Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Впрочем, мне, при моей комплекции, не важно, во что одеваться, дабы производить впечатление.

– Аварийность помещения налицо, – уже шепотом добавил хакер. – Да, шеф?

Я ничего не ответил.

Центр детского творчества явно не бедствовал, хотя и шикарным его положение не назовешь. Крашенные двумя цветами школьные стены соседствовали здесь с фикусами в кадках и подвесными потолками. Двери явно заменили совсем недавно, а по стенам висели картины...

Приглядевшись к одной из них, я заметил надпись на рамке, подтвердившую мои догадки. Так и есть – кружок живописи. Хороший, надо сказать, кружок.

– Это уже вы? А где рабочие, вы что не будете выносить ничего?

– Что выносить? – не понял я, повернувшись к возникшему в одном из проемов человеку.

Конечно же, он меня не узнал, зато я его – сразу. Николай Натанович Цыпенко, директор центра... Высокий худой старик в интеллигентских очках, правая дужка надломилась и потому прихвачена скотчем. Точная копия собственной фотографии.

– Мольберты, рояль... – он недоуменно поглядел на меня. – Или все это вам пригодится? Дело, конечно, не мое, но вы же не собираетесь здесь, простите, музицировать и баловаться живописью... Я правильно понял?

Последние слова прозвучали как настоящая угроза.

– В конце концов, вам передано помещение, – добавил он. – А реквизит государственная собственность. Пока... Поэтому необходим акт передачи...

– Вы, кажется, ошиблись, Николай Натанович, – перебил его я. – Мы не из фирмы.

Он сделал пару шагов вперед. Посмотрел сперва на неподвижного Сайфера, буравившего взглядом светлый линолеум, потом на хитрую рожу Мауса. Изучив мою свиту, директор повернулся ко мне.

– Понятно, – сухо заключил он. – Это опять вы. Надо понимать, ваши предыдущие коллеги вернулись ни с чем и их, так сказать, заменили...

Я хотел возразить, но ничего путного в голову не пришло.

– Я ответил вам вполне конкретно, – покачал головой Николай Натанович. – На что вы надеетесь? На давление со стороны этих... как там модно их называть: "новых русских", "братков"...

– Ни в коей мере, – попытался я вклиниться в поток его язвительных фраз. – Возможно, наши предшественники неправильно себя повели... предложили вам некорректные условия помощи. Забудьте о них, мы с вами всё можем изменить... Наш Фонд – организация благотворительная. Принимая от нас помощь, вы ничем себя не обязываете.

И тут глаза Николая Натановича вспыхнули удивительной яростью. На мгновенье мне стало страшно – взгляд его прожег меня буквально насквозь. Не будь это метафорой и умей человек нагревать и остужать предметы, мы все трое давно бы уже обуглились.

Как истинный русский интеллигент, Николай Натанович способен был копить в себе ярость годами, чтобы затем разом выплеснуть всю порцию.

– В сравнении с вами дальнегорская мафия – это Орден Милосердия! И вы еще смеете заявлять, что...

Он замолчал, не сумев подобрать слова. Впрочем, это и не требовалось. Тон был куда красноречивее слов. Николай Натанович смотрел на нас с такой злобой, которую вряд ли позволил себе в отношении Зимина с сыновьями.

Он ненавидел нас, а в нашем лице и всё государство с его ревизорами, аварийными состояниями, судейскими крысами и распальцованными коммерсантами. Еще немного и он готов был сорваться, а, значит, надо брать быка за рога.

– Послушайте, Николай Натанович, – сказал я как можно более миролюбиво, – я понимаю ваше возмущение. Понимаю и искренне разделяю. Но поймите, мы с вами на одной стороне. Наша организация готова оказать помощь при любых обстоятельствах. Мы не заинтересованы ни в каких Зиминых. Зимины ничего не получат, уж поверьте мне. Очень жаль, что наши сотрудники не нашли с вами общего языка. Я приношу за них глубочайшие извинения. Но давайте перенесем выяснение наших отношений на более поздний срок – сейчас первым делом надо выставить этот общепитовское семейство. Если вы опасаетесь принимать нашу помощь, давайте хотя бы просто поговорим... Это ни к чему вас не обяжет, правда?

