Текст книги "Время героев"

Автор книги: Владимир Соболь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Они пробрались через десяток домов, но выбрались всё же к своим, покинув часть города, что пока ещё занимали его защитники.

Валериан молча, усиленно прямя спину, смотрел, как проходят перед ним его батальоны. Он видел прогалы, вырубленные в тесном солдатском строю, целые просеки, прорубленные свинцом и сталью. Пытался угадать, кто же из знакомых ему людей, офицеров, солдат никогда уже больше не станет в строй. Почти в четвёртую часть отряда обошёлся ему штурм Хозрека. Он смотрел, как печатают шаг шеренги полков Кюринского, Грузинского, Апшеронского. Пытался разглядеть закопчённые усталые лица, но странная пелена застилала ему глаза, не давала сфокусировать зрение. Он бы хотел попросить подполковника Коцебу читать ему вслух имена и фамилии тех, кого недостаёт ныне в колоннах, но понимал, что не может позволить себе скорбеть о павших перед живыми. Пока не может. Пока ещё те, кто выжил, не насладились радостью ощущения чиркнувшей рядом смерти...

II

Они скакали вверх по ущелью, безжалостно понукали заморённых лошадей, охлёстывая плётками мокрые бока задыхающихся животных. Кто-то отставал, не выдержав напряжения бешеной гонки, кто-то летел через голову вдруг грянувшего на колени коня и катился, обдирая одежду и кожу о галечное дно иссохшего русла. Остальные продолжали бег, не только не задерживаясь, но даже и не оборачиваясь. Полноводная звёздная река неслась им навстречу, луна тянулась за ними следом, прыгая по острым вершинам. Абдул-бек не засматривался ни вверх, ни по бокам; он мрачно глядел на слегка подсвеченную дорогу, не углядывая, а всего лишь угадывая – что за тёмная черта пересекает путь: то ли тень дерева, то ли расщелина в твёрдой земле. Не горячил напрасно коня, но помогал ему перелетать трещину и снова мягко опускался в седло.

К стенам города они подоспели уже после полуночи. Махмуд-ага подъехал к запертым воротам и трижды что было силы ударил в них рукояткой плети, вырезанной из кизилового дерева. Обитые железом створки встревоженно загудели, и тут же им отозвался ворчливый голос:

– Кто шумит? Кого принесли шайтаны в такую чудную ночь?

Рашид-бек забрал в широкую грудь воздуха сколько мог и завопил, подымаясь на стременах:

– Открывай! Открывай немедленно, сын шакала! Иначе это тебя унесут шайтаны за снежный хребет!

Но стражник не торопился снимать засовы. Напротив, он зашлёпал неспешно прочь, выкрикивая на ходу чьё-то имя, наверное, начальника караула.

Абдул-бек перегнулся в седле так, чтобы его слова мог услышать только старший сын хана.

– Плохо! Кто-то успел сюда раньше нас.

Рашид ощерился так, что даже в ночной темноте блеснули его белые, крепкие зубы.

– Я найду эту быстроногую лисицу. И он пожалеет, что остался в живых под Хозреком.

Абдул-бек не ответил, лишь оглянулся, чтобы проверить: подъехал ли к стенам Сурхай. Четыре-пять сотен всадников, которые успел собрать казикумухский хан после боя с кюринской конницей, сейчас стояли поодаль чёрной, зловещей массой, ожидая решения собственной участи.

Рашиду наскучило ожидание, и он снова приложился к воротам: раз, другой... Но, когда замахнулся в третий, сверху послышался низкий и властный голос:

– Остановись, сын Сурхай-хана! Жители города и так напуганы вестями о проигранной битве. Незачем беспокоить мирных людей ещё больше.

Зацокали подковы по камням, и Абдул-бек увидел, как от толпы воинов отделилась небольшая группа и направилась шагом к воротам. Десяток мрачных нукеров кольцом окружили Сурхай-хана. Один из них, спешившись, вёл в поводу двух лошадей: свою и властителя Казикумухского ханства.

Прежде чем заговорить, Сурхай огладил длинную бороду, что аккуратно улеглась на груди, зажатой кованым панцирем.

– Тебя ли я слышу, хаджи Цахай?

