Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Юрка заиграл неспешную мелодию. Взял пару аккордов и запел:

– Восходя дорогой горной,

Прямо к бездне голубой.

Не печалься, брат мой гордый,

Будет нам еще с тобой...

Будет. Вот прямо в этот самый стакан. Я уже чувствую, что будет и скоро. Мозгам уже нельзя, а нутро еще принимает, оно у меня большое и глупое. И скоро я, наверное, о чем-нибудь проболтаюсь. Язык... "надлежит отсечь... ибо сказано: язык твой – враг мой". Или наоборот?

Юрик бросил напевать и заиграл что-то, похоже, испанское.

– Они и сейчас порой возвращаются, – выдержав долгую паузу, добавил он. – Когда подросшие, с зоны, проблем никаких. А вот если шпана, тут уже хуже. Тут уже просто так не пугнешь. Работать с ними приходится. Тяжело, а надо. – Он усмехнулся. – Ведь тоже дети, еще глупее наших будут!

Я вдруг заметил, что улыбаюсь. Какая-то легкость, проникшая в мое тело, заставляла переживать все совсем по-другому, и даже отмороженные вшивые бомжата, способные убить пьяницу за десять рублей, и те казались мне чем-то близким, родным и жаждущим нашей опеки. И Высокая Струна здесь не при чем. Это было совсем другое.

Может быть, ветер? Он, прокравшись наконец в нашу комнату, оживил мое полудохлое настроение, напомнил, что мир – это не душная пустота внутри черепной коробки, а накатившие из темноты лесные запахи, негромкие, но отчетливые птичьи голоса, игрушечные фонарики звезд...

– Работаем, стараемся, – Осоргин улыбнулся в ответ. Его пальцы ловко перебирали струны, инструмент, словно признав хозяина, звучал четко и радостно. Совсем по-земному. В отличие от той Струны.

– Остался тут кто-нибудь?

– А как же. Еще как остался! Самые активные стали. Видел Ника?

Я кивнул. Тот парень с КПП. Тоже, видно, не из престижного лицея он тут взялся. Почти у всех здешних за спиной – "наркомовские" подвалы, панель, темное, илистое дно...

– Видишь, сумели ж мы его завлечь. Чем, главное? Оружием.

Еще одна невидимая, но оттого не менее бетонная плита шлепнулась на мою бренную голову.

– Да не в том смысле! Холодным оружием, старинным. Парень раньше только одно и думал, как бы слинять. Злоязыкий такой был, даже мне доставалось. Чуть что – в кулаки. Даже на меня рыпаться пробовал, ну, я физиотерапию ему провел, чуть помогло, да вот именно что чуть.

Юрик ударил по струнам, и музыка изменилась. Теперь она стала медленной, плавной и удивительно сонной. Самое время для ночных тропинок, пьянящего запаха жасмина. Плюс к тому факелы, шпаги и благородные идальго.

– А потом, – продолжи он, – я экскурсию нашим гаврикам устроил. В Столицу, в Оружейную Палату. Привез их туда и давай рассказывать. Вижу, господин Власов у стенда с мечами застыл, рот распахнул и слова сказать не может. Первый раз заткнулся! Ну, думаю, Юрка, процесс пошел...

Он взглянул на меня столь выразительно, что я практически сразу сообразил, что мне следует делать. Рука, будто сама собой потянулась к бутылке. Помидоры сжались на своем блюдце, словно понимая, что двое из них очень скоро навеки покинут ряды.

Эх, "Провинциалка"! Хорошо, когда все родное. Безо всяких гуашей!

– А потом уже началось! – сказал Юрик. – Сейчас-то Ник у нас спец. Малышню фехтованию обучает, сам уже на кандидата в мастера идет, да и профессию себе выбрал...

– Историк, – безапелляционно заявил я.

– Правильно. Совершенно верно. Уже поступил на истфак. Правда, университет не потянули. В педагогический.

Мне малость полегчало. Временно, конечно. Еще аукнется мне эта "Провинциалка". Ох и аукнется!

– Слушай, – спросил я. – Как вот ты это делаешь?

– Что? – прищурился он.

– Ну, учебную часть тут реализуешь? Вот кто-то у тебя гуманитарий, кто-то технарь, кто-то червячками небось увлекается...

