Текст книги "Африка — земля парадоксов"

Автор книги: Владимир Корочанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Мне часто докучают женщины, – сетует он. – Я запираю дверь. Они незвано приходят, стучат и голосят на всю округу: «Филибер, а Филибер, ты дома?» Мой престарелый сторож Мамаду, привыкший ко всему, гонит их: «Да нет его, нет же». А я – дома. Сижу, не шелохнусь… Когда у нас женщины знают, что ты холост, то прут косяком… Но это их дело. Я их за это не осуждаю. Меня их наскоки не тревожат, хотя и порядком надоедают, тем более когда о тебе еще и невесть что болтают. Нельзя же так вот легко, с ходу сдаваться женщинам.

В быту африканцу могут предъявлять порой обвинения, которые не стоят ломаного гроша, но воспринимаются окружающими глубокомысленно, иногда сурово. Об умном, но строптивом могут говорить без тени улыбки на лице, что он дурак, зная, что он – умный, а о дураке – как об умном, и при этом дружно соглашаться. Нечто подобное случилось с Филибером.

Холостяк в Мали, Бенине, Сенегале или другой стране на западе Африки – либо посмешище, либо объект особого внимания со стороны женского пола. В Африке каждая девушка мечтает побыстрее распрощаться со своим безмужним статусом, а холостой мужчина для нее – как тот же запретный плод с дерева познания для Евы. Холостяка обхаживают со всех сторон, особенно когда знают, что он и его семья могут выплатить свадебный выкуп.

– Девушки приходят к моим тетушкам и выпытывают: «Что с вашим Филибером? Он что, не хочет жениться? Или не может? Может быть, он – какой ужас! – импотент?» И все барабанят на одном тамтаме. Но я-то вполне нормальный мужчина. Откуда они только взяли, что умный холостяк и импотент – одно и то же? Я же не обязан каждой встречной доказывать свою мужскую силу. Что тогда обо мне будут думать? Моей дочери Шанталь четырнадцать месяцев. А они: импотент…

В течение трех лет он влюблялся трижды, и дважды разочарование оставило рубцы на его сердце. Первая девушка Филибера, восемнадцатилетняя Амината – секретарь-машинистка.

– Я честно предупредил ее: нашу дружбу должен одобрить твой отец.

Амината привела его к своему отцу. Тот после традиционно долгих взаимных приветствий сразу спросил:

– Итак, сын мой, ты влюблен в мою дочь? Ты в самом деле хочешь ее?

– Да, отец, иначе меня не было бы сейчас в твоем доме.

– Отлично! Тебя чем угостить – пивом или юкой (самогон. – В. К.)?

За юкой они быстро нашли общий язык. Вскоре Филибер устроил возлюбленную секретарем в министерство. Все шло вроде бы как по маслу, но вскоре Амината стала задерживаться на работе, гордо ссылаясь на то, что-де начальник дает ей, как лучшей работнице, ответственные сверхурочные задания перед окончанием рабочего дня. Бдительному Филиберу эти вечерние задержки и ночные отлучки вскоре надоели, и он порвал с «ударницей труда».

Вторую его девушку звали Фатимату. От нее и явился на свет плод их дружбы – Шанталь.

– На Фатимату я тоже решил жениться. Она чересчур слабохарактерна.

– В чем выражается слабость ее характера? – поинтересовался я.

Его рассказ был драматичен. Как-то мой друг сильно простудился и попал в больницу. Недели через две-три друзья, навещавшие его там, стали предупреждать: «Старик, послушай, тебе надо бросить ее». Оказалось, в отсутствие любимого Фатимату зачастила по пятницам на танцы.

– Я выписался из больницы и пошел тайком в дом, куда она была звана в тот вечер. Фатимату танцевала, тесно-тесно прижимаясь к партнеру. Тот тоже словно врос в нее, одной рукой обняв ее за шею, другую опустив значительно ниже талии.

И он последовал совету друзей: еще одна девушка была «снята с учета».

– Фатимату только девятнадцать, а она уже ждет второго ребенка. Без мужа. И Амината уже имеет двух детей от любимого шефа. Тому уже сорок пять или пятьдесят лет, – подводит Филибер первые итоги жизненного пути своих прежних пассий.

