Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Да что Абдульминов? – махнул я рукой. – Он тут меньше всех, по сути дела, виноват. То есть виноват, конечно, знал, что квартира паленая, что пацан... Но Пасюков – вот это гнусь помасштабнее. Вот кого нужно в первую очередь лечить... И участковый. Ну, этим, Кузьмич сказал, лично займется.

– Ох уж эти хирурги, все бы вам резать, – улыбнулась Лена. Понимаешь, Костя, в таких делах важна не только конкретика – мальчик этот, Игорек, Пасюков, Абдульминов... Ну не Пасюков будет, а какой-нибудь Крысюков, все равно от перемены мест слагаемых... И случаев таких десятки тысяч, а мы способны реагировать лишь на жалкие проценты – мало нас, Костя... И потому гораздо важнее породить резонанс. Люди должны бояться покупать такие квартиры. Абдульминов у нас обделается со страху, будет плакаться о своих горестях, поползет инфа... накладываясь на аналогичную инфу с других мест. Потому главная наша цель – конечный пользователь.

– Да, мне уже Кузьмич внушал нечто подобное, – вздохнул я. – И я все понимаю, резонанс, просчет отдаленных последствий, искусство комбинаций... Но что же все-таки с Пасюковыми делать?

– Кровожадный ты, Костя, – мелко ощерилась Лена, приоткрыв два рядка желтых (уж не прокуренных ли?) зубов. – С Пасюковыми само все образуется, когда Абдульминовы не станут пользоваться их услугами. Ибо стра-а-шно, протянула она мечтательно. – Тогда им останется или заниматься честной деятельностью, или сворачивать коммерцию. Так, ладно, въезжаем в город. Говори, куда рулить?

– Пока прямо, по аллее Михайлова, потом свернем налево, на Огородный проезд... – я покосился на белый клипс, украшавший Ленино ухо. По-моему, эти клипсы ее лишь уродуют. Как и серовато-синий, "для деловых мероприятий" костюмчик. Тем более что ноги у нее, как я успел заметить, очень даже ничего. Как говорил мой покойный тезка Ковылев, "вполне боеспособные ноги"...

Разумеется, господин Пасюков изволил нас принять. Альтернативы не было – мы с Леной прошли мимо обалдевшей от подобной наглости рыжей секретарши и запросто вломились в кабинет.

Федор Иванович пил чай, не отрываясь от просмотра бумаг, да еще умудряясь говорить сразу по двум телефонам. Даст указание – и откусит от полуобгрызенного бутерброда с ветчиной, выслушает другую трубку, кивнет – и запьет темным, дымящимся чаем, не выпуская из пальцев ручку серебряного подстаканника. Да и пузатый заварочный чайничек, обретавшийся рядом на изящном подносе, тоже отнюдь не на барахолке был куплен. Похоже, компонент коллекционного сервиза.

Кабинет бил в глаза показной роскошью. Стены, оформленные под белый, с розовыми прожилками мрамор (я непроизвольно поморщился), картины в золоченных рамах, изображающие мирные сельские пейзажи, персидский ковер на полу... Оно и понятно – клиент должен проникнуться солидностью фирмы, ее древними, восходящими к позапрошлому веку традициями, тонким аристократизмом руководителя... И если не знать, что до Великой Смуты Федор Иванович трудился официантом в третьеразрядном ресторанчике – можно совсем уж уверовать в содержимое рекламных проспектов...

Впрочем, особо изучать обстановку нам было некогда. Секретарша, ясное дело, вызовет местных секьюрити, и потому оставалось лишь за ничтожно короткий отрезок времени убедить Пасюкова, что это зря, что разговор тут будет, и очень даже приватный.

– Ну что ж, – хмыкнул я, разглядывая сразу насторожившегося босса, для начала здравствуйте, Федор Иванович. Спешу сообщить – у вас неприятности. Но вызывать охрану не стоит, иначе простые неприятности превратятся в трагический катаклизм...

– Короче, Федя, не дергайся, а то огребешь подляну, – тихим голосом поддержала меня напарница, после чего сделала легкое, чем-то смахивающее на бальный пируэт движение, тускло сверкнуло что-то в тонких ее пальчиках – и перерезанные телефонные провода обвисли дохлыми ужами.

