Текст книги "Мысль, вооруженная рифмами"

Автор книги: Владислав Холшевников

Э. Г. Багрицкий (1895–1934)

73. Птицелов
_{(Отрывок)}

 
Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти.
 
 
Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить.
 
 
В бузине, сырой и круглой,
Соловей ударил дудкой,
На сосне звенят синицы,
На березе зяблик бьет.
 
 
И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Три манка – и каждой птице
Посвящает он манок.
 
 
Дунет он в манок бузинный,
И звенит манок бузинный, —
Из бузинного прикрытья
Отвечает соловей.
 
 
Дунет он в манок сосновый,
И свистит манок сосновый, —
На сосне в ответ синицы
Рассыпают бубенцы.
 
 
1918, 1926
 

74. Ночь
_{(Отрывок)}

 
Уже окончился день – и ночь
Надвигается из-за крыш…
Сапожник откладывает башмак,
Вколотив последний гвоздь;
Неизвестные пьяницы в пивных
Проклинают, поют, хрипят,
Склерозными раками, желчью пивной
Заканчивая день…
Торговец, расталкивая жену,
Окунается в душный пух,
Свой символ веры – ночной горшок
Задвигая под кровать…
Москва встречает, десятый час
Перезваниванием проводов,
Свиданьями кошек за трубой,
Началом ночной возни…
И вот, надвинув кепи на лоб
И фотогеничный рот
Дырявым шарфом обмотав,
Идет на промысел вор…
И, ундервудов траурный марш
Покинув до утра,
Конфетные барышни спешат
Встречать героев кино.
Антенны подрагивают в ночи.
От холода чуждых слов;
На циферблате десятый час
Отмечен косым углом…
Над столом вождя – телефон иссяк,
И зеленое сукно,
Как болото, всасывает в себя
Пресс-папье и карандаши…
И только мне десятый час
Ничего не приносит в дар:
Ни чая, пахнущего женой,
Ни пачки папирос;
И только мне в десятом часу
Не назначено нигде —
Во тьме подворотни, под фонарем —
Заслышать милый каблук…
 
 
1926
 

75. Дума про Опанаса
_{(Отрывок)}

Посiяли гайдамаки

В Украïнi жито,

Та не вони його жали.

Що мусим робити?

Т. Шевченко. Гайдамаки

 
По откосам виноградник
Хлопочет листвою,
Где бежит Панько из Балты
Дорогой степною.
Репухи кусают ногу,
Свищет житом пажить,
Звездный Воз ему дорогу
Оглоблями кажет.
Звездный Воз дорогу кажет
В поднебесье чистом
На дебелые хозяйства
К немцам-колонистам.
Опанасе, не дай маху,
Оглядись толково —
Видишь черную папаху
У сторожевого?
Знать, от совести нечистой
Ты бежал из Балты,
Топал к Штолю-колонисту,
А к Махне попал ты!
У Махна по самы плечи
Волосня густая:
– Ты откуда, человече,
Из какого края?
В нашу армию попал ты
Волей иль неволей?
– Я, батько, бежал из Балты
К колонисту Штолю.
Ой, грызет меня досада,
Крепкая обида!
Я бежал из продотряда
От Когана-жида…
По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище!
Глянет влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
«Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!»
Ну, а кто подымет бучу —
Не шуми, братишка:
Усом в мусорную кучу,
Расстрелять – и крышка!
Чернозем потек болотом
От крови и пота, —
Не хочу махать винтовкой,
Хочу на работу!
Ой, батько, скажи на милость
Пришедшему с поля,
Где хозяйство поместилось
Колониста Штоля?
– Штоль? Который, человече?
Рыжий да щербатый?
Он застрелен недалече,
За углом от хаты…
А тебе дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло —
Пулей рот закрою!
Дайте шубу Опанасу
Сукна городского!
Поднесите Опанасу
Вина молодого!
Сапоги подколотите
Кованым железом!
Дайте шапку, наградите
Бомбой и обрезом!
Мы пойдем с тобой далече,
От края до края!.. —
У Махна по самы плечи
Волосня густая…
· · · · · · · · · · · · · · · · · · ·
Опанасе, наша доля
Машет саблей ныне, —
Зашумело Гуляй-Поле
По всей Украине.
Украина! Мать родная!
Жито молодое!
Опанасу доля вышла
Бедовать с Махною.
Украина! Мать родная!
Молодое жито!
Шли мы раньше в запорожцы,
А теперь – в бандиты!
 
