Текст книги "Поход без привала"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Силы были неравными. Отряд Рогожина раз в двадцать больше. К тому же командир взвода опасался ловушки. Однако искренний тон старшины внушал доверие. Взводный решился напасть на диверсантов, но сперва отправил командиру бригады подробное донесение, в котором просил прислать подкрепление.

Маскируясь среди кустов, парашютисты незаметно заняли позицию на краю поляны. Старшина указал главные цели: самого полковника, двух немецких офицеров, переодетых в советскую форму, и других начальников из вражеского отряда.

Парашютисты открыли дружный огонь. Ошеломленные диверсанты бросились врассыпную. Бойцы начали вылавливать их. А вскоре к месту боя подоспели две роты, присланные командиром бригады. Они прочесали лес. Почти все диверсанты были пойманы или уничтожены.

Выяснилось, что полковник Рогожин вел свой отряд к деревне Подлипки, где, по его сведениям, размещался штаб Белова. Только сведения эти давно устарели. Наученный горьким опытом, Павел Алексеевич часто переезжал из одной деревни в другую.

Кроме отряда Рогожина немцы заслали на освобожденную территорию еще несколько крупных диверсионных групп. Задание у всех одно: громить советские штабы в тот день, когда фашисты начнут наступление, нарушать связь, сеять панику.

Взятые в плен гитлеровские офицеры дали на допросах ценные сведения. Они сообщили, что в ближайшее время по войскам Белова нанесут удары два немецких корпуса, которые имеют в своем составе танковые дивизии. Со стороны Дорогобужа будут действовать части, сформированные из советских военнопленных. Боеспособность их невелика, они используются для того, чтобы отвлечь внимание Белова от главного направления.

Первая цель фашистов – раздробить группу советских войск, отрезать от главных сил воздушно-десантный корпус и покончить с ним. После этого всей массой обрушиться на гвардейские и партизанские дивизии.

Войска Белова должны быть уничтожены – такова задача, поставленная высшим немецким командованием.

Среди помощников полковника Рогожина был опознан некто Богатов Алексей Матвеевич. Имея майорское звание, он до недавних пор служил в 160-й стрелковой дивизии, входившей в группу генерала Ефремова. Когда положение группы стало критическим, Богатов переметнулся к гитлеровцам, согласился служить им. Немцы без промедления посадили майора в самолет и отправили в разведцентр куда-то под Кенигсберг. Там он получил соответствующий инструктаж и через сутки был доставлен обратно.

Захватив радиостанцию, Богатов отправился в тот район, где еще сражалась группа Ефремова. Немцы очень хотели взять в плен советского генерал-лейтенанта и надеялись, что Богатов поможет им. Действительно, предатель разыскал лесную деревушку, в которой находился Ефремов, и связался по радио с гитлеровцами. Немцы сразу направили туда крупные силы. Отряд командарма был взят в кольцо…

Так узнал Павел Алексеевич еще одну подробность гибели старого друга. Такую же участь, вероятно, фашисты готовили и ему самому.

Штаб фронта приказал доставить майора Богатова на Большую землю. Там он понес бы заслуженное наказание. Но судьба распорядилась иначе. Охранял Богатова тот самый старшина, который помог разоблачить диверсантов. И вот через несколько суток, ночью, когда воздушно-десантный корпус пробивался из окружения, вспыхнул короткий жестокий бой в лесу. Парашютисты бросились в атаку. Вражеская пуля сразила старшину. А предатель скрылся, воспользовавшись темнотой и неразберихой.

4

На рассвете 24 мая Павел Алексеевич проснулся от далекого приглушенного грохота. Подумал – гроза. Но грохот повторялся снова и снова, размеренно и все с той же силой.

Охваченный тревогой, генерал снял телефонную трубку:

– Зубов? Это у вас?

– Так точно, товарищ сорок пятый. Артиллерийская подготовка. Массированный огонь из орудий и минометов по переднему краю.

Зазуммерил другой телефон.

– Докладывает майор Жабо. На участке моего полка враг начал артиллерийскую подготовку.

