Текст книги "Колымский тоннель"

Автор книги: Владимир Шкаликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

расставаться с автоматом до последнего шага, а там – двумя очередями освободить от мучений

сначала Светку, потом себя. Он открыл глаза и тут же зажмурился от света. Мощные электрические

фонари били со всех сторон солнечными потоками. Это было неприятно, в этом было много стыдного

и беспощадного. Он сел и пошарил у стены свое оружие, но ничего, конечно, не нашел. В ответ

раздался молодой мужской голос:

– Все в порядке, хозяин, не беспокойся!

Он понял: беглые зеки! Hикто другой не станет называть начальника лагеря хозяином. Более

того, раз они узнали его в трехдневной черной щетине, одетого не по форме, значит, хорошо

запомнили когда-то, когда он стоял перед ними в погонах. А поскольку последние восемь лет он не

имел служебных перемещений, значит, это зеки из его лагеря. Поскольку же из самого лагеря

сбежать невозможно, выходит, что эти головорезы разоружили охрану на прииске или на дровяной

командировке. Сделать такое могли только бывшие фронтовики, которых он направил на прииск

неделю назад. Еще не измотанные трудом, не желающие загибаться от истощения, постановившие

лучше погибнуть, чем отрабатывать свою вину перед народом. Такие заявки уже бывали. Такая

схема трупопроизводства здесь тоже знакома. Уходя на тот свет, они стараются прихватить с собой

кого-нибудь из тех, кто их убивает. На сей раз возьмут капитана Краснова. Пощады, конечно, не

будет, не заслужил. Остаѐтся умереть достойно, не лѐжа на телогрейке рядом с бабой.

Краснов коротко взглянул на Светлану. Бабье дело: продрала глаза, рада, что спасли, щурится и

чистит перышки.

Его глаза уже несколько привыкли, потому что фонари светили теперь не в лицо, а в пол.

Отраженный свет делал лица страшноватыми, чужие голоса в тесноте звучали угрожающе.

Сколько их?

Краснов поднялся, подавляя боль во всем теле. Противников трое. У крайнего в руках ППШ. Это

автомат Краснова. Другого оружия не видно. Зеки обязательно выставили бы все стволы напоказ –

для убедительности. А этот даже не смотрит на Краснова, разглядывает автомат, делая вид, будто 9

не понимает, что это за штука. Двое других улыбаются. И, если присмотреться, улыбаются

нерешительно. И не похоже по их глазам, что знакомы с Красновым.

– Вы, наверно, заблудились? – Совсем не зековский вопрос. Хотя, черт их знает...

Краснов решил не рассусоливать. Отработанным движением, сбивая с ног, вырвал автомат у

крайнего, отпятился мгновенно назад, дергая затвор, поднял ствол навстречу взметнувшимся

фонарям.

– Свет – на себя! Стреляю!

И дал коротенькую очередь мимо них, с расчетом сбить тех, кто в темноте может их прикрывать.

Свет упал на пол. Обезоруженный вскочил, подобрал свой фонарь.

– Положи фонарь! Оставьте себе один, а два положите! Не гасить!

Они подчинились.

По расположению сидящей Светланы Краснов определил, что они стоят в той стороне, куда надо

идти.

– Спиной ко мне! Медленно идти к выходу, сюда не светить! Марш!

– Интересный ты, хозяин...

– Не разговаривать! Резких движений не делать! Марш на выход! Стреляю!

Трое покорились. Он был уверен, что выход близко. Один фонарь подал Светлане и велел

погасить, но держать наготове. Второй, удобно сделанный колбаской, прижал к надульнику и, держа

автомат у бедра, двинулся за ошеломленными зеками... Нет, что-то мешало уже называть их так...

Свет необычного фонаря помог разобраться: странная одежда. Матово блестящая ткань,

одинакового цвета куртки и брюки, одинаковые мягкие ботинки, одинаковые шапочки с козырьками –

все незнакомого фасона, из незнакомого материала. Японские шпионы!.. А почему белой расы?

Значит, американцы! Десант! Они над этими местами в войну перегоняли для нас свои "эркобры", по

ленд-лизу, дорога знакомая... Жаль, что Краснов не знает английского, можно было бы их сейчас

подловить. Ну да черт с ними.

Светлана жалась к нему слева. Если бросятся, помешает. Он велел:

– Иди сзади, не бойся.