Теперь у него новая невеста, по имени Йоме. Портниха. Как водится, вся ее семья предупреждена о благих намерениях кавалера.

– Ей надо пройти испытание временем, которого не выдержали мои первые две подруги, – он рассуждает по пословице: «Мудрость приходит со временем, а глупость цепляется на всю жизнь».

Йоме, как и жених, не торопится замуж – видимо, проверяет свои чувства. А тем временем в двери Филибера стучатся новые претендентки.

– У отца я старший сын. Моя мать была его первой женой. Отец смотрит на меня как на главного наследника, и его тревожит то, что я еще не женат. Однажды он спросил меня:

«Почему в твоем возрасте ты не женат? Я дам тебе жену, хочешь ты этого или нет». – «Оставь меня в покое, отец, – ответил я. – Здесь у нас не будет с тобой согласия». Но, не советуясь со мной, он заплатил выкуп за Бландину, девушку в нашей деревне. Она, разумеется, не возражала. В один прекрасный день отец приказал мне явиться в Савалу.

Я поспешил к нему. Вхожу в хижину. Рядом с ним девица. Очень красивая. Он показывает на нее пальцем:

«Смотри, сынок, вот твоя жена! Нравится? Она, конечно, не учится в школе. Она неграмотная, но очень красивая, а красоту никакой грамотой не испортишь и не заменишь». В чем, в чем, а в женщинах отец, конечно, здорово разбирается: пол-округи – его жены.

Филибер взбунтовался, хотя в Африке вступать в спор со старшими, перечить им считается верхом невоспитанности и даже прегрешением, которое жестоко карается.

– Отец, не могу, – взмолился Филибер.

– Чего ты не можешь? – удивился мудрый старик.

– Могу, видимо, все, но эту девушку я не люблю.

– Не любишь этакую красавицу? Какая ерунда! Разве ты забыл заповедь: трава, которая по вкусу козлу, должна нравиться и козленку? Но я же тебе ее дарю! – изумленно, с возмущением воскликнул ошеломленный отец.

– А я говорю: нет, нет и нет. Что творилось!.. Девушка была тут же и слушала перепалку. Она не плакала, но вид у нее был унылый и рассерженный.

Отец Филибера не скрывал недовольства. Однако он был отчасти сам виноват: следовало бы прежде посоветоваться с сыном, чем платить выкуп.

Через четыре месяца отец прислал Бландину в Котону к Филиберу со всем ее скарбом. Как-то чуть за полдень Филибер прибрел домой со службы на тихий час, а невеста ждала его у входа.

– Добрый вечер! – невозмутимо поприветствовала она.

– Добрый вечер! Чего ты хочешь? – угрюмо бросил он в ответ.

– Я приехала.

– Приехала? Зачем?

– К тебе.

Лучше самого Филибера не расскажешь о его жизни: его язык красочен, а интонации – тем более.

– Мы вошли в комнату. Она уселась на кресло, не так, как нормальные люди, а как это они всегда делают – вдоль кресла, с ногами на подлокотнике, оголив их выше колен. «Сначала сядь по-человечески, а не как попало – тогда потолкуем», – буркнул я.

Она изменила позу, помолчала, потом вымолвила:

«Если ты недоволен, то можешь прогнать меня, но тогда пожнешь то, что посеешь».

Она намекала на чары своего отца. Ее отец – дока в гри-гри.

– У нас не знаешь, где и когда тебя заколдуют, – поясняет он. – Даже президентов опекают личные колдуны и знахари. С тех пор я в Савалу ни ногой.

Бландина, фыркнув, ушла к его бабушке в том же Котону и живет у нее уже год, ожидая, что Филибер передумает.

