Текст книги "Колымский тоннель"

Автор книги: Владимир Шкаликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

нас нечистой силой.

– Правильно делают, – Кросс усмехнулся. – Однако о кумулятивном заряде тоже не забыли. –

Кросс посмотрел в глаза пленнику. – Твоя работа?

– Идея, – ответил Гном.

– Вот и будешь нам все оттирать.

– Сами ототрете.

– Про электричество не забывай, – напомнила Васса. И повторила вопрос: – Так кто стоит за

тобой?

– Большие люди стоят. Бежать вам надо.

– Кто такие?

– Вы их не знаете.

– А все-таки?

– Вам до них не добраться.

– Ага-а, – протянула Васса и взяла в руки свои провода, – значит, не хочешь говорить?..

Пленный задрожал, но зажмурился, оборол ужас и мелко-мелко замотал головой.

– Ладно тебе, – Кросс улыбнулся, – брось ты эти провода. – Он похлопал пленного по

напряженной спине: – Все, очнись, Гном. Мы никого не пытаем, это нам не нужно. Мы и твое имя

знаем, и твоего Большого Босса – вы ведь так его называете? Ну-ну, не дрожи. Мы тебя не

продадим. Мы – не вы... Твой Большой Босс – ага, ББ его зовут! – работает ночным диспетчером

Якутского горотдела полимилиции... Что? Ну да, "желтеньких". Верно?

Пленный, закусив нижнюю губу и, вероятно, язык тоже, смотрел глазами затравленного хищника,

выбирающего, кому из врагов во что вцепиться, чтобы отдать жизнь не даром.

– Ну-ну, расслабься, – продолжал Кросс. – И не бойся: насчет костра мы тоже пошутили. И вагон

нам мыть не будешь: нечего тебе там толочься. Отпустим хоть на все шесть. И всего с одним

предупреждением: в случае твоего личного участия против нас ББ немедленно узнает, кто нам его

продал.

– Да вас убьют любой ценой! – Гном пришел в себя и в порыве какой-то смеси благодарности с

великодушием решился приоткрыть карты. – Вот если бы я сейчас приехал вместе с вами в одно

место и оттуда сообщил ББ, что вы согласны, тогда бы это задание отменили.

– И дали бы другое, – подхватил Кросс.

– Нам служить, – сказала Васса.

– Да, – Гном кивнул. – Вы читаете мысли, теперь верю... Но в ваше бессмертие – нет! Вы

уязвимы даже для ножа. Это – все. А во-вторых...

– Что же?

– Да что, вы и так слышите...

– Смотреть программу "Жизнь", – подтвердила Васса. – Ну и что?

– Там сегодня будет о вас. Поймете, что вас ожидает.

– Что же нас ожидает? Ах, сам не знаешь... Ну, ладно. Поехали.

Они высадили бандита и уехали.

Накрутив несколько километров на запад по шоссе, нашли еще одну малоезжую дорогу в лес,

углубились по ней до ближайшего ручья и разбили лагерь.

Вся утварь из захваченных пожаром помещений была вынесена на траву, рассортирована и

отчищена. Кое-что пришлось тут же без почестей похоронить. До самой темноты скребли и

ремонтировали "Палитру", закрашивали прозрачные места, где обгорела роспись, возвращали

утварь на свои места.

На всякий случай стволы постоянно держали наготове и оглядываться по сторонам не ленились.

Ужинать сели, когда стемнело. Закрылись в "Палитре" и включили элевизор – как раз поспели к

программе "Жизнь".

...Как и во все вечера, когда удавалось посмотреть "Жизнь", события и комментарии подавались

в строго установленном порядке. Прежде всего дикторы – средних лет мужчина и строго красивая

дама вне возраста – вкратце изложили новости о перемещениях и встречах политических лидеров –

то, что Васса равнодушно назвала "придворными сплетнями". Затем дали несколько фрагментов

правительственного заседания с избранными отрывками разных выступлений – мужественно-

лояльных или умеренно-критических. Затем был репортаж с митинга так называемых

неофициалистов, которые выкрикивали что-то неотчетливое. Можно было только разобрать "долой"

и "в отставку", а лозунги, поднятые над толпой, опытный оператор снимал так, что их никак было не

прочесть. Когда шеренга рулевых двинулась на толпу, съемка прекратилась и появился диктор:

"Полимилиция взяла площадь в режим и через полчаса распустила этот неутвержденный митинг".