– Вы... Вы кто? – прохрипел пытающийся вылезти из-за стола Пасюков. Плотное лицо его пошло багровыми пятнами, седеющий ежик воинственно вздыбился. – Да вы понимаете, щенки, на кого хвост подняли?

– А как же? – я изобразил веселое удивление. – На Федора Ивановича Пасюкова, генерального директора фирмы "Комфорт-А", серьезного человека, недоплатившего за прошлый год сто пятьдесят зеленых тон налогу, имеющего крышу у Бомбардира, примерного семьянина, равно как и большого любителя стриптиз-шоу, причем на пару с уважаемым нашим мэром, и прочая, прочая...

Обитая черной кожей дверь кабинета с грохотом распахнулась, и на пороге появились двое бритых крепышей с телескопическими дубинками и самыми серьезными намерениями наперевес. За их спинами маячила секретарша.

– Шеф, с которыми разбираться? – сходу выпалил тот, что гляделся помоложе, с жесткой щеточкой усов над оттопыренной губой.

– Свободны, ребята, – вяло махнул рукой Пасюков. – Ошибочка вышла.

– Да, и бутербродов принесите! – внесла свою лепту Елена. – И чаек, само собой. Озадачьте эту вон рыжую.

Остолбенев от подобной наглости, секьюрити вывалились в предбанник, а Федор Иванович, глотнув ненароком остывшего чая, захлебнулся, заперхал...

Лена, тут же зайдя с тылу, принялась участливо хлопать директора по спине. И похоже, тонко выбирала места – взвыв от боли, Пасюков неожиданно спокойным тоном произнес:

– Ну ладно, ребята, давайте к делу? Вас Горелый, что ли, прислал?

– Гляди, не понимает! – хохотнула Лена. – Он нас за бандитов принял!

– А мы не бандиты, Федор Иванович, – улыбнулся я всеми своими пролеченными зубами. – Мы гораздо хуже. Неужто до сих пор не поняли?

Говоря это, я вынул из кармана джинсов скрученную кольцом басовую гитарную струну, быстренько размотал и покрутил в воздухе свистящей полоской металла.

– Знакомо? Слышали, может, от друзей, в сборнике анекдотов читали?

– Или некрологов, – добавила Лена, все еще стоя за директорской спиной. – Тоже бывает.

– А сейчас мы вас примем в почетные клиенты, – я поймал второй конец тонко вибрировавшей струны и, подойдя к столу, небрежно смахнул на пол угнездившиеся там папки, затем, усевшись на очищенную столешницу, затянул струну узлом вокруг Пасюковской шеи. – Фирменный галстук от "Струны". Новинка сезона!

– Слушайте, молодой человек, кончайте страдать фигней, – прохрипел полузадушенный Пасюков. – Я уже понял, откуда вы. Не пойму лишь, чего от меня-то вам надо? Я вроде детишек не ем.

– Ладно, перейдем к делу, – я сел в стоявшее возле стола бархатное кресло и щелкнул замками дипломата. – Итак, три недели назад ваша контора осуществила сделки по договору 334/5 с господином Ганиным Игорем Михайловичем и по договору 334/6 с господином Абдульминовым Маратом Николаевичем. Короче говоря, кинули парнишку шестнадцатилетнего, провернули вкусное дельце... вегетарианец вы наш... Только вот забыли одну малость. Существует этакий, знаете ли, фондик защиты. То есть мы. Неужели сочли информацию трепом? Зря, батенька. Серьезные люди все учитывают. Или полагали, это не наша компетенция? Тоже несолидно. Мальчику еще два года до совершеннолетия, опять же детдомовский, а такие у нас на особом контроле... Ну-с, что будем делать, Федор Иванович?

Пасюков, набычившись, уставился на меня. Похоже, он хотел изъясниться крепко и по-мужски, но не решался в присутствии Лены. Надо же, этот боров не лишен остатков галантности...

– Все было по закону, можете проверять. Согласие, заверенное подписью прежнего владельца, имеется и заверено нотариально... Органы опеки и попечительства дали визу, метраж новой площади соответствует нормам, так что все по закону.

– Ты чего пургу гонишь, Иваныч? – сурово протянула Лена и слегка дернула его за новинку сезона. – Во-первых, какой, на хрен, закон? Тут не закон, тут понятия рулят. Костя, объясни этому тупому...