Появился заспанный адъютант. Молча положил перед генералом радиограмму. Командир воздушно-десантного корпуса, державшего оборону восточнее реки Угры, сообщил, что противник ведет сильный артиллерийский огонь.

Накинув плащ-палатку, Белов вышел на улицу. Утро начиналось мокрое, хмурое. Низко ползли серые тучи. Сеял мелкий холодный дождь.

«Хорошо, – поежившись, подумал Павел Алексеевич. – Немцы не смогут поднять авиацию».

Холод успокаивал, ровней билось сердце, начало утихать возбуждение. Ничего сверхъестественного, собственно, не произошло. Разве не ожидал он вражеского наступления? Только вчера беседовал об этом со Щелаковским, и комиссар сказал: «Да, Павел Алексеевич, многих мы выручали, многим помогали, а кто нам помогать будет?!»

Была надежда, что немцы затянут сроки, ожидая хорошей погоды. Но они, значит, решили не ждать. А 50-я армия ударит по противнику лишь через десять дней. Если вообще ударит. Есть сведения, что из ее состава изъяты несколько дивизий для переброски на юг…

Павел Алексеевич не торопясь, по-будничному позавтракал и выпил чай. Он знал, что на него смотрят сейчас подчиненные, его настроение передается им: он просто обязан подавить в себе ту напряженность, ту тревогу, которые появляются даже у самых опытных военачальников, когда враг переходит в наступление, когда нет точных сведений о развитии событий и общая обстановка еще не ясна. Чем скорее восстановится в каждом человеке, во всем штабе деловой, спокойный настрой, тем лучше.

К полудню начала вырисовываться картина развернувшегося сражения. Как и предполагал Белов, главный удар фашисты нанесли возле райцентра Всходы. После артиллерийской подготовки двинулись в атаку густые цепи пехоты с большим количеством танков – они ползли среди атакующих группами по пятнадцать – двадцать машин. Вся эта лавина обрушилась на 6-й партизанский полк, занимавший первую линию обороны. Полк не выдержал, отступил, рассеялся в лесу. Командир и комиссар погибли.

Начало оказалось удачным для гитлеровцев. И все же, несмотря на подавляющее превосходство, решающего успеха фашисты добиться не смогли. Они продвинулись на несколько километров и оказались перед главной линией обороны, которую занимал 8-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Высоцкого. Здесь немцы вынуждены были остановиться, снова готовить атаку.

Белов не надеялся на то, что Высоцкий сможет долго оборонять свой рубеж. Слишком велика разница в силах. Немцы, конечно, и завтра будут добиваться победы именно здесь, на всходском направлении. Но за ночь туда подойдут и наши резервы.

Однако события развивались стремительней и хуже, чем предполагал генерал. К вечеру фашисты не только не ослабили натиск, а ввели в бой новые части. Незадолго до сумерек они еще раз атаковали село Всходы, выдвинув вперед таран из тридцати танков с десантом на броне. Несколько вражеских машин подожгли из своих длинноствольных ружей бойцы противотанковой роты, несколько машин было подбито гранатами, и все-таки отразить натиск не удалось. Полк Высоцкого оставил районный центр и отошел за Угру. Преследуя кавалеристов, немцы переправились через реку и повели наступление на разъезд Дебрянский, отсекая от главных сил группы воздушно-десантный корпус.

Генерал Казанкин одну за другой слал Белову радиограммы, доносил: положение десантников все более осложняется.

Поздно вечером Павел Алексеевич приказал отправить на помощь Казанкину два гвардейских кавалерийских полка. За ночь окончить создание нового оборонительного рубежа с центром в деревне Мытищино.

Навстречу прорвавшимся гитлеровцам были брошены лучшие силы: кавалерийский полк Князева, усиленный танками старшего лейтенанта Кошелева.

5

Аркадий Князев как должное воспринимал, что его всегда посылают на самое трудное дело. Ему даже нравилось это. Доверие начальства укрепляло веру в собственные силы. И по характеру своему не мог он держаться в стороне от главных событий.

