Текст книги "Поход без привала"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

В Лизюкове сразу понравилась Павлу Алексеевичу простота. Слова, улыбка, жесты – все у него открытое, искреннее. Хохочет от души. Сам не выдержишь – засмеешься. Голос звучный, напористый. Лицо круглое, волосы редкие – лысеет.

Разговаривать с Лизюковым было легко. Он быстро уловил мысль Белова, развернул карту.

– Мы, товарищ генерал, сами обратили внимание – нависаем над Штеповкой. Противник там очень сильный, к тому же не наша полоса… Однако удар с двух сторон меняет дело. Маленькие Канны – проучить надо этих оголтелых «завоевателей». Очень уж беспардонно вперед лезут.

– Полоса другой армии, – напомнил Белов. – Как с этим, Александр Ильич?

– Э, товарищ генерал, не для командарма же мы воюем. Грех бездействовать в такой ситуации. – Прищурился весело: – В случае неудачи скажу, что Белов сосватал, не устоял я перед соблазном.

– Вот это да! – в тон ему ответил Павел Алексеевич. – Если победа, то пополам, а неудача – на мои плечи?! Равноправный договор, ничего себе!

– Все равно так будет, товарищ генерал. Кто старше, с того спросят. – И, посерьезнев, добавил: – Командарму, товарищу Подласу, я, разумеется, доложу… Завтра.

– Отлично. – Павел Алексеевич пригладил пальцем небольшие колючие усы. – Атаку начнем на рассвете. Давайте сейчас условимся о деталях. Чем скорей мы ударим, тем лучше.

…Утро 30 сентября оказалось дождливым и хмурым. Павел Алексеевич еще затемно выехал на выносной командный пункт, подготовленный возле селения Гастробуров на высоте 219,4. Кутался в большую тяжелую бурку, спасавшую от промозглого холода. Под копытами Победителя противно чавкала грязь.

Рядом, стремя в стремя, ехал новый комиссар корпуса Алексей Варфоломеевич Щелаковский. Ему хуже – не очень-то греет плащ-палатка, накинутая поверх шинели. В седле держится превосходно. Еще бы – донской казак. В корпус прибыл с должности начальника политуправления округа, но даже при сидячей кабинетной работе не растолстел, не потерял кавалерийской выправки. Энергичный, худощавый, подвижный, Щелаковский не скрывал своей радости, что снова попал в конницу, в боевое соединение.

Белов опасался: начнет новый комиссар осторожничать, не поддержит идею наступления. Скажет, что у немцев много техники, велик риск. Но Щелаковский поколдовал над картой, выслушал обстоятельный доклад полковника Грецова и согласился – ударить надо! Он, дескать, вообще за активные действия. При первой возможности следует навязывать немцам свою волю, наносить им урон.

Это Белову понравилось.

Посидели командир с комиссаром, вспомнили общих знакомых по прежней службе и незаметно перешли на «ты», что у Павла Алексеевича случалось весьма редко. Не любил он панибратства, слыл человеком сдержанным. А у Щелаковского почувствовал горячую, самозабвенную заинтересованность в деле и с радостью понял – сработаемся…

Оставив лошадей коноводам, они поднялись на высоту и прилегли на солому, заботливо постеленную бойцами. Обзор отсюда открывался широкий. Видно было, как движутся к Штеповке цепи спешенных кавалеристов. Наступала 9-я Крымская кавдивизия, поддержанная танковой бригадой.

На правом фланге гремела артиллерия. Там готовились к броску гвардейцы 1-й мотострелковой дивизии.

Полковник Лизюков позвонил Белову:

– Товарищ генерал, внимание! Катина очередь!

Вдали, над зубчатой лесной кромкой, полыхнуло багровое зарево. Пронеслись и растаяли в воздухе ярко-красные полосы. Тяжелым обвалом докатился грохот разрывов,

– Реактивные снаряды, первый раз наблюдаю, – сказал комиссару Павел Алексеевич. – По сведениям – начисто выжигают целые квадраты.

– Я тоже не видел. Съезжу, посмотрю вблизи, как работают.