– Вот, господин Пасюков, полюбуйтесь, – я вытащил из дипломата пачку фотографий и, словно карточную колоду, раскинул их перед ошалевшим директором. – Посмотрите на этих людей. Видите, какие солидные, уважаемые господа... или, вернее, товарищи... Ни одного из них, к счастью, нет уже в мире сем. Умерли они по-разному, но причина общая – товарищи не поняли, что означает предупреждение "Струны". Вот этот, – указал я пальцем на худого, остроносого блондина, – никак не понимал, что детям ширево продавать не стоит. Его нашли с отрезанной головой. Надо аккуратнее переходить трамвайные пути. Вон тот, – мой палец уперся в представительного дядечку с пузиком, – никак не понимал, чем порнография отличается от эротики. И еще он не понимал, что наша контора – это не компашка чокнутых рэкетиров. Чисто случайно у него в квартире взорвалась газовая плита...

– Долго по полю бантик летал, – радостно улыбаясь, сообщила Лена.

– Угу, – кивнул я. – А вот этот любил развлекаться. Почему-то с мальчиками. Странно, не правда ли? Причем должность областного прокурора казалась ему хорошим щитом. Что тоже весьма странно. Да он и умер как-то непонятно, Федор Иванович. Совершенно необъяснимым образом оказался висящим на дереве за вывернутые шаловливые ручонки. Ноги его не доставали до земли всего каких-то пяти сантиметров, и был он почему-то без штанов. Волею судьбы там оказалась стая бродячих собак, обиженных на все человечество и лично на товарища Гульченко. Собаки в таких случаях почему-то всегда начинают с гениталий... Вот, полюбуйтесь, групповой портрет в интерьере, Гульченко и друзья человека... – Я выудил из дипломата омерзительного содержания фотку и поводил ею перед глазами Пасюкова. – И знаете, что еще интересно? Каждому из означенных товарищей в свое время было надето на шею то самое, что сейчас украшает вас. Басовая струна "ми" большой октавы. На гитаре случаем не играете, Федор Иванович?

– Ну и чего же вы хотите? – уныло осведомился генеральный.

– Да все элементарно, Иваныч, – похлопал я его по плечу. – Мы же не монстры, мы тебе яйца резать не будем. Пока.

– Просто все вертается взад, – улыбнулась Лена.

– Угу, – подтвердил я. – Оба договора расторгаются, мальчик возвращается в свою квартиру, Абдульминов уж как-нибудь сам порешает свой жилищный вопрос...

– А как же деньги? – сходу ухватил быка за рога Пасюков.

– А что деньги? – я демонстративно поджал губы. – Деньги – это зло, они губят людей. О деньгах речи не идет. Никто ничего никому не будет платить, запомнили? Просто все документы по обоим договорам изымаются и уничтожаются, в то время как нотариус Пончикова чистит свои записи, уподобляясь в этом жилищному комитету и БТИ. Не было никаких 334/5 и 334/6, никто не платил вам никаких денег, в вашем фонде даже остается комната в коммуналке на Ударников, 13.

– А если Абдульминов обжалует в суде? – не сдавался настырный Иваныч. – У него наверняка имеются копии всех документов.

Лена коротко прыснула – и залилась по-жеребячьи, совсем как девчушка-пятиклашка, которой на контрольной по математике попала в рот смешинка...

– Как вы думаете, похож оптовик Абдульминов на идиота? – отсмеявшись, спросила она. – Да он счастлив будет, что вообще шкурой не ответил...

– Вам, наверное, кажется, что все вам сойдет с рук... – мрачно выдохнул Пасюков. – Замочили пару отморозков – и думаете, что крутые. Да вас просто серьезные люди еще не просчитали, а как просчитают – вашими же кишками и накормят. Эх, молодежь...

– Ну, это уже лирика, – холодно заметил я. – А пока что займемся физикой. Приготовьте все документы по Ганину и Абдульминову и вызывайте вашего нотариуса мадам Пончикову. Мы все вместе, дружно, посмотрим в ее честные карие глаза. И научим четырем действиям арифметики.

– Особенно вычитанию и делению... – мечтательно промурлыкала Лена.

Парнишка распахнул дверь после первого же звонка. Вид он имел встрепанный и суетливый. События последних дней и чудом открывшиеся перспективы явно ударили его пыльным мешком. Не то по голове, не то по иной части тела.

