Текст книги "Крест на моей ладони"

Автор книги: Влада Воронова

– Напомни при случае, – сказала я, – о Пражском договоре. Там как раз речь идёт о хелефайях, вампирах и прочих волшебных расах. Изумительный документ. Самое крутое кидалово за всю историю мошенничества. Но оспорить договор Лига с Альянсом уже более тысячи лет не могут. Однако о дипломатических забавах потолкуем позже. Сейчас давай займёмся твоим охочим до человеческих жертвоприношений приятелем.

– Давай, – ответил Олег с многообещающей улыбкой.

– Я сказала «займёмся», а не «убьём самым садистским способом из всех возможных». Что-то здесь не то. Крепко не то. – Я объяснила все странности. – Очень меня интересует, зачем он дал тебе тексты заклинаний.

– К тому же он установил талисманы, – добавила Вероника, – которые предназначены для того, чтобы укрепить ваше, Олег, здоровье по всем возможным показателям. А для жертвы состояние здоровья ни малейшего значения не имеет. Странный он парень, этот волшебник. Поговорить с ним действительно надо.

Олег не возражал.

– Кто он? – спросила я.

Вероника помрачнела.

– Перекидень-кудесник, зовут Сергей Иванович Поликарпов, один из советников нашей большухи. Обратник, чтоб ему…

– Серьёзный противник? – спросил Олег.

– Не то слово, – ответила Вероника. – Я всего лишь ворожея, к тому же с ограничителем силы. Он – кудесник. Справиться с высшим ранговиком без специальных талисманов и мощной боевой группы даже думать нечего. Тем более, с носителем обратной магии.

– А как-то по-другому его можно нейтрализовать?

Вероника пожала плечами. Я задумалась.

– Вонь. Надо что-нибудь очень вонючее.

Вампирка и Олег посмотрели на меня с недоумением.

– Оборотни очень чувствительны к запахам, – пояснила я. – Резкая вонь вызовет если не шок, то сильное замешательство, оборотень на две-три секунды оцепенеет.

– Он будет под защитой амулета, – ответила Вероника, – который убирает любую вонь. Оборотни без них не ходят. Активация автоматическая.

– Сколько времени она займет? – спросила я.

– Боевого – четверть секунды, обычного – до секунды.

– Времени больше чем достаточно, – сказал бывший спецназовец. – Нина, судя по твоим рассказам, против крепкого кулака никакая магия не помогает?

– Да, – ответила Вероника.

– Тогда справимся.

Вампирка смерила его оценивающим взглядом.

– Пожалуй, – сказала она. Глянула на меня и кивнула на стул: – Пересядь, я залечу твои раны.

– Но ведь вы не целитель.

– Насморк я действительно вылечить не смогу, а вот сломанные рёбра запросто. Вампиры сотворены как профессиональные воины. Мы лучшие бойцы в мире. По-твоему, зачем нам вешают ограничитель силы?

Я пересела с дивана на стул.

– Воин должен уметь исцелять раны, – продолжила Вероника. – И свои, и товарищей по оружию.

– А простеням действительно должны будут отомстить за выходку Нины? – спросил Олег.

– Нет, – ответила вампирка. – Это всего лишь их собственная холопская трусость. Рабы ненавидят хозяев, но ещё больше ненавидят тех, кто осмеливается защищать свою свободу, причем успешно защищать. Нина, смотри вверх и в одну точку.

Она прикоснулась к синякам, и опухоль начала спадать. Олег изумлённо охнул.

– Поберегла бы силы, – сказала я. – Бой предстоит.

– Это я виновата, и теперь должна исправить хоть что-то.

– То есть? – не поняла я.

– Всех простеней, – объяснила Вероника, – поделили на группы по месту жительства, и вампиры должны были проводить их домой, довести до самого порога. Сопровождающей твоей группы была я. Но мне и ещё нескольким вампирам лень было с вами возиться, мы решили, что вовлеченцы и без нас не заблудятся. Они не заблудились, но… Если Кох узнает, что с тобой случилось, он вырвет мне крылья, и это будет только начало.

– Да притопталась я ему! Мы даже не разговариваем. Так, здороваемся при встрече.

– Инородцам никогда не понять, – сказала Вероника, – что значат для вампира узы крови. Не вертись.

