, – скажи мне, ветка Палестины, в чем дело?

Доктор любил уснащать речь стихотворными цитатами.

– В Приключенческом тупике источник забил, – с убеждением воскликнул Никита. – Своими глазами!

И гражданин Псов, прерываемый возгласами удивления, доложил обществу, что он, забредя по пьяному делу в Приключенческий тупик, проснулся на земле от прикосновения чего-то горячего. Каково же было его, Псова, удивление, когда он обнаружил, что лежит в мутноватой горячей воде, бьющей прямо из-под земли.

– Тут я, конечно, вскочил, – закончил Никита, – и чувствую, что весь мой ревматизм как рукой сняло. Своими глазами!

И Псов стал произносить самые страшные клятвы в подтверждение происшедшего с ним чуда.

– Прибежали в избу дети, – заявил доктор Гром, – если это не нарзан, то худо-бедно боржом.

Доктор Гром мигом слетал за инструментами и через час в Приключенческий тупик не смогла бы проникнуть даже мышь, так много людей столпилось у источника.

Доктор, раскинув полы белого халата, сидел на земле у самого источника, небольшой параболой вылетавшего из земли и образовавшего уже порядочную лужу. Он на скорую руку производил исследование.

– Слыхали ль вы, – сказал он, наконец подымаясь, – слыхали ль вы за рощей глас ночной? Слыхали ль вы, что этот источник, худо-бедно, в десять раз лучше нарзана?

Толпа ахнула. И доктор стал выкрикивать результаты анализа.

– Натри хлорати – 2,7899! Натри бикарбонити – 10,0026. Ферри бикарбонати – 3,1267, кали хлорати – 8,95.

– Сколько хлорати? – взволнованно переспросил мосье Подлинник, давно уже совавший палец в кипящие воды источника.

– Восемь целых, девяносто пять сотых! – победоносно ответил Гром. – Буря мглою небо кроет.

– Что небо! – ахнул Подлинник. – Это все кроет. Это богатство!

– Кисловодску – конец! – сказал доктор. – При таких углекислощелочных данных наш источник вконец излечивает: подагру, хирагру, ожирение, сахарную болезнь, мигрень, половое бессилие, трахому, чирья, катар желудка, чесотку, ангину, сибирскую язву, рахит, трещину черепной лоханки, писчую судорогу, куриную слепоту, плоскую ступню и костоеду.

В толпе началось сильное движение. Едва доктор начал перечислять болезни, как Никита Псов сбросил свой тулупчик, прямо в штанах бросился в желтоватую воду и начал плескаться в ней с таким усердием, как будто решил избавиться сразу и от хирагры, и от полового бессилия, и от ангины, и от экзотической костоеды. Источник вспенился, и все ясно почувствовали его острый целебный запах.

Колоколамцам представилось что-то очень хорошее, что-то вроде кругосветного путешествия за полтинник или приезда в город цыганского хора.

Многие граждане сбрасывали верхнее платье, чтобы, окунувшись в источник, возвратить себе юношеское здоровье. Их подбадривал Псов, который, дрожа, вылез из воды и начал уже покрываться ледяной пленкой.

Но тут неорганизованному пользованию благами был положен конец. К толпе вернулся сбегавший за начальником милиции мосье Подлинник и при помощи расторопного Отмежуева мигом вытеснил толпу из тупика, установил рогатку и повесил дощечку с надписью:

К О Л О К О Л А М С К И Й

Р а д и о а к т и в н ы й к у р о р т

"В Т О Р А Я М О Л О Д О С Т Ь"

Главный директор – т. Подлинник

Начальник АФО – т. Отмежуев

ВХОД ВОСПРЕЩАЕТСЯ

Толпа понуро теснилась за рогаткой, стараясь пробиться поближе к курорту "Вторая молодость". Прижавшись животом к турникету и вытянув длинную шею, стоял совершенно ошеломленный неожиданным поворотом событий доктор Гром. Отмежуев, глядя невидящими глазами, отпихивал его назад.

– А я? – в тоске спрашивал доктор.

После долгого разговора с Подлинником, во время которого собеседники хлопали друг друга по плечу и отчаянно взвизгивали, Подлинник смилостивился и на дощечке появился новый пункт:

Завед.

медицинско-правовой и

методологическо-санитарной

частью д-р Гром

Администрация тут же распределила между собой функции и воодушевленно принялась за пропаганду и эксплуатацию нового курорта.

Подлинник хлопотал, как наседка. Он скупил в городе множество пивных бутылок и организовал разлив целебной воды, которую и начал продавать по полтиннику за бутылку. Это было, правда, дороже боржома, но оправдывалось сверхъестественными свойствами минерального напитка.

