Текст книги "Атаман Платов"

Автор книги: Владимир Лесин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

От Малоярославца до Смоленска

Наполеон, избегая столкновения с русскими, спешил пройти через разоренный край, чтобы перезимовать в Литве и весной начать новую кампанию. В середине октября такая перспектива представлялась ему вполне реальной: он сумел на три перехода опередить Кутузова, его армия была еще достаточно сильна, она располагала запасом продовольствия. Но постепенно ситуация изменилась…

Отход Великой армии осуществлялся по одной дороге, поэтому она сразу же растянулась на несколько верст. Впереди шла гвардия, за ней – остальные войска, замыкал движение самый боеспособный корпус под командованием Даву. Потерпев поражение под Медынью, Понятовский вернулся в Верею и вместе с Мюратом выдвинулся в авангард. Из-за катастрофической нехватки лошадей отступать пришлось без прикрытия с флангов. Это значительно облегчило реализацию идеи параллельного преследования, возникшей у Кутузова еще в тарутинский период и окончательно созревшей после донесения Платова об отступлении неприятеля из Боровска в сторону Можайска.

16 октября М. И. Кутузов, уведомляя П. X. Витгенштейна о событиях под Малоярославцем, писал, что намерен нанести неприятелю «величайший вред параллельным движением» и действиями «на его операционном пути».

Наполеон отводил свою растянувшуюся армию по Старой Смоленской дороге. С севера его подпирала бригада П. В. Голенищева-Кутузова, южнее следовали авангард М. А. Милорадовича и отряды В. В. Орлова-Денисова и А. П. Ожаровского, а еще левее – основные силы русских во главе с самим фельдмаршалом. На пятки французам наступали казаки М. И. Платова.

«Этот маневр был им замечательно правильно рассчитан, – пишет о русском полководце историк А. Жомини (бывший начальник штаба корпуса маршала Нея). – С одной стороны, его армия, проходя по менее опустошенной местности, терпела меньше убыли; а с другой – он держал французскую армию под постоянной угрозой обогнать ее и отрезать путь отступления. Вследствие последнего обстоятельства французская армия была вынуждена форсировать марш и двигаться без малейшего отдыха».

С началом наступления противника активизировали свои действия армейские партизанские отряды. Кутузов требовал от них «употребить все средства на уничтожение неприятельских обозов и нанесение ему всевозможного вреда».

Наполеон спешил прорваться к Смоленску прежде, чем его настигнут и отрежут от баз снабжения русские войска. Отходил он с такой скоростью, писал А. П. Ермолов в донесении М. И. Кутузову, «что без изнурения людей догнать его невозможно». М. И. Платов бросил в погоню бригады А. В. Иловайского и Д. Е. Кутейникова. 17 октября они сблизились с французами и уже не отставали от них ни на шаг. В то же время, выполняя приказ главнокомандующего, атаман отрядил А. А. Карпова с пятью полками в авангард М. А. Милорадовича, а сам с отрядом в 4 тысячи казаков и донской артиллерией переправился через Протву и двинулся к селу Аграфенино, где, находясь между двух дорог, ведущих из Боровска и Медыни на Верею, мог оказать в случае необходимости помощь и тем, кто наступал на арьергард Даву, и тем, кто преследовал сильный польский корпус Понятовского.

Кутузов, получив сообщение о том, что казаки настигли отступающих французов, потребовал от Платова «почитать главным предметом разрушение переправ, через которые неприятель идти должен», чтобы «сим способом остановить его марш».

Наступило время решительных действий. 18 октября генерал-майор Алексей Васильевич Иловайский, преследуя неприятеля, неожиданно атаковал его слева от дороги за Можайском и, положив на месте более 500 человек, двинулся дальше по направлению к Колоцкому монастырю. На рассвете следующего дня там произошло первое крупное столкновение казаков с арьергардом Великой армии. Командовал операцией сам атаман Матвей Иванович Платов, только что прибывший с войсками своего корпуса к месту предстоящего боя.

