Текст книги "Африка — земля парадоксов"

Автор книги: Владимир Корочанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

У Бирамы трое детей. Ежегодно в полном согласии с супругой он выдает на свет Божий по ребенку.

– …Я сказал боссу: «Зачем мне вторая жена? Я же не холостяк». У нас говорят: «Уши холостяка всегда путешествуют вместе с ним, тогда как уши отца семейства всегда остаются дома». А хозяин ответил мне, что мышь, у которой две норы, не погибнет…

– Эта дама была женой троюродного брата. Восемь месяцев назад он умер, теперь траур кончился – и семья взялась за меня. Мне твердят: она добрая, ласковая, много зарабатывает, и мы не хотим, чтобы такая умная, милая женщина ушла из семьи к другому мужу вместе со своими деньгами. Она ласкова с моими родственниками, и ее уход стал бы потерей для них. Тем не менее я отказался. В нашей семье есть мужчины постарше, у которых нет детей. Им надо жениться на ней, а не мне. У меня уже трое сыновей. Да, чуть не забыл – есть и четвертый. Он получился, когда я развлекался с одной дамой в Сегу. Чудный паренек. Живет с матерью. Я тружусь, дела идут. Жена окружила меня заботой и уютом. Дома с голода не умрешь. Бывает, мне нужны деньги, но они же от Бога. Если он захочет, деньги будут…

Все течет, все изменяется, утверждают философы. Минуло несколько дней, и мой приятель описывал невесту в иной тональности.

– Эта женщина приятная, очень симпатичная. Она сказала, что не желает мне ничего плохого, пусть я не беспокоюсь. Она просто собирается жить у меня, чтобы мне стало еще лучше, чем сейчас. Ей тридцать – тридцать пять лет. Около того. Она очень симпатичная. Очень. У нее сын и дочь. Мальчик уже женат, а дочь выходит замуж. Оба живут в Сенегале. Заметь, у меня три комнаты. Место, конечно, для нее найдется. Не знаю, право, что делать.

Три комнаты его дома, а правильнее сказать – хижины, представляют собой стены и потолок из глины и земляной пол. Внутри тесно, не побелено, грязновато. Осколок зеркала, одежда, развешанная на гвоздиках, подобие шкафа, посуда. Кровать только у него. На чем спят жена и дети и на чем будет спать новая супруга, для меня осталось загадкой.

Более всего Бираму волновала предстоящая реакция первой супруги, хотя крупной ссоры он не ожидал. Тем более разрыва.

– Доброе сердце довело жирафа до смерти, – жалеет он себя. – Если я приведу в дом вторую жену, первая, Фату, станет ревновать. В деревне я развел бы их по разным хижинам, а теперь придется опровергать поговорку: «Две мамбы (ядовитая змея. – В. К.) не спят в одной норе». Если ты жаришь сразу двух куропаток, одна подгорит, говаривала моя бабушка. Одним веслом нельзя грести сразу в двух лодках. Беда! С первой дела пойдут не так гладко, а она моложе. Раньше мы с ней шутили, что когда-нибудь все же будем ссориться, хотя такого пока не случалось. Если я теперь попрошу ее: «Фату, дай мне двести пятьдесят франков», то она ответит: «Ступай ко второй жене». Предки заметили, что «если овцу поручить кормить двум людям, она подохнет с голоду». Чувствуешь мое положение? Ужас! Она не будет ласкать меня, как сейчас, не скажет: «Дорогой Бирама, держи это сочное манго или апельсин. Отведай его на здоровье или отнеси своему другу».

У нас прежде все было романтично. Помню, как я приехал в ее деревню. Моя будущая теща превратилась в невидимку. У нас ведь теще и зятю запрещено видеться до породнения. Мы с ней здоровались из-за банановых зарослей или через стену. Теперь эта добрая традиция чахнет. Тещи лезут прямо на глаза, смотрят тебе в рот, когда ты ешь. В деревне же теща не то что не усядется перед тобой, когда ты ешь, но даже не осмелится готовить тебе пищу. До брака это табу. Впрочем, было. Теперь все идет наперекосяк.