Николай Натанович ничего не ответил. Взгляд его слегка остыл, морщины разгладились, и только судорожно сжимаемые пальцы выдавали тревогу. Похоже, вспышка гнева была действительно адресована не столько "Струне", сколько всему неправедному, во зле лежащему миру, исторгавшему из себя центр детского творчества.

– Мы подождем на улице, – сказал Маус. – Встретим этих ребят заодно.

Я кивнул.

Кажется, мои "сопровождающие" угнетали своим присутствием Николая Натановича.

– Пойдемте, – неожиданно сказал он. – Надеюсь, от чая вы не откажетесь?

– Ни в коем разе! Буду исключительно благодарен!

– И то хорошо. Господа адвокаты гражданина Зимина, заявили мне, что пьют только коньяк, и то после работы.

Я не нашел в его словах ничего удивительного.

– Ваша основная проблема в том, что сделка оформлена официально, сказал я, отхлебнув из чашки ромашкового чая. – Спасибо большое, у вас замечательная заварка.

– Официально? – Николай Натанович даже скривился от этого слова. – А что бывает и по-другому?

– В Столице уже нет, – признал я. – Но в провинции еще случается. Вы видели передачи о Горавтомаше?

– Это комбинат, который штурмуют бандиты?

Я согласно кивнул.

– Именно. А ведь это крупное предприятие, журналисты следят за его судьбой практически постоянно... Да и город там большой... Понимаете меня, Николай Натанович?

Он присел напротив, поставив заварочный чайник на стол.

– Вы хотите сказать, этот господин Зимин мог просто вломиться сюда и всё? – похоже, директор был и впрямь удивлен.

– Не исключено. Пожелай он выбросить вас таким образом, вы бы сейчас уже были в лучше случае на улице.

– А в худшем?

– В следственном изоляторе, по делу о сопротивлении органам милиции. А уж эти органы господин Зимин сумел бы подмазать в лучшем виде.

Николай Натанович содрогнулся. Кажется, он до сих пор не мог понять, как такое возможно. Долгие годы он жил в стране, существовавшей по совсем другим законам. Там тоже были проблемы – страшные, безнадежные, но привычные как сердечная боль, как мокрый октябрьский воздух, как вечно темный, пропахший котами подъезд. Но всё же проблемы те измерялись совсем в другой системе координат. А к нынешней искривленной реальности, не вписывающейся ни в какие прежние рамки, пожилой человек приспособиться не мог. Да и не хотел.

Он даже не знал, что сказать, и я, чувствуя это, старался говорить как можно больше, хоть и сам не всегда понимал наш дивный новый мир.

– Однако господин Зимин оказался умнее. Его путь – официальное выдавливание. Это занимает несколько больше времени, зато надежней и долговечней прямого физического насилия.

– Я подал документы в суд, – сообщил мне новость Николай Натанович.

Я скривился, борясь с едва не выскочившей на лицо улыбкой.

– Понимаете, как бы вам это сказать... Я ни в коем случае не желаю осуждать вашего поступка, просто... Вряд ли это принесет хоть какую-то пользу. Что вы хотите добиться подобным шагом?

– Справедливости, – коротко ответил Николай Натанович.

– А зря... – сейчас я сам себе напоминал умудренного жизнью мента, который убеждает "потерпевших" в тщетности борьбы с тем или иным видом зла. Он знает, что пытаться добиться чего-то – бесполезно, и знает, что ему не верят, придумывая какие-то иные объяснения его словам. – Николай Натанович, мы внимательно изучили все дело и пришли к выводу, что юридически оно оформлено идеально. Опротестовать бумаги практически невозможно, для этого придется создать группу "независимых экспертов", то есть вместо закрывшего вас чиновника придет его напарник из той же продавшейся с потрохами конторы. Понимаете, Николай Натанович, с юридической точки зрения факты работают против вас. В конце концов, в команде господина Зимина играют профессионалы, а вы даже не можете позволить себе адвоката...