 
1926
 

76. Трясина
Ночь
_{(Отрывок)}

 
Ежами в глаза налезала хвоя,
Прели стволы, от натуги воя.
 
 
Дятлы стучали, и совы стыли;
Мы челноки по реке пустили.
 
 
Трясина кругом да камыш кудлатый,
На черной воде кувшинок заплаты.
 
 
А под кувшинками в жидком сале
Черные сомы месяц сосали:
 
 
Месяц сосали, хвостом плескали,
На жирную воду зыбь напускали.
 
 
Комар начинал. И с комарьим стоном
Трясучая полночь шла по затонам.
 
 
Шла в зыбуны по сухому краю,
На каждый камыш звезду натыкая…
 
 
И вот поползли, грызясь и калечась,
И гад, и червяк, и другая нечисть.
 
 
1927
 

77. Контрабандисты
_{(Отрывок)}

 
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
«Доброе дело! Хорошее дело!»
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы…
 
 
Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
 
 
1927
 

Из цикла «Cyprinus carpio[22]22
  Карп, сазан (лат.).


[Закрыть]»

78. Романс карпу

 
Закованный в бронзу с боков,
Он плыл в темноте колеи,
Мигая в лесах тростников
Копейками чешуи.
Зеленый огонь на щеке,
Обвисли косые усы,
Зрачок в золотом ободке
Вращается, как на оси.
Он плыл, огибая пруды,
Сражаясь с безумным ручьем,
Поборник проточной воды —
Он пойман и приручен.
Лягушника легкий кружок
Откинув усатой губой,
Плывет на знакомый рожок
За крошками в полдень и зной.
Он бросил студеную глубь,
Кустарник, звезду на зыбях,
С пушистой петрушкой в зубах,
Дымясь, проплывая к столу.
 

79. Стансы

 
Он трудится не покладая рук,
Сачком выгребая икру.
 
 
Он видит, как в студне точка растет:
Жабры, глаза и рот.
 
 
Он видит, как начинается рост;
Как возникает хвост;
 
 
Как первым движеньем плывет малек
На водяной цветок.
 
 
И эта крупинка любви дневной,
Этот скупой осколок
В потемки кровей, в допотопный строй
Вводит тебя, ихтиолог.
 
 
Над жирными водами встал туман,
Звезда над кустом косматым —
И этот малек, как левиафан,
Плывет по морским закатам.
 
 
И первые ветры, и первый прибой,
И первые звезды над головой.
 
 
1928, 1929
 

Н. С. Тихонов (1896–1979)

80. Баллада о гвоздях

 
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стер с лица.
 
 
– Команда – во фронт! Офицеры, вперед!
Сухими шагами командир идет.
 
 
И слова равняются в полный рост:
– С якоря в восемь. Курс – ост.
 
 
– У кого жена, дети, брат, —
Пишите – мы не придем назад.
 
 
– Зато будет знатный кегельбан. —
И старший в ответ: – Есть, капитан!
 
 
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
 
 
Не все ли равно, – сказал он, – где?
Еще спокойней лежать в воде.
 
 
Адмиральским ушам простукал рассвет:
– Приказ исполнен. Спасенных нет.
 
 
Гвозди б делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей.
 
 
1921
 

81. Баллада о синем пакете

 
Локти резали ветер, за полем – лог,
Человек добежал, почернел, лег.
 
 
Лег у огня, прохрипел: – Коня! —
И стало холодно у огня.
 
 
А конь ударил, закусил мундштук,
Четыре копыта и пара рук.
 
 
Озеро – в озеро, в карьер луга,
Небо согнулось, как дуга.
 
 
Как телеграмма, летит земля,
Ровным звоном звенят поля.
 
 
Но не птица сердце коня, не весы,
Оно заводится на часы.
 
 
Два шага – прыжок, и шаг хромал,
Человек один пришел на вокзал.
 
 
Он дышал, как дырявый мешок.
Вокзал сказал ему: – Хорошо.
 
 
– Хорошо, – прошумел ему паровоз
И синий пакет на север повез.
 
 
Повез, раскачиваясь на весу,
Колесо к колесу, колесо к колесу.
 
