Текст книги "Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г."

Автор книги: Владимир Брюханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц)

Для опровержения всех его аргументов нужно было бы написать целую книгу,[80]80
  Это и постарался сделать многоуважаемый И.Б. Чубайс, только в упомянутой выше книге написано почему-то обо всем, кроме аргументов А.П. Паршева, хотя и явно обозначенного в заголовке. Впрочем, возможно, мы и ошиблись при беглом прочтении этой новой книги, и о Паршеве где-то там что-то все-таки написано.


[Закрыть] но мы ограничимся высказыванием только одного теоретического контрпредложения.

Согласимся, что Россия – не Америка. Согласимся и с тем, что превратить Россию в Америку невозможно. Но выдвинем другой тезис: Россия – также и не Япония. Но вот превратить Россию в Японию вполне возможно – и мы предлагаем этот проект.

Обратите внимание на то, что Япония, с одной стороны, вполне соизмерима с современной Россией по численности населения. С другой стороны, Япония не имеет никаких природных ресурсов, сопоставимых с запасами российских полезных ископаемых – пусть и залегающих преимущественно в наиболее суровых зонах российского климата. Одновременно собственные природные и климатические особенности Японии не слишком отличают ее от природных условий Крыма или Северного Кавказа (а если и отличают – то не в лучшую для Японии сторону), а территория этого последнего вполне сопоставима по площади со Страной Восходящего Солнца – тем ее местностям, которые практически используются для плотного расселения японцев (Япония, как и Россия, также имеет множество мест, не подходящих для плотного заселения).

Отсюда вытекает вполне реальный план: сгрузить все российское население на Северный Кавказ (местные препятствия легко устранимы; например, при таком развороте событий чеченцам будет уже не до вооруженного сопротивления), а всю остальную территорию полностью освободить – ведь никакой пользы от нее, ввиду неподходящего климата, очевидно нет, да и японцы прекрасно демонстрируют полную ненужность таких излишеств природных богатств. Тогда на новой, урезанной территории, русские вполне могут начать новую жизнь – и зажить, очевидно, не хуже японцев!

Учитывая, однако, высокий уровень накопленных к настоящему времени японцами финансовых ресурсов, нужно потребовать подобных же и для обновленной России. Этого также нетрудно добиться.

Ведь оставленная русскими ненужная территория, вполне бесполезная для русских, не является настолько бесполезной для всех остальных[81]81
  Автору приходилось слышать устную легенду – не известно, имеющую ли реальную первооснову: приехал как-то в 1960-е годы финский президент У.К. Кекконен в Карелию, походил, понаблюдал и категорически высказался: «Не любите вы землю!» Но если этого и не было, то подобное может заявить любой, побывавший и в Карелии, и в Финляндии!


[Закрыть] – даже Аляска (тоже, кстати, бывшая русская территория, оказавшаяся совершенно бесполезной для русских!) как-то эксплуатируется на пользу дела. Считая огромные запасы этих ненужных для русских богатств, можно, по-видимому, взамен на них приобрести от остального человечества реальное финансовое обеспечение, которое позволит русским, обосновавшимся на Северном Кавказе, получить стартовый капитал для последующего развития, соизмеримый с современным японским, быстро обеспечить необходимое капитальное строительство и другие полезные меры.

Это даже легче будет сделать русским, чем японцам, вынужденным после 1945 года расчищать свою страну от развалин (частично – радиоактивных), в которые были превращены ее города. На Северном же Кавказе развалин, за исключением Грозного и ряда других чеченских поселений, относительно немного – бомбили их все же не столь интенсивно, как американцы Японию в 1942–1945 годах.

Таким образом, для России вполне достижимо современное состояние Японии. А поскольку русские, согласно Паршеву, «народ хреновый, конечно, но лучше его нет, и страны лучше нет»,[82]82
  Там же, с. 266.


[Закрыть] то беспокоиться за будущее такой России, еще более улучшенной за счет урезания бесполезных территорий, конечно, не приходится: если уж японцы смогли воздвигнуть такую современную Японию на своих жалких островах, то уж русские-то куда лучше справятся с аналогичными задачами!