В глубоком голосе хана Абдул-беку почудилась вдруг какая-то стеснённость, неровность, вроде той, какой отвечает хозяину пустой кувшин с трещиной. На вид глина ещё крепка, но долго хранить в сосуде напиток уже опасно.

– Это ты, не отпирайся. Я узнал тебя с первого слова. Скажи – почему жители Казикумуха не пускают в город своего хана?

Абдул-бек повернулся к подъехавшему Дауду.

Они скакали вверх по ущелью, безжалостно понукали заморённых лошадей, охлёстывая плётками мокрые бока задыхающихся животных. Кто-то отставал, не выдержав напряжения бешеной гонки, кто-то летел через голову вдруг грянувшего на колени коня и катился, обдирая одежду и кожу о галечное дно иссохшего русла. Остальные продолжали бег, не только не задерживаясь, но даже и не оборачиваясь. Полноводная звёздная река неслась им навстречу, луна тянулась за ними следом, прыгая по острым вершинам. Абдул-бек не засматривался ни вверх, ни по бокам; он мрачно глядел на слегка подсвеченную дорогу, не углядывая, а всего лишь угадывая – что за тёмная черта пересекает путь: то ли тень дерева, то ли расщелина в твёрдой земле. Не горячил напрасно коня, но помогал ему перелетать трещину и снова мягко опускался в седло.

К стенам города они подоспели уже после полуночи. Махмуд-ага подъехал к запертым воротам и трижды что было силы ударил в них рукояткой плети, вырезанной из кизилового дерева. Обитые железом створки встревоженно загудели, и тут же им отозвался ворчливый голос:

– Кто шумит? Кого принесли шайтаны в такую чудную ночь?

Рашид-бек забрал в широкую грудь воздуха сколько мог и завопил, подымаясь на стременах:

– Открывай! Открывай немедленно, сын шакала! Иначе это тебя унесут шайтаны за снежный хребет!

Но стражник не торопился снимать засовы. Напротив, он зашлёпал неспешно прочь, выкрикивая на ходу чьё-то имя, наверное, начальника караула.

Абдул-бек перегнулся в седле так, чтобы его слова мог услышать только старший сын хана.

– Плохо! Кто-то успел сюда раньше нас.

Рашид ощерился так, что даже в ночной темноте блеснули его белые, крепкие зубы.

– Я найду эту быстроногую лисицу. И он пожалеет, что остался в живых под Хозреком.

Абдул-бек не ответил, лишь оглянулся, чтобы проверить: подъехал ли к стенам Сурхай. Четыре-пять сотен всадников, которые успел собрать казикумухский хан после боя с кюринской конницей, сейчас стояли поодаль чёрной, зловещей массой, ожидая решения собственной участи.

Рашиду наскучило ожидание, и он снова приложился к воротам: раз, другой... Но, когда замахнулся в третий, сверху послышался низкий и властный голос:

– Остановись, сын Сурхай-хана! Жители города и так напуганы вестями о проигранной битве. Незачем беспокоить мирных людей ещё больше.

Зацокали подковы по камням, и Абдул-бек увидел, как от толпы воинов отделилась небольшая группа и направилась шагом к воротам. Десяток мрачных нукеров кольцом окружили Сурхай-хана. Один из них, спешившись, вёл в поводу двух лошадей: свою и властителя Казикумухского ханства.

Прежде чем заговорить, Сурхай огладил длинную бороду, что аккуратно улеглась на груди, зажатой кованым панцирем.

– Тебя ли я слышу, хаджи Цахай?

В глубоком голосе хана Абдул-беку почудилась вдруг какая-то стеснённость, неровность, вроде той, какой отвечает хозяину пустой кувшин с трещиной. На вид глина ещё крепка, но долго хранить в сосуде напиток уже опасно.

– Это ты, не отпирайся. Я узнал тебя с первого слова. Скажи – почему жители Казикумуха не пускают в город своего хана?

Абдул-бек повернулся к подъехавшему Дауду.

– Плохо сказал. Надо требовать, а не просить. Теперь уже этому Цахаю не нужно подбирать главное слово.

– Он хаджи, он святой человек, он был в Мекке. Разве он сможет кривить язык?

– Я знаю его. Он никогда не был в Мекке. Он только десять лет рассказывает всем, что собирается в хадж. Многие привыкли к его рассказам и думают уже, что он, в самом деле, ездил за море. Но он не будет лукавить. Он уже выбрал того, кто сильней сегодня.