Она послушно отстала. Ему сразу сделалось не по себе, но он стерпел и не стал ее возвращать.

Только коротко оглянулся и спросил:

– Фуфайку надела?

Она кивнула, кутаясь в его телогрейку и дрожа всем телом. Тут же погасила фонарь.

Он конвоировал задержанных молча, обдумывая схему действий на поверхности. Прежде всего,

конечно, заставить их связать друг друга, еще до выхода, когда только появится дневной свет. Потом

– допрос. Или на ходу? Есть ли у них продукты?

Светлана сзади постанывала, от этого болело собственное тело. А трое впереди послушно

молчали, шагали мягко и выглядели бодро. Это раздражало. Хотелось есть.

Вещей с ними никаких. Видно, оставили у входа. Значит, совсем близко. И значит, их там ждут

свои. Спросить, сколько? Соврут – недорого возьмут. Лучше уже на месте, по обстановке. Он

приказал:

– Идти быстрее! Никого у входа не окликать! Стреляю без предупреждения!

Светлане велел через плечо:

– Если стрельба – сразу падай.

Она промолчала.

– Слышала?

– Слышу, Вася.

Боится. Капитан Краснов тихонько, но от самого чистого сердца обложил самыми сильными из

знакомых ему лагерных слов и свою последнюю охоту, и эту донельзя своевременную встречу с

диверсантами империализма в двух шагах от выхода. В общем списке досталось и чертовой шлюхе-

любовнице с ее вечным невезением: то в избе угорела, то под лед угодила, то любовниковы носки не

заметила, а теперь стонет сзади и вообще неясно, куда ее девать, хоть в лагерь отправляй...

Впереди забрезжило.

– Васенька, свет!

– Тихо! – выдохнул Краснов и подал вперед новую команду: – Отвечайте своим, что идете одни!

–Там никого, – откликнулись спереди. – Нас только трое.

– Тем лучше, – сказал Краснов, но не поверил.

Однако у входа действительно оказались только три сумки, не очень туго набитых.

Обрадовавшись свету, Краснов тем не менее сохранил бдительность. Под угрозой автомата

диверсанты выдернули из брюк ремни, и один из них, самый с виду щуплый, связал руки остальным,

а его самого связала Светлана. Затем состоялся беглый осмотр сумок на предмет провианта, после

чего, не смущаясь насмешливыми улыбками пленных, победители устроили пир, во время которого

Краснов занялся допросом.

– Хорошо вы в Америке питаетесь, – начал он провокационно. 10

– Почему именно в Америке, – ответил их старший, с белым шарфиком на шее. – Какая разница,

где питаться...

– Скоро узнаешь, – пообещал Краснов. – Когда же вас сюда забросили?

Диверсанты переглянулись. Подумав, старший сказал:

– Мы немного проехали свою остановку. Решили размяться.

– А в пещеру, – быстро добавил самый молодой, – зашли случайно.

Последний осенний комар сильно ему досаждал, юноша стряхнул с головы шапочку и

отмахивался белыми кудрями. Типичный ариец, подумал Краснов.

– И незачем применять крайние меры, – обиженным тенором прозвенел третий, самый щуплый

и самый, судя по Светкиным взглядам, красивый.

– Это какие же крайние меры? – полюбопытствовал Краснов.

Диверсанты опять переглянулись.

– Да ладно тебе, – засмеялся старший. – Построжился – и развязывай. Можешь

сфотографировать, а хочешь – карточки забери...

– А то ведь мы тоже можем... – перебил тенор.

– Что же вы можете? – Краснову сделалось очень интересно.

– За унижение достоинства притянем! – выкрикнул тенор.

– Вот так, хозяин, – улыбнулся старший. – Давай-ка...

– Мы законы тоже знаем, – с нажимом добавил третий.

– От ВАШИХ законов, – Краснов усмехнулся, – придется отвыкать.

– У тебя что, другие законы? – вскинулся третий.

– Пещерные? – ехидно спросил тенор. – Или ты на Остров захотел?

– Законы тут кругом советские, – сказал Краснов веско. – Да за шпионаж, я думаю, у вас тоже не

жалуют.

Диверсанты переглянулись и помрачнели.

– А кстати, – Краснов продолжил допрос, – вы как, из власовцев или из эмигрантов?