Возвращаясь от радужных проектов, относящихся к воображаемому будущему, к реальным условиям России XVIII века, приходится подчеркнуть, что Россия – не Америка главным образом потому, что русские – не американцы, хотя кое-что сходное, как мы увидим чуть ниже, все-таки наблюдалось. И уж тем более русские – не японцы! Что, собственно, не противоречит идеологии А.П. Паршева.

И специфика чисто русского подхода к разрешению социально-экономических проблем выявилась в условиях второй половины XVIII столетия с полной красочностью.

1.4. На сцену выходят коммунисты

Екатерина II, дама решительная и цивилизованная, сразу сочла сохранение рабства нерациональным. Она начала с весьма недвусмысленной пропагандистской кампании.

В 1765 году по ее инициативе было создано Вольное Экономическое Общество к поощрению в России земледелия и домостроительства. 1 ноября 1766 года неизвестный доброжелатель (предположительно – сама императрица) ассигновал Обществу 1200 дукатов на проведение конкурса для ответа на вопросы: является ли выгодным для государства, чтобы крестьянин владел землей или чтобы он владел только движимым имуществом? И до каких пределов должна распространяться эта собственность для пользы государства?[83]83
  Bearde de l’Abaye. Dissertation qui a Remporte le Prix sur la Question Propofee en 1766. СПб., 1768, предисловие, с. 2.


[Закрыть]

Сама постановка вопросов ясно показывала, что крестьянин-земледелец признается основополагающим элементом российского народного хозяйства – это было фундаментальным официальным тезисом на все оставшиеся времена существования царского режима. Напрасно интеллигенция XIX и начала ХХ века возмущалась «наивной» верой крестьянских масс в покровительство и защиту со стороны самодержавия!

Победителем конкурса в 1768 году был провозглашен некий Bearde de l’Abaye – «доктор прав церковных и гражданских в Акене».[84]84
  Труды ВЭО, ч. IX, 1768, с. 3–4.


[Закрыть] Со ссылкой на позитивный и негативный зарубежный опыт этот автор доказывал, что благосостояние государства весьма выигрывает, если крестьянин самостоятельно трудится, владеет пахотной землей и всем имуществом. Отсюда по необходимости следовала отмена крепостного права, каковую автор предлагал осуществить не немедленно, а постепенно – награждая свободой наиболее трудолюбивых крестьян. Помещиков и владельцев мануфактур автор успокаивал тем, что свободные крестьяне будут охотнее трудиться на помещиков и предпринимателей, чем подневольные.[85]85
  Там же, с. 11–14, 19–27, 46–58.


[Закрыть]

Последний тезис нашел некоторый отклик у наиболее богатых латифундистов. Так, князь Д.А. Голицын писал в 1770 году: «Каждый из нас в частности очень выиграет от этого изменения, и /…/ напротив, пока существует крепостное право, Российская империя и наше дворянство, предназначенные к тому, чтобы быть богатейшими в Европе, останутся бедными. К тому же, как мы иначе образуем третье сословие, без которого нельзя льстить себя надеждою создать искусства, науку, торговлю и проч.?»[86]86
  Цит. по: История русской экономической мысли. Т. I, ч. I. М., 1955, с. 522.


[Закрыть]

В целом же дворянство скептически отнеслось к подобной агитации. Что же касается надежд на третье сословие, то они весьма потускнели в более поздние времена – после Великой Французской революции.

Но Екатерина не ограничилась агитацией в печати. Она собрала для обсуждения этой проблемы нечто вроде парламента; депутатов туда выбирали все сословия, кроме крепостных. Официально он назывался «Комиссией об Уложении» и формально был призван реформировать устаревшие законы еще Соборного Уложения 1649 года – также продукта деятельности депутатского собрания, не созываемого с тех пор более века (очень любопытная циклика!).

Екатерининский парламент с большой помпой открылся 30 июля 1767 года зачтением «Наказа» Екатерины, в котором (помимо всяческих соображений на разнообразные темы) достаточно ясно призывалось к отмене крепостного права.[87]87
  В.О. Ключевский. Западное влияние в России после Петра. // Неопубликованные произведения. М., 1983, с. 57–59.


[Закрыть] Реакция депутатов обескуражила царицу: из четырех сотен депутатов на ее призыв положительно откликнулось лишь двое-трое.