Словно подтверждая правоту табасаранца, Цахай прокричал, надсаживая голос:

– Жители Казикумуха не хотят больше видеть тебя, Сурхай, своим ханом!

Дауд зарычал, откинул левой рукой клапан чехла, что висел за спиной, а правой потащил ружьё. Но Абдул-бек остановил нукера:

– Это уже не наша война. Сделаешь только хуже. Подожди, может быть, Аллах будет столь милосерден, что поможет нам встретить этого Цахая в горах. А пока слушай. Итак, они не хотят Сурхая – кому нужен хан, проигравший сражение. Но, может быть, они дадут ему отступить с честью.

А между тем Цахай-ходжа продолжал кричать, разрывая торжествующим воплем узорчатый чёрный покров звёздной ночи:

– Я всегда ненавидел тебя, Сурхай. Я держал стремя Муртазали-беку, твоему старшему сыну. Твоему верному сыну. Сыну, что вернул тебе Казикумухское ханство. И как же ты наградил своего сына? Ты позавидовал ему и приказал убить. Ты даже не решился стать с ним лицом к лицу. Твои слуги, твои шакалы, что подбирают твои объедки, выследили его. Их было десять на одного... А теперь Аслан-хан отомстит за смерть своего сводного брата!

Сурхай-хан слушал голос, вещавший в ночи, не прерывая его, не шевелясь. И так же неподвижно стоял воин, державший его коня. Факелы, что горели на стенах Казикумуха, скрывали стоявших за ними, но хорошо освещали бывшего хана и его верных нукеров.

Сурхай поднял руку, и старейшина умолк, оставив свои обличения.

– Я уеду, – просто сказал старик. – Наверное, Аслан-хан будет вам лучшим хозяином. Если только он сможет забыть, как вы все восстали против него и гнали из города. Прошло только пять лет, Цахай, думаешь – его память короче, чем его борода? Но я уеду. Я только хочу взять с собой свою семью. Зачем вам обременять себя женщинами, детьми?

Абдул-бек похлопал по шее коня и толкнул его мягко вперёд.

– Поедем, – сказал он Дауду, – собирай наших людей. Здесь нам нечего больше ждать.

Но сначала он подъехал к Сурхаю. Бывший хан старался сидеть в седле прямо, но неверный, дрожащий свет сильно старил его, накладывая на морщинистое лицо тени и от прожитых лет, и от пережитых несчастий.

– Ты тоже отступаешься от меня, Абдул-бек? Не зря говорят: верь тому, кто умеет рядом с тобой и проигрывать.

– Я остаюсь, – коротко ответил табасаранец, не обращая внимания на горькие слова собеседника. – Ты устал бороться, ты скрываешься в Персию. У меня есть силы. Я буду сражаться.

– Берегись. Аслан-хан узнает, чья пуля ударила в сердце его младшего брата.

– Он должен быть мне благодарен, – усмехнулся Абдул-бек. – Я убрал камень, на котором могла опрокинуться арба его власти.

– Тем более, тем более он будет тебя искать, чтобы убить. Чтобы показать народу, как он умеет мстить за свою кровь.

– Я не боюсь ворон. Я охочусь за коршуном.

Сурхай-хан задумчиво покивал и снова огладил бороду.

– Я слышал об этом. Но, кажется, ты перепутал породу. Генерал Мадатов больше похож на орла.

– Возможно, – легко согласился бек. – Но моя винтовка доставала и орлов тоже.

– Пусть будет так. Я не виню тебя и не сетую. Каждый уходит своей дорогой, и кто же может сказать загодя – какая вернее. Сколько осталось твоих людей?

– Сорок. Может быть, пятьдесят. Может быть, тридцать пять. Я ещё не считал после сражения.

– Возьми и моих. Всех, кого выберешь. Мне хватит и двух сотен, чтобы довести семью до Тебриза.

– У тебя уже осталось не больше, – тихо и почтительно сказал табасаранец.