Она уже лечила рёбра.

– Узы давным-давно разорваны!

– Вот именно, – ответила вампирка. – Нашему народу больше шести тысяч лет, но за всё это время от уз крови освобождали шесть раз. По одному случаю на тысячелетние. Ты стала седьмой.

– Тысячелетие только началось, – сказала я. – Будут и другие. Хотя… Лучше бы не было, ведь чтобы появились узы, вампир должен оказаться на грани смерти, а такого я никому не пожелаю.

Ломануло виски. Я представила опробованную на волшебниках комнату с насекомыми. Вероника брезгливо дёрнула крыльями и сказала:

– Я научу тебя «зеркалке». Лучшая защита от телепатов. И никакой магии.

– Олега тоже научи. Ведь у него нет такой чувствительности, он ещё беззащитнее меня.

Вампирка немного подумала, недовольно плеснула крыльями, но согласилась. Обернулась к Олегу и сказала:

– Звони своему кудеснику, скажи, что у тебя в квартире полтергейст начался. Он подумает, что перехлестнулись какие-то из его волшебств и приедет немедленно.

– Вонючку ещё не нашли, – ответил он.

– Дихлофос у тебя есть? (Олег кивнул) Вот и пшикнешь ему в морду. Руки-ноги скотчем свяжем. Надолго это его не задержит, но с полминуты у нас будет. Нинка как раз успеет ему ксерокопии показать, и он станет как шёлковый. Держи, – Вероника протянула мне зелёный пластиковый браслет и сказала: – Со вчерашнего дня остался. Экстренный вызов боевого подразделения Серодворья. Волшебство с переходником, так что сработает и у простеня. – Вампирка объяснила как пользоваться талисманом.

Олег уже разговаривал с любителем смертных обрядов, рассказывал как буянит полтергейст.

* * *

Кудесник Сумеречного двора Сергей Иванович Поликарпов выглядел года на тридцать два, хотя на самом деле ему было двести сорок девять. Тёмные волосы, карие глаза, лицо симпатичное.

Он сидел на диване и теребил прилипший к рукаву пиджака обрывок скотча. Рядом лежали ксерокопии. Оказалось, если жертва знает тексты заклятий и заклинаний, волшебство подействует сильней.

– Нина Витальевна, – сказал волшебник, – вы сотрудник Совета Равновесия, и я прошу вас о смертном поручительстве.

– А что это такое? – спросила я.

– За отрешённое волшебство положена смертная казнь, – объяснил кудесник. – Но не обязательно подыхать просто так. Моя смерть может стать той самой жертвой, которую я хотел сделать из Олега. Достаточно поручительства любого равновесника, и трибунал разрешит такую казнь. Нина Витальевна, я клянусь пред Сумраком, – на его ладони полыхнула «роза серого огня», – что обряд никому не причинит никакого вреда.

– Верю, – кивнула я. – У обряда «жизнепития» другие цели. Но зачем он вам понадобился?

– Я не могу сказать. Я согласен на любые клятвы и любые обязательства, но эту тайну открыть не могу.

– Не можете или не хотите? – уточнила я.

– Не могу, потому что не хочу.

– Значит, речь идёт о жизни очень дорогого вам людя, – догадалась я. – Он болен, так? Поэтому и понадобилось «жизнепитие». Вы надеетесь на исцеление. Это человек, – продолжала я размышлять вслух, – то есть полный простень. И не вовлеченец, иначе вам не было бы смысла молчать. Но смысла молчать и так нет, – жёстко сказала я. – Сергей Иванович, дознаватель прошерстит ваши контакты за сутки, и простень-соучастник окажется рядом с вами на скамье подсудимых.

– Нет, – побледнел кудесник, – Он ничего не знает! Ничего!! Он даже не слышал никогда о Троедворье!

– Следствие разберётся.

– Нет. – Кудесник не просто боялся, его трясло от ужаса. – Со мной делайте что хотите, только его не трогайте. Он ничего не знает. Во всём виноват я один.

– Кто он тебе? – спросил Олег.

– Сын.

У Вероники от изумления отвисла челюсть, хлопнули крылья.

– От… откуда он взялся? – еле выговорила она. – Ваши сын и дочь погибли девяносто лет назад, меня ещё на свете не было!

