Текст книги "Атаман Платов"

Автор книги: Владимир Лесин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

«Коленкур и себя, и властелина своего обманывал, когда говорил, что будто бы война турецкая истощила Войско Донское и будто бы Дон опустел и обессилел. Кутузов и Платов знали об этой молве и разыгрывали притворную ссору…»

«Громкая весть» об этой ссоре разнеслась по Москве в тот день, когда донской атаман прискакал на дачу к графу Ф. В. Ростопчину. Может, сам Матвей Иванович и распространил ее по заданию главнокомандующего. Во всяком случае, свидетельство С. Н. Глинки подтверждается целым радом обстоятельств, не выпадающих из логики последующих событий.

«Ныне много у нас таких, которые любят заниматься донскими историями». Специально для них: версию С. Н. Глинки принимаю лишь как гипотезу, позволяющую поразмышлять над некоторыми эпизодами из боевой биографии М. И. Платова.

Думаю, главной целью поездки Платова со свитой в Москву и было распространение слухов о ссоре атамана с главнокомандующим, чтобы отвлечь внимание неприятеля от Донского ополчения. Весть об этом достигла Петербурга, а еще позднее долетела до Наполеона. Но об этом речь еще впереди…

Вечером 23 августа Платов отправился в армию. Провожал его Глинка. Остановились на Поклонной горе. Кипело в бокалах донское искристое вино. Лил дождь. Атаман был без фуражки.

– Матвей Иванович, дождь холодный, – сказал Глинка.

– Такие ли бури шумели над моей головой, Сергей Николаевич! Поговорим еще. Сердце у меня притомилось, а сердце вещун. Может, видимся в последний раз… Будет Дон счастлив и без меня. Знаю, что и там не все меня жалуют. Я давно служу, многое видел, а Бог знает, каково пробиваться и за себя, и за других. Жизнь – бедовое дело. Завидуют блеску, а что под ним?

Помолчав, Платов добавил:

– Сергей Николаевич, в Москве много бедняков, пишите о них, буду помогать. Но чтобы ведали про то только я и вы… Прощайте.

И покатил.

Вечером 25 августа Платов вернулся в армию и на следующий день принял участие в знаменитом Бородинском сражении. Но об этом через несколько страниц: армия еще не дошла до поля русской славы. Последуем за ней в арьергарде с казаками.

Накануне

11 августа 1812 года северная столица, обеспокоенная двухмесячным отступлением западных армий, провожала Кутузова спасать Россию. Среди провожающих был любимый племянник полководца, который спросил его:

– Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?

– Разбить? Нет, не надеюсь разбить! А обмануть – надеюсь!

Из этих слов не следует вывод о том, что новый главнокомандующий заранее отказывался от активного военного противоборства с Наполеоном. Но стремление перехитрить опасного противника отличает все его действия от вступления в должность до изгнания французов из России. И в осуществлении этой тактики заметную роль Кутузов отводил донским казакам и их атаману Платову.

Скорая русская тройка лишь через неделю докатила Михаила Илларионовича до Царево-Займища, где обвиняемый во всех смертных грехах осторожный Барклай де Толли решил наконец дать Наполеону генеральное сражение. Приветствуя войска почетного караула, старый полководец нарочито бодро и не по возрасту зычно сказал:

– Ну как можно отступать с этакими молодцами! Этого было достаточно, чтобы по армии мгновенно разнеслось: «Приехал Кутузов бить французов». Солдаты и офицеры любили старого полководца и верили в него. Он, последний из «стаи славных екатерининских орлов», принял командование, когда ему исполнилось 67 лет.

Осмотрев избранную Барклаем де Толли позицию и взвесив шансы, Кутузов приказал отступать. Уповая на помощь Всевышнего и храбрость русских войск, он вместе с тем настойчиво требовал пополнений, без чего считал невозможным «отдаться на произвол сражения». А резервы надеялся получить по прибытии основных сил к Можайску.

Таким образом, отступление продолжилось, но с иным, нежели прежде, настроением и с верой в ум и находчивость главнокомандующего. «Все сердца воспряли, дух войска поднялся, все ликовали и славили его», – писал будущий декабрист А. Н. Муравьев…

Генералы же встретили это назначение по-разному. 16 августа 1812 года, накануне прибытия Кутузова в армию, и Барклай де Толли, и Багратион высказали свое отношение к выбору Александра I: первый в письме к жене, второй в письме к своему постоянному адресату Ростопчину.