Сурхай оглянулся. Даже в темноте было заметно, что толпа конных, что стояла в отдалении, уменьшилась едва ли не вдвое. Старик сгорбился, злобно хлестнул плетью коня и, не глядя по сторонам, поехал шагом к воротам. Там заскрипели железные петли, и в узкий дверной проём поодиночке выходили обмотанные платками женщины. Одни тащили плачущих детей за руку, другие осторожно прижимали ребёнка к мягкой груди. Жители Казикумыха проявили милость к бывшему властителю ханства...

III

Утром войска выступили из лагеря. Ван-Гален отказался ехать с генеральской свитой и попросил Якубовича довести его лошадь до стен Казикумыха. Сам он собирался пройти оставшийся путь с тем самым пехотным батальоном, с которым штурмовал Хозрек, карабкался на стены горской крепости, прокладывал штыком и прикладом путь по узким, извилистым улочкам. Офицеры были рады видеть его в шеренгах, выпаливая с ходу весь небольшой запас французских слов, что сохранился у них, возможно, ещё со времён кампании против Наполеона. И солдаты встретили испанца приветливо, охотно вытягиваясь в виду офицера хотя и другого полка, но уже им не чужого.

Унтер-офицер Орлов, что дважды спас жизнь дону Хуану, стал сразу за ним, намереваясь и дальше оберегать храброго майора. Великан Изотов высился рядом, головы на две превосходя Ван-Галена в росте. Дон Хуан приветствовал обоих кивком и приложил руку к киверу, когда солдаты лихо вздёрнули ружья на караул с положенными по уставу ударами и шлепками. Отворачиваясь, чтобы занять своё место, Ван-Гален подумал, что теперь вполне может быть спокойным за свою спину в любых ситуациях. Таких, как Орлов, таких, как Изотов, он хорошо изучил ещё по службе в войсках их величеств Карла IV и Фердинанда VII[34]34
  Короли Испании в начале XIX столетия.


[Закрыть]. Не дай бог иметь их своими врагами, особенно этого жестокого и сумрачного гиганта, но, если они решат быть твоими друзьями, можно почти не беспокоиться о собственной безопасности.

Генерал подал команду и с развёрнутым знаменем пошёл на рыси вперёд. За ним следовали конвой, свита, казаки, татарская конница. Якубович по-прежнему вёл кюринцев. Проезжая мимо стоявших ещё апшеронцев, он крикнул что-то Ван-Галену, но слова его заглушил топот многих тысяч подков. Дон Хуан рассудил, что не мог его отчаянный друг иметь в виду иного, кроме как встречи в столице горного ханства. Имя города испанец, впрочем, так и не научился произносить, не сбиваясь.

Когда прошла конница, Мартыненко взял паузу, чтобы дать пыли улечься, и тронул батальон с места. Но они прошли совсем недолго, может быть, с полверсты и снова нагнали свою кавалерию. Какое-то препятствие ждало их впереди, некое дефиле[35]35
  Узкое место, сужение.


[Закрыть], что резко затормозило победный марш отряда генерала Мадатова.

Когда Ван-Гален увидел узкий мост, переброшенный через очередную расщелину, он подумал, что, пожалуй, победа вполне могла ещё обернуться побоищем. Если бы только враги обрушили переправу, они вполне могли держаться на своём берегу так долго, как им будет угодно. С одним только условием: наличие съестных припасов и чтобы никто не ударил им в спину. Мост выстроен был изобретательно и вместе с тем максимально просто: перил, даже верёвочных, не было вовсе. Дон Хуан старался держаться самой середины настила и не глядеть вниз, сквозь широкие щели. Одному он радовался – что не его забота была сопровождать артиллерию. Он видел, как орудийные команды русских проводят пушки по горным тропам на одном колесе, в то время как второе висит над кручей. Он был уверен, что батарейные командиры найдут решение и на этот раз. Но не собирался смотреть на эти головоломные трюки, даже если бы и мог задержаться...

Валериан не ждал, пока переправится весь отряд, но с двумя сотнями офицеров и казаков поспешил к Казикумуху. Он понимал, что где-нибудь в ущелье может притаиться засада. Но лазутчики сообщили, что сам Сурхай ускакал от города едва за полночь и в такой спешке, что вряд ли решился бы отрядить часть людей для внезапного, но бессмысленного укола. Сейчас ему казалось куда как более важным скорее добраться до города, пока жители ещё полны смятения и страха. Они скакали, не замечая, что за ними внимательно следят десятки ненавидящих глаз.