– Да, – кивнул волшебник, – Мария и Николай погибли во имя Сумрака, их имена в Зале Героев… Но двадцать два года назад у меня родился второй сын, простень.

– С каких это пор волшебников интересуют простокровые дети? – ехидно спросила я.

– Встречается и такое, барышня. Это была случайная короткая связь, которая ничего не значила ни для меня, ни для неё… Но женщина забеременела и побоялась делать аборт. О беременности она узнала после нашего разрыва, жениться не требовала, и мне было всё равно, что какая-то простокровая красотка носит столь же простокрового ребёнка моего семени. Время от времени я посылал ей деньги, а когда её ребёнку исполнилось восемнадцать, перестал. Здоровый взрослый парень сам должен кормить себя и мать. – Кудесник помолчал. – Год назад она позвонила мне домой и потребовала встречи. Она догадывалась, что я волшебник… Но ей было всё равно, пока… Мой сын калека. В армии он служил в сапёрных войсках… Чечня, Дагестан… Войны заканчиваются, но мины остаются ещё много лет. Ждут своего часа. Ждут неосторожных. Эти мины обнаружили сами сапёры. Посмотреть на разминирование пришли окрестные мальчишки. Их прогоняли, но они лезли опять, обходили оцепление. Когда одна из мин взорвалась, Сашка закрыл пацана собой. У этого засранца черномазого ни царапины, а мой сын в двадцать лет остался калекой. Сделать ничего нельзя, повреждена и плотная, и тонкоэнегетическая структура тела.

– Тогда зачем обряд? – спросила Вероника.

– Я больше не мог видеть его боль. Вы слишком молоды, барышни, у вас нет детей, и вы ничего не поймёте. Я долго был один, очень долго. Теперь у меня есть сын, которому осталось жить несколько месяцев. У которого седые волосы. Я ничего не могу сделать, я не могу даже забрать себе его боль. Он делает вид, что всё в порядке, что ему совсем не больно, что ничего страшного не случилось. Я должен был это сделать. Подарить ему год спокойной жизни. Без боли. Для простеней год – это очень много. За год их врачи могли бы найти способ вылечить Сашку. Хотя бы частично. – Кудесник опять помолчал. – Я похоронил двоих детей, и не хочу, не могу потерять третьего!

– А что сумеречные целители? – спросила Вероника. – Что дала магия исцеления?

– Ничего. Слишком тяжёлые раны.

– Но есть обезболивающие подсилки.

– Только для троедворцев, – ответил волшебник, – а Сашка незнанник. Обрекать собственного сына на жизнь вовлеченца я не хочу.

– И решили провести для него отрешённый обряд, – сказала я. – Судя по вашим словам, Саша – истинный воин, и понимает, что такое воинская честь. Как вы думаете, что будет, когда он узнает, какой ценой оплачено его исцеление, пусть и частичное? Примет он такую помощь? Или назовёт себя соучастником убийства и покончит с собой?

Кудесник испугался почти до обморока.

– Нет. Этого не может быть, – прошептал он.

– Вы уверены? – спросила я. – Цель не всегда оправдывает средства. И не все люди могут принять дар, оплаченный чужой смертью.

Кудесник не ответил. Смотрел в пол пустым взглядом, руки безвольно лежали на коленях.

– Тупик, – сказал он.

– Смерть не обязательна, – быстро проговорила Вероника. – Можно остановиться у последней границы. А после помочь Источнику быстро восстановить силы. Тогда это будет донорство, а в донорстве нет бесчестия. Воин может его принять.

– Нет, – ответил кудесник. – Невозможно. Обряд смертный.

– Волшебник, – презрительно хлопнула крыльями Вероника. – Что бы ты понимал в магии крови? Мы умеем брать Жизнь так, чтобы не причинять вреда Источнику. Кох выпил у Нинки семьсот грамм крови, а она отделалась только лёгким головокружением.

– Это правда? – сказал Олег.

– Не веришь мне, спроси у Нинки.

– Я о другом. Обряд «жизнепития» действительно можно провести так, чтобы донор не умер?

– Конечно, – ответила Вероника. – Если в обряде будет принимать участие вампир, то легко.