– Угу, есть тут один такой. Абалкин фамилия, – усмехнулся Юрик.

– ... Ну все равно... Вот скажи, как ты их к институтам готовишь? Из Столицы репетиторов сюда возишь, что ли?

– Зачем? – не понял он и снова заиграл другую мелодию. Теперь что-то невообразимое. Современное, видимо. – Все-таки тут большинство никуда не стремится. Технарь в областном центре – для них предел мечтаний. Кто-то у нас диплом программера или поварихи получит – и вперед по волнам жизни. Так что если кто выше соберется, то у нас тут, почитай, праздник. Все обсудим, взвесим, институт вместе подберем, а там уж и Столица подключается. Кстати, если надо, то и репетиторов приглашаем.

Масштабики у дяди Юры! Масштабики!

Я наполнил стакан, перегнулся через стол и тщательно сцедил остатки "Провинциалки" "смотрителю Осоргину". Оказалось, примерно поровну. Можно было б восстановить справедливость, но я боялся, что смогу промахнуться. Руки уже дрожали, и ощутимо...

– Живем пока, – вздохнул он. – Авось и дальше так будет. Ну, Кость, за тебя.

Стаканы встретились, звякнув, и тут же отправились к нашим ртам. Ну, держись железнодорожная промышленность! Или как там тебя... Не помню! С грохотом оба "граненых друга" вернулись на стол. Мы с Юркой негласно соревновались, кто стукнет сильнее.

Эх, помидоры! А нужны ли вы? Может, помиловать в честь праздника? Какой у нас там праздник? День рождения великих мыслей в голове моего величества.

Юрка потянулся к гитаре, запел:

– Мундир весь в дырках, мундир мой до дыр!

Хватит этой кровавой борьбы за мир!

На хрена нам война!

Пошла она на...

Хватит этой кровавой борьбы за мир!

3.

Утром мне было плохо. Паровозным гудком просыпался вдали новый день. Слышались за окном издевательские песни. Наверное, птички. Нет, не так безобидна оказалась эта "Провинциалка", как мнилось мне вчера. Небось, и тут не обошлось без мастыкинского народного промысла.

Тяжелым и грустным было мое похмелье. Конечно, голова разрывалась на части, будто по ней ночью разъезжали паровозы, но главное – это живот. В нем развернулось нешуточное сражение. Одни наступали, другие оборонялись. Обе стороны несли потери, стреляли из пушек, топтали поле битвы сотнями тысяч ног...

Полю было плохо.

– Ребята, ребята, ну что же вы! Петя, ну куда ты опять полез? Ну и что, что жук! Он уже от тебя устал! Саша, следи за Ксюшенькой.

Это воспитатели младшей группы вели детишек на обед. Не на завтрак! Тот окончился давным-давно – наверное, в те самые минуты, когда я плавал в мучительном вязком сне, похожем одновременно на слизь и желе. Из ночи помнилось лишь то, как я мучился, пытаясь переменить крайне неудобную позу. Но тщетно...

Ужас! Как же так вышло? Ведь выпил-то всего ничего. Бутылка "Провинциалки"... Одна бутылка! А может, их все-таки две было? Не помню. Позор.

– Ксюшенька, не плачь. Ну давай с тобой тут поиграем еще. Хорошо?

Эх, педагоги-теоретики... Послать бы все ваши теории куда подальше. Вот глядите, практика. Заставьте-ка маленькую Ксюшу сходить пообедать...

Ужас!

Я знал, что должен подняться. Юрик... в смысле, Осоргин... ну, то есть Юрик зайдет за мной, как только появится отряд "Веги". Велико же будет их удивление, когда обнаружат они не столичного ревизора, а классического, хрестоматийного алкаша.

Да, съездил к деткам. Отправляясь в "Березки", я вовсе не предполагал, что все может вот так повернуться. Даже не взял с собой никаких таблеток. А теперь придется справляться своими силами, каковых почти и не осталось.

Усилием воли, способным, наверное, сдвинуть небольшую гору, я поднял себя с кровати, поставил на ноги и направил в ванную. Правда, ванны как таковой здесь не было – только душевая кабинка.

Зато была вода – и холодная, и горячая. Впрочем, мне бы хватило и первой. Вторая лишь искушала.

Так. Обдать себя ледяной струей...