Почти все депутаты, кроме дворян, и так имеющих это право, потребовали и себе возможность владеть крепостными.

Что касается дворян, то князь М.М. Щербатов и его единомышленники дружно высказывались не только за сохранение рабства, но и призывали лишить другие сословия права иметь фабрики и заниматься коммерческой деятельностью! Даже эти привилегии дворяне хотели обеспечить только себе и своей системе рабских предприятий.[88]88
  О которых ниже в настоящем разделе.


[Закрыть]

Полный политический тупик оказался налицо. Екатерине оставалось только свернуть деятельность этого парламента – под предлогом войны с Турцией. Парламентские же эксперименты были возобновлены лишь более чем через век – в 1905–1907 годах. Печальный исход данного начинания имеет для современной истории едва ли не большее значение, чем разгон Учредительного Собрания в январе 1918 года.

Пугачевщина, разразившаяся вслед за тем, должна была резко вмешаться в любые результаты деятельности екатерининского «парламента».

Возможно, что если бы Екатерина допустила еще большее расширение и углубление крепостничества, как того и требовали «депутаты», гражданская война имела бы еще более ожесточенный характер. При этом разногласия в «культурных классах», неспособных поделить между собой лакомые куски, могли стать непримиримыми (антагонистическими!), и тогда падение династии Романовых было бы более вероятным.

Как знать, не был бы исход, аналогичный событиям 1917 года, полезнее для России, если бы произошел на полтора века раньше? Но все это уже из области гадания, в которую мы постараемся не погружаться.

Тогдашняя гибкость и изворотливость Екатерины повели Россию по иному пути – тому самому, каким она следует и по сей день.

Итак, российские крестьяне восстали – почти сразу, как только поняли смысл происшедших перемен: мелкие вспышки возмущений возникали по всей России с самого 1762 года. Осознная несправедливость стала и мотивом, и движущей силой Пугачевщины, разразившейся в 1773–1775 годы.

Пугачевщину, как и всякое массовое крестьянское движение, удалось подавить. В тогдашней гражданской войне правительство победило. Но и впредь готовность мужиков силой постоять за себя и своих близких стала естественным ограничением произволу, официально установленному в России, – ниже мы к этому вернемся.

Поражение освободило Е.И. Пугачева от необходимости выполнять свою удивительную социальную программу: он обещал отменить налоги и в то же время взять чиновников на полное государственное обеспечение. Впрочем, возможно, попытки ее воплощения и, как следствие, полный развал экономики в тылу восставших ускорили гибель Пугачева. Последнего подстерегла иная судьба, нежели позже большевиков, хотя и он, и большинство вождей Октября 1917 года в конечном итоге завершили жизненный путь одним и тем же – стали жертвами пыток и казней! Случайно ли это?

Отметим также, что в разных исходах двух гражданских войн сыграл важнейшую роль чисто географический фактор: большевики, развалив российскую экономику не менее решительно, чем Пугачев, сохранили, однако, контроль над наиболее развитым центром России. Пугачев же действовал на практически тех же самых окраинах, которые в 1918 году достались белым, где создать эффективный тыл действующей армии было, естественно, значительно труднее.

Дворяне были главными действующими лицами одной из сторон в обеих гражданских войнах, но в XVIII и ХХ веках им достались противоположные половины все той же шахматной доски!..

Пугачевщина сплотила дворян вокруг верховной власти, к которой до этого, ввиду либеральных поползновений Екатерины, не было должного доверия.

Прямо накануне Пугачевщины был предан одним из участников, П.В. Бакуниным, заговор, в котором состояли виднейшие вельможи братья графья Н.И. и П.И. Панины, фельдмаршал князь Н.В. Репнин и даже знаменитая президент Российской Академии княгиня Е.Р. Дашкова. Душой заговора был Д.И. Фонвизин – известнейший идеолог и писатель, дядя одного из будущих руководителей декабристов. Состоял в заговоре, как и положено было, наследник престола – великий князь Павел Петрович.