 
Шестьдесят верст, семьдесят верст,
На семьдесят третьей – река и мост.
 
 
Динамит и бикфордов шнур – его брат
И вагон за вагоном в ад летят.
 
 
Капуста, подсолнечник, шпалы, пост.
Комендант прост, и пакет прост.
 
 
А летчик упрям и на четверть пьян.
И зеленою кровью пьян биплан.
 
 
Ударило в небо два крыла,
И мгла зашаталась, и мгла поплыла.
 
 
Ни прожектора, ни луны,
Ни шороха поля, ни шума волны.
 
 
От плеч уж отваливается голова,
Тула мелькнула, – плывет Москва.
 
 
Но рули заснули на лету,
И руль высоты проспал высоту.
 
 
С размаху земля навстречу бьет.
Путая ноги, сбегался народ.
 
 
Сказал с землею набитым ртом:
– Сначала пакет – нога потом.
 
 
Улицы пусты – тиха Москва,
Город просыпается едва-едва,
 
 
И Кремль еще спит, как старший брат,
Но люди в Кремле никогда не спят.
 
 
Письмо в грязи и крови запеклось,
И человек разорвал его вкось.
 
 
Прочел, о френч руки обтер,
Скомкал и бросил за ковер:
 
 
– Оно опоздало на полчаса,
Не нужно – я все уже знаю сам.
 
 
1922
 

И. Л. Сельвинский (1899–1968)

82. О любви

1

 
Никогда не перестану удивляться
Девушкам и цветам!
Эта утренняя прохладца
По белым и розовым кустам…
Эти слезы листвы упоенной,
Где сквозится лазурная муть,
Лепестки, что раскрыты удивленно,
Испуганно даже чуть-чуть…
Эта снящаяся их нежность,
От которой, как шмель, закружись!
И неясная боль надежды
На какую-то возвышенную жизнь…
 
 
1920
 

83. Цыганский вальс на гитаре

 
          Нно́чь-чи? Со́н-ы. Прох?ла́дыда
          Здесь в алле́йеях загалохше?-го сады,
И доно́сится то́лико стон'ы? гитта́оры:
                    Та́ратинна-та́ратинна-tan…
 
 
          «Милы́лый мо-и́ – не? сердься:
          Не тебе мое горико?е се́рдыце —
В нем Яга навари́лыла с перы?цем я́дыды
                    Чёрыну?ю пену любви́».
 
 
          «Ми́лылыя – я сыча́сталив.
          Задыхаясь задуше́н?ной страстью,
Все твои повторю за тобо́ю? я муу?уки,
                    То́лико?бы с се́рдыцем?бы в лад».
 
 
          Ах, нно́чь-чи? Со́наны. Прох?ладыда
          Здесь в аллейеях загалохше?го сады…
И доносится то́лико стон? (эс) гит-та́рарары
                    Тарати́н?на
                    Та́ратина
                              Tan…
 
 
1922
 

Улялаевщина
_{(Отрывки из эпопеи)}

84. Глава I

 
Телеграмма пришла в 2.40 ночи.
Ковровый тигр мирно зверел,
Пока его хозяин,
                           дребезжа на одной ноте,
Истерически носился от окна до дверей.
 
 
В окно был виден горячий цех.
Хозяин бекасом бегал поджарым
И вдруг споткнулся о тигровый мех
Под статуей негра с матовым шаром.
 
 
И вдруг
             в окне,
                         будто в первый раз,
Правду увидел, народ услышал,
И тут-то открылся ему без прикрас
Этого зрелища тайный смысл:
 
 
Те же искры как будто не те ж.
Казалось, в цеху ковали мятеж,
Казалось, под грохот и перезвонцы
В копоти черной всходило солнце.
 
 
И снова бег по мерцающей зале,
Где всё очужбинилось – дверь ли, стена ль…
Вот опрокинул вазу азалий,
Вскрикнул, опомнился и застонал;
 
 
Вот он зажег матовый шар,
Подъятый статуей негра;
Вот потащил, по тигру шурша,
Чемодан с наклейкою «Montenegro»,
 
 
И стал швырять, метать, кидать
Бумаги… Червонцы… Метелицу меха…
Стиснул руки. Спросил: «Куда?»
Ответил: «Некуда!» – и уехал.
 
