Текст книги "Время героев"

Автор книги: Владимир Соболь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

III

В селение они въехали вечером, и провожатые сразу показали им дорогу в гостевой дом, кунацкую. Она находилась в мечети, стоявшей в центре аула. Сергей удивился подобному святотатству, но Атарщиков рассудительно объяснил ему, что гость для жителей этих мест существо важное, почти священное, и они, разумеется, отводят ему лучшее место. А в домах здесь останавливаться – только хозяев стеснять. Новицкий огляделся – маленькие, низкие сакли лепились к склону, точно пчелиные соты, забираясь одна на другую, всё выше и выше, пока не упирались крышами в скальный карниз. Сергей видел уже дагестанские аулы, когда шёл с войсками Ермолова два года назад, но этот поразил его своей бедностью.

– Не много же они напромышляли разбоями, – высказался он коротко, стараясь точнее перевести русские мысли на черкесский язык.

– А в набеги идут... Измаил... не от богатой жизни, – в тон ему ответил Семён; казак старался держаться подчёркнуто независимо и свободно, без опаски направляя лошадь на пеших, пробиравшихся узкими, грязными улочками. – И привозят не слишком много. Ровно чтобы пережить зиму.

– Так зачем же... – начал было Новицкий, но Атарщиков оборвал его нетерпеливо. – Потом.

Сергей замолчал, понимая, что негоже болтать среди незнакомого им народа.

Перед порогом мечети Сергей под пристальным взглядом Мухетдина снял поршни и в одних чувяках прошёл внутрь. Лезгины забрали их ружья, шашки и унесли в боковое помещение. Бетал отправился с ними, посмотреть, куда повесят оружие. Приезжим остались кинжалы и пистолеты, надёжно припрятанные под полами черкесок.

Мухетдин прошёл на середину и стал, медленно обводя стены глазами, от которых, Новицкий помнил, мало что могло скрыться. Братья его лёгкими шагами пробежали кругом, то и дело подпрыгивая, чтобы выглянуть в окна-бойницы. Атарщиков наблюдал их действия молча, но одобрительно.

– Оттого до сей поры живы, – ответил он коротко на вопрошающий взгляд Сергея.

Когда осмотр закончился, Мухетдин подошёл к Семёну и заговорил с ним вполголоса. Казак слушал, не перебивая, только кивал одобрительно, а когда приятель умолк, повернулся к Новицкому.

– Завтра утром уйдём. Скажем – не для тебя эти камни. К лесу привык, и здесь такого хотелось бы. Попытаешь, Измаил, счастья в Чечне. Но ещё и вечер пережить надо. Люди придут, разговаривать будут, спрашивать. Ты отвечай коротко, остальное говорю я. Понял?

Сергей безмолвно кивнул, понимая, что в этих местах лишнее слово не только не нужно, но и крайне опасно. Он прошёл в угол и сел спиною к стене, скрестив перед собой гудящие от напряжения ноги. Но отдыхать ему досталось недолго. К мечети вдруг подошли люди, послышались громкие и весёлые голоса. Он мигом поднялся и стал рядом с Семёном, также скрестив на груди руки, причём пальцы правой касались рукояти кинжала.

Группа человек в десять вошла в мечеть, и помещение сразу сделалось тесным. Звуки человеческой речи уже не перекатывались свободно, но глохли в тяжёлой, отсыревшей одежде набившихся в залу мужчин.

Атарщиков прислушался к разговору, а потом быстро и тихо принялся объяснять Новицкому:

– Те, у озера, не в набег шли. Ждали, когда придут люди через другой перевал. Поэтому и нас увели. Опасались, что мы враги этих. А те двое не предупреждать поскакали, а остались там ждать. И успели едва ли не быстрее, чем мы.

Он покосился на закусившего губу Новицкого, но добавил примирительно:

– Должно быть, коротким путём вели. Народу сюда вечером соберётся много. Оно и лучше, оно и хуже. В большой компании легче затеряться и промолчать. Но и глаз больше.

Новицкому казалось, что и Мухетдин, и Атарщиков излишне опасаются, что он почему-то вдруг может выдать себя. Одет он был и вооружён, как черкес, в седле держался не хуже многих; что же его могло выдать – только человек, случайно заехавший сюда с Западного Кавказа. Но не успели люди сесть вокруг ковра, заменявшего стол, как Сергей понял, что спутники его были правы.