В кругу друзей любил Аркадий порассуждать о жизни. «Главное не закисать, ряской не покрываться, – говорил он. – Ровной дороги не жди, чем труднее, тем интереснее. Тебя гнут, а ты выпрямляйся. Горечь кипит, а ты тряхни чубом, дай плясовую. Смерть в глаза, а ты смейся. Тогда ты мужчина. А так – кисель овсяной: и вид невзрачный, и оскомина от кислятины».

Во всем корпусе он один, наверно, почти всю зиму щеголял в хромовых сапогах со шпорами, обувал валенки лишь в самые трескучие морозы. Товарищи подшучивали: «Ты что же, Аркадий, спасовал, значит?! Где твои хромовые?» Он отвечал серьезно: «В тепле сапоги держу, чтобы кожа не перемерзла. Потрескается, где другие возьму?!»

Об этом он вспомнил почему-то сейчас, по дороге к передовой. С улыбкой покосился на сапоги: можно смотреться в них, словно в зеркало. Все кругом тусклое, серое, а сапоги так и светятся.

Утро наступало холодное, но без дождя. Кое-где среди облаков виднелись голубые просветы. Значит, жди авиацию. Правда, летчики просыпаются не вместе с солнцем. Пока встанут, пока позавтракают… Впереди еще два или три спокойных часа. За это время полк спешится, примет боевой порядок, сблизится с противником. Тогда и авиация будет менее опасна.

И вдруг на опушке – выстрелы! Князев пришпорил коня, галопом проскочил лес. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку. У развилки дорог головная походная застава столкнулась с немцами. Фашистов было человек двести. Они так и стояли колонной: тот, кто командовал ими, еще колебался – развертываться для боя или продолжать марш?

Князева разозлило спокойствие гитлеровцев: идут, сволочи, как на прогулке, как по своей земле – даже дозорных не выслали! Ну тем хуже для них!

Полк уже выдвинулся на опушку. Сабельные эскадроны быстро развертывались по краю леса. Лошади пофыркивали, тревожно прядали ушами, слыша близкие выстрелы.

«Успею! Рискну!» – думал Князев.

Торжественным, ликующим голосом, словно любимый запев, взметнул он команду:

– Направление атаки на отдельный сарай! Направляющий эскадрон второй; третий уступом влево; четвертый во втором эшелоне за первым!.. Шашки к бою! Рысью ма-а-рш!

Сам не сдержался, поскакал со вторым эскадроном, разыскивая глазами немцев: вон они, уже заметили конницу, разворачиваются в цепь, падают.

– Вперед! – крикнул он, выхватив клинок и пуская коня в карьер. Слышал за собой грозный гул катящейся лавы, видел шарахавшуюся толпу немцев и уже чувствовал, понимал: это победа! Радость вспыхнула в нем, и он, задыхаясь от встречного ветра, от счастья, готов был всю оставшуюся жизнь отдать за минуту такого полета!

Немец-унтер знал, как укрыться от шашки: присел, двумя руками вскинув над головой винтовку. Но конь, воедино слитый с всадником, сбил немца грудью, крутнулся на месте, и Князев, свесившись с седла, рубанул гитлеровца вдоль спины: кровяная полоса перечеркнула серый мундир.

Фашисты метались, не оказывая сопротивления. Всадники настигали их среди кустов. Слышался лошадиный храп, вопли, редкие выстрелы.

Князев, остывая, выругал себя: зачем так увлекся?! Галопом погнал коня на возвышенность, к опушке. Оттуда и без бинокля видна была длинная колонна гитлеровцев, выползавшая из-за поворота дороги километрах в трех от леса. Головные подразделения фашистов уже рассыпались в цепь.

– К пешему бою, слезай! – закричал Князев. Команду его подхватили несколько голосов, она покатилась все дальше и дальше. На взмыленной лошади пронесся мимо старший лейтенант Валерий Стефанов – совсем еще юный, восторженный, быстрый. Его эскадрон спешивался тут, на возвышенности. Коноводы уводили в лес лошадей.

