Текст книги "Крест на моей ладони"
Автор книги: Влада Воронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)
– Убого, примитивно и безграмотно, – оценила я. – Как словесники волшебники никуда не годятся. К тому же использование матерной лексики – один из главных признаков умственной ограниченности.
Кудесник дёрнулся как от пощёчины, а Роберт торопливо прошептал:
– Нина, я Всеобщей Кровью умоляю вас, уходите. Нина, пока ещё не поздно, уходите, пожалуйста!
– Светозар, – сказала я, – ваш отказ в праве на истинное имя не только смешон, он непробиваемо глуп. И доказать это очень легко.
Кудесник презрительно рассмеялся.
– На «мост истины» намекаешь? Дробышева, ты только вчера в очередной раз шлепнулась в Мёртвую Бездну. Тебе что, мало было, повторить захотелось?
Тут он меня подловил. С «мостом истины» мне не везёт катастрофически. Точнее, мои многочисленные недоброжелатели, как волшебнокровые, так и человеки, пользовались им для сведения мелких счётов: провоцировали меня на конфликт в заведомо выигрышной для них ситуации и вызывали на «мост». Хотя и уходить от прямых стычек так, чтобы противники не получили формального повода для поединка, я научилась быстро, но время от времени уклониться не удавалось.
– Ну что вы, Светозар, – сказала я с благожелательной улыбкой, – ради такой мелочи, как истинное имя, открывать «мост» нелепо. Всё делается гораздо проще. – И уточнила: – По-простеньски.
Кудесник иронично приподнял одну бровь.
– Покажете? – спросил он.
– Разумеется, товарищ полковник, – ответила я.
В Троедворье принят Устав Красной армии. По мнению большаков и Люцина, ничего лучше военная мысль до сих пор не выдумала. Но взаимоотношения командиров и подчинённых скорее напоминают ФСБ или милицию, чем армию. Система званий тоже скопирована с советской армии, но слегка сокращена под троедворские условия. Старших и младших сержантов с лейтенантами у нас нет, как и подполковников. Генералы и маршалы тоже без довесков.
– Так вы готовы к показу, лейтенант Дробышева? – спросил кудесник.
– Так точно, товарищ полковник.
– Надеюсь, вы понимаете, чем заканчиваются игры с Дисциплинарным уставом?
– Взаимно, товарищ полковник.
Светозар только хмыкнул, поражаясь моей наглости. Роберт зло плеснул крыльями, но вмешиваться не стал. Я поблагодарила его улыбкой и, чётко выговаривая каждое слово, произнесла:
– Я, Дробышева Нина Витальевна, лейтенант Совета Равновесия, в присутствии свидетелей-равновесников и пред изначалием мира беру себе истинное имя и нарекаю себя Хорса. Да будет так отныне и до скончания времён.
Кудесник испуганно вскрикнул, сбросил капюшон.
– Что, – растерялась я, – не получилось?
– Получилось, – едва смог прошептать Светозар. – Чакра у тебя теперь восьмилепестковая и с окольцовкой, как и у всех самоназванцев.
Активируются чакры по-разному, иногда это больно почти до обморока, иногда не чувствуешь вообще ничего.
– А… – запнулась я, не зная, что сказать, и затараторила в надежде, что кривая вывезет: – Как видите, истинное имя может взять себе любой желающий и без всяких дурацких церемониалов. Все попытки кому-то это запретить или превратить обряд имянаречения в особую награду обречены на провал. Лишить имени вы тоже никого не можете, оно теперь записано в структуре мирозданья и в моём теле. Даже если трибунал приговорит меня к расстрелу, умру я как Хорса, обладательница истинного имени. Так что, Роберт, – повернулась я к вампиру, – если вам так необходимо волшебническое имя, берите и не морочьте людям голову.
Роберт отступил на шаг.
– Нет, – сказал он. – Нельзя. Если я возьму истинное имя сам, то оно потеряет всю свою ценность, станет ничем.
Кудесник опять рассмеялся, на этот раз с глубочайшим злорадством.
