Текст книги "Путешествие на Тандадрику"

Автор книги: Витауте Жилинскайте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Спичка

Сквозь прозрачные, словно стекло, стены «Птички» Кутас мог обозреть пространство со всех четырёх сторон и даже сверху и снизу. Внизу простирались плотно прильнувшие друг к другу облака. Самое удивительное, что они были разного цвета и издалека напоминали ковёр, сшитый из лоскутов, – на таком любил прилечь бульдог Гогас, сделавший своё чёрное дело, иными словами, изуродовавший Кутасу нос. Щенок ещё раз пожалел о том, что свирепый пёс не видит сейчас, как он отправляется в большую космическую разведку, хотя их командир и сказала, что вряд ли отправилась бы вместе с ним… Ах эта лягу… ква… ква… хи-хи… ах да, ведь обзываться некрасиво.

Кутас нажал зелёную кнопку, и «Птичка» стала спускаться к облакам. Ой, что это там? При ближайшем рассмотрении так называемые облака оказались вовсе не облаками, а плотно переплетёнными нитями. «Вот так фокус!» – разинул рот от удивления разведчик. Заметив висящий на крючке бинокль, он снял его, поднёс к глазам и начал изучать плетение. «Ни на одной картинке не видел ничего подобного», – озабоченно покачал он носом-фасолиной.

Щенок нажал на жёлтую кнопку – и корабль полетел горизонтально от одного фальшивого облака к другому. Надавил на красную кнопку – корабль застыл как вкопанный. Нажал жёлтую – снова полетел, на зелёную – пошёл вниз, два раза – взлетел вверх. Вверх, вниз… «Вот если бы, – пришло щенку в голову, – рядом был мой приятель! Я бы только и делал, что нажимал на кнопки, а он смотрел бы по сторонам. Или не так: он бы нажимал, а я разглядывал бы всё вокруг, ведь на то я и разведчик». И он всё жал и жал на кнопки: взлетал, опускался, тормозил, летел горизонтально, вниз, вверх – нет, никогда раньше у него не было занятия интересней. И щенок вновь затосковал, что его не видит злодей Гогас.

В конце концов у разведчика заболела лапа, и только тогда он опустил «Птичку» совсем низко, к фиолетовому плетению. Открыл иллюминатор, и внутрь хлынул прохладный, с каким-то странным ароматом воздух – так пахнет смолёная бочка. Разведчик свесился из иллюминатора вниз и стал пристально, без бинокля, разглядывать нити – но ничего не понял. В них не было никакого просвета. Так что же делать? Ведь «Серебряной птице» необходимо пополнить запасы воздуха! А что, если прорвать эту злосчастную паутину и спуститься под неё? Кутас свесился ещё ниже и, расхрабрившись, зацепил лапой одну из нитей… Не разберёшь, то ли это провод, то ли резиновая нить…

Щенок вновь приложил к глазам бинокль и поглядел вверх: где-то далеко замер, сверкая серебристой обшивкой, космический корабль «Серебряная птица». Каким огромным он казался! Кутас перевернул бинокль и поглядел на корабль с другого конца. Ой, какой он теперь малюсенький, как жёлудь без шляпки, хи-хи-хи… Щенок стал заглядывать в прибор то с одного, то с другого конца и восторженно смеялся: какая лёгкая работа у разведчика, играй себе до упаду! И всё-таки, одёрнул себя щенок, необходимо придумать что-нибудь посерьёзнее, чтобы от его разведки был толк. Ведь пилот Менес совершенно ясно сказал: «Желаю успешной разведки!»

Кутас снова свесился вниз. Схватился за нить и с силой потянул на себя. Та не поддавалась. Что, если перерезать её ножичком? А ещё лучше – поджечь спичкой? Выжечь в плетении дыру, сквозь которую «Птичка» опустится вниз? Дельная мысль, достойная трубки Твинаса! Недолго думая Кутас вытащил из уха коробок спичек, чиркнул одной и осторожно, чтобы не погасла, поднёс к проводу…

Что было потом, он вспомнит позже, да и то как сквозь туман: то ли удар грома, то ли вспышка молнии, то ли взрыв с резким выхлопом дыма… Не помня себя от страха, щенок успел лишь нажать жёлтую кнопку, задраить иллюминатор, и «Птичка» со свистом понеслась назад, к «Серебряной птице», как удирающий от ястреба цыплёнок.

