Текст книги "Мысль, вооруженная рифмами"

Автор книги: Владислав Холшевников

К. Д. Бальмонт (1867–1942)

1. Фантазия

 
Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез.
Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели,
В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,
Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная,
Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.
 
 
Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное моленье,
И тоска, и упоенье, – точно искрится звезда,
Точно светлый дождь струится, – и деревьям что-то
                                                                                мнится,
То, что людям не приснится, никому и никогда.
Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи,
В час глубокой полуночи мчатся духи через лес.
Что́ их мучит, что́ тревожит? Что́, как червь, их тайно
                                                                                гложет?
Отчего их рой не может петь отрадный гимн небес?
 
 
Всё сильней звучит их пенье, всё слышнее в нем томленье,
Неустанного стремленья неизменная печаль, —
Точно их томит тревога, жажда веры, жажда бога,
Точно мук у них так много, точно им чего-то жаль.
А луна всё льет сиянье, и без муки, без страданья
Чуть трепещут очертанья вещих сказочных стволов;
Все они так сладко дремлют, безучастно стонам внемлют
И с спокойствием приемлют чары ясных, светлых снов.
 
 
<1893>
 

2. Нить Ариадны

 
Меж прошлым и будущим нить
Я тку неустанной, проворной рукою:
Хочу для грядущих столетий покорно и честно служить
Борьбой, и трудом, и тоскою, —
 
 
Тоскою о том, чего нет,
Что дремлет пока, как цветок под водою,
О том, что когда-то проснется чрез многие тысячи лет,
Чтоб вспыхнуть падучей звездою.
 
 
Есть много не сказанных слов
И много созданий, не созданных ныне, —
Их столько же, сколько песчинок среди бесконечных
                                                                                песков
В немой аравийской пустыне.
 
 
<1894>
 

3

 
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 
 
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вокруг раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
 
 
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
 
 
А внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
 
 
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И всё выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 
 
<1894>
 

4. Камыши

 
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
 
 
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
 
 
Мелькают, мигают – и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
 
 
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
 
 
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.
 
 
И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.
 
 
«Кого? Для чего?» – камыши говорят.
«Зачем огоньки между нами горят?»
 
 
Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет всё ниже свой лик.
 
 
И вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
 
 
<1895>
 

5

 
Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы.
 
 
Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный,
И внемлет ветру лазурь немая, —
Я вею, млею, воздушный, сонный.
 
 
В любви неверный, расту циклоном,
Взметаю тучи, взрываю море,
Промчусь в равнинах протяжным стоном —
И гром проснется в немом просторе.
 
 
Но, снова легкий, всегда счастливый,
Нежней, чем фея ласкает фею,
Я льну к деревьям, дышу над нивой
И, вечно вольный, забвеньем вею.
 
 
<1897>
 

6. К Бодлеру

 
Как страшно-радостный и близкий мне пример,
Ты всё мне чудишься, о царственный Бодлер,
Любовник ужасов, обрывов и химер!
 
 
Ты, павший в пропасти, но жаждавший вершин,
Ты, видевший лазурь сквозь тяжкий желтый сплин,
Ты, между варваров заложник-властелин!
 
 
Ты, знавший Женщину, как демона мечты,
Ты, знавший Демона, как духа красоты,
Сам с женскою душой, сам властный демон ты!
 
 
Познавший таинства мистических ядов,
Понявший образность гигантских городов.
Поток бурлящийся, рожденный царством льдов!
 
 
Ты, в чей богатый дух навек перелита
В одну симфонию трикратная мечта:
Благоухания, и звуки, и цвета!
 
 
Ты – дух, блуждающий в разрушенных мирах,
Где привидения друг в друге будят страх,
Ты – черный, призрачный, отверженный монах
 
 
Пребудь же призраком навек в душе моей,
С тобой дай слиться мне, о маг и чародей,
Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!
 
 
1899
 

7. Безветрие

 
Я чувствую какие-то прозрачные пространства
Далёко в беспредельности, свободной от всего;
В них нет ни нашей радуги, ни звездного убранства
В них всё хрустально-призрачно, воздушно
                                                            и мертво.
 