Ну... Ну! Решайся, блин, разночинец-педагог, блин!

А!!!

Ладно. Сделаем потеплее. Голова немного кружилась. Зря я все же так резко дернулся. Где-то в районе правого полушария теперь усиленно прокладывали рельсы, забивая костыли прямиком мне в извилины. Это была пытка, достойная инквизитора-виртуоза.

Как в том анекдоте. Ну, мы же не звери, Петька...

Я взглянул в зеркало. Нечто небритое, с гримасой тяжких мук на лице воззрилось оттуда на несчастного меня. Смотреть было больно. И стыдно, и глаза сами собой закрывались.

– Приехали, проверяющий Ковылев, – сказал я сам себе. И почти тут же в дверь постучали.

Час от часу не легче.

– Иду, – выдавил пересохшим горлом, стараясь не выказать своего состояния. – Сейчас. Кто там?

– А это тебя пришли арестовывать! – Юрин голос был бодр и весел. Словно он и не пил вчера...

Вот же гад! Больше меня нагрузился, и изрядно больше, а самому хоть бы хны. Это надо уметь! А главное...

Я замер, облокотившись о стену душа. Что я ему вчера наболтал? Не помню. Господи! Не помню! Впервые за все это время попался. И куда – в элементарнейшую ловушку! Им не пришлось применять магии, шпионов или хитрой техники. Просто бутылка водки, и вот уже язычок дяди Кости развязался сам собой.

На чем вчера я остановился? Ну хоть примерно. Хоть немного вспомнить. На хрена нам война... И всё.

– Иду.

Я сделал несколько шагов, стараясь казаться... ну хотя бы просто жертвой похмелья, но никак не испуганным.

– Сейчас.

Я щелкнул замком (такую защелку любой юный "упсовец" в пять минут раскусит!) и открыл дверь...

Юрик стоял по ту сторону, радостный и довольный собой. Он буквально светился. Как солнце уходящего лета.

– Здорово! – отсалютовал он, потом пригляделся и участливо подметил: Вижу, тебе мучительно больно за целенаправленно пропитые часы?

Я только кивнул. Зачем лишний раз говорить, если это столь противно?

– Ясно, – отчеканил Осоргин. – Принимаю командование на себя. Игорь там уже всех построил, а мы с тобой тут сидим.

– Кого? – не понял я. – Какой Игорь?

– Грачёв, – непонятно ответил Юрик, потом стал совсем хмурым. – Так, вижу, придется тебя по-нашему протрезвлять... По-южноморски...

Это было чудовищно! Честное слово, так страшно, что даже строители железной дороги через мои мозги – и те предпочли убраться куда подальше. Смешанная Юриком жидкость, вопреки своему цвету и компонентам, оказалась вполне пригодна для питья. От нее пахло кофе, и даже привкус был соответственный.

Поначалу... Где-то полминуты.

Потом началось.

– Эй, ты куда?

Он мог и не спрашивать.

Ринувшись к фарфоровому другу, я даже не стал закрывать за собой дверь, а лишь набросился на него, словно хищный зверь, и высказал все, что думал о водке "Провинциалка" и самогонщиках из поселка Мастыкино. Унитаз, ничего не ответив, смиренно принял свою роль, а также всё мое внутреннее содержимое.

Осоргин у меня за спиной боялся пошевелиться. Кажется, он и сам не ожидал такого эффекта – хотя "похмелку" бывший моряк смешивал с видом знатока. Только когда я вдоволь наобщался со здешней сантехникой, он спросил:

– Ну как?

– Хорошо, – слегка приврал я. То ли хотел пошутить, то ли впрямь уже ощущал, как в недрах моих затихает утреннее побоище.

Впрочем, хорошо – не отлично. Удар шпалой все еще отдавался в мозгах, а лицо, наверное, сохраняло все тот же вид. Добрый и ласковый...

– Тогда давай, собирайся, и идем.

– Куда? – не поворачиваясь, спросил я.

– Вежата вот-вот появятся, – Юрик даже удивился моему незнанию. – Ты что, забыл?

Нет, я помнил!

Грачёв, который уже всех построил, оказался тем самым усатым мучителем гитары. Построил он, как выяснилось, среднюю группу – подростков лет тринадцати-пятнадцати. Разглядел я в этом не слишком-то ровном строю и моих знакомцев – "ежика" с "драконом".