А разноцветного плетения вокруг планеты – как не бывало…

На выжженной планете

В этот раз «Серебряная птица» совершила гораздо более жёсткую посадку, чем на планете цветов. Дверь открылась, вниз опустился трап, и пассажиры вышли наружу. Последней спустилась Эйнора: она отстала от остальных, чтобы переодеться в обновки. Как только кукла появилась на трапе, Лягария просто позеленела от зависти: длинная юбочка с разрезом на боку, кокетливо повязанная косынка – глаз не оторвёшь. Кукла спускалась, держась за крыло Твинаса, и толстяк сыщик так и пыхтел от волнения. Внизу всех уже ждал отдохнувший и бодрый Кадрилис. А вот на Кутаса жалко было смотреть: из разведки он вернулся совершенно потерянный, хотя именно благодаря ему корабль смог совершить посадку!

Все подождали, пока выйдет Менес – как всегда, строгий, подтянутый, в шлеме и перчатке.

– Как вы себя чувствуете, разведчик Кутас? – повернул он к щенку затемнённые очки.

– Я… мне… да… нет, – пролепетал тот.

– Наигрались?

– Наиг… иг… игрался, – промямлил Кутас, поджав хвост-кисточку.

«Похвалил или поругал? Поругал или похвалил?» – этот вопрос очень интересовал щенка.

Картина, которая предстала перед игрушками, была полной противоположностью панораме планеты цветов. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, простиралась чёрная пустыня, торчали обугленные деревья или столбы, темнели покрытые копотью валуны, метался подхваченный порывами ветра пепел, в воздухе пахло гарью.

Зрелище было таким мрачным, что подавленные пассажиры не решились отойти от «Серебряной птицы». Только Эйнора, вытянув перед собой руки, сделала несколько шажков, тайком открыла и тут же снова закрыла глаза.

– Пахнет гарью, – раздув ноздри, заметила она.

– Скорее всего, – прошлёпал к ней Твинас, – здесь произошло извержение вулкана или землетрясение с пожарами.

– Вот здорово! – просиял Кутас.

– Фу, что за бестактность! – пристыдила его Лягария. – Лишь безответственные типы могут радоваться стихийным бедствиям!

– Про… простите, – покраснел щенок.

– Где, однако, моя трубка? – спохватился пингвин. – Трубки морёные! Я её, видно, в салоне оставил!

– Сейчас принесу, – вызвался Кутас.

– Да нет, я сам, – шагнул на трап Твинас. – Вот поднимусь лишний раз, глядишь, – и сброшу вес, тогда и командир перестанет высмеивать меня.

– Что верно, то верно! – похвалила Лягария. – На критику нужно реагировать!

– Что у нас на корабле так гудит? – поставил торчком ухо Кадрилис.

– Это в резервуары воздух закачивается, – пояснил пилот.

– Давайте отойдём подальше, поглядим, что к чему, – возбуждённо предложил Кадрилис, судя по всему окончательно пришедший в себя.

– Никаких одиночных вылазок! – строго предупредила командир. – К тому же темнеет.

И верно: диск солнца чернел на глазах, превращаясь в узенький сияющий месяц, да и тот вот-вот собирался погаснуть.

– Понятно, – уставился крошечными глазками на солнце Твинас, спускаясь по трапу, – одна половина чёрная, другая – светлая, и когда оно вращается вокруг себя, день сменяется ночью.

Едва он закончил фразу, как всё заволокла чёрная тьма, однако через минуту начала бледнеть другая сторона солнца – занимался новый день планеты. Пассажиры решили идти вперёд. Эйнора шла, уцепившись за крыло Твинаса, и пингвин так старался скрыть хромоту, что едва не вывихнул здоровую ногу. Если бы великий сыщик не был озабочен тем, как он выглядит, он заметил бы, что Эйнора порывается сказать ему нечто важное.