– Бабушка также недовольна, – жалуется мой друг. – Она ворчит, что я пренебрегаю обычаем, семьей, что я дурно поступаю. Мне наплевать на обычай. Я образованный человек. А для них нарушение обычая – кощунство. Отец был очень недоволен, потому что мой отказ от благодеяния – оскорбление. Он даже обещал проклясть меня. Но мои тетушки поспешили умолить его сменить гнев на милость. Мой отец – большой вождь. Двадцать лет он служил у французов, но живет по заветам предков. У него лишь один недостаток: слишком любит женщин. Сейчас он имеет, по крайней мере, десять жен в возрасте его детей. Я совершенно не согласен с полигамией отца. Он же в ответ одно: если петух не поет, то либо его унес ястреб, либо это курица. Я – не курица, но я против его действий в женском вопросе, против фетишей и засилья семьи.

Это было давно. Филибер женился, доказав, что он – петух. И не раз. Но сколько еще молодых африканцев регулярно попадают в похожие обстоятельства. И только наиболее упорные и отважные осмеливаются пойти против обычая многоженства.

Когда чувства не в ладу с законами предков

Бирама, мой шофер в бытность мою в Мали, питал большую слабость к молодицам. Когда я присутствовал на каком-либо мероприятии, он ждал меня поблизости и вокруг нашей машины обязательно собирался целый хоровод. Девицы весело щебетали, кокетничали. Он что-то отвечал им на языке бамбара, по-свойски хлопал их по спине или ниже, а они радостно смеялись. Он славился среди них как большой джентльмен и сердцеед. Когда я предостерегал его: «Ох и нарвешься ты, друг ситцевый, на неприятности!» – он лишь таинственно улыбался и кивал в знак согласия. Иногда шутил: «Зачем, патрон, заранее думать о плохом?» Друзья и вся советская колония шутили: «Твой Бирама развесил свои… по всему Бамако». Но малый он был отличный, очень порядочный и надежный работник. С ним можно было прорваться в любое учреждение, на любое мероприятие. К тому же он любил моих детей.

Промашка ловеласа

– Ты, патрон, не знаешь наших обычаев, а потому вечно трясешься, – как-то с доброй, но полной скрытого превосходства улыбкой возразил он. – Мой дед учил: «Лучше иметь десять девушек, чем ни одной».

– Посмотрим, посмотрим, – увильнул я от философских дебатов по поводу мудрости и морального облика его деда.

И наконец тот самый накарканный мною «прекрасный» день наступил в его жизни. Он пришел, понурившись, какой-то пришибленный, до слез жалкий.

– В чем дело, Бирама? Ты не туда рулишь. Зачем спешить к предкам? – предостерег я его, когда он вдруг без всякого повода рванул на красный свет.

– Патрон, я в беде. Ты знаешь Анабу, девушку, которую ты не так давно видел со мной, сестру Мебенги? Она беременна.

– Подумаешь, событие! – попробовал я отмахнуться от него. В тот день у меня было много хлопот, я безумно устал.

– Событие, быть может, небольшое для тебя, а для меня хуже не придумаешь. Все было бы прекрасно, если бы я был в стороне, – сокрушенно произнес он. – На днях, когда ты отсутствовал, она огорошила меня этой новостью. Уже три месяца. Пути обратно нет. Она сообщила, что ввела родителей в курс дела. Скоро они заявятся ко мне. Что будет с дорогой Кади, когда она узнает! Кади – это моя жена. Ты не забыл? Сейчас она у себя на родине в Сегу: умер какой-то родственник. Но африканский телефон… О, ты не знаешь, что это такое. Действует молниеносно! Шепот летит быстрее света и гремит как гром. Она будет ревновать, не вернется, останется у родителей. Она предупредила меня: «Если появится другая девушка, моей ноги здесь не будет». Какую промашку я совершил!..

– И не одну, – уколол я его.

– Не будем вспоминать о былом. Что прошло, то не вернется, говаривал мой умный дед. Я теперь совсем, совсем другой человек, – философствовал он. – Как поступит Кади?

– Кади, Кади! Ты все о ней. А как же Анабу? Да и о чем думала она? Ей же всего пятнадцать.

– В таких случаях, ты все-таки должен понимать: и у нас и, наверное, у вас думают после, а не до, – парировал он.

