Текст книги "Атаман Платов"

Автор книги: Владимир Лесин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

«Был веселый, блестящий праздник…»

Русское правительство не питало никаких иллюзий насчет намерений Наполеона и принимало соответствующие меры. Было известно буквально все о состоянии, численности и дислокации его армии. Еще в ноябре 1811 года Александр I писал своей сестре Екатерине Павловне в Ярославль: «Мы здесь постоянно настороже: все обстоятельства такие острые, все так натянуто, что военные действия могут начаться с минуты на минуту». Обстановка была действительно напряженной. И все-таки царь ошибался в оценке ситуации. Военные действия не могли начаться «с минуты на минуту»: наступала зима – время отнюдь не самое подходящее для войны, рассчитанной на «одно или два сражения».

Получив известие о концентрации сил противника у границ империи, Александр I в начале апреля оставил Петербург и через несколько дней прибыл в Вильно. Там «с надеждою на Всевышнего и на храбрость российских войск» он готовился отразить нападение коварного врага и… танцевал в окружении свиты блестящих генералов и божественно красивых дам.

Утром 12 июня Александр I уже знал, что «все силы Наполеона сосредоточены между Ковно и Меречем, и сего числа ожидается» вторжение противника. Тут же к Матвею Ивановичу Платову полетел курьер с предписанием Михаила Богдановича Барклая де Толли собрать все полки корпуса около Гродно и «с первым известием о переправе неприятельской идти решительно ему во фланг, действовать сообразно обстоятельствам и наносить ему всевозможный вред». В то же время князю Петру Ивановичу Багратиону был отправлен приказ «обеспечить тыл» казаков. Этими распоряжениями пока и ограничились. Для всех прочих лиц, находившихся в главной квартире, близость неминуемой войны оставалась тайной; им дела не нашлось, они были спокойны и большей частью скучали.

«В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через русскую границу, Александр I проводил вечер на даче Беннигсена – на балу, даваемом генерал-адъютантами.

Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц». Так, с документальной точностью, Л. Н. Толстой воссоздал атмосферу, царившую в главной квартире русской армии, когда военные действия поистине могли начаться с минуты на минуту.

Ярким светом, разливающимся через распахнутые окна загородного дома Леонтия Леонтьевича Беннигсена, и чарующими звуками музыки встретил ночной Закрете курьера от графа В. В. Орлова-Денисова, прискакавшего с известием о начале войны. Его принял генерал Александр Дмитриевич Балашов, который и сообщил государю важную новость. «Это известие осталось тайной нескольких лиц, облеченных доверием царя, – вспоминал позднее очевидец «веселого, блестящего праздника» декабрист Сергей Григорьевич Волконский, – и танцы и ужин продолжались».

Император покинул бал и уехал в Вильно. Там он призвал к себе военного министра М. Б. Барклая де Толли, чтобы обсудить с ним первые распоряжения, направленные на осуществление разработанного ранее плана военных действий.

Отступление

После разговора с царем М. Б. Барклай де Толли сообщил всем корпусным командирам подчиненной ему 1-й Западной армии, что неприятель переправился через Неман у Ковно, и приказал им сосредоточиться у Свенцян, где предполагал дать противнику первое серьезное сражение.

Аналогичное сообщение получил и Матвей Иванович Платов. Ему было приказано действовать по предписанию, полученному ранее, – «во фланг и тыл» неприятелю – и отступать по маршруту Лида – Сморгонь – Свенцяны. «Подкреплять» его должен был силами 2-й Западной армии генерал Петр Иванович Багратион. Однако еще в течение двух суток казаки оставались в Гродно, занимаясь эвакуацией «вещей здешнего гарнизонного батальона, оружия, амуниции, больных низших воинских чинов», находившихся на излечении в гродненском госпитале, «главной аптеки, стоящей казне немалозначащей суммы», хлеба, фуража и прочего. Чтобы отправить все это в тыл, потребовалось более тысячи подвод, которые должны были приготовить, но не приготовили местные власти. Атаман, распекая на чем свет стоит гражданского губернатора и его чиновников, посылал команды «по селениям собрать оные». Последние повозки отправляли уже под защитой пушек, расстреливая из них наседающего врага, стремившегося овладеть мостом через Неман.