Он верит Фату беспредельно. Временами она выезжает за две-три сотни километров по Нигеру, продает сплетенные ею из прутьев и соломы корзины и абажуры, а также перец, имбирь, апельсины. Обратно привозит сушеную рыбу, кур, яйца. И деньги.

– Она никогда не признается в том, сколько зарабатывает, – рассказывает Бирама. – Особенно мне, своему мужу. Никогда не выложит правду. Если только где-нибудь ошибется, не получит прибыли или если бизнес окажется плохим. Тогда проронит: «Муж мой, я потеряла столько-то франков!» Но я на нее не обижаюсь. Она всегда подкинет мне сотню-другую франков, если я попрошу. И я о ней помню. Разве обезьяна забывает о своем хвосте?

У женщины в Африке всегда есть личное имущество, на которое муж не зарится, даже если начальный капитал ссудил он сам. В случае многоженства или разрыва жена на накопленное будет содержать детей.

Однако несколько дней спустя он прилетел словно на крыльях, торжествующий.

– Наконец-то. Правы предки: все ямы наполняются землей; день не хвалят, пока не стемнело; если с утра кому-то не повезло, то это не значит, что вечером он будет плакать. На свете есть справедливость! Они женили даму, о которой я рассказывал тебе. На одном парне из нашей семьи. Он – на седьмом небе, вдова – тоже, и я спокоен. Все-таки у вас, европейцев, порядки разумнее.

Все в жизни образуется к хорошему или плохому. Одни африканцы утверждают: священник тоже может вырастить вора, другие: филином родишься – в соловья не превратишься, третьи: сколько родник ни мути, он все равно очистится. Сказка с хорошим концом? Но вдруг еще у одного из родственников, не дай бог, жена останется вдовой? Тогда что будет с нашим однолюбом?

ЛЮБОВЬ И БРАК ПО-АФРИКАНСКИ

Свадьба на склоне лет

На церковной паперти в центре Ломе фотографируются счастливые новобрачные и их родственники. Все разодеты. Некоторые дамы щеголяют в новейших европейских платьях, возможно, из самого Парижа. Другие – в традиционных церемониальных нарядах: повязав вокруг бедер широкую длинную, до пят, юбку немыслимо ярких цветов, накинув на плечи кусок красочной ткани с прошитыми широкими рукавами, накрутив на голову высокий, в виде башни тюрбан. Всматриваюсь в расфранченную группу. Где же молодожены? Вот появился кюре. Да вот они, новобрачные! В белоснежной фате старая, внушительной полноты «мамми». Ей не менее шестидесяти пяти. Жених в смокинге, но в таком же зрелом возрасте и даже без зубов. Вокруг – явно их дети, внуки и правнуки.

– Эти старики – жених и невеста? – недоверчиво и с некоторым разочарованием выдавил я и спрятал приготовленную фотокамеру.

– Да, у нас частенько справляют свадьбу в старости. Так тут привыкли, – говорит мне Коффи, коллега, комментатор Тоголезского агентства печати. Юридическое оформление брака в 65–70 лет – нередкое явление на западе Африки.

– Коффи, а ты тоже женишься в старости? – интересуюсь.

– Наверное, – кивает он. – Чем я хуже других? Я же католик. Ты спросишь, почему я не тороплюсь со свадьбой в католической церкви? Да просто потому, что не хочу иметь потом, по прошествии времени, двух или трех жен, не хочу два или три раза разводиться. Это нехорошо. Я поступлю, видимо, как все: сначала женюсь по обычаю, без оформления брака в церкви или в муниципалитете. Внесу родителям невесты выкуп. И потом, в старости, когда у нас будет много детей, когда мы с женой бесповоротно убедимся, что любим друг друга, то повенчаемся в храме, как эта уважаемая пара. Представь себе, если бы я женился сейчас. Священник сказал бы мне во время бракосочетания: «Ты должен иметь одну жену». Я без всякой уверенности ответил бы: «Да, отец мой», то есть обманул бы самого Бога. И вообрази себе, что через шесть месяцев или через год после такой клятвы я примусь искать другую жену. Женившись молодым в церкви, я попаду в ловушку, не смогу при надобности сменить жену. А так я отправлю ее к родителям и подыщу себе другую подругу жизни. Нет, церковный брак – после. Сначала надо поближе узнать друг друга, а потом уже давать клятву в церкви.