На вопрос, куда пойдут вырученные деньги, главный директор ответил, что 60 % пойдет на улучшение быта курортного персонала, а на остальные будет построен курзал и приглашены из Москвы опереточная труппа и знаменитый писатель для прочтения ряда рассказов из быта мадагаскарских середняков.

Не дремал также заведующий медицинско-правовой и методологическо-санитарной частью доктор Гром.

В анкетном зале военизированных курсов декламации и пения он в один вечер прочел подряд три лекции: "Вчера, сегодня и завтра колоколамского курорта", "У порога красоты и здоровья" и "Жизнь, на что ты мне дана".

Из последней лекции, а равно и из первых двух явствовало, что жизнь дана гражданам для того, чтобы потреблять новый минеральный напиток "Вторая молодость".

Уже слепые бандуристы, вертя ручки своих скрипучих инструментов, воспевали будущее Колоколамска, уже выручка главного директора достигла изрядной суммы и начались споры о принципах разделения ее между участниками нового предприятия, как вдруг дивный лечебно-показательный, методологически-санитарный, радиоактивный и целебный замок рухнул.

В Приключенческий тупик пришли посланные отделом коммунального хозяйства водопроводчики, разбросали рогатки, опрокинули турникет, заявив, что им нужно починить лопнувшую в доме № 3 фановую трубу. Работу свою они выполнили в полчаса, после чего целебный источник навсегда прекратился.

За доктором-коммерсантом гонялись толпы граждан, успевших испить радиоактивной водицы. Он валил все на Никиту Псова. Но предъявить к Псову претензии граждане не могли.

Узнав, в каких водах он предавался банным удовольствиям, Никита слег в постель, жалуясь на ревматические боли и громко стеная.

…Автобус, обогнув гору, медленно, с осторожностью лошади, начал спускаться. Позади, насколько хватало глаз, как стадо слонов, нагнувши головы, стояли горы. Глазам путников открылась долина. Сумерки покрывали ее. Под ними смутно угадывались густые сады. Из глубины долины заманчиво выглядывали первые городские огоньки. Подъезжали к городу уже в полной тьме. Городские огни сверкали все сильнее и сильнее.

Глава 22.

Аджарская Швейцария

Пробираясь по коридору здравотдела Бендер не мог поверить глазам. Казалось, все взрослое население микроскопической курортной республики толпилось перед кабинетом председателя. Высокомерно растолкав секретарей, он без доклада вошел в кабинет. Вошел как раз в ту минуту, когда председатель здравотдела заканчивал «этот тост, который я предлагаю за…»

– Может быть, я помешал? – спросил Остап.

Все недовольно повернули головы.

– Проходи, дорогой, проходи, – сказал председатель. Сильный акцент и слово "дорогой" помешали Бендеру провести своевременную экспертизу интонации на повелительность-побудительность.

– Спасибо, – сказал Остап. – Вопрос у меня такой…

– Слушай, дорогой, – гостеприимно улыбнулся председатель. – Ты русский язык понимаешь? Я не сказал "заходи", я сказал "проходи". Там, далеко, право-лево, проходи. У нас мероприятие.

– Летучее собрание, – подсказал секретарь.

– Тогда я могу уйти, – спокойно сказал Остап.

– Хорошо, иди, дорогой, иди.

Великий комбинатор сделал несколько шагов, но у самой двери, как будто что-то вспомнив, сказал:

– Я ухожу, но… уж будьте любезны, всю ответственность берите на себя. Возлагаю ее на вас.

Это было сказано так торжественно, что председатель почувствовал на себе жесткий могильный венок с муаровыми лентами.

Глава здравотдела испугался. Он терпеть не мог ответственности. А потому торопливо сказал:

– В чем дело, дорогой? Садись к столу, товарищ!

Остап положил руку на спинку высокого красивого полукресла, и сидевший в нем здравотделец переметнулся на дальнюю табуретку.

– Не время сейчас за столами рассиживать, – сказал Бендер, отламывая куриную лапку.

Секретарь услужливо подал бокал вина.

– Как по-вашему, нужен советскому человеку полноценный отдых? Нужна полная реконструкция ума и здоровья?

– Нужен, – быстро ответил председатель.

– Может быть, не нужен? Вы скажите откровенно. Тогда я уйду.

– Почему же, нужен. Я ведь сразу согласился.

– Нет, сказал Остап, – Я по глазам вижу, что вы против. На словах сейчас все за, а на деле… Положительно придется возложить ответственность на вас.

Он подумал и прибавил:

– А также на летучее собрание. Я ухожу.