На исходе дня 16 июня, «спаливши мост», атаман с полками своего корпуса последовал на Щучин и далее по предписанному маршруту. Шли долго, почти всю ночь. Лишь перед рассветом остановились, чтобы немного отдохнуть, накормить и напоить лошадей. Потом снова двинулись в путь. Вскоре зарядил дождь, промочивший всех до нитки. На ночлег остановились в Мильковщизне. В 11 часов вечера по Виленскому тракту со стороны Лиды в село влетела почтовая тройка военного ведомства, впряженная в коляску. Из нее вышел и представился генералу Платову изящный молодой офицер:

– Ваше высокопревосходительство, флигель-адъютант его величества князь Волконский…

– Как же, помню, ваше сиятельство, по тильзитским встречам помню. Сергей Григорьевич, кажется? – сказал Платов и протянул князю руку.

– Правильно, Матвей Иванович… Вот прибыл к вам с пакетом от государя.

Платов принял пакет, распечатал его, развернул вчетверо сложенный лист бумаги. Читал медленно, повторяя шепотом каждое слово. Потом поднял голову и, желая удовлетворить вполне возможный интерес князя, сказал:

– Его величество повелеть соизволил, чтобы тянулся я с моим корпусом на соединение с 1-й армией военного министра, взяв путь на Новогрудок и Вилейку. Что ж, буду трудиться, чтобы исполнить в точности волю государя моего…

Платов немного помолчал, обдумывая что-то, потом продолжил:

– Ну а теперь, князь, расскажите, как удалось вам пробраться к нам на почтовой тройке?

– Удалось, Матвей Иванович. От Вильны до Лиды проселками ехал, а далее – почтовым трактом на Гродно. Вот и нашел вас. Поблизости от Свенцян встретил корпус графа Павла Андреевича Шувалова, но потом уже наших войск нигде не видел.

Атаман пригласил гостя к себе в палатку, приказал подать ему ужин и накормить его «верного слугу Василия», сопровождавшего князя по трудным дорогам войны еще со времен Прейсиш-Эйлау.

На рассвете корпус продолжил движение. В селе Ишельны Волконский простился с Платовым. Быстрая тройка князя скрылась за пеленой обложного дождя. Казаки же остались здесь на ночлег.

В тот же день, 17 июня, и П. И. Багратион получил через флигель-адъютанта А. X. Бенкендорфа повеление Александра I двинуться на соединение с 1-й армией тем же путем через Новогрудок и Вилейку, «действуя таким образом в правый фланг неприятеля». Но как действовать против противника, силы которого в несколько раз больше? Нельзя сказать, что царь вообще не думал об этом. В крайнем случае князю разрешалось отводить свои войска на Минск и Борисов.

К 19 июня 1-я армия М. Б. Барклая де Толли сосредоточилась в Свенцянах; П. И. Багратион вывел свои войска к Слониму, а корпус М. И. Платова остановился на ночлег в Лиде. Клином между двумя русскими армиями врезались мощные группировки под командованием самого Наполеона и его приемного сына Евгения Богарне. Брат же императора Жером, занявший Гродно на следующий день после ухода казаков, все еще оставался на месте.

Прошла всего неделя со дня переправы через Неман, но противник уже испытывал серьезные трудности. Обозы отстали. «Авангард еще кормился, а остальная часть армии умирала от голода, – вспоминал позднее Арман Коленкур. – В результате перенапряжения, лишений и очень холодных дождей по ночам погибло 10 тысяч лошадей». Солдаты роптали, требуя отдыха. Учитывая это, Наполеон решил приостановить изнурительную погоню за М. Б. Барклаем де Толли и ограничиться задачей окружения и уничтожения 2-й русской армии. С этой целью он направил сильнейший корпус маршала Л. Даву, насчитывающий 72 тысячи человек, через Ольшаны и Вишнев на Минск, чтобы отрезать П. И. Багратиону путь на соединение с военным министром.