И страх опять убрался восвояси. Никто меня не схватил, не потащил ни в какой Мраморный зал. Пока мы спускались по лестнице, Осоргин балагурил пуще прежнего, хотя просьбу не говорить о спиртном все-таки выполнил. Мне полегчало, удар шпалы уже не чувствовался, и только затишье на фронтах желудка вызывало определенное беспокойство.

Кажется, там передышка, а вовсе не окончательный мир. Битва может возобновиться, и, как всегда, в самый неожиданный момент.

– Добрый день, – Грачёв суховато пожал мне руку. – Ну, мы готовы. "Вега" на подходе. Через полчаса будут.

Я покосился на Юрку, тот поспешил разъяснить:

– По мыльнице звонили.

В этом – вся "Струна". Нет чтобы цивилизованно приехать сюда на автобусе, уж наверняка в столичном нашем автопарке отыщется лишний "Икарус". Это не отвечает высоким идеалам. Высоким идеалам отвечала двухчасовая езда в набитой электричке, а потом – долгое блуждание по здешним лесам. Поход зато, романтика... Предполагается, что дети счастливы по уши.

– А мы-то зачем тут строимся? – спросил я.

За спиной Грачёва копошился отряд средней группы. Ребята шутили, слегка возились, двое девчонок лет пятнадцати курили чуть в отдалении, весело болтая о чем-то своем. Остальные внимательно слушали объяснения какого-то мальчишки лет тринадцати о том, как пройти без кодов седьмой уровень непонятно чего. В общем, очередные подростковые дела.

Вроде бы вчера я спрашивал у Юрика, почему он не борется с курением, и тот даже ответил. Вот что он сказал – не помню. Голос плавает в мутных водах вчерашней памяти, изрекая лишь редкие членораздельные фразы.

– А как их отучить? Они с семи лет в своих шарагах дымят. Хорошо еще если табак. Ну да с другим у нас строго... Если кто дурью начнет баловаться... Ну, парни его сами отучают. Жестко, зато эффективно. Старшие-то надышались уже на десять жизней вперед...

Он говорил еще что-то. Не помню. И, тем не менее, результат был налицо. Курить-то воспитанники курили, но... два-три человека на несколько десятков. Для вчерашних беспризорников неплохо.

– Строимся мы потому, – сказал Грачёв, – что такова традиция.

– Традиция чего?

– Встречи коллег из другого приюта, – Юрик усмехнулся. – Точнее сказать, встречи коллег из "Веги". Они в этом деле особо усердствуют, в церемониале.

Грачёв повернулся к парню, самому старшему из отряда, и принялся внимательно слушать. Тот, в свою очередь, объяснял двум мальчишкам, высоким, но явно помладше:

– Потом ты этот ихний флаг возьмешь, а ты отдашь вот эту хреновину, указательный взмах куда-то в сторону. Я повернулся в заданном направлении и обнаружил, что к крайнему дереву прислонено знамя "Березок", точно такое же, как и на флагштоке у "свай", только меньше.

– А на фига это все? – тот, что повыше, деловито сплюнул в сторону.

– А я знаю? – ответил старший.

– Ну так и не делать ничего. Пусть сами разбираются.

– Точно! – подтвердил третий. – Со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

– Ага. У тебя-то проблем не будет. А у других...

– Да чего ты боишься? Сделаем мы все, что прям будем дядю Юру подставлять? Перетащим твою палку с пеленкой, не обломаемся.

В приюте "Березки" царит патриотическое отношение к альма матер и дух единого братства. Хорошая фраза для отчета. Лена, правда, не оценит.

В юрином кармане запищала "мыльница". Куда от нее денешься...

– Да... Ясно... Хорошо...

"Мыльница" скрылась обратно.

– Чего там? – спросил я.

– Прилетела "Вега" в наш космопорт. Так что пойдем-ка отдавать почести, – Юрка повернулся к воротам и тяжко вздохнул.