И тут всем сидевшим в кабинете ясно представился страшный могильный венок. Так хорошо сидели, обменивались мнениями – и вдруг пришел этот ужасный человек.

– Честное слово, – сказал глава. – Пусть мои глаза вылезут.

– Мы всем сердцем, – подтвердили члены летучего собрания.

Незнакомец окинул всех недоверчивым взглядом, а затем долго ел и пил, прежде чем перешел к делу.

– Почему не используете внутренние резервы? – грозно спросил он, – ковыря во рту зубочисткой.

– Как не используем, каждый день используем, – взвизгнул глава здравотдела.

Остальные были парализованы страхом.

– Что у вас есть, кроме гор? – быстро спросил Остап.

– Море есть, – бросился на выручку секретарь. – Болото есть…

– Молчи, дурак, – шикнул председатель. – Осушаем болото. Скоро совсем сухо будет.

– Вот совсем сухо, – значительно выговорил Остап, – не надо.

По комнате поплыл запах ладана.

– Почему? – прошептал председатель посиневшими губами.

– Потому что ваши горы – это Аджарская Швейцария, ваше болото – это что? Ну, ну? Каналы, дома на сваях…

Секретарь неуверенно заблеял.

– Правильно, Аджарская Венеция. Ваше побережье – это Аджарская…

– Крым! – хором закричали все.

Остап разочаровано посмотрел на собрание.

– Вот этот вопрос я и приехал сюда провентилировать, товарищи. Вот о каких внутренних резервах идет речь. Мы должны найти такое место, где…

Неожиданная идея озарила председателя здравотдела автономной республики. Он подумал о курортной индустриализации родного села и "теплом" трудоустройстве многочисленной родни.

– Есть такое место! – провозгласил он.

Остап, научившийся к концу разговора разбираться в председательских интонациях, чутко уловил источник его возбуждения и подхватил:

– И завтра о нем узнаем вся страна!

После чего будничным голосом спросил:

– От границы далеко?

– Далеко, далеко! Один километр. До речки Чача. Там граница. За речкой чужая земля.

– Не время, не время за столами рассиживать. Выезжаем немедленно. Кстати, в каком районе ваш Эдем?

– В Хулойском, – обрадовался председатель.

Председатель хулойского райисполкома лично проводил экскурсию по райцентру.

– Вот это – районная больница. Рядом – пожарная часть. В подтверждение его слов из ворот части с пронзительным воем выехал красный автомобиль. Ходячие больные в панике высыпали на улицу через дверь. Лежачие сокращали путь через окна.

– Так, плановые учения, – с подчеркнутым безразличием сказал председатель исполкома и многозначительно подмигнул председателю здравотдела.

– Конгениально, – прокомментировал Бендер. – Для полноты картины мы на крыше пожарной части достроим кузницу кадров – роддом, а во дворе больницы – "колыбель металла" – металлургический комбинат. Так сказать, производство по комплексному методу.

– Очень правильно, – обрадовался председатель здравотдела.

– А вот это, – хозяин панорамным жестом обвел окрестные горы, – это наши Аджарские Альпы.

Гости остолбенели.

– Имеется другое мнение, – официальным тоном сказал председатель здравотдела. – Это – Аджарская Швейцария, – он повторил панорамный жест.

– Но у нас в отчетах – Аджарские Альпы, – попытался возразить предисполкома.

Председатель здравотдела вопрошающе посмотрел на Остапа.

– Контора пишет, – лениво бросил Остап.

– Перепишешь свой отчет, – отрезал гость из Батуми.

– А водопад?

– Какой водопад?

– Водопад у нас есть. Аджарская Ниагара.

– Весьма прогрессивно… – пробормотал Остап.

– Водопад можешь оставить, – снисходительно махнул рукой председатель здравотдела.

Во время обильного застолья, подливая Бендеру в бокал неверной рукой, хозяин сказал:

– Виноделие в нашем районе догнало и перегнало дореволюционный уровень. Но мы не собираемся строить будущее нашей республики на виноделии. Мы недавно открыли минеральный источник. Аджарский Нарзан! Разлив новой воды идет вперед гигантскими шагами.

– Ой-ой-ой, – прошептал Остап, закрывая глаза. Слышишь, Сеня, гигантскими!

– Слышу, – кротко отозвался Сеня.

Хозяин откупорил бутылку минеральной воды.

– Извините, – осведомился Сеня. – Источник не в черте города?

– Зачем в черте, – подал голос председатель здравотдела. – Рядом с моим селом. Двадцать метров до речки Чача.