M. Б. Барклай де Толли отказался от генерального сражения и 21 июня начал отводить свои войска к Дрисскому лагерю, который при подавляющем превосходстве сил противника мог оказаться «мышеловкой» для русской армии. Возможность соединения, таким образом, стала проблематичной и отодвинулась на неопределенное время.

М. И. Платов, получив директиву императора следовать на соединение с 1-й армией, ускорил темпы движения. П. И. Багратион выразил беспокойство, что он идет «слишком скоро» и посоветовал ему сбавить ход и «поравняться» с ним. При этом князь в отношении своем от 19 июня резонно заметил: «Чем левее от Немана вы будете держаться и отдаляться от меня вперед, тем труднее будет сделать вам подкрепление и ваше отступление ко мне сделается затруднительнее, ежели по несчастью искать оного вы принуждены будете». Тем не менее атаман шел вперед, имея ближайшей целью местечко Вишнев.

21 июня М. И. Платов получил повеление Александра I «соображать движения свои по направлению Второй армии». Это дало П. И. Багратиону основание уже не советовать атаману, как раньше, «поравняться» с ним, а предложить ему «к непременному исполнению» «вперед не следовать», а остановиться в Вишневе и держаться «сколько возможность позволит». В случае же неудачи князь рекомендовал отступить на Николаев, где намечал на следующий день переправиться через Неман, чтобы вместе пробиваться на соединение с войсками М. Б. Барклая де Толли. Однако команда казаков, отправленная по направлению движения корпуса, обнаружила в Вишневе скопление неприятельской кавалерии, пехоты и артиллерии. Как оказалось, это был авангард маршала Даву под командованием генерала Пажоля. В наступивших уже сумерках произошла довольно жаркая схватка, которая продолжилась и на следующий день. Только убитыми противник потерял около 100 человек. В плен попали один офицер и 20 рядовых.

Это была первая победа в полосе отступления 2-й армии, пусть небольшая, но победа. В ответ на сообщение о ней П. И. Багратион писал атаману: «Весьма порадован я успехами ваших партий; но еще более буду радоваться, если ваше высокопревосходительство удержите их до соединения моего с вами в должном респекте», то есть на почтительном расстоянии.

Рапорт о победе казаков возбудил необычайный прилив энергии у П. И. Багратиона. Обоснованно полагая, что Даву со своим корпусом спешит к Минску, где думает перехватить 2-ю армию, князь решил «неожиданно с 50-ю тысячами храбрых воинов» прийти к М. И. Платову, ударить в тыл противнику, разбить его и, воспользовавшись этим, соединиться с основными силами М. Б. Барклая де Толли. «А по таковым выгодным для нас обстоятельствам и того более нужно, – убеждал он атамана, – чтобы ваше высокопревосходительство подождали меня».

Неопределенность повелений Александра I была причиной того, что М. И. Платов хотя как-то и «соображал движения свои по направлению 2-й армии», однако чувствовал себя в сложившейся системе военной субординации вполне самостоятельным. П. И. Багратион мог ему что-то советовать и даже предлагать «к непременному исполнению», атаман же действовал по собственному усмотрению, сообразуясь более с обстоятельствами, чем с идеями князя. И на этот раз, «отразив наступление неприятеля с поражением его» у Вишнева, он решил пробиваться на селение Бакшты, там переправиться на левый берег Березины и идти на Воложин, чтобы встретиться с отрядом генерал-майора И. С. Дорохова, также отрезанного от М. Б. Барклая де Толли.

