Текст книги "Путешествие на Тандадрику"

Автор книги: Витауте Жилинскайте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

О чём спросил Кутас

Кутаса хватились, только когда поднимались по трапу на корабль.

– Вот тебе раз! – первым заметил его отсутствие Кадрилис.

– А я слышала, как что-то шлёпнулось на дорогу, но не придала этому значения, – призналась Эйнора.

– Да никуда он не денется, – успокоил Твинас. – Сейчас вернётся.

Все расселись по местам, только Кадрилис остался ждать снаружи, на верхней ступеньке трапа, чтобы ещё издали увидеть возвращающегося друга. К тому же заяц опасался, что по команде лягушки трап могут поднять и корабль без промедления улетит.

– Все ли пассажиры на своих местах? – прозвучал вопрос из пилотской кабины.

– Кутаса нет! – выкрикнул снаружи Кадрилис. – Кутас ещё не вернулся.

– Никакой дисциплины, – возмутилась Лягария. – Учишь их, учишь дисциплине и порядку, и как об стенку горох! Фи!

– Может, мне сбегать, поискать? – вызвался Кадрилис.

– Беги, беги, потом тебя будем искать, мало нам с одним пассажиром нервотрёпки! – окончательно разозлилась Лягария: она всё это время рылась в саквояже, надеясь отыскать другой значок, но так ничего и не нашла.

– Сбегаю, будь что будет, – решился заяц и одним прыжком перемахнул через все ступеньки.

Он помчался обратно по той дороге, по которой ехал вездеход. Вот и валун, а неподалёку детским совком копает землю Улюс-Тулюс – похоже, собирается сажать фасолину.

– Эй! – окликнул его Кадрилис. – Не видел, случайно, Кутаса, моего приятеля?

– Это который мне фасолину подарил?

– Ну да. Запропастился куда-то, а нам вылетать пора.

– Он, – взмахнул рукавом паяц, – в ту сторону убежал. Спросил кое-что и убежал.

Заяц со всех ног понёсся в указанном направлении. В спешке он забыл поинтересоваться, что же за вопрос задал его друг Улюсу-Тулюсу. Бежал Кадрилис долго, до тех пор, пока дорогу ему не преградило тёмное глубокое русло реки. Вода в ней от жары испарилась, кое-где лежали куски растрескавшегося ила. Кутаса нигде не было. Заяц уныло свесил половину уса. Искать дальше не имело смысла: темнело, самому можно было заблудиться и не найти дорогу к кораблю.

Погрустнев, Кадрилис повернул назад, и тут его ухо уловило тихое всхлипывание. Не теряя времени, он поскакал к чернеющему рядом с руслом реки лесу и увидел своего приятеля – тот лежал возле тлеющей кучи головешек.

– Вот… тебе… раз… – только и смог сказать заяц и тут же бросился оттаскивать Кутаса от пожарища.

– Кутас… приятель… – бормотал Кадрилис. – Как же ты так? Что случилось?

Но щенок не проявлял признаков жизни. А солнце тем временем почти погасло.

– Кутас, – с силой тряхнул Кадрилис щенка, – ну скажи что-нибудь! Кутас, это я, твой друг!

Кутас приоткрыл распухшие от слёз глаза.

– Оставь меня, – прошептал он. – Все оставьте… улетайте…

– Но скажи, скажи, в чём дело?

– Неужели, – всхлипнул щенок, – сам не понимаешь?

– Ничего не понимаю, – помотал головой Кадрилис, хотя кое о чём уже начал догадываться.

Окончательно стемнело, хоть глаз выколи.

– Я, – донёсся из темноты голос щенка, – вернулся к камню и задал Улюсу-Тулюсу вопрос. Один только вопрос: сколько времени продолжаются на этой планете сутки? И… и… узнал, что тридцать суток… это… это… всего пять наших часов… Сам видишь, как быстро тут темнеет и рассветает.

И то верно: солнце уже возвещало о наступлении нового дня.

– Ну и что, что пять часов? – Кадрилис снова притворился, что ничего не понимает.

– Пять часов назад, тридцать дней назад по их времени, я… я ткнул горящую спичку в какие-то провода и… вдруг бах – яркая молния; ба-бах – будто гром грянул! Ведь это я… я спалил целую планету! Всё тут загубил! Я. Только я один.