М. Б. Барклай де Толли: «Счастливый ли это выбор, только Богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает чувство оскорбления».

П. И. Багратион: «Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем. Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет (французов. – В. Л.) к вам, как и Барклай. Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи».

Впрочем, и царь не был в восторге от своего выбора, считая и Барклая де Толли, и Багратиона, и Кутузова «одинаково мало способными быть главнокомандующими». Он, по своему собственному утверждению, назначил «того, на которого указывал общий голос».

22 августа русские войска, прикрываемые упорным сопротивлением арьергарда, вступили на поле предстоящей битвы. На следующий день Кутузов написал царю:

«Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине, в 12 верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местностях найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, в таком случае имею я большую надежду к победе».

Таким образом, избранная позиция представлялась Кутузову достаточно крепкой. Но для инженерной подготовки ее слабого левого фланга необходимо было выиграть время. А это зависело от арьергарда Коновницына.

Упорное сопротивление арьергарда в период с 22 по 24 августа, многочасовое ожесточенное сражение за Шевардинский редут и село Бородино позволили Кутузову завершить инженерные работы. «Слабое место сей позиции» он успел-таки исправить «посредством искусства», возведя батарею на центральной Курганной высоте, построив Семеновские и Масловские флеши и другие укрепления. В законченном виде избранная позиция представлялась главнокомандующему настолько «крепкой», что он опасался даже, как бы неприятель не начал «маневрировать… по дорогам, ведущим к Москве», и не отказался от предложенного ему сражения…

Из дневника артиллериста:

«25 августа. Солнце светило ярко и золотыми лучами скользило по смертоносной стали штыков и ружей; оно играло на меди пушек ослепительным блеском. Все устраивалось для кровопролития следующего дня: московские ратники оканчивали насыпи на батареях, артиллерию развозили по местам и приготовляли патроны. Солдаты чистили, острили штыки, белили портупеи и перевязи…

Наступила ночь; биваки враждующих сил запылали бесчисленными огнями кругом верст на двадцать пространства; огни отражались в небосклоне на темных облаках багровым заревом».

Глава девятая
В ДЕНЬ БОРОДИНА

Готовясь к сражению, М. И. Кутузов умело расположил наличные силы на поле предстоящей битвы. Согласно диспозиции, составленной им 24 августа, они делились на войска левого и правого крыльев и центра. За центром и на флангах стояли резервы.

Отдельный казачий отрад А. А. Карпова в составе восьми донских полков входил в резерв левого крыла. Ему было приказано вести наблюдение за Старой Смоленской дорогой с целью предотвратить возможность обхода Бородинской позиции в районе деревни Утицы. Этим, однако, не исчерпывались задачи, поставленные перед казаками накануне сражения.

Еще в ходе Шевардинского боя выяснилось, что сил казачьих полков А. А. Карпова явно недостаточно для надежного прикрытия Старой Смоленской дороги, и это отметил в донесении царю М. Б. Барклай де Толли. Поэтому М. И. Кутузов приказал подыскать подходящее место для скрытного расположения значительных частей из главного резерва левого крыла русской армии. Такое было найдено за Утицким курганом, куда главнокомандующий отправил в ночь с 24 на 25 августа 3-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н. А. Тучкова, а также московских и смоленских ополченцев. В результате принятых мер на крайнем левом фланге была сосредоточена группировка до 24 тысяч человек при 18 орудиях.

«Когда неприятель употребит в дело последние свои резервы на левый фланг Багратиона, – говорил при этом Кутузов, – я пущу скрытое войско ему во фланг и тыл».

Таким образом, более чем за сутки до генерального сражения М. И. Кутузов планировал нанести удар в тыл и по правому флангу наступающей французской армии силами мощной резервной группировки. И в этой операции важную роль должны были сыграть иррегулярные войска А. А. Карпова, заявившие о себе в ходе арьергардных боев при отступлении от Немана до Бородина. К сожалению, этот замысел главнокомандующего был сорван генералом Л. Л. Беннигсеном, который перед самым сражением самовольно переместил корпус Н. А. Тучкова в просвет между Семеновскими флешами и Утицким курганом, поставив его фронтом к противнику.

Оборону южной флеши держала сводно-гренадерская дивизия генерал-майора М. С. Воронцова. К ней была приписана на 24–26 августа 1-я донская конно-артиллерийская рота войскового старшины П. Ф. Тацина.