 
Безмерными провалами небесного Эфира
Они как бы оплотами от нас ограждены,
И в центре мироздания они всегда вне мира,
Светлей снегов нетающих нагорной вышины.
 
 
Нежней, чем ночью лунною дрожанье паутины,
Нежней, чем отражения перистых облаков,
Чем в замысле художника рождение картины,
Чем даль навек утраченных родимых берегов.
 
 
И только те, что в сумраке скитания земного
Об этих странах помнили, всегда лишь их любя,
Оттуда в мир пришедшие, туда вернутся снова,
Чтоб в царствии безветрия навек забыть себя.
 
 
<1900>
 

8. Придорожные травы

 
Спите, полумертвые увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взращенные творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.
 
 
В час, когда все празднуют рождение весны,
В час, когда сбываются несбыточные сны,
Всем дано безумствовать, лишь вам одним нельзя,
Возле вас раскинулась заклятая стезя.
 
 
Вот, полуизломаны, лежите вы в пыли,
Вы, что в небо дальнее светло глядеть могли,
Вы, что встретить счастие могли бы, как и все,
В женственной, в нетронутой, в девической красе.
 
 
Спите же, взглянувшие на страшный пыльный путь,
Вашим равным – царствовать, а вам – навек уснуть,
Богом обделенные на празднике мечты,
Спите, не видавшие расцвета красоты.
 
 
1900
 

9. Я не знаю мудрости

 
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!
 
 
<1902>
 

10. Прерывистый шелест

 
Есть другие планеты, где ветры певучие тише,
Где небо бледнее, травы тоньше и выше,
Где прерывисто льются
Переменные светы,
Но своей переменою только ласкают, смеются.
Есть иные планеты,
Где мы были когда-то,
Где мы будем потом.
Не теперь, а когда, потеряв —
Себя потеряв без возврата,
Мы будем любить истомленные стебли седых
                                             шелестящих трав,
Без аромата,
Тонких, высоких, как звезды – печальных,
Любящих сонный покой мест погребальных,
Над нашей могилою спящих
И тихо, так тихо, так сумрачно-тихо под луной
                                                  шелестящих.
 
 
<1903>
 

11. Гимн Солнцу

 
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
 
 
Жизни податель,
Бог и создатель,
Страшный сжигающий свет!
Дай мне – на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в мире
Счастия нет!
 
 
<1903>
 

12. Лунный свет

 
Легкий лист, на липе млея,
          Лунный луч в себя вобрал —
Спит зеленая аллея,
          Лишь вверху поет хорал.
 
 
Это – лунное томленье,
          С нежным вешним ветерком,
Легкость ласк влагает в пенье
          Лип, загрезивших кругом.
 
 
И в истоме замиранья
          Их вершины в сладком сне
Слышат лунное сиянье,
          Слышат ветер в вышине.
 
 
Свет Луны и ветер вешний,
          Бледный ландыш спит в тени,
Грезя, видит сон нездешний,
          Дню хранит свои огни.
 
 
Полон зыблемого звона,
          Легкой грезы и весны,
С голубого небосклона
          Принимает луч Луны.
 
 
Лик Луны, любовь лелея,
          Мир чарует с высоты.
Спит зеленая аллея,
          Спят деревья и цветы.
 
 
<1905>
 

13. Творцам сих садов

 
О, страдатели, насаждатели, о, садовники сих садов,
С разнородными вам породами бой готовится, бой готов.
 
 
Чуть посадите семя светлое, семя темное тут как тут,
Чуть посадите стебель крепкий вы, травы цепкие здесь растут.
 
 
Чуть посадите цвет небесный вы, голубой цветок, и как снег,
Чуть посадите нежно-алый цвет, слышен тихий шаг, слышен бег.
 
 
Над цветком – часы и толпы минут, вот подкралися, вот бегут,
Стерегите их, а не то они всех не бережных стерегут.
 