Интересно, с каких это пор речь моя так изменилась? Я говорю как гангстер из фильмов про Чикаго тридцатых. Вряд ли это располагает ко мне моего пожилого собеседника.

– Вы прекрасно осведомлены о ходе дела, – язвительно заметил Николай Натанович. – Просто поразительно!

– Мы работаем с ним, – как ни в чем не бывало ответил я. – Прежде чем приступить к оказанию помощи, наш Фонд...

– "Струна", – перебил меня Николай Натанович.

– Как вам угодно. Пусть даже так, это не важно.

– Важно, – он привстал. – Простите, Константин, но именно этот факт и препятствует каким-либо нашим взаимным отношениям. Мы люди разного типа... если хотите, разных миров. У нас разный базис. И мы никогда не сумеем договориться.

За кого он меня принял? За бандита? За фашиствующего фанатика?

А за кого я держал "Струну", проходя Коридором Прощения? Как я представлял себе создателей этого молоха еще неделю назад, до моей встречи с Максимом Павловичем?

Мне было обидно. Обидно до слез, потому что эти слова про базис сказал именно Николай Натанович, человек, с которым я бы ни за что не хотел оказаться в разных окопах. Не хотел, да и не смог бы. То, что он походя отвергал какую бы то ни было общность со мной, мучило и жгло. Точно именно сейчас, а не в Мраморном зале меня подвергли полнейшему остракизму, лишив возможности вернуться к своим.

– Вы ошибаетесь, – пробурчал я. Говорить стало трудно, я просто не знал, что ответить. Зато понимал: еще немного – и начну лепетать как пойманный за проказой школьник. – Всё куда сложнее чем может показаться. Вы думаете, что "Струна" пытается установить за вами контроль, что ее главная цель – подмять вас под себя... С чего вы это взяли? А главное, почему вы этого так боитесь? Ведь вам сейчас кажется, что всю эту авантюру с Зиминым тоже начали мы. Зачем? Чтобы в центре детского творчества сменилось руководство и приоритеты. Ведь так? Вы не думали, что сделать это через государственные переворот было бы еще сложнее?

Николай Натанович прошелся по своему узкому кабинету. Надо сказать, что убранством помещение не блистало. Кроме все тех же картин, фикуса, шкафа с книгами и стола здесь ничего не было. Даже компьютера, который бы обязательно тут возник, прими центр помощь "Струны".

– Да, – вздохнул он. – Я считаю именно так. Я имею основания подозревать вас в попытке, как вы изволили выражаться, захвата власти. Почему нет? Ваши предшественники недвусмысленно мне намекнули, что помощь не ограничится защитой от этих "бандисменов". На вашем языке дальнейший способ взаимодействия именуется "патронаж", так ведь? Что это значит?

– Ничего, – развел я руками, подумав, что в данный момент основательно покривил душой. Вполне возможно, если патронажный отдел загребет центр к себе, очень скоро тот превратится в еще один филиал "Веги". Вот уж разгуляются господа Валуев да Ситрек, под чутким руководством главвоспитателя Геннадия... того, который без отчества... – Николай Натанович, бандиты желающие превратить ваш центр в бордель – это реальность. Никакие Фонды защиты прав несовершеннолетних не насылали на вас братву. Поймите, никакая это не "разводка". Все произошло исключительно само собой, потому что это сейчас творится по всей стране! Вы разве не замечаете? У вас есть выбор – оставить все как есть или же принять нашу сторону. Мы не будем требовать от вас...

– Будете, – Николай Натанович удивительно быстро метнулся к столу и склонился надо мной, сильно подавшись вперед. – Будете – и все станет как раньше. Как в те годы, когда к нам толпами ходили комиссии, пытаясь проверить нашу благонадежность, повесить еще десяток портретов вождей и вбить в детей лишнюю тонну политинформации! Вы понимаете, к чему всё это ведет? Вся эта ваша "Струна"?! Понимаете?

– Николай Натанович, – мне показалось, что директор близок к истерике. Впрочем, теперь стало яснее, почему он столь болезненно отнесся к идее контроля сверху. – Николай Натанович, мы же с вами интеллигентные люди. Давайте наконец возьмем себя в руки.