– Это ваши дела, – ответил старший, опять переглянувшись со своими.

– А все-таки? – Краснову показалось, что он на верном пути.

– Не знаем таких, – был ответ. – И вообще хватит. Давай развязывай, если не хочешь

неприятностей.

Сказано было СИЛЬНЫМ тоном. Краснов знал этот тон. Таким тоном на понт не берут. Но кто же

они тогда? Может быть, какие-нибудь спецвойска? Тренируются на выживаемость и не считают

нужным предупреждать. Таких и одеть могли по-специальному. Да и предупредить могли за эти трое

суток... Черт побери, трое суток! За это время без него все зеки могли разбежаться... Однако

молодец Краснов, таких спецов повязал, да при Светке...

– Вот что, мужики, – сказал он миролюбиво. – Я вас развяжу, но сначала посмотрю документы.

Если в порядке...

– С этого бы и начинал, – засмеялся старший. – А то сразу – к харчам...

Засмеялись и остальные.

Да конечно свои, подумал Краснов, поднимаясь. Вполне симпатичные парни, не заносятся...

Парни носами показывали ему, где брать документы, и даже не пытались пустить в ход

свободные свои длинные ноги. Впрочем, против этого он принял меры: подходил к ним, сидящим,

сзади, а Светлане велел стоять в стороне с автоматом наготове. Надо было бы послать за

документами ее, но сработала ревность, и он ничего не мог поделать: стоял перед глазами целуемый

"старатель".

Документы смутили опытного особиста Краснова. Он ожидал найти служебные удостоверения

установленного образца, какие-нибудь спецпропуска или мандаты, в крайнем случае – хорошо

изготовленные советские паспорта, военные и профсоюзные билеты, всякие справки, которыми

должно было снабдить своих агентов ЦРУ. Оказалось же – просто фотокарточки размером

примерно семь на десять сантиметров. Это были цветные портреты владельцев, каким-то образом

впечатанные внутрь прозрачных пластинок из материала, напоминающего целлулоид, но явно не

хрупкого и не боящегося царапин. С обратной стороны каждого портрета было отгравировано или

выдавлено три строчки. Первую у всех занимали имя и фамилия. Во второй значилось нечто, как

понял Краснов, связанное с работой.

Третью строчку занимало одно слово, хорошо знакомое капитану: "Магадан".

Он увлекся разглядыванием странных карточек и вздрогнул, когда на руки легла тень. Это тихо

подошла сзади любопытная Светлана. Окинув ее взглядом, Краснов прыснул.

– Увидел бы тебя сейчас Иннокентий!

– Да уж... Подойти бы не решился.

Накинутая на халат и застегнутая телогрейка была перепоясана офицерским ремнем Краснова.

На ремне висел армейский нож. Из подмышки свисал до земли тупорылый автомат с тяжелым

диском. Венчали портрет изодранные меховые носки: из правого торчал сбитый большой палец, из

левого – оцарапанная лодыжка.11

В общем-то бабенка страдала ни за что. Усмиряя собственную жалость, Краснов пошутил:

– Боец! Почему оставили пост? Оправиться!

Она потянулась на ласку, но тут же вспомнила о службе и отступила. Краснов повернулся к

задержанным.

– Н-ну, познакомимся. Я – капитан войск НКВД Краснов Василий Александрович. А вы, стало

быть...

Старшего звали Такэси Кампай, хотя и намека на что-то японское Краснов в его внешности не

усмотрел. Работал Такэси в каком-то Минспросе.

– Что это за организация? – строго спросил Краснов. – Не знаю такой в Магадане.

С действительно японской изыканностью Кампай ответил, что в Министерстве Спроса юмор

уважают, и шутка капитана из неизвестной (или неизвестного?) НКВД будет оценена по достоинству.

– Весело шутишь, – оценил Краснов. – Но запомни: с НКВД лучше не шутить.

Белокурого юношу (это его разоружил Краснов под землей) звали Ганс Христиан, и было неясно,

что у него имя и что – фамилия. Как, впрочем, и у старшего. Что-то с детства знакомое было в этом

имени, но время для воспоминаний выдалось неподходящее, и Краснов не стал напрягаться.

– Что такое СТВ? – спросил он Ганса, и юноша, приняв начатую старшими игру, с улыбкой

ответил, в очередной раз сдувая комара:

– Служба Точного Времени, капитан-хозяин!