Многие мои африканские знакомые думают так же, как Коффи.

– Нет, ни в коем случае нельзя ввязываться в брак, который скует тебя по рукам и ногам до самой смерти. Тем более что тогда ты не сможешь иметь детей с другой женщиной, в другом месте, – услышал я от камерунского журналиста Даниэля Призо.

– Но если женщина родит тебе ребенка, ты же должен жениться на ней? – я пошел напролом, отталкиваясь от бытующей у нас морали.

– Одна женщина… – он немного размышляет. – Это очень трудно здесь. Никто не поймет тебя, особенно если ты из знатного рода. Когда у тебя одна жена, родня говорит: «Э, нет. Надо, чтобы семья была многочисленной, нужны еще дети, много детей. Чем больше, тем лучше. Надо взять вторую жену». И не оставят тебя в покое, пока не добьются своего. В Африке – свои понятия и мораль.

Примерно таково же мнение преподавателя лицея в Яунде Франсуа Мвенга:

– Мой отец тоже не хочет, чтобы я женился в церкви, и усердно старается убедить меня в пользе полигамии. В принципе я делаю то, что он велит, а в перспективе вижу одну послушную и серьезную супругу. Ее я сохраню на всю жизнь, женюсь на ней в церкви, а с остальными расстанусь по-хорошему, как это бывает между культурными людьми.

– Слушая тебя, напрашивается один вывод: чтобы жить по канонам католицизма, сначала надо обойти их? – замечаю я.

– Да, но только временно. Здесь женятся ради продолжения рода. Африканцы – ты должен осознать это – хотят иметь много детей. Таков обычай. Это важнее всего. Не думаю, что у вас лучший порядок. Признайся: европеец, который расписывается с девушкой в восемнадцать лет, действует наобум. Африканец же делает это раз в жизни и наверняка, когда ему уже ничего не страшно. Тогда можно жениться в церкви.

Думаю, что и с остальными женами он не расстанется, ибо прелаты простят ему полигамию, а он не простит себе, если оставит свое потомство на произвол судьбы. Малийский писатель, офицер Йоро Диаките однажды сделал любопытное замечание: «Конечно, наши интеллектуалы на словах клеймят многоженство, но понаблюдай – сколь часто они, кроме жены, имеют любовницу, да не одну». Можно произносить сотни гневных филиппик против многоженства, оставаясь полигамом в душе. Многие африканцы и не подозревают даже о церковных запретах. Отец восемнадцатилетней ученицы католической школы в Уагадугу (Буркина-Фасо) Селин, ревностный, как и она, католик. У него пять жен и двадцать два ребенка. Когда я сказал ей, что церковь такого не одобряет, Селин удивилась:

– Если ты католик, ты обязан иметь одну жену? Неужели?! – воскликнула она. – Смотрите, а я и не знала.

Католическая церковь на практике закрывает глаза на многоженство, мирится со многими обычаями и обрядами местных традиционных верований и культов.

Ухаживание

В каждом чернокожем, какой бы европеизированный вид он ни имел, живет африканец, сын тропиков.

…Матье – служащий и сын чиновника, горожанин в двух поколениях. Он свободно говорит на французском, английском и эвондо, мыслит и рассуждает почти по-европейски. Такое мнение складывается, если, конечно, иметь с ним только шапочное знакомство. Но и он – часть своей среды. Ее своеобычие проглядывает в образе мыслей и действий Матье по мере того, как узнаешь этого камерунца поближе.

С Маталиной он познакомился, когда семнадцатилетняя девушка торговала кукурузной кашей перед зданием его министерства в Яунде.

– Каждое утро я бросал ей на бегу: «Мадемуазель, две тарелки каши с арахисом, пожалуйста».

Она щедро, с верхом, накладывала ему завтрак, и они судачили о том о сем, пока он расплачивался сотней-другой франков. В первый раз он рассыпался перед ней в изысканных комплиментах, будто какой-то граф де Шампань или маркиз де Помпадур.