Похоже, он был близок к тому состоянию, когда человек еще хорохорится, но некая внутренняя преграда в его душе уже сломалась. Упоминание об интеллигентности, тем более в моих устах, заставило его успокоиться и он снова уселся напротив.

– Мы не намеренны проводить какую-то идеологию, учить чему-то детей, что-то разрешать или запрещать. Мы лишь хотим сохранить здесь детское учреждение, а не бар или казино. Понимаете, Николай Натанович, у нас есть главное направление, от которого мы никогда не отступим, остальное же можно менять в достаточно широких пределах. Вы согласны?

– Да, – часто закивал он. – Согласен... Послушайте, Константин, вы ведь и правда поможете нам, даже если мы не примем ваши условия. Ведь так?

Интересно, что следует ответить? Принципы дипломатии требуют надавить еще раз, но я не могу больше врать.

– Да, – сказал я. – Поможем.

Какое-то время он молчал, глядя на дно своей чашки, к которой так и не притронулся. В линзах его очков я видел блики солнца, отражавшиеся до того в чае. Николай Натанович размышлял. Он тоже не знал, что сказать.

– Что ж, это великое дело, – наконец произнес он. – Великое и опасное, Константин. Вы взяли на себя огромную ответственность, и вы, возможно, единственные, кто действительно преисполнены благих намерений. А помните, куда они ведут? Вы великие люди, но вы слепы... Возможно, молодость... Да, пожалуй. Вы просто не понимаете последовательности. Идеология неизбежно порождает контроль, а контроль в свою очередь питается идеологией. Возникает устойчивая связка... Возможность диктата всегда ведет исключительно к диктатуре. Это семя зла, которое рано или поздно, но обязательно всходит – такова уж наша почва... Нужно быть величайшим умом, гением гениев, чтобы вовремя суметь свернуть. И в истории таких не наблюдается. Кроме разве что Будды или Христа. Да и то... Вы понимаете меня, Константин?

– Да, – кивнул я. – Мы делаем все, чтобы этого не случилось, а уж как получается...

– Делай что должно, и будь что будет? – понимающе прищурился Николай Натанович.

Такая откровенность с посторонним! Пожалуй, меня не успеют разоблачить по-настоящему, я раньше погорю на нарушении внутренних правил и снова отправлюсь в любимый мой коридорчик.

В родной закуток...

– Я постараюсь оказать вам помощь, – сказал я. – Вы не хотите протекции с нашей стороны. Только разовое вмешательство. Не более...

В этот миг у меня сработала "мыльница".

– Простите, служба.

Он виновато улыбнулся и только руками развел. Разумеется, черная кругляшка вызвала у него ассоциации не с инвентарем педагога-энтузиаста, а с экипировкой спецслужб.

– Шеф, у нас гости! – по голосу чувствовалось, что Маус кривляется.

– Сейчас подойду. Не впускайте их, – я спрятал "мыльницу" обратно в карман. – Хотите вы или нет, но поработать нам все же придется. Приехали наши милые "бандисмены". Уж простите, Николай Натанович.

– Что вы! – усмехнулся он. – Никаких проблем! Работайте на здоровье!

Он издевался. Он все еще нам не верил.

Грузчиками дело не ограничилось. Помимо "Газели" с курившими возле нее мужиками я заметил еще и хозяев, приехавших контролировать процесс. И это как раз было нам на руку.

Какой толк говорить с пролетариями, которые даже не знают, на кого работают? Разумеется, фирма "Зимин и сыновья" прибегла к помощи службы платных перевозок. Опыт показывает, что с простыми парнями, у которых ничего кроме рук, машины и заказа отродясь не было, бороться гораздо труднее. Их не интересуют разборки боссов, но своего куска они не упустят.

Сегодня нам определенно везло: на новенькой "ауди" к центру детского творчества подкатили двое крупногабаритных парней, стриженых словно английский газон, а с ними – молодой человек в дорогих золотых очках. Видимо, адвокат.