– Твинас, – наконец решилась она, – давай приотстанем немножко, не хочу, чтобы нас услышали.

– Приотстанем? Чтобы не слышали? – засуетился толстяк и так резко рванул в сторону, что едва не упал, хорошо ещё, что спутница поддержала его за крыло. – Тут… тут никто не услышит.

– Я хочу, – тихо начала Эйнора, – поделиться с вами одной тайной, это просто загадка какая-то!

Сыщика как громом поразило. Эйнора, гордая, замкнутая Эйнора, хочет поделиться с ним своими мыслями, тайнами и даже загадками!.. Трубки морёные, да разве может быть большее счастье, чем решать вместе с ней одну загадку! Быть может, им удастся разгадать и тайну кубика?

– Эйнора, да я… для вас, – дрогнувшим баском произнёс он. – Ради вас… моя трубка… мои мозги… моё…

«Сердце», – не успел сказать Твинас, потому что его прервала Лягария.

– Вы только поглядите на этих голубков: знай воркуют, – съязвила лягушка. – Стоило Эйноре напялить тряпки поприличнее, как наш пузан стал донжуаном! Фи!

– Вы! Да как вы смеете… – побледнела от обиды Эйнора, но снова бессильно опустила голову и жалобно пролепетала: – Простите, пожалуйста!

– Ну, не знаю, – нахмурилась Лягария, – уж и не знаю, смогу ли. Ещё один такой выпад, и…

– Попрошу всех в вездеход! – прозвучал голос пилота.

Путешественники обернулись: их нагнала машина, очень похожая на «Птичку», только теперь передвигавшаяся горизонтально, на колёсах и с откинутым верхом.

– Вот тебе раз! – восхищённо всплеснул лапами Кадрилис. – Взгляни-ка, Кутас, уж не твой ли кораблик разведчика?

Щенок повернул в ту сторону нос, увидел обгоревший бок «Птички» и сразу же отвёл взгляд.

– Пожалуй, – прошептал он. – Вы поезжайте, а я следом побегу.

– Этого ещё не хватало! – не согласился Кадрилис. – Все поместимся, вперёд!

Он силком затолкал щенка в вездеход. Остальные пассажиры тоже забрались внутрь.

Спустившийся с корабля пилот подошёл к Эйноре.

– Позвольте усадить вас на переднее сиденье, – предложил он. – Оно самое удобное.

– Но… – поёжилась Эйнора.

– Я вас отнесу.

Он подхватил Эйнору рукой и понёс к переднему сиденью. Всё произошло так быстро, что неуклюжему Твинасу оставалось в одиночку шлёпать следом, жалобно поглядывая на стройную спину пилота, его сильное плечо и длинные упругие ноги. Он потупил глазки и увидел свой шлёпанец, который разбух, как никогда. Из него вылезла трубка, за которой пингвин возвращался на корабль. Твинас с пыхтеньем вытащил её и сунул под крыло. Как жаль, что Лягария помешала Эйноре рассказать про загадку!

Пока Твинас предавался грустным мыслям, Лягария кипела от злости. Только подумайте! Так принизить её авторитет! На самое удобное, переднее сиденье, где положено сидеть командиру, сажают расфуфыренную слепую куклу! И мало того, на руках вносят, как… как принцессу в замок. «Всё! – поклялась себе Лягария. – Как только вернусь на „Серебряную птицу“, тут же её разоблачу! Пусть все знают! Поглядим, как её потом на руках будут носить! Поглядим, захочет ли даже этот колченогий пингвин повернуть клюв в её сторону… ква-ква-ква», – едва не рассмеялась вслух лягушка, придя в хорошее настроение.

Вездеход отправился в путь, огибая рытвины и камни. Быстро светлело, и, проехав совсем немного, пассажиры увидели впереди руины города. Чем ближе они подъезжали, тем отчётливее вырисовывалась жуткая картина: рухнувшие небоскрёбы, перевёрнутые автобусы, разлетевшиеся по земле обломки самолёта, сошедший с рельсов и сгоревший поезд. Над одной из разбитых витрин висел оставшийся фрагмент названия: «…ты». Что это: цветы, конфеты, или, может быть, свежие букеты? Пилоту приходилось вести вездеход очень осторожно, чтобы машина не провалилась в яму или не застряла среди обломков.