– Ну и что тогда битый час бодягу разводим? О деле надо говорить – что, где и как.

Кудесник смотрел на него безмерным удивлением.

– Ты согласен поделиться живицей с моим сыном? Почему?

Олег глянул на него с интересом.

– А ты действительно не понимаешь почему?

Волшебник склонил голову.

– Я сказал оскорбительную глупость. Я виноват и не прошу о снисхождении.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Олег. – Вероника, что там с обрядом?

– Ничего. Никакого обряда не получится. Самое позднее через час я должна буду доложить обо всём в службу безопасности Серодворья. «Алое слово».

Я забористо, во всю филологическую изощренность, выругалась. Клятва на крови. Нарушить её вампиры не могут. Или думают, что не могут, что это убьёт их. Какая разница… Главное – не могут. Это клятва на крови заставила Роберта тогда осенью броситься в безнадёжный бой. И Веронику заставит сделать то, что она считает подлостью. Я спешно подыскивала если не выход, то хотя бы отсрочку.

– Вероника, ты была моим телохранителем и не выполнила своих обязательств. По законам Троедворья и праву крови я требую виру.

Вампирка метнула на меня злобный взгляд и сказала:

– Ты в своём праве, а я в твоей власти. Что ты хочешь?

– До тех пор, пока ты в этой квартире, ты должна хранить в тайне всё, что здесь говорилось и делалось. Покинуть квартиру ты можешь только с моего разрешения.

– Я принимаю виру и повинуюсь её власти, – ответила просиявшая Вероника. И тут же погрустнела: – «Алое слово» это не отменит, а всего лишь отсрочит минут на тридцать, не больше. А сознательное нарушение закона крови убьёт длинной смертью.

– Отменим твою клятву, – заверила я. – А не отменим, так обойдём. Полтора часа – бездна времени, успеем что-нибудь придумать. Сергей Иванович, позвоните Павлу Лопатину из юридического отдела и попросите его срочно приехать. Вероничка, напиши точный текст клятвы, постарайся вспомнить каждое слово, каждую запятую.

– Я и так помню, – ответила она. – Вампиры клятв не забывают.

Вероника достала из сумочки ручку, взяла с дивана ксерокопию и начала писать на обратной стороне. Кудесник глянул на меня и достал телефон.

Я села рядом с ним, взяла листы, перечитала.

– Сергей Иванович…

– Моё истинное имя Ильдан, – сказал он.

– Истинное имя дают волшебнику при посвящении, – пояснила я Олегу. – А вслух произносят только в исключительных случаях.

– Я догадался, – ответил Олег.

– Ильдан, – вернулась я к бумагам, – а что если немного изменить тексты заклинаний и ритуалы обряда? Тогда это уже не будет отрешённым волшебством.

– Как изменить? – устало спросил он. – Нина, переделкой отрешённого волшебства занимается научный отдел. Я не могу в одиночку выполнить работу десяти учёных.

– Полная переделка и не нужна! Надо лишь поменять какие-нибудь мелочи так, чтобы трибунал не мог с уверенностью назвать это отрешённым волшебством. Чтобы обвинителю не хватило доказательств. Чтобы Лопатин сумел вас, да и нас отмазать, если дело дойдёт до суда.

– Вы уже что-то придумали? – глянул на меня кудесник.

– По истинному имени на «вы» не обращаются, – напомнила троедворские обычаи Вероника.

– Не то чтобы придумала, – ответила я, – но предположение есть. Для оси можно взять волшебство «моста истины». Так делают, я сама переводила тексты. Только надо поменять вот это заклинание на что-нибудь вроде… – Я достала из сумки ручку и начала писать. Слова рифмовались легко, и спустя несколько минут я показала Ильдану текст. Он прочитал вслух:

 
– Мост над миром, над жизнью и смертью,
Стало время устойчивой твердью
И замкнулось в сплошное кольцо.
Путь проложен. Дорога прямая.
И на ней, пусть и не замечая,
Ты своё обретаешь лицо.
Да, тут можно свернуть, отказаться,
Прямоты так легко испугаться —
Лабиринтов уютнее тишь.
В паутине дверей, коридоров,
В мешанине пустых разговоров
Проживёшь ты, как сладко проспишь.
Есть уход, только нету возврата,
То за трусость обычная плата —
Навсегда потерять высоту.
Бесполезно на дебри сердиться,
Путь открытый уже не годится
Для того, кто отринул мечту.
 