Еще из-за двери я услышал их разговор. "Гости" пытались прорваться внутрь, но Маус и Сайфер держали оборону прочно, а, главное, убедительно.

– Слышь, ты чо ваще? – высказывался один из бритых. – У нас заказ сюда. Это наша шарага, ты не въехал, да?

– Не кипятись, братан, – у Мауса даже голос изменился. Уж чего-чего, а артистизма ему не занимать. – Сейчас босс выйдет, и перетрете всё, чего тебе с нами вязаться?

– Ну зови его, давай!

– Уже позвал.

"Зиминцы" поступили правильно. Прежде чем затевать драку с шестеркой, стоит взглянуть на основного. Тот ведь, может быть, вполне себе крут.

Я открыл дверь, выбрался на крыльцо и внимательно оглядел всю честную компанию. Они тоже уставились на меня. Грузчики – безучастно, адвокат в очках – отрешенно, будто изучал воздух за моей спиной, ну а братки – с нескрываемым интересом.

Возможно, они ждали появления кого-то знакомого. Известного конкурента, уже польстившегося на столь удобное помещение, или, быть может, Николая Натановича, решившего во чтобы то ни стало отстоять свою территорию.

– Так, что тут у нас? – нарочито скучным тоном спросил я у Мауса.

Тот хотел было ответить, но не успел.

– Так я не понял, братва, – встрял один из "зиминцев", видимо старший. – Чо тут за хрень творится? Вы вообще чьи?

– А вы сами-то чьих будете? – атаковал я.

Не помню, у кого из новых "коллег" перенял я подобную хитрость. Кажется, у незабвенного Кузьмича.

Смысл в том, что подобные личности не всегда успевают правильно среагировать на подобный вопрос. Что значит чьи? Мухинские мы, в натуре! Но ответить так всё же нельзя, отчего в мозгах у "конкретных парней" конкретно заклинивает.

– Мы... эээ... фирма "Зимин и сыновья", – выпалил он, совладав, наконец с нестандартной задачей. – И это помещение передано нам в соответствии с постановлением департамента...

– В том-то и загвоздка, – садистски растягивая слова сказал я. Помещение передано вам в собственность по причине удаления из него центра детского творчества, который на основании решения проверяющей комиссии должен быть закрыт по причине угрозы жизни детей... Да?

– Да, – старший "зиминовец" хотел оглянуться назад в поисках хоть какой-то поддержки, но сдержался.

– Так вот, – проникновенно поведал я. – Есть мнение, и не только мое, что данные проверки не соответствуют реальности. Именно поэтому процесс смены владельца помещения временно прекращен вплоть до прояснения ситуации.

"Браток" удивленно моргнул. Такого поворота он просто не ждал и теперь искренне удивлялся той наглости, с которой против него, а, главное, его боссов, выступили какие-то совершенно "не авторитетные" люди.

Такого просто не могло быть! Это же беспредел...

Впрочем, теперь он умывает руки. Умные слова, произнесенные мной (совершенно бессмысленные, надо заметить) не входили в компетенцию бравого "быка".

– Савельич, – он повернулся к парню в золотых очках. – Это по твоей части. Давай.

Адвокат выступил вперед и, ласково улыбаясь, спросил:

– Простите, а на основании какого решения вы не допускаете нас в помещение, которое согласно последним постановлениям все-таки передано в нашу собственность? У вас есть документ, отменяющий это решение?

Ничего у нас не было. Откуда чему-то взяться?

– Ну, в данный момент официальных бумаг мы предоставить не можем, произнес я, спустившись на ступеньку вниз, так, чтобы Сайфер с Маусом остались у меня за спиной. – Это связано с тем, что юридически процедура исправления ошибки ревизионной комиссии еще не началась.

Адвокат расплылся в улыбке. Столь легкой победы он даже не ожидал. За его оппонентами не было ничего. Официально они были просто бандиты, захватившие чужую частную собственность. Соответственно, бороться с ними не только "можно", но как бы даже и "нужно". А уж бороться такие честные работяги, как Зимин и все его семейство, умели.