Он вернулся с улицы, куда отлучался по естественной надобности, и, придя в приятное расположение духа, опустился на первое свободное место. Но, только сев, вдруг ощутил, как настороженно смотрят на него мужчины, собравшиеся в кунацкой. Даже Атарщиков косился на него встревоженно и, казалось, подмигивал, давая понять, что надобно быстро поправиться. Новицкий обернулся и, к ужасу своему, увидел стоящего за ним старика, опирающегося двумя руками на мощную палку и яростно буравящего его взглядом выцветших глаз. Сергей даже не вскочил, а взлетел. Прижал руки к груди, принялся кланяться, бормотать униженно извинения по-черкесски. Он знал уже достаточно о местных обычаях, чтобы не бояться умалить себя перед старшими. Захоти этот старик огреть по голове или по хребту своей палкой, Новицкий-Измаил и это действие не посчитал бы себе оскорблением.

Но всё обошлось. Старик опустился на место, освобождённое неуклюжим, но искренне раскаявшимся пришельцем, а Новицкий присел подальше, «ниже», как сказали бы в России два века назад.

– Рашид зовут старика, – шепнул ему Атарщиков, знающий здесь почти всех; и многие, как заметил Сергей, тоже встречали его как знакомого. – Сын его, Шагабутдин, сражался против нас в Лавашах. Я знал его, ходил с ним пару раз через горы.

Семён сделал паузу, и Новицкий понял, что казак говорит о походах разбойничьих партий, в которых он участвовал когда-то просто из любви к приключениям.

– Сын погиб там, в горящем доме. Старик вывез его жену с детьми, поселил где-то в Чечне, а сам подался сюда. Сказал, что хочет умереть от пули или штыка, шашки, кинжала, но не болезни. Так оно и будет когда-нибудь, но не сейчас. Он ещё не одного человека за собой в могилу утащит. Крепкий, хитрый и ловкий. Очень опасный. Ты не смотри, что он с палкой. Он на неё ещё винтовочку обопрёт.

И тут вдруг Новицкий вспомнил, где видел этого старика. В Парас-ауле, вечером, накануне того дня, когда к ним пробился отряд генерала Мадатова. Это он возвращался с десятком старейшин после ужина у Ермолова, это он едва не прожёг ненавидящим взглядом дыру в самом сердце посторонившегося русского. И если его память осталась такой же надёжной, как руки, ноги, глаза, то он мог и признать в приблудившемся абадзехе человека Ярмул-паши.

Атарщикову Сергей говорить не стал, казак и так ни на секунду не расслаблялся. Также и Мухетдин с братьями, сидевшие ровно напротив, постоянно обегали пространство взглядами. Бетал держал правую часть, Темир левую, Мухетдин же смотрел прямо на Атарщикова и улыбался, но Сергей был уверен, что он видит всех и замечает любое движение.

Новицкий же следил за другой группой гостей аула. Их было трое. Один проводник и двое приезжих. Первый – высокий, мясистый, говорил громко, но Сергей мог разобрать едва ли каждое десятое слово. Второй, ниже спутника на голову, сухощавый, с резкими чертами лица, точно прорезанными инструментом неведомого мастера: щепка носа, щель рта, глубокие, точно просверлённые глазницы.

– Высокий – балкарец, – шепнул Атарщиков. – Имени не знаю, но слышал о нём. Богат, знатен, но хочет мстить сильному роду и набирает помощников. Обещает хорошо заплатить, когда захватят селение. Второго никогда доселе не видел. Не из твоих ли он мест, Измаил?

Вопрос казак задал нарочито громко, заметив, что к их беседе прислушиваются. Новицкий глухо пробормотал два слова и нагнулся, словно бы потянувшись к блюду. Он кожей ощущал горячий, обжигающий взгляд старика и всё опасался, что и тот вдруг признает знакомого.

Где-то уже под полночь Новицкий решил снова выйти во двор. Много было выпито за вечер не хмельного, но возбуждающего. Наклонившись завязать поршни, Сергей вдруг увидел, что тощий незнакомец встал и тоже направился к выходу. Он выскочил поскорее, забежал за дувал, оправился и, подтягивая на ходу штаны, быстро пошёл обратно. Тощий стоял во дворе и, запрокинув голову, рассматривал чёрное небо, усеянное блестками звёзд. Он так любовался одним из чудес мироздания, точно увидел его впервые. Когда же Новицкий проходил мимо, незнакомец вдруг повернулся в его сторону и тихо спросил:

– Do you speak English?[49]49
  Говорите по-английски? (Англ.).