– Ты так ничего и не поняла, бедная простокровка. Да, ты верно сказала, истинные имена не более, чем игра. Но это наша игра! И ведётся она по нашим правилам! Менять их тебе не под силу, обезьянка.
– Не зарывайся, полкан, – льдисто произнёс Роберт. – За такое оскорбление можно и под трибунал.
– Что ты сказал, кровохлёб? – повернулся к нему оборотень. Челюсти у него изменились, приобрели тигриные очертания, руки превратились в лапы. – Жить надоело? – прорычал он.
Вампир холодно усмехнулся, растопырил крылья.
– Вы что, спятили оба?! – сунулась я между ними. – Или в соседние карцеры захотели?
Не самый разумный поступок, раздавят и не заметят. Но вампир и оборотень остановились. Роберт по своей обычной манере уставился в пол, Светозар вернулся к человеческому облику, на меня глянул с интересом, а на вампира с некоторой завистью.
– Каждый обладатель истинного имени властен быть назывателем для любого людя, – сказал Роберт. – Нина, я могу просить вас о церемонии?
– Просить можете, – ответила я. – Но согласия не получите. – И, прежде чем он успел обидеться, пояснила: – Кровь назывателя станет запретной, верно? В условиях Троедворья создавать такое ограничение глупо. Мы легко можем оказаться в ситуации, когда я буду для вас единственным Источником на сотню километров. Лучше возьмите себе имя сами, а не хотите нарушать правила древних игр и становиться самоназванцем, попросите стать назывателем любого мага или оборотня, благо кровь у них бесполезная.
Кудесник побелел от ярости.
– Ты… – прошипел он.
– Да? – ответила я любезной улыбкой.
Возразить ему нечего, что оборотни, что маги в доноры не годятся никому.
– Ладно, – сказал кудесник, – забудем о трибунале. Но истинное имя Кох не получит. Право на него имеют только маги, оборотни и, как выяснилось экспериментом, человеки. Все остальные – нет.
Я опять растерялась. Остальные – это не только вампиры, но и русалки, домовые, кикиморы, лешие, эльфы и прочие многочисленные волшебные расы.
– Дурь какая-то, – сказала я. – Чем они хуже нас?
– Это закон волшебного мира, Хорса, – ответил Светозар.
– Что-то я не припомню такой статьи в Генеральном кодексе.
– Не всё нужно обязательно записывать, – усмехнулся оборотень. – Некоторые вещи очевидны сами по себе.
– Например, вот эта истина, – ответила я: – «Всё, что не запрещено, то разрешено».
– Да, – легко согласился Светозар. – Но во всём волшебном мире не найдётся людь, который согласится стать назывателем у искусственника.
Роберт покорно опустил голову, крылья обвисли. Термин «искусственник» я услышала впервые и что он означает, не знала, но позволять всяким там магам и оборотням над Робертом изгаляться не собиралась. Не для того я отпаивала его собственной кровью.
Я зажгла на ладони «трёхосновную розу» из Тьмы, Света и Сумрака. Горячо, но терпеть можно.
– Люцин, директор Совета Равновесия Троедворья, – чётко произнесла я, – взываю к тебе силой изначалия.
«Роза» сменила цвет на прозрачно-серебристый, замерцала пёстрыми бликами Хаоса.
Не ответить на такое обращение нельзя и директору Совета Равновесия.
Кудесник перешёл в тигра, зарычал. Роберт растопырил крылья, в отсветах «розы» было видно, как поблёкла и отвердела его лента покорности – вампир собирался совершить какой-то запрещённый поступок и прикидывал, успеет ли до того, как лента перережет ему шею.
– Слушаю тебя, взывающая ко мне… – донёсся из «розы» голос Люцина. Тут он запнулся, коротко выругался и после нескольких мгновений молчания сказал: – Хорса, какого чёрта вы там опять затеваете?
– Всего лишь пытаюсь добиться соблюдения закона, – ответила я.
– Сейчас приду, – буркнул Люцин. – Я здесь, в «Кубке».
«Роза Хаоса» пронзительно вспыхнула, выбросила сноп разноцветных негорючих искр и растаяла без следа.