Длинная улица закончилась площадью, усеянной осколками разбитых фонарей. В самом центре стоял почерневший мраморный постамент с четырьмя лошадиными ногами. Верхняя часть статуи была снесена взрывом, а возможно, как предположил Твинас, землетрясением или извержением вулкана.

– Здесь, по всей вероятности, находился всадник, – заметил Кадрилис, указав на разломанную статую.

Эйнора, сидевшая рядом с Менесом, не осмелилась поглядеть туда даже краешком глаза.

– Мимо чего мы сейчас проезжаем?.. А сейчас? – расспрашивала она.

– Сейчас, – спокойно объяснял Менес, – мы выезжаем с площади. Дальше пробиваться не имеет смысла, всюду руины да пожарища.

– Руины да пожарища, – повторила Эйнора.

– Вам не нравится моё спокойствие? – вдруг спросил пилот.

Эйнора равнодушно пожала плечами.

– Там, – ответила она, – в стеклянном шкафу, я тоже была спокойна. Но здесь же не шкаф, здесь погибший город! А возможно, погибла и целая планета! А вы…

– Про… простите, – явно взволнованный, вмешался в разговор Кутас, – а как выглядят вул… вулканы, которые тут изверглись?

– При посадке я не заметил никаких вулканов, – холодно ответил пилот.

– Совсем ни одного вулканчика?

– Да брось ты, Кутас. Заладил: вулканы, вулканы… – удивлённо заметил Кадрилис.

Щенок, поразмыслив, выдавил:

– А вот я… я видел на картинке один вулкан и сейчас хотел бы увидеть его живьём.

– Живьём! Живой вулкан, ква-ква-ква… – покатилась со смеху лягушка.

– Как вы можете смеяться среди этих руин? – спросил вдруг незнакомый тоненький голосок.

Он доносился откуда-то из поднебесья.

Паяц

Игрушки, все как один, подняли глаза вверх, даже Эйнора задрала голову С неба спускался паяц, уцепившийся руками за раму воздушного змея. Верёвка от змея, судя по всему, сгорела. Опустившись на землю, паяц положил своё средство передвижения на землю, поправил на себе блузу и колпак с поникшим обгоревшим помпоном.

– Так над чем же вы всё-таки смеётесь? – переспросил он.

– Я, – первой обрела дар речи Лягария, – смеюсь не над руинами и несчастьем, постигшим планету, а над весельча…

– Добрый день, – не дал ей закончить Кадрилис.

– Здравствуйте, – поздоровался паяц. – Что вас привело на нашу планету? Я видел ваш космический корабль. Что вы здесь ищете?

– Мы не ищем, – с важным видом пояснила лягушка, – а пополняем запасы воздуха в резервуарах корабля. По этому случаю решили заодно оглядеться и обнаружили такой хаос, которого нам не доводилось видеть за время путешествия. Сама же я являюсь командиром группы путешественников. С кем имею честь разговаривать?

– Паяц Улюс-Тулюс из погорелого театра кукол. Вот что от него осталось, – длинным закопчённым рукавом он указал на две рухнувшие колонны. – Под завалами остались все мои друзья по сцене, все игрушки… всё…

– А как же вам удалось спастись? – спросил Кадрилис.

– Я поднялся на воздушном змее, чтобы полюбоваться на звёзды, снизу-то, за ограждениями, их не видно. Я знал про дырку в плетении, пролетел сквозь неё и вот что застал по возвращении… ничего не нашёл… – Он обвёл грустными тёмно-синими глазами всё вокруг и горестно покачал колпаком с обгоревшим помпоном.

– Но скажи, братец, – пробасил Твинас, – что же здесь всё-таки случилось? Кто всё это разрушил?

– Вул… вулканы, да? – осёкшимся от волнения голосом спросил Кутас.

– Здесь произошло то, что должно было произойти, – ответил паяц. – Непременно, рано или поздно.