– Я говорил ей: «Мадемуазель, старушка, – боже мой! – какая у тебя полненькая, налитая, аппетитная фигурка! Как я полюбил твою кашу!» Сравнивал ее с сочным манго. И еще что-то молол вроде этого, – с чувством вспоминает он.

Девушка хихикала, в смущении прикрывая рот ладонью.

В свободную минуту он выглядывал на улицу из окна своего кабинета на втором этаже, делал ей знаки рукой. Завидев его, Маталина начинала смеяться, а покупатели, стоявшие рядом с ней, удивлялись:

– Что там веселого наверху, Маталина? Всякий раз, когда ты поднимаешь глаза, тебе словно смешинка в рот попадает.

Она, прыская, отнекивалась: мол, ничего и никого там нет. Вскоре, однако, его неопределенные ухаживания стали раздражать Маталину. Африканские девушки не любят, когда ухаживания затягиваются. От кавалеров они требуют ясности, хотя период между знакомством, сговором и свадьбой бывает растянутым. И это практически повсюду на континенте.

Исповедь молодого журналиста из популярного южноафриканского еженедельника «Уикли мейл» Тшоколо ва Молакенга об учебе в Витватерсрандском университете во многом передает психологию юных африканцев. Он вырос в бедной семье в Бопутатсване. Но в семнадцать лет, как лучшему ученику, ему дали стипендию в Витватерсранд.

– В журналах и газетах, – вспоминает он, – я видел много фотографий черных и белых студентов, которые рука об руку шагают на демонстрациях, и думал, что в университете тоже так будет. Уже первая неделя в Витватерсранде отрезвила меня и принесла разочарования. Белые и черные студенты сидели на лекциях по разные стороны аудитории. Мне было одиноко. Так как я лелеял мысль о белой подруге, то приударил за одной блондинкой. Предложил ей сблизиться, но, ошеломленная, она всплеснула руками: «Ты с ума сошел, Тшоколо? Как ты можешь предлагать такое, бросаться словами о любви, если совсем не знаешь меня?» Я был в недоумении, поскольку полагал, что мы достаточно, уже целых два дня, знаем друг друга, тем более что занимаемся в одной группе. Позднее я выяснил, что белой женщине не предлагают любовь сразу после знакомства, как у нас. Сначала нужно поводить ее в кино и театр, еще куда-нибудь, прежде чем поведать о своей страсти. Белые с чувства не начинают. Это напугало меня. Черным такое не по вкусу. У нас принято другое. Вы встречаетесь с девушкой и тут же берете быка за рога. Сердце чернокожей красотки вам никогда не покорить, если вы попробуете «узнать» ее, станете тянуть время, так как в следующий раз, после очередного похода в театр, когда вы попробуете заговорить о своих чувствах, она обрежет: «Думаю, что нам лучше быть друзьями и оставить все как есть». Друзьям же шепнет: «Экий недотепа, какой трус, этот ваш Тшоколо. У него не все дома».

Однако, узнав мимоходом мнение Тшоколо, вернемся к повести о Маталине и Матье. Однажды она решила поставить точки над «i».

– Дорогой Матье, уже почти два месяца ты туманишь мне мозги своими «я люблю тебя». Я еще несовершеннолетняя и на вздохи непадкая: никаких надежд, учти, не питай. Мой отец умер, а я живу с тетей. Она очень строгая и теперь меня теребит, почему я больше не вожусь с другими парнями: мол, зачахнешь без мужа. Есть еще у меня брат и дядя. Я – девушка честная.

Надо отдать Маталине должное. Была она пышная, сдобная, жизнерадостная, какие вечно в моде в Африке. Африканцы же как раз больше симпатизируют полным женщинам, чем худощавым, тонким, английского склада. Грубо говоря, мерят любовь на пуды. Иногда можно видеть тщедушного мужичка и рядом крепкотелую, в три обхвата половину. У Матье, к слову сказать, уже была первая жена На-Монго.

Он пришел к родителям и преподнес им сюрприз:

– Дорогие родители, идите за моей второй женой.