Спина щенка вздрагивала, а глаза наполнились такой болью, что Кадрилиса как будто кто-то пырнул ножом в сердце.

– Кутас, братишка, – Кадрилис обхватил двумя лапами голову щенка и прижал её к потайному карманчику, вернее, к своему сердцу. – Кутас, дружок, ты не виноват, да ты и не можешь быть виноват, ведь ты ничего, ничегошеньки не знал! И я, и Твинас, даже сама Лягария на твоём месте сделали бы то же самое! Ты ни при чём! Слышал – сам паяц сказал, что рано или поздно они непременно сгорели бы. Ты меня слышишь, Кутас? Просто ты должен выплакаться, хорошенько выплакаться, и тогда полегчает.

– Не могу я плакать, – ответил Кутас, – у меня не осталось слёз, чтобы плакать, я никак не смогу выплакаться… Я слишком виноват, чтобы плакать.

– Ох, Кутас, – погладил щенка по мордочке Кадрилис, – помни, что тут остаётся твоя фасолина, она будет расти, вырастет и покроется красными цветочками, и тогда к ней прилетит пчела, и планета снова оживёт! И белая птичка вновь станет летать, куда ей заблагорассудится.

– Ты куда клонишь? – простонал щенок. – Если хочешь знать, рядом с головешками я нашёл обгорелое белое пёрышко. А если это была та самая птица? Значит, я и её спалил! Всё спалил!

– Однако, – хлопнул себя по лбу Кадрилис, – кто тебе дал спички, а? Ведь ты – да, точно помню! – не хотел их брать, а я тебя силой заставил! Выходит, я не меньше тебя виноват, даже больше! Значит, я виноватее всех, поскольку спички-то мои! Да-да, если бы не они, ничего бы не случилось… вернее, случилось бы, но позже.

– Нет, – помотал безносой закоптелой мордочкой Кутас, – не ищи мне оправданий и не взваливай на себя мою вину! Моя песенка спета, и моим скитаниям конец. Оставь меня одного. Все оставьте.

– Оставить тебя?! – возмутился Кадрилис. – Да за кого ты меня принимаешь? За друга или за предателя? Останешься ты – останусь и я. Если твоя песенка спета, то и моя тоже. Значит, и моим скитаниям тоже конец. Остаёмся оба.

Но Кутас будто оглох. Положив безносую мордочку на почерневшие лапы, он глядел, как на пожарище изредка вспыхивают искрами уголья. О чём он размышлял? Может быть, вспоминал костёр в лесу, те угольки, у которых он беззаботно грелся, хихикал и пел?..

– Кутас, – точно угадав его мысли, нарушил молчание Кадрилис, – а ведь ты так и не закончил кое-что, помнишь?

Щенок даже не повернул голову.

– Помнишь? – настойчиво повторил Кадрилис и стал тихонько напевать по памяти:

 
Красивая птичка овсянка
Сидела в гнезде у полянки.
Лесной не смеётся потешник —
Не радует слух пересмешник.
Грустит, приумолкнув печально,
Вчера он обжёгся случайно…
Как вдруг крокодил появился —
К насмешнику он обратился…
 

Солнце уже светило почти в полную силу, угли совсем поблёкли.

– Кутас, так что всё-таки произошло с пересмешником-овсянкой однажды?

– Хи… хи… – как сквозь сон прошептав щенок и отвернул мордочку.

Только сейчас, при ярком свете, Кадрилис увидел, что брови у щенка совсем седые. Его приятель поседел за одну ночь – короткую и одновременно такую бесконечно долгую ночь на чужой планете.

Кадрилис медленно поднялся. Выпрямился во весь рост на задних лапах и поднял вверх стиснутые кулаки.

– Будьте прокляты! – крикнул он в чёрную выжженную пустоту. – Будьте прокляты вы, из-за которых невиновные становятся виновными!

Увы, если кто-нибудь и слышал его проклятия, то разве что Улюс-Тулюс, паяц, который, засучив длинные рукава, рыхлил землю для фасолины…

Смятение на «Серебряной птице»

– …Девять… восемь… семь… – раздавался спокойный голос пилота, отсчитывающего время до старта «Серебряной птицы».