– Это несомненно волшебство, и очень действенное, – сказал кудесник. – Не знаю, что принесёт его исполнение, но результат будет ошеломительным. Только к обряду «жизнепития» оно совершенно не подходит.

– Тоже беда, – фыркнула я, – скажи как надо, и зарифмую тебе любой текст.

– Прежде я всё продумаю, – сказал Ильдан. – Тут спешить нельзя.

Приехал Лопатин, выслушал показания всех четверых, прочитал текст «алого слова».

– Паша, придумывай быстрее, до Вероничкиной клятвы всего двадцать минут осталось, – сказала я.

– А что означают подчёркивания? – спросил он.

– Слабинки в смысловой и грамматической структуре предложения, – пояснила я. – Думала, поможет тебе.

– Поможет, – согласился Павел. – Мне что ли, филологию подучить? Полезная штука. А теперь, Вероника, слушай меня очень внимательно, и если что-то непонятно, сразу спрашивай.

Он принялся объяснять ей как правильно выполнять клятву, что входит в обязательства, а что – нет.

– Не нравится мне всё это, – сказала я. – Мы не решаем проблему, а только отодвигаем кризис на год.

– Да хоть на месяц, – ответил Павел. – Если Вероника поклянётся, что я коньки не двину, тоже в доноры пойду. А ты? – спросил он у меня.

– Пойду, но дело не в донорстве. Ильдан, что будет, если соединить усилия волшебных целителей и человеческих врачей? Плюс донорство.

– Не знаю, – ответил кудесник. – Это могут сказать только сами лекари. Целителя я найду, а где брать простеньского хирурга? Человеческих врачей в Троедворье нет. На незнанника оморочку накладывать нельзя, с ней человек станет безвольной куклой, и врач из него будет никакой. Правду говорить тем более нельзя. Черт бы с ним, с Генеральным кодексом, но из простеней лишь единицы способны спокойно воспринять существование волшебного мира. Я даже не представляю, где искать такого человека и как.

– Мой парень, – сказала я, – хирург-травматолог в четвёртой горбольнице. И знает о Троедворье.

– Ты всё ему рассказала? – воскликнул Павел. – Но как?! У тебя «спящее солнце».

– Я ведь говорила, что обмануть его задача сложная, но решаемая.

– Ну ты… – не то от возмущения, не от восхищения Павлу перехватило голос. – Ну ты даёшь!

– В Троедворье по-другому не выжить.

Ещё десять минут мы потратили на обсуждение организационных вопросов и стали собираться по домам.

Ильдан должен был отвезти Павла, Олег – меня и Веронику.

По дороге нам встретилась какая-то небольшая церквушка. Там шла дневная служба, и Вероника попросила остановиться.

– Я хочу помолиться за Сашу, – сказала она. – Не ждите меня.

Вампирка вышла из машины, достала из сумки платок, у входа на церковный двор взяла на прокат длинную юбку и вошла в церковь. Олег обалдело смотрел ей вслед.

– В большинстве своём вампиры глубоко религиозны, – пояснила я. – И верят всерьёз, без всякой показухи. Они вообще народ серьёзный, выпендрёжа не любят. И категорически не признают деления церквей по конфессиям. В Италии пойдут молиться в католический собор, в России – в православный храм, в Израиле – в синагогу, а в мусульманской стране – в мечеть. Они считают, что бог один, и поклоняться ему можно в любом действующем святилище. Поскольку ты теперь имеешь с ними дело, такую точку зрения придётся уважать.

– Да… – выдавил Олег. – Я не о том… Пусть молятся где хотят и как хотят, но…

– Но ты насмотрелся «вампирских» видиков, где клыкастые кровососы превращаются в пепел от креста и святой воды.

– Да, – смутился Олег.

– Фильмы редко соответствую реальности, – ответила я.

Олег кивнул и включил зажигание.

* * *

В Троедворье опять объявили перемирие. Теперь пятидневное, в честь весеннего равноденствия, самого главного праздника. Балов три, и устраивает их Совет Равновесия. Ещё больше помпы, золота и спеси. Поскольку празднуем в «Чаше», обереги вовлеченцам не положены.