– Вот здорово! – снова вырвалось у Кутаса. – Про… простите.

– Я им говорил, кричал со сцены, что это случится. Марионетки помалкивали, а я кричал. Но они меня не слушали, шутов никто не слушает, от них ждут только забав, дурачеств и весёлых проделок!

– Вы как-то уж больно стихийно рассказываете, – сделала ему замечание командир Лягария. – А нельзя ли почётче изложить ситуацию?

– Да он и без ситуаций отлично рассказывает, – возразил Кадрилис. – Валяй дальше в том же духе, приятель.

Последний угасающий лучик солнца успел ещё на миг осветить белое, как бумага, лицо паяца, его тоскливые глаза. Когда паяц заговорил снова, его слова доносились уже из темноты:

– Всё началось с птички, спокойной, мирной птички с белыми пёрышками, ха-ха-ха… – В темноте смех шута прозвучал жутковато. – Дело в том, что такая птичка была одна-единственная на всю планету: когда остальные птицы вили гнёзда, выводили птенцов, искали корм, эта белая птичка порхала в голубых высях с цветущей оливковой веточкой в клюве. Как я уже говорил, она была единственная в своём роде на всей планете, и этого достаточно. Первым ею заинтересовались в городе Омас. «Это не дело, – сказал городской голова, – что такая спокойная, мирная и безоружная птичка порхает без присмотра одна-одинёшенька. Ещё возьмёт и прикончит её из рогатки какой-нибудь негодник. Надо приставить к ней охранника». И он выставил на высокой башне часового с ружьём. «Да разве ж это охрана?! – вскипели от зависти жители другого города, Онависа. – Лучше мы сами позаботимся о пташке!» И горожане выставили двух часовых с двумя ружьями. Тогда не стерпел владыка третьего города и выделил пять часовых с ружьями и в придачу одну пушку. Ясное дело, что и четвёртый город не пожелал уступать соперникам и пожертвовал на дело охраны птички целый танк…

И города вступили в соревнование и начали вооружаться до зубов! И чем активнее они вооружались, тем больше хвалились друг перед другом: «Ну-ка, скажите, какой другой город сделал для птички больше нашего? Только мы её истинные покровители и защитники. Ура нашему городу, ура-ура!»

А что же жители этих городов? Они обнищали, втянули животы и затянули ремни – ведь всё уходило на защиту птички, иными словами, на создание нового оружия и содержание армии… Ну кому бы пришло в голову, что одна маленькая мирная пташка способна проглотить столько, сколько под силу семиглавому дракону?

– Вот тебе раз! – недоуменно развёл лапами Кадрилис. – Никому бы не пришло!

– Скажите, – пробасил Твинас, посасывая трубку, – а сама-то птичка где была, что поделывала?

В это время начало светать, засиял краешек солнца.

– Птичка? – Паяц горько усмехнулся. – Да за всем состязанием ради птичкиного блага о ней самой как-то забыли. Даже вспомнить не могли, как она выглядит, а увидели бы её, то не узнали бы… Нет, никто не знал, где она и что с ней. Возможно, какой-нибудь озорник прикончил её из рогатки, или кот растерзал, или оголодавший горожанин сунул в кастрюлю, прямо с её цветущей веточкой, и сварил суп… Разве что картинки с её изображением висели на некоторых танках.

– Картинки? – оживился Кутас. – Как бы мне хотелось увидеть хоть одну!

– Ну, а дальше? – сам себя спросил Улюс-Тулюс. – Накопленные горы оружия нужно было кому-то охранять, чтобы оно не досталось другому городу для защиты той единственной птички. И тогда города стали отгораживаться друг от друга – всё более высокими заборами, более глухими стенами. Всё это продолжалось до тех пор, пока они не опутали себя так, что и птица клюв не просунет… ха-ха-ха… – снова горько рассмеялся паяц. – Так что же удивляться, что всё пошло прахом? Достаточно было заискриться одному проводку из ограждения, как огонь перебросился на кучи бомб, и взрывы прокатились по всей планете…

– Скажите, – снова спросил Твинас, – а кто же эти провода запалил?

