Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

В этом белом парке, отделившем меня от меня, сотни замерзших детей поют на мотив группы "Раммштайн":

"Мы прощаем тебя, Уходящий... Мы прощаем тебя... Исчезай с миром..."

– Как же ты ее откроешь? – мрачно оглядев блестящие кнопочки кодового замка, я лишний раз выставил себе двойку. Хранитель второй категории, начальник группы... не озаботился заранее код узнать. Теперь вот придется возвращаться в машину, Маус начнет долбиться в сеть, вытаскивать вожделенную цифровую комбинацию.

Маус хихикнул.

– Шеф, вы определенно живете в облаках! Что, никогда таких замков не видели? Ща мы его хацкнем, он испугаться не успеет!

Его тонкие пальцы заплясали по стальным кнопкам, точно перебирая какие-то мудреные аккорды на гитарном грифе. Послышался тяжелый всхлип – и дверь медленно поползла наружу.

– И все дела! Замок-то типовой, лоховский...

Интонация у него была сейчас точь-в-точь как у Жени... который до сих пор в реанимации... болтается между двумя берегами... между тем и этим светом... Да, ребята из Мухинска, славные вы парни. Подумать только, и трех месяцев не прошло, а мне вас недостает. Не зря же Лена предупреждала здесь "Струна" звучит иначе. Положим, преувеличивала она тогда. Если вдуматься, примерно так же. Пафосу поменьше, зато в сотню раз больше делают.

По крайней мере, двери открывают отлично.

– Ну вот! Пошли.

Сайфер заходит первым, я за ним, последним – Маус. Это, как выяснилось, и впрямь подъезд. Обычный подъезд – лифт, газетные ящики, лестница. Даже наскальная живопись. Правда, вместо одной из квартир кабинетная дверь с надписью "Опорный пункт правопорядка". Дорога к опорам прав свободна. На этот раз никаких замков нет.

– Да, – Сайфер как всегда немногословен. Проходит внутрь, встает у стола, я захожу следом и вижу причину его словесной скупости.

– Старший лейтенант Мартынов, участковый инспектор, – сообщает из-за спины всезнайка Маус, уже прикрывший за собой дверь. – Обычно не употребляет.

Последнее сказано с явным удивлением в голосе.

Если не употребляет, значит – не употребляет. Базы данных ГУВД содержат обычно удивительно подробные и точные характеристики сотрудников, с добавлением кучи доносов, анонимок и справок. Маус, конечно же, судит по ним, а значит – имеет право на удивление.

Впрочем, ГУВД не Дао. Может и ошибиться...

Участковый инспектор Мартынов лежал на столе. Точнее сказать, он сидел, но вот голова его лежала поверх оргстекла, а руки страстно обнимали бутылку "Столичной", стоящую здесь же, неподалеку от стаканов. Бутылка была почти полной, но на полу, возле ног участкового расположилась ее сестра. Сухая, будто Каракум.

– Не употребляет, – произнес Сайфер и в соответствии с его ролью, молча подвинулся в сторону.

Движение воздуха, порожденное этим, заставило участкового пробудиться.

– А... Что... Вы...

– Здрасте! – Маус радостно улыбнулся. Помимо компьютеров он прекрасно владел искусством завязывать знакомства.

– Пошел в жопу... завтра... в восемь...

– А пораньше туда нельзя?

– Завтра... в восемь... прием, сейчас все закрыто, – лейтенант Мартынов приподнялся, мигнул, словно бы сдвинул цистерну, и повторил чуть более связно: – Прием участковых инспекторов завтра с восьми... Ик! Пошли теперь в жопу!

Да. Интересно, а кто же тогда в глазах столичного ГУВД "употребляет"? Кажется, господин Мартынов даже не в курсе, что вчера у него на участке свершилось какое-то преступление. Да и при чем тут он? Пусть кто надо, тот и разбирается.

– Да ладно, – Маус только рукой махнул. – Давай лучше по одной.