Командир Лягария сидела мрачнее тучи, однако преисполненная решимости. Это она отдала пилоту приказ не ждать пропавших и отправляться в путь. «Если каждый раз мы будем потакать нарушителям дисциплины, – заявила она, – то до Тандадрики никогда не доберёмся. Взгляните трезво: мы прождали их целых три дня и три ночи! А ведь есть более важные, жизненно необходимые дела, чем ожидание и поиски этих двоих. В путь!»

– …Шесть… пять… четыре…

Твинас так яростно сосал трубку, что, кажется, от неё скоро останется лишь мундштук. Но ничего путного он на этот раз не придумал.

– …Три… два…

– Помогите! – внезапно раздался отчаянный крик Эйноры.

– Это ещё что? – выпучила глаза лягушка.

Отсчёт прекратился, до игрушек донёсся бесстрастный вопрос пилота:

– Почему нарушили отсчёт?

– У меня… ох… – охнула Эйнора. – У меня… сердце… приступ!

Из кабины вышел пилот и остановился возле бессильно откинувшейся в кресле Эйноры. Наклонил шлем, посмотрел сквозь тёмные очки, приложил руку в перчатке к её сердцу. У Эйноры по спине пробежали мурашки.

– Какой, говорите, у вас приступ? – спросил Менес.

– А никакой, – ответила за Эйнору Лягария. – Самая обыкновенная симуляция, кривляние. В путь! Я приказываю!

Однако пилот не вернулся в кабину. Он расстегнул на Эйноре ремень безопасности, поднял куклу и, заботливо придерживая, спустился вниз по трапу на землю. Наблюдая эту сцену, Лягария задыхалась от ревности: к ней пилот даже не прикоснулся ни разу, за лапу не тронул, а эту кривляку уже в который раз тащит в охапке! А уж этот Твинас, этот хромой толстяк, ковыляет за ними быстрее белки и всё её ручку в перчаточке крылышками придерживает!

Дудки, с неё хватит!.. И Лягария принялась лихорадочно искать в саквояже футляр для очков. Достала, раскрыла его, но…

«Неужели забыла, куда спрятала?» – лягушка перетряхнула заново содержимое саквояжа, но нигде не нашла того, что искала. «Что за напасть?» – не переставала удивляться Лягария, однако вещественное доказательство как в воду кануло!

– Знаю, знаю, – воскликнула лягушка. – Украли!

Она стремительно выскочила из корабля, как из горящего дома. Проклятье! Пока она трясла дорожную сумку, пилот, кукла и пингвин успели исчезнуть, куда-то запропастились… Исчезли, оставив своего командира и не спросив разрешения на исчезновение! Хаос, какого ещё не было!

«Я и без той штуки тебя разоблачу, кривляка, так и знай! – мысленно пригрозила лягушка Эйноре. – Никуда ты, аферистка и лгунья, от меня, а значит, и от справедливости не денешься!»

Кутаса возвращают на корабль

Неуклюжий Твинас помог Эйноре подняться на корабль, потом вернулся за Кутасом. Передние и задние лапы щенка были связаны ниткой из потайного кармашка зайца – только так можно было сломить его сопротивление, поскольку Кутас ни в какую не соглашался возвращаться на «Серебряную птицу».

Чтобы удобнее было занести его по трапу, Кадрилис притащил шарф и соорудил из него носилки. Они с Твинасом уже вытащили щенка из вездехода, чтобы уложить на носилки, но пилот жестом остановил их.

– Прошу оставить щенка в покое. К тому же прошу вернуться на корабль, плотно закрыть дверь и оставить нас для серьёзного разговора.

Голос пилота был таким холодным и бесстрастным, что Кадрилис, который уже начал подниматься по ступеням, не выдержал, соскочил на землю и, подбежав к пилоту, схватил его за пустой рукав.

– Мне необходимо немедленно сообщить вам нечто важное. Только отойдём в сторонку, – с жаром прошептал он.

Они отошли немного, чтобы их не слышал Кутас.

– Уважаемый пилот, – как можно вежливее поинтересовался Кадрилис, подёргивая от волнения кончик уса, – уж не собираетесь ли вы ругать моего приятеля или даже наказать его?