На поле не осталось всадников. Только трупы валялись среди кустов. Множество серых трупов на молодой яркой траве. Возле дороги вскидывалась, пытаясь подняться, раненая лошадь. Князев болезненно поморщился, показал глазами бойцу. Тот поднял карабин, прицелился, выстрелил. Лошадь затихла.

Немцы приближались. За их цепью появились черные, с большими крестами на башнях, машины.

– Товарищ подполковник, танки!

– Ну и что?! – процедил Князев. – Где представитель наших танкистов? Ага, тут! Лесной мысок видишь перед оврагом? Выдвигайся по просеке, за мыском фрицы тебя не увидят. Замаскируйся и жди. Как подставят борта – не зевай!

Танкист убежал к машинам, а Князев пошел к артиллеристам, сам показал, где развернуть батарею.

Немцы не торопились, готовя атаку, чтобы сразу нанести решающий удар. Вероятно, они не рассчитывали на сильное сопротивление. Опушка леса была пуста, гвардейцы отвечали редким огнем. Покружился над позициями полка двухфюзеляжный разведчик и тоже ничего примечательного не обнаружил. Даже траншей не было на этом участке.

Фашисты действовали тем же способом, что и вчера. Пустили вперед две группы танков, по десять штук в каждой. Следом валила пехота. По танкам открыла огонь полковая батарея. Снаряды ее не пробивали лобовую броню. Машины с лязгом неслись к опушке. Отстала только одна, у которой распласталась гусеница.

Но вот из леса, клином выпиравшего в поле, ударили советские танки. Они били с места, хорошо видя цель. Сразу вспыхнули две вражеские машины на левом фланге. Еще одна сбавила ход и начала вилять из стороны в сторону, будто слепая. Четвертая с полного разбега замерла на месте, над ней взметнулся черно-багровый столб пламени.

За несколько минут фашисты потеряли восемь боевых машин. Остальные разом повернули обратно. Немецкая артиллерия, прикрывая их отход, принялась молотить по чем попало – танковую засаду враг так и не обнаружил.

– Ничего, неплохо денек начался, – сказал Князев, глядя на истекающие дымом немецкие танки. – Теперь фрицы крепко почешутся, прежде чем снова в атаку полезут!

…Удачные действия подполковника Князева, который неожиданно для врага появился на фланге наступающей группировки, заставили немцев не только остановиться, но и попятиться назад, к селу Всходы. Испугались фашисты – как бы не отсекли их на западном берегу Угры.

За три дня боев с войсками Белова гитлеровцы потеряли семьдесят танков. Урон был ощутимый, напор врага заметно ослаб. Воздушно-десантный корпус с помощью гвардейцев вырвался из уготованного ему кольца и присоединился к главным силам. Все войска вновь были вместе. Подавшись немного на запад, группа Белова опять имела сплошной фронт обороны и хорошо подготовленные рубежи в тылу.

Больше того: Белов еще не ввел в бой свои основные резервы. Ожидая приказа, укрывалась в лесах 1-я гвардейская кавалерийская дивизия, имевшая четыре с половиной тысячи человек. В полной готовности находились шесть тысяч парашютистов и две тысячи бойцов 1-й партизанской дивизии. Павел Алексеевич, берег эти соединения для главного, решающего момента.

Атаковать продолжали немцы, хотя общая обстановка в районе группы Белова складывалась в пользу советских войск. 4-й и 43-й немецкие пехотные корпуса, наступавшие на освобожденную беловцами и партизанами территорию, повернулись фронтом на север и северо-запад, оставив против 50-й армии только заслоны. Генерал Болдин вполне мог бы раздробить их. А Белов ударил бы ему навстречу, бросив в бой свои сильные резервы. Немцы оказались бы между молотом и наковальней.