– Удивительно, – адвокат вскинул брови. – Выходит, все ваши действия откровенный захват? Господа, так дела не делаются! Извольте представиться. Вы частные лица или представляете какую-то организацию? Мне очень жаль, но ваши действия будут классифицированы как противоправные, в силу чего...

– Мы выполняем свою работу, – прервал я его. Прения начинали надоедать. – Мы выполняем работу и представляем организацию. Федеральный фонд защиты прав несовершеннолетних...

Адвокат замер с раскрытым ртом. Кажется, в мыслях он трижды успел проклясть свою глупость. Причем совершенно заслуженно. В деле с центром творчества он забыл ключевое слово "детский", а потому не учел некоего существенного фактора. То есть нас.

Непростительный шаг для современного столичного юриста.

– Вы... хотите сказать...

– Да, – кивнул я. – Хочу. И уже сказал. Так что вы изрядно поспешили. Мы уже приняли решение, осталось лишь официально его провести.

Адвокат сделал шаг назад. Он уже понял, а вот браток еще нет. Наше официальное название было известно не столь широко...

– Я чо то не воткнул, Савельич, – не сводя с меня глаз, произнес он. Это чо, беспредельный захват что ли?

– Поехали отсюда, Корявый, – не своим голосом отозвался юрист. – Тут все нормально...

Браток мог чего-то не понимать, но полным кретином назвать его было нельзя. Люди его специальности порой неплохо разбираются в законах, и наш с адвокатом разговор не стал для него темным лесом.

– Куда ехать? Ты чо тупишь? Они ж тут без единой бумажки. Правозащитники, мать их... Да я ща ментам звякну, пусть вышвырнут их отсюда к чертовой матери!

– Ты мне еще в морду дать погрози, – неожиданно вступил Маус.

– Тебе? – Браток, превосходивший хакера размером раза эдак в два, посмотрел на него, как на наглого таракана. – Ты чо, наехал? Ну давай! Давай!

– Даю! – Маус сделал какой-то невразумительный взмах, и в руке у него сверкнула натянутая струна.

Браток на мгновение замер.

Похоже, хакер не выдержал и решил перейти на знакомый пацанам язык. Не скажу, что это было столь уж необходимо, зато эффект проявился почти моментально.

Адвокат сделал еще пару шагов назад. Теперь это и вовсе было не его дело. Угодить в "клиенты Струны" ему совершенно не улыбалось. Всем своим видом юрист показывал, что теперь он не с бритоголовой парочкой, а как бы отдельно. Клумбу вон разглядывает, наслаждается эстетикой...

Помощник старшего "зиминовца" отступил на шаг. Похоже, и он струхнул, увидев в руках Мауса оружие, знакомое ему по новым городским легендам. Даже грузчики – и те оживились.

– Ребят, да вы чо творите? – вытаращил глаза старший. – Вы чо, ребят, могли сразу сказать, в чем тут маза? А?

– Мы тебе всё разжевывать должны? – спросил я. – Так, что ли, не понял?

– Да мы ж это... Предупреждать надо, откуда нам знать, что вас касается, а что нет? Может, тут не ваш интерес, заявили б хоть...

– Всё, что касается детей – интерес "Струны".

Адвокат сжался и чуть было не присел, услышав слово, которого так боялся.

– Валите отсюда. Быстро. Чтоб духу вашего тут не было. Ясно?

– Да, ладно, – отступил браток. – Понятно всё. Уходим уже, чего там... Мы ж только эта... Ну ясно, короче, пацаны, что ж мы, не свои, что ли? Не договоримся? Мы ж...

Увидив, что на всю эту эскападу ни я, ни Маус, ни, тем более Сайфер не реагируем, браток сделал пару шагов назад и махнул рукой, давая знак сворачиваться.

Бригадир рабочих хотел было подойти, выяснить, что происходит, но очень быстро смекнул, что сейчас под горячую руку лучше не лезть.

Я посмотрел в сторону, туда, где из-за крайнего окна центра детского творчества за мной наблюдал Николай Натанович. По-моему, он глядел на нас с ужасом.

2.