Случай с Анабу не отнесешь в Черной Африке к чрезвычайным. В лицеях и школах Бенина, Сенегала или Камеруна едва замечают, что девочка забеременела, как тут же отсылают к врачу. Если тот подтверждает наблюдение, то за ним следует неминуемое исключение из школы.

– Девушки стали подозрительнее, недоверчивее, да и с родителями беда. Они просто обозлились. Боятся, что их дочери прервут учебу, – пожаловался как-то на новые веяния Бирама. – За грамотных-то девушек свадебный выкуп значительно выше.

На его беду Анабу оказалась к тому же дочерью примерно такого же рода «обозленных», но рассудительных родителей.

– Анабу я буду помогать деньгами, признаю свое отцовство. Я же порядочный человек. Ее отец – большой мудрец, надо тебя с ним как-нибудь свести – не стал ходить вокруг да около, а был очень откровенен: «Нас интересует не будущее, а настоящее, сын мой. Что ты собираешься делать? Наша дочь будет сохнуть девять месяцев, а потом еще четырнадцать месяцев сидеть с ребенком, как собака на цепи, кто возьмет ее в жены? Захотевший жениться на ней наведет обо всем справки, узнает, что наша дочь имела дело с неким Бирамой, у которого есть жена и дети, решит, что моя Анабу – легкомысленная. А она очень, очень воспитанная девушка. До тебя ни один мужчина к ней не притронулся. Вся деревня подтвердит это. И этот парень задаст вопрос: «Если у нее уже был до меня некий Бирама, то где гарантии, что она не продолжит встречи с другими при живом муже?» И будет прав!»

Меня всегда удивляли и немножко забавляли оценки африканцев. От Бирамы и других друзей я часто слышал.

– Это вот – очень серьезная девушка. Скала! Не подступишься. Родители смотрят за ней, как слоны за слонятами. С ними очень тяжело.

А через десять минут узнаешь, что у «серьезной девушки», «неприступной скалы» уже есть ребенок.

– Тогда почему она при своей «серьезности» и столь бдительных родителях не вышла замуж за отца ребенка? – наивно удивлялся я.

Вопрос непременно застигал их врасплох – и они долго оставались с открытым ртом, не зная, как объяснить столь запуганную интригу. Правда, и со стороны девушек я слышал подобное.

– Мужчины у нас несерьезные, – сетовала камерунка Онорин, студентка Яундского университета. Как часто бывает: он угощает тебя пирожным, манго или конфетами, а потом делает ребенка и бросает бедную девушку на произвол судьбы.

Правда, на вопрос, почему «бедные девушки» клюют на пирожные, она не могла найти убедительный ответ.

И неразборчивость парней, и непоследовательность их подруг вряд ли заслуживают оправдания. Тем не менее эта простодушная аморальность, естественный для пышущих физическим здоровьем людей цинизм – среда, в которой взращивается сегодня африканская любовь. Так что понятие «серьезная девушка» или «серьезный юноша» в Африке весьма диалектично и растяжимо.

Родители Анабу, к слову сказать, предложили Бираме заключить традиционный брак, то есть жениться вторично. Либо оплатить по суду все ее вынужденное пребывание дома в период беременности и дальнейшую учебу.

– Но Анабу не согласится быть второй женой, как и Кади – на мое многоженство. Я сам категорически против полигамии. Заметь, сколько негодяев не признают своего отцовства. Я не таков. С Кади мы связаны традиционным браком, хотя я еще не выплатил весь выкуп ее родителям. Законный брак для меня – как у белых, с регистрацией в муниципалитете, в церкви. У вас закон запрещает иметь двух жен, а наши родители часто настаивают на обратном. Что мне делать, не знаю. Ты же, патрон, не повысишь мне зарплату на учебу Анабу?

– Сластолюбец! Меньше бы бегал за юбками, тогда бы теперь не клял быт и нравы родной земли.

– Да, каюсь, с Анабу я промахнулся. Но почему у нас такие жестокие законы? – вновь ныл он. – Я хочу жить, как вы метко выражаетесь, в цивилизованном обществе. Почему я должен связывать себя с ней на всю жизнь? Я даже не знаю эту девушку. Спать ради удовольствия с женщиной один месяц – ничего не значит. Разве в постели разберешься, что она собой представляет? Да и моя Кади чересчур консервативна. Ей бы пошире смотреть на вещи.

