Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Ну конечно же, Константин Антонович, вы попали в самую точку! радушно улыбнулась Лена. А потом, встав на цыпочки и дотянувшись до моего уха, прошептала:

– Еще раз назовешь Ивановной, укушу. И больно!

– Ну вот, – подытожил я, ставя на огонь чайник, – дело сделано. Завтра занесу тебе паспорт, документы на квартиру вот, не потеряй смотри. Если будут звонить, Абдульминова звать – просто трубку клади, не базарь. Ну а если чего, телефон знаешь.

Хорошая была у Абдульминова плита, и кухня хорошая, отделанная мраморной плиткой. И чего их всех так на мрамор тянет? Ведь ассоциации с надгробным памятником очевидны.

– А он больше не придет? – настороженно спросил Игорь, тиская потными ладонями колени. Похоже, до сих пор не чувствовал себя дома. Как в музее боялся ненароком дотронуться до чужих и непривычных вещей. Абдульминов не просто купил эту квартиру, он изгнал отсюда всё, что напоминало о прежних хозяевах. Скандинавская мебель, византийская сантехника, атлантическая кухонная утварь... Пожалуй, не зря пацан притащил сюда тумбочку. Хоть что-то привычное.

– Не бойся, Марат Николаевич умный дядя, он себе не враг, – ободряюще хлопнул я его по плечу.

– А вещи как же? – не поверил Игорь. – Это же все стоит, небось, миллионы. Он что, так и оставит?

– Так и оставит, – подтвердила Лена. – Вещи дело наживное, а здоровье не купишь. Ничего, мужик он небедный, а урок ему на будущее дан. Поэтому пользуйся, теперь это все твое.

– Да я же не умею, я поломаю все... – с тоской протянул Игорь. – Не туда чего включу, и вообще... Тяжело здесь как-то стало.

– Привыкнешь, – жестко оборвал его я. – Не боги горшки обжигают. Приучайся жить по-человечески.

– Как же я раньше жил? – краем губ усмехнулся парень. – По-звериному, что ли?

– По-насекомьи, – желчно усмехнулась Лена. Окинув хозяйским взглядом обстановку, она что-то сложила в уме и добавила:

– Не вздумай продавать обстановку. К тебе сейчас всякие типусы подъезжать будут. А ты цену деньгам не знаешь. Поэтому сразу отправляй в эротическое странствие. В конце концов, телефончик у тебя есть, нашим звякнешь, окажем посреднические услуги.

– И чтоб не водил сюда толп, – сурово протянул я. – Еще не хватало из такой квартиры тусняк устроить.

Игорь удивленно взглянул на меня.

– Я же вроде не маленький, – негромко заметил он. – Что я, не могу друзей пригласить? Это ж вроде моя квартира...

– Вроде, – хмыкнул я. – Но теперь послушай и постарайся понять. Ты ни разу не задумывался, какого этакого хрена нам надо было для тебя стараться? Наша контора, Игорек, не заповедник ушибленных. Мы помогаем ребятам, попавшим в трудные ситуации, иногда при этом очень вольно обращаясь с законом. Что поделать, в такой уж стране живем. И уж наверно не ради того, чтобы из одной неприятности юный балбес попал в другую. Знаешь такие слова: "ты в ответе за тех, кого приручил?" Вот и мы в ответе. Мы тебе помогли, дело сделано, но "до свиданья" говорить рановато. Теперь ты у нас под контролем. Сам себе ты, может, и кажешься взрослым мужиком, но по сути все выглядит иначе. Поэтому самостоятельность ты получишь... в четко оговоренных пределах. Выйдешь за пределы – накажем.

Игорь бросил на меня косой взгляд, но ничего не сказал.

– Чем вообще собираешься заняться? – поинтересовалась Лена, снимая с огня фыркающий чайник. – Ну, училище окончишь, а дальше?

– Ну, в армию, а там видно будет... – помолчав, ответил парнишка. Чего далеко загадывать.

– Насчет армии мы еще подумаем, – заметил я, шаря в буфете в поисках сахарницы. – Первую медкомиссию ты прошел зимой, да? Приписное получил. Но через годик ты пройдешь наших врачей, в "Струне". И если какие нарушения, от службы тебя освободим.