Арьергард Л. Н. Даву после четырех дней форсированного марша остановился на отдых. Платов решил атаковать его силами своего корпуса в составе одного егерского и 19 донских полков. В ночь на 19 октября атаман выдвинул войска на исходные позиции: на правом фланге, у высот на берегу Колочи, укрылись бригады Н. В. Иловайского и Д. Е. Кутейникова, а слева от дороги, ведущей к монастырю, – А. В. Иловайского и В. Т. Денисова; восемь орудий конной артиллерии под защитой стрелков П. С. Кайсарова должны были действовать в центре.

Удар был нанесен почти одновременно с трех сторон. «Ни отчаянное сопротивление французов, ни страшный огонь… с батарей, ими устроенных, не остановил войск наших», – писал атаман главнокомандующему.

Арьергард маршала Даву несколько раз останавливался, чтобы закрепиться на новой позиции, но всякий раз под давлением казаков слева и справа, теснимый с тыла егерями полковника Кайсарова, вынужден был отступать. Очередную попытку французы предприняли на высотах у Колоцкого монастыря. Однако поражаемые умелыми действиями донских артиллеристов, они обратились в бегство, бросая больных и раненых, взрывая ящики с зарядами.

«При сем случае истреблено неприятеля много, – писал Платов в рапорте Кутузову, – ибо казаки редко в плен берут, и сегодня привели с небольшим только сто».

В нашей литературе утвердилось мнение, что у Колоцкого монастыря казаки истребили два французских батальона и захватили 20 орудий. Эти сведения были извлечены из донесений Платова Кутузову, написанных в то время, когда бой еще продолжался. По окончании дела атаман обещал сообщить подробности и представить список отличившихся. По уточненным данным, пушек оказалось на семь больше, а убитых и пленных – «множество». Кроме того, по пути от Можайска до Колоцкой обители неприятель бросил более 500 лошадей и сжег немало фур и повозок. Из этого атаман сделал вывод: «В фураже и провианте великий должен быть у него недостаток».

Вспоминая события этого дня через четыре месяца, Платов рассуждал: «Едва ли изъяснить возможно ту картину ужаса, которая представилась нам с бегством неприятеля: всюду груды истребленных врагов покрывали путь наш». За сорок лет службы царю и отечеству Матвей Иванович прошел и проскакал по дорогам войны тысячи верст. И все же увиденное поразило его.

Атаман Платов не ошибся. Запас продовольствия, взятый французами из Москвы, действительно истощился. Частью он был съеден, а частью потерян или отбит казаками и партизанами. Вот что писал о положении Великой армии некий капитан Франсуа, отступавший с арьергардом маршала Даву по дороге, ведущей к Гжатску:

«При недостатке съестных припасов мы едим лошадей, трупы которых окаймляют нашу дорогу; но, находясь в арьергарде, мы зачастую встречаем лишь остатки этих животных, часть которых уже съедена идущими впереди нас. Счастливец, кто может добыть себе хотя бы это!..

Солдаты, у которых нет ни ножа, ни сабли или которые отморозили себе руки, не могут воспользоваться даже и этой пищей. Однако я видел и таких, которые, либо стоя на коленках, либо сидя, словно бешеные волки, глодали эти обнаженные остовы…»

Испытывая жесточайшие мучения от голода и холода, отбиваясь от беспрерывных атак казаков, неприятель бежал так, как не бегала ни одна армия прежде. По утверждению Платова, «никакое перо историка не в состоянии изобразить» того, что оставляли после себя французы на большой дороге к Гжатску.

Даву предпринял отчаянную попытку закрепиться на высотах перед Гжатском, поставив на них густые пехотные колонны и устроив батареи. В лесу же, подступавшем с обеих сторон к дороге, он укрыл своих стрелков. Таким образом маршал готов был отразить наступление казаков и с фронта, и с флангов.