Драма в итоге кончилась счастливо, как в потрясшем Россию телесериале «Богатые тоже плачут». Сначала Кади сообщила любвеобильному супругу, что не вернется, и бойкая Анабу быстренько перебралась к нему. Но потом вернулась и Кади, согласившись взглянуть на вещи «пошире». Она стала старшей женой. Но не будем строги и отдадим должное Бираме: парень он при всех его понятных слабостях отличный.

Обычай сильнее семьи

Если родители противятся, если обычай запрещает, то ничего не поделаешь – свадьбе не бывать. Так получилось У Дени, моего знакомого конголезца.

Он возвратился в Браззавиль совершенно убитый, сокрушенный. Его вынудили расстаться с женой, поскольку обе семьи твердо решили расторгнуть их супружество.

Дени – молодой чиновник, очень умный, начитанный, с современными взглядами, разделяющий, как у нас говорят, «общечеловеческие ценности». Он любит все африканское, но критически оценивает косные нравы и обычаи родной стороны, однако вынужден жить так, как велят, а не так, как хотелось бы. Дени не мог скрыть горечи, когда рассказывал мне о крушении своей любви.

– Альфонсина очень хорошая жена. Не могу нахвалиться ею. Ничего не могу сказать плохого о ней. Мы прожили четыре года. У нас двое детей. Первому три года, второй – грудной. Глупо все это. Но семья и слышать не желает о нашем браке, потому что мы из разных племен. Я – батеке, она – бембе. А предки бембе когда-то наложили табу: девушки из их племени не должны выходить замуж за иноплеменников. Ее родители понимают нас: «Если хотите продолжать, так давайте, но ваш брак нарушает обычай, а поэтому он незаконен, он – ничто».

– Ну и что же? Живите и дальше вместе, если они не возражают.

– Но дальше так в самом деле не может продолжаться, потому что мои родители ставят меня перед выбором: «Либо вступай в законный брак, либо расстанься с девушкой». Кроме того, в положении холостяка много неудобств. Я работаю в отделе социального обеспечения. Наш начальник даст всякого рода надбавки к зарплате лишь тем, у кого в порядке документы. С налогами тоже неладно. У меня двое детей, а с меня высчитывают как с холостяка. Я не получаю и компенсацию на медицинское обслуживание. Наконец, в случае развода я не могу взять своих детей в собственную семью, поскольку их увезут туда, к бембе.

Когда в Конго регистрируется брак у супрефекта, то выдается свидетельство о браке. В нем указаны сумма выкупа, обязательство быть моногамом и, наконец, к кому уйдут дети в случае развода.

Дени познакомился с Альфонсиной в Браззавиле – в столице, а не в деревне. Отец ее работал на железнодорожной станции. Через несколько дней после знакомства она пришла к Дени и осталась жить у него. Ни его, ни ее не волновала принадлежность к разным племенам, да и их родители не прочь были видеть детей счастливыми, но воля рода, клана, то есть «большой семьи», – закон.

– Ее отец, как и мой, хочет, чтобы мы оформили наш брак. Но не он командует дочерью, а те родственники, которые находятся там, в деревне. Два месяца назад я поехал с ней, ее отцом и матерью, с детьми в горы Бабембе в Мунунзи, где живет ее семья. Я привез четыре бутыли вина для скрепления дружбы, 60 тысяч франков выкупа. Но они отрезали:

«Ты выбрал кусок не по рту. Не хотим отдавать нашу дочь человеку других обычаев. Особенно из батеке или балари, так как в случае развода дети отправятся к вам, а это недопустимо. Мы не хотим ваших денег, и мы не будем пить ваше вино».

– Что же делать? – спросил я.

– Наш брак обречен, он уже распался. Куда бы мы ни уехали, даже в Чад, далеко на север, ее родственники нашли бы нас. Все кончено.

– А что Альфонсина говорит на это?