[Закрыть]

Сергей остановился, ошеломлённый, и мотнул головой прежде, чем сообразил, что ему следовало бы сделать.

– Parlez vous francais?[50]50
  Говорите по-французски? (Фр.).


[Закрыть] – прозвучал тот же вопрос уже по-французски.

Дальше притворяться было бессмысленно, и Новицкий кивнул.

– Не бойтесь меня, – шепнул псевдобалкарец. – Я вас не выдам.

– Кто вы?

– Я играю на другой стороне, – прозвучал странный ответ. – Но собрата-европейца не отдам на расправу. Хотел бы поговорить, но сейчас это опасно. Думают, что вас послали враги Джамала, моего спутника. Пока вас не тронут. Будут ждать утра, когда появится некий Абдул-бек, который и решит всё. Действуйте!

Он громко чихнул, рассмеялся и пошёл со двора, будто бы торопясь занять место, оставленное Сергеем.

Новицкий вернулся в кунацкую. Бетал и Темир вроде бы и не заметили, как он вышел, как он пришёл, но Мухетдин, всё так же весело улыбаясь соседям, на секунду впился в Сергея глазами, и тот быстро прикрыл веки на долю секунды. Опустился рядом с Атарщиковым и коротко передал ему неожиданный разговор.

– Кто он? – спросил казак.

Новицкий и сам не знал: скорей всего, англичанин, но по-французски говорил без акцента. На немца не походил. Итальянец? Но язык, которым они объяснялись сейчас с Семёном, всё равно не позволял разделять европейские нации.

– Ференги, – ответил он, употребляя имя общее для всех, кто приходил в горы с севера, северо-запада.

– Будем дожидаться утра, – решил, не раздумывая, казак. – Уйдём, когда потускнеют звёзды. Сейчас слишком опасно.

Мухетдин разбудил Новицкого и Атарщикова перед самым рассветом. Оба они спали одетыми и поднялись сразу, как только ладони горца мягко легли им на плечи. В мечети было темно, и снаружи тоже ночь сделалась тёмной. Луна опустилась, звёзды потухали даже не по одной, а сразу горстями, и тени на утоптанной земле сьёжились словно от холода. У выхода Сергей обернулся, и ему показалось, что неизвестный провожает его глазами. Впрочем, даже если он и проснулся, то не показал это ни единым движением, зная, как легко в темноте перепутать значение жеста.

Они забрали оружие, тихо, прямо во дворе сели на лошадей, которых уже успел оседлать Темир, и молча поехали один за другим, держа наготове кинжалы и пистолеты. Спустились по той же улице, по которой поднимались к мечети, а дальше Мухетдин повёл какими-то совершеннейшими заулками, поворачивая то влево, то вправо, сообразуясь даже не с метками, которые он и не мог знать, а с каким-то звериным чувством тропы, дороги. За время путешествия Новицкому не раз приходило в голову мысль, что, завяжи он Мухетдину глаза, тот так же, с той же уверенностью будет прокладывать путь по каменистым, сыпучим склонам, по заснеженным перевалам, клокочущим рекам, сквозь скопище уродливых, убогих лачуг разбойничьего селения.

Не успели они повернуть дважды, как за спинами их кто-то свистнул, коротко, громко, окликая невидимого приятеля. Ему ответил другой, так же резко, а спустя, должно быть, минуту где-то внизу сигнал повторили дважды. Последнее, подумал Сергей, было совершенно лишнее: зачем же выдавать место, где притаилась засада? Но, к его удивлению, Мухетдин повёл их точно в том направлении.

– Другого пути здесь нет, – бросил Сергею Атарщиков; он продолжал говорить по-черкесски, надеясь, что, кроме случайно встреченного «ференги», никто так и не узнал русского за бородой и черкеской. – Река глубокая, быстрая. Течение сильное. Начнём переправляться, с берега всех постреляют. Мостов только два. Ну, даст бог, прорвёмся. Держись бодрей, Измаил-бей! Горы робких не любят.