Задиристый тенор по имени Иван Лапонька служил в каком-то Рескосе, который оказался

Релейной Скоростной Связью страны Лабирии.

– Скажи еще, что ты в Лабирии не бывал, – добавил задира, и все они заржали. – Ну,

развязывай!

Краснов, чтобы скрыть растерянность, повернулся к пленным спиной и, строго указав на них

глазами своему вооруженному бойцу, отошел в сторону. Мысли разбегались. А когда он вышел на

обзорную площадку перед тоннелем, разбежались и глаза.

Да, вокруг были знакомые сопки. Да, стояло "бабье лето", и завтра, по всем признакам, суждено

было ему кончиться – самое время поспешать в лагерь, к своему патефону. Однако из желтого пуха

лиственниц на вершинах двух дальних сопок и одной совсем рядом торчали непонятного назначения

высоченные мачты с какими-то тарелками. Еще на одной сопке стояла целая группа таких мачт и на

каждой вертелись длинные узкие лопасти ветряка: ветроэлектростанция, догадался Краснов. А по

распадку, где предполагалась дорога к прииску, на тощих белых опорах было проложено что-то

вроде узкого моста, ни на что знакомое не похожего. Высоко над паутинками "бабьего лета" в разных

направлениях бесшумно летели два... ну явно не самолета, потому что самолеты с такой скоростью

летать не могут.

Краснов не читал фантастических книг, у него был другой профиль. Hо от Светланы, которая в

юности ухитрилась окончить двухлетний учительский институт, слышал о чем-то подобном.

Забыв о пленных, он позвал:

– Светка!

Она подбежала, осмотрелась, помолчала, потом спросила:

– Это что, Вась?

– Этого здесь не было, – ответил Краснов.

– Точно?

– Да я тут был в августе. Это в двадцати километрах от нас.

– Точно?

– Точно, точно, – он разозлился. – Да вон под той сопкой прииск!

– Не вижу.

– Да нет, он с обратной стороны.

– Ой, Вась, а что это летит?

– Да черт его знает! Ты больше меня читала...

Они стояли молча, пока Краснов не услышал шаги. Трое пленных шли к ним снизу. Руки у всех

были развязаны, но агрессивности они не проявили.

Первым движением Краснова было вырвать у Светланы ППШ, но, уже подняв свол, он потерял

дар речи. Ну нечего было приказывать этим трем ухмыляющимся нахалам: они не скрывали, что

играть в послушание больше не намерены. Они – тоже хозяева здесь.

– Опусти ружье, – сказал старший, – не бойся. И мы не убежим, и вы не убежите. Объясни нам

лучше, что это за новое хозяйство – НКВД?

– Десять минут спорим, не можем расшифровать, – белокурый добродушно рассмеялся, хотя,

наверно, и болела ссадина на скуле. – Какой-нибудь самодеятельный Народный Контроль Высшего

Долга? Или Высших Достижений?

Краснов опустил автомат и посмотрел на Светлану. Она молча разглядывала бывших

диверсантов. Потом повернулась к нему с восторгом и ужасом:

– Вася... Мы на том свете?!12

– Это сон, – сказал Краснов. Он поднял автомат и короткой очередью раскрошил небольшой

камень у входа в тоннель. – А если это не сон, то это ложь!

И выпустил оставшиеся пули в коварную тьму тоннеля. Стрелял, впрочем, не от полноты чувств:

перегруженное воображение вдруг нарисовало Кешку, подбирающегося с карабином.

3. Это не сон.

Солнце показывало полдень.

От маленького костерка тепло не требовалось – его развели для веселия. По очереди

подбрасывали мелкие сухие веточки, обломанные с ближайших деревьев. Светлана одна зябла – с

голыми ногами, – оттого сидела ближе всех к огоньку и щепотками сыпала в него сухие желтые

хвоинки, которых нагребла под себя целый ворох.

Молчали почти уже час. Почти молчали.

Краснов не представлял, о чем могут думать хозяева этого мира. Сам же он постыдился бы

открыть свои мысли, потому что их не было. То есть была всего одна. Она с тупой настойчивостью

крутилась на одной ноте, как выщербленная патефонная пластинка: "С той стороны тоннеля мы так

бы не сидели... С той стороны тоннеля мы так бы не сидели... С той стороны..." Время от времени он

встряхивал головой, чтобы сбить затупившуюся иголку на какую-нибудь другую мысль, но больше

мыслей не было. В голове слышалось шипение, затем снова звучало: "С той стороны тоннеля..."