Учитывая напряженнейшую политическую ситуацию, Екатерина простила заговорщиков, тут же включившихся в борьбу против восставшего крестьянства. Разумеется, это нужно поставить Екатерине в заслугу: понятно, как на ее месте действовали бы Иван Грозный, Петр Великий или Сталин – именно с учетом напряженной политической обстановки. Не простила Екатерина только своей невестке – первой жене Павла Наталии Алексеевне (ох уж эти женские страсти!): по слухам, последнюю отравили или каким-то другим способом лишили жизни.

Впоследствии поневоле создавшийся союз был закреплен реформами 1775 и 1785 годов, разделившими власть в уездах и губерниях между назначаемыми правительством главами администрации и выборными представителями дворян.

Екатерина впредь на крепостное право не замахивалась и даже шла крепостникам навстречу, распространив его в 1783 году и на Украину – вот когда, наверное, украинские мужики пожалели, что вовремя не поддержали Пугачева!..

Верховная же власть целиком оставалась в царских руках, что совсем нетрудно понять после неудачного эксперимента 1767 года.

С самого начала появления помещиков в своих имениях они столкнулись с совершенно очевидным саботажем со стороны крестьян. Оброк (главным образом в денежной форме, хотя из поместий в городские господские дома доставлялось немало и натуральных продуктов) был единственно возможным способом извлечения доходов, пока помещики в первой трети ХVIII века пребывали вдали от поместий. Объявившись в имениях, они стали бороться с нерадивостью рабов.

Во второй половине века господствующей формой ведения хозяйства стала барщина: сочетание труда крестьян на своих полях с трудом на помещичьих, которые либо создались конфискацией части крестьянской земли, либо имелись у помещиков изначально – у немногих представителей старинной знати. Естественно, что инициатива внедрения барщины принадлежала прежде всего малоимущим помещикам, с самого начала испытывавшим наибольшую нужду в средствах.

Заметим, что барщинный тип хозяйства был воссоздан в ХХ веке: сочетание труда на колхозных полях с трудом на приусадебных участках стало основным принципом функционирования колхозов.

Но и труд крестьян на барщине не мог удовлетворить помещиков: «Ленивые и к плутовству склонные крестьяне при сих урочных работах многие делают пакости, а именно: когда пашут, то стараются сделать недопашку и завалить ее пластом или рыхлою землею, когда сеют, то зерна мечут непорядочно, и делают обсевки на которых местах хлеб уже не родится и бывают прогалины. Во время полотья и жнитва очень много втаптывают в землю хлеба так, что плутовства их и распознать невозможно. Чего ради при сих работах ежечасное надлежит иметь за ними смотрение»,[89]89
  Труды ВЭО, ч. XVI, 1770, с. 28–29.


[Закрыть] – писал уже цитированный Рычков.

Разумным способом поднятия трудового энтузиазма было бы сокращение крестьянской запашки и увеличение барщинной – именно так рассуждал Н.С. Хрущев, ликвидируя приусадебные участки и тем самым по существу завершая коллективизацию советского сельского хозяйства, на что не достало сил у Сталина. Так же, разумеется, посчитали и в ХVIII веке, но все та же Пугачевщина развернуться не позволила.

Итак, как и в США в это же время, в России установился рабовладельческий режим, до сих пор, однако, стыдливо именуемый крепостническим.

Прервем дальнейшее изложение, и сделаем небольшое отступление: предыдущая фраза (как и несколько следующих после данного отступления) опубликована еще в моей первой книге, вышедшей двумя изданиями.[90]90
  В.Брюханов. Заговор графа Милорадовича. Франкфурт-на-Майне, 2002, с. 37; то же: М., 2004, с. 33.


[Закрыть] Это подтверждает отсутствие изначального желания автора полемизировать с И.Б. Чубайсом. Но аргументы, приведенные в новой книге многоуважаемого специалиста по российской экономике (как оказалось – и по истории) все-таки не позволяют оставить их без комментариев.