В резерв правого крыла были определены два конных корпуса – 1-й кавалерийский генерал-лейтенанта Уварова и отдельный казачий атамана Платова, вступившего в командование вечером 25 августа после возвращения из Москвы. Они расположились в районе Масловской рощи.

В состав корпуса Ф. П. Уварова входил, кроме прочих, лейб-гвардии казачий полк генерал-майора В. В. Орлова-Денисова, состоявший из трех эскадронов и черноморской сотни.

В исторической литературе утвердилось мнение, что накануне Бородинского сражения корпус Платова состоял из девяти полков. Это неверно. На самом деле, полков было 14. Всего же в отдельный казачий корпус М. И. Платова в день Бородинского сражения входило 50 сотен и 12 конных орудий 2-й артиллерийской роты старшины П. В. Суворова.

По диспозиции Кутузова, составленной 24 августа, корпус Платова не получил строго определенного назначения. Больше того, в этом документе о нем даже не упоминалось. Объяснить это можно лишь с учетом важнейших элементов общего замысла главнокомандующего: его понимания роли и значения резервов, вероятных перспектив планируемого сражения и наиболее эффективного использования сил казачьих полков в последующем.

Наставляя командующих обеими армиями перед сражением, мудрый полководец говорил: «Резервы должны быть оберегаемы как можно долее». По его убеждению, генерал, сохранивший их, не может быть побежден. Благоприятное расположение сил правого крыла, защищенного от прямого удара противника природными преградами, позволяло Кутузову перебрасывать отдельные дивизии и целые корпуса, подчиненные Барклаю де Толли, для усиления слабого левого фланга Багратиона, не прибегая к использованию казаков Платова и кавалеристов Уварова.

Известно, что уже при первом осмотре позиции Кутузов проникся большой уверенностью в победе, о чем и уведомил императора 23 августа. Не оставила его уверенность и на следующий день. «Возлагая все упование на помощь Всевышнего и на храбрость и неустрашимость русских воинов», он думал при счастливом исходе сражения дать «собственное повеление на преследование» противника. В авангарде наступающей армии казаки должны были сыграть свою историческую роль. Опыт войн против Турции и наполеоновской Франции показал, что им не было замены и в арьергардных боях. Потому-то корпус Платова получил строго определенное назначение уже в ходе Бородинской битвы, да и то под давлением не предусмотренных главнокомандующим обстоятельств.

Вступив в командование корпусом, М. И. Платов в ночь с 25 на 26 августа отрядил пять сотен Атаманского полка под командованием С. Ф. Балабина «вправо верст за пятнадцать» от занимаемой позиции. Недостаток документальных данных не позволил историкам определить цель этой экспедиции. Н. П. Поликарпов считал «наиболее правдоподобным предположение, что они были высланы для связи с отдельным кавалерийским… отрядом» генерал-лейтенанта Ф. Ф. Винценгероде, в составе которого прикрывали направление на Петербург казачьи полки бригады И. Д. Иловайского. Это не так.

М. И. Платов поручил атаманцам вести наблюдение «за неприятельским движением, дабы он не мог зайти за фланг нашей армии». В то же время он приказал М. Г. Власову, оставленному 24 августа с бригадой казаков на левом берегу Колочи, поддерживать связь «с полковником Балабиным и в случае надобности подкреплять» его. Так что войсковой атаман, несмотря на содержание диспозиции, думал о предстоящем сражении, от исхода которого зависела судьба России, и готовился к нему.

Наступила ночь. Сражение должно было начаться перед рассветом. Кутузов проснулся рано, объехал войска, убедился в том, что солдаты, офицеры и генералы горят желанием сразиться с неприятелем, победить или умереть.

Наполеон провел ночь перед сражением в «мучительном беспокойстве», сам не спал и не давал заснуть своим адъютантам. Обращаясь к дежурному генералу Ж. Раппу, он внезапно спросил:

– Верите ли вы в завтрашнюю победу?

– Без сомнения, Ваше Величество, но победа будет кровавая.

Наполеона всю ночь не покидала мысль, что русская армия снова не примет сражения. Когда же на востоке блеснул первый луч нового дня и осветил поле Бородинской брани, император французов воскликнул: «Вот оно, солнце Аустерлица!»

Ошибался баловень фортуны. То было солнце Бородина, и светило оно не ему, а русскому полководцу Кутузову.