Даже редкие, осторожные вопросы хозяев и собственные односложные ответы не мешали чертовой

пластинке вертеться.

Вопросы задавал неугомонный Ганс Христиан, остальные молчали.

– Вы так и жили там в темноте? – был самый первый вопрос.

– Нет. Там тоже так.

– А это... далеко?

– Не знаю. Наверно.

– И у всех такие ружья?

– Это автомат.

– Странное название, – оценил Иван.

– Почему? – равнодушно спросил Краснов.

– Потому что автомат – это автомат, а ружье – это ружье. Разные вещи.

– Правильно, – согласился Краснов. И не стал ничего уточнять.

Потом Краснов все же справился с испорченной пластинкой. Он в очередной раз тряхнул головой

и, пока тупая игла шипела, спросил:

– А почему называется – Лабирия?

– Не знаю! – Ганс Христиан отозвался живо и со злостью. – И никто не знает. А главное – никто

не хочет знать.

– Как?

– А так, что никому не интересно!

– И давно это так? – спросила Светлана.

– Всегда! – отрезал Иван.

– Это который же нынче год? – спросила Светлана.

Трое переглянулись.

– Уточни вопрос, – попросил Такэси. – Что значит – "который год"?

– Ну, – у нее стало учительское лицо, – который год... от Рождества Христова?

– Год, – ответил Такэси, – это понятно: от весны – до весны. А от рождества – это как?

– Ну, – Светлана искала слова, – скажем так: вот сколько тебе лет?

– Около тридцати, – уверенно ответил Такэси. – С точностью до трех-четырех...

– А-а-а! – догадался Ганс Христиан, – я понял, Такэси! Светлана спрашивала, который год от

моего рождения! Правильно?

Теперь ошеломленно переглянулись Краснов со Светланой.

– Они не знают христианства, – сказал Краснов.

– Они не знают своего возраста! – воскликнула Светлана. – Вася, вот живут! А тебе, Ваня,

сколько лет?

– Нам всем примерно одинаково, – Иван был смущен. – Какое это имеет значение?

– Ну как же! – Светлана рассмеялась. – Например, если жениться, то желательно, чтобы

невеста была года на четыре моложе жениха...

– Погоди, погоди, – остановил Ганс Христиан. – Жениться, невеста... Это что?

– У-у-у, – Светлана покрутила головой. – Ребята, либо вы здорово ушли вперед, либо здорово

отстали. Как у вас с любовью-то?

– Погоди ты с любовью, – перебил Краснов. – Вот вам попроще: как исчисляется пенсионный

стаж, если неизвестен возраст?

Опять переглянулись трое. Они явно растерялись. Даже простой вопрос о трудовом стаже им не

по силам.13

– Наскоком тут не разобраться, – сказал Такэси. – Поехали-ка с нами, хозяева. В Магадане все

выясним.

– В Магадан?! – Светлана подпрыгнула. – А можно?

– Нужно, – Такэси улыбнулся и взглянул на часы. – Если поспешим, успеем как раз к вагону.

– А если не успеем? – Светлана вскочила.

– Тогда ждать до вечера. Полтора часа.

– Полтора часа до вечера? – Светлана посмотрела на небо. – Что-то больно скоро. Который

час-то?

Такэси еще раз посмотрел на браслет:

– Два семьдесят шесть, если точно.

Встали все, кроме Краснова. Он был мрачен, смотрел на умирающий огонь.

– Вася, – позвала Светлана.

– Нам надо обратно, – Краснов поднял голову. – Если им интересно, могут идти с нами. Но

безопасность могу гарантировать только в пределах моей власти.

– Ва-а-ся! – простонала Светлана. – Ну зачем?

– Лагерь на мне, – процедил он, глядя снизу. – Полторы тысячи душ... Если там что-нибудь, то

меня, знаешь?..

– Васенька! Ну кто тебя тут достанет?

– Не знаешь ты НКВД, – он опустил голову. Помолчав, отрезал: – Короче, надо идти назад.

Светлана резко опустилась рядом и очень тихо сообщила:

– А я отсюда не пойду. Понял, начальник?