– Это как? – скептически хмыкнул Игорь. – Ваша "Струна" уже и вместо военкомата?

– Зачем вместо? – терпеливо пояснила Лена. – Просто военкоматы с нами считаются.

– И вообще, – добавил я, отыскав, наконец, все необходимое к чаю, служить Родине можно не только в зеленой форме... И не только на границах или в "горячих точках". Есть еще и внутренние фронты. Но все это вопрос второй. А вопрос первый – сколько тебе ложек сахара класть?

– Жалко все же его... – задумчиво протянула Лена, выводя "Гепард" на широкий проспект. – Вот так ни за что ни про что влипнуть...

– Ты про кого? – я мысленно все еще прокручивал разговор с Игорьком. Пожалуй, все прозвучало правильно. Не припугни я парня – ошалел бы от приоткрывшихся перспектив.

– Ну то есть как? – она кинула в меня быструю молнию серых глаз и тут же уставилась на дорогу. – Марата, конечно... Не хватало еще мальчика жалеть. Ему это вредно.

– А Абдульминову не вредно?

– Ты о его жене лучше подумай. Ей-то хуже всего придется... Последствия ведь могут быть всякие...

– Это ты о чем? – я решительно не понимал, почему более всего надлежит жалеть супругу Марата Николаевича, с которой он, согласно сводке, жил совершенно по-граждански.

– Ох, Костя-Костя, какой ты еще все-таки теленок, – снисходительно усмехнулась Лена. – Вспомни, как я Марата убеждала струной. От этого же у половины клиентов импотенция случается. И в конечном счете ни за что, ни про что страдают бедные женщины. Только ведь вы, мужики, редко о нас думаете.

– Ну и не убеждала бы... – мрачно обронил я. – Существуют же и цивилизованные способы...

– Это "фирменный галстук сезона"? – скептически осведомилась Лена. Как с Пасюковым? Увы, не покатило бы. Федор Иванович умный дядька, про "Струну" слышал, он бы и без галстука все понял. А этот, Абдульминов, он гордый. Его чтобы убедить, сперва сломать надо. А как еще мужика сломаешь? – риторически вопросила она притихшее пространство. – Самой противно, а делать нечего. Методика отработанная.

– И что, часто приходилось использовать? – грустно спросил я.

– Ну как тебе сказать... Вообще-то я обычно занимаюсь немножко не этим. Но у моего отдела настолько широкий круг задач...

Она взглянула на свои часики, сокрушенно покачала головой. Похоже, ей не слишком-то хотелось посвящать меня в широкий круг своих задач.

Я вообще не понимал, чего ей хотелось.

4.

– И зачем сдавать? – ворчал Базиль, принимая у Лены ключи. – Все одно пригодилась бы, пока вы тут у нас... Не пешком же по делам бегать.

– Пешая ходьба полезна для здоровья, – отрезала Лена, глядя ему куда-то выше переносицы. – Также полезны автобусы, троллейбусы, трамваи...

– Верблюды... – добавил я, хотя вновь ничего не понимал. Ну покатались по делам, ну вернули "Гепард" в гараж, но зачем так демонстративно-то?

– Всю жизнь мечтала проехаться на верблюде, – подхватила Лена, едва мы вышли на воздух. – Но не судьба. Придется сейчас тридцать вторым автобусом. А он, зараза, ходит ре-е-едко, – она облизнула краешком языка бледные губы.

– Это куда же? – вновь не понял я. Предполагалось, что сейчас мы пойдем докладывать Кузьмичу об успешно проведенной операции, а после... Ну не знал я, что будет после.

– В гостиницу, – устало улыбнулась Лена. – В городскую гостиницу, гордость стольного града Мухинска. Я там остановилась.

Дела... Знал ведь, что Елена Ивановна подобна матрешке, внутри сюрпризы, а внутри сюрпризов... Но чтобы так? Что у нас, на базе, тесно? Мне стало даже слегка обидно, словно радушному хозяину, услыхавшему, что дорогой гость желает спать на коврике в прихожей.

Дорогой гостье, впрочем, не составило труда прочитать все это на моем вытянувшемся лице.

– Тоже удивляешься? – усмехнулась она как-то невесело. – Вашего Кузьмича едва кондратий не хватил, когда я про гостиницу сказала. Но знаешь, Костя, у меня принципы. У меня много принципов, и никто с этим ничего не может поделать. Даже я сама.