Трудно теперь определить, кто первый сказал, что корпус Платова до середины дня 26 августа бездействовал, но это мнение утвердилось в исторической литературе. И виноват в том сам атаман, который в рапорте Кутузову почему-то не счел нужным дать подробного описания событий, а ограничился предельно лаконичной фразой: «Каково происходило действие против неприятельского левого фланга, Вашей светлости по личному присутствию… известно». Вряд ли стоит сомневаться в том, что главнокомандующий действительно знал значительно больше других о ходе сражения. Однако факты, которыми он располагал, не получили отражения в официальных документах, в том числе и в пространной реляции на имя Александра I.

В делах войсковой канцелярии Государственного архива Ростовской области сохранился черновой вариант рапорта атамана о действиях его корпуса 26 августа. Последний раз он был опубликован к 150-летию Отечественной войны 1812 года в сборнике «Бородино». А из него следует, что донские казаки включились в дело уже на начальном этапе сражения. Так, С. Ф. Балабин, отправленный накануне «вправо верст на пятнадцать», в этот день «тревожил неприятеля и поражал его довольно». Сам же М. И. Платов с семью полками уже в семь часов утра выступил из лагеря и последовал на левый фланг неприятельской армии, где до начала знаменитого рейда действовал наступательно на кавалерию и пехоту противника, «неоднократными ударами в дротики опрокидывал его с поражением и взятием в плен до двухсот конных и пеших стрелков».

Почти одновременно с атакой французов на село Бородино двинулся в наступление 5-й корпус Понятовского. Он имел цель обойти левый фланг русской армии, чтобы отрезать ее от Можайска. Условия лесистой местности сильно затрудняли движение, артиллерия отстала. Поэтому войска Понятовского только около девяти часов утра достигли деревни Утицы, захватили ее, но далее продвинуться не смогли. Поляки неоднократно возобновляли атаки, но всякий раз Утицкий отряд успешно отбивал их.

Однако главные события разворачивались не на флангах, а на левом крыле русской армии, у Семеновских флешей, которые оборонял пехотный корпус генерал-лейтенанта M. M. Бороздина.

В пять утра начался артиллерийский обстрел флешей. Затем последовал штурм. Наполеон бросил в бой пехотные корпуса маршалов Даву, Нея, Жюно, всю кавалерию Мюрата, доведя постепенно число атакующих до 45 тысяч штыков и сабель при 400 орудиях.

Первые попытки неприятеля взять главные оборонительные рубежи 2-й армии были отбиты героями П. И. Багратиона. При этом почти полностью была истреблена дивизия М. С. Воронцова. «Она исчезла не с поля сражения, а на поле сражения» – так оценил ситуацию ее израненный командир. Оставшихся в живых, в том числе и донских артиллеристов П. Ф. Тацина, принял под свое командование генерал-лейтенант Д. П. Неверовский.

Но и французы понесли большие потери. Даву упал, контуженный в голову, лошадь под ним была убита. Погибли многие генералы и командиры полков. Маршалов Наполеона, кажется, стала покидать уверенность. Они запросили у императора подкреплений, но получили отказ.

Семеновские флеши, покрытые тысячами убитых людей и лошадей, несколько раз переходили из рук в руки. Ближе к полудню начался последний отчаянный штурм уже разрушенных укреплений. П. И. Багратион решил предупредить врага контратакой.

«Вот тут-то и последовало важное событие, – вспоминал поручик Апшеронского пехотного полка Ф. Н. Глинка. – Постигнув намерение маршалов и видя грозное движение французских сил, князь Багратион замыслил великое дело. Приказания отданы, и все левое крыло наше по всей длине своей двинулось с места и пошло скорым шагом в штыки».

Атака русских была отбита.

Теперь Даву повел своих героев в штыковую атаку. Осыпаемые градом русских пуль, французские гренадеры не отстреливались. Багратион, хорошо знавший цену воинской отваге, восторженно приветствовал врага криками: «Браво, браво!» Это был последний бой князя Петра Ивановича, любимца Суворова и всей армии, смертельно раненного осколком ядра.

«В мгновение пронесся слух о его смерти, и войско невозможно удержать от замешательства, – свидетельствует участник сражения А. П. Ермолов. – Около полудня Вторая армия была в таком состоянии, что некоторые части ее, не иначе как отдаляя на выстрел, возможно было привести в порядок».