 
И когда впадут во внимание, в них воздушный звон, нежный цвет,
И когда впадут в невнимание, это – вороны, свита бед.
 
 
Созидатели, насаждатели, вы, садовники сих садов,
Цепки травы – прочь, и глядите в Ночь, тьмы минут – дадут вам
                                                                                       цветов.
 
 
<1909>
 

14. Тишь

 
Вот она – неоглядная ширь океана, который зовется
                                                                   Великим
И который Моаной зовут в Гавайики, в стране Маори.
Человек островов, что вулканами встали, виденьем
                                                 возник смуглоликим.
И кораллы растут, и над синей волной – без числа
                                                        острова-алтари.
 
 
<1912>
 

15. Кто кого

 
Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обгоню.
Я колдую. Вихри чую. Грею сбрую я коню.
 
 
Конь мой спорый. Топи, боры, степи, горы
                                                      пролетим.
Жарко дышит. Мысли слышит. Конь – огонь
                                                   и побратим.
 
 
Враг мой равен. Полноправен. Чей скорей
                                              вскипит бокал?
Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обогнал.
 
 
1915
 

16. Капля

 
В глухой колодец, давно забытый, давно без жизни
                                                            и без воды,
Упала капля – не дождевая, упала капля ночной звезды.
Она летела стезей падучей и догорела почти дотла,
И только искра, и только капля одна сияла, еще светла.
Она упала не в многоводье, не в полногласье воды
                                                            речной,
Не в степь, где воля, не в зелень рощи, не в чащу веток
                                                            стены лесной.
Спадая с неба, она упала не в пропасть моря,
                                                            не в водопад,
И не на поле, не в ровность луга, и не в богатый
                                                            цветами сад.
В колодец мертвый, давно забытый, где тосковало
                                                            без влаги дно,
Она упала снежинкой светлой, от выси неба к земле —
                                                            звено.
Когда усталый придешь случайно к тому колодцу
                                                            в полночный час,
Воды там много, в колодце – влага, и в сердце песня,
                                                            в душе – рассказ.
Но чуть на грани земли и неба зеленоватый мелькнет
                                                            рассвет,
Колодец меркнет, и лишь по краю – росистой влаги
                                                            белеет след.
 
 
<1924>
 

Ф. К. Сологуб (1863–1927)

17. Восьмидесятники

 
Среди шатания в умах и общей смуты,
Чтобы внимание подростков поотвлечь
И наложить на пагубные мысли путы,
Понадобилась нам классическая речь.
 
 
Грамматики народов мертвых изучая,
Недаром тратили вечерние часы
И детство резвое, и юность удалая
В прилежном изученьи стройной их красы.
 
 
Хирели груди их, согнутые над книгой,
Слабели зоркие, пытливые глаза,
Слабели мускулы, как будто под веригой,
И гнулся хрупкий стан, как тонкая лоза.
 
 
И вышли скромные, смиренные людишки.
Конечно, уж они не будут бунтовать;
Им только бы читать печатные коврижки
Да вкусный пирожок казенный смаковать.
 
 
1892
 

18

 
Я ждал, что вспыхнет впереди
Заря и жизнь свой лик покажет
И нежно скажет:
«Иди!»
 
 
Без жизни отжил я, и жду,
Что смерть свой бледный лик покажет
И грозно скажет:
«Иду!»
 
 
1892
 

19

 
Туман не редеет
Молочною мглою закутана даль,
И на сердце веет
Печаль.
 
 
С заботой обычной,
Суровой нуждою влекомый к труду,
Дорогой привычной
Иду.
 
 
Бледна и сурова,
Столица гудит под туманною мглой,
Как моря седого
Прибой.
 
 
Из тьмы вырастая,
Мелькает и вновь уничтожиться в ней
Торопится стая
Теней.
 
 
1892
 

20

 
Сквозь кисейный занавес окна
                    Мне видна
          Улицы дремотной тишь —
                    Снег на скатах крыш,
                    Ворота, забор…
Изредка прохожие мелькнут…
                    Шумный спор
Иногда бабенки заведут.
 