Уже на марше М. И. Платов получил высочайшее повеление примкнуть к П. И. Багратиону, что заставило его повернуть назад. Это был первый конкретный приказ царя за все десять дней войны, и выполнил его предводитель казаков с видимым удовольствием, «охотно», как сообщил о том командующему 2-й армией.

В течение всего дня 23 июня М. И. Платов стоял с корпусом в Бакштах, ожидая подхода П. И. Багратиона. Но тот долго не мог переправиться с армией, артиллерией и громоздким обозом на правый берег Немана у Николаева. И все-таки переправился, правда, потеряв на постройку моста почти два дня. Возбуждение от победы старого соратника у Вишнева у него прошло. Поразмыслив над возможными последствиями сражения с превосходящими силами маршала Даву и идущего по пятам Жерома Бонапарта, полководец пришел к разумному заключению, что даже в случае победы или хотя бы прорыва неизбежные большие потери сведут на нет успех его соединения с 1-й армией. А в случае неудачи вообще может произойти катастрофа. «По сим уважительным причинам» и решил князь Петр «отступить на Несвиж, и если нельзя будет на Минск, тогда на Бобруйск, Борисов и далее кругом» на встречу с воинами М. Б. Барклая де Толли. «Прискорбно таковое предложение, – писал он атаману, – но оно столько же необходимо; и потому, решившись на сие, я собираю войска опять на левую сторону Немана и потом пойду на отступление, ожидая вслед за собою и вашего высокопревосходительства, но не прежде ночи против 25-го числа».

В результате лихих атак казаков у противника сложилось мнение, в то время обоснованное, что русские готовят наступление со стороны Николаева. С отступлением армии на Несвиж надо было еще более утвердить врага в этом заблуждении и таким образом отыграть хотя бы два дня, потерянные при наведении моста, которым в сущности не пришлось воспользоваться. С этой целью П. И. Багратион оставил на один день для демонстрации нападения на Вишнев со стороны переправы три драгунских полка под командованием генерал-майора К. К. Сиверса. Со стороны Бакшт неприятеля должны были беспокоить казаки. Сам же форсированным маршем устремился на Минск, пытаясь наверстать упущенное время и упредить в таком же стремлении маршала Даву.

Уже по пути на Несвиж П. И. Багратион получил через М. И. Платова рапорт И. С. Дорохова с сообщением о том, что неприятель якобы оставил Воложин. Поэтому он приказал обоим генералам взять этот городок и «употребить все силы и старания», чтобы «удержать сей важный пункт по крайней мере» до 26 июня. Это должно было оградить его от флангового удара с севера при движении армии на Минск более коротким путем через Кайданы.

М. И. Платов на Воложин не пошел. Продержав противника в напряжении трехдневной демонстрацией готовящегося наступления на Вишнев, он переправился в ночь на 25 июня через Неман у Николаева, сжег за собой мост и повел свой корпус вслед за отступающей армией. П. И. Багратион выразил «чрезвычайное сожаление» по этому поводу. И не только потому, что атаман не предпринял попытки занять покинутый французами городишко, но и потому, что он, находясь «так близко к господину Дорохову и видя его положение, со всех сторон не столь выгодное», оставил его с небольшим отрядом, «так сказать, жертвою» врагу. Напомнив с нескрываемым раздражением «милостивому государю Матвею Ивановичу» об «усердии к службе государю и любви к отечеству», командующий порекомендовал ему найти способ соединиться с товарищем по оружию и следовать вместе с ним трактом, «прикрывая дороги минские со стороны неприятеля». Это предписание уязвило самолюбие атамана и чуть было не привело к осложнению отношений между двумя полководцами. Но добрый нрав того и другого позволил им сохранить чувства дружбы и признательноети до конца дней. До конца же оставалось чуть более двух месяцев.

Случай этот в силу его частного характера в калейдоскопе тех великих событий на полях России могли, конечно, обойти историки Отечественной войны. Но биографы М. И. Платова не имели на то права, поскольку из таких нерешенных вопросов складывалось искаженное представление о человеке, бесспорно, неординарном.