Паяц посмотрел на чернеющие пустыри.

– Этого, – помотал он обгорелым колпаком, – уже никто никогда не узнает, я ведь остался только один… один на всей планете.

– Откуда вы знаете, что один? – спросил Твинас.

– Я с высоты, на которую взлетел змей, не увидел никаких признаков жизни, – пояснил Улюс-Тулюс. – А ведь со времени взрыва прошло уже тридцать суток.

– Тридцать дней и ночей, да? – уточнил крайне взволнованный Кутас.

– Верно, – подтвердил паяц.

– Вот это да! – щенок так и подпрыгнул от радости и едва не вывалился из вездехода.

Все с удивлением и не скрывая раздражения поглядели на развеселившегося щенка, один только Менес смотрел куда-то в сторону сквозь свои затемнённые очки.

– Не удивляйтесь, – сказала наконец Лягария, – он такой весельчак, что с него взять: молодо-зелено. Ну, а сейчас, пока не стемнело, мы вернёмся к себе на корабль. Остаётся поблагодарить вас за полезную информацию и пожелать всего самого наилучшего. Прощайте!

– Счастливого пути, – сказал паяц и потупился.

– Однако, – заволновался Кадрилис, – как же он останется тут совсем один?

– Мне пришло в голову… – заговорил и тут же осёкся Кутас.

– Знаю, куда ты гнёшь, – сердито взглянула на него Лягария. – Надо смотреть трезво: на корабле не только не найдётся свободных мест, но есть ещё один пассажир сверх нормы. Верно я говорю? – обернулась она к пилоту.

Менес не сказал ни да ни нет. Он не тряхнул шлемом, не кивнул.

– Пилот не возражает! – воскликнул Кадрилис. – Не возражает против ещё одного пассажира. Ура!

– Ура! – подхватил щенок. – Он сможет вполне удобно устроиться на «Птичке», там есть свободное кресло, – вот о чём я подумал!

– Полезай-ка в вездеход, братец, – нагнулся к паяцу Кадрилис, – и поехали с нами. Вперёд!

– В самом деле? – не поверил своим ушам Улюс-Тулюс.

– В самом-пресамом, – заверил Кутас.

– Садись рядом со мной, – предложил Твинас, крепче прижимая крылья к бокам.

Впервые за всё время глаза паяца засветились радостью, бледные щёки порозовели. Весело взмахнув длинными рукавами, он ловко забрался в вездеход и, придерживая рукой воздушного змея, устроился на сиденье. Колёсики бешено завертелись, вездеход тронулся, и вскоре впереди блеснул нос космического корабля «Серебряная птица». Пассажиры облегчённо вздохнули, а Кадрилис даже шутливо ткнул паяца в бок:

– Вот увидишь: раз-два, и ты на Тандадрике.

– Там ты найдёшь целую дюжину кукольных театров, – подхватил Кутас.

– А они тебя, будь уверен, ещё будут друг у друга переманивать, – пообещал Кадрилис.

– Ещё и подерутся, – заверил Кутас.

Неожиданно лицо паяца помрачнело, а одна рука бессильно опустилась так низко, что длинный рукав стал волочиться по земле рядом с колёсами.

– Пожалуйста… остановитесь, – попросил он.

Вездеход остановился. Паяц вылез из машины.

– Ты что-то забыл? – спросил Кадрилис.

Паяц молча помотал головой, подошёл к закопчённому валуну и забрался на него.

– Мне пришло в голову, – шёпотом сказал пассажирам Кутас, – что он хочет перед дорогой посидеть и помолчать, как мы тогда, у костра.

Пассажиры стали ждать, пока Улюс-Тулюс попрощается со своей планетой. Однако время шло, солнце почти целиком почернело, а паяц всё сидел на валуне, уставившись синими глазами на нескончаемые пожарища.

Первой не вытерпела Лягария.

– Уважаемый комедиант, – поторопила она, – ваш регламент давно исчерпан. Не злоупотребляйте терпением коллектива.

Паяц будто и не слышал её.

– Судя по всему, – проворчала лягушка, – у нас намечается ещё один непредсказуемый пассажир.