Небоскреб нависал над нами, и казалось, что он и впрямь подпирает плоское небо, а облака – всего лишь изображение на громадном кристаллическом мониторе. Машина за нашими спинами фыркнула и укатила в подземный гараж, а мы с Маусом просто стояли, смотрели на высоченное здание, размышляя каждый о своем.

Я вспоминал Николая Натановича... Взгляд, которым он провожал нас после встречи с выводком Зиминых... И непонятно, что скреблось у меня внутри – совесть ли, раздражение или попросту накопившаяся усталость?

Зачем я вступал в "Струну"? Ведь не затем же, чтобы бороться с системой изнутри? Не ловкий Штирлиц, а трусливый заяц, спасавший свою драгоценную шкурку. А что не только свою – так это, как выражается поколение Мауса, голимая отмазка. "Струна" не церемонится с врагами – но ведь не мстит до седьмого колена. Не тронули б они ни родителей, ни сестру... Или все же? Я до сих пор не знаю ответа. Слишком разные у нас люди. Я даже не знаю, чей именно отдел охотился на меня по всем правилам струнной музыки. Не рыться же в базе данных... я все-таки не совсем идиот.

И как раз по этой причине, подписывая в кабинете Кузьмича некую бумажку, я уже тогда знал, что меня ждет. К примеру, такие вот взгляды тех, кого раньше я считал своими единомышленниками. Хотя, конечно, на одну доску с Николаем Натановичем мне никогда не встать. Он всю жизнь посвятил любимому делу, он , видимо, педагог от Бога, а я... Вылетел в свое время из инженеров транспорта, перевелся на матфак педагогического... Честно отучился, честно учил... то есть пытался учить. Но при всем при том – мы с ним люди одного мира, одного воздуха... и тридцатилетняя разница тут не помеха, в то время как поколение Мауса – это уже совсем иная реальность.

– Красиво, – вклинился он в мои сумбурные мысли. – Правда, шеф?

Пришлось кивнуть.

"Струна" прирезала внушительную территорию. Теперь наш офис окружал забор, отделивший от города автостоянку и даже небольшой скверик. На входе проверяли документы, но вывеску "Фонда" все же оставили. Хотя конспирация была уже ни к чему. Все и так знали, кто квартирует в этом сооружении.

Я повернулся к реке. По другую ее сторону тянулся точно такой же деловой квартал, Бизнес-Сити. Там тоже строились, прокладывали метро, возводили новые небоскребы.

"Струна" поселилась в чудесном месте. Соседи просто прекрасные, но...

Мы стоим на одном берегу, они – на другом. Рядом и все же не вместе. Интересно, так и задумывалось?

– Красиво! – повторил Маус, пробежавшись взглядом по новенькому забору. – Помните шеф, во время путча там за поворотом домик с гербом? Победители на лужайках вокруг сидели, в шахматы играли. Победа, короче, демократии. А потом, когда парламент погнали, там все забором обнесли километровым и вертухаев понатыкали. Кончилась, блин, вольница.

Я ничего не ответил.

Какое-то время мы еще наслаждались пейзажем, затем хакер все же сказал:

– Ладно, шеф. Пойдемте. Нам еще дела за сегодня закрывать. Раньше сядешь, раньше выйдешь...

Я так не думал. Домой меня не тянуло. Еще с того субботнего вечера, когда мы поругались с Димкой.

Не стоило мне после разговора с Максимом Павловичем столь самозабвенно оттягиваться на лужайке, обильно, слишком обильно запивая шашлыки. Не то чтобы вернулся я в состоянии полного нестояния – хотя довозивший меня до дома Маус порой многозначительно хмыкал. И уж тем более не стоило мне устраивать ту, если вдуматься, идиотскую сцену.

Застав пустую квартиру, я, конечно, живо вообразил несколько картинок, одна другой хлеще. Димка, убежавший к родителям. Димка, которого по наводке Митрохыча выловили прежние дружки и теперь прессуют в каком-нибудь сыром, пропахшим крысами и героином подвале. Димка, по которому на проспекте проехалось несколько "КАМАЗов"... Самой шикарной была фантазия о том,, как злобные Ситрек и Стогова похитили своего бывшего воспитанника и сейчас везут в ужасное Заполье, в Центр психокоррекции. Десять минут я сидел точно на включенной конфорке электроплиты и не знал, за что хвататься – за "мыльницу", за третью струну "соль" или за банальный телефон, дабы обзванивать ментовки, больницы и морги. Предположить самое простое – что пацан сбегал до магазина за продуктами, мне в пьяную голову не пришло.