 
И вьется за ним серебристая пыль.
Ветер утих. Полумесяц ярок.
Но черным видением автомобиль
Умчался, уменьшаясь в рубиновый фонарик.
 
 
Таланов был из заводчиков третий,
Но первый и даже первейший плут.
А впрочем – что вам в его портрете?
Всё равно его скоро убьют.
 
 
Рушился мир из «сакса» и «севра».
          День
                   вставал
                                мглист.
Уже погодка серая от севера
Сыпала красный октябрьский лист.
 
 
Уже агитаторы железною речью
Наспех расковывали цеха,
Уже миллионы вставали навстречу
          Ленину и ЦК.
 
 
1924–1926
 

85. Казачья походная (Из гл. 4)

 
Ѐхали каза̀ки, да ехалѝ казаки,
Да ѐхали каза-ha?-ки, чубы̀ па̀ губа̀м.
Ехали казаки ды на башке? па?пахи,
Ды на̀б'шке папахи че̋рез До̀н да̀ Куба̀нь.
 
 
Ску̀лы непобри́еты, между-зуба̀ми у̀гли,
П'коленям лея̀? навара̀чивает – Но. Эх.
Ко̀нскѝе грѝевы ды от крови? па?жухли,
Ды плыло са̀ло от обстре?ла в я́звы́ и гно́й.
 
 
До̀бре, лошадѝеха, что вышла?ат набѐга̀,
Опалило поры?хом, смердю́чье полымё́.
То̀льк што̀ там за̀втря-ды наш жизь?ка?пейка,
Ды не дорубит ша̀шыка̋-дохало̀пнет пу́лемёт.
 
 
Ко̀ни, вы коняэги, винто̀вки мѐж уша́ми;
Сивою кукушко?й переклика̀лись подковы̀.
По степу барханы, ды на бархан ем?шаны,
Ды на емшан «татарыкѝ» да сѝва̀й ковы́ль.
 
 
Гайда-гайда-гайда-гайда га̀й да́лара̋йда̀
Гайдая̀ра-гайда̋дида гай да̀ лара̋. (Свист)
По степу барханы, ды на бархан ем?шаны,
Ды на емшан «татарыкѝ» да сѝва̀й коо?выль.
 
 
1924 (первая редакция)
 

86. Пушторг
_{(Отрывок)}

1

 
Цветные дымы в пятый час.
Из дыма, сурика и загара
Возникла сусальная церковь заката,
Каплями колоколов сочась;
Но декоративная кутерьма
Восходит к ликам Николы, Корнея,
Всё голубее, серее, чернее
В ладанный оседая дурман.
 

2

 
На феерию, точно в гости к боженьке,
Зрительный зал автобуса полз;
Огромыхнул сифонные бочки
Ассенизационный обоз;
И знаменитый нищий с широкой славой,
Какой позавидует лучший поэт,
Культяпкой ловил толпу на обед:
«Братишечки! Доктор! Архитектор!
                                                      Бакалавр!»
 

3

 
Чертики, пищащие «уйди-уйди-у»,
Пузырились, высунув красные жала;
Цветными огнями их отражала
Асфальтированная земля.
Но по-над тучей башня Кремля,
Шахматную повторяя ладью,
С галкой, устало прикрывшей веко,
Являла пейзаж X века.
 
 
1927
 

87. Сонет

 
Дол
Сед.
Шел
Дед.
 
 
След
Вел —
Брел
Вслед.
 
 
Вдруг
Лук
Ввысь:
 
 
Трах!
Рысь
В прах.
 
 
<1927>
 

А. А. Прокофьев (1900–1971)

88. Шестая песня о Ладоге

 
Вот у тальянки – дедкой
Приходится баян;
У нас в запевках – девки,
А гармонистом – я.
 
 
Ой, солнышко от озера,
Лучистые – не жмурь.
Я гоголем, я козырем
На голоса нажму.
 
 
И мне они:
Люба ли?
А я веду игру
И крою до Любани,
До Астрахани пру.
 
 
Но в Астрахани ладу нет
И у Любани нет.
И я опять на Ладогу
Ворочаюсь в обед.
 
 
Там у тальянки – дедкой
Приходится баян;
И там в запевках – девки,
А гармонистом – я.
 