Отряд "Веги" смотрелся странно. На фоне десятка "берёзовских" эта странность становилась только заметней. Здешние застыли чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу. Сопровождавший их воспитатель и его помощник (Ник-Власов) привалились к сосне и грустно смотрели куда-то вдаль

"Вегинцы", в просторечии – "вежата" – стояли посередине. Анархия их рядам и не снилась. Все построились ровной шеренгой, и высокая девушка, возглавлявшая, видимо, всю делегацию, выступала вперед, точно знаменосец. Хотя нет – таковой тоже имелся. Стоял он у нее за спиной, сине-зеленый флаг с изображением серебристой многолучевой звезды развивался над ним, будучи прикручен к длинной железной палке.

Они что, вот такое через лес тащили?!

– Вот, Костя, это наши коллеги, представители УПС "Вега". Старшая у них Оля Стогова... – он сделал паузу, будто бы подбирая слова. – Неплохой человек... И воспитатель тоже. Профессионал. Не в пример нам, кустарям-одиночкам.

Девушка здорово походила на своих воспитуемых. На ней, как и на них на всех, были шорты и майка с эмблемой... кажется, какого-то фестиваля или слета. За плечом у нее висела гитара. Слегка неформально, но это ее как раз не смущало.

– Сейчас обменяемся струнами, потом знаменами, – шепнул Осоргин.

Он явно был не в восторге от того, что происходит.

– А кто начинает?

– Они, – смотритель обречено вздохнул.

Они. Что в них не так? Ну, конечно, фенечек всяких нет, хайратников, ни одного в черной майке какого-нибудь "Кино" или "Арии". Как-то все очень уж по-пионерски, и в то же время совсем не так.

Странно и совсем не по-здешнему.

Вперед выступила девчонка из "Веги". Похоже, ей предстояло прочесть нам речь. Послушаем, послушаем. Только вот что-то тут не так...

Только теперь я понял. Ощутил напряженный, нервный какой-то взгляд. На меня смотрят, смотрят не отрываясь, так, будто я нечто совсем удивительное – воскресший мертвец или, того хуже, зомби.

Парнишка, на вид класса из девятого, стоя с края шеренги, застыл с открытым ртом, ошеломленно таращась на меня. Не волновала его ни церемония встречи "упсов", ни друзья, ни ребята из "Березок", ни Осоргин, ни Оля Стогова. Он смотрел исключительно на меня и имел на то вполне весомый повод.

Я, наверное, не особо изменился с тех пор. Может, и не слишком я сейчас походил на изнуренного допросами смертника, но вот на себя прежнего – вполне. Его, подросшего, я не сразу и узнал. Зато он меня узнал несомненно.

Среди прочих в шеренге "вежат" стоял Димка Соболев.

3.

Как окончилась церемония, я не помню.

В глазах у меня потемнело, я пошатнулся, и Юрик, заметив это, тревожно спросил:

– Ты чего?

– Не знаю, – соврал я. – Похоже, не работает твоя "будиловка". Клинит меня.

– Что? Опять? – недоверчиво покосился Осоргин. – Вроде ж прошло все.

– Все прошло, а боль осталась, – с отвращением пошутил я. Не стоило сейчас казаться серьезным.

– Понятно, – вздохнул он. – . Ну ладно, в холле нас подожди.

Я двинулся прочь, а за спиной у меня продолжалась церемония встречи "упсов", Оля Стогова читала проникновенный стишок, о парусах, о дружбе и взаимовыручке.

И что теперь? Бежать? Далеко же ты убежишь, Хранитель Костя! Кругом лес и вода. Хватятся тебя почти сразу, периметр тут наверняка под наблюдением. Так что и с километр ты не пройдешь, как узнает про это Юра и бросится выяснять, с чего бы это столичному ревизору удирать подобно мелкому воришке.

Нет. Главное, как говорил Карлсон, это спокойствие.

Главная аллея показалась мне длинной, как внутренности удава. Солнце жарило, да так, что все вокруг едва ли не кипело, неслышно булькая – и асфальт, и мои мозги, и даже вязкий как кисель воздух. Голову и вправду мутило, хотелось сесть и не двигаться больше никуда

– Здравствуйте! – донеслось откуда-то из-за спины.

Я обернулся, тут же заработав очередной тычок невидимой шпалы, и сбавив от этого темп. Где-то среди извилин издевательски звонили колокола.

– Привет, – я улыбнулся моему новому собеседнику.

Шустрик стоял сзади, метрах в пяти. За спиной его маячила целая толпа сверстников. Да, приют "Березки" действительно не слишком заботится о внешней атрибутике. Многие были стрижены налысо, а один даже курил сигарету. Похоже, подцепил привычку еще "на воле", где пускать дым было модно и ценилось как признак крутизны.