– Пойдешь, – так же тихо ответил Краснов.

Светлана вскочила и драным кожаным носком стала затаптывать костерок.

– Никуда! Ни за что! Понял? Хоть стреляй! Да тебе нечем!

Она кричала яростно, исступленно, истерически. Иван взял ее за плечи, мягко отодвинул от

брызгающего искрами кострища и осторожно примял угли толстой рубчатой подошвой.

Краснов медленно встал, отпятился, левой рукой волоча разряженный автомат и запуская

правую в карман брюк.

– Ребята! – крикнула Светлана. Но он уже выхватил из кармана ТТ и взвел курок.

– Отпусти ее, – велел Ивану.

Иван охотно повиновался и шагнул к нему, загораживая собой женщину.

– Отойди к ним! – велел Краснов.

На этот раз Иван не тронулся с места. Зато двое других пошли на Краснова. Он выстрелил под

ноги белокурому Гансу и рявкнул:

– Всех положу, патронов хватит! Отошли быстро!

– Ребята! – закричала Светлана. – Не отдавайте меня! Лучше пусть убьет.

И тогда Такэси бросился на Краснова. Он бросился не прямо, а сначала прыгнул в сторону,

потом сделал длинный кувырок вперед, перекатился вбок, извернулся на земле у самых ног

Краснова, и тот упал навзничь с острой болью в колене, так и не успев прицелиться.

Потом капитану вывернули руку и отобрали пистолет. Потом связали его же брючным ремнем и

посадили на кучу хвои.

– Два ружья с собой носил! – Такэси бегло осмотрел пистолет, нажал нужную кнопку и выдернул

из рукоятки обойму. Дернул затвор, освобождая ствол от досланного патрона, и сунул все это в свою

сумку, после чего холодно сказал: – Хорошо. Не хочешь оставаться – твоя воля. Но ее насильно

уводить нельзя.

– Закон о праве выбора, – жестко пояснил Иван.

– И Закон о личном достоинстве, – добавил Такэси. И сурово усмехнулся: – Один закон

нарушить – еще куда ни шло. Да и то – не из этих двух.

– О рамках досуга, например, – подсказал Ганс, и все трое чему-то засмеялись.

– Вот это терпимо, – сказал Такэси. – "Короче", как ты выражаешься. Иди, если тебе так надо.

Фонарь и продукты дадим. Сколько времени вы шли?

– Не говори! – быстро приказал Краснов.

– Три дня.

– Дура!

– Сам такой! По твоей же щетине видно, сколько дней ты не брился!

Трое обидно засмеялись.

– Короче, – повторил старший. – На три дня тебе хватит – и света, и продуктов. Развяжи его,

Иван.

Иван не торопился, и Ганс принялся развязывать Краснова. При этом приговаривал:

– Не думаю, что по этому тоннелю одинаково легко ходить в обоих направлениях. Вы не забыли,

хозяева, Гошу Дойкина?

– Да-да, где-то здесь его медведь задрал, – сказал Такэси.14

– Это официальная версия, – возразил Ганс. – А если честно, то этот тоннель нашел Гоша. Он

ведь до тебя, Иван, следил тут за автоматами. Мы собирались тогда сюда вдвоем, но меня

задержала работа. Он оставил мне свою карту и уехал. Здесь аппаратура всегда вела себя...

странно. – Ганс развязал Краснова и закончил, поднимаясь: – Я приехал сюда следующим вагоном.

Думал, успею, пока он закончит наладку. А он уже ушел.

Краснов тоже слушал с интересом.

– А ты уверен, что он ушел в тоннель? – спросил Такэси. – Не мог его медведь перехватить по

дороге?

– Во-первых, – возразил Ганс, – ты получше нас знаешь, что медведя он мог не бояться.

– С двумя бы и он не справился, – сказал Такэси.

– А во-вторых, – закончил Ганс, – у входа он оставил мне записку: "Внутрь не ходи, жди не

больше суток. Если пропаду, вали на зверей".

– Вот как, – Такэси вздохнул. – Вот она, жизнь староверская.

– А ты, – Ганс наклонился к сидящему Краснову, – не встречал там Гошу? Год назад...