– Нашли словцо! – крякнул Краснов. – Сказать бы прямо: "Рулевые разогнали народ".

– Растешь, – заметила Васса.107

Потом пошли комментарии к очередной забастовке шахтеров. Заместитель министра объяснял

политологу, почему забастовка наносит вред экономике, политолог объяснял заместителю министра,

чем забастовка вредит идеологии, а сошлись они на том, что если каждый гражданин Резерватара,

независимо от того, какой пост он занимает, сделает все от него зависящее на своем месте, то в

стране уже через полтора-два года может наметиться тенденция к определенному снижению темпов

спада экономики...

– Идиоты, – прокомментировал Кросс.

– Отнюдь, – возразила Васса. – Это умные негодяи, и они отвечают за каждое свое слово.

– Да там не за что отвечать! – воскликнул Краснов.

– Я и говорю – растешь! – Васса улыбнулась.

На экране тем временем пошли новости культуры. Первенство Резервата по ритмическому

вождению мяча. Мастера статического танца. Переговоры о закупке новых лабирийских элевезиров в

обмен на никель и медь. Короткое интервью с элепсихолекарем: "Да, я лечу всех от всех болезней. В

доказательство моей силы сейчас у всех, кто смотрит эту передачу, станут горячими уши". И уши у

Скида вдруг действительно стали горячими. Он мельком взглянул на Краснова: уши у того красными

не были. "Может, они не краснеют, – подумал Скидан, – только теплеют?" Краснов взглянул на

Скидана и усмехнулся. Из глубины опустевшего экрана, увеличиваясь, как локомотив, на них

бросилось слово "ВДРУГ!". И исчезло. И так несколько раз. Потом появился мужчина в желтой форме

с офицерскими знаками различия. Мужчина смотрел в объектив сурово и бесстрашно. Камера

отъехала и показала рядом с ним еще двоих. В середине сидел ведущий программы "ВДРУГ!", а

третьим был некто в штатском.

– Что тревожит нас сегодня? – заговорил ведущий тоном задушевного друга. – Как вы знаете,

некоторые, наиболее развитые, национальные территории Резервата в частности – на юге и на

границе с Уралом находятся под угрозой отделения в самостоятельные малые государства, и первые

шаги в этом направлении кое-где уже сделаны. Однако такого, о чем мы сейчас услышим, в нашей

стране еще не бывало. Мой собеседник справа – министр порядка...

Ведущий назвал имя, и министр порядка поведал о том, что ему вот только что представили

результаты референдума, проведенного в Новониколаевской территории. Результаты референдума

можно сразу аннулировать, поскольку само это мероприятие не было санкционировано или хотя бы

утверждено правительством, однако провели его столь уважаемые с стране депутаты и оформили

столь убедительно, что приходится считаться. Что же это за результаты? Они показывают, что

подавляющее большинство Новониколаевской территории желает отделения этой внутренней

территории от Резерватора с целью образования самостоятельного государства. Столицей этого

государства, естественно, должен стать Новониколаевск. Но как же тогда быть со столицей

Резервата, если она с незапамятных времен и по сегодняшний день тоже находилась в

Новониколаевске? На этот вопрос участники референдума ответили единодушно: пусть так и

остается. Но возникает новый вопрос: как управлять страной из столицы, которая находится в

столице другого государства? По поводу этого политического парадокса завтра соберется экранная

правительственная комиссия.

– Идиотизм какой-то, – повторил Кросс.

– Либерализм, – поправил Скидан. – Нет крепкой руки.

– У них когда-то была крепкая рука, – начала Васса, но тут ведущий перешел ко второму

вопросу, и она замолкла.

Ведущий назвал желтого офицера. Это был ночной диспетчер горотдела полимилиции города

Якутска. Это был ББ!

– Три дня назад, – начал он, – в нашем городе закончились гастроли цирковой пары "Васса и

Кросс" – акробатика, метание ножа, угадывание мыслей. Мне хотелось бы после этих слов воздать

хвалу артистам и пожелать им счастливого пути. Однако вынужден говорить о другом. Накануне

отъезда, по неизвестной причине, сгорел деревянный амфитеатр, в котором выступали Васса и

Кросс (более подробно их имен мы, к сожалению, не знаем), при этом, во время пожара,

таинственная смерть постигла четверых студентов технического училища, которые по неизвестным

причинам оказались рядом с цирком. По ряду признаков, убийство совершено одной опытной рукой...