– Здрасте! – растерянно пробасил он и тут же дал петуха. – Вы проходите, проходите.

– Здравствуй, Игорек, – хлопнул я его по плечу и миролюбиво улыбнулся. – Вот, познакомься с дамой.

Лена предостерегающе зыркнула на меня – не дай Бог представлю Ивановной...

– Лена, – протянула она жилистую руку с коротко остриженными ногтями. Не то для поцелуя, не то для пожатия. Игорь тоже сходу не сообразил, заметался глазами, потом все же осторожно, боясь побеспокоить, стиснул дамскую длань. Не понимал, бедный, что женщины "Струны", особенно такие, как Лена, шутя способны раздавить его хилую подростковую лапку.

– Ну что, котяра, вещи упаковал? – спросил я, когда, пробравшись узким, заставленным неопределенного вида коробками коридором, мы очутились в комнате.

Да, господин Пасюков и впрямь расстарался. Целых десять метров. Окно с видом на помойку, драные, невесть когда наклеенные обои, в одном углу они оторвались вконец, и видны древние газеты. "Выше знамя соцсоревнования". Да... Обстановка мало сказать что спартанская – вообще никакая. Кровать с продавленной сеткой, пара расшатанных табуреток (уж не с помойки ли под окном?), тумбочка с инвентарным номером "0064", скорее всего, интернатское наследство.

– Ага, – парнишка кивнул на две объемистые картонные коробки, сдвинутые в дальний угол. – Вы присаживайтесь, – он указал взглядом на табуретки.

– Ты полагаешь, что на этом можно сидеть? – осведомилась Лена и, небрежно пнув ногой хлипкое седалище, тут же уселась на пол. Невзирая ни на аккуратный свой костюм, ни на культурные традиции... Правда, участок пола интуитивно выбрала тот, что почище.

– Я во всем люблю естественность, – заявила она, ничуть не смутившись. – Или хороший стул, или хороший пол.

– Между прочим, мог бы и прибарахлиться! – педагогическим голосом заметил я пацану. – Все-таки пятнадцать тон опилок на руки тебе выдали...

– Да я не успел еще! – стоя столбом посреди комнаты, принялся неуклюже оправдываться Игорек. – Я вон сперва технику... – махнул он рукой в сторону коробок.

– Ну и ладно, так даже меньше проблем, – заметила снизу Лена. – Здесь и грузчики не понадобятся, это все к нам в машину влезет, а грузчиков вызовем уже на Агаркова. Абдульминовское барахло выносить. Там, кстати, много? – обратила она ко мне бледное, оттененное желтоватыми локонами завивки лицо.

– Там прилично, – кивнул я. – Работа для троих серьезных мужиков.

– Сам проверял?

– Ну зачем? – я искренне удивился. – С бабушками у подъезда побеседовал.

– Бабушки – это наша преторианская гвардия, – улыбнулась Лена. – А ты представляешь, сколько пищи сегодня будет для старческих ихних мозгов?

– И какой пойдет резонанс... – кивнул я. – Ну что, звоним?

– Вам, может, чаю? – деликатно предложил Игорь. Его встрепанность, по-моему, лишь усилилась. Длинный, худой как стебель камыша, треугольное лицо сплошь в прыщах... Возрастное... Стискивает потные руки, волнуется. Похоже, он до конца еще не верит, что все это правда, а не затяжной глюк, что скоро он вернется домой. Ведь нельзя же эту берлогу всерьез считать домом.

– Но нам не до чаю, мы рвемся скорей... – промурлыкала Лена и плавным движением поднялась с пола. – Давай, Костя, вызывай мужиков на Агаркова. И погнали.

Вынув из внутреннего кармана мыльницу, я пощелкал кнопками. Самое забавное, ее можно было использовать и как обычный телефон. Неограниченного радиуса действия. Прочие же функции – связь по "Струне", индикатор местонахождения, оружие, аптечка – в рекламе не нуждались. Впрочем, рекламы и не могло быть. Внутренняя разработка научно-технического отдела, исключительно для своих. Хотя, как пояснил Женя, ничего сверхъестественного в мыльницах нет, энергии Струны не задействованы.