Перед мостом их пытались остановить, но Бегал с таким бешенством погнал лошадь на встречных, так закричал, подняв руку, державшую пока только лишь плеть, что охрана тут же отпрянула.

Кони бодро простучали копытами по редким доскам кое-как переброшенного мостика, но на той стороне им снова преградили дорогу. Новая группа была многочисленнее и действовала куда как наглее. В темноте Новицкий различал лишь неясный очерк движений, но услышал, как лязгнула сталь о сталь, там, где Мухетдин отбросил в сторону своего противника. Вскрикнул Темир, и тут же вспыхнула словно бы короткая молния, когда Семён выстрелил в подкравшихся сзади. Бетал замахнулся уже не плетёным ремнём, а кинжалом, и тут же с другой стороны к нему кинулся человек, собираясь не то ударить, не то схватить. Новицкий, не раздумывая, разрядил пистолет в грудь атакующего, и тот закричал, отшатнулся, рухнул под ноги рванувшихся лошадей.

С версту они скакали, намереваясь уйти подальше от селения, а потом пустили животных шагом, давая им отдохнуть. Новицкий всё прислушивался, не слышно ли звуков погони, но, кажется, их отпустили без лишних усилий. Однако, к его удивлению, и Мухетдин, и Бетал, поравнявшийся с братом на широкой тропе, слушали не то, что осталось сзади, а то, что ожидало их впереди. Ещё через час Мухетдин поднял вдруг руку и направил лошадь на склон, уже поросший достаточно редким, но всё-таки лесом.

Поднявшись насколько могли, они спешились и стали за деревья, зажимая лошадям морды. Теперь уже и Новицкий расслышал топот, звуки человеческих голосов, и спустя несколько минут партия человек в тридцать проехала по той же тропе, направляясь к аулу. Семён подтолкнул Сергея плечом и кивком указал на всадника, ехавшего первым. Ни лица его, ни фигуры Новицкий разобрать, разумеется, не сумел, но конь вожака выделялся светлым пятном, и Сергей понял, что это один из тех беладов, о которых рассказывал ему старый казак.

– Абдул-бек, – пояснил Атарщиков, когда встречные отъехали достаточно далеко. – Водил куда-то своих людей. Двух пленных везут. Один солдат, другая баба. Молодая, должно быть. Других не берут. Где-то продаст, наверное.

Сев в седла, они спустились на тропу и поехали дальше, так же чутко и настороженно вслушиваясь в лесные звуки, всматриваясь в утренний туман, поднимавшийся из долины.

Бетал задержался и что-то сказал Семёну. Сергей видел, как блеснули завидно белые зубы горца.

– Он говорит, что Белый царь научил тебя стрелять вовремя.

– Скажи ему, – ответил Новицкий, обрадованный похвалой, – что я четыре года сражался за Белого царя против враждебных ему властителей Запада.

– Он говорит – хорошо, что тебя не убили на той войне. Теперь ты сможешь научиться сражаться здесь, когда рядом с тобой нет ни сотен, ни тысяч воинов. Когда есть только лишь ты один. Твоя шашка, твоя винтовка, твои конь и кинжал, твои удача и храбрость.

Пока Атарщиков переводил, Бетал уже ускакал вперёд к брату. Новицкий же вдруг почему-то вспомнил князя Мадатова и его неколебимую уверенность, что женщина в этих местах сможет пройти с золотым блюдом на голове без всякой охраны. «Хочу увидеть, господин генерал-майор, – подумал он, ухмыльнувшись. – Хочу посмотреть, как это у вас получится, ваше сиятельство...»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Генерал-майор князь Валериан Мадатов, военный правитель ханств Карабахского, Шекинского и Ширванского сидел, скорчившись, за острым обломком скалы. Жаркое солнце, переползшее уже высшую точку в небе, поджаривало ему голову. Мысли текли вяловато-лениво, порой подпрыгивая, отдаваясь гулом крови в висках:

– Появятся... Не появятся... Сказали, что пойдут этой дорогой... А если вдруг решат задержаться ещё на сутки... В селении атаковать их нельзя... Своих потеряем много и жителей покалечим... Надо дождаться...