Спустя три минуты в холл быстрым шагом вошёл Люцин. Тоже в рясе. А, ну да, ведь должна была состояться какая-то важная церемония. Если слова Серёги верны, то это будет награждение того отважного помощника аварийщиков. Я быстро глянула на Роберта. Всё понятно.
Люцин перехватил мой взгляд, покосился на тигра и велел ему доложить подробности. В звериной ипостаси речь у оборотней получает лёгкий акцент в соответствии с обличьем. Светозар при разговоре слегка порыкивал. Но доложил всё четко, так, как и было. Люцин досадливо вздохнул и сказал:
– Если вы не против, Кох, то вашим назывателем буду я. Сама церемония состоится, – тут Люцин немного подумал, – через пять дней. И вам, и Совету надо подготовиться, чтобы провести её на достойном уровне. Но о дате вашего имянаречения будет объявлено сейчас. В летописях Совета Равновесия будут записаны причины, по которым вас, Кох, первым среди искусственников удостоили истинного имени.
Роберт сдержанно кивнул, вежливо улыбнулся, но крылья дрожали.
Кудесник перешёл в человеческий облик.
– Директор, почему? – с удивлением и возмущением спросил он.
– Потому что повторяется ситуация с реформой 23–03. А доводить разбирательство до критической точки я не хочу. Троедворью хватит и одной глобальной перемены. Истинные имена для искусственников как награда за особые заслуги обойдутся гораздо дешевле.
Оборотень несколько секунд подумал и кивнул.
– Вы правы, Люцин Хамидович. Но тогда надо выработать достойный Совета Равновесия церемониал имянаречения.
– Вот вы этим и займётесь, – ответил Люцин.
Я мгновенно стала здесь лишней.
– Разрешите идти, товарищ директор? – спросила я.
Люцин кивнул. Я пошла в душевую. Вроде бы всё хорошо закончилось, но я чувствовала себя безнадёжно проигравшей.
* * *
Я опять курьерю, везу в Белодворье очередную кипу инструкций. Заодно встречусь с Олегом, заберу у него паспорт, в котором фамилию Дробышева переписали на Хорсу.
Чёрт знает что, а не страна – конституция гарантирует гражданам Российской федерации право выбирать фамилию на свой вкус, но в реальности, чтобы её поменять, потребовалась помощь знакомого эфэсбешника и солидная взятка. Ладно ещё, в паспортном столе сделали всё за сутки.
Истинные имена в волшебном мире принято скрывать. Обращаться по ним можно только с разрешения носителя, и лишь высшее руководство – в Троедворье это директор, большаки и их замы – имеют право называть подчинённых истинным именем без согласия его владельца. Произносить чьи бы то ни было истинные имена в разговоре об этих людях запрещено даже тем, у кого есть право обращения по истинному имени. Пользоваться истинными именами в открытую решаются только самые отважные из волшебников. Наш Люцин, например. Да ещё несколько людей в Лиге и Альянсе. В общей сложности не более десятка истинников на весь волшебный мир. Большаки свои имена скрывают, пользуются только паспортными, которые меняют каждые пятьдесят лет.
Тех, кто умеет узнавать истинное имя, глядя на горловую чакру, называют мастерами имён, и относятся к ним с суеверным опасением, потому что они единственные, кто может произносить любое истинное имя, когда и где захотят.
Мастером имён, после трёх часов интенсивных тренировок я всё-таки стала, лобная чакра у меня теперь из восьми лепестков. Толку, правда, от этого ни на грош, разве что перед коллегами всласть повыпендривалась. Но выпендрёж надоел до тошноты уже через десять минут, так что пользы от нового «мастерства» действительно никакой.
На вахте служебного входа в отель «Белый терем», камнедельской резиденции светлых, по мне скользнули беглым взглядом и махнули рукой – проходи. Ауральные татуировки после реформы поменяли, одно только «спящее солнце» осталось прежним. Вместо метки принадлежности теперь такой же приписной знак, как и у волшебников: равносторонний треугольник, под ним – ранговый символ, личный код и группа крови. Три обережных наколки – от инфекционных заболеваний, кровоостанавливающая и защита от ядов. Обереги слабенькие, но лучше с ними, чем без них. Набить карманы талисманами получается не всегда.