 
1894
 

21

 
О царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
 
 
Молодая вдова о почившем не может, не хочет
                                                            скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, – и счастье ее
                                                            не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет
                                                    истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
 
 
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилег, отдыхая,
                                                            в лесу у ручья.
                                  Кто же ты,
                              Чаровница моя?
 
 
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший
                                                            певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки
                                                            колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
 
 
Сколько странных видений и странных,
                                                     недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о царица моя?
 
 
1894
 

22

 
Расцветайте, расцветающие,
Увядайте, увядающие,
Догорай, объятое огнем, —
Мы спокойны, не желающие,
Лучших дней не ожидающие,
Жизнь и смерть равно встречающие
С отуманенным лицом.
 
 
1896
 

23

 
Друг мой тихий, друг мой дальный.
               Посмотри, —
Я холодный и печальный
               Свет зари.
 
 
Я напрасно ожидаю
               Божества,
В бледной жизни я не знаю
               Торжества.
 
 
Над землею скоро встанет
               Ясный день,
И в немую бездну канет
               Злая тень, —
 
 
И безмолвный, и печальный,
               Поутру,
Друг мой тайный, друг мой дальный,
               Я умру.
 
 
1893
 

24. Звезда Маир

 
Звезда Маир сияет надо мною,
               Звезда Маир,
И озарен прекрасною звездою
               Далекий мир.
 
 
Земля Ойле плывет в волнах эфира,
               Земля Ойле,
И ясен свет блистающий Маира
               На той земле.
 
 
Река Лигой в стране любви и мира,
               Река Лигой
Колеблет тихо ясный лик Маира
               Своей волной.
 
 
Бряцанье лир, цветов благоуханье,
               Бряцанье лир
И песни жен слились в одно дыханье,
               Хваля Маир.
 
 
1898
 

25. Лунная колыбельная

 
Я не знаю много песен, знаю песенку одну,
Я спою ее младенцу, отходящему ко сну.
 
 
Колыбельку я рукою осторожною качну.
Песенку спою младенцу, отходящему ко сну.
 
 
Тихий ангел встрепенется, улыбнется, погрозится шалуну
И шалун ему ответит: «Ты не бойся, ты не дуйся,
                                                            я засну»
 
 
Ангел сядет к изголовью, улыбаясь шалуну,
Сказки тихие расскажет отходящему ко сну.
 
 
Он про звездочки расскажет, он расскажет про луну,
Про цветы в раю высоком, про небесную весну.
 
 
Промолчит про тех, кто плачет, кто томится в полону,
Кто закован, зачарован, кто влюбился в тишину.
 
 
Кто томится, не ложится, долго смотрит на луну,
Тихо сидя у окошка, долго смотрит в вышину, —
 
 
Тот поникнет, и не крикнет и не пикнет, и поникнет
                                                            в глубину,
И на речке с легким плеском круг за кругом пробежит
                                                            волна в волну.
 
 
Я не знаю много песен, знаю песенку одну,
Я спою ее младенцу, отходящему ко сну.
 
 
Я на ротик роз раскрытых росы тихие стряхну,
Глазки-светики-цветочки песней тихою сомкну.
 
 
1907
 

26. Триолет

 
Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.
Пройдя поля и перелески,
Лежу в траве на берегу.
На отуманенном лугу
Зеленые мерцают блески.
Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.
 
 
1913
 

В. Я. Брюсов (1873–1924)

27. Творчество

 
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
 
 
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
 
 
И прозрачные киоски,
В звонко-звучной тишине,
Вырастают, словно блестки,
При лазоревой луне.
 
 
Всходит месяц обнаженный
При лазоревой луне…
Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
 
 
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
 
 
1895
 

28. Тени

 
Сладострастные тени на темной постели окружили, легли,
                                                            притаились, манят.
Наклоняются груди, сгибаются спины, веет жгучий, тягучий,
                                                            глухой аромат.
И, без силы подняться, без воли прижаться и вдавить свои
                                                            пальцы в округлости плеч,
Точно труп наблюдаю бесстыдные тени в раздражающем блеске
                                                            курящихся свеч;
Наблюдаю в мерцаньи колен изваянья, беломраморность бедер,
                                                            оттенки волос…
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела
                                                            в разноцветный хаос.
 