Абдул-бек перевалился за камень, где хоронился Дауд, и сел, разбросав кривые короткие ноги, мрачно глядя перед собой.

– Далеко! Даже моя крымчанка не донесёт.

Он повернулся проследить путь своего врага и сплюнул.

– Если бы я только знал! Если бы я знал, что этот гяур решится скакать вперёд всего с двумя сотнями воинов. Я забрал бы у Сурхая всех, кто остался ему ещё верен. Да ещё прихватил наложниц, тех, что родом из наших мест, из Кабарды, из Черкесии. Мы бы смяли Мадатова, мы бы раскололи его череп, как панцирь у черепахи!

Он дважды ударил кулаком по камню, угодил на острый осколок, зашипел и погладил ушибленное место.

– Может быть, стоит ударить, – промычал невнятно Дауд.

Юноша распустил лопасти башлыка, подставив больную челюсть жарким лучам июньского солнца. Абдул-бек был единственный человек, которому он не стеснялся показывать изуродованное лицо.

Бек горько усмехнулся.

– Ударим! Нас десятки против его сотен. Ударим – и потеряем всех. Нет, возвратимся к людям и уведём их повыше в горы. Я уверен – Аллах пошлёт нам другую встречу...

Валериан рассчитал правильно. Только он подъехал к стенам Казикумуха, как ворота города отворились, и толпа, человек в тридцать, высыпала навстречу.

Два мощных батыра несли огромное блюдо, наполненное отварным рисом. Жёлтые, отборные зёрна уложены были конусом, на самой вершине которого лежали два огромных ключа с толстыми кольцами и замысловато выпиленными бородками: ключи от замков к городским воротам. Блюдо сопровождали пять седобородых старейшин в изукрашенных тяжёлых халатах. За ними несли знамёна зелёного цвета и просто шесты, обвитые лозами и ветками.

Валериан поднял руку, свита и казаки остановились. Два офицера спешились вниз и взяли вороного под уздцы с обеих сторон. Генерал-майор, военный правитель ханств Карабахского, Шекинского и Ширванского, князь Валериан Мадатов медленно и торжественно спустился на землю и так же неспешно двинулся навстречу старейшинам Казикумуха. Как полагалось обычаем, он зачерпнул пригоршню риса правой рукой и аккуратно положил в рот, не уронив при этом ни зёрнышка.

Теперь он знал, что поступил верно, когда вчера остановил резню в Хозреке. Его батальоны и татарская конница, взбешённые долгим сопротивлением лакцев, кровавым, затяжным штурмом, готовы были выместить свою злость на несчастных жителях крепости, не разбирая, кто стрелял в них, кто бросал камни, брёвна или обливал кипятком, а кто просто запёрся в доме, опасаясь за жизнь близких. После того как все стены очистили по периметру, после того как боевые группы прочесали улицы вдоль и поперёк города, Валериан приказал бить сигнал строиться. Он знал, что его мало кто послушает, и дополнил барабаны и трубы нагайкой, прикладом и шашкой.

Он сам зарубил двух шекинцев, насиловавших женщину у её дома, под глиняным дувалом, в то время как дети несчастной кричали за стенами. Мерзавцев было пятеро, но трое побежали сразу, а двое пытались отстаивать законную, как им казалось, добычу. Одного из бежавших застрелили солдаты, остальные перемахнули очередной забор и скрылись в глухом муравейнике прилепившихся друг к другу домов. Их лошадей Валериан приказал отдать казакам.

Второй батальон апшеронцев стоял в резерве, не участвовал в штурме, и на его солдат Валериан мог положиться. Он приказал разослать взводные команды снова прочесать город, на этот раз разыскивая своих же, не успевших осознать, что битва закончилась.

Позже ему доложили, что восемь человек расстреляли на месте, до остальных удалось достучаться кулаками и прикладами. Валериан приказал Коцебу внести имена казнённых в общий список погибших при штурме. Подполковник пытался возражать, говорил, что пример нескольких подонков будет поучительным для остальных. Он говорил твёрдо, с категоричной уверенностью штабного хорошего офицера в абсолютной непогрешимости документов. Валериану сделалось скучно, и он оборвал начальника штаба:

– Их так же убили при штурме, как и тех, кто повалился у стен. А могло получиться и так, что этих сбросили с лестницы, а тех, напротив, расстреляли бы свои за насилие. Война может научить одному: радоваться, что сегодня ты выжил. Пишите всех общим списком...