– Ты потребляешь? – спросил я, подсев к участковому. Стоило принять правила этой игры, иначе на результат можно и не надеяться.

Тот медленно, словно башню Т-34, повернул свою голову. Одарил меня взглядом – пьяным, но, удивительное дело, не лишенным остатков выразительности. Что-то было не так с этим лейтенантом Мартыновым, немолодым уже человеком, чья приглаженная форма вовсе не выдавала в нем пьяницы.

То ли Струна во мне подала свой голосок, то ли простая интуиция, то ли... совесть? Вполне возможно.

– Сам, что ли, не видишь? – спросил вдруг Мартынов.

Голос его был практически трезвым.

– Видим все, мужик. Все видим, – Маус оседлал табуретку, мирно пасшуюся неподалеку, уверено взял бутылку и наполнил стакан доверху. Давай. За милицию.

Участковый дал. Без промедления. Моментально.

Отвернулся от меня, обратил свой взор к граненому другу, сгреб его, словно пылкий любовник предмет своей страсти, и залпом выпил. Не закусив, не занюхав и не поморщившись.

– Не чекаясь, мля! – хрипло выплюнул он. – Суки мы все, менты, и уроды.

Такого поворота не ждал даже Маус. Он так и остался сидеть, раскрыв рот. Глаза Технического Хранителя округлились до состояния CD-дисков, а на лице проступило немое удивление.

Даже Сайфер в углу громко хмыкнул.

– Вот так, – участковый Мартынов поставил стакан на место, откинулся на своем стуле, героически заскрипевшем, после чего столь же пьяно, как раньше, сказал: – А... я ж их знал, мля! И Ирку, и мать ее с отцом, и брата-придурка-олуха... Всех знал. Даже Андрюшку, малого ее, – он запнулся. В комнате было тихо.

– Все мы суки. И эти падлы, и мы, менты поганые. Все... Вся страна суки, коли такое творится.

И сразу все стало ясно. Даже тот Костя, с той стороны парка, глядел теперь по-другому. И на меня, и на непьющего участкового Мартынова. На всех нас, на мир, что остался по эту сторону.

– Что я могу? – спросил лейтенант. – Скажи, вот я – что смогу? Или эти жлобы с Петровки. Полкан их с каждым вором сивуху глушит, с каждой шалавой на казенной хазе пихается, а Андрюшке только три года было.

А может, и Пашка Шумилкин, случись это с ним, думал бы так же. Сидел бы и глушил водку, понимая, что ни на что не способен. Плакался бы подруге-продавщице, да клял всех ментов на планете за то, что ловить уже некого, а мальчик Андрюша уже там, откуда никакая "Струна" его не вернет.

Впрочем, это я ему льстил. Пашка Шумилкин залез бы в книги по дзяню и дзыню, отрыл бы там умные словеса и решил бы, что все приключилось по воле Кармы, а может быть, и нет никакого мира, что, собственно, и влечет за собой отсутствие смерти, но повальную необходимость органов правопорядка.

На то он и Пашка Шумилкин, тем он и отличен от участкового Мартынова.

– Ладно, отец, – как-то резко переменив тон, произнес Маус. – Ты вот что, не плачь. Ты ж офицер, тебе нас охранять надо, а не наоборот, – при этом поклонник цинизма в рок-музыке и не подумал усмехнуться. Он говорил серьезно, будто и сам верил в свои слова. – Ты вот, что, – на столе рядом с бутылкой возникли две распечатки – рожи с камер, обработанные на компьютере. – Помоги-ка нам их сыскать, пока далеко не смылись. Может, знаешь их? Может, местные?

Как-то с трудом я верил, что по размытому изображению в хлипком свете ночных фонарей можно понять хоть что-то. Да и не станет никто гадить там, где живет. Разве только пьяные, или под кайфом. Нет, вряд ли поможет нам участковый Мартынов. Одна надежда – на случай.