Сейчас трудно делать окончательные выводы и, тем более, что-то предполагать, но сразу после

убийства, еще до окончания пожара, артисты на своей машине с фургоном поспешно покинули

Якутск, и после этого никаких известий о них не поступало.

– Извините, – с готовностью вмешался ведущий. – А нет ли здесь связи с недавним побоищем

между двумя враждующими группировками рэкетиров, которые не поделили сферы влияния на...

– Одну секунду, – остановил его ББ. – Ваши слова надо понимать так, будто бы у нас есть

организованная преступность?..

И он дружески улыбнулся, глядя ведущему в самую душу.

– Да нет, конечно! – Ведущий улыбнулся еще дружелюбнее. – Я ведь имел в виду...108

– Я так и понял, – засиял ББ. – И обещаю вам, что к следующей нашей встрече столь внезапно

исчезнувшие артисты найдутся. Для тех граждан Резервата, которые пожелают помочь нам в

поисках, сообщаю приметы пропавших...

– Силен, – сказала Васса. – Даже не стесняется.

– А ему нечего стесняться, – сказал Кросс. – Он знает политику... Лучше обрати внимание: он

так нагл в присутствии своего министра, откуда следует – что?

– Либо министр – пешка, – ответил вдруг Краснов, – либо они хлебают из одного корыта.

– Скорее, и то и другое вместе, – сказала Васса. – Но нам это уже второстепенно. Нам, ребятки,

надо "линзу" вызвать, потому что на нас объявлена охота.

– Ну, не охота, – возразил Скидан. – Просто ищут.

– Вот именно, – Васса весело подмигнула, – просто ищут. И в каком виде отыщут, в таком и

ладно. Мы ведь можем до этого сгореть, утонуть, перестрелять друг друга, правда?

– Да правда, правда, – сказал Краснов. – Интересно, почему о нас со Скиданом ничего не

сказали?

– И это нормально, – сказала Васса. – Вас вообще не должно быть. Зачем Резервату

международный скандал? Вы занимаетесь какими-то своими делами и никому не подотчетны. А

когда вас найдут вместе с нами, можно будет всплеснуть руками: "Кто бы мог подумать?" И послать

соболезнование Лабирии. А то и ноту: "Ваши граждане нарушили..." А что нарушили, найти нетрудно.

– Ты права, – Кросс поднялся. – Пойду, включу маячок.

"Еще увезут с Земли", – подумал Скидан, забыв, что его слышат.

– Не бойся, – сказала Васса без всякого раздражения, – не увезем. Но отсюда вытащить мы вас

обязаны... Вообще, знаешь, убивание себе подобных нашей культурой не предусмотрено. Очень

тяжело переносим. Надо нам отсюда убираться. Толку от нас тут нет. – Она помолчала и добавила: -

– Освобождение народа – процесс бесконечно длительный. И состоит он единственно в разъяснении

позорных признаков рабства.

– Но здесь нет рабства, – возразил Скидан. – А что бардак, так где его нет... Тот не ошибается,

кто не работает.

Васса молча глядела в пол и качала головой.

– А по-моему, – сказал Краснов, – ваше дело вообще безнадежное. В каждом рабе прячется

рабовладелец, в каждом рабовладельце притаился готовый раб – их не освободишь друг от друга.

– Ах, Саша! – Васса вскинула голову. – Да вот ты! Ты на моих глазах стал свободным, и ради

одного тебя стоило сюда лететь!

Краснов смотрел на нее странным взглядом, на что-то решаясь. А когда решился, она не дала

ему говорить.

– Прости за обман, но так было удобнее работать. Я не женщина. Разве ты послал бы женщину

на такую опасную работу?

Вернулся Кросс.

– Ну вы даете! – Краснов приходил в себя.

– У нас женщины, – сходу включился Кросс, – вообще в космос не летают. Разве ненормально?

– А равноправие? – Скидан подал голос.

– Ах, Вася, – сказала (сказал!) Васса уже другим тоном. – Равноправие хорошо там, где нет

обязанностей. Краснов расхохотался.