– Поздно. У них боеприпасов на один залп. Сейчас уже снялись – и в тыл, чтобы авиация не накрыла.

– Ничего. Побываю у Лизюкова. И к Баранову заверну.

Щелаковский уехал, и Павел Алексеевич мысленно одобрил его решение. Какой смысл сидеть на месте? Нити управления в руках командира. А комиссар – с людьми. Поднять настроение, проверить, чтобы все имели патроны, были сыты и с куревом, чтобы раненых сразу выносили с поля боя, – забот много.

События между тем развивались не совсем так, как предполагал Белов. 9-я кавдивизия сблизилась с противником, но опрокинуть его не смогла: втянулась в огневой бой, в котором немцы имели явное преимущество.

Гвардейцы Лизюкова сперва продвигались более успешно. Они смяли вражескую оборону, потеснили фашистов и вышли к реке на подступах к Штеповке. Здесь мотострелков остановил массированный огонь.

Близился вечер, а существенных результатов добиться не удалось. Впрочем, не удалось ли? Гитлеровцы бросили в бой все наличные силы. Разведчики Кононенко доносят: подходы к Штеповке с юго-запада прикрыты лишь небольшими группами пехоты и одной батареей. А у Белова в резерве дивизия. И если с утра ввести на левом фланге два кавалерийских полка… Нет, двух полков мало! Удар должен быть неожиданным и мощным, чтобы противник не выдержал, не смог маневрировать силами. Надо двинуть вперед всю 5-ю имени Блинова дивизию.

Это риск. Причем риск огромный. Белов останется без резервов. Его основная задача не атаковать, а сдерживать гитлеровцев. Чем он отразит врага, если фашисты начнут наступление севернее или южнее Штеповки? Тогда – прорыв, тогда трудно или вообще невозможно будет восстановить целостность фронта.

Все это так. Однако надо учитывать и состояние немцев. Положение они знают плохо, авиаразведка не работает. Вдруг здесь целая русская армия появилась?.. Нет, не будут они наступать вслепую. Да и дороги скверные…

Свои доводы «за» и «против» Белов выложил комиссару. Тот слушал молча. Подумав, спросил:

– Ты принял решение?

– Дивизия Баранова ударит по юго-западной окраине всеми силами.

– Поддерживаю. А разведдивизион пусть прощупывает опасные направления. В случае чего разведчики хоть притормозят немцев.

Белов кивнул. Об этом он уже обстоятельно поговорил с Грецовым и Кононенко.

Итак, приказ отдан. В резерве Белова – только комендантский эскадрон. Все остальные силы под прикрытием темноты и дождя выдвигались на исходный рубеж.

И вот снова наступил хмурый холодный рассвет. Вновь на правом фланге, на севере, загремела артиллерия Лизюкова. Ей ответили фашисты. Опять пошли в атаку спешенные эскадроны Крымской дивизии и опять, как вчера, залегли под плотным огнем. Лишь на левом фланге, на юге, было тихо.

Павел Алексеевич нервничал, ходил по траншее. Телефон был рядом. Но он не снимал трубку. Это его твердое правило; не мешать командирам в трудный момент, не дергать, не отвлекать от руководства боем. Баранов знает свою задачу и сделает все, что сможет.

Показалось или действительно донес ветер с южной окраины приглушенное протяжное «а-а-а»?! Белов выпрыгнул на бруствер, весь превратился в слух. Зазуммерил телефон. Павел Алексеевич выхватил из рук бойца трубку, услышал густой радостный бас Баранова:

– Зацепились, товарищ первый! Крайние дома наши! Высоцкий молодец, в конном строю пошел!..

И – тишина. Онемела, умолкла трубка. Может, снарядом или миной рассекло где-то тонкие провода. Белов чертыхнулся, приказал связисту:

– Вызови Лизюкова!

– Лизюков на проводе.

– Отстаете, гвардия, отстаете! Баранов уже в Штеповке! Помочь ему надо!

– Начинаю атаку, – коротко ответил полковник.