Время от времени ломит виски, я выставляю «зеркалку», излишне любопытный ранговик получает отражённым ментозондом по лбу и успокаивается. При желании этот чахленький барьер легко сломает любой, даже самый бездарный колдун, но без крайней необходимости никто и никогда такого не сделает, – неприкосновенность гарантирует сам факт сопротивления. Единственное, что мне нравится в Троедворье – здесь право на ответный удар признают за любым и каждым. Получивший сдачу не обижается, будь он хоть чаротворцем. В стране вечной гражданской войны силу уважают.

Я замечаю Веронику и подхожу.

– Привет, – здоровается она. – Жаль, что из простеней на праздник допускаются только вовлеченцы.

– Твой Олег всё равно не танцует. А Егор на дежурстве.

– Как Сашка? – спросила она.

– Нормально.

Прооперировали его три недели назад, и, по словам Егора, всё прошло на редкость удачно. Ходить Сашка не сможет, но от болей избавится.

– Обидно, что мы никогда не узнаем, – сказала Вероника, – имя пацана, которого Сашка тогда спас. В той суматохе не спросили, а теперь никаких следов не найти, даже точно неизвестно, в какой именно деревушке это было.

– Да, Сашка рад был бы услышать, что у него всё хорошо.

Мы немного помолчали. Мимо прошли трое вовлеченцев Светлого двора. К одежде прицеплены круглые брошки с изображением белого терема. Вероника проводила их завистливым взглядом, притронулась к своей брошке с серой совой.

– Тебе ещё не разонравился Свет? – спросила я.

– Свет не может разонравиться.

Я пожала плечом. До сих пор не понимаю, чем Свет лучше Тьмы или Сумрака. Сила она и есть сила, безвольная и бездумная. Инструмент, доступный любому волшебнику пусть даже с нулевыми способностями.

Пробую в очередной раз объяснить это Веронике.

– Брошка с домиком ничем не отличается от брошки с совой. И порядки на Белодворье ничем не лучше сумеречных. Это я тебе как равновесница говорю, была возможность сравнивать.

– Плевать на порядки, – отвечает вампирка. – Там есть Свет. Ради него я вытерплю и ленту покорности, и ограничитель силы.

– Как будто ты их сейчас не терпишь, – хмыкнула я.

К нам подошёл Роберт.

– О чём спор?

– О Сумраке и Свете, – сказала Вероника.

– О расцветке рабских ошейников, – уточнила я.

Роберт плеснул крыльями. Ограничителя силы у равновесных вампиров нет, зато лента покорности осталась. А золотистый цвет не сделал рабский ошейник приятнее чёрного или серого.

Вероника что-то сказала Роберту на торойзэне, вампирьем языке. На лицах волшебников, которые слушали наш разговор, промелькнула досада. Смысловое проникновение возможно только с человеческими языками, а торойзэн – язык волшебной расы и его надо учить, зазубривать слова и правила. В учёбе, если она напрямую не касается магии, волшебники ленивы до невозможности, и торойзэн в Камнедельске знали только пять-шесть равновесников.

– Генеральный кодекс, – напомнила я, – гарантирует право выбирать первоосновную силу любому троедворцу. Расовая принадлежность там не оговаривается.

– Вампиров это не касается, – ответил Роберт. – Справедливости для нас не было никогда. Это судьба.

– Судьба?! – взъярилась я. – Жить рабами «судьба»? Столетиями сопли на кулак мотать «судьба»? Роберт, вы все как безмозглая баба, которую лупит муж, а она, вместо того, чтобы развестись и зажить по-людски, на каждом перекрёстке жалуется на свою нелёгкую долю. Потому что похвастаться ей больше нечем – она никто и ничто, пустое место, ничего не может и ни на что не годится. Для таких и битая морда – событие.

Волшебники испуганно ахнули. Роберт побледнел до мертвенной стылости.

– Вы называете вампиров ничтожествами? – проговорил он.

– Да, – уверенно ответила я. – На людей вы не тянете. Вы – рабы. А раз нравится ходить в ошейнике и получать по морде – наслаждайтесь.