– За процветание нашей автономной советской социалистической Швейцарии, – оживился Остап. – Хочу на источник!

– Слово гостя – закон, – хором поддержали председатели.

В сумерках два человека пробирались сквозь кусты к быстрой горной речке. Сзади, на поляне у костра, пьяные голоса выводили старинную грузинскую песню.

– Пора! – скомандовал старший, человек в белой фуражке.

Две тени запрыгали по камням на противоположный берег.

* * *

Из телефонного разговора начальника милиции Ахалцихского района Грузинской ССР с начальником милиции Хулойского района Аджарской АССР:

– Слушай, Вано! Вчера два каких-то дурака перешли через Чачу из твоего района в мой район. Колхозника Мамаладзе янычаром обзывали. Требовали лиры. Музыканты наверное. Учитель Гогуашвили предложил им скрипки. Они ему глаз подбили. Сейчас в КПЗ сидят. Домой, в Москву, просятся. Хотел протокол написать. Но не написал. Потому что мои люди говорят, что эти двое были на источнике с вашим председателем райисполкома и каким-то большим начальником из Батуми. Мои люди хотели тех двоих спросить про этих двоих. Но их шофер сказал, что эти двое и те двое вместе очень много минеральной воды выпили. И когда эти двое ушли через речку еще минеральной воды искать, те двое, которые остались, уже такие усталые были, что совсем говорить не могли. Поэтому шофер их в машину положил и увез. Теперь ты спроси своего предрайисполкома, что с этими двумя делать.

Из телефонного разговора председателя исполкома Хулойского района с начальником милиции:

– Вано, сын собаки! Я кушать, спать не могу, думаю, куда наши гости пропали, может быть, их медведи скушали, дорогой товарищ председатель здравотдела республики рядом стоит совсем зеленый, а ты сидишь?!

Быстро езжай в соседний район, забери наших уважаемых гостей, вези их лично в Кутаиси и лично посади на московский поезд. Чтобы в интересах индустриализации республики и района никаких протоколов-мратоколов, разговоров-мразговоров не было! Еды много дай, вино – не давай. Хотел лично проводить – не могу: сильно болею. Лично прошу!

Глава 23.

Изучим Арктику на практике!

Прошла неделя. Душевные раны затянулись.

В пятницу, за ужином Сеня сказал:

– К нам в редакцию завтра челюскинцы приезжают…

Остап отложил вилку.

– Третий день редакцию лихорадит, – весело продолжал Сеня. – Знаете, чем сегодня занимался? Не поверите – искал мельхиоровые вилки. Что, не вкусно, командор?

Остап с сожалением смотрел на Сеню.

– Пальчики оближешь… Напротив меня сидит лучший друг Отто Юльевича Шмитда, который ничего не слышал о полярных владениях СССР, Канады и США, о полярных медведях, которые играючи пересекают эти самые полярные владения, я уж не говорю о песцах и прочей пушнине. За эти три дня мы могли бы:

а) Открыть в редакции кружок, скажем, "Освоим Арктику на практике";

б) Послать два десятка приветственных телеграмм во всевозможные арктические экспедиции;

в) Черт побери, купить на блошином рынке унты, подаренные капитаном Седовым моему папе.

И этот жалкий человек спрашивает меня, что случилось. Так говорите, завтра?

Редакция журнала "Приключенческое дело" находилась в смятении. Сотрудники часто выскакивали на лестницу и смотрели вниз, в пролет, уборщицы в неурочное время подметали коридор, ударяя щетками по ногам пробегающих репортеров, а из комнаты, на дверях которой висела табличка "Литературный отдел и юридическая консультация", исходил запах колбасы и слышался отчаянный стук ножей. Там засели пять официантов и метрдотель в визитке. Они резали батоны, раскладывали по тарелкам редиску с зелеными хвостами, колесики лимона и краковскую колбасу. На рукописях стояли бутылки и соусники.

Сотрудники, которые в ожидании банкета нарочно ничего не ели, часто заглядывали в эту комнату и, вдохновившись сверканием апельсинов и салфеток, снова устремлялись на лестницу.

Заведующий литературным отделом стоял перед редактором и, нервно притрагиваясь к своим маленьким усикам, говорил:

– Сейчас у них обед с народными и заслуженными артистами, потом они поедут на завтрак в ЦУНХУ, оттуда минут через десять – на обед со знатными людьми колхозов, а там уже стоит наш человек с машинами, схватит их и привезет прямо сюда закусывать.

– И капитан Воронин будет? – с сомнением спросил редактор.

– Будет, будет. Можете не сомневаться.

– А герои? Смотрите, Василий Александрович!