– Улюс-Тулюс, – в один голос окликнули паяца Кадрилис и Кутас, – садись, и поехали. Поторопись!

Паяц вздрогнул, будто его разбудили, и сказал:

– Вы ещё здесь? Поезжайте без меня, не ждите.

– Вот тебе раз! – остолбенел Кадрилис.

– Что случилось, приятель? – озабоченно спросил Кутас.

– Я не могу покинуть родину, – ответил паяц. – Ведь у неё никого, кроме меня, нет. Как же я могу бросить её в такой тяжёлый час?

Он встал на валуне и поглядел вокруг. Угасающая полоса солнца позолотила почерневший помпон его колпака, и всё сразу же погрузилось во тьму.

– Как же я покину её?.. – повторил Улюс-Тулюс.

– Но что же ты сделаешь в одиночку? Один в поле не воин, – прогудел Твинас.

– Вдруг мне повезёт, и я смогу вырастить цветок или деревце, – сказал паяц.

– Ну а дальше-то что? – спросил Кутас.

– Если зацветёт деревце, прилетит и пчёлка. А будет пчёлка, оживёт и планета.

– Улюс-Тулюс, где же ты достанешь семена, ведь вокруг сплошь всё выгорело? – недоумевал Твинас.

Паяц промолчал: видимо, не знал, что ответить.

– А вот мне пришло в голову, – сказал Кутас и начал обеими лапами теребить свой нос. – Может, ты вырастишь вот эту фасолину? Она самая настоящая, не с картинки, у нас на балконе в ящике росла и цвела красненькими цветочками. Бери!

И снова блеснула полоска солнца. Кутас выскочил из вездехода и, встав на задние лапы, протянул Улюсу-Тулюсу фасолину.

– Спасибо, – поблагодарил паяц. – Лучше подарка и не придумаешь.

Тем временем бросившийся вслед за Кутасом Кадрилис успел что-то украдкой вытащить из потайного кармашка и обрезать ножом.

– А от меня, – обратился он к паяцу, – вот этот кусочек нитки. Подвяжешь им стебель фасоли, когда она станет тянуться к самому небу, – пошутил он.

– Как вы благородны! – взволнованно произнёс Улюс-Тулюс.

– А я, – к всеобщему удивлению поднялась и Лягария, – дарю тебе вот что.

Она отстегнула значок и торжественно вручила его паяцу, не сомневаясь, что тот ответит ей: «От имени сгоревшей планеты заявляю: вы – самая благородная из всех, а ваш подарок мне жизненно необходим!»

Однако Лягария услышала всего лишь короткое «спасибо». Мало того, паяц равнодушно положил значок на камень, в то время как фасолину Кутаса он так крепко зажал в кулаке, будто её у него собираются отнять силой. «Какое всё-таки несознательное создание!» – разочарованно подумала лягушка.

Сердечно попрощавшись ещё раз с единственным обитателем этой планеты, все вернулись на вездеход и поехали к «Серебряной птице».

– А у меня для него не было никакого подарка, – виновато произнёс Твинас. – Разве что трубка…

– А у меня разве только перчатка, – вздохнула Эйнора.

– О, принцесса желает избавиться от перчатки? – усмехнулась Лягария, которая осталась верна себе даже после утраты значка.

Эйнора съёжилась и снова надолго затихла. Кутас всё время не отрывал взгляда от удаляющегося камня, на котором остался сидеть паяц. Быстро наступающий рассвет коснулся его колпака, плеч, рукавов, камня… На вездеходе потушили фары, пассажиры переключили всё внимание на корабль, к которому они приближались, и только Кутас не сводил глаз со светлеющей вдалеке блузы Улюса-Тулюса, а на том месте, где у него был нос-фасолина, отныне красовался шрам в виде вопросительного знака. Что-то вдруг пришло в голову щенку, и это оказалось настолько важным, что, улучив момент, Кутас соскочил с заднего сиденья вездехода и помчался назад, к валуну.

Кутас решил задать паяцу один-единственный вопрос, а потом быстро вернуться на «Серебряную птицу»…