Однако день проходил за днем, но о наступлении 50-й армии никто больше не вспоминал. Павел Алексеевич довольно скоро понял, в чем дело. На юге, в районе Харькова, немцы добились большого успеха. Туда, естественно, было приковано внимание Ставки, туда отправлялись резервы… Тем более, казалось, надо воспользоваться шансами на успех и нанести врагу поражение здесь, на Западном фронте. Однако у высшего командования были какие-то свои соображения. Может, оно не хотело перемещать центр боевых действий ближе к Москве? Во всяком случае на запросы об оперативных перспективах штаб фронта не отвечал. Стало ясно, что планировавшаяся наступательная операция проводиться не будет.

Продолжать дальнейшую борьбу в тылу врага не было смысла. И думать теперь следовало не о разгроме фашистов, а о том, как спасти собственные войска.

– Зря терзаешься, командир, – сказал Щелаковский, уловивший перемену его настроения. – Не тебе рассказывать, сколько неприятностей причинили мы гитлеровцам, сколько вражеских сил на себя оттягивали и продолжаем оттягивать. Ради этого стоило перенести все трудности.

– Не спорю. Но мы можем сделать гораздо больше, – ответил Белов. – Могли бы сделать, – поправился он.

6

Начальник генерального штаба германских сухопутных сил генерал Гальдер записывал в служебном дневнике:

24.5.42 г. Наступление группы армий «Центр» против русского кавалерийского корпуса генерала Белова привело к хорошим результатам. Противник упорно обороняется. Усилилась деятельность его артиллерии.

26.5.42 г. В полосе группы армий «Центр» наступление против войск Белова из-за метеорологических условий развивается весьма медленно. Противник подтягивает сюда силы из Дорогобужа.

28.5.42 г. Кольцо вокруг основных сил кавалерийского корпуса Белова замкнуто войсками 4-й армии.

У Павла Алексеевича не было сомнений в том, что немцы решили полностью уничтожить его группу. Свой замысел гитлеровцы осуществляли планомерно и методично. Четыре фашистские дивизии, вместе с охранными и вспомогательными частями, образовали вокруг освобожденной территории сплошной фронт, перекрыв все дороги, укрепившись на господствующих высотах. Эти войска упорно теснили беловцев, постепенно сжимая кольцо. И в то же время специальная группировка из трех вражеских дивизий наносила удар за ударом, стремясь разрезать на части освобожденную территорию, раздробить силы Белова.

Имея большой перевес, гитлеровцы все же продвигались медленно. За восемь суток боев на главном направлении фашисты прошли всего двадцать километров. Но, не добившись решительного перелома, немцы достигли другого непрерывными ударами авиации, танков и артиллерии и значительно обескровили советские войска, измотали резервы.

Павел Алексеевич с тревогой думал о том, что еще неделя таких боев – и все будет кончено. Вступал в силу простой и безжалостный закон войны – закон численного превосходства.

7

Батальон десантников окопался в поле, перекрыв большак на совхоз Алексино. Бойцы хорошо замаскировали позиции ветками и травой. За спиной парашютистов стояли в перелеске семь танков старшего лейтенанта Кошелева.

Танкисты отдыхали после ночного марша. Сам Кошелев дремал, прислонившись к стволу березы. Ждал, когда вернется разведка.

Заместитель комбата инженер Гамбург вылез из танка и остановился рядом со старшим лейтенантом, глядя на его лицо. Похудел Василий Матвеевич за последние дни, щеки ввалились, заметнее стало, какой большой у него рот…

По плечу Кошелева полз рыжий муравей. Доберется до шеи – укусит. Гамбург снял его. От легкого прикосновения старший лейтенант вздрогнул, открыл глаза:

– Что? Разведка?

– Нет еще. Муравей хотел тебя цапнуть. Да ты не вставай.

– Хватит, взбодрился уже. Пойду на большак, посмотрю, что там, – вскочил на ноги Кошелев.

С раннего утра по дороге отступали подразделения кавалеристов. Сначала прошли обозы, потом потянулись небольшие группы легко раненных бойцов. Не задерживаясь, проследовала мимо танкистов батарея с пустыми зарядными ящиками. И вот к полудню дорога совсем обезлюдела. Быстро приближалась стрельба.

С башни своего КВ смотрел Кошелев на лес, из которого выбегал большак. Там мельтешили всадники. Появились разведчики-мотоциклисты. Над ними взвилась красная ракета.