В руках у Шустрика я заметил бутылку "Аква-минерале". Интересно, откуда? Тут в "Березках" не продают. Значит, бегали в Мастыкино. Конечно, не велико деяние – пару-трешку километров по лесу туда и обратно. Тем более для таких вот деток с опытом. Удивительно другое – что детей вообще отпускают в поселок.

Не возбранять курить – это одно, а разрешать шляться по всей округе совсем иной коленкор. А ну как стыкнутся с местными. Тем более, по этим видно – могут.

– Слушай, дай глотнуть, – попросил я. Мне что-то совсем поплохело. Горло пересохло, словно я неделю шлялся по Сахаре от одного миража к другому, и теперь его точно мелкие иголоки покалывали.

– Держите, – Шустрик протянул мне бутылку.

– Спасибо.

Теплая, почти горячая вода (на таком-то солнцепеке!) все же показалась мне живительной росой. Шикарно! Лучше и быть не может! Победа сил добра над силами жажды.

Шустрик принял бутылку и теперь глотнул сам, затем передал тару соседу, облизал губы и с интересом спросил, махнув в сторону КПП:

– А это типа "вежата"?

– Да, – кивнул я. – Приехали.

– Придурки, – сообщил один из шустриковых спутников.

– Да ладно, – вступился другой. – Нормальные пацаны. Только гоняют их там, вот это да! Воспитатели у них... – он неожиданно замолчал, подозрительно глянув на меня.

– Дядя Юра лучше? – позволил я себе провокационный вопрос. Сам не знаю – зачем. Просто сорвалось с языка. Словно мозг мой раньше меня знал, что надо спросить, дабы показаться нормальным, веселым и спокойным.

– Конечно, – фыркнул очередной воспитуемый. Вопрос показался ему глупым. Сравнил тоже! Дядя Юра и эти...

Похоже, "вежат" тут не любили.

– Ладно, – снова приняв бутылку, заметил Шустрик. – Мы пойдем. Нечего перед этими... ну ребятами, в общем, маячить. Вам оставить бутылку?

Почему-то вспомнились мухинские времена, когда я бродил по улицам, подбирая пустую тару из-под пива. За такими вот молокососами, в частности.

Наверное, следовало отказаться, но уж слишком хотелось пить. Вдобавок к прочим бедам прибавилась тошнота, внезапно подкатившая к горлу.

– Ну, мы пошли, – Шустрик махнул мне рукой. – До свиданья.

Я остался ждать посланцев "Веги". Стоять просто так уже не было сил, но, к счастью, рядом нашелся вертикальный труп очередной статуи, о который я благополучно облокотился. Пионер с моделью самолета, в полторы натуральных величины.

А гости уже приближались по главной алее.

Сейчас они потеряли былую стройность. Оля Стогова вышагивала вместе с Грачёвым впереди всей процессии, о чем-то яростно споря. Чуть дальше брела группка "вежат", затем Ник-Власов и Осоргин, несколько здешних ребят – и снова гости. Анархия придавала процессии живость и я подумал, что не все так уж плохо, как я было подумал. "Вега", оказывается, не всегда ходит строем, не распевает боевых песен и не чурается собратьев-"упсовцев".

Значит, и оголтелых фанатиков, эдакий струнный-спецназ из этих детишек делать никто не намерен. Просто кто-то из тамошних педагогов реализовал переполняющий его пафос.

Лена приветливо мне кивнула, Грачёв что-то сказал, кажется, пошутил, я не расслышал.

– Ты идешь? – спросил Осоргин, на миг оторвавшись от разговора с Ником.

– Да, сейчас, – подтвердил я. – Посижу немного.

– Помочь? – насторожено спросил Ник.

– Спасибо, не надо. Как-нибудь сам.

Тот только руками развел. Мол, наше дело предложить. Я остался на месте. "Вежата" брели мимо. Кто-то из них разговаривал громко, кто-то смеялся и перешептывался. Похоже, они устали от церемонии не меньше наших.