Пилот направил на него уцелевшее стекло очков, и Кадрилис, как в зеркале, увидел своё торчащее ухо, безусую щёку и разорванную грудку, застёгнутую на ржавую булавку. Картина была довольно неприглядная, но зайца беспокоило сейчас не это.

– Я намерен, – ответил пилот, – выяснить степень вины Кутаса.

– Ну, раз на то пошло, – прошептал Кадрилис прямо в его шлем, – как ни крути, а моя вина тут ничуть не меньше, если не больше, чем Кутаса! Это я, – ударил заяц лапой по потайному кармашку с такой силой, что сплющил клубочек ниток, – это я ему дал, силой всучил спичечный коробок с красным петухом на этикетке! Вы бы только видели, как он не хотел его брать, как он отбивался, а я, заметьте, силой затолкал коробок ему в ухо! Вот как это было! – И чтобы его слова не показались сказанными сгоряча, заяц добавил: – Такова самая подлинная правда.

Пилот слушал его с каменным лицом, даже шлем ни разу не дрогнул, и только ветер раздувал пустой рукав.

– Если я сказал, что намерен выяснить масштаб вины, значит, я сам и определю, кто и в какой степени виновен.

– Да, но…

– Попрошу вас взойти на корабль и оставить нас наедине.

Понурив ухо, Кадрилис тяжело, словно на налитых свинцом лапах, взобрался по трапу. Но, закрывая за собой дверь, не утерпел и крикнул:

– Кутас, держись!

Искры

– Попрошу сосредоточиться, – сказал Менес щенку, продолжавшему лежать на земле у вездехода.

Солнце почти целиком повернулось тёмной стороной, непроглядная ночь окутала «Серебряную птицу». Пилот подошёл к Кутасу и одной рукой проворно развязал ему лапы. Смотанную нитку он вернул назад со словами:

– Засуньте это сокровище в ваш тайник.

Щенок равнодушно кивнул.

– А сейчас давайте приступим к выяснению степени вашей вины.

От голоса и слов пилота веяло таким холодом, будто щенка столкнули в погреб. В другое время по его спине пробежал бы холодок, но сейчас он хотел лишь одного: чтобы ему не мешали лечь на серую от пепла выгоревшую землю и заснуть вечным сном – так же, как уснула навеки белая птичка.

– Вы понимаете, о чём я говорю с вами? – нагнулся над ним шлем.

– По… понимаю, – глухо, как из-под земли, ответил Кутас.

В следующее мгновение пилот схватил щенка за шкирку и начал трясти, как пуховую подушку.

– Да вы опомнитесь, наконец! Сосредоточьтесь! Будете слушать, что вам говорят? – сурово допытывался Менес, продолжая трясти щенка.

– Со… сосредоточусь, – пообещал Кутас, слегка удивившись и приходя в себя.

– Тогда внимательно следите за всем, что я буду делать, – велел пилот.

Он сел в вездеход и, проехав чуть-чуть, остановился. Пилот перевернул вездеход, нажав на рычаги, спрятал колёса и превратил машину в космический модуль «Птичка». Менес запрыгнул в модуль и взмыл в воздух. Кутас, уткнувшись в лапы безносой мордочкой, исподлобья следил за полётом, хотя и не мог почти ничего разглядеть в тёмном небе. «Птичка», оказавшись высоко в воздухе, начала описывать круги над «Серебряной птицей». Но что там такое? Кутас задрал голову ещё выше: из «Птички» пыхнул вниз клуб белёсого дыма, а следом посыпались искры – поначалу одна, за ней другая и под конец целый сноп искр… На тёмном небосклоне они напоминали праздничный фейерверк. Искры, не достигнув земли, гасли в воздухе. Одна искорка, напоминающая оранжевую снежинку, чуть не упала Кутасу на лапу, но исчезла, так и не долетев до неё. Щенок наблюдал за ней, и неясная мысль шевельнулась в его душе – тихо и пугливо, словно мышь под метлой.

Описав ещё два круга, «Птичка» опустилась на то же место.

– Вы поняли? – послышался в темноте голос пилота.

– По… по… не по… – выдавил щенок.

– Я не сомневался, что вы всё-таки догадаетесь о том, что давно поняло бы и менее смышлёное создание, – сказал пилот. – Планету сожгли искры.