 
1927
 

89. Песня улицы Красных Зорь

 
Кое-кто кое-где замышляет тряхнуть стариною,
Но шпана на Песках и Васильевском сбита грозой.
Развернув паруса непроветренной стороною,
Опускаюсь на песню,
На улицу Красных Зорь.
И на всю Петроградскую сторону, на расчесы
                                                            петровских буклей,
На столетние клены и довольные берега,
По отдельным Республикам, по Союзу Советских
                                                                      Республик
Краснозорья и славы идет ураган.
На Центральном и Ситном начинается
                                                            переторжка,
Неуверенный лавочник подытоживает доход…
Современники двух революций, пионеры, поют про
                                                                      картошку,
Знаменитая улица встает на немыслимый ход.
И когда цепенеет совершенно бескрылая
                                                                караулка
(И когда патрули не имеют возможности снять
                                                            оголтелый содом),
На нее целиком налетает кавалерия переулков,
Обескровленный Кронверкский отдает захолустье
                                                                              садов.
На шестой материк от последней вершины Памира
Неприкаянный ветер такое-сякое поет:
«О твою вновь открытую биографию мира
Англия ботфорты бьет!
Англия ботфорты бьет!»
Но уверенность проще гвоздей и красивей
                                                                 легенд…
 
 
Победили…
Иностранное небо затянуто нашей грозой.
Я не вижу других вариантов.
Золотая страна Пикадилли
Называется запросто:
Улица Красных Зорь.
Позывные сигналы даю и молодость призываю…
С Петропавловки грохот – двенадцать часов —
                                                                       полуден,
Через десять минут предпоследняя остановка
                                                                      трамвая,
И единственной песне мною итог подведен.
 
 
1929
 

90. Мы

1

 
Вечер отправлен на гауптвахту,
                                   ночь на пески упадет…
От Белого моря до Сан-Диего
                                   слава о нас идет.
Огромные наши знамена —
                                   красный бархат и шелк,
Огонь и воду и медные трубы каждый из нас прошел.
В семнадцатом (глохни, романтика мира!)
                                   мы дрались, как черти, в лоск,
Каждый безусым пошел на фронт,
                                   а там бородой оброс.
В окопах выла стоймя вода,
                                   суглинок встал на песок,
Снайперы брали офицеров прицелом под левый сосок.
Приказы гласили: убей врага, возьми у него снедь…
Каждый из нас был на фронтах и видел свою смерть.
И вся страна была в огне —
                                   и мы по всем фронтам,
Сало и шпик и английский френч
                                   мы добывали там…
Земля, война, леса, война…
                                   Земля была пуста.
Мы перебили всех ворон,
                                   всех галок на крестах!
Мы взяли вновь свою страну,
                                   мы в громе битв клялись.
Мы били белых под Орлом,
                                   под Жмеринкой дрались…
За эту драку, – черт возьми, —
                                   кривую, как коса,
Нас всех, оставшихся в живых,
                                   берут на небеса!
Но нам, ребята, не к лицу
                                   благословенный край…
Я сам отправил четверых
                                   прямой дорогой в рай.
Тут арифметика проста —
                                   гудит свинцовый рык.
Четыре порции свинца —
                                   в обрез на четверых.
Таков закон моей страны,
                                   ее крутая речь.
Мы все обязаны ее, Высокую, беречь…
 

2

 
Весной подымает руки черемуха,
                                   черным становится лед,
По всем иноземным морям и странам
                                   слава о нас идет.
На тысячу верст знамена —
                                   красный бархат и шелк,
Огонь и воду и медные трубы
                                   каждый из нас прошел.
 
 
1930
 

91. Сказка

 
По лугам, по редкоборью,
Всей порою вешнею
Ходит сказка Беломорья,
Перегудка здешняя.
 
 
Пересмех, перегуд,
Сказку люди берегут.
С ней рыбак живет на льдине.
С ней легка дорожка,
Ходит сказка вся в сатине,
В лаковых сапожках!
 
 
Исходила край лесной
В лаковых сапожках,
В кофте новой радостной,
В платьице горошком!
 
 
А зимой, а зимой
Путь во все края прямой,
В санках-самокатках,
Гуси на запятках!
 
 
Сани с тормозами,
Едут они сами,
Распашные, расписные,
Вот какие сани!
 