Флеши, вошедшие в историю Отечественной войны под именем Багратиона, оказались в руках французов. Командование 2-й армией временно принял на себя Коновницын. Он отвел войска за Семеновский овраг и стал готовиться к отражению атак противника. Первые попытки сместить русских с новой позиции были отражены.

После падения Багратионовых флешей главным пунктом Бородинского сражения стала Курганная высота, на которой была возведена батарея. Атаки на нее начались еще в 10 часов утра. Теперь же она попала под перекрестный огонь французской артиллерии, который нарастал с каждой минутой. «Ядра с визгом ударялись о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом, – вспоминали пережившие этот ад солдаты и офицеры лейб-гвардии Московского полка. – Сверкало пламя, гремел оглушительный гром».

Внезапно канонада стихла, в атаку устремились пехота и кавалерия противника. Уже изготовилась к броску королевская гвардия Евгения Богарне. Ее «полки строятся во взводную колонну. Легкие отряды открывают путь, за ними идут гренадеры, стрелки и драгуны. Радость, гордость, надежда сияют на всех лицах… В шуме падающих бомб и гранат, непрестанного свиста железа и свинца раздаются крики:

– Да здравствует император! Да здравствует Италия!»

Такими словами передал предчувствие победы скромный офицер Великой армии Цезарь Ложье.

Наполеон сосредоточил на направлении Курганной высоты до 35 тысяч штыков и сабель. Положение защитников батареи оказалось критическим, а судьба сражения представлялась сомнительной. Но неожиданно натиск неприятеля стал слабеть. Что случилось? Почему повернула назад и поспешила вернуться за Колочу королевская гвардия? Начался знаменитый рейд казаков Платова и кавалеристов Уварова.

Как известно, еще 24 августа отряд М. Г. Власова наблюдал за неприятелем в районе нижнего течения Колочи, до впадения ее в реку Москву. На следующий день вечером М. И. Платов послал в том же направлении, только несколько дальше и севернее, пять сотен атаманцев во главе с С. Ф. Балабиным. А вскоре после начала Бородинского сражения подошел к ним и сам с семью полками.

Наполеон был уверен, что его «сообщения, большая дорога со всеми обозами и тылом надежно прикрыты болотистой рекой Войной, а далее еще Колочей». Поэтому в ночь перед сражением он скрытно поставил «всю армию», за исключением 4-го корпуса вице-короля Италии Евгения Богарне, «против левого открытого и необеспеченного фаса русских». Но казачьи разъезды отыскали броды и обнаружили, что у села Бородино осталось совсем немного французов и донесли о том М. И. Платову. Это и определило все последующие действия атамана. Уже после восьми часов он направил принца Э. Гессен-Филиппстальского, состоявшего при нем волонтером, к М. И. Кутузову с просьбой разрешить его казакам и кавалеристам Ф. П. Уварова «в тыл съездить» к неприятелю. Главнокомандующий отказал, поскольку задумал нанести удар на противоположном фланге, где он должен был быть более эффективным.

Обходной маневр на левом фланге французской армии накануне сражения даже не планировался. М. И. Кутузов, считавший Наполеона «одним из величайших» военачальников своего времени, и подумать не мог, что он не воспользуется шансом, который дарила ему фортуна в случае наступления в направлении на деревню Семеновскую, где действительно было самое «слабое место» Бородинской позиции. Старый полководец, беззаветно веривший в мужество русского солдата, в опыт и отвагу Багратиона, рассчитывал перемолоть здесь главные силы противника, в решающую минуту нанести ему последний, сокрушительный удар из засады мощной утицкой группировкой, основу которой составляла пехота, и прежде всего корпус Н. А. Тучкова. Малочисленный отряд А. А. Карпова в этой тактической операции, извлеченной из арсенала классического военного искусства, мог играть лишь вспомогательную роль.

В 10 часов утра М. И. Кутузов узнал, что начальник его штаба Л. Л. Беннигсен самовольно изменил расположение войск утицкого участка, поставив корпус Н. А. Тучкова фронтом к противнику, и тем самым сорвал запланированный маневр. Надо было срочно принимать решение.

Желая удостовериться в справедливости донесений, Кутузов въехал на возвышенность, осыпаемую пулями и осколками гранат, внимательно осмотрел своим единственным глазом поле сражения, не обращая внимания на опасность. «На волоске была жизнь того, на ком лежала надежда России, – писал свидетель этой сцены А. И. Михайловский-Данилевский. – Адъютанты взяли его лошадь за узду и вывели из-под выстрелов». В 10 часов 30 минут главнокомандующий лично приказал Уварову и Платову атаковать левый фланг и тыл французов, «чтобы хотя бы несколько оттянуть силы» их от 2-й русской армии и дать ей возможность перестроиться.