Они сначала навели справки, разузнали о ней все. Его дядья, прихватив с собой, как заповедовали деды, несколько калебасов вина, отправились свататься к ее родителям. Разговор начался с избитой фразы:

– Есть ли у вас курочка, которая может стать матерью? Если да, то мы хотели бы также узнать, свободна ли она?

Африканцы употребляют слово «курочка», когда речь идет о девушке на выданье. Эта птица символизирует женский пол.

– Какая курочка? – деланно, как предписывает обычай, удивились родители невесты, запив изумление принесенным вином.

В Западной Африке в ходу пословица: «Жених – неиссякаемый источник вина». Всякое посещение родителей невесты без вина обречено там на провал. Сватовство – тем более.

– Разве у вас нет дочери по имени Маталина? – поднял бровь один из дядьев Матье и сделал вид, что закупоривает бутыль.

– Да, у нас есть девушка по имени Маталина, – деловым энергичным жестом остановил его ее дядя, предложив выпить за здоровье невестиной семьи.

Тост был поддержан.

– Приведите ее. Мы хотели бы увидеть ее воочию.

Предупрежденная ребятней Маталина пряталась поблизости в хижине-кухне, готовая предстать перед гостями.

Ее спросили:

– Ты знаешь Матье?

Она не стала отпираться – и «процесс пошел», как принято говорить в России. Суд да дело – сговорились. После того как был выплачен свадебный выкуп, Матье по утрам стал получать кашу бесплатно. Маталина даже приносила ему в отдельном горшочке кашу на молоке (у фульбе, туарегов и ряда других народов континента есть поверье, что молоко увеличивает мужскую силу) и прочие деликатесы.

– Почти два месяца я навещал ее, чтобы привыкнуть, – рассказывает Матье. – Она кормила меня, затем в полдень, в самое жаркое время дня, мы лежали бок о бок. Тут она сразу строго предупредила: «Ишь какой прыткий. Остановись, родимый! Я – девушка!» – и я не трогал ее: ведь факт целомудрия суженой – еще один плюс, привилегия и честь для меня. Мы делали все по обычаю, как завещали предки.

Однажды вечером родители Матье привезли Маталину в сопровождении ее родных. Жених пригласил на свадьбу своих друзей. Набежало много знакомых – со свадьбы же никого не прогонишь.

– Мы выставили напитки, вино, – рассказывает Матье. – Люди пили и судачили между собой. Я выхватывал из их бесед такие отрывочные фразы, как: «Вряд ли невеста – девица. Уж я-то знаю это». «Абдалла однажды целовал ее чуть ли не у меня на глазах». «Да что там Абдалла! Я однажды, каюсь, с этой девушкой сам побаловался на пляже». «А чего там говорить – эту девицу видели, когда она танцевала с одним типом из Эдеа. Она никак не может быть невинной». Сомнения усиливались – и по мере их укрепления мои друзья, разгорячившись, стали заключать пари, делая ставки до ста франков на то, что она вовсе не девственница. Я молчал, хотя подозрения тоже грызли меня. Впрочем, ревность ревностью, но я вспоминал, какой вкусной кашей она потчует меня, как она угождает мне. А это тоже немаловажно.

И вот настал главный час. Невесту в нежно-голубой ниспадающей одежде ввели в спальню, где стояла застеленная кровать. Молодых закрыли. На печке на огне кипятилась вода.

– Сердце выскакивало из груди от волнения – ведь люди же ждали, – Матье предельно откровенен. – Когда волнуешься, всего боишься. Справлюсь ли я? Мужчина должен проявить себя мужчиной. Но я тоже не простак. Для верности заранее пожевал орех кола и еще маленький плод афио. Очень тонизируют. Мне также вкололи укрепляющее средство. Я сказал Маталине: «Как только приготовишься, позови меня». Друзей я предупредил: «Когда выйду с новостью, прикусите языки, ничего лишнего не говорите, а то она будет стыдиться».