Платов не попался в ловушку Даву. Против укрепленной позиции французского арьергарда он поставил восемь орудий, из которых обстрелял его с фронта. В то же время слева и справа от дороги атаман пустил в обход егерей с артиллерией и казаков. Они «произвели столь сильное наступление, что неприятель… после двухчасового сражения вынужден был быстро отступить». Донцы пустились в преследование, продолжавшееся до наступления темноты.

Точных данных о потерях Платов не сообщил. Пленных же было столько, что атаман оставил их обывателям для препровождения в пункты, указанные штабом Кутузова, обычно в ближайшие уездные города. Среди них оказалось немало желающих служить в русской армии. Но такой чести атаман удостоил только немцев, определив их в егерский полк Кайсарова.

Накормив людей и посадив егерей на казачьи лошади, Платов пустился в ночь вслед за отступающим французским арьергардом. В то же время, в 8 часов вечера, в противоположную сторону поскакал курьер с пакетом, адресованным дежурному генералу Коновницыну. Атаман писал:

«…Уже несколько дней войска мои не имеют хлеба, вина и совсем не было; до сих пор питались кое-как мясом, но и сие пришло уже к концу. Я продолжаю быстрое мое движение по земле, обнаженной от всяких средств… послезавтра могу быть у Вязьмы. Дай Бог… в неприятельских магазейнах… найти помощь. Иначе не знаю, что делать…»

Понятно, что трудности атамана Платова не шли ни в какое сравнение с теми, что переживали войска маршала Даву. Но и казакам было нелегко. Не хватало не только продуктов питания и вина, но и зарядов для артиллерии: в бою под Гжатском «французскими стрелял, большей частью не по калибру», – писал Платов. А Кутузов торопил, гнал вперед с главными силами корпуса, требовал выиграть хотя бы марш и наносить удары по головам отступающих колонн, беспрестанно тревожить неприятеля даже ночью. Впрочем, Матвей Иванович и без того не задерживался на одном месте. Впереди была Вязьма.

К Вязьме, которую уже миновал Наполеон с гвардией, спешили отряд Орлова-Денисова и авангард Милорадовича. На один переход от последнего отставали главные силы русской армии во главе с самим Кутузовым.

21 октября к Старой Смоленской дороге со стороны Медыни подошел генерал-майор В. В. Орлов-Денисов с казачьей бригадой и «близ города Вязьмы в разных пунктах напал на разбитые полки» неприятеля, обратил их в бегство, взял одно орудие «с довольным числом ящиков с снарядами», до 40 повозок и 130 пленных, среди которых оказались секретарь министра иностранных дел Франции и весь состав его канцелярии. В этом деле отличились донские начальники А. И. Быхалов и Г. Д. Иловайский.

Платов в этот день продолжал теснить арьергард французской армии и у Теплухи и Царево-Займища атаковал его малыми силами егерей. В этих столкновениях неприятель также потерял «множество снарядов, убитых и раненых». В рапорте главнокомандующему атаман особо отметил «труды и неусыпную деятельность» полковника Кайсарова и попросил князя Кутузова оставить его при себе.

На рассвете 22 октября к Старому Смоленскому тракту вышли кавалерийские корпуса Ф. К. Корфа и И. В. Васильчикова и пять казачьих полков А. А. Карпова из авангарда русской армии. Не опоздал ли М. А. Милорадович? Имел ли он реальные шансы на успех? Мог ли прибавить к венку своей славы новые лавры? Все зависело от обстановки.

Наполеон с гвардией уже прошел через Вязьму. Ней остановился в городе, чтобы пропустить войска и сменить деморализованный за четыре дня боев с казаками арьергард Даву, находившийся в это время у села Федоровского. А между ними, с разрывом в шесть – десять верст, располагались корпуса Богарне и Понятовского.

Корпус Платова наседал на арьергард Даву всего в трех верстах от авангарда Милорадовича. Главные силы русской армии по-прежнему двигались параллельно Старой Смоленской дороге.