– Женщина не имеет слова, дорогой. Она плакала, – развел руками Дени. – Много плакала. Я жалел ее. Женщина ничего не может поделать. Как-то вечером я сказал ей: «Прости меня, но я вынужден отвести тебя к твоему отцу». Она проплакала всю ночь, хотя я объяснил ей все.

И у отца она плачет, мне рассказывают. Что поделаешь?

В следующий раз я уже не допущу такую ошибку и женюсь на девушке из своего племени. На душе же отвратительно, тяжело.

Самый страшный грех

Подсознание народа нельзя изменить за какие-нибудь 50—100 лет, для этого требуются века, да и то вряд ли возможно вытравить до конца все накопленное тысячелетиями. Бессознательное проявляется в мышлении, интуиции, поведении, подчас помимо нашей воли и сознания, каким-то образом направляя их. Сегодня, как и при далеких, уже забытых предках, африканец-горожанин упорно отказывается отделять половой акт от сути жизни – продолжения рода, а тем более противополагать одно другому. Физическая близость неразрывна для него с производством потомства, равносильна личному бессмертию.

Возвышение полового наслаждения до высшей ценности не вписывается в чисто африканские понятия. «Либо вступать в связь с женщиной ради рождения ребенка, либо ничего не делать» – таков девиз, перенесенный из деревни в город. В этом смысле африканцев можно назвать целомудренными. Если мужчина берет жену и не имеет ребенка, то вызывает лишь откровенное презрение. Умереть бездетным – самый страшный удар судьбы. Многие мужчины как раз становятся многоженцами потому, что первая жена не наградила их потомством. У некоторых народов женщине, родившей детей, прощалось даже прелюбодеяние. Нет ничего страшнее для африканца, чем уйти из жизни с мыслью о том, что на тебе кончился род. Вот почему аборт приравнивается в деревне к убийству.

Общество, экономика, представления о мире эволюционировали быстрее, чем подсознание людей. Африканцы все чаще женятся по официальному закону, но весьма нередко живут в условиях скрытой полигамии. Они тщатся устроить семью, как у европейцев, но не могут выйти из-под тени клана. Традиция переплетается – порой комично в наших глазах – с современностью, и, однако, в целесообразности ей не откажешь. Запад принес Африке легкость нравов, разврат, но пока еще не смог убить разумного отношения к браку как к фактору воспроизводства жизни – и проблема рождаемости в Африке стоит совсем в иной плоскости, чем, к примеру, в России.

– С женщиной встречаешься ради того, чтобы заиметь детей, – убеждал меня студент Сорбонны из Мали Багайоко. – И ни для чего более. Родители существуют для того, чтобы наблюдать за тем, чтобы их дочь вела себя достойно и заимела ребенка по-хорошему, от собственного мужа. Когда нет ребенка, ничего нет: нет семьи, нет счастья, как нет и будущего.

Есть ли в Африке любовь?

Не у всех африканских народов даже есть слово «любовь». Впрочем, можно иметь в своем лексиконе массу синонимов, но не ведать всего одухотворяющего смысла любви. Молодой нигериец или камерунец никогда не скажет девушке на родном языке: «Я люблю тебя», хотя и может быть без ума от нее. Так, отсутствует слово «любовь» в разговоре двух влюбленных йоруба – ему эквивалентно слово «дружба».

– Место любви у нас занимает верность семье, – сказал мне сенегальский писатель и кинорежиссер Сембен Усман.

По понятиям африканца, любовь – всего лишь слово, хотя в жизни он может влюбляться много раз. Для деревни полигамия – гарантия получить потомство, рабочую силу, и женщина, по существу, выступает не как любимая, а как орудие воспроизводства рода.

– Негр никогда не говорит: «Я люблю тебя», – произносит камерунский журналист Эдоге. – Это хорошо для европейца. Заметь, что африканец тоже может быть влюблен. Но у нас это расценивают скорее не как любовь, а как преданность.

– Однако твоя Маталина влюблена в тебя. Это бросается в глаза. Она готовит тебе разные вкусные вещи, начинает смеяться, едва ты открываешь рот. Она глаз с тебя не сводит, когда ты что-то говоришь, – полувозражаю я.