Накануне отец и мать напомнили, что он должен не уронить честь семьи и по-боевому настроить себя к первой брачной ночи. «Ничего не бойся, сын! – подбодрил отец. – Люди должны увидеть, какой ты у меня герой». Мать ограничилась пословицей: «Если уж засунул руку в горшок с едой, постарайся достать содержимое, сынок!» Отступать действительно было некуда.

– И все-таки сам знаешь: у невезучего и в праздник желудок может расстроиться, но когда я вошел к Маталине и увидел ее надушенную, нарядную, всю в бусах и украшениях, то сразу понял, что зря тонизировал свой молодой организм. «Дело пойдет на лад. Проблем у меня не будет», – промелькнуло в голове, и я упал с Маталиной на кровать. Она вскрикнула. Я почувствовал что-то теплое. Кровь! Перед этим нам дали четыре белых платочка. Я взял два, и она два. Был еще один большой белый платок под ней. Со смоченными кровью платками я гордо, как молодой лев после охоты, вышел к гостям. Все зашумели, захлопали, обрадовались, стали откупоривать шампанское.

«Браво! Браво! Слава нашему сыну! Слава нашей дочери!» – гремели здравицы. Включили магнитофон. Грянул тамтам. Начались пляски. Тем временем женщины помогли Маталине умыться и убраться, красиво одели ее. Все были довольны, счастливы. В том числе и старшая жена Матье – На-Монго. Тесть с тещей провели в доме Матье ночь и наутро уехали к себе в деревню.

Так счастливо увенчался роман двух молодых камерунцев. Жизнь прекрасна, когда люди ладят между собой и не забывают стародавних обычаев народа.

Наставления умудренного многоженца

У Акуку Ансентуса Огвеллы один простой, но довольно суровый рецепт, как сохранить мир и гармонию в семье. «Если ваша жена вдруг становится вздорной, крикливой и непослушной, огрейте ее несколько раз кнутом – и она как шелковая». У каждого общества свой идеал поведения, и любая норма, какой бы отвлеченной она ни казалась, имеет вполне земное объяснение. У некоторых народов если муж периодически не побивает жену, то соседи начинают сплетничать о том, что он-де не уважает ее и что-то неладно в их отношениях. Так что мужу и жене порой волей-неволей приходится периодически запираться в хижине и разыгрывать шумное избиение, чтобы убедить округу в том, что они живут дружно. Нечто похожее на наше «милые бранятся – только тешатся».

К мнению Акуку Огвеллы стоит прислушаться, поскольку за его плечами колоссальный, просто уникальный опыт семейной жизни. Ему ли не знать, как обращаться с женщинами? Перед моим приездом в кенийскую деревеньку близ Кисуму этот семидесятидвухлетний крепыш женился в… 149-й раз! У него более 200 детей, 700 внуков и 80 правнуков. Он безмерно счастлив, что имеет такое богатое потомство, но часто не помнит имен детей, внуков, а тем более правнуков, хотя и любит их одинаково сильно.

Не всегда безоблачной была семейная жизнь Огвеллы. 85 жен оставили его, а 24 безвременно покинули сей бренный мир, сделав его безутешным вдовцом. По его словам, 85 разведенных «не выдержали испытаний; некоторые проявили себя сварливыми, другие – слабыми физически, третьи – не очень спорыми в сельскохозяйственном труде». Но мужьям, не справляющимся или едва справляющимся с одной-единственной супругой, не мешает внять несколько старомодным, но практически полезным поучениям многоопытного полигама, которые я выслушал в его грязноватом, но достаточно уютном кафе.

Акуку Огвелла – преуспевающий фермер и владелец бара. Его семья расселена в нескольких мелких деревнях, разбросанных в районе Южная Ньянза на берегах озера Виктория. Родился он от одной из сорока пяти жен такого же трудолюбивого, как и он, земледельца.

– Во мне, как я понимаю, говорит голос крови, что-то, данное самим Богом. Всякий раз, вступая в очередной брак, я обнаруживал в себе что-то неизведанное, – каждая его фраза чеканна и наполнена нестандартными раздумьями.

Говорит он очень степенно, взвешенно, поочередно прихлебывая из стоящих перед ним двух бутылок то черное пиво «Гиннес», то кока-колу. Высокий, веселый, Акуку выглядит моложе своих лет. Рядом с ним на табуретах сидят три его, по-видимому, младшие жены, а за спиной высятся еще четыре избранницы сердца возрастом постарше.