"Неуютно с ними, – подумал Скидан. – Как голый". Не глядя на пришельцев и опасаясь ответа,

он встал: – Пойду огляжусь. – И покинул вагончик.

Следом за ним со сходни спрыгнул Кросс.

– Василий! Не отходи далеко. Наши могут уже быть на подлете.

Скидан следом за Кроссом влез в машину. Голубая лампочка маяка сложно мигала, дублируя

сигналы вызова.

– Не думай, что мы злые, – сказал Кросс. – В нашей культуре злоба подлежит подавлению. Кто

не подавил, того в космос не пускают... Мы для вас – просто непривычные.

Скидан молча наблюдал за голубой лампочкой. Она вдруг перестала мигать и загорелась ровно

и ярко. Кросс тоже это заметил.

– Ну, вот и все, – сказал он, – пошли за ребятами.

Они вернулись в "Палитру", Васса понял все сразу и положил руку на плечо Краснова:

– Идем, Саша. Наши близко.

Над поляной, медленно вращаясь, уже висела искрящаяся спираль, похожая на галактику из

школьного учебника астрономии. Искры мигали, суетились и потрескивали. Это совсем не походило

на "летающую шляпу" из Светкиного сна.

– Возьмите свои вещи, – напомнил Кросс. – И сумку с продуктами – в холодильнике.

Открылся люк. Спустили трап. Сбросили толстый трос, зацепили крюком за форкоп автомобиля.

– Утащим на весу, – объяснил Кросс, – а в Лабирии погрузим в корабль. Давайте наверх!

Прозрачный люк задвинулся за ними, таежная, залитая туманом поляна пошла вниз и вбок,

звезды и Луна завертелись, пока не обозначился курс.109

– Смотри! – толкнул Скидана Краснов.

Цепочка автомобильных фар сворачивала с шоссе на ту дорогу, по которой они въехали в лес.

– Ушли от боя, – Васса обнял их за плечи и залился своим сногсшибательным смехом.

...Через полтора часа прозрачные члены экипажа и Васса с Кроссом, сохранившие косметику до

прощания, пожимали руки землянам на лабирийской земле. В полукилометре светилась платформа

монорельса, к которой уже скоро (видели сверху) должен был подойти вагон.

– Вы улетаете совсем? – спросил Краснов старшего из прозрачных.

– Нет, мой брат, Лабирия больше всех готова к контакту, и мы с вами скоро увидимся.

Пришельцы занялись погрузкой машины и прицепа.

Скидан с Красновым пошли к платформе.

– Какие, оказывается, чудеса – обыкновенные, – пробасил Краснов.

Скидан не ответил.

– А, начальник? – Краснов толкнул его плечом. – Небось, ты в свой лагерь бы сейчас не

вернулся?..

Скидан молчал.

– Или скучаешь? А, Васька? Герр лагерфюрер!

– Отстань, капитан, – тихо сказал бывший Краснов. – Паршиво мне.

Он и в самом деле думал сейчас о своем лагере. Пришельцы, как нарочно, высадили их рядом с

той самой платформой. Только с другой стороны от входа в тоннель. Сашка, конечно, не помнит

этого места, его подобрали без памяти на полпути сюда. А Скидан узнал сразу, даже в темноте.

– Какой родной запах, – гудел Краснов. – Точно, где-то здесь... Начальник, слышь... Почти год,

как мы познакомились, помнишь?

– Если бы не ты, – сказал Скидан, – я бы не верил самому себе.

– А я – реалист, – заявил Краснов. – Нам, зекам, не до романтики. Я все помню и во все верю.

Может быть, мы в каком-то будущем. Это терпимо. Но если мы действительно в параллельном

времени, то это значит, что сейчас вот здесь же, на этом месте, или совсем близко, бьют кого-то

беззащитного прикладом по башке!.. Это невыносимо. Мне кажется, что я сплю. Вот дали на прииске

по башке, и я сплю и вижу все это во сне. И я не хочу просыпаться, потому что ТАМ я знаю тебя

другого, и я сделаю все, чтобы ТОГО тебя... в общем, убить как можно скорее.

Показался прожектор вагона.

– Что ж, – сказал Скидан, – давай спать дальше. Мне просыпаться тоже неохота.