– Хе... Мля... Да если б за ними погоня была б... Они ж... участковый громко икнул и, опершись о стол, попробовал встать. Не тут-то было. Полторы бутылки – и для бывалого "бойца" доза львиная, а уж для непьющего Мартынова – вообще роковая.

– Сиди, мужик, – я рванулся к лейтенанту, чтобы поддержать его в героической попытке сохранить равновесие. Успел как раз вовремя. Участковый почти упал, причем в непосредственной близости от опасного угла тумбочки. Обошлось.

– Если б... – он покрутил головой. – Вы, ребят, идите-ка отсюда. Еще вас не хватало потерять. Вы молодые... я то... а вы...

– Ну уж нет, отец, – усмехнулся Маус. – Мы отсюда вряд ли куда двинем, – он слегка моргнул, цепляя на лицо свою обычную, малость дурашливую маску. – Работа у нас такая. Защищать самое ценное... Ну и наказывать тоже, ясен веник... Так что давай, вспоминай, может помнишь чего...

– Так, – голос с грохотом рухнул на нас от дверей. – Почему посторонние в неурочные часы? Семеныч, ты куда смотришь, а?

В дверях возвышался сержант в серой милицейской форме. Очевидно, парень прекрасно питался, посещал тренажерный зал и вел активный образ милицейской жизни. Щеки так и сверкали румянцем, а в сапогах отражалось если не небо, то потолок уж точно.

– Завтра в восемь, а пока давайте-ка отсюда, – он весело улыбнулся и в три шага достиг стола.

Я оглянулся. Обычно речь начинал кто-то другой, но формально-то я главный, и если разборки с участковыми можно предоставить Маусу, то здесь уж я должен сам.

– Видите ли, товарищ сержант... – начал я.

– Раззззговорчики, – столь же весело произнес он, затем повернулся ко мне и ласково сообщил: – Взял. И вышел. До завтра.

– Видите ли, сержант, – повторил я. – Никак не могу отнести себя к посторонним...

На сержантской физиономии изобразился некоторый интерес.

– И потому, уж простите, не выйду. Ни я, ни мои... ээээ... товарищи.

Страж закона, спокойствия и порядка насупился.

Похоже, он понял, что кто-то здесь посмел рыпнуться. И на кого! На сержанта внутренних дел! Бунт и катастрофа в одном немытом стакане! Пашка Шумилкин, тот, конечно, стал бы рассуждать. Но Пашка был гуманист, философ и вообще любил свой народ. Это благодетель. Дано не всем. Почти никому не дано.

– И кто мы такие? – наклонив голову в бок, изволил осведомиться сержант.

Интересных ксив у нас нет, этот факт молодой Шерлок Холмс уже понял. Оставалось выяснить, чьи это так шалят, и надавать наглой троице по шеям, а еще лучше вызвать наряд, дабы парни тоже отвели душу.

Ладно. Отведем-ка душу мы. Как там принято начинать?

– Мы, товарищ сержант, как бы это выразиться... представляем здесь одну общественную организацию, заинтересованную в том, чтобы молодое поколение подрастало в должных условиях. Вы понимаете меня?

Нет, судя по выражению крысиных глазок, ничего он не понимал. Копилась в нем сейчас темная, мусорная ярость.

Пришлось достать свернутую в моток струну "ре", в тонкой серебристой оплетке. Распустить, помотать в воздухе...

– Теперь улавливаете?

– А, "Струна", – скривился сержант. – Ясно. – На всякий случай он покосился на Сайфера, стоящего возле входа словно каменный истукан с острова Пасхи. – Да, ребята. Я думал, вы только по Дальнегорскам всяким шалите. А вы и тут.

– Мы всюду, – я постарался изобразить ту улыбку, которой мои коллеги вгоняли ментов в холодный страх, напоминая им те времена, когда КПН еще имел свои личные морги при областных управлениях. Не знаю уж, насколько похоже получилось.

– Все понятно, – продолжил сержант. – Что ж, простите. Это уже не моя компетенция. Сейчас... – он потянул руку к телефонному аппарату.