Просто инженерный гений Кирилл Банщиков очень любил детей. Вел даже кружок "юный техник", жил на сто зеленых с больной старенькой мамой... "Струна" вышла на него совершенно случайно. У кружка отобрали помещение, устроили там оптовый склад. Наивный и неукротимый Банщиков начал обивать пороги, раздражал всех, кого можно и кого нельзя, дважды был бит в подъезде собственного дома и один раз – в милиции. А потом кто-то подкинул ему телефонный номерок. И понеслось...

Сейчас Кирилл Александрович заведует у нас лабораторией, медицинские проблемы решились нечувствительно, а давнишние сто "огурцов" кажутся ему кошмарным сном. "Кружком, ясное дело, пришлось пожертвовать, – добавил Женя, – но согласись, у нас он приносит детям куда больше пользы..."

Долго дозваниваться в бюро перевозок не пришлось, милый женский голос пообещал пригнать транспорт с рабсилой ровно и точно.

– Ну, пошли, что ли, – хмыкнул я, ухватывая одну из коробок. – Давай, юноша, займись физическим трудом. Машина у нас возле подъезда.

Игорь с сомнением глядел на тумбочку.

– Да забудь ты этот хлам! – уловила его движение Лена. – Там, на твоей квартире, стоит весьма приличная мебель...

– Но... – непонимающе протянул парнишка... – Ведь это же его... Марата Николаевича...

– Ну, дяденька ж не буйвол, – сверкнув неровными зубами, парировала Лена. – И тебе кое-что достанется, малыш...

Игорь замялся, потом все-таки пробормотал:

– Знаете, я все-таки ее возьму... Я к ней привык, она пять лет уже у меня в детдоме стояла. Я и чинил ее, когда дверца ломалась...

– Ладно, – кивнул я. – Твоя игрушка – ты ее и потащишь. На верхний багажник закинем. Да... – спохватился я. – Паспорт давай. Завтра занесу, там уже правильная прописка будет.

– С соседями попрощаться не хочешь? – спросила Лена.

– Да нафиг они мне... – Игорь, похоже, с трудом удержался, чтобы не сплюнуть на неметеный пол. – Они только и знают ругаться, что музыка громко. И наркоманом обзывают.

– А ты ни сном ни духом? – прищурился я, поудобнее перехватывая коробку.

– Нет! А что? – с некоторой паузой сообщил пацан, и пауза эта показалась мне подозрительной.

– Ты, котяра, смотри... – усмехнулся я. – Струна тебе помогает, но Струна о тебе и помнит... Узнаю, что травкой балуешься – задницу надерем, и мало не покажется. Ладно, пошли. Да не суетись ты, не мелькай, успеем за той коробкой. Дверь пока подержишь...

А вот как быть, если господин Абдульминов откажется нас принять, я и не подумал. И Кузьмич тоже хорош, не выставил мне соответствующую галочку. Но теперь, глядя на массивную железную дверь с глазком, я проклял свою беспечность. Когда готовились к акции, я о таких мелочах и не вспоминал, надеясь на Женю. Но сейчас Женя лежал на больничной койке, уставясь взглядом в запредельные сферы, и ничем не мог помочь, даже советом.

Правда, рядом стояла Лена, матерая, судя по всему, волчица, но просить ее о помощи мне совершенно не хотелось. Ладно еще Игорька внизу оставили, в машине. Нечего ему смотреть на наши разборки с Маратом Николаевичем. Педагогически вредно. Самое поганое, что минут через сорок должны подъехать грузчики. И что я им скажу? Кидать мыло на базу? Возможно, и придется, только неохота позориться. Ладно, оставим на крайний случай.

– Ну чего, Костя? Побеспокоим дяденьку? – вопросительно взглянула Лена.

– Слушай, я даже не знаю... А ну как пошлет он нас? Дверь-то не выбить, тут базука нужна. Эх, не догадался я милицейскую форму прихватить...

– Зачем? – удивилась Лена. – Господи, Костя, ну это же просто делается. Например, так. Смотри!

Двумя легкими касаниями она поправила прическу, провела ладонями по лицу – и как-то неуловимо преобразилась. Нет, никуда не исчезли острые скулы, не выправились мелкие неровные зубки, не удлинился разрез глаз. Но Лена вдруг похорошела, даже помолодела вроде и в тот же миг сама же растрепала собственную прическу, после чего надавила на кнопку звонка.