Низко над платформой проплыла гигантская спираль космического корабля. Хорошо

освещенные, Кросс и Васса, все еще не смывшие грима и не снявшие земных одежд, оторвались от

возни со своими машинами и махали дружно двум землянам.

Часть V

ВОЗВРАЩЕНИЕ

1. Следствие.

– Итак, вы настаиваете, что вы – капитан Краснов Василий Александрович, начальник лагеря

"Ближний". Допустим. Но – одна маленькая неясность. Где и при каких обстоятельствах вы с ним

познакомились?

– С кем?

– С капитаном Красновым. Вы уж не крутите.

– Мне нечего крутить. Сличите с документами.

– Кстати, где вам делали пластическую операцию?

– Ерунда какая. Возьмите любую бумажку из моего личного дела, и я вам подробно расскажу ее

содержание и происхождение.

– Верю. Подготовка у вас отменная. Вот потому и повторяю вопрос: где и при каких

обстоятельствах вы познакомились с Красновым и каким образом вам удалось добиться от него

столь подробных сведений? Можете не спешить. Соберитесь с мыслями. Я подожду. Вот бумага, вот

ручка, вот чернила. Через полчаса вернусь.

Следователь вышел и повернул в двери ключ.

"Знал, на что шел, – подумал Василий. – И готовился к худшему. А вот избежать худшего –

надеялся излишне. Везенье за человеком не гоняется. И не обязано. А я от своего везения ушел

сам".

…Вернуться в тоннель он решил еще по пути домой, молча глядя за вагонное окно и едва

отвечая на реплики Александра.

– Светлана образуется, – говорил Александр.

Василий кивал.

– Что ребятам расскажем? – спрашивал Александр.

– Давай думать.110

– То, что мы видели, – рассуждал Александр, – они сами знают из прессы. Главное – это

пришельцы.

Василий кивал.

– Надо сразу о них всем рассказать, – предлагал Александр.

Василий кивал.

– А если не поверят? – продолжал Александр. – Может, для начала расскажем только ребятам?

Василий кивал. И опять возвращался к своим расползающимся мыслям, пытаясь их связать.

Резерват, конечно, дрянь. Типичный анархический капитализм с либеральным правительством,

знакомый по газетам и радио еще в ТОЙ жизни. Даже не верится, что из подобного бардака мог

сложиться строй вроде лабирийского. Наверняка в Лабирии все было иначе. Без революций, без

крутых поворотов – шли себе и шли, пока не пришли, куда надо.

Но это ИМ сюда надо. У нас – другая дорога.

А у кого это – У НАС?

И Василий вдруг увидел, что за весь год столь благополучной жизни так и не почувствовал себя

здесь в своей тарелке. Но почему?

Вон – Сашка: счастлив, что вернулся ДОМОЙ, строит планы, чего-то щебечет. А Светка – с

первого дня! – будто здесь и родилась. Они, его ровесники, оказались космополитами, людьми без

корней... Или это он – дубина? А что меняется, если признать себя дубиной или патриотом? Разве от

этого душа вернется на место? Меньше будет манить черный вход в страшный тоннель? "Элегия"

Глинки, которая все вертится в голове?

Василий вспомнил, что и до сего момента его постоянно тянуло обратно. И в Лабирии, и

особенно в разведке. И пришельцы высадили их в этом месте, видно, не случайно. Почувствовали

его тайные мысли. И были эти мысли, значит, весьма сильны, если их услышали, хотя сам он... Сам

он просто отгонял их, но, видно, не отогнать, ибо в них – вся его суть…

Следователь вернулся и был неприятно поражен чистотой бумаги.

– Вы даже не сделали попытки... Вы не цените гуманизма: знаете, что будет, если я доложу по

команде и сюда нагрянут мои коллеги из Москвы? Они же... волкодавы. Они вас вывернут наизнанку,

притом – в буквальном смысле... Василий Александрович, или как вас там, не утяжеляйте вы свою

участь. Хотите анекдот?

Краснов кивнул.

– Раскопали мумию в одной из египетских пирамид, – начал следовать, – и никак не могут

определить, что же это за фараон...

– Рамзес Второй, – сказал Краснов. – Это старый анекдот.