Забавно, забавно. "Берёзовские", выходит, для меня уже "наши"? Быстро же я интегрировался в здешнюю среду... На миг мелькнула соблазнительная мысль – попроситься сюда насовсем. Шут с ними, с активными мероприятиями, Резонансами, беготней по крышам и сетевыми войнами... Шут с ней, с Леной... С глаз долой, а из сердца... Поглядим. Всё равно будет не так больно – если не видеть ее каждый день. Да и маскироваться здесь, вдали от цивилизации, существенно проще. Особенно если пить меньше... Эх, мечты, мечты. И ёжику понятно – никто меня из Столицы не пустит...

– Константин Дмитриевич, – раздалось у меня над ухом. Я постарался остаться спокойным. Настолько спокойным, насколько это было возможно. Константин Дмитриевич, это я.

Я обернулся.

Димка Соболев, хулиган из 8 "Б", смотрелся теперь занятно и как-то... неестественно что ли? Зеленая курточка (только теперь я понял, что такие носили почти все "вежата" – и мальчишки, и девчонки. Наверное, коллективный заказ), на рукаве – эмблема, такая же, как на флаге. Шорты, поцарапанные коленки... Настоящий юный пионер. Прямо как эти, гипсовые... Почти глиняные... Разве что не такой бледный, как стоявшие вдоль коридора...

Мы прощаем тебя, Уходящий.

– Константин Дмитриевич, вы не бойтесь. Я никому не скажу, что вы здесь. Я не хочу, чтобы они вас снова туда... – он запнулся.

– Как ты до жизни такой дошел? – хрипло спросил я.

– Я расскажу, – отрывисто произнес он. – Только потом. Вечером. Ладно?

Я только кивнул, а он, перейдя на бег, принялся догонять группу.

Глупо играть в шпионов, особенно если никто тебя не ловит. Если ощущение липкого взгляда – это всего лишь твой привычный домысел, твой старый страх-симбионт. И совершенно незачем оглядываться? Какой тут криминал? Более того – я в своем праве. Ревизор как-никак. Должен лично облазить все задворки инспектируемого приюта. Разговоры – это одно, а свои глазки – другое. Не помешает. Так я и скажу, если кто-нибудь спросит... Да только ведь не спросят же... А вот что подумают – поди разбери...

Дорогу я примерно представлял, да и блуждать тут было негде. Асфальтовые тропинки стянули всю территорию приюта сетью ненужных детям коммуникаций. Как-то слабо мне верилось, что Шустрик, братцы Лизовы или кто помельче чинно разгуливают по официальным дорожкам. Шныряют, ясное дело, по зарослям, невзирая на всяческую крапиву.

"Сваи" остались у меня за спиной. С обеих сторон подступили кусты, высоченные и небритые, как великаны из волшебных сказок. Похоже, никто и не думал прореживать здешние джунгли. Наоборот, их будто специально содержали в естественном виде. Наверное, ради маленьких. Надо же где-то играть в прятки!

Откуда-то из-за зеленой стены доносились детские голоса и характерные удары ракеткой. Похоже, там играли в бадминтон. По перекрестной дорожке промчались две девочки лет десяти.

"Березки" плавно переползали середину дня, продираясь сквозь липкую сонливость сиесты. Встреча "вежат" прошла успешно. Все, кто не знал друг друга, перезнакомились, остальные повспоминали прошлогодний совместный поход (на Каму, кажется, я не разобрал). Потом, как водится, воспитатель Ольга Стогова присоединилась к здешнему руководству, отправившись отмечать встречу, "вежат" увели показывать их места, а я улизнул, сославшись на тягу к свежему воздуху.

Осоргин не возражал. Мое самочувствие вызывало у него самые искренние опасения. Он здорово удивлялся моему непонятному "отравлению". Ну не бывает такого с поллитра пусть и дешевой, но все же не самой ядовитой водки. Тем более не у хлюпика какого, а у мужика с моей комплекцией. Впрочем, Юрик утешил меня, сказав, что до смертельной дозы – восемь граммов чистого алкоголя на килограмм массы – я так и так не дотянул.

С Димкой мы столкнулись еще один раз, он объяснил мне, куда надо идти – и вот я бреду себе к "северному забору", понурив голову и не зная, о чем говорить. Год назад я бы просто надрал паршивцу уши. Полгода – опрометью сбежал бы от него куда угодно, хоть и на воображаемый край земли. Но сейчас... Всё настолько запуталось... Я даже не понимал, кем в большей степени был сейчас – Ковылевым или Демидовым.