– И в чем же тут принцип? – я попытался улыбнуться. Получилось так же естественно, как ария Греманна в исполнении ежика.

– Пойдем, – только и сказала Лена, – проводи до остановки. Подождет твой Кузьмич, не растает без доклада. А принцип такой, – без всякого перехода начала она. – Вот смотри, кто я тут такая? Столичная штучка, Старший Хранитель, по рангу Кузьмичу равна. Не иначе как с инспекцией, да? К нам едет ревизор и все дела. И отношение соответствующее. А я этого не терплю! – Слова ее звучали сухо и едва ли не по складам. – Не терплю, когда улыбаются, а про себя думают... всякое. Когда выделяют лучшую площадь, лучшую машину... охрану... Когда вьются вокруг тебя, спрашивают, чего, блин, изволите... Короче, я если куда в регионы по делам езжу, всегда останавливаюсь или в гостинице, или на частной квартире. И сама за себя плачу. Ну вот такая я забавная зверушка.

Я сам не заметил, как под аккомпанемент ее речей мы вышли за предупредительно открывшиеся ворота базы (умная электроника знала, кого впускать и выпускать). Потянулась извилистая, мокрая после недавнего дождика асфальтовая дорожка – к шоссе, где подальше, в нескольких сотнях метров, располагалась автобусная остановка.

– А на самом деле все не так? Ты хоть и высокое начальство, но вовсе здесь не с инспекцией?

Я тут же проклял свой болтливый язык. Сейчас ответит и, в порядке обмена любезностями, начнет расспрашивать обо мне... уточнять всякие мелкие детали... которые я вполне мог и подзабыть.

– Всё вам, провинциалам, тень ревизора мерещится, – хмыкнула Лена. Успокойся, меньше всего меня волнует вассальное княжество Кузьмича. Просто у меня тут, в Мухинске, дела... никакого отношения к региональному управлению не имеющие. Я же говорила – мой отдел занимается самыми разными вещами... и не только внутри Садового кольца. Так получилось, что посылать некого, все перегружены сверх меры, пришлось вот самой съездить. Ну и как не нанести коллегам визит вежливости? Тем более, что и некоторая помощь требовалась. Естественно, они вообразили, что ревизия... а их, ну, то есть вас, давно уже не проверяли. Мухинск на хорошем счету. Короче, начались всякие шмансы-реверансы... Терпеть ненавижу!

Ну что ж, бывает. Приходилось мне видеть такие характеры. Но здесь какая-то чудовищная концентрация. Ну ладно, ну гостиница. Но на автобусе-то зачем? Ну неужели тот же Базиль не подбросил бы? Или игры в конспирацию? Можно подумать, Кузьмич не знает, где остановилась загадочная гостья. А может... Если мне показалось верно, и есть у них с моим шефом некие мелкие трения, то отказ от квартиры-машины-столовой – это не просто дурь, это демонстрация. То есть тоже, конечно, дурь. Во всяком случае, мне, укатившемуся с лунного поля колобку, надо держаться подальше от начальственных дрязг. Увы, эту истину я еще постиг не вполне.

Народу на остановке скопилось изрядно. Немудрено, шесть вечера, конец рабочего дня, а здесь неподалеку мясокомбинат, овощная база, еще какие-то дышащие на ладан заводишки. До города пятнадцать километров, по столичным меркам чепуха. Но для местных полчаса в автобусе – это кошмар длиною в жизнь. И звереют они в транспорте моментально.

Минут через десять на горизонте показался неспешный автобус – длинная желтая гусеница, чье нутро уже плотно набито людьми. Неужели нам хватит места?

Нам... Я что, уже решил провожать ее до гостиницы? Не дай Бог, это будет воспринято как ухаживание. Вполне может статься, Елена Ивановна сие ненавидит – равно как и естественную заботу коллег. И зачем она такая нервная? Тень ревизора... как будто предложить стол и кров гостю – это что-то подозрительное. Пускай и столичному гостю. Пускай и высокопоставленному... Нет, определенно в ее обрамленной химическими кудрями головке не без тараканов.