– Ну вот, – обрадовался следователь, – это вы знаете. Вот я и советую: чтобы не связываться с

москвичами, лучше назовитесь настоящим именем и все расскажите сейчас, мне, чтобы не

признаваться потом, что вы египетский фараон. Подумайте еще, я вам советую, ну просто от всей

души. Бога ради, не поймите так, что я беру вас на испуг. Вы мне искренне, по-человечески

симпатичны, я просто показываю вам другой конец служебной цепи, которой я связан в своих

действиях. Я буду просто вынужден по службе, понимаете? Да вы знаете все это, и уверяю вас: со

дня исчезновения капитана Краснова наши порядки мягче не стали.

– Можно вопрос?

– В пределах моей компетенции – пожалуйста.

– Где сейчас лейтенант Давыдов?

– Погиб при исполнении служебного долга.

– Подробности – можно?

– Служебная тайна.

– Это связано с такими, как я?

– Не могу вам ответить, не имею права.

– Но попадали к вам такие, как я?

Следователь посмотрел внимательно, помолчал, затем сказал:

– Мы слишком уклонились от темы. Вынужден вам напомнить, что у нас допрос, а эта форма

беседы должна носить односторонний характер. Оставляю вас вторично наедине с бумагой. Очень,

очень надеюсь, что вы не захотите лишних хлопот.

И снова повернул ключ в двери.

"Как его понять? – страдал Василий. – Взяли они ребят или убили? В этой ли драке погиб

Давыдов? Или просто какой-нибудь отчаявшийся заключенный пырнул из строя пикой? Или, может,

было восстание? Или вооруженный побег? Дурацкая, в общем, тайна: стоит мне попасть в общий

барак, и я все узнаю. Если, конечно, раньше не задавят. Зекам-то не надо будет доказывать, кто я

такой. Но не это больно. Всего хуже, если ребята погибли..."

Ваня с Гансиком были уже готовы идти походом на Страну Советов:

– Если где-то в мире есть беспорядок, место порядочного человека – там, чтобы навести

природный, естественный, справедливый порядок.111

Они утверждали это дружным хором, помощнее того, с которым лейтенант Давыдов никак не мог

разучить "Элегию". Они даже вполне равнодушно приняли сообщение о скорой встрече с

прозрачными пришельцами:

– Благополучные гости будут искать общий язык с благополучными хозяевами!.. Найдут и без

нас. А мы пойдем туда, где мучают таких, как Саша Краснов.

– Пополните ряды жертв, – Александр морщился. – Ни черта от вас там пользы не будет. Кинут

за колючку и замучают.

– Ваше место не там, а здесь, – Светлана от бессилия убедить то металась по комнате, то

садилась и раскачивалась как пантера в клетке. – Там про вас есть очень точная пословица: "Где

родился, там и пригодился". Вас не поймут даже сами рабы.

– Потому что они все там рабы, – рявкнул Александр.

– Мы не имеем права вмешиваться в чужие дела, – убеждал Такэси. – Для Лабирии достаточно

того, что мы открыли. Опасность идеократии – крупнейший вклад в становление староверства как

науки. Зная, чего опасаться, общество может чувствовать себя увереннее.

Макс Нарук, который передумал рвать со староверами, дабы постоянным оппонированием

смягчить их экстремизм, спорил со всеми сразу:

– Поздравляю Ивана с Гансом. Они делают все, чтобы староверство рухнуло: пытаются ценой

собственной жизни доказать его вредоносность. Лучше пускай откроют еще какую-нибудь

социальную гадость, какое-нибудь ископаемое пугало, чтобы нам уютнее жилось... Кстати, что

означает эта ваша "идеократия"?

– Мягко выражаясь, – объяснил Такэси, – эта словесная конструкция определяет такую систему

отношений в обществе, когда вся жизнь, включая и личную, подчинена одной-единственной цели,

идее, установке, как правило, неосуществимой и потому особенно почитаемой...

– А нельзя ли объяснить этот бред более доступно? – брезгливо перебил Нарук.

– Можно! – резко ответил Александр. – Пусть все вкалывают день и ночь, голодные и раздетые,

чтобы когда-нибудь потом все могли ни черта не делать.

– Бред! – повторил спокойно Макс. – Ты слишком утрируешь. Такэси?