 
Гуси на запятках,
Зайцы для порядка,
А настанут святки —
Волки для оглядки!
 
 
Кое-где тряхнут ухабы
По дороженьке крутой… —
«Жили-были дед да баба…» —
Вот начало сказки той!
 
 
1941
 

92

 
Тальяночка, тальяночка,
Что с нами станется.
Девчоночка-беляночка,
Давай расстанемся.
 
 
Пора расстаться нам с тобой,
Пора на два года́.
Вот там, за крайнею избой,
Простимся, ягода.
 
 
Давай, тальяночка, давай
За песню примемся,
Беляночка, не унывай,
Давай обнимемся.
 
 
Тальяночка, тальяночка,
Вдвоем останемся,
С девчоночкой-беляночкой
Сейчас расстанемся.
 
 
1943–1944
 

А. А. Сурков (1899–1983)

93. Девичья печальная

 
Рано-раненько, до зорьки, в ледоход
Снаряжала я хорошего в поход.
На кисете, на добро, не на беду,
Алым шелком шила-вышила звезду.
 
 
Шила-вышила удалой голове
Серп и молот алым шелком по канве.
И уехал он, кручинушка моя,
Биться с белыми в далекие края.
 
 
Отгремела громом летняя страда,
Пастухи пригнали на зиму стада.
Только мне от дорогого моего
Ни ответа, ни привета – ничего.
 
 
Поздним вечером в студеном январе
Проскрипела подворотня на дворе.
Мне привез из-под Царицына сосед
Шитый шелком, кровью крашенный кисет.
 
 
Я кручину никому не покажу,
Темной ночью выйду в поле, на межу.
Буду плакать, буду суженого звать,
Буду слезы на порошу проливать.
 
 
Где падет моя горючая слеза,
Расцветут весной анютины глаза.
Я цветок печальный бережно сорву
Соловья из рощи песней позову.
 
 
«Ты возьми, возьми, соловушка, цветок!
Далеко лети, далёко, на восток!
Цветик малый на могилу положи.
Про тоску мою девичью расскажи».
 
 
1934
 

94

 
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
 
 
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
 
 
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти – четыре шага.
 
 
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
 
 
1941
 

95

 
Положи мне на плечи руки
И в глаза прямее взгляни.
Если б знала ты, сколько муки
Сердце приняло в эти дни!
 
 
Не легко ходить без оглядки,
Не мигая, в огонь смотреть.
Возле губ наших горькие складки
Будет трудно стереть.
 
 
Даже если к полкам и ротам
Мир придет в окопную глушь,
Мы не скоро назад воротим
Равновесие наших душ.
 
 
Сменит вспышки ракет зарница,
Зарастут окопы травой,
А солдату все будет сниться
Рев мотора и бомбы вой.
 
 
Все же верю – пройдет война,
И над выжженными полями
Оживет убитая нами
В этот страшный год тишина.
 
 
1942
 

М. В. Исаковский (1900–1973)

96. И кто его знает…

 
На закате ходит парень
Возле дома моего,
Поморгает мне глазами
И не скажет ничего.
          И кто его знает,
          Чего он моргает.
 
 
Как приду я на гулянье,
Он танцует и поет,
А простимся у калитки —
Отвернется и вздохнет.
          И кто его знает,
          Чего он вздыхает.
 
 
Я спросила: «Что невесел?
Иль не радует житье?»
– «Потерял я, – отвечает, —
Сердце бедное свое».
          И кто его знает,
          Зачем он теряет.
 
 
А вчера прислал по почте
Два загадочных письма:
В каждой строчке – только точки. —
Догадайся, мол, сама.
          И кто его знает,
          На что намекает.
 
 
Я разгадывать не стала,
Не надейся и не жди, —
Только сердце почему-то
Сладко таяло в груди.
          И кто его знает,
          Чего оно тает.
 
 
1938
 

97. Катюша

 
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
 
 
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
 
 
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
 
 
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
 
 
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
 
 
1938
 

98. Ой, туманы мои…

 
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
 
 
На прощанье сказали герои:
– Ожидайте хороших вестей. —
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
 
 
Повстречали – огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
 
 
С той поры да по всей по округе
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.
 
 
Не уйдет чужеземец незваный,
Своего не увидит жилья…
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родная сторонка моя!
 
 
1942