– Женитьба никогда не теряла своего очарования для меня, – задумчиво произносит он и добавляет голосом, дышащим самым светлым оптимизмом, верой в будущее: – Я надеюсь жениться еще раз сто, прежде чем отойти в мир предков.

Без таких полных энтузиазма жизнелюбов, мелькает мысль, мир потускнел бы.

– Вы любите своих супруг? – невпопад спрашиваю я.

– Что вы подразумеваете под «любите»? – сурово переспрашивает Акуку Огвелла. – Что такое любовь?

Я философствую, пытаясь объяснить ему, что мы понимаем под словом «любовь», говорю, что у нас многие поэты и писатели пишут крупные полотна на эту вечно актуальную и трепещущую тему.

– Да? Приведите пример, – оживляется Огвелла.

– Да-да, что это такое? – внезапно заинтересовалась с предварительного разрешения мужа его младшая жена и мимоходом делает мне такие глазки, что я едва удерживаюсь на табурете.

Я с пафосом декламирую им на сносном английском языке несколько строк Е. Евтушенко:

 
Ты спрашивала шепотом:
«А что потом?
А что потом?»
Постель была расстелена, и ты была растеряна…
 

И потом другое:

 
Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я – робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
А хорошее вряд ли смогу…
 

– И это все? – недоверчиво смотрит мне в глаза моложавый старец.

– Все, – киваю я, и они оба буквально покатываются со смеху. «Что смешного они увидели в этих волнующих строках?» – обескураженно думаю я. Мне даже стало неудобно – ведь стихи лирические, а не юмористические. Впрочем, их смех я объяснил разницей восприятия между европейцами и африканцами.

– Ваш поэт, вероятно, в критический момент не принял орех кола и спасовал, но растерялся он зря. Есть вещи, которые обязан знать и делать без подобных позорящих его размышлений каждый уважающий себя мужчина, – высокомерно отрубил Акуку Огвелла.

Младшая жена с кокетливыми глазками вновь попросила у него разрешения высказать мнение и с милой улыбкой промолвила:

– В чем-то он, конечно, прав, ваш маститый гриот, поэт: вряд ли он сделает хорошее своей как первой, так и последней жене, хотя и, наверное, плохого им тоже от него ожидать не приходится.

Признаюсь, что с тех пор я уже не цитировал африканцам стихи о любви.

– Шутки в сторону, – одернул ее супруг. – Я, разумеется, понимаю, что белые подразумевают под любовью, но мы мыслим иначе. Для нас главное в браке – единство мужа и жены, привязанность и преданность, проверенные временем. Вы не представляете, как прекрасна жизнь, когда вас холят женщины.

К каждой жене Акуку Огвелла, по моим поверхностным наблюдениям, привязан по-своему и, в основном по практическим соображениям, в каждой находит что-то полезное.

– Некоторые женщины – мастерицы в приготовлении пищи, другим нет равных в уборке и штопке одежды, а третьи восхитительны в любви, – признается опытный сердцеед и сердцевед. – Мне нравится, когда они заботятся, ухаживают по очереди. Это лучше, чем изо дня в день видеть одно и то же лицо, зевать от одних и тех же избитых разговоров. Множество жен – своего рода специи к вкусно приготовленному блюду, – с чисто африканской образностью заключает он. – Мы в самом деле очень счастливы. – Он окидывает заботливым взором подруг.

Они согласно кивают:

– С ним легко. Нам выпал удачный жребий.

– Они берегут мое здоровье, – хвалит жен Акуку Огвелла. – Здесь очень важно правильно питаться. Бывает, что мы устраиваем среди жен лотерею и выбираем ту, которая будет варить мне пищу в последующие несколько лет.

– А как с любовью? Тоже бросаете жребий? – невольно вырывается у меня. Спохватившись, мысленно ругаю себя за такой промах.

– Здесь у меня другой подход. Стараюсь не обижать никого из них, поступать по справедливости, – он вроде бы великодушно прощает меня.