Теперь, обращаясь к старейшинам Казикумуха, он подумал, что накануне был совершенно прав и тогда, когда посылал солдат на стены Хозрека, и когда выводил их из побеждённого города. Страх и милосердие – вот два истинных ключа, что отворяют сердца людей.

Валериан проглотил последние зёрнышки и поднял руку. Сделалось совершенно тихо, только ветер, прилетевший с соседних вершин, трепал знамёна и шелестел мелкими камешками.

– Жители Казикумухского ханства! Белый царь, что живёт далеко на севере, да продлится его время и род, послал меня, генерала Мадатова, сказать, что он недоволен вашими буйствами, вашим непослушанием. Он говорит, что любит вас, как детей, но и сердится, когда детские шалости мешают делам и обычаям взрослых. Он знает, что вы не по своей воле спускались с гор и нападали на русские войска и селения. Он знает, что вас подбивал на это бывший хан ваш Сурхай. Он внук благородного и храброго Чолак-Сурхая. Но ему ничего не досталось от деда, да не сотрётся имя его в народе, среди которого жил властитель и воин.

Валериан сделал паузу и вдруг вспомнил, что именно Чолак-Сурхай участвовал в набеге на Шемаху, когда перебили и ограбили русских купцов. Налёт, который и дал повод императору Петру двинуть войска вдоль Каспия. Но сейчас не время было вспоминать прежние обиды и распри.

– Белый царь, император Александр Благословенный, хочет, чтобы вы взяли себе другого правителя. Аслан, хан кюринцев, хорошо знаком вам, жители города Казикумуха. Он сидел во дворце, в центре столицы вашего ханства, пока не был выведен оттуда коварством злонамеренного Сурхая...

Старейшины согласно кивнули. Они были рады, что генерал Мадатов не вспоминает об участии жителей Казикумыха в борьбе против хана Аслана.

– Аслан-хан – могучий воин и мудрый правитель. Теперь Кюринское и Казикумухское ханства станут единым целым, как во времена славного хана Чолак-Сурхая. Вы будете жить в мире с собой, со своим ханом и с Белым царём, императором Александром.

Он опустил руку, показывая, что закончил речь, и старейшины опять согласно кивнули. Потом стоявший в центре хаджи Цахай, с зелёной чалмой, плотно обмотанной вокруг папахи, взял с блюда ключи, шагнул к Валериану и, нагнув голову, протянул подношение:

– Мы просим тебя, храбрый и благородный Мадат-паша, принять ключи от нашего города. Его ворота всегда открыты для тебя и для твоих воинов. Жители Казикумуха счастливы снова видеть своим правителем мудрого Аслан-хана. Мы приготовили ещё один подарок для тебя, о славный Мадат-паша. Старая лисица Сурхай так торопился замести свои следы облезлым хвостом, что забыл в Казикумухе своё отродье. Бери её, делай, что хочешь, радуйся победе, торжествуй над своим врагом.

Толпа расступилась, и перед Валерианом оказалась девочка лет шести, в дешёвом оборванном платье, с расцарапанным лбом. Правым рукавом она закрывала лицо от мужских взглядов. Не плакала, не просила, только чёрные глаза поверх плохо выкрашенной материи угрюмо следили за новым её хозяином.

– Она дочь наложницы, но всё равно от семени твоего врага. Через неё ты сможешь ухватить сердце Сурхая на любом расстоянии.

Валериан подумал, что правильно сделал, оставив Аслан-хана с отрядом. Если бы кюринец был здесь, девочку бы отдали ему, а тогда её жизнь, несомненно, сделалась орудием мести.

– Я благодарю вас за подарок и за внимание. Но прикажите собрать отряд воинов, и пусть они отвезут Сурхаю его пропавшую дочь. Я зарубил бы хана, встретив его в сражении. Любой из моих солдат с радостью снял бы его с коня пулей или штыком. Но сражение кончено, а русские не воюют с детьми.

Он вспомнил улицы разрушенного Хозрека и подумал – хорошо бы его слова в самом деле могли оказаться правдой...