Чубайс пишет: «подчеркнем, что крепостной – это никак не раб. По существовавшим в XVIII–XIX веках нормам крепостные должны были 3–4 дня в неделю работать на помещика. (Боюсь, что сегодня уровень эксплуатации у нас будет повыше, и это является реальной, а не выдуманной проблемой.) Остальное время принадлежало им самим. Крестьяне имели свои семьи и свои дома. Само по себе закрепощение не было какой-то глупостью или необдуманным произволом. Офицерский корпус русской армии состоял из дворянства, и, значит, кто-то это дворянство должен был кормить! Учтем, что и в других европейских странах также практиковалось крепостное право. /…/ Кстати, рабство в Америке было отменено на два года позже, чем у нас крепостничество. /…/

Разочарую и тех, кого воспитывали на страшилке про Салтычиху. /…/ В молодости Дарья была влюблена, но однажды застала своего возлюбленного с дворовой девкой. После этого потрясения /…/ рассудок женщины помутился, а характер крайне ожесточился. В отношении крепостных Дарья проявляла невиданную жестокость: суд признал за ней 10 убийств. Власти вмешались в происходившее, как только одному крепостному удалось бежать от хозяйки и добраться до полицейского участка. Зимой 1768 года в центре Москвы Салтыкова была привязана к позорному столбу, а затем, по решению суда, лишена всех имений, титулов, фамилии и пожизненно заключена в монастырь. Вопрос о том, было ли типично поведение Салтыковой для всего дворянства, становится, надеюсь, риторическим.

Характерно, что устрашающие истории о крепостном праве создавались и поддерживались советской пропагандой».[91]91
  И. Чубайс. Указ. сочин., с. 69–71.


[Закрыть]

Там же несколько ниже:

«положение закрепленных крестьян вовсе не было каким-то критическим. /…/ Желающим проверять и вести самостоятельный поиск называю работы других, разумеется, несоветских авторов, высказывавших сходные мыски» – далее указано на три книги, одна из которых: «Врангель Н.Е. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. М., 2003».[92]92
  Там же, с. 117.


[Закрыть]

Пройдемся по этим аргументам в их реальном хронологическом порядке.

Выше было указано, что закрепощение, проводимое Петром I и его преемниками, действительно отчасти происходило в целях, указанных И.Б. Чубайсом – с этим невозможно не согласиться. Но в 1762 году эта мотивация утратила всякий смысл: никакие потребности в содержании офицерского корпуса больше не оправдывали последующего пребывания крепостных в собственности всяких салтычих.

Новым в рассказе И.Б. Чубайса непосредственно о Дарье Салтыковой (он ссылается на историка-архивиста Якова Белецкого[93]93
  Там же, с. 70.


[Закрыть]) является медицинский диагноз в качестве оправдания жестокого поведения помещицы, ставшей знаменитой.

Усомнимся, во-первых, в том, возможна ли постановка такого диагноза на основании архивных материалов (сознаемся, что Белецкого читать не привелось), и отметим, во-вторых, что если это действительно осуществилось, то история в новом изложении оказывается еще большей страшилкой: к вопиющей жестокости помещицы прибавляется не менее вопиющая жестокость властей, осуществивших противоправную расправу над несчастной больной женщиной – вместо направления на психиатрическое лечение!

В-третьих, добавим, что никто особенно и не считал поведение Салтычихи типичным для всего дворянства, и это некорректно – изобретать нелепейший аргумент только для того, чтобы тут же его и опровергнуть, посрамив тем самым каких-то воображаемых оппонентов.

Что касается трех или четырех дней работы крестьян в неделю, то никаких обычаев такого рода не существовало, но зато имел место манифест Павла I, изданный 5 апреля 1797 года, ограничивающий крестьянские работы на помещичьих полях тремя днями в неделю. Понятно, что он не мог исполняться ранее, и понятно, что если бы соблюдались нормы, упомянутые Чубайсом, то издавать манифест было бы незачем. Хотя Павла и почитают сумасбродом, но никакой сумасброд не будет издавать манифесты например о том, чтобы люди дышали, а сердца стучали.

Однако закон Павла I не исполнялся и позднее: уже через полтора года, 5 ноября 1798 года, о том сообщал выборгский губернатор К. Редигер в рапорте, объяснявшем причины местных крестьянских волнений.[94]94
  М.В. Клочков. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916, с. 241–242.


[Закрыть] Перечисление только названий книг, в которых приводятся аналогичные факты, относящиеся к последовавшим шести десятилетиям XIX века, заняло бы не одну страницу.