– Нет, – тихо сказал Роберт. – Вы не можете так думать…

– А вы проверьте, воспользуйтесь ментозондом. Разрешаю.

Виски заломило резко и сильно.

– Ну, убедились?

Боль отпустила.

– Да, – кивнул Роберт и ушёл в глубину зала.

– Зря ты с ним так, – сказала Вероника. – Это жестоко.

– Это правда! – отрезала я.

– Возможно, – не стала она спорить. – Но не каждую правду нужно говорить вслух. Во всяком случае, не так прямолинейно. Это приносит слишком много боли.

– Но не больше, чем ежедневные намёки на неполноценность. И, похоже, вполне обоснованные.

– Да, – согласилась вампирка. Лицо у неё закаменело. – Это можно назвать неполноценностью. Нам доступны не все пути.

– Ложь, – уверенно ответила я.

– Ты хочешь сказать, – зло прищурилась Вероника, – что вампирам открыт путь Света?

– Да. Как и любой другой. Точнее – ни один путь невозможно закрыть от тех, кто действительно захочет по нему пройти, так что от запретов толку нет. Если ты хочешь обрести Свет, то обретёшь. Ты ведунья и зажигать «розу серого огня» вроде бы умеешь?

– Да, – сказала она. – Мы редко пользуемся первоосновной магией, предпочитаем волшебство крови, но «розу» сумеет зажечь и нулевик.

– Замечательно, – ответила я. – Тогда зажигай. Но обратись не к Сумраку, а к столь любезному тебе Свету.

Вероника озадаченно хлопала глазами.

– Тебе Свет разонравился? – повторила я. – Не хочешь его? Надоел?

Вампирка отрицательно качнула головой.

– А раз нужен – иди к нему! Зажги «белую розу», докажи, что действительно стремишься к Свету. Или твоя преданность ему пустые слова, ложь и предательство?

От ярости у Вероники засверкали глаза, растопырились крылья.

– Чокнулась девка, – долетел до меня шёпот волшебников. – Кровохлёба предателем называть. За такие слова они высшим ранговикам печень вырывают, и трибунал их оправдывает.

– Предательница, – чётко повторила я. – Как трепаться о своей любви к Свету, так ты первая, а как до «белой розы» дошло, так сразу струсила. Ты предала свой путь.

– Нет!!! – крикнула разъярённая Вероника. – Я верна своему пути!!!

На ладони у неё засияла белая огненная роза.

– Что и требовалось доказать, – сказала я. – Любой путь открыт тем, кто действительно хочет по нему пройти.

У Вероники задрожали крылья. Она погасила «розу», посмотрела на меня, обвела растерянным взглядом зал, и на ладони у неё опять засиял белый огонь.

– Свет, – тихо сказала вампирка. – Он не отверг меня. Свет меня принял.

В зале повисла мутная, полуобморочная тишина. Замерли эльфы и домовые, оцепенели волшебники, застыли вовлеченцы.

– …….!…..!!…!!! – прозвучал у меня за спиной каскад матюгов. – Вляпались вы, девоньки, по самые уши, – сказал Люцин. – Это Верховный трибунал и смертная казнь.

– Пусть, – ответила Вероника. – За прикосновение к Свету можно и умереть. Цена как цена. Невысокая.

Меня трясло будто в лихорадке, кожа на груди болела словно от ожога. Я зло глянула на блаженно улыбающуюся вампирку. Цена ей невысокая… А мне-то за что подыхать?! За Свет её сраный? Да пошёл он вместе с Сумраком и Тьмой на ишачью пасху!

К нам протолкался Павел.

– Никакого трибунала быть не может! – заявил он. – Всё сделано в соответствии с Генеральным кодексом.

Я сжала кисть так, что ногти до крови вонзились в ладонь. Лопатин – лучший юрист Серодворья. Он найдёт способ…

Грудную чакру пекло всё сильнее, я кусала губы, чтобы не закричать от боли.

– Это происшествие вне статей Генерального кодекса, – ответил Люцин. – Его будет разбирать Верховный трибунал.

– Сначала вам ещё надо доказать, – разъяснил закон Павел, – что это происшествие выходит за рамки Генерального кодекса, затем – что деяние Лемке и Дробышевой является опасным для Троедворья, и лишь тогда вы получите право говорить о трибунале.