– Лучше спроси у нее, что такое любовь, но запомни: мы, африканцы, – пуритане в душе, мы за строгие, целомудренные отношения и косо смотрим на чувственное демонстративное проявление любви. Это не ханжество, а нравственный принцип.

– Для меня любовь – это счастье, – смущенно смеется Маталина. – И вовсе не обязательно то и дело целоваться и обниматься. Мы вообще не любим говорить об этом. Главное – дорожить друг другом.

Можно ли «приманивать чужую курицу»?

О некоторых моментах воспитания и интимной жизни африканцев довольно откровенно говорил мне камерунец Матье.

– Родители испокон веков предостерегают: если ты приучаешь жену к пяти – десяти поцелуям в неделю, то настанет день, когда ты уедешь куда-нибудь дня на три и все будет кончено – она будет следовать тобой же привитой привычке, но уже без тебя. На день или неделю оставишь ее с кузеном и… Заметь, таких примеров – хоть пруд пруди. Один мой коллега по службе уехал в командировку. Жена, поскучав день-другой, принялась обхаживать его младшего брата. Невтерпеж ей, видите ли, стало. Захотела выглядеть европейской леди! Когда муж вернулся, младший брат – он очень честный парень! – огорошил его признанием. «Старший брат, я оскорбил тебя, – сказал он. – Мадам заставила меня делать то-то и то-то». Вот тебе причина, по которой с нашими дамами надлежит быть по-строже и не раззадоривать их лишним вниманием. Ты понимаешь, что я имею в виду? Здесь, в Африке, жена никогда не скажет мужу начистоту: «Муж мой, я хочу того-то и того-то», а преподнесет ему сюрприз.

– Ты просто не доверяешь женщинам. Если любишь…

– А это уже чистой воды философия, – перебивает он меня. – Африканка не знает, что такое любовь. Муж уезжает надолго, а ей хоть бы хны. Молодая кузина моей жены уже три года ждет мужа, который учится и работает во Франции. Перед отъездом муж отвел ее к фетишисту. Тот приказал жене: «Жди пять лет и не рыпайся, а иначе у тебя отсохнет… Если через пять лет твой муж не вернется, можешь выбрать другого, но не раньше». Но эта передовая, я бы даже выразился, цивилизованная девушка сказала мне: «Угрозы знахаря не волнуют меня». И ничего у нее до сих пор не отсохло. Вот так. Чужую курицу нельзя приманивать, скажет вам любой африканец, хотя и признает, что чужая жена всем девицей кажется. В деревне супружеская измена, особенно со стороны жены, – больше исключение, чем правило. В старину изменнице грозили жестокие наказания и даже смерть. Вместе с любовником ее изгоняли из деревни, и тогда оба становились отверженными. У некоторых племен ограничивались наложением штрафа на любовника. В ряде случаев семья виновного вручала «пострадавшему» в качестве компенсации новую, более стойкую жену. Меньше прав было у женщин. Если камерунка, например, узнавала, что ее супруг вступал в связь с замужней женщиной, то могла затеять драку с соперницей. Но она по сию пору и пальцем не имеет права тронуть незамужнюю девушку – обычай косвенно разрешает женатым мужчинам бегать за молодыми девицами.

– Колониализм, ломая наш жизненный уклад, оставил нетронутым обычное право, – излагает свою точку зрения тоголезец Коффи. – Но сегодня люди все чаще изменяют обычаю, порой вступая в конфликт с родителями, с кланом, плюют на все. Это зовется нынче цивилизацией! На деле мы пятимся назад, теряя нравственные устои, – ведь в прошлом было очень много полезного, выверенного временем. Впрочем, если род захочет, то он заставит тебя сделать все что угодно.

К его словам стоит добавить, что в не столь уж отдаленную старину из страха получить вместе с невестой рога в жены брали совсем юных девочек, едва прошедших обряд инициации.