Правда, когда я вслед за Леной протиснулся в душные внутренности автобуса, та не изволила протестовать. Напротив, слегка кивнула – мол, все правильно...

Давно, однако, я не ездил в автобусах! Больше полугода выходит. Отвык уже от этой давки и тряски. За что держаться, непонятно. За воздух, как злобно посоветовала тетка в коричневой болонье, не получалось. Я не стал спорить и рассказывать о неумолимых законах ньютоновской физики промолчал. Думал, само рассосется.

Увы, дальше было только хуже. Беда приключилась с нашей загадочной гостьей – неловко повернувшись в поисках опоры, та всем своим, пускай и мелким, весом отдавила ногу внушительных размеров краснолицему дяденьке.

– Извините, я не хотела, – выдохнула она, но сие не помогло. В дяденьке будто некую кнопку нажали. Видимо, сказалось всё – тяжелый день, ноющая после тяжелой работы спина, ссора с мастером участка, потребленный в курилке стакан бормотухи... Так или иначе, извинений он не принял, а попер в бой, точно раненый медведь на охотника.

– Не, ну ни фига себе сучка! Извиняется еще! Специально ж наступила, что я, не видел? У, тварь! Да ты знаешь, на кого поперла? Ты у меня сейчас вылетишь отсюда... – и он подробно объяснил, в какую именно дырку вылетит наглая девица.

Я похолодел. Этот немолодой уже обрюзгший дядька напоминал сейчас пацана, с увлечением колотящего молотком найденную в овраге мину. Знал бы он, кто стоит перед ним с виноватым видом! Сейчас... Только бы не калечила! Существуют же и гуманные способы! Страшно подумать, чем обернется в переполненном автобусе Боевой Резонанс Струны.

Но с Леной творилось что-то странное. Она побледнела так, что все ее веснушки проявились отчетливо, словно брызги от малярной кисти. Несколько раз мигнула и – натуральная фантастика! – всхлипнула.

– Простите меня, пожалуйста! Я же не специально... тут же повернуться негде... я не видела...

Глаза ее мне не понравились... какое-то мутное облачко в них проявилось. Похоже, она близка к обмороку.

Оскорбленный мужик, однако, лишь накручивал обороты. Небрежно отпихнув локтем попавшуюся на пути тетку (ту самую, в болонье), он дотянулся-таки до Лены своей здоровенной, похожей на ковш экскаватора ручищей. Крепко ухватил за плечо.

– Понаехали сюда всякие уроды из деревни... Че мордой крутишь, потаскуха? Со всей дури! По ноге! Да я тебя сейчас в окошко выкину! – понес он уже полную дичь.

Нет, не впала Лена в Боевой Резонанс. Сейчас не было здесь Старшего Хранителя, хладнокровно затягивающего струну на мужском хозяйстве "клиента", не было экстравагантной дамочки, способной и на пол сесть, и полковника КПН осадить одним взглядом. Была лишь насмерть перепуганная девчонка, трепещущая перед пьяным хамлом, беззащитная.

Да что со мной происходит? Я-то чего столбом стою? Врожденная интеллигентская тонкость, она же трусость? Нет, правильно стыд уподобляют едкой кислоте! Самое точное сравнение.

Я сам не заметил, как, отодвинув плечом ту самую многострадальную тетку-болонью, оказался в полуметре с мужиком лицом к лицу.

– Ну-ка быстро руки убрал! – скомандовал я, но, видать, неубедительно. Дяденька не только не отпустил близкую к обмороку Лену, но второй лапищей потянулся ко мне.

– Это что еще, блин, за козел? – прохрипел он с интонацией любителя уличных драк. Точно мальчишка двадцатилетний, а не человек, чей возраст располагает к солидности. Впрочем, он, видно, душою был вечно молод.

В дальнейшие дебаты я вступать не стал – бесполезно. Просто коротко, без замаха, влепил ему в нос.

Да, я никогда не был мастером единоборств, и за несколько месяцев в "Струне" еще не успел этому делу обучиться как следует. Но хотя дяденька и отличался крупной комплекцией, мои габариты были все же масштабнее.