Краснов мотнул головой. Он ничего не слышал ни про какого Гошу. Может, Гоша этот ушел в

какой незаметный поворот. Может его Кешка убил или еще кто, а спрятать в сопках – разве

проблема? А может, он выполз из тоннеля где-нибудь в каменном веке? Чему теперь удивляться,

если можно под землей бродить из эпохи в эпоху? И кстати, неизвестно, куда попадет капитан

Краснов, если пойдет обратно. А если тоже в каменный век? Без одежды, на зиму глядя, с горстью

патронов в кармане... Хорошо еще, что не обыскали...

– Жалко Гошу, – Ганс Христиан вздохнул. – Таких староверов поискать.

– Ну, – обратился Такэси к Краснову, – идешь или остаешься?

Краснов думал, опустив голову. Брючный ремень, развязанный Гансом Христианом, так и висел у

него на плече.

– Заряды из меньшего ружья мы тебе оставим, раз уж вам иначе нельзя. И нож возьми с собой.

Светлана, ты отдашь ему нож?

Светка, заложив руки за ремень и отставив ногу в дырявом носке, выглядела до того потешно,

что Краснов не выдержал и усмехнулся. К тому же элегантный Ваня очень уместно торчал рядом.

– Светк, – сказал нерешительно Краснов, – а может, правда, не достанут?

Светлана молчала. Она буравила взглядом черный вход в тоннель, а в этом взгляде, который

всегда казался Краснову взглядом загнанного зверька, было что-то новое и совсем не смешное. Ему

почему-то сразу вспомнился взгляд того фронтовика, которого он отправил на прииск, а Коерков

поймал после побега. То был взгляд человека, у которого невозможно отнять свободу. Даже если

убить...

– Вася, – сказала наконец, – мне там Кешка с карабином мерещится. Пошли отсюда.

4.Это не ложь, но это странно.

Только они успели взбежать по каменным ступеням на эстакаду, как послышался отдаленный

шипящий свист. Звук нарастал с севера, и скоро по мощному стальному рельсу, проложенному

внутри бетонного желоба, примчался ярко окрашенный вагон, отдаленно похожий на те, что Краснов

когда-то видел в метро, только более обтекаемый, утепленный и комфортабельный. Был он

довольно длинный и кабины машинистов имел с обеих сторон. Колес видно не было. Казалось, вагон

не катится, а скользит по рельсу, будто всасывая его в себя через квадратную дыру. Дыра была как

рот, единственная фара-прожектор выступала как нос, а окно машиниста напоминало мотоциклетные

очки, вырезанные из одного выпуклого стекла.

Дверь сдвинулась, вошли и помчались.

Эстакаду, по которой бесшумно летел вагон, Такэси назвал просто – монорельс. Ганс Христиан

сообщил официальное его название, оказавшееся весьма знакомым Краснову и Светлане, –

Колымский Путь. Почти так же называлась автодорога в ТОМ мире, откуда они пришли. Но опасная

Колымская трасса виляла и тащилась среди сопок, изматывая грузовики и губя шоферов, которые

рисковали ехать в одиночку, а эта, прямая и тонкая, как школьная линейка, лежала ребром на сопках,

презирая все неудобства и питаясь электричеством от часто расставленных вдоль нее никогда не

устающих ветряков. Ветряки, как флюгеры, сами ловили малейший ветерок и внешне медленно

махали очень длинными и узкими лопастями.

– Мне кажется, – щебетала Светлана, что по вечерам они улетают в свои гнезда отдыхать. Стая

белых ветряков!

В вагоне было пусто, и она не стеснялась своего экзотического вида. Впрочем, экзотичности у

них поубавилось, потому что ППШ они спрятали у входа в тоннель и всей воинственности у них

только и осталось, что звезда на пряжке, горсть патронов в кармане да разряженный пистолет в

сумке Такэси.

– Нет, что ты, – Иван серьезно возражал Светлане. – Вагон тут бегает круглые сутки, точно

через каждые три с половиной часа.15

Светлана смеялась и говорила, что у него нет ни юмора, ни художественной фантазии. Краснов

молча усомнился, поделив расстояние до Магадана на три с половиной часа, но вдаваться не стал и,

после нескольких незначащих фраз относительно связи между скоро– стью ветра и скоростью вагона,

предложил:

– Давайте обсудим наши дела, пока есть время.

– Вот это годится, – Кампай сосредоточился. – Выяснить надо многое.