Эта пожелтевшая страница «Красной звезды» многие годы пролежала среди бумаг Павла Алексеевича. Здесь большая статья генерал-лейтенанта П. Бодина «На Юго-Западном фронте».

Как волнуют сейчас строки, написанные по горячим следам событий!

«Форсировав реку, бойцы с боем вошли в Штеповку. Впереди шли танки. Они прорвали оборону на юго-западной окраине и устремились к центру. Действовавшая в конном строю с юга и юго-востока часть майора Высоцкого стремительно ворвалась в населенный пункт и стала истреблять фашистов. К этому времени, проломив левый фланг немецкой обороны, в Штеповку вступили и части Лизюкова.

Началось побоище. Зажатые в тиски, немцы попытались было оказать отпор, отстреливаясь с чердаков и из окон домов. Но вскоре они побросали оружие и стали разбегаться. Тысячи фашистов были зарублены конниками. В тот день шел дождь, образовалась густая грязь. Машины забуксовали. Не помогали ни шинели, ни одеяла, которые бросали под колеса немецкие солдаты. На дорогах, выходящих из Штеповки в тыл, образовались непроходимые пробки. Русская осень оказалась на руку Красной Армии, а не немецким оккупантам. Весь автопарк 25-й моторизованной дивизии был захвачен нашими частями, 8000 немецких солдат и офицеров нашли могилу в Штеповке. Враг оставил здесь 20 подбитых танков, много оружия и боеприпасов.

Бои продолжались 5 дней. Наши войска заняли больше 20 сел, в том числе и районный центр Апполоновку, Помимо живой силы фашисты потеряли в этих боях до тысячи машин, 150 орудий, 5 минометных батарей, десятки пулеметов, 500 мин, в панике было оставлено казначейство 119-го немецкого моторизованного полка со всей его казной.

Штеповское контрнаступление заставило немцев оттянуть на Юго-Западный фронт значительную часть сил из орловской группировки Гудериана».

Победа по тем временам оказалась существенной. Ее и сравнивать-то было почти не с чем. Разве что с Ельней, где немцы отступили, потеряв около 50 тысяч человек. Там долго продолжалось кровопролитное сражение, в котором участвовало много войск и которое обошлось недешево. Ведь атакующий, как правило, несет больше потерь, чем обороняющийся. А в Штеповке все решилось одним ударом, потери у кавалеристов и гвардейцев были невелики.

Военный совет Юго-Западного направления прислал корпусу благодарственный приказ. Генерал Белов был награжден орденом Ленина. Понаехало столько корреспондентов, что Павел Алексеевич не успевал отбиваться. Его фотографировали возле трофейной техники, возле разбитых танков.

Бойцы ели трофейный шоколад. Многие сменили изношенную обувь на добротные немецкие сапоги с короткими голенищами.

Часть брошенных автомашин фашисты успели взорвать, однако достаточно было и неповрежденных. В корпусе прибавилась сотня грузовиков. Не обидели себя и гвардейцы.

Павел Алексеевич съездил в 131-й Таманский кавалерийский полк. Не устраивал никакой проверки, просто прошел по сельской улице, завернул в несколько хат. Потолковал с бойцами, покурил с дневальным возле коновязи. Настроение у людей было хорошее, забыли они и про грязь, и про осенние злые дожди. Шутки, взрывы смеха, веселые лица.

Победа вернула людям уверенность. Павел Алексеевич Считал это особенно важным.

20

Советские войска, ослабленные большими потерями под Киевом, отступали почти по всему фронту. Противник прорывался то севернее, то южнее кавкорпуса. Белов, выполняя приказы, опять вынужден был отводить свои дивизии.

Горящие деревни, толпы беженцев, бесхозные гурты скота на мокрых полях… Осталась позади Украина, бои шли севернее Харькова.

Когда же будет конец этому? Когда повернутся войска лицом к западу? На каком рубеже?!

За городом Короча получили распоряжение – корпус выводится в резерв. Надо немедленно, форсированным маршем следовать в село Велико-Михайловку. Павла Алексеевича удивили сроки: времени на марш дали так мало, что, можно подумать, кавалеристов отводят не на отдых, а для какого-то срочного дела.