– Героями я редакцию обеспечил. У нас будут: Доронин, Молоков, Водопьянов и Слепнев.

– Слушайте, а их не перехватят по дороге? Ведь они подъедут со стороны Маросейки, а там в каждом доме учреждение.

– С этой стороны мы тоже обеспечены. Я распорядился. Наш человек повезет их по кольцу "Б", а потом глухими переулками. Привезем свеженькими, как со льдины.

– Ой, хоть бы уж скорей приехали! – сказал редактор. – С едой у нас все в порядке? Смотрите, они, наверное, голодные приедут.

По телефону сообщили последнюю сводку:

– Выехали из ЦУНХУ, едут к знатным людям.

Известие облетело всю редакцию, и ножи застучали еще сильнее. Метрдотель выгнул грудь и поправил галстучек. На улице возле дома стали собираться дети.

Час прошел в таком мучительном ожидании, какое едва ли испытывали челюскинцы, ища в небе самолетов. Василий Александрович не отрывался от телефона, принимая сообщения.

– Что? Едят второе? Очень хорошо!

– Начались речи? Отлично!

– Кто пришел отбивать? Ни под каким видом! Имейте в виду, если упустите, мы поставим о вас вопрос в месткоме. Может, вам нужна помощь? Высылаем трех на мотоциклетке: Гуревича, Гуровича и Гурвича. Поставьте их на пути следования.

Наконец было получено последнее сообщение:

– Вышли на улицу. Захвачены. Усажены в машины. Едут.

– Едут, едут!

И в ту же минуту в кабинет редактора ворвался театральный рецензент. В волнении он сорвал с себя галстук и держал его в руке.

– Катастрофа! – произнес он с трудом.

– Что случилось?

– Внизу, – сказал рецензент гробовым голосом, – на третьем этаже, в редакции газеты "За рыбную ловлю", стоят банкетные столы. Только что видел своими глазами.

– Ну и пусть стоят. При чем тут мы?

– Да, но они говорят, что ждут челюскинцев. И, главное, тех же самых, которых ждем мы.

– Но ведь челюскинцев ведут наши люди.

– Перехватят. Честное слово, перехватят! Мы на четвертом этаже, а они на третьем.

– А мы их посадим в лифт.

– А в лифте работает их лифтерша. Они все учли. Я ее спрашивал. Ей дали приказ везти героев на третий этаж – и никаких.

– Мы пропали! – закричал редактор звонким голосом. – Я же вам говорил, Василий Александрович, что перехватят!

– А я вам еще полгода назад говорил не сдавать третий этаж этой "За рыбную ловлю". Сдали бы тихой Медицинской энциклопедии, теперь все было бы хорошо.

– Кто же знал, что "Челюскин" погибнет! Ай-яй-яй! Пригрели змею на своей груди.

– А какой у них стол! – кипятился рецензент. – Это ведь рыбная газета. Одна рыба. Лососина, осетрина, белуга, севрюга, иваси, копченка, налимья печень, крабы, селедки. Восемнадцать сортов селедок, дорогие товарищи!

Несчастный редактор журнала "Приключенческое дело" взмахнул руками, выбежал на лестницу и спустился на площадку третьего этажа.

Там, как ни в чем не бывало, мелкими шажками прогуливался ответственный редактор газеты "За рыбную ловлю". Он что-то бормотал себе под нос, очевидно репетируя приветственную речь. Из дверей выглядывали сотрудники. От них пахло рыбой.

Сдерживая негодование, редактор "Приключенческого дела" сказал:

– Здравствуйте, товарищ Барсук. Что вы тут делаете, на лестнице?

– Дышу воздухом, – невинно ответил рыбный редактор.

– Странно.

– Ничего странного нет. Моя площадка – я и дышу. А вы что тут делаете, товарищ Икапидзе?

– Тоже дышу свежим воздухом.

– Нет, вы дышите свежим воздухом у себя. На площадке четвертого этажа.

– Ой, товарищ Барсук, – проникновенно сказал "Приключенческое дело", – придется нам, кажется встретиться в Комиссии партийного контроля.

– Пожалуйста, товарищ Икапидзе. К вашим услугам. Членский билет номер 1 293 562.

– Я знаю, – застонал "Приключенческое дело", – вы ждете тут наших челюскинцев.

– Челюскинцы не ваши, а общие, – хладнокровно ответил "За рыбную ловлю".

– Ах, общие!

И редакторы стали надвигаться друг на друга.

В это время внизу затрещали моторы, послышались крики толпы и освещенный лифт остановился на третьем этаже. На площадку вышли герои. Рыбная лифтерша сделала свое черное дело.