Много позже, в 1844–1846 годах, были разработаны и в 1847 году введены в действие Инвентарные правила, применявшиеся поначалу исключительно в Киевской, Подольской и Волынской губерниях – вот они-то действительно регламентировали нормы эксплуатации крестьян помещиками.

Инициатором этих мер был адъютант генерала М.А. Милорадовича в Бородинском сражении Д.Г. Бибиков (потерявший в том бою руку). С 1837 года он был генерал-губернатором в названных трех губерниях, а в 1852–1855 годах – министром внутренних дел России.

В 1855 году Инвентарные правила были распространены на Витебскую и Могилевскую губернии; продолжалось обсуждение их введения в прочих губерниях Западного края: Виленской, Гродненской, Минской.

Эти правила существенно ограждали крестьян от произвола помещиков, однако идея, которую преследовали Бибиков и иже с ним, состояла главным образом в ограничении возможностей польских дворян, численно преобладавших среди помещиков Западного края. Поляки восставали и в 1830–1831 годах, и позднее – в 1861–1864, а в 1846–1849 годах как раз развернулось польское освободительное движение на сопредельных территориях Австрии. В общероссийских же масштабах не наблюдалось никаких подобных мер по регулированию эксплуатации крепостных.

Теперь об общей оценке крепостного права.

В книге Н.Е. Врангеля этот вопрос действительно аргументированно разбирается. Вот отрывок, относящийся ко времени незадолго до отмены крепостного права, когда автору цитируемых мемуаров было около восьми лет:

«Я помню, как однажды в большой зале сестры поочередно читали вслух «Хижину дяди Тома» – книгу, которой все тогда увлекались. Слушателями были тетя Ехидна[95]95
  Прозвище.


[Закрыть] и гувернантка; Зайка[96]96
  Прозвище сестры, чуть более старшей, чем автор воспоминаний.


[Закрыть] и я тоже слушали /…/.

Большие[97]97
  Все остальные, кроме Зайки и автора воспоминаний.


[Закрыть] возмущались рабовладельцами, которые продают и покупают людей, как скотину, плакали над участью бедного Тома, удивлялись, как люди с нежным сердцем могут жить в этой бессердечной Америке.

– У нас тоже продают и покупают людей, – фистулой сказала Зайка.

– Что за глупости ты болтаешь? Откуда ты это взяла? – сердито спросила сестра.

– Продают, – упорно повторила Зайка.

– И бьют – поддержал я Зайку. /…/ – Нашего конюха Ивана высекли, а вчера отец…

– Как ты смеешь так говорить о своем отце, сморчек! – сказала тетя.

/…/ Зайка храбро бросилась мне на помощь:

– А разве папа не купил Калину?[98]98
  Имя крепостного дворецкого.


[Закрыть]

– Это совсем другое дело. Папа его купил потому, что офицер[99]99
  Прежний владелец Калины.


[Закрыть] был беден и ему были нужны деньги.

– Это неважно. Важно, что человека продали и купили, как и в Америке.

– Это ничего общего с Америкой не имеет, – сказала тетя.

– Имеет, имеет, – сказал я».[100]100
  Н.Е. Врангель. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. М., 2003, с. 52–53.


[Закрыть]

Примеры ярчайшего поведения помещиков, действительно имеющиеся в книге Н.Е. Врангеля, мы приведем ниже, когда будем иллюстрировать общую моральную ситуацию, в какой оказалось российское население к концу эпохи крепостного права. Сам тон мемуариста, совершенно не стремившегося философствовать на такие темы, покажет, считал ли он положение крепостных каким-то критическим.

На этом возвращаемся к прерванному тексту, написанному до знакомства с замечательной книгой И.Б. Чубайса.

Аморальность подобных режимов вне обсуждения. Если допустить существование кары Божией (к чему автор этих строк относится вполне серьезно), то США до сих пор расплачиваются за корыстолюбие былых плантаторов вполне современными межрасовыми конфликтами. Для России же последствия крепостного права оказались, как мы покажем, еще более пагубными.

Как и в США, где имелись юридически свободные чернокожие, в России тоже были, повторяем, селяне, свободные от помещиков, но подчиненные чиновничьему управлению – государственные крестьяне. К концу третьей четверти ХVIII века их оставалось менее половины сельского населения.