 
О, далекое утро на вспененном взморье, странно-алые краски
                                                            стыдливой зари!
О, весенние звуки в серебряном сердце и твой сказочно-ласковый
                                                            образ, Мари!
Это утро за ночью, за мигом признания, перламутрово-чистое
                                                            утро любви,
Это утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде – точно
                                                            отблеск – улыбки твои!
Озаренный, смущенный, ребенок влюбленный, я бессильно
                                                            плыву в безграничности грез…
А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты
                                                            в разноцветный хаос.
 
 
1895
 

29. Туманные ночи

 
                    Вся дрожа, я стою на подъезде
          Перед дверью, куда я вошла накануне,
И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.
          О, туманные ночи в палящем июне!
 
 
                    Там, вот там, на закрытой террасе
          Надо мной наклонялись зажженные очи,
Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.
          О, туманные ночи! туманные ночи!
 
 
                    Вот и тайна земных наслаждений…
          Но такой ли ее я ждала накануне!
Я дрожу от стыда – я смеюсь! Вы солгали мне, тени!
          Вы солгали, туманные ночи в июне!
 
 
1895
 

30. Ночью

 
Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,
Грязные крылья по темной почве раскинуты,
Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея – беззвучная, черная Яуза.
 
 
Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
Нет! качая грузными крыльями в воздухе,
То приближаются хищные птицы – стервятники.
 
 
Падали запах знаком крылатым разбойникам,
Грозен голос близкого к жизни возмездия.
Встанешь, глядишь… а они всё кружат над
                                                        покойником,
В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.
 
 
1895
 

31

 
Побледневшие звезды дрожали,
Трепетала листва тополей,
И, как тихая греза печали,
Ты прошла по заветной аллее.
 
 
По аллее прошла ты и скрылась…
Я дождался желанной зари,
И туманная грусть озарилась
Серебристою рифмой Марии.
 
 
1896
 

32. В Дамаск

 
Губы мои приближаются
          К твоим губам,
Таинства снова свершаются,
          И мир как храм.
 
 
Мы, как священнослужители,
          Творим обряд.
Строго в великой обители
          Слова звучат.
 
 
Ангелы, ниц преклоненные,
          Поют тропарь.
Звезды – лампады зажженные,
          И ночь – алтарь.
 
 
Что нас влечет с неизбежностью,
          Как сталь магнит?
Дышим мы страстью и нежностью,
          Но взор закрыт.
 
 
Водоворотом мы схвачены
          Последних ласк.
Вот он, от века назначенный,
          Наш путь в Дамаск!
 
 
1903
 

33. Конь Блед
_{(Отрывок)}

 
Улица была – как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кэбы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком
Выкрики газетчиков и щелканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворенные владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле – души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
 
 
1903
 

34. Фонарики

 
Столетия – фонарики! о, сколько вас во тьме,
На прочной нити времени, протянутой в уме!
Огни многообразные, вы тешите мой взгляд…
То яркие, то тусклые фонарики горят.
Сверкают, разноцветные, в причудливом саду,
В котором, очарованный, и я теперь иду.
Вот пламенники красные – подряд по десяти.
Ассирия! Ассирия! мне мимо не пройти!
Хочу полюбоваться я на твой багряный свет:
Цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след.
А вот гирлянда желтая квадратных фонарей.
Египет! сила странная в неяркости твоей!
Пронизывает глуби все твой беспощадный луч,
И тянется властительно с земли до хмурых туч.
Но что горит высоко там, и что слепит мой взор?
Над озером, о Индия, застыл твой метеор.
Взнесенный, неподвижен он, в пространствах – брат
                                                                     звезде,
Но пляшут отражения, как змеи, по воде.
Широкая, свободная, аллея вдаль влечет,
Простым, но ясным светочем украшен строгий вход.
Тебя ли не признаю я, святой Периклов век!
Ты ясностью, прекрасностью победно мрак рассек!
Вхожу: всё блеском залито, все сны воплощены,
Все краски, все сверкания, все тени сплетены!
О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш:
Ты – белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш!
Век Данте – блеск таинственный, зловеще золотой…
Лазурное сияние, о Леонардо, твой!..
Большая лампа Лютера – луч, устремленный вниз…
Две маленькие звездочки, век суетных маркиз…
Сноп молний – Революция! За ним громадный шар,
О ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар!
И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог,
А сумрак отдаления торжественен и строг.
К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть,
Как вьется, как сплетается огней мелькнувших сеть.
Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тени
Сокрытые, не жившие, грядущие огни!
 