В холле меня остановил маг-чаротворец Семён Михайлович, большак Белодворья.
– А Свету поклониться? – кивнул он на сияющий белый шар величиной с футбольный мяч, висящий посреди холла в полутора метрах над полом. Я чуть не выругалась – сырья дефицит, а светлые волшбу на пустой выпендрёж тратят.
– Я, товарищ маршал, равновесница, а не дворчанка. У нас не принято кланяться первоосновным силам, веникам и дыроколам, равно как и любым другим инструментам.
Пресветлый гневно сверкнул голубенькими глазками, но стычку продолжать не стал, в Совете Равновесия правила обращения с первоосновами действительно иные.
Выглядит Семён Михайлович лет на сорок и похож на криворукого запойного слесаря – жиденькие белокурые волосики растрепаны, некогда синяя футболка вылиняла до бледной голубизны, джинсы обтрёпанные до глубокой ветхости, кроссовки раздолбанные, физиономия дибилообразная.
Враньё.
Тело у большака худое, нескладное, но жилистое, тренированное и очень сильное. Глубокое лёгкое дыхание. Двигается с хищной грацией профессионального бойца. Блёклое, невыразительное лицо разведчика экстра-класса. Смотрит как людь немалым интеллектом облагороженный.
И привык не просто командовать, а властвовать.
Почему-то как большаки, так и их замы и советники никогда не носят одежду серого, белого и чёрного цвета. Люцин в жёлтое или золотистое тоже никогда не одевается.
– Идите по своим делам, лейтенант Хорса, – изронил Семён Михайлович.
Я вмиг разозлилась: начальничек выискался, по истинному имени обращаться! Белорылыми своими командуй, а мне Люцина с Гаврилиным по уши хватает. Я глянула на светлого большака срединным зрением. Правду говорили, он хотя и маг-обратник, но не мастер имён.
Я вытянулась в струнку и в лучших строевых традициях гаркнула на весь холл:
– Слушаюсь, товарищ маршал Дидлалий!
И ушла.
В коридоре меня встретила Вероника.
– Зря ты это, – сказала она. – Семён Михайлович, конечно, и Пресветлый, и вседобрейший, но мастерам имён завидует до лютости. Он обязательно отмстит.
Я только фыркнула. Мстильщик нашёлся. Дворовику, будь он даже большак, с равновесниками не тягаться.
Олег и Павел ждали нас с Вероникой в маленьком кафе возле отеля, которое принадлежало равновесному нулевику и считалось нейтральной территорией. Незнанники сюда практически не заходят, но на всякий случай мы сели во второй половине зала, скрытой от первой стеной вьющихся растений и волшебством маскировки. Вероника тут же выпустила крылья. Скоро должны были подойти Ильдан и Егор.
К нам подсела какая-то чернодворская магиня-волхва, симпатичная рыжулька с зелёными глазами и крупным чувственным ртом. На вид ей лет двадцать, а в реальности может быть и пятьсот. Судя по пластике движений – обратница.
– Ты уже капитан, – сказала она Веронике. – Кучеряво у вас на Белодворье живётся.
– Переходите к нам, майор, – ответила Вероника, – станете полковницей.
Обращаться по званиям в нейтральных кафе считается дурным тоном, здесь все равны.
– Если не хочешь разговаривать, так и скажи, я уйду, – обиделась чернодворка.
– Да нет, сидите, – сказал Вероника и повернулась к нам. – Это соединница Людмила Николаевна Беркутова, когда я была на Тёмном дворе, она курировала наш отдел. Нина, ты не против?
– Пока нет. Дальше видно будет.
Вероника представила Олега и Павла.
– Имя обмываете? – спросила Беркутова.
– Да, – ответила я. – А вы откуда знаете?
– Такие новости, как чьё-то наречение, по Троедворью разносятся вмиг.
Беркутова заказала лучшее шампанское, которое только было в кафе.
– Это подарок гостя хозяевам праздника, – сказала она. И пояснила с лёгкой завистью: – Получить истинное имя – большая честь.