– Стоять, – процедил я.

В руках Сайфера блеснула струна. Вторая, "си".

Похоже, подействовало. Или не совсем. Или...

– Ребят, вы чего? – Нет, не подействовало. – У меня пушка, кстати.

– У нас тоже, – из-за спины произнес Маус. – Только ружья – это не интересно. Раз – и всё. А вот ножи... они наводят страх! Когда от человека по кусочку, по ломтику срезать живую плоть, тогда в мозгах бывает проясненье. Но тщетно – красоту уж не вернешь, и девушек любить уж будет нечем...

Ни фига себе! Откуда он цитирует? Или сам сочинил? С него станется...

Сержант, однако же, съежился. Поэзия – убойная сила.

– Послушайте, – миролюбиво сказал я. – Мы здесь не отдыхаем и не водку пьем. У нас дело, и ваша дальнейшая жизнь, равно как и судьба, всецело зависит от желания сотрудничать с нами. Вы понимаете?

Ответить "понимаю" было для него слишком унизительным. Но совсем промолчать – это уже тупое геройство. Столичный сержант МВД, как ни странно, сметливей провинциального предпринимателя, а потому отозвался быстрее гордого Абдульминова.

– Что у вас?

– Да ничего, – Маус сгреб со стола фотки и, обойдя коренастую фигуру сержанта, предстал перед ним, тасуя фотографии на манер карточной колоды. Надо только подумать и сообщить: что это за девочки и где они живут. Ясно?

Для пущей наглядности листки оказались поднесены к самому носу сержанта. Тот сглотнул и ничего не ответил. Его глаза изучающе вперились в фотки, но я почему-то уже понял – он узнал эту парочку.

Маус переглянулся со мной, не забыв при этом хищно усмехнуться. Похоже, я в своих догадках не одинок.

За столом заворочался участковый Мартынов. Кажется, рвался принять участие. Может, и в самом деле протрезвить его, да расспросить? Ведь что-то он такое говорил. Похоже, даже знал отморозков. Только был он куда разговорчивей сержанта... как там его зовут? А мы и не спросили. Как-то непрезентабельно это смотрелось бы.

– Да ну, ребят, – милиционер пожал плечами. – Да это кто хочешь быть может. Где вы такие отстойные фотки нашли? Тут же не разберешь. В таких куртках теперь полгорода шляется. А рожи, так то вообще...

Он хотел сказать еще что-то, но тут в дверях снова послышался грохот и сильно прокуренный голос изрек:

– Блин, Санёк, чо ты тут тупишь? Пошли уже.

И с этой высокопарной речью в дверях возник мощный качок в кожанке.

Мгновение мы молчали.

Я как-то даже не верил, что может вот так повезти. Сержант, оказавшийся заурядным Саньком, впал в ступор глубоко и надолго, Мартынов опять шлепнулся мордой на стол, Сайфер застыл, как гаргулья с рассветом, а в руках Мауса что-то сверкнуло. Что-то... Будто не ясно что. "Соль" малой октавы. Его излюбленная нота.

Качок в дверях, он же качок с фотографии, глупо таращился то на меня, то на сержанта Санька, то на всю композицию разом. Он явно во что-то не въезжал и понять не мог, во что. В узких глазках, похожих на сайферовы в лучшие фото-моменты, сверкнула искорка подозрения.

– Ну ты еще пропал, – раздался жующий голос. – Где там Санёк?

За спиной первого появился второй.

Сегодня явно наш день. День "Струны".

Мы замерли, понимая, что все это стояние на Угре должно кончиться быстро и очень кроваво. Чем-то похоже на фильм про ковбоев. Главное – кто первым выхватит "кольт", а там уже убегай, куда можешь. Веселая жизнь Дикой Средней Полосы.

Первый качок еще раз оглядел все вокруг. Меня, застывшего соляным столбом Санька, даже Мартынова и бутылку, потом бросил взгляд на руки Мауса и высказал удивительно мудрую мысль:

– "Струна".