Нет, Милорадович не опоздал. Но сил у него было явно недостаточно, чтобы вступить в противоборство с тремя корпусами противника, превосходившего его авангард по численности тысяч на пятнадцать. Поэтому он решил пропустить войска Богарне и Понятовского к Вязьме, а затем отрезать арьергард Даву и ударить с фронта и флангов при одновременном давлении казаков Платова с тыла, со стороны села Федоровского.

Начала бой регулярная кавалерия. Она вырвалась на дорогу и обрушилась на передовые части корпуса Даву. С флангов французы были обстреляны из артиллерии. С тыла усилили натиск казаки Платова. К этому времени подошли пехотные дивизии из авангарда Милорадовича. Арьергард французской армии, попавший в окружение, оказался под угрозой истребления.

Богарне и Понятовский, узнав о критическом положении Даву, повернули свои войска и устремились ему на выручку. Теперь авангард Милорадовича с двух сторон попал под обстрел неприятеля. Сойдя с дороги и заняв позицию вдоль нее, генерал приказал открыть артиллерийский и ружейный огонь по колоннам французов. Неся большие потери, те обратились в бегство и остановились лишь на подступах к Вязьме, пытаясь организовать сопротивление. «Но что возможно противопоставить быстрому нападению российских воинов, пламенным усердием к государю исполненных?» – риторически вопрошал Платов в реляции на имя Кутузова.

Из воспоминаний Ц. Ложье:

«Холод увеличивался, истощение солдат, еще ничего не евших, таково, что многие падают в обморок; другие почти не в состоянии нести оружие, но тем не менее желают боя, чтобы согреться, а может быть, надеются найти смерть, которая избавит их от этой долгой агонии. Среди командующих ими офицеров встречаются многие с рукой на перевязке или забинтованной головой. Одни ранены еще под Москвой, другие под Малоярославцем».

По какой бы причине французские солдаты ни желали боя, они его получили.

Корпус Платова, усиленный 26-й пехотной дивизией Паскевича, активизировал свои действия, «дабы дать время авангарду генерала Милорадовича зайти неприятелю во фланг». Атаман бросил на штурм города егерей Кайсарова. Они двинулись вперед, заняли господствующую высоту, установили на ней орудия донской конной артиллерии и меткой стрельбой привели противника в замешательство. Пытаясь выправить положение, французы решили атаковать русских на правом фланге. Но войсковой старшина Губкин, командовавший казачьим полком, стремительным ударом на колонну «большую часть оной положил на месте, а остальных взял в плен, действуя везде с отличным мужеством и храбростью».

Успешно развивались события и на левом фланге, где на линию общего штурма выходили пехотные и кавалерийские корпуса авангарда Милорадовича, преследовавшие неприятеля вдоль Большой дороги от деревни Максимовой.

Около двух часов дня русские всеми силами пошли в атаку. «Неприятель был опрокинут, его батареи замолкли, и Вязьма занята победителями, в которую генерал-майор Паскевич с передовыми войсками первый вступил». За ним ворвались в город другие пехотные дивизии и кавалерия авангарда Милорадовича, казаки Карпова и Платова, партизаны Сеславина и Фигнера, подоспевшие к началу общего штурма. Французы в беспорядке бежали к Семлеву. Прикрывал их корпус Нея, занявший место в арьергарде отступающей армии, недавно еще называвшейся Великой.

Значительно превосходящий числом неприятель потерпел поражение, потеряв до 4 тысяч человек убитыми. Скольких из них лишили жизни казаки, неизвестно. С начала контрнаступления Платов ввел свою меру ежедневных потерь врага – «множество». Ее и использовал после боя за Вязьму. Правда, среди атрибутов победы были еще знамя, три пушки, отправленные в Главное дежурство армии, и пленные. Но о пленных особый разговор…

Р. Вильсон – неизвестному,

23 октября 1812 года:

«…Много пленных приводят беспрестанно; более 1500 человек уже у нас перед глазами в самом бедственном состоянии. Мужики многих из них покупают у казаков по два рубля серебром и потом убивают… Но всего более утешительно спасение трехсот русских раненых, оставленных в церкви, которую неприятель успел только зажечь. Сей город не что иное, как груда развалин. Взирая на такое опустошение, нельзя не извинить мщения русского народа».