– Иск… ис… ис…

– Коротко и ясно: планета сгорела по собственной вине, – заключил пилот. – В этом суть.

– Су… суть, – эхом повторил щенок.

Хрустнул замок-молния на кармане куртки пилота, Кутасу в глаза ударил свет зажигалки, и из темноты донёсся голос пилота:

– Просьба не шевелиться.

Рука в перчатке заклеила пластырем то место, где была приклеена фасолина, затем перебинтовала обожжённые лапы.

Светало.

– И всё же спички не игрушка, – строго добавил пилот, уже поднимаясь на корабль.

– Не игрушка… – повторил Кутас, медленно вставая на лапы.

И снова в путь

Кадрилис, терзаемый самыми мрачными предчувствиями, не находил себе места. Он чувствовал себя как на раскалённой сковородке, то вскакивал, то садился, то чесал ухо, то щипал за остаток уса, не переставая гадать, какое наказание назначит его приятелю суровый Менес.

– Если он, – бормотал себе под нос одноухий, – решит оставить его на планете, то я… я не посмотрю, что он пилот… Как дам ему… пусть даже второе стекло треснет!

Не менее напряжённо ждала пилота и Лягария. Она репетировала речь, с которой обратится ко всем собравшимся на корабле: «Многоуважаемый пилот Менес! Уважаемые коллеги путешественники! Мой священный долг как командира – разоблачить пассажирку, которая, как видите, носит одну перчатку и притворяется обиженной овечкой, а также принцессой. Однако же, уважаемый пилот и коллеги пассажиры, эта невинная овечка только что организовала ограбление моего саквояжа и украла вещественное доказательство, поскольку эта мошенница является…»

Эйнора, которая и предположить не могла, что затевает против неё лягушка, сидела, задумчиво подперев ладонью голову. Зато проницательный сыщик уже сообразил, что к чему, и его глазки посматривали то на шевелящиеся челюсти Лягарии, то на Эйнорину руку в перчатке.

– Прошу всех встать! – прервал тишину повелительный голос пилота.

Пассажиры встали. В тот же миг в стене отворился люк, и сквозь него из «Птички» в салон, пошатываясь, перебрался Кутас с перебинтованными лапами. Щенок тоже встал рядом со своим креслом, вцепившись в подлокотник.

Кадрилис напрягся, как струна, и воинственно стиснул лапы: будь что будет, а Кутаса в обиду он не даст!

– Пока «Серебряная птица» не поднялась в небо, – сказал пилот Менес, – прошу почтить минутой молчания всех погибших жителей планеты!

Пассажиры, серьёзные и сосредоточенные, печально опустили головы. Перед их глазами снова встали чёрные пустыри, руины города, одинокий паяц на закопчённом валуне… Вырастет ли фасолина на пепелище? Прилетит ли когда-нибудь туда пчела? Запоёт ли в кустах птица?

Суть

Космический корабль «Серебряная птица» вновь рассекал воздушное пространство. Кутас, заботливо пристёгнутый ремнём безопасности, удобно растянулся на шерстяном шарфе, а Кадрилис, приспособивший вместо ремня верёвочку, расспрашивал приятеля:

– Ну скажи, только без утайки, ты всё выложил пилоту? Не скрыл, кто дал тебе спички? Кто их силой тебе всучил? Сказал или нет?

– Не сказал, – прошептал щенок, хитро прищурив глаз.

– Вот тебе раз! – разочарованно всплеснул лапами заяц. – Он не сказал! Хорошенькое дело!

– Спички, – снова прошептал щенок, – ни при чём. Не в них… суть.

– Суть? – вытаращил глаза Кадрилис. – Что ещё за суть?

– Суть в том, – ответил Кутас, – что из «Птички» вылетают искры, как из нашего костра, когда ты подбрасывал в него можжевеловые ветки, помнишь?

– Вон оно как? – удивлённо раскрыл рот Кадрилис.

– Но есть суть посущественнее, – с загадочным видом продолжал Кутас. – Планета, оказывается, сгорела по собственной вине.

– А я что говорил?! – чуть не подскочил заяц. – Ведь я тебе это раньше пилота сказал!

– И всё же, – вздохнул Кутас, – спички не игрушка.