– По машинам! – скомандовал Кошелев и наклонился над люком, – Немецкие танки! Сейчас пойдем.

Внизу, в недрах стальной громадины, зарычал двигатель.

От леса, преследуя отступающих, приближалась цепь немецких солдат. Парашютисты открыли по ней огонь. Но на краю леса развертывалась уже вторая цепь: фашисты выстраивались повзводно небольшими клиньями – одно отделение впереди, два справа и слева уступом назад.

Вытянувшись в боевую линию, выдвинулись на поле десять вражеских танков. За ними потекла-побежала пехота.

– Вперед! – скомандовал Кошелев и закрыл люк.

Могучий КВ с ревом пополз через кусты на открытое место. Кошелев не торопил водителя. Танк делал остановки. С места лучше стрелять, тем более что снарядов немного.

По КВ били немецкие танки, била артиллерийская батарея – он был неуязвим. Снаряды отскакивали от брони, рикошетили, рвались рядом, осыпая машину землей. Ствол КВ медленно шевелился, словно принюхивался, разыскивая цель. Выстрел – и вражеский танк замер, покосившись на левый бок. Еще выстрел – задымила другая машина.

Гитлеровская пехота залегла. Полным ходом удирали к лесу танки. Машины Кошелева подавляли огнем вражескую артиллерию. Казалось, бой близится к удачному завершению.

Не страшны были фашистские снаряды для лобовой брони могучего КВ. Но когда Кошелев проходил мимо подбитого вражеского танка, ожила, повернулась черная башня с крестом. Хлестнул выстрел. Промазать гитлеровцу было трудно, расстояние не превышало ста метров. Вражеский снаряд пронзил борт КВ.

Инженер Гамбург видел, как вспыхнуло над танком комбата яркое пламя и заклубился густой маслянистый дым. Спасать Кошелева было поздно. И все же Гамбург поспешил к нему. И еще несколько танков направились к машине комбата, развернувшись и подставив немецкой артиллерии свои борта.

Вражеский снаряд вышиб у машины Гамбурга каток с правой стороны. Танк почти потерял способность передвигаться. Механик осторожно повел его назад, к лесу.

А бой продолжался. Немцы снова пошли в атаку. Батальон парашютистов вынужден был отступить.

Старший лейтенант. Василий Матвеевич Кошелев сгорел в танке вместе со всем экипажем и был похоронен близ деревни Волочек. Лишь много времени спустя жители совхоза Алексино перезахоронили останки погибших героев в братской могиле.

8

4 июня Белов и Щелаковский еще раз обсудили сложившееся положение и пришли к выводу: продолжать борьбу в тылу противника нет смысла, группа войск обречена на разгром.

Подполковник Вашурин подготовил радиограмму в штаб Западного фронта. Командир и комиссар скрепили ее своими подписями.

«Настало время просить вашего совета. Оценка обстановки: три дивизии противника с громадным превосходством танков и авиации успешно продвигаются, ломая героическое сопротивление войск группы, не считаясь со своими большими потерями, подводя резервы.

За 12 суток тяжелых боев противник овладел большей половиной ранее занимавшегося группой района. Еще сутки боя – и возможен прорыв противника в центр группы и разъединение наших сил. Дальнейший бой грозит уничтожением живой силы наших войск.

В целях сохранения живой силы; качественно высокой боеспособности просим разрешения на выход из окружения при условии продолжения упорных оборонительных боев.

План: прорваться восточнее Ельни в район 5-го партизанского стрелкового полка. В дальнейшем прорываться в направлении на Киров для соединения с войсками фронта.

Просим срочных мер помощи и совета».

Прорываться возле Ельни… Павла Алексеевича очень беспокоило, как отнесутся в штабе фронта к этому предложению. На первый взгляд, казалось нелепым: группа войск движется не на восток, не к линии фронта, а на юго-запад, в тыл гитлеровцев. Однако Белов все обдумал и взвесил, прежде чем предложить такой необычный маршрут.