Пришлось оставить позади автомашины, повозки, тыловые подразделения. Лишь боевое ядро корпуса – конные полки и артиллерийские дивизионы – двигалось слитно, по нескольким параллельным дорогам. Все командиры, и сам Белов, ехали верхом вместе с сабельными эскадронами. Бойцы помогали вытаскивать из грязи пушки, застрявшие пулеметные тачанки.

На коротких привалах мокрые, усталые люди первым долгом обихаживали коней: разыскивали корм, поили, ставили под крышу. Сами ложились поспать час-другой где придется.

Люди держались. На нервах, на втором дыхании, но держались. Начали падать измученные лошади. Ночью свалилась на дорогу красавица кобыла начальника разведки. Павел Алексеевич чуть не наехал на него в кромешной тьме. Лежал Кононенко под лошадью, в липкой грязи, скрипел зубами и ругался с горьким отчаянием. Болела придавленная нога, да и лошадь жалко – привык к ней.

Бойцы помогли капитану подняться. Он первым долгом извинился перед Беловым за непотребные выражения: не знал, дескать, что командир корпуса едет.

– Чего уж там, – ответил Павел Алексеевич, – В упор разглядеть трудно.

– Все равно виноват! Разведчики в какой угодно темноте видеть должны, тем более своего генерала! – чеканил Кононенко.

Белов велел дать ему своего запасного коня. Тронул шпорами усталого Победителя, и тот, качнувшись, медленно двинулся в сырой мрак, с трудом вытягивая из липкой грязи ноги.

В Велико-Михайловку прибыли после полуночи. Квартирьеры, загодя посланные в село, развели людей по домам.

Как ни устал Павел Алексеевич, а утром поднялся с зарей. Умылся, побрился. Обмундирование было уже высушено и почищено. На этот раз оделся он особенно тщательно. По привычке проверил: полевая сумка, шашка, пистолет – все при себе. На улицу вышел, слегка волнуясь.

Велико-Михайловка не просто большой населенный пункт. Название это знакомо каждому советскому кавалеристу. 30 ноября 1919 года после кровопролитного боя селом овладели конники Буденного. Здесь Семен Михайлович получил распоряжение командующего Южным фронтом Егорова, в котором были слова: «Первая Конная армия».

Решение о развертывании конного корпуса в армию было принято еще 19 ноября, но официальное сообщение об этом пришло к буденновцам лишь в Велико-Михайловке. Вот и стали они считать, что именно в этом селе родилось самое крупное в мире кавалерийское объединение…

А какие указания получит здесь он, Павел Белов?!

На квартиру возвратился как раз к завтраку. За большим столом поместились командир с комиссаром, Михайлов и еще несколько человек. Хозяйка управлялась вдвоем с дочкой: нажарила картошки с салом, наварила яичек, принесла большую обливную миску квашеной капусты.

С удовольствием пили чай. У капитана Кононенко бисером выступили на смуглом лбу капельки пота. Алексей Варфоломеевич Щелаковский, отдуваясь, расстегнул воротник гимнастерки.

В самый разгар чаепития с узла связи принесли пакет. Павел Алексеевич вскрыл его. Пробежал глазами по строчкам, не поверил, снова вернулся к началу. Сзади наклонился Щелаковский, дыша в затылок.

Приказ гласил: с сего числа кавалерийский корпус находится в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования. Все части немедленно сосредоточить на железнодорожных станциях в районе Нового Оскола и подготовить к погрузке в вагоны. Место выгрузки – станция Михнево.

Прочитав приказ вслух, Павел Алексеевич поинтересовался, кому известен этот населенный пункт. Командиры пожимали плечами.

Не нашли Михнево и на подробной штабной карте, охватывавшей довольно большой район.

Узнать можно было на почте. Но нет ли там слишком любопытных людей, которые обратят внимание: почему, мол, военных интересует такая станция?

– Кто у нас в штабе самый завлекательный? – посмеиваясь, спросил Щелаковский.