Пленных было до 3 тысяч человек.

В тот день, когда разворачивались события под Вязьмой, Кутузов с основными силами армии находился всего в шести верстах от города и «слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, – свидетельствовал его адъютант Левенштерн. – Но, несмотря на настояния всех значительных лиц главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя».

Действительно, многие авторитетные участники Отечественной войны упрекали фельдмаршала в том, что он не помог Милорадовичу отрезать и уничтожить хотя бы один, а то и все три корпуса французской армии. Главнокомандующий не оправдывался, но, испытывая чувство горечи, свою позицию на всякий случай объяснил в письме влиятельному при дворе Евгению Александровичу Вюртембергскому, племяннику императрицы Марии Федоровны:

«Наши молодые, горячие головы сердятся на старика за то, что он сдерживает их пыл, а не подумают, что самые обстоятельства делают больше, нежели… наше оружие. Нельзя же нам прийти на границу с пустыми руками!»

Обстоятельства эти – голод и холод, длинные российские версты, партизаны и казаки.

От бескормицы ежедневно гибли тысячи лошадей. Но еще до Вязьмы их трупов не хватало трем четвертям голодной армии. По пути к Смоленску французы стали пожирать тела своих мертвых товарищей. «Не нашлось бы человека, мы готовы были съесть хоть самого черта, будь он зажарен», – писал А. Бургонь.

Из воспоминаний Франсуа:

«…Но если столько приходится страдать людям, которых пощадил климат и которым удалось ускользнуть от случайности войны, то что сказать мне о положении больных и раненых?

Сваленные в кучу как попало, на телегах, запряженных лошадьми, падающими от усталости и голода, покидаемые на биваках и по дороге, эти несчастные умирают в конвульсиях отчаяния или сами полагают предел своим страданиям, когда у них хватает сил покончить с собой…»

После Вязьмы стали крепчать морозы, вызывавшие страдания, быть может, более сильные, чем голод. С каждой верстой армия Наполеона теряла боеспособность, дисциплину, порядок. Внешний вид французов вызывал у свидетелей их бегства то жалость, то смех. Были среди них генералы, покрытые старыми одеялами, и солдаты – дорогими мехами, «знатнейшие офицеры, щеголявшие в женских теплых шапочках и в изорванных салопах».

К этому следует присоединить еще «сонмы казаков и вооруженных крестьян», которые, как слепни, вились вокруг отступающих колонн. Дерзость их, по свидетельству того же Франсуа, доходила до того, что они пробивались сквозь расстроенные ряды французов, похищали у них ломовых лошадей и фургоны с награбленным в Москве добром. А у солдат уже не было сил противиться им. Все это замедляло движение неприятеля, ставило его под угрозу ежедневных ударов авангарда Милорадовича, корпуса Платова и армейских партизанских отрядов Давыдова, Сеславина, Фигнера и других отважных командиров, перед которыми Кутузов ставил задачу не просто вытеснения врага, а полного уничтожения его на заснеженных полях России.

Французы, выбитые из Вязьмы, расположились было на высоте за городом, но в полночь снялись с места и двинулись дальше на запад. В тот же час Платов отправил за ними почти все бригады своего корпуса, а рано утром 23 октября и сам с тремя оставшимися при нем полками пустился в погоню. В этот день он дважды бросал донцов в атаку на арьергард маршала Нея и оба раза «поразил его жестоко», завалив дорогу «неприятельскими трупами» и взяв в плен более тысячи человек. Однако чтобы не связывать себе руки и не сбиваться с темпа, оставил всех без присмотра, «полагая, что соберут их войска», идущие вслед за казаками.