В это время Лягария откашлялась и приготовилась произнести триумфальную разоблачительную речь. Эйнора, ни о чём не догадываясь, в задумчивости стягивала с руки перчатку. А вот сыщик, готовясь к выступлению лягушки, так затянул ремень безопасности, что, казалось, вот-вот лопнет.

– Так, говоришь, искры? – переспросил Кадрилис.

Кутас ответил не сразу. Он закрыл глаза, помолчал и произнёс:

– Да, искры… Я сам их видел. Понимаешь, Кадрилис, иск… ис… ис… – И вдруг он всхлипнул, из его глаза выкатилась слеза и, как напуганная в аквариуме рыбка, поспешила подняться наверх, к потолку. А Кадрилис затянул песню:

 
Пёсик Кутас может плакать,
Плакать может пёсик Кутас,
Может плакать Кутас, пёсик.
Плакать может, видел сам!
 

– А ну, прекрати, ты, живой хаос! – лопнуло терпение у командира Лягарии, которая только собиралась раскрыть рот для решающего выступления. – Детский сад! Фи!

– Да ведь Кутас снова может плакать! – воскликнул Кадрилис. – Вон какая слезища на потолке!

– Плачет? – спросила Эйнора, которая не поняла, в чём дело. – Неужели тебя, Кутас, мучит совесть и ты переживаешь, потому что считаешь себя хуже других? Послушай, я ведь ничуть не лучше тебя, наоборот! – и гордая Эйнора подняла голову так высоко, как ещё ни разу не поднимала. – Я самая настоящая лгунья. Я не убегала ни из какого шкафа, а просто-напросто была выброшена на помойку вместе с прочим мусором!

– Слыхали? – заверещала лягушка. – Стоило мне приступить к её разоблачению, как она сама…

– Замолчи! – бросила Эйнора. – Вовсе не о тебе и твоих разоблачениях речь! Слышишь, Кутас, я намного, намного хуже тебя… Я ведь только притворилась, что я знатного рода, аристократка, богатая беглянка. И никакие разбойники на меня не нападали.

– Но ведь вы, – пробасил увалень Твинас, – всё-таки побывали в стеклянном шкафу, верно?

– Ну и что из этого? – пожала плечами Эйнора. – Я стояла там не дольше, чем и другие новые куклы. А потом меня таскали за волосы, роняли, пачкали, дали прозвище Замарашка-оборвашка… Я ведь такая и была, только в лесу успела умыть снегом лицо и руки. А имя Эйнора я позаимствовала у одной избалованной девочки из детского сада.

– Она, – поспешила выложить всё начистоту Лягария, – украла из моего саквояжа вторую перчатку, которую я нашла в мусорной машине и которая являлась вещественным доказательством того, что никакая она не принцесса-беглянка, а такая же брошенная игрушка, как и остальные!

– Ничего я не крала, – возмутилась Эйнора и, сняв перчатку, протянула её Лягарии. – Вот вам новое вещественное доказательство. – Она снова повернулась к Кутасу. – Вот видишь, Кутас, какая я гадкая и насколько я хуже тебя! Не плачь больше.

– Раз на то пошло, – низким басом прогудел Твинас, которому даже его смекалка сыщика не помогла понять суть слёз щенка, – раз так, – повторил он крайне взволнованно, и его трубка вылетела из клюва и повисла под потолком рядом со слезой Кутаса, – я тоже всё о себе выложу. Я буду похуже вас двоих, вместе взятых. Мало того, я самый плохой из всех нас! Совесть моя так же нечиста, как этот шлёпанец, а может, и грязнее! Я ведь потерял ступню вовсе не в погоне за злодеем, а потому что долго сидел перед телевизором. Из-за этого я так растолстел, и нога не выдержала моего веса и треснула. Ну а трубка… – сгорая от стыда и не решаясь взглянуть на Эйнору, дрогнувшим голосом произнёс сыщик. – По телевизору показывали знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Он постоянно гонялся за преступниками и курил трубку. Ну я и скопировал его поведение. Теперь вы знаете обо мне всё…

Не дав Твинасу закончить, Кадрилис вскочил, как уколотый булавкой, и обвёл всех испепеляющим взглядом.