Большая разбойничья шайка прошла со стороны Алазани, проскочила плоскость, поднялась выше в горы и напала на селение, что стояло почти на границе гаваров[51]51
  Гавар (меликство) – армянское княжество в Нагорном Карабахе.


[Закрыть] Хачен и Варанда. Князю сообщили об этом только под утро, когда к замку прискакал гонец от несчастных крестьян. Мальчишка лет четырнадцати несколько часов погонял неосёдланную лошадь и загнал её почти насмерть. Теперь он сидел на деревянной колоде и, пока один из слуг перевязывал задетое пулей предплечье, рассказывал, отрывисто бросая слова, о грабежах, убийствах, насилиях, которые устроили пришедшие с заходом солнца бандиты.

Валериан собрал всех, кто был у него под рукой, и кинулся отбивать село. Но по пути он остыл и не решился подниматься по узкой лесной дороге, где разбойники вполне могли устроить ему засаду.

– Они уже насытились, – мрачно подтвердил его опасения Петрос, скакавший у правого стремени. – Кого нужно было – убили. Кого хотели – уже изнасиловали. Всё, что могли, – забрали. Теперь думают, как уйти им живыми. Из села нам их не выбить. Надо ждать здесь.

Валериан знал, что управляющий прав, а потому приказал остановиться и выслал вперёд разведчиков. Сам же остался перед опушкой леса. Силы у него были невелики: казаки, дружинники Петроса и милиционеры, набранные из соседних селений. Всего чуть больше двух сотен.

Посланные вперёд сумели подобраться к несчастному селению и доложили, вернувшись, что разбойников много, раза в полтора больше, чем тех, кто ждал их на равнине. Такая большая сила не боялась двигаться и при дневном свете, так что они отдохнули ночью и собрались уже уходить. Валериан с горечью вспомнил, что Ермолов обещал прислать ему хотя бы батальона два егерей, чтобы те стали вблизи Шуши, но пока ещё солдаты всё шли и шли. Те же войска, с которыми он штурмовал Хозрек, пришлось разбросать почти по всему Закавказью вплоть до самого Каспия. Крохотные оазисы государственного порядка в пустыне беззакония, где с давних времён управляли сила и наглость.

Свой и без того небольшой отряд Валериану пришлось поделить. Шесть десятков дружинников отправились с Петросом, засели с заряженными ружьями в лесу, у самой опушки. Полусотня донских казаков стала в ложбине, готовясь преградить дорогу бандитам. Около сотни чапаров – милиционеров из соседних селений, армян, татар, немцев, евреев, – Мадатов обещал повести сам. Люди ободрились, их не так уже пугала будущая схватка с жестоким, злобным, сильным врагом.

Валериан оглянулся. Чапары стояли неравными группами, держа лошадей в поводу. Он мог представить, как нервничали неопытные люди, как тревожили их собственные фантазии, мучили желудок и мочевой пузырь. Он хотел бы сейчас оказаться среди них, поговорить, подбодрить, развеселить грубой шуткой, но ему даже некому было передоверить наблюдательный пункт. Разве что Петросу, но суровый управляющий отправился в засаду, и только ему можно было поверить, что ни одно ружьё не выпалит раньше времени.

Где-то в лесу, выше по склону, затявкал шакал. Ему ответил другой, всхлипнул и оборвался. Валериан посмотрел направо, где среди травы и камней маячила высокая шапка сторожевого казака, и подал знак: «Внимание!» Поднялась пика, дважды склонилась и тут же исчезла. Мадатов сплюнул, сам подивившись, что ещё не вовсе пересох рот от напряжения и жары, сцепил пальцы обеих ладоней, пару раз хрустнул суставами. Он слышал, что его люди, кого он водил через перевалы, в бешеные атаки, посылал штурмовать крепостные стены, удивлялись спокойствию генерала перед опасностью, но сам он знал, что волнуется перед каждым сражением. Однако за столько лет тяжёлой военной службы приучился скрывать свои чувства от постороннего глаза. Командир не должен бояться только потому, что он командир, – этому учили его Бутков, Ланской, Ланжерон, Кульнев. Не поучали напрасно, но своим примером показывали младшему офицеру, как нужно вести за собой что егерский батальон, что гусарский полк, дивизию, корпус. Сейчас Валериан мог бы им доказать, что был хорошим учеником.