Получив известие о победе под Вязьмой, Кутузов произвел некоторую перегруппировку войск. Авангарду Милорадовича он приказал следовать по Старой Смоленской дороге и энергично атаковать неприятеля с тыла, казакам Платова и Орлова-Денисова – справа и слева от нее, стараясь опередить противника и «действовать на отступающие головы его колонн, нападая во время марша и совершая беспрестанные ночные тревоги». В то же время отрядам Давыдова и Ожаровского предписывалось выдвинуться вперед и стремиться выйти к Смоленску.

Во второй половине дня арьергард Нея остановился у села Семлево, чтобы дать отдых войскам. Остатки своей утомленной конницы он сразу же отправил на фуражировку. И как только они отделились от пехоты, Платов приказал бригадам братьев Алексея и Николая Иловайских напасть на них, что те и «исполнили с наилучшим успехом, истребив большую часть сей гвардейской кавалерии и взяв в плен довольное число». Атака была отражена артиллерией, но лошади остались голодными. Казаки, однако, не успокоились и ночью беспрестанно, как и требовал главнокомандующий, «тревожили неприятеля выстрелами из пушек, гранатами и бранскугелями», то есть снарядами. Утром французы двинулись дальше по Старой Смоленской дороге.

Скоро в Семлево пришел авангард Милорадовича и после непродолжительного отдыха двинулся за отступающим корпусом Нея. Платов же, получивший приказ Кутузова, свернул вправо от дороги и заснеженными проселками пустился обгонять французов, чтобы обрушиться на головы их передовых колонн.

Чем дальше от армии отрывались казаки, тем большие испытывали трудности.

М. И. Платов – П. П. Коновницыну,

24 октября 1812 года:

«…У нас такая беда по недостатку хлеба, что не могу описать нужды, какую терпят военнослужители, не имея ни малейших средств к доставлению себе оного, сколько за беспрерывным занятием по службе, столько и по неимению как при большой дороге, так и по сторонам, ибо до сего в прошедшие месяцы все было забрано; в фураже также терпят нужду, но кое-как довольствуют лошадей соломою, и лошади приметно изнуряются».

Устали люди, изнурились лошади. Но Платов гнал казаков вперед, стараясь раньше французов выйти к Соловьевой переправе и там нанести им если не смертельный, то чувствительный удар. Отдельные бригады донского корпуса опережали атамана верст на десять и даже более. Так, И. И. Андрианов 2-й, следуя с четырьмя полками правее всех остальных, 25 октября вышел к селу Бизюкову, где обнаружил колонну неприятеля в составе полутора тысяч человек пехоты и шести эскадронов конницы, «пробиравшихся» по дороге на Духовщину. Значительное численное превосходство противника не смутило отважного командира, он атаковал его, «расстроил совершенно», положив на месте немало убитых и взяв в плен одного офицера и 175 рядовых. Среди трофеев были знамя и четыре ящика со снарядами. Правда, последние пришлось «поднять на воздух» – взорвать.

Как оказалось, казаки полковника Андрианова 2-го столкнулись у Бизюкова с одним из отрядов итальянского корпуса Богарне, следовавшим по Духовщинской дороге к Витебску для усиления войск маршала Виктора. Последнему Наполеон поставил задачу атаковать армию генерала Витгенштейна, отбросить ее за Двину и возвратить Полоцк, освобожденный русскими 7 октября. Замысел Наполеона состоял в том, чтобы удержать в своих руках рубеж по Двине и Днепру и не позволить генералу Витгенштейну выйти в район города Борисова, где Кутузов предполагал окружить и разгромить остатки Великой армии.