– Возможно, только я его не получала, а сама взяла.
– Нина, а почему Хорса? – спросил Олег.
– Не знаю. Случайная ассоциация. Месяц назад отпраздновали Ивана Купалу, а у меня на ладони корсунчик, знак солнцеворота. Солнечный круг древние славяне называли хорс, корс или хорт. Бога, который управлял солнечным циклом и временем тоже звали Хорс. Отсюда – Корсунь, Хортица и прочие названия. От наименования святилищ, где проводились обряды в честь солнца.
– У тебя на ладони Андреевский крест, – строго уточнила Вероника.
– Или ось координат, – сказала я. – Самый подходящий знак для нулевички. Впрочем, чушь всё это. Шрамы, они шрамы и есть.
– В общем, да, – согласился Павел. – Но Хорса – имя симпатичное. Главное, короткое и произносить легко. Обычно такое завертят, что язык сломаешь.
– Вы хотите открыть истинное имя? – испуганно пролепетала соединница.
– А иначе зачем оно было бы нужно? – удивилась я.
– Действительно, – сказал Олег. – Стоило бы тогда огород городить. – Он отдал мне паспорт и взял бокал с шампанским: – Давайте за Нину Хорсу. С имянаречением тебя!
На меня уставилось всё кафе.
– Ты и в паспорте имя поменяла? – охнула соединница. – Хочешь открыть его и для простеньского мира?
– Да. В простеньском мире это будет фамилией.
– Но так нельзя! – возмутилась Беркутова. – Может быть только что-то одно – или обычное имя или истинное.
– Отныне правила игры расширились, – сказала я. – Фамилию мне изменили в соответствии с законами Российской федерации, и теперь именование Хорса Нина Витальевна стало моей неотторгаемой собственностью и в волшебном, и в большом мире.
Я встала, отсалютовала свидетелям бокалом шампанского и выпила его одним духом. Разбила бокал. Села.
Все молчали. Бармен торопливо включил музыкальный центр, заголосила какая-то попсятница и всеобщее напряжение схлынуло, волшебники всех рас, дворов и рангов занялись едой и болтовнёй.
Один за другим позвонили Егор и Ильдан, сказали, что придти не смогут. У Егора срочная операция, а Ильдан занят на контроле инферно, буря продолжалась. Ладно, не велик праздник, позже отметим.
– Вероника, – вспомнила я, – а что означает «искусственник»?
Вампирка скривилась.
– Воспитанные люди такие слова вслух не произносят, – буркнула она.
– В древние времена, – сказала Беркутова, – ещё задолго до сокрытия волшебного мира и, тем более, до появления Троедворья…
– Так волшебники сначала спрятали свой мир, – перебил Олег, – и только затем основали Троедворье?
– Да, через пятьдесят лет после сокрытия, – ответила соединница. – И тогда же началась война. Точнее, само название Троедворье появилось из-за начала Величайшей битвы Тьмы, Сумрака и Света.
– А искусственники-то тут при чём? – не поняла я.
– Во времена открытости магии было значительно больше, чем сейчас, – начала рассказывать Беркутова. – Запасы быстро истощились с началом войны. А тогда, в древние времена, её можно было расходовать, не считая. Но волшебнические умения были ещё примитивными, и многие нужные вещи и действия оставались недостижимыми. Всё это можно было сделать только при помощи стихийного волшебства, которое магам и оборотням, не говоря уже о человеках, недоступно. Мы физически не можем управлять этим видом энергии. И тогда маги, жрецы и оборотни решили создать из принадлежавших им рабов-человеков существа, которые бы могли выполнять для них ту работу, которая требует использования энергии стихий. Никакого понятия о генной инженерии в древности не было, но методом тыка были открыты способы направленной мутации. Так появились хелефайи и, как побочный результат эксперимента, как исправленный до рабочего состояния производственный брак, эльфы. Так что хелефайи действительно и Перворождённые, и любимейшие дети своих творцов – как первая настоящая удача в трудной работе. Чуть позже сделали гномов и гоблинов. Последними были созданы вампиры. Всех прочих стихийников – домовых, леших, русалок, кикимор, фейри и прочих – сотворили значительно позже, после тысячелетнего перерыва. А искусственниками их называют потому, что мутация была рукотворная.