Димка Соболев сидел на лавочке. До стены оставалось еще метров десять, она уже показалась из-за орешника. Бывший герой 8-го "Б" разглядывал свои потертые кеды и словно боялся поднять глаза.

Я подошел и сел рядом.

– Ну, здравствуй, Дима.

Он оторвался от муравьев, ползавших мимо него по горячей щебенке, и взглянул на меня. И взгляд его... Надо же! Видать, не одного меня окунули в другую жизнь.

Не было больше мелкого хулигана, грозы первоклашек, считавшего высшим шиком курение за школьными гаражами и изучение тайком от мамы творчества "Сектора Газа". Впрочем, последнее не о Димке. Насколько я помню разговоры в учительской, семья его отличалась свободой нравов. Говоря проще, родителям было плевать, что слушает их чадо, чем ширяется и кого ночами прижимает в темных переулках.

... Все это кончилось, и, похоже, навсегда. Его барабанные перепонки тоже лопнули от нечеловеческой музыки Струны.

На меня смотрел вполне взрослый пацан. Пускай биологически еще подросток – а тем не менее совсем взрослый. Пожалуй, если не фиксироваться на одежде, манере сидеть и внешних пережитках детства, он покажется даже старше, чем, допустим, великий педагог Валуев. Наверное, Димка Соболев не стал бы пугать ночных гопников сверкающей гитарной струной.

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – полушепотом произнес он. – Я вас правильно называю?

А в самом деле, правильно ли? Много ли во мне осталось от Кости Демидова?

– Лучше Антоныч, Дима. Ты угадал. Я здесь... ну, скажем так, нелегально.

– Понятно, – он кивнул и даже не стал расспрашивать.

Не было в нем никакого детского любопытства.

– А ты что же? Как ты тут очутился?

Он вздохнул.

– А вот так, Константин Дмитриевич... простите Антонович, после того как вас туда... – он вдруг дернулся и затравленно огляделся по сторонам. Даже вверх зачем-то посмотрел, где, закрыв собой небо, дрожали верхушки сосен. – Сначала все было как раньше. Домой меня отвезли, какого-то лекарства дали. Я утром проснулся – думаю: ну и сон! Митрича мафия за меня хацкнула! Так и ходил пару дней, даже в школе пацанам рассказал. Они поржали, поржали, а потом задумались. Нам ведь сказали – вы заболели и уволились. А потом... – он вздохнул. – А потом эти пришли... Из сна.

Димка странно поежился. Боится он что ли? Чего? Неужели "Струны"? Так ведь он же для них – святое! Ему еще целых четыре года святости отмерено.

Впрочем, не совсем же он дурак. Вряд ли поверил в сказку о белоснежных детских душах. Да и сам понимает – ну какое там, к свиньям, из него чистое дитя?

– И что они тебе сказали? – спросил я.

– А вы как думаете? – буркнул он. – Говорят, семья у тебя неблагополучная, не получаешь правильного воспитания. Типа батя твой хоть и много денег гребет, но не уделяет тебе должного внимания. А тем более мать... Она у меня сами знаете.

– Не знаю. – Я виновато улыбнулся. – Дима, я же ваш класс практически не знаю. Думаешь, мне на вас смотреть приятно было? Не больше, чем вам на меня. Навязали нас друг другу, вот и вся правда.

Он взглянул с удивлением. Может быть, детство его уже кончилось, но старые представления еще не успели разрушиться. Как вот сейчас. Наверняка ведь считал, будто учителям всё о нем известно, будто вся его жизнь для педсовета – нечто вроде сгустка грязи, изучаемого сквозь огромную лупу. А тут вдруг пришлось взглянуть на учителя, как на самого обычного человека.

Секунду он хлопал глазами, потом отвернулся и вновь уставился на свои кеды. А я подумал, что и действительно плохо знал своих учеников. Судил по их школьному поведению да по успеваемости. Сам ведь понимал, насколько это глупо, а тем не менее... Тот, кто на перемене – мелкая шкода, а в классе отличник и кандидат на грамоту по окончанию года, может с равной вероятностью продавать первоклашкам марихуану, фанатеть от Гитлера или посещать литературный кружок (все три пункта не исключают друг друга).