– Ну, предположим, – сказал Кампай, – будет решено лететь на Луну, и вся Лабирия будет

заниматься только подготовкой этого полета. Недосыпать, недоедать, надрываться на работе...

– Чтобы полетели какие-нибудь пятеро? – Нарук источал презрение. – А на Луне – что?

– Слава, первенство...

– Перед кем? Этих пятерых перед всеми нами?

– Нет. Нашей страны перед другими.

– А-а, это что-то резерватское... Нет, ребята, это бред. Но, в общем, я понял. Стоило ли только

это открывать? Это закрыть надо. И покрепче. – Нарук повернулся к Такэси. – Кампай! Ведь это как

раз я и видел тогда в гроте. Но того, кто это разгласит, я первым предложу сослать на Остров

Скорби.

Тут и явились Васса и Кросс. В той же одежде, в том же гриме. Постучали в дверь и сразу вошли,

как к себе в "Палитру".

– Привет, – сказал Васса. И попросил двух Красновых: – Знакомьте нас, братья.

Знакомство произошло молниеносно, потому что заочно оно состоялось давно и подробно.

– Мы знаем, что общение с нами изнурительно, – сказал Кросс. – Это постоянное неравенство с

подслушиванием ваших мыслей болезненно и для нас. Поэтому давайте привыкать постепенно.

– Если этого вообще хотите, – добавил Васса.

Привыкание началось и длилось недолго. Гости просили выяснить мнение народа о

необходимости и возможности прямого контакта, назначили желаемое время для экранной встречи и

откланялись, пожелав Гансу с Иваном успешного рейда через тоннель.

– Что вы об этом думаете? – быстро спросил Такэси.

– Оказывать помощь – истинно человеческое дело, – был ответ. – Но оказывать, а не

навязывать. Если это удастся, желаем вам успеха, от всей души.

Они ушли.

Поднялись и Иван с Гансом. Они намеревались отправляться утром. У них уже все было готово,

даже ТАМОШНЯЯ одежда. Вместе с ними, продолжая спорить, ушли Такэси и Нарук.

– Ах, пропадут пацаны, – сказал Александр, когда остались втроем.

– Их нельзя пускать, – сказала Светлана.

–Помощь оказывают, а не навязывают, – передразнил пришельцев Александр.

– Сашенька! – Светлана схватила его за рукав. – Ну давай их не пустим! Ты же сильнее, ты один

их скрутишь! А мы тебе поможем, да, Васенька?

– Каждый волен в своей судьбе, – ответил Василий тихо и медленно.

– Ты прав, – Александр поднялся. – Пусть они идут.

– Саша!112

– У них есть силы, – сказал Александр, задержавшись у двери. – У них есть надежда и вера. Я

сам бы с ними, да у меня внутри пу-у-усто... Не выношу, когда над душой стоят. А там, братцы, хуже

Резервата. Ну, здравствуйте.

Они остались вдвоем, и это была их ночь. Такая, каких не бывало. Вся-вся, до последней

минуты, до первого солнечного луча.

И тогда Василий стал одеваться, жалея, что некогда выручать из такэсиного музея свою

настоящую одежду второго срока.

Она поняла мгновенно и молча бросилась отбирать пистолет. Он заломил ей руки за спину и

прижал ее к себе:

– Светка, Светочка, не могу я.

– Нет, Вася, ни за что.

– Да неужели тебя ни разу не тянуло назад?

Она вырвалась, оттолкнула, посмотрела тем чужим взглядом, какого он никак не мог понять и

боялся. И сказала строго:

– Сядь. К первому вагону ты все равно опоздал. Времени хватит. Я жена тебе и требую, чтоб

ты... В общем, поговорим сначала, а потом, раз уж так... Садись. Нет, пошли на кухню. Будем

завтракать и разговаривать. Не бойся, удерживать силой не буду. Ты – свободный человек. Но об

этом – о свободе твоей – мы поговорим.

Он сидел за кухонным столом, она что-то резала и перемешивала. Он только слушал, а она

говорила. Так, наверно, мать говорила бы с ним, будь у него мать.