– А вы, – сказала я, – мутация естественная?
– Да, – кивнула Беркутова. – Предрасположенность к магичеству или оборотничеству есть абсолютно у всех человеков. У вас, Нина Витальевна, к магичеству. Олег Васильевич – оборотень, Павел Сергеевич – маг. Но у простеней предрасположенность настолько слабая, что провести активацию невозможно, хоть сотню чар потрать.
– Сотню чего? – не понял Олег.
– Это единицы измерения волшбы, – сказал Павел. – Один чар равен миллиону волшей. А волш – исходная единица. Ну вроде как метр в измерении длины. Волш делится на милливолши и микроволши.
– Постойте, – встрепенулся Олег, – Людмила Николаевна, вы сказали, что стихийников создавали жрецы, маги и оборотни. Но ведь жрецы – это простени.
– Да, – ответила волхва. – До сокрытия три наших расы – маги, оборотни и человеки – всегда действовали сообща. Или вы думаете, что нынешние рабочие тройки Люцин с большаками изобрели? Ну так ошибаетесь. Они всего лишь вернули проверенную тысячелетиями систему комплектования. И теперь поисковики не только новых магов и оборотней высматривают, но и пригодных для вовлечения простеней. Честно говоря, их в первую очередь, потому что нехватка человеков в Троедворье сейчас жуткая.
– А почему не создаются новые искусственные расы? – спросил Олег. – Ведь в Альянсе и Лиге, насколько я понял, магии по-прежнему в изобилии.
– Во-первых, это запрещено Генеральным кодексом, потому что уже созданных стихийников девать некуда. Во-вторых, магии много только в потайницах, основица у них лишь слегка изобильнее троедворской. А в потайнице перерождение провести невозможно по геофизическим причинам, не сработает там это волшебство.
– Где? – опять не понял Олег.
– Потайница – это что-то вроде ниши, – пояснил Павел, – складка в пространстве основицы. На территории Троедворья она всего одна – небезызвестная тебе Шамбала. Раньше был ещё Китеж, но эта потайница разрушилась, когда дворы начали излишне интенсивные боевые действия, благо, – криво и зло усмехнулся Лопатин, – татаро-монгольское нашествие позволяло скрыть их от увлечённых собственными войнами простеней.
– Интересно, – сказал Олег. – А почему вы, Людмила Николаевна, говорите, что стихийники вам больше не нужны?
– Потому что нет нужды в стихийном волшебстве, всё уже почти полторы тысячи лет делается только на магической основе. Не знаю, как в Лиге с Альянсом, а в Троедворье все стихийники волшебничают магией, пусть и через наружный опороник. Вампиры – единственная раса, которая может работать и с магией, и со стихиями на внутреннем волшеопорнике, хотя и не любят этого, базовым для них является волшебство крови. Которое, впрочем, ничуть не хуже магического.
– И вампиры, – зло сказала Вероника, – лучшие в мире бойцы. Сильные, живучие, верные. В особенности под «алым словом». Идеальное пушечное мясо.
– Ты бы предпочла родиться хелефайной?
Вампирку передёрнуло от отвращения.
– Хелефайи годятся только для борделя, – сказала она. – Быдло остроухое. Мы всегда их на полплевка под газон ровняли.
– Ну вот и не ропщи на судьбу, – посоветовала магиня. – Особенно теперь, когда вампиры получили столь желанный вам Свет.
Вероника помрачнела, залпом допила шампанское и потребовала водки. Беркутова смотрела на неё с недоумением.
– Тебе разонравился Свет?
Вампирка отрицательно качнула головой.