– Я не собираюсь препираться с простенями, – ответил Люцин и жестом подозвал охрану. – В камеры их.

– Директор Люцин, – сказал Лопатин, – я обвиняю вас нарушении равновесной присяги. Правомочность моих слов и ваших действий оценит «мост истины».

По залу пробежал шепоток. У Люцина слишком мала возможность удержаться над Бездной. И слишком серьёзное обвинение предъявлено, чтобы отделаться болевым шоком. Приговор здесь может быть только один – смерть.

– Открывай «мост», – сказал Люцин. – Ты знаешь новый закон об изначальном суде. Открывать «мост истины» обязан истец, а не ответчик. Если истец по любой причине откажется от открытия, это означает признание вины. – Люцин улыбнулся: – Со всеми должными последствиями.

У меня тоскливо сжалось сердце. Люцин всегда славился предусмотрительностью. Мы проиграли. Теперь расстреляют всех троих. И какой чёрт меня за язык дёргал?

К нам подошёл Ильдан.

Грудь мне запекло ещё сильнее. Я тихо застонала и опять прикусила губу.

– Я беру право открывателя, – произнёс ритуальную фразу Ильдан. – И согласен разделить судьбу взывающего к изначалию полностью и до конца.

Люцин полузадушено охнул, такого он не ожидал. В зале загалдели, задвигались – дело приобретало новый оборот, для директора весьма опасный.

Ильдан движением пальцев сбросил заклинание и открыл «мост».

Выглядит он неказисто – два желтоватых плоских камня высотой около тридцати сантиметров, на них положена полутораметровая доска шириной сантиметров двадцать, вот и вся конструкция.

Павел глянул на нас с Вероникой, на Ильдана, улыбнулся и прошёл по доске. Та даже не шелохнулась. Люцин шумно сглотнул.

– Я… – с трудом выговорил он, горло перехватило спазмой, – …я признаю свою вину и прошу тебя о выкупе.

Возможно и такое. Если Люцин выплатит выкуп, поединок будет признан ничейным, а правыми станут считаться оба.

Павел молчал.

– Ты обязан назвать выкуп, – сказал Ильдан. – Это правило «моста истины».

– И какой может быть выкуп? – спросил Павел.

– Любой. За исключением чьей-либо боли, смерти и рабства. В том числе и Люциновых. Потребовать его отставки ты тоже не можешь.

– Чушь какая, отставка, – фыркнул Павел. – Всё равно лучших кандидатур нет, зато худших – навалом. Люцин Хамидович не такое уж и дерьмо. Терпеть можно.

– Лестный комплимент, – оценила я.

Люцин зло сверкнул глазами, но промолчал, сейчас время права и силы истцов.

– За исключением боли, смерти и рабства, – повторил Павел. Немного подумал и сказал: – Все простени Троедворья в настоящем и будущем становятся его полноправными кавалерами и дамами.

– Это невозможно, – ответил Люцин. – Такого не было от начала времён. Назови другую цену.

– Торговаться позволено, – сказал Павлу Ильдан.

Если верить летописям высшего арбитража, торгуются всегда и все. И часто добиваются уступки – у тех, кто просит о выкупе, обязательно есть сладкая и желанная приманка для оппонента.

В груди полыхнуло так, что от боли на мгновение потемнело в глазах.

– Ты разделил судьбу истца, – сказал Ильдану Люцин, – и теперь только ты решаешь право выкупа.

– Я слушаю вас, – ответил Ильдан.

– Твоего сына можно полностью излечить. Я сам проведу обряд.

С «мостом истины» не лгут. И Люцин действительно вылечит Сашку. Будут потрачены все неприкосновенные запасы волшбы, активированы запретные талисманы, поколеблется магическое поле планеты, будет сильнейший скандал с Лигой и Альянсом, но Сашку исцелят.

Ильдана бросает в дрожь. Сын для него вся жизнь. За его выздоровление Ильдан отдаст что угодно.

– А простени останутся рабами, – тихо говорит он. – Нет. Сашка не примет исцеление такой ценой. Никогда меня не простит. И себя. Я подтверждаю выкуп Павла Сергеевича Лопатина.

Люцин закрыл глаза. В зале опять онемели. Такого не ожидал никто.