Светлана элегантно пожала стегаными ватными плечами и, не в силах оторваться от мелькания

за окном, глубокомысленно сообщила:

– Быстрей, чем на самолете.

– Нет, что ты, – не согласился Иван. – Самолет намного быстрее.

– Итак, – начал Такэси, – главный вопрос касается безопасности.

– Чьей? – уточнил Краснов.

– И вашей, и нашей. Дело в том, что мы с вами теперь сообщники.

– Мы-то при чем? – удивился Краснов. – Мы вроде гости.

–Вот об этом как раз и надо молчать. Незнание закона не освобождает от ответственности за его

нарушение.

– Я это знаю, – перебил Краснов. – Я имел дело с правоохраной. Но мы у вас вроде

иностранцев, нам полагается скидка.

– Может, у вас и полагается, – терпеливо учил Такэси, – а у нас любой закон для всех одинаков.

– Ну да, – Краснов без веры усмехнулся. – Есть только один незыблемый общественный закон:

законы создаются ради исключений.

– Ладно, – Такэси вежливо показал тоном нетерпение, – не будем отвлекаться на теорию. Давай

верить друг другу, иначе ни о чем не успеем договориться. Идет?

Его тон был так тревожно-настойчив, что у Краснова пропало желание сохранять достоинство

капитана госбезопасности. Пахло спасением шкуры – этот запах он знал уже десять лет, с тридцать

восьмого, когда юным лейтенантом делал свои первые ошибки.

– Хорошо, – Краснов быстро кивнул, – веди игру.

– Для простоты, – предложил Такэси, – говорить будем только мы с тобой, а остальные будут

подсказывать. Идет?

Все кивнули строго, Светлана – рассеянно, не отрываясь от окна.

– Сначала я расскажу о нас, – сказал Такэси. – Потом – ты о вас. Идет?

Краснов кивнул. Ему начинала нравиться хватка Кампая.

– Староверство у нас запрещено, – начал Такэси.

– Не пугай человека, – возразил Иван.

– Пугай, не пугай, – не согласился Такэси, – а все, что за рамками досуга, у нас практически вне

закона. Вот у вас, Краснов, как со староверством?

– Было время, – сказал Краснов, – притесняли за веру. До самосожжений доходило. Сейчас

староверов у нас в основном не трогают. Свобода совести. Хотя, конечно, есть запрещенные

религии. Подпольные секты. Иеговисты, адвентисты...

– Да, у вас полегче, – позавидовал Такэси. – А у нас... Первый раз попадешься на староверстве -

– месяц без работы. Второй – три месяца! С третьего раза считают рецидивистом, дают целый год!

– Как это – без работы? – Краснов растерялся.

– А вот так, – Такэси говорил веско и горько. – Тесная одиночка, еда до отвала и больше – ни-

че-го! Больше десятка упражнений не сделаешь, такая теснота. Притом садят в каком-нибудь

оживленном месте, а окно с односторонней видимостью.

– Это как?

– Ты видишь, как люди работают, а они тебя – нет. За два месяца умом трогались,

представляешь?

– Нет! – воскликнул Краснов с полной искренностью.

– Вот именно, – Такэси вздохнул. – Если попадемся, нас упекут на год, а вам для начала по

месяцу дадут. Правда, приезжим дают полное одиночество и без окна. Чтобы лучше усваивались

законы. А законы весь месяц талдычат по трансляции.

– Ну, законы мы и так выучим, – сказал Краснов. – А сажать-то нас не за что: мы в бога не

верим.

– Погоди, погоди, – Такэси нахмурился, – бог при чем? За бога не посадят, веруй ты хоть в

загробную жизнь, хоть в амулет, можешь даже в абсолютный ген... При чем тут вера?

– За что же тогда у вас староверов сажают? Не понял...

Некоторое время Такэси молчал, соображая. Молчали и остальные.

– Кажется, мы одно слово по-разному понимаем, – решил наконец Кампай. – Ты вкладываешь в

староверство некий религиозный смысл... Объясни, пожалуйста.

– Староверы, – объяснил Краснов, – это православные христиане, только в обрядах у них кое-

что по-другому и Священное Писание кое в чем толкуют...16

– Понятно, – перебил Такэси. – У нас иначе. По-нашему, старовер – это любой человек, который

уверен, что старые знания могут быть использованы производительно.