Несколько секунд ничего не происходило, потом послышались тяжелые шаги.

– Кто? – не открывая двери, поинтересовался мрачный баритон.

– Вы меня извините, – не своим голосом залепетала Лена. – Я ваша соседка. Вы понимаете у меня на кухне дверь заклинило, а муж на работе, а там молоко убегает... Мы замок туда поставили, когда у соседей свадьба была, они к нам через черную лестницу...

Продолжать историю не пришлось.

Раздался скрежет проворачиваемых запоров и дверь слегка приоткрылась.

Дальше все было быстро. Мне не пришлось даже дернутся, Лена все сделала в одиночку. Сильным рывком выдернула хозяина за порог – и тут же втянула обратно, но сама уже находясь внутри.

Я скользнул следом, аккуратно закрыв дверь и с интересом оглядел Абдульминова. Тот был облачен в роскошный халат, с грациозными дальневосточными драконами. Судя по всему, Марат Николаевич совсем недавно принимал ванну.

Сейчас он стоял, прижатый к стене, боясь пошевелиться. Причина понятная – правая рука Лены, скользнув под халат, сжимала главные его достоинства. Несильно сжимала, но вполне достаточно для приведения к нужному знаменателю.

– Ну что, Абдульминов, будешь себя хорошо вести? – сухо спросил я, разглядывая массивного, почти моих габаритов мужчину. А брюшко у него, кстати, куда основательнее... Пиво, небось, гиподинамия...

– А... у... ну да... – выдавил Марат Николаевич пересохшими губами.

– Вот и славненько, – заметил я. – Ну, что же мы в коридоре топчемся? Пойдем в комнату, поговорим. Разговор у нас намечается интересный...

Уже в комнате Абдульминов, усаженный в огромное, почти как у Кузьмича, кожаное кресло, угрюмо протянул:

– Я... Ребят вы что хотите, вообще?

Елена Ивановна суховато улыбнулась.

– Сейчас поймешь, Марат.

– Это с жилищем твоим новообретенным связано, – добавил я. – Документы на квартиру, пожалуйста.

Абдульминов попытался выбраться из кресла, но легким тычком был отправлен обратно.

– Не суетись, – пояснила Лена, – тебе двигаться вредно. Просто скажи где.

Секунду он соображал.

– Вон, в столе, в тумбе нижний ящик, там синяя папка...

– Очень хорошо, – откликнулся я, извлекая добычу. – Скажи им "Адью", больше ты их не увидишь... равно как и квартиры. Не дергайся, не дергайся, у нас мало времени. Через полчаса грузчики приедут, барахлишко твое вынесут и доставят, куда сам скажешь.

– Какого хрена? – пискнул Абдульминов.

– Грубо, Марат, грубо, – печально прокомментировал я, вытаскивая из кармана свернутую струну. – Тем более при даме. А суть, дорогой мой, в том, что ты здесь больше не живешь. Договор купли-продажи признан недействительным и аннулирован. Ибо осуществлен был с нарушением закона. Вот, – помахал я перед его носом объемистой пачкой бумаг. – Тут и документы от риэлтера, и заверенное объяснение нотариуса, и все твои расписки.

– Да вы чего, ребята, стебетесь? – вскинулся Марат. – Какого еще лешего? Да вы-то кто, какое у вас право?

– О правах заговорили... – лукаво протянула Лена. – Кость, объясни ему, убогому.

– А вот по какому, – помахал я перед его носом кончиком струны. – Ты знаешь, что это такое?

Абдульминов хмуро молчал.

– Так вот, ты хочешь посмотреть корочки? Ну ладно, взгляни. Может, наведет тебя на какие-нибудь разумные мысли.

Сунув Марату под нос развернутое удостоверение, я несколько секунд любовался недоуменным выражением его лица.

– Да... Непонятно? При чем тут какой-то зачуханный Фонд защиты прав несовершеннолетних? Ты прав, Марат, все на самом деле куда интереснее, но ты же хотел официальности? А насчет защиты прав – так оно все и есть. Ты купил квартиру, принадлежавшую мальчику, только-только вернувшемуся из детского дома. Согласно закону, мальчик не вправе еще совершать подобные сделки, он не достиг возраста полной гражданской зрелости, и потому продажей могли заниматься только родители или заменяющие их лица. Да, я знаю, что за двести "огурцов" мадам Артюхова из департамента опеки подмахнула соответствующие бумажки. Уравняв, кстати, одним росчерком трехкомнатную квартиру и конурку в коммуналке. Тем самым жилищные условия подростка были явно ухудшены. Не стыдно?