– И они довольны? – помимо моей воли выскакивает у меня еще один бестактный вопрос, и я опять внутренне кляну себя за оплошность.

Ему же мой грубоватый вопрос почему-то пришелся по нраву. Все-таки какая заметная разница в психологии между нами, людьми разных географических поясов.

– Конечно, – он в который раз окидывает женщин орлиным взглядом, а они, включая и самую младшую, утвердительно и с каким-то особым чувством одобрительно кивают. – Но давайте оставим эту тему.

Предположение о том, что он сам как-нибудь возьмет да примет участие в приготовлении пищи или в работе по дому, вызывает у него припадок смеха:

– Это же совершенно недопустимо, непозволительно для мужчины!

Огвелла заверяет, что уважает и любит всех своих жен, в том числе и постаревших, но твердо заявляет, что не потерпит ссор и нахальства с их стороны.

– Видите, они сидят рядом со мной, говорят тихими, мягкими, приятными голосами. Для меня они как цветы. – В его глазах сияет любовь к присутствующим и отсутствующим супругам. – У нас очень редко случаются споры и скандалы. При первом признаке надвигающейся грозы я немедленно прекращаю разговор. Дом созидает женщина, разрушает тоже она. Да, случается все-таки, что они схватываются между собой. Мне не нравятся вздорные, бранчливые люди, и если одна из них выходит из-под контроля, то семейный суд определяет наказания.

– Какие?

– К примеру, несколько дней тяжелого труда. В течение этого времени жене, обидевшей меня или моего друга, например вас, не разрешается говорить со мной, а потом она должна попросить у меня прощения. Если же она не исправится, то тогда получит пять ударов специальным кнутом.

Браки в муниципальных органах или в церкви автоматически предполагают моногамию, но с ними не всегда торопятся. Мужчина с двумя-тремя супругами – не редкость в Кении, особенно в сельских районах. Мусульмане могут иметь до четырех жен. По обычному же праву, основанному на племенных обычаях, у кенийцев нет ограничений на число спутниц жизни.

Еще молодым человеком Акуку Огвелла, по его словам, пошел к врачу – специалисту по семейному планированию, но не для того, чтобы узнать, каким путем избежать многочисленной семьи. Его интересовали дни, когда женщины наиболее плодородны. Такие сведения потребовались, чтобы справедливо распределить ночи между подругами.

Все в его дружной семье заняты делом: выращивают зерновые и овощи, ухаживают за коровами, козами и курами, обслуживают два бара и два магазина. Старшие дети – многие из них стали врачами и адвокатами – помогают младшим встать на ноги. Чтобы возить младших детей и внуков в школу, Акуку Огвелла приобрел маленький грузовик.

– Правительство хочет, чтобы мы имели меньше детей, и я наказал сыновьям и дочерям иметь только по три-четыре ребенка, – выражает он солидарность с демографический политикой властей, самоотверженно наступая на горло собственным идеалам.

Практическими делами, всей своей жизнью этот человек опроверг наблюдение предков: «За двумя газелями погонишься, ни одной не поймаешь». Он поймал не один десяток газелей.

– Жен никогда не бывает слишком много, дружище. Чем больше жен, тем могущественнее мужчина, тем слабее недруги и колдуны, – заканчивает он беседу, покровительственно похлопывая меня по плечу.

Он гордится своими подругами, потомством. Ему завидуют многие. Такую внушительную родню, конечно же, не под силу заколдовать никому. И создать ее способен только настоящий мужчина.

Исповедь мнимого холостяка

– Когда в доме нет проса, обращаешься за ним к соседу, – изрекает черная женщина, втихомолку обзаведшаяся любовником.

…Филибер в роскошном, ажурно вышитом золотисто-белым шелком белоснежном бубу (традиционное, ниспадающее до пят длинное верхнее платье свободного покроя, с широченными рукавами) выглядит как царь. Когда он появляется на пороге, то, как великан, заслоняет собой весь дверной проем. Филибер из семьи вождя в Савалу в центре Бенина. Работает на электростанции в Котону. «Просо» у него есть, но расходовать его попусту он не торопится.