– В каком смысле?

– Ну чтобы женские сердца перед ним таяли. На почте-то одни женщины… Чтобы смог зубы заговорить и справочник полистать.

– Капитан Кононенко, – сказал Павел Алексеевич. – Одессит, весельчак, лицом бог не обидел.

– Э нет, товарищ генерал! – вставил адъютант Михайлов. – Кононенко только среди мужчин боевой. Он своей жене предан, на других женщин от него таким холодом веет, аж зябнут. Переводчика Дорфмана надо отправить.

– Лучше майора Вашурина из оперативного отдела… Он и высок, и строен, и вежлив. Ему эта дипломатия вполне по плечу.

На том и порешили. Вашурин охотно взялся за поручение. Постоял перед зеркалом, поправил прическу. Не спеша, с достоинством, зашагал к почте.

Зато возвращался майор торопливо, срываясь на бег. Вошел в горницу, прикрыл дверь:

– Товарищ генерал! Станция Михнево находится возле Москвы!

Белов и Щелаковский переглянулись.

– Попрошу – никому ни слова, – предупредил Павел Алексеевич.

Оставшись одни, командир и комиссар закурили.

– Ну, Алексей Варфоломеевич, что скажешь? Я думаю, очень тяжело сейчас под Москвой, если снимают нас отсюда. Здесь ведь тоже войск не густо.

– Согласен. Добавлю только: значит, знают наверху про наш корпус, ценят его.

– Да, комиссар, – вздохнул Павел Алексеевич. – Тут нелегко, а там еще тяжелей будет. Давай за работу браться, время не терпит.

– Давай, – согласился Щелаковский. – И знаешь, С чего начнем? С бани.

– Что-о-о?

– Баня уже топится, командир. Надо нам с тобой грязь смыть. Потом пообедаем соответственно, выспимся – тогда трудись. – И закончил шутливо: – Откажешься от бани, ни одного решения не подпишу.

– Что с тобой делать?! – развел руками Белов. – Положение безвыходное. Пошли.

21

Теплушку для командования корпуса бойцы оборудовали получше: поставили новую железную печурку, постелили на нарах желтую хрусткую солому. Даже раздобыли где-то вешалку и прибили к стене.

Штабной эшелон отправился со станции Новый Оскол рано утром 3 ноября. Люди, всю ночь занимавшиеся погрузкой, сразу легли спать. В теплушке было тихо. Раздавалось лишь похрапывание, да Михайлов, дежуривший возле печки, чуть слышно напевал что-то.

Павел Алексеевич подремывал, вытянувшись на одеяле и прикрывшись буркой. Порой просыпался, как от толчка: охватывала тревога. Почему так торопят корпус? Заместитель Наркома обороны генерал армии Хрулев, знакомый еще по службе в 14-й кавдивизии, звонил несколько раз в сутки, требовал не задерживаться. Возможно, Ставка собирает к столице закаленные в боях войска. Может, намечается новое Бородино и корпусу Белова отводится в разгроме противника такая же роль, какую сыграли в свое время казаки Платова?

Гадать нечего, ближайшие дни покажут. Сейчас важно ничего не забыть в спешке. К железной дороге прибыли все подразделения и почти весь транспорт. Подтянули свои автомашины дивизион связи и корпусной госпиталь. Отправка идет по плану. А беспокойство – от неизвестности. И еще от того, что оказался в обстановке непривычной после четырех месяцев, проведенных на передовой.

Линия фронта представлялась Белову не флажками, не пометками на карте, а глубоким черным разломом, протянувшимся через всю страну, от моря до моря. Наша сторона – светлая. А другая – коричневая, мрачная. Заряд разный, как в электричестве. По всей линии разлома с грохотом и треском бушует, кипит пламя, вспыхивают огненные стрелы. Много времени Павел Алексеевич провел там, в дыму и огне, на краю пропасти, где каждый час – напряжение, единоборство со смертью. И теперь, очутившись далеко от опасности, он чувствовал себя как-то странно, не совсем уверенно. На квартире в Новом Осколе с недоумением слушал радио. Речь шла, как и в мирное время, о полевых работах, о выполнении планов, о занятиях в школах…

Паровоз резко затормозил – перестук буферов пробежал вдоль эшелона. Михайлов, не дожидаясь, пока состав остановится, спрыгнул на землю. Зашевелились проснувшиеся люди.