У читателя может возникнуть вопрос, почему М. И. Платов, знавший цену воинской дисциплине, так охотно, по его же словам, присоединившийся к вверенной его сиятельству армии, не выполнил предписания князя П. И. Багратиона? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вникнуть в обстоятельства, повлекшие за собой невыполнение приказа. Но именно они оказались за пределом внимания исследователей.

23 июня в ожидании подхода П. И. Багратиона, решившего дать французам сражение у Вишнева, М. И. Платов сообщил ему, что накануне «неприятель занял местечко Воложин… авангардом от корпуса Даву». Для наблюдения за ним он отправил в разведку большую партию казаков, пообещав донести о ее результатах. Однако князь, желая сохранить армию, принял решение отступить на Несвиж и уже выступил в поход. На следующий день атаман получил записку И. С. Дорохова и, отправляя копию с нее командующему 2-й армии, высказал предположение, что противник мог создать лишь видимость вывода войск из этого города. «Быть может, – писал он, – это одна только маска».

М. И. Платов получил приказ П. И. Багратиона занять Воложин, когда находился в Бакштах. «Тесная дорожка» между этими населенными пунктами «начиналась в густоте лесов, а потом проходила по топким болотистым местам и испорченным греблям», так что по ней «в одно только зимнее время можно было проехать». Летом же «с великим трудом едва могла бы пройти и пехота», в чем атаман сам лично убедился, пройдя по ней половину пути. Именно здесь «поутру 24 июня был открыт неприятель в довольном числе», ожидавший русских. Судя по всему, это и были войска, оставившие местечко, столь важное для осуществления плана отступления 2-й армии. Нетрудно представить себе, что бы сталось с корпусом, если бы командир его бросил своих казаков в это лесное болото.

«Одна оставалась проходимая дорога к соединению моему с Дороховым – мимо местечка Вишнево, – рапортовал Платов князю Багратиону, – но как оное, так и места около него заняты уже неприятельскою армией маршала Даву, то я отдаю сие на ваше рассмотрение: возможно ли было сие сделать, когда и ваше сиятельство сами не решились туда следовать».

Нет, Матвей Иванович не принес И. С. Дорохова, «так сказать, в жертву» противнику. Отступая вслед за армией, он еще до получения предписания П. И. Багратиона приказал генерал-майору Дмитрию Ефимовичу Кутейникову с бригадой следовать «денно и ношно форсированными маршами» на соединение с ним и далее на Минск.

Первый шаг к примирению сделал М. И. Платов, нашедший оправдание для неприязненного тона письма старого товарища в том, что вроде бы угодливый письмоводитель – «за письмоводителями это водится» – поднес ему, командующему, обремененному «разными военными делами», «под сердитую руку» «для подписания» отношение, составленное в «колких и выговорных» выражениях. Но благородный князь не стал подставлять своих «письмоводителей»: в письме к атаману он откровенно признался, что его резкость была следствием информации И. С. Дорохова.

П. И. Багратион – «господину генералу Платову»,

25 июня 1812 года:

«…Я Вас могу уверить моею честью, что нет на свете человека, который мог бы меня с вами поссорить… Я знаю ваши достоинства. Следовательно, как вам не грешно во мне сомневаться. А дабы доказать вам, что я не имею к вам досады, а благодарность только, вы можете прислать ко мне мое отношение обратно… Я послал к вам вчера бумагу и дал знать, что на Минск не иду…»

В свою очередь и Платов заверяет Багратиона в искреннем расположении к нему, о чем все «знают в Петербурге, также и в Вильне, и при Войске Донском».

Так развивался и благополучно разрешился этот случайный конфликт между двумя русскими генералами, связанными чувством давней привязанности друг к другу.

Ну а что же И. С. Дорохов, чем руководствовался он, вводя в заблуждение П. И. Багратиона?