Вплоть до конца царствования Павла I (до 1801 года) населенные земли продолжали отдавать в собственность дворянам – в качестве поощрения за служебные успехи. Затем же, на протяжении всего последующего периода сохранения крепостного права, доля крепостных в общей численности населения неизменно снижалась: всеми правдами и неправдами рабы стремились избежать своей доли – вспомните, например, «Тупейного художника» Н.С. Лескова – пусть это и художественный вымысел!

В отличие от США, в России в рабстве оказались люди своей же расы, – не сочтите это замечание оправданием допустимости рабства в отношении иных рас! Как и в США, рабами стали единоверцы рабовладельцев, и, как в США, церковь не оказывала этому сопротивления.

Да и о какой возможности сопротивления церкви могла идти речь в России, если Петр I рассматривал священников как государственных служащих и относился к ним соответственно?! Екатерина II, секуляризировав в 1764 году монастырские земли, полностью покончила с былой материальной независимостью православной церкви от государства.

Режим узаконил правовое неравенство помещиков и крестьян. С ХVIII века пропасть между ними углублялась все сильнее.

В Росии оказалось как бы два различных народа (в Америке так оно и было): один обладал обычными правами, с течением времени все больше приближавшимся к общеевропейским нормам, а другой начисто был лишен всяких прав.

Тем не менее, многие крестьяне не оставались безучастными созерцателями своей плачевной судьбы.

Бедный и богатый крестьянин – такие же традиционные персонажи русских народных сказок, как царь, поп и купец. Общинное землепользование[101]101
  Подробнее о нем – в разделе 1.7.


[Закрыть] препятствовало неравенству в земледелии лишь отчасти, тем более не ограничивая его прогресс в иных сферах деревенской самодеятельности.

При Екатерине II дворянские идеологи уже вполне четко указывали на рост вляния кулачества в российских деревнях:

«Такие сельские жители называются съедалами; имея жребий[102]102
  При общинном переделе земли.


[Закрыть] прочих крестьян в своих руках, богатеют на счет их, давая им взаймы деньги, а потому запрягают их в свои работы так, как волов в плуги; и где таковых два или один, то вся деревня составлена из бедняков, а он только один между ими богатый»;[103]103
  М.Д. Чулков. Пересмешник или славенские сказки. // Русская проза XVIII века. М.-Л., 1950, т. I, с. 146.


[Закрыть]

«Зажиточные как собственных, так и соседних деревень крестьяне всегда имеют случай недостатками бедных корыствоваться. /…/ Богатый, ссужая бедного своим скотом, получал чрез то работных людей больше, чем на своем поле употреблять мог, и для того у бедного своего соседа нанимал пустую его землю за безделицу».[104]104
  [Анонимный автор. ] О поправлении деревень. // Труды ВЭО, ч. XVII, 1771, с. 115, 119–120.


[Закрыть]

Уже в XVIII веке русские теоретики начали понимать, что социальные процессы нельзя пускать на самотек: анархия частного производства, которое велось миллионами русских крестьян, не могла не порождать соответствующих последствий.

Богатые продолжали богатеть, а бедные – беднеть, как и должно было происходить при всякой свободной конкуренции. Неудивительно, что ответственно мыслящие русские феодалы возмущались такой несправедливостью (справедливость – вообще в крови у русских!) и стремились к поддержанию социального равенства.

В 1767 году один из дворянских идеологов, князь М.М. Голицын, предписывал управляющему своей вотчиной отнимать у богатых крестьян принадлежащие им земли и наделять ими бедных, «дабы со временем таковые неимущие могли быть подлинные и совсем довольные крестьяне, а не гуляки»[105]105
  Н.Л. Рубинштейн. Указ. сочин., с. 142.


[Закрыть] – налицо явная попытка применения руководящего принципа социализма: не давать работать тем, кто делает это хорошо, и обеспечивать рабочими условиями тех, кто работать все равно не будет – с соответствующими практическими результатами.

То, что в данном конкретном случае глашатаем социализма выступает не государство, а крупный землевладелец и рабовладелец, принципиальным не является: разница лишь в масштабах (как между большим социалистическим государством и маленьким), а чистота принципа вполне соблюдена.