 
1904
 

35. Холод

 
Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий…
 
 
От луны лучи протягиваются,
К сердцу иглами притрагиваются.
 
 
В этом блеске – всё осилившая власть,
Умирает обескрылевшая страсть.
 
 
Всё во мне – лишь смерть и тишина,
Целый мир – лишь твердь и в ней луна.
 
 
Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны.
 
 
Снег сетями расстилающимися
Вьет над днями забывающимися,
 
 
Над последними привязанностями,
Над святыми недосказанностями!
 
 
1906
 

36. Встреча

 
Близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида,
                                                 в царстве пламенного Ра,
Ты давно меня любила, как Озириса Изида, друг, царица
                                                                        и сестра!
И клонила пирамида тень на наши вечера.
 
 
Вспомни тайну первой встречи, день, когда во храме
                                   пляски увлекли нас в темный круг,
Час, когда погасли свечи, и когда, как в странной сказке,
                                              каждый каждому был друг,
Наши речи, наши ласки, счастье, вспыхнувшее вдруг!
 
 
Разве ты, в сияньи бала, легкий стан склонив мне в руки,
                                                      через завесу времен.
Не расслышала кимвала, не постигла гимнов звуки
                                                  и толпы ответный стон?
Не сказала, что разлуки – кончен, кончен долгий сон!
 
 
Наше счастье – прежде было, наша страсть —
                 воспоминанье, наша жизнь – не в первый раз,
И, за временной могилой, неугасшие желанья с прежней
                                                         силой дышат в нас,
Как близ Нила, в час свиданья, в роковой и краткий час!
 
 
1906, 1907
 

37

 
Воздух живительный, воздух смолистый
                    Я узнаю.
Свет не слепит, упоительный, чистый,
                    Словно в раю.
 
 
Узкой тропинкой к гранитам прибрежным
                    Вышел, стою.
Нежу простором, суровым и нежным,
                    Душу мою.
 
 
Сосны недвижны на острове, словно
                    В дивном краю.
Тихие волны лепечут любовно
                    Сказку свою.
 
 
Вот где дозволило божье пристрастье
                    Мир бытию!
Веет такое же ясное счастье
                    Только в раю.
 
 
1908
 

38. Сухие листья

 
Сухие листья, сухие листья,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром, кружат, шуршат,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром сухие листья,
Кружась, что шепчут, что говорят?
 
 
Трепещут сучья под тусклым ветром;
Сухие листья, под тусклым ветром,
Что говорят нам, нам шепчут что?
Трепещут листья, под тусклым ветром,
Лепечут листья, под тусклым ветром,
Но слов не понял никто, никто!
 
 
Меж черных сучьев синеет небо,
Так странно нежно синеет небо,
Так странно нежно прозрачна даль.
Меж голых сучьев прозрачно небо,
Над черным прахом синеет небо,
Как будто небу земли не жаль.
 
 
Сухие листья шуршат о смерти,
Кружась под ветром, шуршат о смерти:
Они блестели, им время тлеть.
Прозрачно небо. Шуршат о смерти
Сухие листья, – чтоб после смерти
В цветах весенних опять блестеть!
 
 
1913