Группа конных выскочила из леса и порысила по дороге. Ружья они держали поперёк седел. Валериан был доволен, что милиционеры не видят передовых бандитов: кому-то не хватило бы выдержки, а случайный крик, выстрел, движение могли испортить всё дело. Слишком неравны были силы, и количеству разбойников он мог противопоставить только неожиданность и дисциплину. Всадники проехали полверсты, остановились. Один встал на седло ногами, огляделся, поднял ружьё, махнул в обе стороны и опустил. Видимо, та сила, которой следовало опасаться бандитам, должна быть заметна на плоскости. Те же, кто мог спрятаться в ближайших оврагах, думали скорей о спасении, чем о бое.

Через несколько минут из леса вывалила вся банда. Длинная колонна, походившая издали на гигантского змея, что заглотил пойманную добычу и переваривает её, пока уползает в убежище. Шли в беспорядке. Пешие держались вперемешку с конными, повозки тянулись от первых рядов к последним. Некоторые несли ружья, словно дубинки, положив на плечи прикладами вверх. Наверное, многие здесь умели сражаться, но драться им приходилось прежде всего каждому за себя, а, собравшись вместе, они выглядели неумелой толпой, многочисленной, но страшной лишь непривычному человеку.

Когда из леса выполз арьергард банды, Валериан медленно взвёл курок пистолета, который держал под буркой, выждал ещё несколько минут, потом навёл оружие на колонну, наскоро прицелился и выстрелил. Он и не надеялся попасть на таком расстоянии, но и не хотел, чтобы выстрел пропадал совсем уж напрасно. По оговорённому сигналу есаул Варенцов повёл свою полусотню в дерзкую лихую атаку. Казаки выскочили из ложбины, рассыпались цепью и, уставив пики, с гиканьем, визгом, улюлюканьем помчались к разбойникам. Те же, как и рассчитывал Валериан, смешались от неожиданности и тесной толпой подались в сторону, к лесу, рассчитывая укрыться за стволами деревьев и встретить противника. Но только пробежали половину пути, как от опушки по ним хлестнули свинцовыми прутьями дружинники Петроса. Целясь в такую массу, легче было попасть, нежели промахнуться. Страшно кричали люди, животные; лошади вскидывались и падали, увлекая за собой всадников, калеча тех, кто оказался поблизости.

Валериан скользнул по скале вниз и взметнулся в седло. Василий, державший ему коня, отпустил повод и тут же запрыгал по земле, вставляя ногу в стремя. Милиционеры уже стояли верхами и, обнажив оружие, ждали только сигнала.

– Вперёд! – заревел Мадатов, вращая над головой шашку. – Вперёд, храбрые мои молодцы! Не давать им пощады!

Он выскочил из-за укрытия и, не оборачиваясь, не высматривая, следуют ли за ним, поскакал в сторону схватки. Банда, сокрушённая страхом, уже превратилась в скопище отчаявшихся людей, которых кололи пиками, крошили шашками донцы и подоспевшие люди Петроса. Только главарь сумел всё-таки собрать вокруг себя человек пятьдесят, но и они думали лишь о спасении. Валериан повёл чапаров по широкой дуге, стремясь перерезать дорогу, по которой бандиты надеялись уйти назад. Если бы разбойникам хватило воли и силы повернуться и встретить милиционеров, они могли бы ещё надеяться на успех. Но эти люди думали только лишь о спасении. Мадатов догнал бандита, скакавшего с краю, тот оглянулся и съёжился в ужасе, пригнулся к гриве коня, забыв про оружие. Валериан приподнялся в стременах и опустился с ударом. Человек умер молча, лошадь тонко заржала, задетая острым клинком, и бросилась в сторону, волоча сползающий с седла обрубок тела. Другой бандит попробовал отмахнуться, но тут же завопил от боли, сжимая левой рукой предплечье правой, обрубленное почти что по локоть. А тут уже подоспели милиционеры и принялись полосовать клинками жаркий воздух, ослепших от страха людей, животных, виноватых только в том, что несли на себе грабителей и убийц.

Валериан выехал из схватки и огляделся. Кое-где разбойники ещё пытались сопротивляться, но всё равно бой превратился уже в избиение. Мадатов опустил оружие, давая стечь крови с лезвия, поехал шагом. Василий догнал генерала и поехал, держась, как всегда, чуть позади и слева...