Таким образом, инициатива рейда принадлежала атаману Платову. Кутузов поддержал его, но лишь под давлением чрезвычайных обстоятельств.

Около 11 часов 30 минут Уваров и Платов переправились через Колочу в районе деревни Малой. После этого первый повел своих кавалеристов прямо на Беззубово, перед которым стояли французский пехотный полк и итальянская бригада легкой кавалерии дивизионного генерала Орнано, а второй с казаками перешел реку севернее этого пункта.

Уваров бросил в атаку гвардейских лейб-казаков Орлова-Денисова и елисаветградских гусар. Конница Орнано, уклоняясь от столкновения, отступила по мельничной плотине за реку Войну. Пехотный же полк построился в каре и трижды отразил не подготовленное артиллерией наступление русской кавалерии. Командир корпуса приказал развернуть против оборонявшихся несколько конных орудий. Французы отступили вслед за итальянцами, бросив пушку.

Все это произвело такое сильное впечатление, что Е. Богарне приостановил атаку королевской гвардии на Курганную высоту. И оборонявшие ее солдаты H. H. Раевского сразу почувствовали облегчение. Но тем пока дело и кончилось. Попытка Ф. П. Уварова организовать преследование неприятеля по той же плотине через Войну была пресечена отступившими.

Тем временем М. И. Платов с полками Н. В. Иловайского, Т. Г. Грекова, К. И. Харитонова, В. Т. Денисова, И. И. Жирова, М. Г. Власова, частью Атаманского и Симферопольским конно-татарским, переправившись через Войну севернее Беззубова, был обстрелян итальянской артиллерией. Ф. П. Уваров своими орудиями заставил ее замолчать. Воспользовавшись затишьем, атаман приказал казакам «принять направление частью во фланг, а частью в тыл» поверженной батареи «и сделать стремительный удар в дротики на неприятеля».

По мнению майора Д. Н. Болговского, составленному на основе личных наблюдений, рассказов участников сражения и показаний пленного французского генерала, М. И. Платов «исполнил это движение с такою точностью и спокойствием, что был замечен неприятелем только при выходе из дефиле в удалении приблизительно одной версты от его крайнего левого фланга».

Свидетелем дальнейшего развития событий оказался Ф. Н. Глинка. «Передовые французские пикеты всполошились и дали тыл, – писал он. – Казаки сели им на плечи. Напрасно отмахивались французы и немцы длинными палашами и шпорили коней своих. Донцы, припав к седлу, на сухопарых лошадках мчались стрелами, подлетали и жалили дротиками, как сердитые осы».

Неприятель, ошеломленный внезапной атакой казаков, не выдержал и отступил, «оставив убитыми на месте немало». Так доносил Кутузову сам Платов. После этого он «хотя и делал наступление, но был прогоняем неоднократно с поражением до самой ночи».

Стремительность атаки, произведенной казаками Платова, обеспечила «неожиданный успех» корпусу Уварова.

«Как ракета с длинным хвостом, – вспоминал несколько лет спустя известный теоретик и военный историк К. Клаузевиц, – понеслись казаки (В. В. Орлова-Денисова. – В. Л.)к плотине, молниеносно оказались на другой стороне и присоединились в лесу к своим собратьям».

Вслед за казаками в атаку по плотине устремились другие полки корпуса. «Русские почти уже подступили к итальянским батареям и заставили их замолчать», – свидетельствует уже знакомый нам Ложье. Правда, он умолчал о том, что артиллеристы снялись с позиции и бросились бежать, оставив на месте две пушки. Эту существенную деталь отметил в своем рапорте начальству Уваров. Противник был опрокинут, смят «и преследован с большим уроном» до соединения со стоявшими в каре войсками королевской гвардии. Пехота Дельзона и легкая кавалерия Орнано, подкрепленные драгунами и отрядом почетной стражи, получили возможность взять реванш…

Одновременная атака корпусов Уварова и Платова вызвала панику в стане врага. Сам вице-король подвергся смертельной опасности, под ним была убита лошадь, погиб и один из его адъютантов. Сильное замешательство на левом фланге французской армии встревожило Наполеона. Он не исключал, что вслед за кавалерией Кутузов бросит в бой и крупные силы пехоты. Поэтому император поспешил к Богарне и после выяснения обстановки приказал ему дать отпор русским. С этой целью он «вынужден был подлинно взять часть сил» из числа тех войск, которые штурмовали батарею Раевского на Курганной высоте.