– Подумаешь! – закричал он. – К вашему сведению, другого такого ужасного, закоренелого вруна, как я, ещё поискать! Такого нет, не было и не будет на любой планете! Ведь мой потайной… вернее, уже не потайной кармашек появился не потому, что мне изодрал шкурку настоящий бульдог Гогас. Просто я однажды сам чесался… ну и разодрал себе шкурку. Меня блоха искусала. Вот!

И в подтверждение своих слов заяц стал так яростно чесаться обеими лапами, что и впрямь чуть не оторвал себе второе ухо. А потом, не зная, куда деться от стыда, Кадрилис подскочил к потолку и принёс Твинасу его трубку. Он мог бы принести и Кутасу его слезу, только стоило ли?

– Ну что ж, – не удержалась Лягария, – раз сложилась такая ситуация, мой долг тоже выступить с парочкой самокритичных замечаний. Признаюсь, я тоже не святая, хотя и не могу похвастаться пакостями такого масштаба, о которых мы только что услышали. Я по своей природе существо хладнокровное, отличающееся трезвым умом, однако пару раз допустила стихийные промахи. Но эти промахи не свойственны моей натуре, поэтому не стоит понапрасну языком чесать. – Лягушка уже жалела о том, что поддалась всеобщему саморазоблачению. – Поэтому разрешите напомнить о моём благородном жесте, когда я отдала паяцу свой уникальный значок, а сама осталась в накидке нараспашку и до сих пор пребываю в этом состоянии…

Но дальше лягушку никто не слушал.

– Вот видишь, Кутас, какова она… – не скрывая радости, произнёс Кадрилис. – Как там её… Повтори-ка то странное словечко.

– Суть, – произнёс Кутас.

– Сейчас, – задумчиво сказал Кадрилис, – и я уже понимаю, что это за суть такая. Это что-то потаённее моего потайного кармашка.

– Да, да, – утвердительно шмыгнул залепленным пластырем носом Кутас, – я видел однажды на картинке раскрытую морскую раковину, а из неё вылезало существо, такое нежное, без единой волосинки… И это из такого жёсткого, твёрдого панциря! Может, это и есть суть?

Приятели задумались, помолчали, а потом Кутас смущённо попросил:

– А ты не мог бы достать из нашего тайника моё самое большое сокровище? И огрызок карандаша? Мне тут пришла в голову мысль, что я забыл кое-что пометить. Пока не скажу что.

– Ну и пожалуйста, можешь не говорить, – слегка обиделся заяц.

Он отстегнул булавку и, глубоко сунув за пазуху лапу, вытащил из тайника сложенный в несколько раз листок бумаги и карандаш.

Щенок положил листок на подлокотник и, взяв карандаш в забинтованную лапу, принялся водить им по бумаге. Кадрилис с пониманием повернулся к нему спиной.

– Готово, – сказал щенок, возвращая обе драгоценности, одна из которых снова провалилась на дно карманчика.

– Как ты думаешь, – заговорил Кадрилис, – почему пилот и рта не раскрыл, когда мы всю неприглядную правду о себе рассказывали? Что, если он потерял руку совсем не во время катастрофы вертолёта, а, Скажем, ему её в подвале крыса отгрызла или какой-нибудь хулиган отломал?

– Нет, – помотал головой Кутас, – пилот Менес не из тех, кто станет врать. Он скорее даст отрубить себе вторую руку, чем соврёт.

– Уж больно он скрытный, – дёрнул половинкой уса Кадрилис.

– Зато какой справедливый! И вежливый, и… и…

Вдруг щенок забеспокоился и даже привстал на забинтованные лапы, до предела натянув ремень безопасности. Какая-то мысль пришла ему в голову, он откашлялся, обвёл всех большими глазами и звонко произнёс:

– Очень прошу вашего прощения. Простите, что я сразу вас не поблагодарил. Говорю теперь: искреннее спасибо.

– Не за что, – привычным баском буркнул Твинас.

– Есть за что! – не согласилась Лягария. – За воспитательную работу! И за…

– За вашу доброту, – закончил щенок.

– Внимание, – прозвучал голос пилота Менеса. – Наш корабль производит посадку на промежуточной планете для проведения работ по регулированию бортовых систем.

При этих словах что-то сорвалось с потолка и выбило из клюва Твинаса трубку. Вот такой большой и тяжёлой была слеза Кутаса.