– Я люблю Свет, – сказал она. – Но по-настоящему он ничем не отличается от Сумрака и Тьмы. Я была на всех трёх путях, и знаю, что говорю. В Белодворье всё то же самое, что и в Тёмном, и в Сумеречном дворе. Бесконечные бои неизвестно за что без малейшей надежды на победу. Переговоры без цели и смысла. Инфернальные и праздничные перемирия. Редкие выходные с одинаковыми развлечениями в пригородном пансионате одинаковой планировки. Ежедневные нескончаемые диспуты на тему «Почему Свет наилучшая из первооснов и как выиграть войну?». У чёрных и серых восхваляют Тьму и Сумрак, вот и вся разница. Во всех трёх дворах на выходных одинаково играют в демократию, отменяя субординацию. И везде надо одинаково носить ленту покорности с ограничителем силы. Рабский ошейник. – Вероника горько усмехнулась, залпом выпила водку и сказала: – Я люблю Свет, мне нравится его путь, но это равносильно предпочтению малины перед клубникой или черешней. Дело вкуса и не более того.
Краткая исповедь вампирки Беркутову ошарашила.
– Но…
– Не нокай, я тебе не кобыла, – зло буркнула Вероника.
– Нет уж, – ответила Беркутова, – с этим надо разобраться.
– Хорошо, – согласилась вампирка. – Слушай и разбирайся. Свет, Сумрак и Тьма; добро, рациональность и свобода явления не противостоящие, а взаимодополняющие. Путь Света ничем не отличается от путей Тьмы, Сумрака и Равновесия. Тьма, Сумрак и Свет всего лишь силы, которые любой желающий использует по своему усмотрению. Сами они бездумны и безвольны, это всего лишь инструменты в руках волшебников. Тьмой можно спасать жизни и души, а Светом – творить зло. Орудие убийства или пытки из него получается очень эффективное и надёжное. А безразличия у Света ничуть не меньше, чем у Сумрака. Свету всё равно, кто и как его использует. Как и Тьме с Сумраком. А используют эти инструменты все волшебники совершенно одинаково. Да и равновесники ничуть на лучше. Тёмные говорят о свободе и самодостаточности, о силе и смелости. Сумеречные расхваливают гармонию и разум, взаимовыручку и верность. Светлые распинаются о любви и милосердии, о доброте и правде. Равновесники твердят о безопасности и поддержании баланса. А на деле все одинаковы как штамповка, только и делают, что рвут друг другу глотки, как внутри группировки, так и за её пределами. Война Троедворья бессмысленна.
– Величайшая битва не может быть бессмысленной, – твёрдо сказала Беркутова.
Вероника лишь презрительно фыркнула.
– Нет здесь никакой Величайшей битвы. Любая война ведётся за обладание сырьевыми ресурсами или рынками сбыта. В Троедворье воюют за магические источники, которые разрабатывают при помощи первооснов, так магия расходуется намного экономнее. Только поделить источники можно и без крови, поэтому наша война и бессмысленна, и преступна. Хотя нет… В любом преступлении есть смысл, пусть гадкий, но есть. А в этой войне он отсутствует. Она хуже, чем преступна, она глупа.
– Ваша война, – вмешался Олег, – ведётся за души людей. Всех людей – магов, оборотней, стихийников, вампиров и даже простеней. Вы сражаетесь за то, какой дорогой пойдет мир – Света, Сумрака или Тьмы; добра, безразличия или зла.
– Чушь это всё, – отрезала Вероника. – Каёмочка на блюде с пирогом, которая не имеет никакого отношения к его вкусовым качествам и начинке. Каждый сам решает, что принесут его поступки окружающим – добро, зло или станут ничем, бестолковой суетой. А что есть добро, зло и безразличие, каждый тоже определяет самостоятельно, Свет, Сумрак и Тьма тут ни при чём. Все бесконечные рассуждения о предпочтительности Тьмы, Сумрака и Света, которые ведутся в Троедворье, не более чем попытка самооправдания, желание скрыться от правды, страх признавать напрасность всех битв и убийств. А простени, что бы ни болтали агитаторы о битвах за их души, не имеют к нашей войне никакого отношения. Они даже не знают о ней, то есть не могут выбирать одну из трёх сторон. Простени существуют отдельно, в параллельном мире, которого троедворская война никак не касается.
– Так по-твоему всё зря?! – взъярилась Беркутова. – И мы все дураки?! А мой брат, оба моих сына – они погибли просто так, ни за что?!