Слишком часто приходилось мне слышать, как произносят это слово. Да и сам я не раз говорил с придыханием, страхом и трепетом, когда дело касалось родной конторы. Не надо было быть глиняным, дабы понять причины.

– "Струна"! Тикай, братан!

Первый толкнул второго, то ли спасая друга, то ли устраняя препятствие к бегству. Сержант по имени Санёк глупо топтался на поле грядущей битвы. Он уже понял, что лучше не путаться под ногами, только как это сделать – не знал.

– Иди отсюда, – Маус толкнул его, и страж порядка с грохотом полетел наземь.

– За ними! – больше для порядка крикнул я.

Участковый Мартынов проворчал что-то невразумительное.

Погоня. Да, по сути, она и есть та самая первобытная охота. Будь ты гением или кретином, тебе не избавиться от этого чувства. Ты бежишь – ветер свистит в ушах. Ты догоняешь – а добыча пытается скрыться.

Можно сказать много красивых слов, но... все эти слова гудят и глохнут, словно потравленные мухи.

А человек "Струны" Костя бежит сейчас по двору в районе Комсомольского проспекта, двое братков мчатся от него, еще один Костя, тот, что остался в холодном парке, машет рукой, прощаясь, а дети поют все громче и громче:

"Мы прощаем тебя, Уходящий! Исчезай с миром..."

Hier kommt die Sonne.

Мы бежим.

Маус первый, я за ним, Сайфер сзади. Он как всегда не торопится. Похоже, даже теперь не идет, а плывет, словно какой-то персонаж Толкиена в эльфийской ладье. Посмотрим, докуда он на ней доберется.

– Стоять! – кричу для острастки.

Улица, крыльцо подъезда. Маус уже вырвался вперед, но двое беглецов еще проворней, да вдобавок... Метрах в тридцати "братков" ждет машина: громадный джип "Круизер", а также двое конкретных ребят, один из которых роется в недрах автомобиля. Не к добру.

– Братва, прикройте!

Это один из беглецов.

– Длинный, влево давай!

Диспозиция – дрянь. Лена сказала бы круче. Маус, наверное, подумал совсем по-черному.

Я стоял на крыльце. Сайфер еще возился в подъезде (что он там мешкает?!), зато хакер наш доморощенный бежал нынче точно посередине двора, а качок у машины уже вытащил АКС и...

– На, сука!!!

Короткая очередь извергла во двор громкий стрекот и целый рой пуль. Стрелок явно владел ментовским автоматом много лучше сержанта Санька. Что, впрочем, не привело ни к каким особенным результатам.

На миг я подумал, что меня тоже задело, но это был вовсе не пулевой удар. Просто мир дрогнул всей своею тональностью, пропуская в него нечто новое, совсем неестественное для этой реальности. Человек "Струны" входил в Резонанс. Теперь-то уже не требовалось мучительно концентрироваться, разжигать усилием воли мерцающую искорку. После того нелепого и вместе с тем жуткого случая с педагогом Валуевым всё пошло легко. Точно вылетела из меня, как из горлышка бутылки, некая плотная пробка. Приспособился организм, снисходительно поясняла Лена.

– На, сука!!!

То ли снова, то ли еще в прошлый раз кричал автоматчик, а Маус уже застыл в своем беге и, будто герой любимого фильма, уворачивался от пуль. Я тоже видел их – точки, маленькие темные птички, плывущие мимо с неспешностью тополиного пуха, бояться было нечего. Теперь уже ни грязи, ни холодного ночного поля, ни летящих в спину убийственных свинцовых капель.

Все изменилось. Были людские игрушки, не способные причинить мне вреда, был человеческий страх – и были мы, слуги Высокой Струны, те, кому мир человеческой крови представляется просто красивой игрой, не более опасной, чем пейнтбол.

В дверях появился Сайфер, в руках он сжимал нечто... Откуда у него это?!