На всём пространстве, где полчаса назад рубили и кололи друг друга остервеневшие люди, разбросаны были человеческие тела и лошадиные трупы. Милиционеры, дружинники, казаки бродили, спешившись, обшаривали чужих мёртвых, приканчивали чужих раненых, относили в сторону и перевязывали своих. Освобождённые пленные – мальчишки и девушки – сидели рядом с повозками, кажется, ещё не веря в своё спасение. В стороне стояло несколько десятков разбойников, кому удалось каким-то чудом уцелеть в страшной резне. По сигналу Мадатова люди Петроса выстроили их шеренгой, и Валериан медленно поехал вдоль строя, вглядываясь в опустошённые лица, пытаясь угадать, как и почему человек бросил своё занятие и начал питаться чужими бедами и страданиями.

– Ты кто? – спросил он, остановившись напротив мрачного молодца с перебитым в давнишней драке носом; следующие схватки оставили на лице шрамы, отняли половину уха и два пальца левой руки; сегодня его ранили в бедро, но, наверное, только пробили мясо, потому что человек мог стоять без поддержки соседей.

– Человек, – коротко ответил разбойник, бесстрашно взглянув в лицо генералу.

– Как зовут? Как мать называла?

– Забыл, – ответил бандит, усмехнувшись. – Давно было, не помню.

Стоявший рядом дружинник хлестнул пленного плетью наотмашь. Удар был силён, раненый пошатнулся, свалился на камни, но тут же опомнился и сел.

– Так память лучше не станет.

– Тебе знать лучше, – бросил ему сверху Валериан и двинулся дальше.

Следующий в шеренге поймал взгляд князя и скривил лицо в гримасе, пытаясь показать, что презирает своих противников. Мадатов даже не стал останавливаться.

Все они походили один на другого. Грубые и сильные люди, которым легче казалось отнять, чем попросить. Они никому не давали пощады, они теперь не ждали её и сами. Угрюмо смотрели под ноги, поводили плечами, морщились, превозмогая боль в стянутых за спиною локтях. Только последний в шеренге, совсем молодой, почти мальчик, встряхнул шапкой непослушных чёрных волос, глядел на Мадат-пашу широко распахнутыми глазами, молящими о снисхождении.

– Этот, кажется, армянин, – тихо сказал Петрос, появляясь у стремени.

– Мне всё равно, – ответил Валериан, не поворачивая головы. – У бандитов нет своего народа.

– Молод ещё, даже выстрелить не сумел. Я взял его с заряженною винтовкой.

Валериан поднял руку, и управляющий смолк.

Мадатов разглядывал юношу и вдруг увидел в нём себя самого, такого, каким был почти четверть века назад, каким мог стать, если бы дядя Джимшид не оставил его в снежном Санкт-Петербурге. Пророчил же ему мелик Багларян судьбу разбойника, лихого удальца, живущего в горах и питающегося кровавой добычей. Где бы он был сейчас, если бы Минас Лазарев не помог ему вступить в гвардию русского императора? «Человек сам хозяин своей судьбы, – подумал он, – но только если у него есть помощники».

Он понимал, что от него ждут приказаний, и хорошо знал, какое распоряжение должен сейчас отдать.

– Петрос!

– Да, господин.

– Повесить! Всех и не медля.

Петрос ощерился, пошёл к коню и вытащил из седельной сумы пук тонких верёвок, на которых уже завязана была петля смерти. Разбойники поняли; кто-то выругался, длинно и хрипло, кто-то завыл протяжно, кто-то опустился на землю, потому что ослабли вдруг ноги.

Мадатов повернул коня и поехал прочь. Животное аккуратно переступило два-три обезглавленных тела. Милиционеры тяжёлыми кинжалами рубили шеи и кисти мёртвым, складывали две отдельные пирамиды в знак славной победы. «Жизнь жестока, – подумал Валериан, – кто может её изменить всего за пять лет?..» Он натянул повод.

– Петрос!

– Да, господин.

– Через одного.

– Слушаю, господин...

Поехал дальше, досадуя на себя самого, но надеясь, что вдруг судьба окажется благосклонной к несмышлёному ещё мальчику.

«Отправим в Тифлис, к Алексею Петровичу. Наденут цепи, будет вместе с другими дороги рубить в скале. От живых пользы больше...»