26 октября Кутузов начал очередную перегруппировку войск, сдвинув авангард Милорадовича с примкнувшим к нему отрядом Орлова-Денисова с большой дороги влево и приказав Платову с прочими казачьими полками занять его место и преследовать противника, отступающего от Дорогобужа к Смоленску. А сам фельдмаршал с главными силами приступил к осуществлению «диагонального марша» через Ельню и Красный, «чтобы пресечь путь если не всей неприятельской армии, то хотя бы ее арьергарду». Так оформился план стратегического окружения французов, первые контуры которого главнокомандующий начертал не позднее освобождения Полоцка.

Значительная роль в осуществлении этого плана отводилась Северной армии Витгенштейна. Поэтому важно было не допустить прорыва итальянского корпуса Евгения Богарне через Духовщину в район Витебска, где ожидал его маршал Клод Виктор.

Готовясь нанести поражение французам у Соловьевой переправы, Платов концентрирует свои силы, запрещает всем полкам донского корпуса, бывшим в «поисках», отходить от него далее трех верст. Несмотря на ненастную погоду, он продвигается вперед, опережает головы неприятельских колонн, нападает на них, не позволяет фуражировать и поджигать деревни и села Смоленщины.

26 октября Платов достиг Дорогобужа и там узнал от пленных, взятых казаками у Бизюкова, что «корпус вице-короля Евгения потянулся к соединению с маршалом Виктором на Витебск». Это известие, неожиданное для атамана, поставило его перед необходимостью срочно решать, что делать: продолжать преследование основных сил Великой армии, отступавшей к Смоленску, как приказал главнокомандующий, или повернуть на север, броситься в погоню за итальянцами, уходившими по дороге на Духовщину, и, возможно, упустить первых?

Времени для раздумий не было. Платов принял решение. Бригады генерал-майоров Дмитрия Евдокимовича Грекова и Василия Тимофеевича Денисова, усиленные шестью эскадронами новороссийских и черниговских драгун и полком егерей, только что прибывших из авангарда Милорадовича, он отправил в преследование неприятельских корпусов, отступавших через Дорогобуж к Соловьевой переправе и далее к Смоленску. А сам с оставшимися при нем казаками «взялвправо наперерез к Духовщине» и устремился за вице-королем Евгением Богарне.

Из воспоминаний Е. Лабома:

«Мы продолжали продвигаться вперед, радуясь, что покинули Смоленскую дорогу, и рассчитывая, что, направляясь по другому пути, менее пострадавшему от войны, мы найдем села, где сохранились дома и где можно будет укрыться от непогоды, что мы подкрепим там свои силы и найдем фураж для наших истощенных лошадей, но эта надежда не оправдалась… Все здесь было разорено, и казаки бродили со всех сторон, забирая в плен, раздевая и убивая всех, кто по необходимости удалялся в сторону».

Войска 4-го корпуса Е. Н. Богарне, обремененные тяжелым обозом, медленно продвигались к Духовщине. Далеко впереди с целью рекогносцировки путей шел авангард во главе с начальником Главного штаба наполеоновской армии Н. А. Сансоном. На подступах к городу он был атакован казачьей бригадой В. Д. Иловайского из отряда Ф. Ф. Винценгероде, которого сменил П. В. Голенищев-Кутузов. Неприятель был «сильно поражен». Сам генерал и более 500 его солдат были взяты в плен и отправлены по назначению: командир – к Платову, а его подчиненные – в ближайший населенный пункт Белый.

Тем временем Платов настиг корпус вице-короля и «с помощью Божиею ударил на него и разрезал на две части». Одна из них, отбиваясь от казаков, потянулась к Духовщине, а другая в крайнем беспорядке обратилась вспять, рассыпавшись по окрестным лесам.

Е. Богарне – Л. Бертье,

26 октября 1812 года:

«…Я не могу скрыть от Вашей Светлости, что после всех употребленных средств, не остается мне никакой возможности тащить за собой артиллерию мою, а потому ожидать должно, что в ней будет великая потеря; уже и сегодня многие орудия были заколочены и зарыты…»

Не мог скрыть, но скрыл. Больше того, обманул, ибо орудия не зарыл и только одно заколотил. Поверженный враг потерял в этот день 64 пушки. Множество солдат противника пало на месте побоища – по точному счету оказалось 6 тысяч человек. А вот пленных, по донесениям атамана, было «мало», каких-то 3 тысячи, ибо его герои не брали их, чтобы не связывать себе руки, «а более кололи, по обыкновению…».