Очевидец налета казачьих полков Д. Н. Болговский утверждал, что «этот маневр Платова решил участь русской армии, потому что Наполеон, извещенный о происходившем на его крайнем левом фланге, приведенный в сильное раздражение этой помехой, направил на его поддержку… колонну в двадцать три тысячи человек – диверсия, которая лишила его на остальную часть дня средств воспользоваться успехами, одержанными его правым крылом».

Такого же мнения придерживались умнейший И. П. Липранди и другие участники Отечественной войны, а также многие русские историки, оценивавшие ход и итоги Бородинского сражения.

Существенный интерес представляет также мнение по этому вопросу французских современников. В обобщенном виде их точка зрения наиболее полно выражена в мемуарах адъютанта Наполеона графа Сегюра, ни на шаг не покидавшего своего повелителя в день «битвы гигантов». Вот что писал генерал Сепор об этом эпизоде сражения:

«Принц (Евгений Богарне. – В. Л.)собрал все свои силы для генерального приступа – батареи Раевского, – как вдруг с левой стороны раздались ужасные крики, которые привлекли к себе его внимание. Уваров с двумя кавалерийскими полками и несколькими тысячами казаков напал на его резерв; там воцарился беспорядок, и он устремился туда, подкрепленный Дельзоном и Орнано, и, быстро отогнав этот отряд, вернулся, чтобы вести своих в решительную атаку… Но уже время было упущено. Нечего было думать о захвате всей русской армии и, быть может, целой России; оставалось лишь удержать за собой поле битвы. Кутузову дали время опомниться, он укрепился на оставшихся у него малодоступных высотах и покрыл всю долину своей кавалерией».

В процитированном отрывке есть, конечно, неточности в деталях, но в главном Сегюр прав: Кутузов действительно выиграл время, и не два часа, а несколько больше, и успел-таки усилить защитников батареи на Курганной высоте, перебросив туда два корпуса с правого крыла русской армии – пехотный и кавалерийский; французскому командованию и впрямь не приходилось уже думать о безоговорочной победе – удержать бы поле сражения.

Советские исследователи Б. С. Абалихин и В. А. Дунаевский высказали мнение, что «историки преувеличивают значение рейда» корпусов М. И. Платова и Ф. П. Уварова с русского правого фланга в тыл Наполеона, поскольку «участники битвы, в том числе видные полководцы, были невысокого мнения о его результатах». Так ли это?

Что касается рядовых участников Бородинского сражения, то я уже ссылался на их оценки этой операции, и они никак не согласуются с приведенным выше заключением. Обратимся теперь к мнению «видных полководцев».

«Князь Кутузов отрядил первый кавалерийский корпус для нападения на левый фланг неприятеля с помощью казаков генерала Платова, – писал Барклай де Толли Александру I, – и если бы нападение сие исполнилось с большей твердостью, не ограничиваясь одним утомлением неприятеля, то последствие оного было бы блистательно».

Все так. Но оценка эта дана без учета поставленной перед командирами корпусов задачи, их сил и реальных возможностей и, думаю, с пристрастием.

С назначением Кутузова главнокомандующим самолюбие Барклая де Толли было уязвлено. Настолько, что в день Бородинского сражения он, как говорили, упорно искал смерти и не находил ее. И после сражения генерал не успокоился: под предлогом болезни попросил об отпуске, но до того как получил его, и даже позднее, не упускал случая, чтобы навести тень на старого полководца. Переписка военного министра с императором содержит немало тому доказательств. К этому ряду следует отнести и его оценку результатов рейда.

Характерно, что Барклай де Толли вообще не говорит о положительных результатах рейда, но обращает внимание на то, что он мог оказать серьезное влияние на ход сражения, но не оказал. Из трех начальников, имевших непосредственное отношение к осуществлению этой операции, командующий 1-й Западной армии назвал только двух – Кутузова и Платова. От первого зависела постановка задачи, от второго – ее решение. Генерал-адъютанта Уварова Барклай даже не упоминает – очевидно, из уважения к выбору Александра I.