Я плохо разбираюсь в оружии, но это явно что-то западное и что-то ужасное. Похоже на помповое ружье безумного, невозможного колибра. Откуда оно только взялось? Я даже не знал, что мой официальный помощник таскает с собой нечто этакое, зато теперь понял, почему тот задержался в подъезде.

Такую штуку надо еще собрать.

Маус кружился, ускользая от выстрелов, а Сайфер уже вскинул свою псевдобазуку и, крикнув что-то вроде "Пригнись!", выстрелил в джип. Он был прав: никакой Резонанс не спасет от волны огня и свинца, если вовремя не увернуться.

В тот миг, когда взрыв обдал спину стрелка сотней мелких стекольных осколков, автоматная очередь оборвалась, но огонь, ошметки машины и даже куски асфальта, вырванные ударной волной, хлынули Маусу прямо в лицо. От такого не увернешься. Волна шла единым, несокрушимым фронтом, деваться было некуда.

Маус развернулся, бросился прочь. Он не мог обогнать взрыв, но тот всё не дотягивался до него. Скорости сравнялись, а время застыло липкой смолой.

Где-то сзади уже рычали двое братков. Один из них был почти мертв, второму предстояло помучиться. Сайфер медленно выцеливал убегающих, а Маус мчался.

– Давай! – не сдержался я. – Давай!

Точно болельщик на стадионе. Только ставка иная.

Вот он, спасительный газон. Взрыв почти выдохся. Еще мгновение и... Они не полетят дальше. У них не хватит ни мощи, ни злости. Давай!

Водила дернулся. Последний раз забрал ртом воздух – и уже спустя мгновение его мозг не выдержал. Как и сердце.

Маус прыгнул в гущу газона. Успел-таки. Успел!

Бац!

Сайфер выстрелил вновь. Бил он не на поражение, взрыв прогремел возле самой помойки, свалив одного из беглецов. Второй лишь споткнулся, пробежал пару метров и затравлено огляделся.

Щелкнул помповый затвор. Громадный патрон неспешно выпал на землю. Дуло уставилось на последнего из выживших врагов. Тот медленно вскинул руки.

– Ну ты дал своим слонобоем! – послышалось от газона, где залег Маус. – Меня, блин, самого чуть в мясо не порвало. Ты думай вообще, на фиг!

– Не стреляйте! Не стреляйте!!! – браток упал на колени. – Братва, не стреляйте! Гадом буду! Ну братва же!

Я гадливо передернул плечами.

– Как скажете...

2.

– Так мы ж это... мы, в общем, выпили. Ну знаете ж, как бывает. Сели вечером, после дел и давай кумарить, а Длинный тогда в общем... Ну пьяный, короче был, а мы ж пьяные, мы не понимаем ничего. Мы же это... В общем, ну понятно, да?

– Нет, – незримый следователь был недоволен.

– Так это ж... мы... ну поспорили мы, понимаете! – браток почти кричал и, кажется, собирался заплакать. – Пьяные были, а все из-за "Струны".

– Причем здесь "Струна"?

– Так Длинный как про нее... про вас услышал, так и говорит: да насрать мне на всех этих гитаристов! Пусть попробуют меня поймать. Вот мы и проверили.

– Что проверили?

– Как что, мать твою... найдете вы нас или нет, – браток замер на миг и тяжело задышал. – Ну чо, рви теперь сука! На части рви хоть, все равно кончишь, собака! Рви давай!

– Вот примерно таким образом, – Лена нажала кнопку, и экран залила чернота.

Я лишь вздохнул.

За окном простиралась Столица. Отсюда, с двадцатого этажа административной башни, висевшей над рекой подобно Домоклову мечу, было видно почти все. Там, в Заречье дымили трубы заводов, ползли букашки машин и молекулы-люди. Солнце садилось за дальние крыши, оставляя на нашей стороне лишь черные силуэты домов.