Позднейший миф (разделявшийся В.И. Лениным) о том, что в старой России господствовало (или хотя бы было сильно распространено) патриархальное натуральное хозяйство, не имел реальных основ в российской действительности.

Вся российская экономика была рыночной, поскольку еще с XVI века – с 1551 года![106]106
  С.Г. Струмилин. Указ. сочин., с. 284.


[Закрыть] – официально все государственные подати в России собирались исключительно в денежной форме. Следовательно, каждый налогоплательщик, дабы уплатить налог, обязан был что-то продать. Другое дело, что у многих сельских налогоплательщиков оставалось не так уж и много денег для самих себя, а потому и помещик, и крестьянин нередко вынужденно ограничивали собственное потребление продукцией собственного хозяйства. Иные крестьяне могли всю жизнь не держать денег в руках: налоги за них уплачивали другие – помещик, собственные односельчане, различные посредники (в том числе евреи); крестьянину же оставалось расплачиваться натурой или отработкой.

Зато все, кто реально имели дело с рынком, четко просекали его противоречивые парадоксы и несправедливость: дополнительное вложение труда и капитала совершенно не гарантировало извлечения большей выгоды.

Еще в 1769 году А.П. Сумароков – известный литератор и основатель русского театра – в журнале «И то и сье» призывал соблюдать принцип неизменных цен на внутреннем рынке.[107]107
  История русской экономической мысли, т. I, ч. I, с. 462.


[Закрыть]

Позднее, уже в первой половине XIX века такие взгляды стали господствующими.

Некоторые публицисты связывали пародоксы рынка с дорожной неустроенностью российских просторов, что отчасти было справедливо: «Слыханное ли дело, что в одной и той же земле, в одно и то же время, четверть овса продается по захолустьям степных губерний за 20 – 25 коп. серб[ром], а в Петербурге или Риге по 4 – 5 рублей /…/? Или, что кубическая сажень дров стоит в Одессе 30 руб. сер., а в иных местах северной России 30 копеек? – И что же? При таких чудовищных следствиях беспутия строится у нас железная дорога между Петербургом и Москвою, предмет чистой роскоши; ибо мы без того имели возможность ездить по шоссе в двое суток, да и некуда, не для чего так спешить нам».[108]108
  [Н.А.Мельгунов]. Мысли вслух об истекшем тридцатилетии России. // Голоса из России, кн. I, Лондон, 1856, с. 122–123.


[Закрыть]

Зато иные более трезво оценивали пародоксальную ситуацию: высокий урожай – низкие цены на зерно, и, как следствие – низкие доходы производителей зерна; низкий урожай – высокие цены на зерно, но не столь высокие доходы ввиду ограниченности товарной массы, а к тому же – и проблемы с голодающими крестьянами. «Напрасно стали бы заключать, глядя на гумна, заваленные хлебом, пожираемые временем и мышами, что наше сельское хозяйство цветет. Хлеба, точно, много; но это изобилие достигло крайности, и происходящая от того малоценность главного произведения хозяйства до того доходит, что крестьянин, владеющий шестью десятинами казенной земли, с трудом только уплачивает казенную подать, ничтожную в сравнении с податью, взимаемою в других государствах, и притом сам имеет такое содержание, которого и самые пламенные патриоты не могут не находить дурным. /…/ Невольно пожелаешь неурожая соседям, как единственного способу увеличить доход, хотя и знаешь, что и им не с чего было сколотить капиталов на покупку, когда в самые урожайные годы выручается, при низких ценах, не более необходимого содержания».[109]109
  Ф. Унгерн-Штернберг. Наблюдения и опыты по части усовершенствования различных отраслей сельского хозяйства в России. СПб., 1841, с. 2–3.


[Закрыть]

«В богатых хлебом губерниях громко жалуются на военное министерство. Единственным имевшимся там сбытом зерновых хлебов была продажа их казне. Когда-то хлеб покупали по установленным ценам /…/, хоть и очень дешево, но это было законно оформлено. Теперь военный министр, зная, что земледельцы крайне нуждаются в деньгах, опубликовал, что будет допускать покупку хлеба только со значительной сбавкой с установленных цен. Страдающие от безденежья помещики вынуждены продавать по какой бы то ни было цене.