– Ты, Вася, детдомовский. А я – домашняя. Ты не знаешь того, что знаю я. ТАМ, куда ты хочешь

вернуться, ты не будешь таким храбрым, как здесь. Потому что здесь храбрым быть разрешено, а

ТАМ – нет. А быть храбрым без разрешения ты не умеешь. Мы оба с тобой не умеем. Потому что мы

с тобой выросли в большом детдоме. Страна – детдом, понимаешь? Чтоб быть свободными, нам с

тобой культуры не хватает. И как бы меня туда ни тянуло, я ни за что не вернусь. ТАМ требуется:

"Живи, как все", а это недостойно человеческой природы. Это животному в стаде выгодно жить, как

все – так безопаснее. ТАМ говорят, что жизнь человека – борьба. А на самом деле – это

разнообразный труд, радостный для человека и не вредный для окружающих. ТАМ, Вася, твой так

называемый труд был вреден. Неужели ты так по нему скучаешь?

– Да ты не о том, – начал Василий.

– Нет, я о том. Это здесь ты мог бы ничем не заниматься и жить припеваючи, пока не надоест. А

там ты обязан будешь работать, ибо там "кто не работает, тот не ест". ТАМ ты ничего не сможешь,

кроме как снова быть военным. И то, если поверят. А они не поверят. Потому что ТАМ не верят

никому. ТАМ они сами себе не верят, сами себя боятся!.. Что, не видел меня такую? Смотри

напоследок.

– Туда пойдут ребята, – сказал Василий. – Что они без меня...

– То же, Васенька, что и с тобой. Ноль без палочки. Ты под утро уснул, а я по ним плакала. Их

там будут судить как американских шпионов. Их уничтожат... Но они не безумцы, у меня просто не

хватает культуры, чтобы правильно назвать. Они пошли туда не для Лабирии. И даже не для тех,

кого хотят спасать. Это нужно ИМ.

– Зачем? Какая польза?

– Вот видишь, и ты научился – о пользе. А они сейчас – не для пользы. Им нужно – вот и все. Им

не результат важен, хоть они и сами этого не понимают. Им важно движение! И это не игра. Это даже

не жизнь. Это выше. Нет у меня для этого слов. Я это понимаю и ты пойми, как сможешь.

– А у меня что, по-твоему?

– А у тебя – блажь. Рабская тоска по хозяину... Погоди, я забыла. Тут еще один сон. Тебе надо

прочесть. Я приснилась себе мужчиной.

Она принесла свою тетрадь.

– Ешь и читай. И заклинаю тебя, подумай, почувствуй, как я, чтобы не жалеть потом.

Василий открыл тетрадь там, где было заложено.

"СОН О СВОБОДЕ

Одиночество до сих пор представляется мне приятнейшим из состояний. Только теперь мне

достаточно для этого закрыть глаза. Или, в наилучшем случае, лежать с открытыми глазами в полной

темноте и тишине. Я сделал очень интересное наблюдение: с закрытыми глазами и на свету никогда

не увидишь того, что видится в темноте при открытых глазах. Только темнота нужна глубокая, без

звезд на небе и без каких-либо пятен света на стене. Только в таком одиночестве ко мне является

молодость...

Нужны ли старому человеку воспоминания о молодости? О да! Я уверен, что они продляют

жизнь. А жить старому человеку хочется гораздо сильнее, чем молодому. Ибо старик уже различает

свой конец, тогда как молодой вполне удовлетворяется уверенностью в собственном бессмертии.

Как ни странно, в моей молодости легко уживались рядом вера в собственное бессмертие и

стремление к одиночеству, то есть легкомыслие и любовь к размышлениям. Казалось бы,

размышления должны были привести к мыслям о смерти. Но это не случалось ни разу. Я был 113

общителен и весел и одиночества искал в те времена лишь для того, чтобы обдумать последний

разговор с друзьями, повспоминать сладкую ночь, проведенную в женском обществе, да измыслить

новую проделку, чтобы поразить тех, о ком я любил размышлять.

Различных возможностей уединиться всегда большой выбор. Всему прочему я предпочитал

прогулку в носилках где-нибудь за городом. Это было нечто настоящее. Вокруг действительное

безлюдье, шелестят листья, поют птички, журчит какой-нибудь ручеек. Несколько острее чувствуешь

одиночество, если по крыше носилок стучат мелкие капли дождя, но для этого нужно особое

настроение и обязательно, чтобы рабы стояли, потому что чавканье грязи под их ногами совершенно

не дает сосредоточиться.