Судя по бешеным глазам Марата, кипевшее в его потрясенных мозгах чувство ничего общего со стыдом не имело. Пожалуй, будь я один, не обошлось бы без криков и рук. Но Лена, похоже, внушала ему непреодолимый ужас. Ручаюсь, таких женщин он до сих пор не встречал.

– Да я что, знал, что ли? – хмуро пробормотал он, глядя в пол.

– А вот теперь имеет место явная ложь, – с удовольствием заметила Лена. – Ты прекрасно знал, Абдульминов, кто здесь прописан, ты его видел, когда вы пятнадцатого апреля в двадцать ноль-ноль, в компании с представителем фирмы "Комфорт-А" и с участковым уполномоченным явились осматривать площадь. Напугали ребенка до полусмерти...

– Нашли ребенка, блин, – чуть не сплюнул на роскошный ковер Абдульминов. – Повыше меня будет...

– Ребенок он, ребенок, – пренебрежительно отмахнулась Лена. – Ноги длинные, мозги короткие...

– "Струна" сама определяет, кто ребенок, а кто нет, – добавил я, играя зажатой меж пальцев стальной нитью. "Си" малой октавы. Расчерчивая крест-накрест застоявшийся воздух, я дал возможность Абдульминову насладиться тонким, похожим на птичий свистом. Между прочим, страшное оружие. Шоссе, Женя, взвод спецназа... Даже и без энергий Струны – хлестким ударом можно рассечь мясо до кости. А уж сонную артерию – это вообще как два пальца об асфальт...

– В общем, нам некогда чистить тебе черепушку... – мне понемногу надоедал весь этот спектакль. И даже жалко становилось самодовольного торговца, с которого так легко оказалось сбить спесь. – Я думаю, ты о нас слышал. И наверняка знаешь, что с нами лучше не спорить.

– На дешевые понты берете, – облизнул он сухие губы. – Этак любой фраер из подворотни за Шварцнегера сработает.

– Ой, плохо, Абдульминов, ой плохо! – присвистнула от такой наглости Лена. – Наказывать, однако, надо. Кость, дай-ка мне инструмент и подержи дядю.

Приняв у меня тонкую струну, Лена быстренько освободила Абдульминова от халата. Я же, встав позади кресла, пресекал всяческое трепыхание.

– Ну что за мужик, – ругалась меж тем Лена. – Носить трусы такой пошлой расцветки... Никакой культуры, блин.

Невесть откуда она извлекла маленькие ножнички и, вжикнув, перерезала резинку. Господин Абдульминов остался в чем есть. То есть, собственно, ни в чем.

Лена деловито, будто ей приходилось делать это десятки раз на дню, захлестнула струну вокруг гениталий, держа ее за кончики.

– Ну вот, Марат Николаевич, ты зачислен в наши клиенты. Детей ты не любишь, как показало следствие, значит, они тебе в дальнейшем и ни к чему будут...

– А... Сука, мля... – захрипел, захлебываясь пеной, Абдульминов, с ужасом глядя на врезающийся в плоть металл.

– Ругаешься... Нехорошими словами ругаешься, – бесстрастно прокомментировала Лена, не ослабляя нажима. – Это наказуемо.

– Не буду... – взвыл Марат, тяжело дыша. На лбу его мелкими каплями выступил пот. – Я больше не буду...

– Золотые слова, – усмехнулась Лена. – Начинаешь понимать... Слушай, Кость, а может, пожалеем его на первый раз? – обернулась она ко мне, старательно пытаясь скрыть в голосе искорки смеха.

– Хех... – глубокомысленно кашлянул я. Понемногу к горлу подступала тошнота. Нет, слаб я все же, не готов еще к таким мероприятиям. – Учитывая искреннее раскаяние клиента... Ты ведь раскаялся, Абдульминов? – участливо спросил я жертву.

– Да! Да! Да! – энергично затряс челюстью Марат.

– Ну вот и славненько, – с искренней радостью сказал я. – Лена, освободи товарища от ненужного уже устройства.