– Прелюбодеяние, нарушение супружеской верности предки считали большим грехом: за это строго карали, – продолжает Коффи. – В прошлом, особенно здесь, в Того, наши девушки должны были выходить замуж девственницами, иначе бы их изгнали из семьи. Теперь такого нет. Встречаются девочки в 13 лет, у которых уже есть дети. Они пригуляли их на стороне. С приходом соотечественников к власти, как это ни странно и ни антипатриотично тебе покажется, нравы у нас отнюдь не улучшились. Некоторые наши власть имущие убеждены, что все девушки принадлежат им.

– А обычай как же смотрит на это?

– Сквозь пальцы: ведь эти люди, как правило, старейшины. Старшим же можно почти все. Да и сам обычай в городах дышит на ладан. Все хотят жить, как белые, а фактически, несмотря на мишуру и подражательство, живут и действуют, как африканцы. От самого себя не уйдешь. Иногда обычай охлаждает наш разгоряченный ум, приводит в лад наши желания и возможности. Когда муж хочет прогнать жену, он прежде всего должен, например, вернуть выкуп.

– Где же выход?

– Надо ремонтировать двигатель внутри общества. Надо, чтобы каждая страна Африки берегла собственные обычаи, на их основе рождала новые, а не слепо копировала Европу. А пока мы чаще всего лишь обезьянничаем. Европы у нас не получается, а все лучшее, африканское, подтачивается. Мы не понимаем, сколь комично временами выглядим со стороны. Особенно в городах. Всякий раз за фасадом независимости и высокопарной болтовней о национальной подлинности заметны тщетные потуги сделать приятный коктейль из двух разных цивилизаций. Полностью несовместимых друг с другом, как мед и деготь. Да, одна накладывается на другую, но при этом, как вода и масло, не смешиваются. Получается настоящий театр, трагикомедия. Особенно в области личных, интимных отношений.

Андимба сдает в аренду жену

Африканский образ жизни одушевлен какой-то необъяснимой магией: он пленяет своей чисто внешней простоватостью, изящной, полной теплого юмора легкостью, суровой строгостью нравов в сочетании с трогательными человеческим слабостями, приятными на глаз и восприятие, хотя и чуть ошеломляющими своей наивной прямолинейностью.

…У Андимбы и в самом деле была прелестная жена. На ее упругое точеное тело с зовущими к ласке горячими округлостями заглядывалось все мужское население деревушки, что лежит на пути между Опувой и Эпупой на крайнем северо-западе Намибии. Женщины народа химба (овахимба) кокетливы и следят за собой. Здешние красотки отыскивают в саванне специальные камни, часами измельчают их, смешивают с животным жиром и получают охристую, желтовато-красную краску, которой они натираются. Кстати, это и гигиенично, так как восполняет нехватку воды.

В момент моего пребывания в деревне к Андимбе заглянул его закадычный друг и сосед Нгарикутуке, настоящий мужчина – косая сажень в плечах, муж двух любящих супруг, слывший в деревне образцовым семьянином. Рыжие жгуты его волос были удлинены с помощью глины, смешанной с жиром. Кожаный передник на охристом теле чуть прикрывал снизу его внушительное мужское достоинство.

– Знаешь, Андимба, – чуть помявшись, промолвил Нгарикутуке. – Мне нравится твоя Пендукени.

Столь откровенное признание не обидело Андимбу. Напротив, он приветливо заулыбался и дружески кивнул соседу.

– Ты не первый, от кого я это слышу. Глаз у тебя и в самом деле наметанный. Не случайно все мы тебя с детства уважали за наблюдательность. Пендукени – самая молодая и самая любимая из моих трех жен. Ночь с ней проходит как один миг, а как вкусно она готовит!

– Да что там: все мы завидуем тебе. – И вдруг весьма неожиданно спросил: – Не уступишь ли мне ее на неделю?

Андимба давно мечтал, чтобы в хозяйстве Пендукени прибавилась еще одна хорошая молочная коза, но никак не мог приобрести ее. Впрочем, коз у нее было предостаточно, и жены приятелей Андимбы даже втайне завидовали ей.

– Мы с тобой старые друзья, и, конечно, отказать тебе я не в силах. Однако тебе придется подарить нам козу и семь бутылок джина. Ты доволен? Других бы мужчин, даже самых достойных, мы с Пендукени за такую малость и на порог бы не пустили.