Будь ему куда лететь – улетел бы далеко. Но в переполненном автобусе это невозможно. Просто, подавившись криком, осел на пол – точно распоротый снизу мешок муки. Густая, темная кровь радостно хлынула из разбитого носа, залила его серую куртку. Сейчас же, как и положено, раздался женский визг, вопли. "Милиция!", "Убили! Человека убили!". И тут же шибануло железным запахом... таким знакомым... Паршивец Димка Соболев, мотающаяся на тонкой шее голова... "Ну всё! Ну теперь всё!"... Навалившийся на меня Железнозубый... горячая соленая жидкость у меня во рту...

– Костя, пойдем! Пойдем!

Кто-то тянул меня за локоть. Оказалось, что Лена, перепуганная, дрожащая. На светлой блузке – несколько кровавых пятен. Попали, значит, брызги...

Автобус как раз притормозил возле очередной остановки, двери шумно раскрылись, и, увлекаемый Леной, я выскочил на асфальт. Вовремя, кстати еще разборок с милицией не хватало. Конечно, Кузьмич отмазал бы в две минуты, мыльница-то в кармане. Но сколько было бы шуму и нервов! Хватит нам уже того, что есть.

– Нам отсюда до гостиницы минут пятнадцать, – тихонько сказала Лена. Давай лучше пешком пойдем... Не хочу опять в автобус... там воздух плохой.

Я едва удержался, чтобы не ввернуть насчет "Гепарда", на котором мы бы докатили быстро, с ветерком и без неприятных попутчиков. Но поглядел на Лену – и лишь головой покачал.

– А дойдешь? Вид у тебя, знаешь ли, такой... Может, "скорую"? – я потянулся за мыльницей.

– Еще чего! – Лена гневно фыркнула, и на миг в ней проскользнуло что-то прежнее. Впрочем, только на миг.

По-моему, обморок все еще крутился где-то возле нее.

– Дойду, конечно. Чепуха ведь... Глупо как получилось... Извини, втравила тебя. Понимаю, противная история... Но кто же знал... Это здесь в первый раз такое...

Я посмотрел на нее – напряженную, бледную, сероглазую. И ведь веснушки еще не успели сбежать с лица. Еще сигнализируют об опасности. Для нее ли, для меня – поди разбери.

– Ну пойдем. Где тут этот самый пятизвездочный отель?

Я и впрямь не знал. За месяцы бродяжьей осени как-то не привелось оказаться рядом. Ну чего там у гостиницы бомжу делать? Наше место – на отшибе, в тени. И после, живя на базе "Струны", в городе я бывал лишь наскоками, исключительно по делу. И на колесах. Много ли увидишь с пассажирского сидения? А чтобы просто побродить по городу – не было такого. Сейчас я впервые шел по Мухинским улицам, не боясь нарваться на вредного мента или конкурента по охоте на стеклотару. Даже встреться нам по пути кто-нибудь из прежних знакомых – не узнал бы. Прилично одетый, гладко выбритый господин не может иметь ничего общего с пропавшим где-то под Новый Год Костиком-Невезухой. Того, видать, загрызли бездомные собаки, или провалился в канализационный люк, или попросту замерз на какой-нибудь обочине. Нет больше того Костика. Есть я – господин Ковылев, человек "Струны", и даже с соответствующими корочками. Но ведь это все равно – не я, это маска, роль... Где же я – настоящий Костя Демидов? В каких пространствах заплутал?

– Ну скажешь тоже! – непритворно засмеялась Лена. – Пятизвездочный! Это ведь бывший Дом колхозника! Один туалет на этаж, и без горячей воды. Впрочем, цены вполне божеские.

Я не стал интересоваться размером ее зарплаты. Уж наверняка побольше того, что выдавали мне в нашей "струнной" бухгалтерии, заставляя расписаться в графе "младший инспектор Ковылев К.А.". А выдавали мне раза в три поболее, чем некогда в 543-м гадюшнике... Только не на что было эти деньги тратить. И не пошлешь ведь своим... Сколько мне еще осталось играть в прятки? Год? Неделю? До старческого маразма? И угораздило ж меня поступать в педагогический! Был бы сейчас инженером-железнодорожником горя б не знал.

– Лена, а почему... – Я замялся. Вопрос-то мой был естественным, а вот не окажется ли ответ искусственным? – А почему ты этому мужику... ну, в общем, позволила на себя кричать? С господином Абдульминовым ты была куда как строже... Неужели, не окажись меня рядом, ты бы всю дорогу так и терпела? Ты, человек "Струны"... с такими-то возможностями...