Враг ожидает, что войска Белова пойдут к своим по кратчайшему пути. Это самое простое, элементарное решение. Так, кстати, действовал в свое время генерал Ефремов. Учитывая это, фашисты сосредоточили в предполагаемом районе прорыва, вдоль Варшавского шоссе, особо крупные силы, в том числе танковые. На этом участке 50-я армия с самого февраля раз за разом пыталась пробить коридор к Белову, да так и не смогла. Там фашисты готовы были к отпору и к контрудару. А возле Ельни кольцо окружения значительно слабее. В этом месте враг прорыва не ждет. К тому же в том направлении простираются лесные массивы, находящиеся под контролем партизан. Немцы в эти леса нос не совали.

Вырвавшись на оперативный простор, Павел Алексеевич намеревался круто повернуть к линии фронта, используя благоприятную местность. Путь гораздо длиннее, зато больше шансов выйти к своим…

Ответ из штаба поступил на следующий день. Командующий разрешил Белову выходить на Большую землю. Не возражая, по существу, против намеченного плана, он предложил еще два варианта прорыва: на север, к главным силам Калининского фронта, или на Мосальск, навстречу наступающей группировке противника.

Оба эти варианта были отвергнуты Беловым, Щелаковским и Вашуриным. По пути на север предстояло форсировать Днепр. Как? На чем? Затем – пересечь железную дорогу и автостраду Минск – Вязьма. Эти важнейшие коммуникации охранялись противником особенно тщательно. Ну, а идти на Мосальск, вступать в сражение с основными силами наступающей вражеской группировки, тем более не было смысла. Если войска Белова и пробьются, то лишь ценой огромных жертв.

Окончательно решили двигаться в юго-западном направлении.

– Ты знаешь, чего я больше всего опасаюсь? – сказал Павел Алексеевич комиссару. – Потерять управление, вот что. Мы пойдем через леса и болота, войска рассеются в дебрях, радиосвязи между частями нет. Вместо мощного одновременного удара по немецкой обороне – разрозненные толчки. Сейчас особенно нужны организованность и понимание общей задачи. Поэтому предлагаю собрать завтра командиров и комиссаров соединений, поговорить, чтобы людям все было ясно.

– Оголим дивизии в напряженное время.

– Алексей Варфоломеевич, я не люблю совещаний. Но тут – нужно. Напомним командирам, что группа – это единое целое и каждый из нас несет свою долю ответственности за общий успех. И пусть доведут эту мысль сверху донизу, до каждого бойца.

– Хорошо, – сказал Щелаковский. – Я вызову политработников…

Для последнего совещания была выбрана небольшая деревушка юго-западнее Дорогобужа. Командиры и комиссары соединений прибыли туда в указанный срок. Неподалеку, постепенно приближаясь, грохотал бой. Отчетливо слышны были орудийные выстрелы, доносился даже треск пулеметов. Комендантский эскадрон окопался за околицей на случай, если к деревне прорвутся танки.

Глядя на спокойные лица офицеров, Павел Алексеевич подумал: насколько же привыкли люди к необычной обстановке. Она стала их повседневностью, их бытом. Нервная система приспособилась к непрерывному напряжению, которое гораздо сильней, чем в обычных фронтовых условиях на передовой, не говоря уж о сравнительно безопасном тыле.

Вот он сам выступает сейчас перед командирами, рассказывает о плане прорыва, а слух его привычно отмечает каждое изменение в шуме боя, мозг почти бесстрастно фиксирует: в воздухе «юнкерсы», проходят над деревней. Это не опасно, летят по прямой, дальше. А вот на севере участилась артиллерийская пальба: значит, немцы снова начинают атаку, и наши могут не выдержать.

Никогда раньше не доводилось Белову сообщать своим подчиненным сразу столько неприятного. И ни одной хорошей, ободряющей новости. Даже сводки Совинформбюро – и те были последние дни скверные. О всех заботах и бедах говорил Павел Алексеевич напрямик, ничего не утаивая и не смягчая. Офицеры слушали его сосредоточенно, деловито, не выражая эмоций. Недовольство проявилось только тогда, когда Белов прочитал короткий список командиров и комиссаров, которых наметили вывезти на Большую землю последними рейсами самолетов.