Бедняга оптовик в ужасе окаменел, неправильно истолковав мои слова. И облегченно выдохнул, когда Лена сняла с его хозяйства струну и принялась аккуратно сматывать ее.

– Вот, Марат Николаевич, делай выводы. С нашим оглодом габузиться не сростно. А чтобы избавить тебя от лишних телодвижений... Сейчас, если хочешь, мы позвоним твоей крыше, Альберту, и ты можешь совершенно свободно высказать все свои эмоции и пожелания. А потом я возьму трубу и скажу Альбертику пару слов. После чего крыша у тебя уедет, и придется подыскивать другую. Ну что, звоним? – лукаво спросил я, вынимая мыльницу.

Абдульминов обреченно завертел головой.

– Ладно, этот пункт проехали. Теперь переходим к приятной части. Вот, распишитесь в получении, гражданин!

Я вынул из дипломата перетянутую резинкой толстую пачку купюр.

– Вот, пересчитай. Пятнадцать тонн опилок, указанная в договоре сумма. Мы работаем честно. Договор расторгается, оплаченная сумма возвращается покупателю. Можно было бы, конечно, за вычетом налога, но не будем уж мелочиться.

– Вы что, ребята? – печально произнес Абдульминов. – Я же двадцать тонн зелени за эту квартиру платил. Издеваетесь, да?

– Какие десять копеек? Ничего не знаем! – строго произнесла Лена.. – В договоре четко и ясно указано. Пятнадцать тысяч рублей. А о чем вы с Пасюковым сверху договаривались, нас не колышет. Разбирайтесь между собой.

– Ну что, будем расписываться? – мрачно спросил я, крутя платежкой перед испуганной мордой клиента. – Или жертвуешь опилки на защиту прав несовершеннолетних? – я улыбнулся как можно лучезарнее.

Марат молча принял у меня ручку и чиркнул загогулину. После чего, не пересчитывая, швырнул пачку на стол.

– Правильно... Они, может быть, деньги скромные, но ведь тоже зря не валяются, – участливо заметила Лена. – А насчет несовершеннолетних подумай, Абдульминов, хорошенько подумай. Не дай тебе Бог еще кого-нибудь обидеть... Ты же теперь наш клиент, ты теперь на контроле... Насчет ежемесячных взносов тебя известят, – как бы между делом пробормотала она, разглядывая узор на обоях.

– Чего? – сейчас же вскинулся Марат. – Каких таких взносов?

– Ну ты же теперь клиент, – устало, точно тупому ребенку, пояснила Лена. – А клиенты вносят взносы. На благородное дело, на защиту детей от всяческой мрази. Ты не пугайся раньше времени, там совсем не те проценты, которых надо бояться. Ты Альберту больше платишь. Зато совесть чиста будет. Но запомни, платить надо аккуратно. Это тебе не сотовая связь. Зато и качество обслуживания на уровне, – усмехнулась она.

Я стоял, опершись о спинку кресла. Такой поворот событий удивил и меня. О взносах ни Кузьмич, ни Женя не предупреждали. Впрочем, само по себе логично. Деньги "Струны", не из воздуха же берутся. Наверное, Женя просто не хотел раньше времени шокировать новичка. А Кузьмич, учитывая изменившийся расклад, передоверил деликатную миссию опытному товарищу... А может, это вообще настолько очевидно, что меня всего-навсего забыли просветить?

– Вот тебе, кстати, визитка, – точно бумажного голубя, кинула ему Лена бирюзовый прямоугольник. – Будут какие конфликты с несовершеннолетними, звони. Ну там с машины все поснимают, стекла побьют... Или рожу... К ментам, сам знаешь, бесполезно. А мы эти проблемы решаем быстро.

Абдульминов, механически улыбаясь, принял визитку.

– Ты бы оделся, что ли, Марат, – мягко посоветовала Лена. – А то неудобно, стоишь как Аполлон Бельведерский, а сейчас ведь грузчики приедут. Бог знает, что о нас подумают...

– И еще, – добавил я, – покажи-ка нам свою обстановку. А то, понимаешь, въедет сюда сейчас Игорек, ему же мебель надо, тарелки там, чашки, простыни, то-се... Ну зачем тебе лишний груз везти? Новое купишь. А перед мальчиком ты и так виноват, грех надо загладить. Я правильно рассуждаю, Елена Ивановна?