Лена вместо ответа лишь взглянула на меня. Совершенно беззащитный, растерянный, совсем детский взгляд. Именно вот детский – как у дошкольницы, которая потерялась в огромном супермаркете.

– Понимаешь, – наконец выдохнула она, – это же совсем другое. То работа, служение... а то жизнь. Струна дает нам силу не для того, чтобы ее на свои цели тратить. Неужели Кузьмич тебе об этом лекцию не читал?

Я молча кивнул. Читал, еще как читал. Бескорыстие, чистые руки, холодная лысина... Всё правильно, но не доводить же до абсурда! Я честно попытался представить смиренного Женю, трепещущего перед автобусным хамом. Не получилось. Струной бы, конечно, не махал, но уж остальное... Есть у него изящное выражение "выписать в дыню". И выписал бы... в десяти экземплярах. Это нетрудно, когда тело твое натренировано в спортзале "Струны", когда возможные милицейские разборки мгновенно снимутся звонком, когда, в конце концов, ты ощущаешь себя не просто каким-то там Васей, Женей, Костей, а человеком Струны, Хранителем. У тебя светлая миссия, а тут какое-то пьяное отродье настройку сбивает...

– Как это ты себе представлял? – снова заговорила Лена. – Что я бью этого дядечку пяткой в лоб? Интеллигентная дама, в присутствии народа? Или обложить его на подзаборной фене? И потом мыть рот с мылом? Ну противно это, пойми! Нет, ну всякие есть штучки у нас, со стороны незаметные, но эффективные. Энергии Струны много чего могут... только вот не для того они даны. Вот если бы этот кретин при нас ребенка обидел...

Или мне показалось, или и впрямь в ее голосе проскользнули мечтательные нотки. Да, за ребенка Елена Ивановна горло порвет только так. Ребенок – это карт-бланш, это неограниченный доступ. Можно разрешить себе и некоторую избыточную жестокость...

– А самое главное – я элементарно растерялась, – продолжала Лена. – Я, наверное, тебе этакой крутой девахой казалась, да? Феминистка-пофигистка? Бой-баба? Да маска это, Косточка ты мой, маска! Профессиональный инструмент. Удобная маска, между прочим. При нашей-то специфике... А в жизни я не такая. Я даже тараканов боюсь, – призналась она. – И еще много кого. А сегодня тем более... Я же давно сама на силовые акции не ездила... немножко потеряла форму.

– Это ты-то? – присвистнул я, озадаченный в равной степени и ее словами, и обращением "Косточка". – Я сегодня смотрел на тебя и восхищался! Прямо боевая машина!

Комплимент, однако, вышел сомнительным. Вот так у меня всегда – хочу как лучше...

– Ну да, боевая машина, – вздохнула Лена. – Но это ведь только одна программа. А отработала она – и ты как бы нажимаешь кнопку и переключаешься на себя настоящую. Только потом такой отходняк бывает... словно мешки с картошкой целый день таскала... Чего так смотришь? Мне однажды пришлось... А когда еще и давление скачет, и вегетодистония... Хорошо, что ты со мной поехал. А то я просто не знаю, что было бы... разревелась бы как девчонка. Кстати, мы пришли уже.

И впрямь – невдалеке громоздилась пятиэтажное бетонное строение. Не будь там нормального размера окон – легко примешь за тюрьму. Но здесь это называется отель "Коломбина".

То есть бывший Дом Колхозника.

Внутри всё тоже продолжало традиции соцреализма. Тусклого окраса стены, матовые плафоны под потолком, пальма в деревянной кадке. А возле лестницы – большое, в человеческий рост, зеркало. Наверное, считается шиком. "Ах, вестибюль мой, вестибюль, окруженный декоративной решеткой"... то есть на языке оригинала сени новые, кленовые. Эти сени уж во всяком случае новыми не были. Равно как и суровая тетка, сидевшая за стойкой дежурной, возле доски с ключами.

Оторвавшись от газеты с кроссвордом, она окинула нас оценивающим взглядом. Похоже, мы оба ей не понравились. Поджав и без того тонкие, вымазанные лиловой косметикой губы, она вдруг выдала неожиданно хриплым голосом:

– Гражданочка!