Хуже всего, я совершенно не помню, что тогда ему наговорил. Наутро всё словно ластиком из мозгов стерли. А спрашивать я не решился.

С тех пор Димка дулся на меня, делая все нарочито верно и молча. Поначалу мне казалось, что эта его педантичность – явление временное. Действительно, сколько можно? Но вот уже четыре дня, как обида Соболева не проходила, и я понимал, что долго так продолжаться не может.

Конечно, надо извиниться. И ёжику понятно, что это самый разумный выход. Но что-то, глубоко проросшее во мне, глухо сопротивлялось, не пускало. Да и в чём извиняться? В словах, которые я напрочь не помню? Тем более, что в стратегическом смысле я все же прав. Ему и впрямь не стоит лишний раз светиться на улице. Сто раз конспирация! А извиняясь, я косвенно поощряю его свободу и безответственность. С другой стороны, а не уподобляюсь ли я сейчас великому педагогу Валуеву? И не отмазки ли все мои логические конструкции?

Очень не хотелось об этом думать, потому что выхода я не видел. Именно поэтому и работал с такой радостью и энергией, как никогда раньше.

– Прохлада! – Маус раскинул руки и глубоко вдохнул воздух, замороженный немецкими кондиционерами. – Прохлада и счастье! – он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. – Шеф, а вы куда сейчас?

– На ковер, – однозначно произнес я.

– Понятно! А я к нам в коморку. Посижу, кофе попью... – от удовольствия он даже закрыл глаза. – А потом, вечером, к Марине поеду, по холодку. У нее сегодня выходной...

– К какой Марине... – начал было я и тут же спохватился.

Улыбчивая рыжая девушка из отдела обеспечения никому бы не рассказала о моей грядущей командировке, но Маусу все-таки заикнулась. И я, конечно, увидел во всем этом заговор, потому что в моем воспаленном донельзя мозгу помещались одни лишь интриги, а в нарисованной мною реальности молодым людям нечем было заняться, кроме как вечерами выслеживать глиняных. Словно в старых советских фильмах.

– Хорошая девчонка, на Тимерзяевской живет, в контексте, что на Тимирязевской.

Я кивнул и улыбнулся.

Двери лифта раскрылись, оттуда скопом вывалились трое парней и одну молодая девушка, вооруженная блокнотиком. Я их совершенно не знал, а вот Маус явно состоял с ними в приятельских отношениях.

– Ну, блин! – разлыбился один из парней. – Ваще, чудо! Мышатник, ты чего тут прописался, что ли? Каждый день на работу ходишь! Забурел?

– Долг! – Маус встал по стойке "смирно", выпятил вперед губы, отсалютовав двумя пальцами. – Не хочу посрамить звездно-полосатый флаг, сэр!

Второй парень похлопал его по плечу и заметил:

– Ты молодец, сынок. Я верю, ты настоящий американский солдат и не испугаешься этих сербских стариков и детей, когда начнешь швырять в них бомбы!

– Кстати, – заметил первый. – Слышь, Маус, есть тема на ночь в "контру" засесть?

– Ага! – усмехнулся тот. – Я вот как раз клуб один в Нагатино рульный знаю. Там и в Инете можно и погамится.

– Вот и круто. Надо на днях...

– Надо. Звякни мне завтра ближе к утру, часиков двенадцать, – Маус повернулся к девушке и отвесил глубокий поклон. – Приветствую вас, Оксана свет Степановна, как дела ваши на тяжком поприще?

– Тяжело, – бросила та. – Просто надрываюсь, ну да ты нас понимаешь!

– Всецело!

На этих словах Маус вслед за мной прыгнул в кабину и со словами "Пересечемся!" нажал кнопку закрытия дверей.