– Товарищ генерал, на три часа задержка. Немцы бомбили впереди узловую станцию, – доложил вернувшийся адъютант.

Павел Алексеевич вылез из – вагона. Эшелон стоял на разъезде в старом густом лесу. Бойцы бежали с ведрами за водой, поливали друг другу из кружек. Умылся и Белов.

Подошел комиссар: выбритый, затянутый портупеей. Под ремнем прижался к плечу желтый осиновый лист.

– Далеко направился, Алексей Варфоломеевич?

– За нами движется эшелон из пятой дивизии. Проведаю.

– К Баранову можешь не ходить. Девятую нагоним – есть смысл.

– У тебя Баранов по всем показателям первый.

– Вполне естественно, – кивнул генерал. – Удачное сочетание. У Баранова опыт и гражданской войны, и этой.

Он не только строевой командир, но и политработником был вроде тебя. Политруком эскадрона. С бойцами близок, есть в нем душевность какая-то.

– Правильно, – согласился Алексей Варфоломеевич, – Но ведь полковника Осликовского на должность командира Крымской дивизии ты сам выдвигал.

– А разве я его браню? Он находчивый, смелый. Только опыта мало. И характер тяжеловат. Себя не жалеет и с людьми слишком суров. Любой приказ выполнит. Сам на риск пойдет, бойцов заставит. Только ведь строгость, жестокость – далеко не главное. Вот Баранов – он вроде отец для своих. Он и ругает-то по-особому: без злости, заботливо. Наказывает – не обижаются на него. А Осликовский резкостью отталкивает. Ему бы сердцем потеплеть…

– Павел Алексеевич, а ты сам на политработе не был? – спросил комиссар.

– Не довелось… Но уж если своих подчиненных не изучить, то не знаю, как и командовать.

– Ясно. Буду в Крымскую дивизию чаще наведываться. А пока у Баранова пару перегонов проеду. Да, – вспомнил Алексей Варфоломеевич, – молодежь наша в вагоне шашлык затеяла, просит разрешения товарищеский ужин устроить. Банкет на колесах. Редко собираемся вместе. Ты не против?

– Нет, давно шашлыка не пробовал.

Щелаковский отправился по своим делам. Не прошло и часа – возвратился расстроенный:

– С карандашами беда, командир. И с бумагой. Как это я не сообразил раньше?!

– Для чего вдруг понадобилась бумага? – удивился Белов. – Объясни.

– Конечно, ты у Грецова взял лист и письмо жене написал. А люди прямо с марша в вагоны. У них за долгое время первый день сегодня свободный. Кинулись родным писать, а не на чем. Политруки блокноты свои извели… Да разве этого хватит?! Как думаешь, если я с полустанка свяжусь с комендантом узловой станции, чтобы все эшелоны обеспечил бумагой и карандашами? Школы пусть подключит, районо… От твоего имени действовать можно?

– Давай! Только у коменданта дела поважнее. Там путь разбит.

– Ремонт – на несколько часов. А люди нам на всю войну и на после войны. Я с него не слезу, с этого коменданта, пока не добьюсь.

– К банкету, к шашлыку смотри не опоздай, – улыбнулся Белов.

– Ладно уж, – махнул рукой Щелаковский и побежал вдоль насыпи к домикам. Глядя вслед Алексею Варфоломеевичу, генерал подумал, что с комиссаром ему повезло. Не умеет Щелаковский произносить длинные речи, возиться с отчетами, донесениями, резолюциями. Это и не обязательно. Важно, чтобы людей любил!

Часть четвертая

В снегах Подмосковья

1

Из книги маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления».

«В начале ноября у меня состоялся не совсем приятный разговор по телефону с Верховным.

– Как ведет себя противник? – спросил И. В. Сталин.

– Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, скоро перейдет в наступление.

– Где вы ожидаете главный удар?

– Из района Волоколамска. Танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы на Каширу.

– Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой – из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.

– Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.

– В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.

– Считаю, что этого делать сейчас нельзя. Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет тогда подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.

– Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?

– Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась; с изгибами она достигла в настоящее время более шестисот километров. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.

– Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, – недовольно отрезал И. В. Сталин».

2

Штаб Западного фронта разместился в небольшом населенном пункте Перхушково. Аккуратные домики скрыты среди старых высоких деревьев. Осеннюю глубокую тишину изредка нарушает звук работающего мотора или человеческий голос. Везде чистота, порядок. Не только командиры, но и рядовые красноармейцы – в новой подогнанной форме. Дежурный на контрольно-пропускном пункте, проверяя документы Белова, пренебрежительно скользнул взглядом по старой, потертой шинели генерала, по охотничьим, с отворотами, сапогам. Павел Алексеевич усмехнулся: где только умудряются коменданты находить для высоких штабов этаких рослых нагловатых красавцев?! Их бы в артиллерию заряжающими, пудовые снаряды таскать, а они с бумажками…

Посмотрел на часы – еще пятнадцать минут, можно размяться после долгой езды в машине. Под ногами поскрипывал нетронутый, свежий снежок. Первые дни ноября, а снег, похоже, улёгся по-настоящему. Новая забота – перековать по-зимнему лошадей… Ну, об этом после.

Точно в назначенное время Павел Алексеевич вошел в кабинет командующего.

– Товарищ генерал армии, генерал-майор Белов по вашему…

– Здравствуй! – Жуков шагнул навстречу, крепко стиснул руку. И сразу заговорил о деле, будто они только вчера расстались: – Семен Михайлович очень тебя хвалит. Оправдывай доверие. С общей обстановкой знаком? Октябрьское наступление противника нам удалось остановить. Бои продолжаются, но уже не с тем напряжением. Все данные за то, что немцы готовят новый бросок на Москву. Начать могут в любой день…

Слушая командующего, Павел Алексеевич думал: не так уж много лет пролетело с той поры когда разбросала их служба в разные стороны, а как изменился Георгий. Посолиднел, словно бы еще раздался в плечах. Тон и жесты решительные. Весь в напряжении, весь – сгусток энергии, воли.

Говорил Жуков быстро, не заглядывая в бумаги. Лишь один раз показал на карте город Серпухов и узкий перешеек, соединяющий Москву с окруженной Тулой. Немцы стремятся замкнуть кольцо, отрезать от столицы южный бастион, сковавший главные силы 2-й танковой армии Гудериана. А западнее и северо-западнее Серпухова немецких войск значительно меньше. Там лесные массивы, редкие населенные пункты. Там обороняется 49-я армия генерала Захаркина. В полосе этой армии начнет наступать группа войск генерала Белова… Да, да, группа войск. Основа ее – кавалерийский корпус. Кроме того, Белову придаются 415-я стрелковая и 112-я танковая дивизии, две танковые бригады и 15-й полк гвардейских минометов подполковника Дегтярева.

Задача: взломать оборону противника, отбросить ого на запад и направить в тыл врага крупные диверсионный отряды.

Замысел, в общих чертах, был ясен. Вот только цель операции казалась Павлу Алексеевичу какой-то неопределенной, расплывчатой. Для чего нужно наносить контрудар? Упредить наступление противника? Но Жуков говорит, что там у немцев всего одна дивизия… Оттянуть в тот район силы гитлеровцев?

По тону Жукова можно было понять – на вопросы он отвечать не намерен. Ну что же, ему виднее. У командования, возможно, более широкие замыслы, и оно не хочет раньше времени раскрывать все карты.

– Разрешите сегодня же выехать на рекогносцировку?

– Нет, нет! – быстро возразил Жуков. – Времени мало, план подготовить сейчас, в штабе. Никого к этому делу не привлекай, никто не должен знать… В нашем распоряжении пять часов. Данные о противнике получи в разведывательном отделе. Все, приступай.