После этого боя на лесной дороге Платов приказал полковым командирам «давать пардон неприятелю». И дело тут не столько в гуманном отношении к поверженному врагу, сколько в славе. А она зависела от количества пленных. Поэтому атаман отказался оставлять пленных на попечение мужиков, которые «убивали их нещадно» – бывало, по 50 человек закапывали заживо. Он стал выделять для конвоирования сдавшихся на милость победителя особые команды, хотя это и было «сопряжено с развлечением (отвлечением. – В. Л,) казаков от полков».

О своих потерях Платов ничего не сообщил, но было «по благости Божеской оных не так много».

В бою на дороге в Духовщину особенно отличились генерал-лейтенант Андрей Дмитриевич Мартынов, полковники Максим Григорьевич Власов, Степан Евдокимович Греков, Константин Иванович Харитонов и войсковой старшина Петр Иванович Тарасов, «который лично отнял у неприятеля знамя».

Между тем наступил вечер. Казаки остановились на ночлег в деревне Марково. Засыпали с надеждой, что завтра итальянский корпус будет истреблен, «и, ежели Бог поможет, то король Евгений не избежит плену». Здесь и нашел атамана курьер, прискакавший с письмом от главнокомандующего.

М. И. Кутузов – М. И. Платову,

26 октября 1812 года:

«Милостивый государь мой Матвей Иванович, за штандарты, знамена и пушки много благодарствую Вашему Высокопревосходительству. Сегодня отправляю я донесение мое государю императору о всех Ваших подвигах и не сомневаюсь, чтобы Его Величество не удостоил всемилостивейшего оных внимания, что я представлением моим долгом поставляю подкрепить также и о производстве сына Вашего…»

Это был ответ Кутузова на рапорт Платова от 25 октября, в котором атаман сообщал главнокомандующему об успехах казаков своего корпуса в преследовании неприятеля, выбитого из Вязьмы. О событиях минувшего дня фельдмаршал еще не знал. Между тем они едва не переросли в конфликт.

После боя на лесной Духовщинской дороге и на подступах к городу генерал-лейтенант П. В. Голенищев-Кутузов, принявший командование над отрядом Ф. Ф. Винценгероде, в рапорте главнокомандующему обвинил М. И. Платова в том, что он поставил себе в заслугу пленение начальника Главного штаба Великой армии А. Н. Сансона «и несколько тысяч» его солдат.

Сохранилось несколько рапортов М. И. Платова на имя главнокомандующего, но ни в одном из них он не приписывает заслугу пленения А. Н. Сансона казакам своего корпуса. Напротив, атаман называет героем боя на подступах к городу Духовщине генерал-майора В. Д. Иловайского, бригада которого входила в состав отряда П. В. Голенищева-Кутузова, о чем не мог не знать фельдмаршал.

Впрочем, во всей этой истории есть один достаточно щекотливый момент, который мог уязвить самолюбие и вызвать подозрения П. В. Голенищева-Кутузова. В. Д. Иловайский по окончании боя написал рапорт и препроводил пленного генерала А. Н. Сансона не к нему, а к М. И. Платову, справа от которого действовал в этот день. Вот и показалось командиру отряда, что атаман похитил у него успех. Потому он и решил разоблачить «шельму» – то есть Платова – в глазах главнокомандующего.

Итак, у П. В. Голенищева-Кутузова не было никаких оснований обвинять М. И. Платова в попытке присвоить себе чужой успех. К слову сказать, в рапорте на имя главнокомандующего атаман не представил В. Д. Иловайского к награде, очевидно, полагая, что сделать это должен его непосредственный начальник – командир отряда.