– Да, – ответила Вероника.
Волхвы всего лишь на ступень выше лагвянов, но вампирка скована ограничителем силы. От утяжелённого волшбой кулачного удара Беркутовой Вероника уклониться не смогла, волхва сбила её на пол. Я выдернула из стоявшей на столе вазочки цветы и выплеснула слегка протухшую воду в лицо разъяренной магине.
– Тихо! – гаркнула я. – Сидеть.
Помогло. Волхва молча плюхнулась на стул. Вероника поднялась с пола, ощупала челюсть, с ненавистью посмотрела на ранговичку, но в драку не полезла, села за стол.
Беркутова вытерла лицо.
– Мои сыновья погибли не зря, – сказала она.
– Зря, – уверенно ответила я. – И доказать это легко. Людмила Николаевна, что вы будете делать после победы? – спросила я. Беркутова ответила непонимающим взглядом, и тогда я сказала для всего кафе: – Это и вас касается. Что вы будете делать после победы? Как будет выглядеть мир, когда его единственной основой станет Свет, Сумрак или Тьма?
Дворчане неуверенно переглянулись.
– Мы этого не увидим, торжество Сумрака наступит ещё не скоро, – ответил кто-то.
– Пусть не скоро, – согласилась я, – но как будет выглядеть мир? Конкретно.
К нам обернулся белодворец Андрей, молоденький ведун из архивной службы, он часто привозит в Совет Равновесия древние волшебнические тексты для экспертизы.
– Свет – это милосердие, добро, любовь, забота о других, – ответил Андрей стандартной фразой.
– Чудесно, – ответила я. – А как это будет выглядеть в конкретике? Андрей, как вы себе представляете социально-экономическое устройство грядущего Мира Света, его правовую базу и прочие составляющие? То же самое касается и Мира Сумрака с Миром Тьмы.
– А при чём тут это? – опять вскочила Беркутова.
– При победе, Людмила Николаевна. Вы ведь волхва. И лет вам… – я глянула на её срединнобрюшную чакру магическим зрением, – сто семьдесят один. Вы видели все три русские революции от истоков до финала, Гражданскую войну и Великую Отечественную. Видели ведь? И даже немного поучаствовали, пропустить такую оказию масштабных боёв Троедворье не могло.
– При чём тут революции и все простеньские войны, вместе взятые?! – взбеленилась Беркутова.
– Всё при той же победе. – Я вышла из-за стола, встала у барной стойки, чтобы видеть весь зал, и продолжила: – Вспомните всех этих миропреобразователей – эсеров, большевиков, меньшевиков и реформистов калибром помельче. Они все до единого знали, как будет выглядеть мир после их победы, знали, во имя чего идут на каторгу и стреляют в губернаторов. А во имя чего вы стреляете друг в друга, даже если не представляете, какой будет жизнь после вашей победы? И что считать победой – полное уничтожение конкурирующих дворов или нужно ликвидировать лишние первоосновы? Чисто технически осуществимо и то, и другое.
– Революция обернулась кошмаром! – ответил Андрей.
– Но большевики, партия, которая лучше всех распланировала будущее, победила. Другое дело, что их победа утонула во внутрипартийной драке за власть. Однако сам факт безоговорочной победы это не умаляет. Как и того факта, что простени свой мир преобразовать сумели. И понадобилось им для этого не две тысячи пятьсот пятьдесят лет с гаком, а всего-то девяносто два, от декабристов до семнадцатого года. Так что вы, светлые, как и тёмные с сумеречными, на мирореформистов не тянете.
– Мы не хотим крови…
– А в боях водичка льётся? – поинтересовалась я.
– Это неизбежное зло, война есть война…
– …камень есть камень, а череп есть череп. Возьми камень и врежь им ближнего своего по черепу, чтобы Свет не застил, – ехидно перебила я. – На Чёрном и Сером дворах говорят то же самое, что и вы, Андрей, только цвет меняют. Все ваши битвы пусты как бульон из-под яиц.
– Не смей! – выкрикнула Беркутова. – Не смей говорить, что все смерти напрасны.
– И глупы в придачу, потому что никчёмны.