Отряд И. С. Дорохова, состоявший всего из двух егерских и двух казачьих полков при 12 орудиях, был отрезан и окружен противником. Не имея уже возможности прорваться к своей 1-й армии, он в течение недели шел с боями по лесам и болотам на соединение с войсками П. И. Багратиона. Изнурение пехоты доходило до того, что у многих солдат выступала «кровь под мышками». В таких условиях вполне возможно было допустить ошибку и в оценке размещения отдельных частей противника, и в оценке действий атамана М. И. Платова и тем ввести в заблуждение и вызвать недовольство командующего последним.

И. С. Дорохов, потеряв 60 человек, 26 июня соединился со 2-й армией П. И. Багратиона. В этих и последующих сражениях войны он покрыл себя немеркнущей славой героя.

Победа в годовщину Полтавской баталии

Все мысли Багратиона были устремлены к Минску. Он понимал, что, только достигнув его, можно рассчитывать на успешное соединение с 1-й армией. Но туда же спешил со своим корпусом маршал Даву. Да и Жером Бонапарт, засидевшийся в Гродно, после резкого выговора, полученного от брата-императора, неудержимо гнал свои колонны под палящим солнцем по пятам за отступающими русскими. Неотвратимость серьезного столкновения с неприятелем стала очевидной.

Прибыв в Кареличи, что на пути в Несвиж, Багратион приказал корпусным командирам ускорить темпы движения, разрешить полкам идти распашным, то есть свободным, маршем, чаще делать привалы, «словом, употребить все, дабы не изнурить и сохранить» армию. В стиле великого Суворова князь писал:

«Господам начальникам… вселить в солдат, что все войски неприятельские не иначе что как сволочь со всего света, мы же русские единоверные. Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка. Наступай на него. Пуля мимо. Подойди к нему – он побежит. Пехота коли, кавалерия руби и топчи!»

24 июня командующий 2-й армией понял, что ему уже не удастся опередить Даву, и отказался от следования на Минск. Он избрал направление на Слуцк – Бобруйск, предупредив об этом М. И. Платова, прикрывавшего отход армии. На арьергард буквально наседала кавалерия Жерома Бонапарта, а в распоряжении атамана осталось «только три сотни полка Атаманского, один татарский, один башкирский и один калмыцкий, да вторая рота донской конной артиллерии». Собственно же казачьи полки отходили по другим маршрутам или были в разъездах, наблюдая за движением противника. Но и с этими ограниченными силами Платов смело бросился в атаку на передовую бригаду неприятеля, наступавшего на Кареличи. В разгар боя в схватку включились подоспевшие на помощь генерал-майор Николай Васильевич Иловайский и полковник Василий Алексеевич Сысоев со своими лихими конниками. Враг был опрокинут и обращен в бегство в сторону Новогрудка. С наступлением ночи казаки отступили к местечку Мир.

26 июня 2-я армия сосредоточилась в Несвиже. Чрезвычайное утомление войск, вызванное рядом усиленных переходов, желание дать возможность продвинуть вперед тяжелый обоз и артиллерию, заставили Багратиона остановиться здесь на отдых. Получив сообщение Платова о появлении на ближних подступах к Кареличам сильной кавалерии Жерома, командующий предписал атаману удерживать Мир, разрешая отступить лишь в случае значительного превосходства противника. Подкрепив Матвея Ивановича двумя казачьими полками и отрядом генерал-адъютанта Иллариона Васильевича Васильчикова, Багратион выразил уверенность, что казаки доставят ему победу, «ибо в открытых местах и надо драться».

Это предписание Багратиона и привело к известному в истории Отечественной войны бою у местечка Мир, который продолжался два дня; начало же его совпало с годовщиной блистательной Полтавской баталии – 27 июня 1812 года.