Жуков куда-то торопился. Снял с вешалки шинель и, надевая ее, сказал вдруг не казенно, а грубовато-дружески:

– Толстеешь, что ли, Павел? Китель на спине ползет, штопка видна.

– Немец секанул.

– А ты бы поменьше бегал к нему спиной.

Шутка вышла тяжеловесная. Как и раньше бывало. Такой уж человек: хочет сказать смешное, веселое, а не получается.

– Я, Георгий Константинович, от немцев не бегал и без приказа не отступал. А почему противник за спиной у меня оказывался, других надо спросить.

– Смеюсь, Павел.

– Я понял…

Закрывшись в отведенной для него комнате, Белов познакомился с документами о положении 49-й армии. Войска ее были ослаблены, малочисленны и едва сдерживали натиск противника – вот что понял генерал из этих бумаг. Павел Алексеевич привык принимать решения, учитывая все детали обстановки. А тут лишь приблизительные, неполные сведения. Разве составишь по ним конкретный план? Так только, примерные действия.

Тревожило Белова еще одно обстоятельство. Ни танки, ни кавалеристы не приспособлены наступать в труднопроходимых лесных районах. Подвижные войска потеряют свое главное преимущество – маневр, скорость, внезапность. А противнику значительно легче обороняться в лесу, используя сравнительно небольшие силы.

Об этом и сказал Павел Алексеевич генералу Жукову, когда принес на утверждение свой план:

– Георгий Константинович, я исходил из того, что противник перед нами слабый. Надеюсь, пехота прорвет оборону, и тогда конно-механизированная группа разовьет успех.

Жуков кивнул. Ничего не исправив и не добавив, поставил свою подпись. Вид у него был усталый. Сидел за столом, опустив на руку тяжелый подбородок. Улыбнулся невесело:

– Вот и свиделись, значит, Паша… Евгения Казимировна где?

– В Шуе, на моей родине.

– Девочки с ней?

– Да, вместе, – ответил Павел Алексеевич и вдруг вспомнил, что Георгий-то здешний, из Подмосковья. Из Угодского Завода! Как раз оттуда, куда нацелено острие намеченного контрудара! Не этим ли вызвано включение в группу двух больших диверсионных отрядов, одним из которых командует полковник?

– Жора, – негромко спросил Павел Алексеевич, – мать там осталась?

– Боюсь за нее. – Голос Жукова дрогнул, и Павел Алексеевич от души посочувствовал ему: такая ответственность на человеке, а тут собственное горе давит.

Хотелось сказать что-то теплое, успокоительное, но Жуков уже справился с волнением. Встал. На лице – обычная строгость. Верхняя губа чуть выпячена, нижняя поджата – заметнее выделяется ямочка на подбородке. Произнес полувопросительно:

– Местность для контрудара не очень удачная.

– Я обратил внимание.

– Это инициатива товарища Сталина. Верховный считает, что так нужно…

Павел Алексеевич слегка наклонил голову: он все понял.

– Завтра или послезавтра поедем к товарищу Сталину вместе, – продолжал Жуков. – Возвращайся к себе и жди вызова.

3

Готовясь к встрече с Верховным Главнокомандующим, Павел Алексеевич обдумывал, как лучше доложить о состоянии корпуса. Пополнение прибыло, людей достаточно: почти пятнадцать тысяч. Хуже с оружием. Запасов нет, значительное количество орудий и пулеметов потеряно в боях. Некоторые маршевые эскадроны пришли без винтовок, без шашек. Плохо и с седлами. Кони прибыли малорослые. Среди них много неуков.

С обмундированием полный порядок. Павел Алексеевич даже улыбнулся, вспомнив об этом. Никогда еще так быстро не удовлетворялись заявки. Из Москвы прислали десятки грузовиков с шапками, валенками, меховыми безрукавками, ватными брюками. По указанию заместителя Наркома обороны Андрея Васильевича Хрулева для самого Белова спешно шилась в лучшем ателье традиционная кавалерийская бекеша. Даже растрогала такая забота.