– Это что, товарищ генерал, недоверие нам?

– Нет. Мы хотим свести до минимума потери старшего комсостава. Те, кто улетает, должны организовать взаимодействие прорывающихся частей с войсками десятой армии. У вас, товарищи, будет много работы.

– А как с ранеными? – пробасил генерал Баранов.

– Тяжелых оставим у партизан в лесных госпиталях. Тех, кто может передвигаться, надо сосредоточить в своих дивизиях, свести их в одно подразделение во главе с медиками.

– Мы формируем дивизион раненых, – сказал Баранов. – Никто не хочет оставаться здесь. Ни тяжелые, ни врачи. Медперсонал правдами и неправдами добывает лошадей и повозки.

Виктор Кириллович смотрел вопросительно, ждал ответа. Что сказать ему? Конечно, обозы с ранеными будут обузой войскам. Но как оставить людей, вопреки их желанию, в немецком тылу?!

– Пусть, – подавил вздох Белов, – пусть медики решают сами, товарищи.

В конце длинной улицы, которая просматривалась из окна, взметнулся высокий и узкий фонтан земли. Рядом – другой. Жалобно зазвенели стекла. Выстрелы танковых пушек ухали километрах в двух, не дальше. Генерал глазами показал полковнику Зубову на дверь. Тот вышел.

– Еще одно, – вновь заговорил Белов. – Получена директива штаба фронта, которая запрещает нам брать с собой партизанские части. Партизаны останутся в лесах и разделятся на отряды численностью от пятидесяти до четырехсот человек.

– Разрешите, товарищ генерал! У нас в партизанской дивизии много комсостава из регулярных войск. Нам как?

– А военнослужащие из числа окружеицев?

– Я понимаю, товарищи, насколько все это сложно. Старший комсостав мы отзовем, уже готово распоряжение. А вот бойцы и командиры из окруженцев… – Павел Алексеевич развел руками. – Теперь они считаются партизанами. Им, конечно, трудно привыкать к партизанской тактике, трудно оставаться на занятой врагом территории. Нарушать директиву мы не имеем права. Но те, кто очень хочет идти с нами, пускай идут.

Совещание закончилось. В деревне все чаще рвались снаряды. Однако люди не спешили разъехаться. Начинался в их общей судьбе новый трудный этап. И, наверно, многим из участников совещания никогда больше не суждено будет встретиться.

Командиры подходили к Белову, выслушивали последнее напутствие, обменивались рукопожатиями. Генералу Баранову, склонному к риску, Павел Алексеевич посоветовал:

– Осторожней будьте, Виктор Кириллович, берегите себя. Не оставляйте дивизию без головы. Поменьше на лошади, побольше пешком. Так надежней.

– Ничего, – пробасил Баранов. – Я в тыл к немцам на коне въехал, из тыла тоже на коне выеду!

Простившись со всеми, Павел Алексеевич задержал только командира 1-й Смоленской партизанской дивизии. С ним предстоял разговор о том, как обмануть немцев.

Стрельба перекипала у самой околицы, оставаться в деревне было уже невозможно. Штабные офицеры сели на коней и поехали по просеке в сторону Дорогобужа. Павел Алексеевич на ходу говорил о той задаче, которая доверялась партизанскому соединению…

На ночь штаб остановился в маленьком поселке лесорубов. Вдоль ручья тянулась поляна с пятью избами да тремя пустовавшими бараками. Глухомань такая, что местные жители за восемь месяцев оккупации не видели ни одного немца. И все же Павел Алексеевич не занял из предосторожности лучший, конторский дом, а устроился в неприметной кособокой хатенке.

Вечером усталость разом свалила его, крепко уснул на прохладной нетопленой печке. Перед рассветом разбудили блохи. В избе было душно, на лавках и на полу похрапывали сослуживцы. Захотелось глотнуть чистого воздуха. Павел Алексеевич натянул сапоги.