Успех и только успех нужен был его светлости князю Петру Ивановичу, «дабы выправить людей», начавших сгибаться под тяжестью изнурительного двухнедельного отступления. Потому-то так настоятельно советовал он атаману действовать осмотрительно, чтобы не оказаться «между двух огней». Беспокойство это было вызвано смутным представлением о силах наступающего противника. А они, как оказалось, были велики.

На арьергард Платова наступал авангард правого крыла французской армии в составе девяти бригад польской, саксонской и вестфальской кавалерии, соединенных в четвертый корпус под командованием дивизионного генерала Виктора Латур-Мобура. Ему было 44 года. Современники считали его «блестящим офицером, обладающим холодным спокойствием под огнем и пылкой храбростью при атаке. Благородный характер его заслужил ему название Баяра – рыцаря без страха и упрека». Но как командир корпуса он, кажется, не оправдал надежд.

Силы арьергарда Платова были значительно меньшими, но в общем-то достаточными, чтобы задержать противника и дать армии необходимый отдых. Однако события развивались так, что атаман достиг большего.

Готовясь встретить неприятеля, Матвей Иванович решил использовать уже не раз испытанный тактический прием казаков – «вентерь», суть которого состояла в заманивании противника в заранее приготовленную засаду. На пути наступления авангарда корпуса Латур-Мобура со стороны Кареличей он поставил небольшую заставу, по обеим сторонам дороги укрыл по сотне отборных казаков, в самом Мире расположил полк полковника В. А. Сысоева, а в пяти верстах от него, в деревне Симаковка, сосредоточил свои главные силы.

По свидетельству Николая Федоровича Смирного, Матвей Иванович, наставляя воинов арьергарда перед первым серьезным боем, призвал их «драться до изнеможения» даже в случае ранения или потери лошади.

– Мы должны в самом начале показать врагам, – говорил он, – что помышляем не о жизни, но о чести и славе России.

Передовую бригаду Латур-Мобура возглавлял генерал Турно. 27 июня еще до рассвета он двинул вперед 3-й уланский полк под командованием полковника Радзиминского. Не доходя до деревни Пясечно, тот встретил заставу платовского арьергарда, атаковал ее, опрокинул и в запале стал преследовать. Поляки настигли преднамеренно отступающую сотню смельчаков и ворвались в Мир, где их ожидал полк В. А. Сысоева. С ужасным гиканьем казаки бросились на неприятеля. Ошеломленные внезапным нападением, уланы оставили местечко, но тут же снова пошли в атаку. Началалась жестокая рубка. Ржание лошадей, злобные ругательства людей, звон клинков, треск пик, разлетающихся под ударами сабель, – все слилось в какой-то невообразимый шум. Противник дрался отчаянно.

В разгар боя из Симаковки подошел Платов и неожиданно обрушился на врага всей мощью своих главных сил. Окруженный со всех сторон полковник Радзиминский начал пробиваться через заслон ожесточенно орудующих саблями и дротиками казаков, теряя десятками своих храбрых кавалеристов. Казалось, ему удалось уже прорваться, но две партии донцов, находившихся в засаде, выскочили вихрем из укрытий и преградили уланам путь. Отступление тех, кто выскользнул из кольца, превратилось в беспорядочное бегство по дороге к Кареличам. Преследователи нагоняли их, мощными ударами сплеча разваливали чуть ли не до седла, пронзали насквозь своими страшными пиками. Первый акт скоротечного побоища завершился.

Тем временем Турно, следуя с двумя полками бригады, дошел до Пясечны, где и узнал о трагическом исходе столкновения своего авангарда с казаками у Мира. На пути его движения протекала небольшая речушка Уша с широкой болотистой поймой, пересеченной длинной насыпью. По ней и ринулся генерал всего с тремя эскадронами полковника Суминского спасать попавших в беду улан Радзиминского, оставив последний полк охранять переправу.