Лена, снимавшая с гвоздика ключ, недоуменно повернулась в ее сторону.

– Я к вам обращаюсь, гражданочка из двести восемнадцатого! У нас тут распорядок! Чтобы после одиннадцати никаких мне тут гостей! Сама поднимусь, проверю! А то милицию...

Господи! Ну прямо заповедник социализма! Я даже чуть умилился. Словно машина времени перебросила меня на десять лет назад, в счастливое прошлое. Никаких инфляций, Дальнегорсков, никакой Заводской площади... И никаких "Струн", ясное дело. Как мы тогда, молодые щенята, спешили жить! Как издевались над издыхающим режимом, как верили в полярное сияние миражей...

А потом, случайно посмотревшись в зеркало, я поймал в нем отражение Лены. Та очень спокойно повернулась к дежурной и всего-то лишь спросила:

– Вы что-то сказали? – и посмотрела на тетку.

Нет, ее взгляд я бы не назвал испепеляющим. Не было в нем ни ярости, ни бешеного напора энергии. Но вот заживо заморозить таким взглядом можно запросто. Так смотрят на подыхающую мышь, прежде чем освободить пружину мышеловки. Человек, попавший под этот взор, сразу понимает: он не то что ноль, он еще меньше. На числовой прямой ему вообще нет места... ни в мире чисел, ни в мире людей. Он вычеркнут изо всех списков, стерт легким движением курсора. Ему даже не обязательно растворяться в душном воздухе вестибюля, он всё равно ничего уже не значит.

А ведь я поймал лишь отражение... словно Персей со своим идеально надраенным щитом... с поправкой на запыленность здешнего зеркала. Основная доза досталась администраторше.

Увяла тетенька. Как-то вдруг разом посерела, сплющилась... согнулась над своим кроссвордом, словно единственное ее спасение – это срочно отыскать слово из восьми букв.

– Пойдем, Костя.

Я перевел взгляд на Лену – всё такую же бледную, усталую, что и на улице. Веснушки хоть и спрятались, но не до конца. В глазах – детская растерянность. Словно кто-то совсем другой еще секунду назад сидел в ее теле. "Энергии Струны много что могут". И ведь пускай не звон, а лишь тень звона какое-то мгновение дрожала в воздухе... Впрочем, наверное, это у меня в ушах звенело.

На лестнице Лена, идущая чуть впереди, вдруг пошатнулась, и мне пришлось выставить руку, поддержать за тонкое и теплое плечо.

– Спасибо! – обернулась она. – Шатает чего-то. Ерунда, это давление и нервы. Скоро пройдет...

Не так уж и плох оказался номер. Да, не евростандарт, но чистенько. Кровать застелена белым покрывалом, на столе в вазочке – засохшие гвоздики, и даже окно тщательно вымыто.

– Не обольщайся, – без труда прочла мои мысли Лена. – Сама тут всё драила. Свинарник же был... А я так не могу. На здешних горничных надеяться – это всё равно что на доброго Президента... Присаживайся, я сейчас.

Налила из графина воды, из сумочки достала упаковку таблеток.

– Повышает давление, – пояснила она. – У меня оно вообще по жизни низкое, вегетодистония и прочие радости. Но жить можно, и это главное. Ты чай будешь?

Я кивнул. Не то чтобы ужасно хотелось чая, но просто приятно было смотреть, как тонкие, в синих жилках руки наливают воду в электрический чайник, достают из тумбочки заварку, сахар, сушки и леденцы.

– Только этим и питаешься? – мне захотелось разрушить набухшую паузу.

– Тут в двух шагах неплохая столовая есть, – возразила Лена. – Только иногда ну так ломает туда тащиться... Да мне не особо и надо, желудок как у котенка, с наперсток.

– И дома, в Столице, тоже самое?

– Нет, в офисе у нас неплохой буфет. – Она напряженно смотрела на чайник, будто от ее пристального взгляда тот быстрее закипит. – А дома... по-всякому.

Тускло как-то прозвучал ее голос – точно расстроенная гитара, которую долго и безжалостно терзали неумелые пальцы.

– А что... – я помедлил. – Дома за твоим питанием следить некому?