Появление подкреплений на миг смутило казаков; они остановились, осмотрелись и, убедившись в малочисленности неприятеля, решительно кинулись на него. Поляки были повержены. Часть из них успела отступить по насыпи за Ушу. Другая часть влезла в болото. Испуганные лошади, храпя, лихорадочно бросались из стороны в сторону. Пытаясь вырваться из вязкой гнилой жижи, они сбрасывали своих седоков, которые тут же становились легкой добычей донцов, вооруженных длинными пиками.

Предоставим слово самому атаману.

М. И. Платов – П. И. Багратиону,

27 июня 1812 года:

«Извещаю с победою, хотя с небольшою, однако же и не так малою, потому что еще не кончилась, преследую и бью… Пленных много, за скоростью не успел перечесть и донесть. Есть штаб-офицеры и обер-офицеры…

А на первый раз имею долг и с сим Ваше Сиятельство поздравить. Благослови, Господи, более и более побеждать. Вот вентерь много способствовал, оттого и начало пошло…

У нас, благодаря Богу, урон до сего часа мал. Избавь, Всевышний, от того и вперед, потому что перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики и тем скоро опрокинули, не дав им подцержаться стрельбою».

Переправившись через речку, Турно собрал остатки двух своих побитых полков в Турце. Третий полк бригады, оборонявший переправу, так и не вступил в дело.

М. И. Платов бросил в бой семь полных полков – генерал-майоров И. К. Краснова и Н. В. Иловайского, полковников В. А. Сысоева, О. В. Иловайского и Т. Д. Иловайского, Перекопский татарский, Ставропольский калмыцкий – и часть Атаманского, всего около 3500 сабель против 1300 у противника. Признаться, никак не могу сообразить, что двигало рукой любителей донской старины, писавших о численном превосходстве поляков во время боя у местечка Мир, если действительное соотношение сил было известно еще в 1901 году?

Бригада Турно действительно понесла ощутимые потери. Одних пленных было 6 офицеров и 242 рядовых. На месте боя и по пути отступления противника осталось свыше 300 изувеченных тел. Платов потерял не более 25 казаков убитыми и ранеными.

Латур-Мобур, имея значительное превосходство в силах над Платовым, не сумел обеспечить своевременной поддержки головной бригаде Турно. Но надо отдать должное мужеству, с которым сражались поляки. Не случайно в плен попали только раненые, многие из них вскоре скончались. Атаман же перед началом боя собрал все ближайшие полки и тем создал численный перевес над противником. И Багратион, стоявший в этот день с армией в Несвиже, держал в полной готовности дивизию генерал-майора Михаила Семеновича Воронцова, которая могла подоспеть на помощь казакам по первой просьбе их начальника.

В течение всего этого дня 27 июня Багратион настойчиво требовал от Платова точных сведений о противнике: месте расположения, численности и особенно о его пехоте. Это должно было определить характер дальнейших распоряжений командующего.

По данным разведки и показаниям пленных, выяснилось, что неприятельская пехота отстала от кавалерии, а отдельные части корпуса Латур-Мобура растянулись на довольно значительном расстоянии. Это означало, что М. И. Платов с наличными силами и подошедшим к нему отрядом генерал-майора Иллариона Васильевича Васильчикова будет в состоянии противостоять натиску неприятеля. Поэтому П. И. Багратион приказал атаману удерживать Мир «до тех пор, пока армия будет находиться в Несвиже». А вывести ее «по дороге к Слуцку на Тимковичи» он собирался лишь в ночь на 30 июня.

28 июня Платов решил провести бой по тому же сценарию, что и накануне, когда его казаки основательно потрепали бригаду Турно, входившую в дивизию генерала Рожнецкого. Большую часть своего корпуса и весь отряд И. В. Васильчикова он расположил в укрытии за перелеском южнее деревни Симаковки, рассчитывая подвести противника под фланговый удар главных сил арьергарда, когда тот бросится преследовать отступающую по большой дороге заставу и втянется в сражение с четырьмя полками, поставленными «впереди Мира». Последний было приказано «удерживать непременно».