Лена, казалось, не услышала вопроса. Глядела на шумный чайник, молча, неподвижно. Как вырезанная из слоновой кости статуэтка.

– Некому, – вдруг ответила она. – Совсем некому.

И снова закаменела. Что скрывалось в ее неподвижности – готовность взорваться или, напротив, тихо погаснуть? Кажется, я попал ей в болевую точку.

– Извини, – глотая звуки, пробормотал я. – Не надо было спрашивать... всё язык мой дурной.

Лена глухо рассмеялась. Точно костяные шарики, стукаясь друг о друга, покатились россыпью.

– Ты-то здесь при чем, Косточка? Ну спросил и спросил. Нормально. А я ответила... то есть нет, конечно. Разве это ответ... Тут надо уж всё рассказывать, а это так долго... и так страшно... Может, потом. А сейчас не надо, ладно? Снова туда возвращаться... в этот дым, в этот ад... Короче, пять лет уже. Потому я и в "Струну" пошла... Чтобы не напрасно всё... чтобы хотя бы других вытянуть...

Она замолчала, посмотрела на меня своими огромными – оказывается, они огромные! – серыми глазами. Словно что-то пыталась передать, что-то такое, что не вмещается в слова.

А потом отвернулась, вздрогнула – и плечи ее мелко затряслись. Лена старалась плакать беззвучно, но это не получалось. Тонкие всхлипы, словно у ребенка, давно уже потерявшего всякую надежду. Навсегда заблудившегося в чужом мире. Угодившего в черную паутину.

Меня точно захлестнуло волной жалости. Ничего уже в ней не осталось от лихой начальственной дамы – сейчас это была маленькая, глупая девчонка, попавшая в беду. И холод пробежал у меня по спине, чтобы тут же смениться поднявшимся из самых глубин жарким облаком.

Я не стал ничего говорить – просто подошел, обнял за плечи. Прижался щекой к ее уху, маленькому и теплому. И время тут же остановилось. Всё постороннее исчезло, растаяло в убегающем от нас пространстве. Ничего больше не было, кроме нас – потерявшихся детей. И ее сердце гнало по жилам горячую кровь, стучало часто-часто, сухими щелчками – как опрокинутый метроном в некоем зале... Только и зал сейчас выветрился из памяти, все эти залы, Струны, Трибуналы – какая же это мелочь и глупость по сравнению... Я не хотел подбирать сравнения, не до того мне было, задыхающемуся от боли и нежности.

– Ой, чайник! – вскрикнула вдруг Лена, и время вернулось, зашелестело осыпающимся песком.

Чайник и впрямь едва не выкипел. Он-то, неживой, не погружался в бесконечное "сейчас".

– Прости! – утирая глаза рукавом, сказала Лена. – Не обращай внимания, просто истерика. Знаешь, у меня бывает. Ну не железная я! Знаешь, я так боялась в автобусе... На какую-то секунду вдруг почувствовала, что теряю контроль... что я этого мужика сейчас... ну ты понимаешь.

Я понимал. Что такое Боевой Резонанс, не надо было объяснять.

– И это не впервые, – сокрушенно добавила она. – Еще не срывалась, но бывала так близко... Мне, наверное, лечиться надо. Бросить всю эту канитель, и закатиться в хороший санаторий на полгодика... Только нельзя ведь, рассыпется без меня. Не потянут.

Я поискал глазами заварочный чайник. Не найдя, просто сыпанул заварки в оба стакана. Залил свежим, еще булькающим кипятком.

– Сахара мне не клади! – предупредила Лена. – Всегда пью несладкий.

– А говорят, незаменимых нет, – усмехнулся я через силу. – Врут, выходит?

– Врут! – радостно подтвердила она. – Нагло и беспардонно. В "Струне", Косточка, самое главное – это не резонансы, не связи и не деньги. Люди главное, их души. Всё остальное вторично. Не партия же мы, в самом деле. Мы ли нашли Струну, она ли нас, без толку разбирать. Только она ведь сама по себе, без нас, ни на что не способна. Нет гитариста, нет – музыки.

Кузьмич, помнится, говорил немного иначе. Голос его, обычно живой и самую чуточку наигранный, в тот раз звучал по-другому – сухо и, пожалуй, печально.