"Струна" не особо маскировалась. Все здание заполняли ее службы, при входе висела скромная доска с золочеными буквами, повествующими о федеральном фонде. Торчавшие на другом берегу небоскребы "Газхима" и "Государственной Банковской Системы" были куда массивнее нашего, но пропустить сооружение в двадцать два этажа, да еще в столь дорогом и престижном районе возможным не представлялось.

Ленин кабинет, кстати, был здесь на самом верху. Дальше шли лишь технические службы. Где заседало руководство я даже не представлял. Хотя, вполне может быть, что и под землей. Быть может, там же, где Мраморный зал – в недрах.

– "Л,К-корпорейшен", туда их налево, – Лена взяла со стола пачку и извлекла из нее длинную дамскую сигаретку. – Нажрались, поспорили, что самые крутые, а теперь еще нас обвиняют. Мол, сами виноваты. Не будь вас, никого бы не тронули. Представляешь, какой сучонок?

– Не будет ему Коридора Прощения, – как бы между делом отметил я.

– Да уж наверно, – фыркнула она. – Третьего б еще сыскать. Спорщика.

– Третьего? – я даже привстал из кресла. – Как? Их же двое там было. И мать показала, и камера засняла, откуда тогда...

– Кость! – Лена даже руками всплеснула. – Ну ты прям порою как маленький. С кем они спорили-то? С Длинным? Нет. Там еще был. Третий. Тот, который на нас поставил. Он, пока эта парочка ребенка из окна выкидывала, в стороне стоял, похоже, и впрямь в нас верил.

– И что? – усмехнулся я. – Думает теперь, что до него не доберемся?

– Думает.

Я кивнул.

"Струна" не обошла никого. Ни фирму, столь распустившую своих сотрудников, ни сержанта Санька, потворствовавшего укрывательству. "Струна" работала, как гигантская мясорубка – и тому был повод.

Вряд ли кто-то осмелился бы сказать, что вся честная компания получила не по заслугам. И то мало. Слишком мало для таких...

Чем дальше, тем больше я понимаю, что "Струна" имеет право на ошибку. Без ошибок вообще невозможно, но даже не это главное. Ошибки – лишь оборотная сторона медали. Зато лицевая... Вот с тем же трехлетним Андрюшей... Если бы не мы – ведь и не почесался б никто, ни милиция, ни прокуратура, ни КПН... Так и ходили бы нелюди, рассекали б на джипах, оттягивались в барах... Наглые, уверенные, что платить не придется. А ведь пришлось, господа. И мне не хотелось думать, что не будь нас – не было бы вообще всей этой истории. Была бы какая-нибудь другая, не лучше. От перемены мест грязи...

– Так что теперь надо этого третьего ловить, – Лена щелкнула зажигалкой и затянулась. Ненавижу эту ее привычку. Но ничего не поделаешь. Прошло то время, когда мое мнение здесь что-то значило. – Без него этого урода в Мраморный зал не потащишь. Их вместе надо. Сам понимаешь.

– Понимаю.

– Ну так вот следаки из нашего друга, – кивок в сторону темного экрана, – имя-отчество вытянут, а там, глядишь, и самого спорщика отроем.

– Да он, небось, за бугром уже. На островах теперь греется.

– Нет, – Ленка мотнула головой. – Некуда ему, как говорил ваш Кузьмич, с подводной лодки деваться. Во-первых, он явно из этой мафиозной компашки, а, во-вторых, никто его никуда не выпустит.

– Да? Уже даже так?

– А ты думал? Таможня и погранцы – это тебе не КПН даже. Давно с нами дружат. Прямо как мэр здешний.

"Струна" полна сюрпризов. Впрочем, все это очень логично. Стоит вспомнить главу мухинской тайной полиции – и удивляться уже нечему. Игра идет всерьез.

– Ну да третий этот пока не твоя проблема, – продолжила Лена, она сбила пепел, развалилась в своем кресле и, прищурившись, будто довольная кошка, промурлыкала: – Тебя, Косточка, теперь другие дела ждут. Хватит уже как маленькому по улицам бегать, – она усмехнулась. – Ты мальчик хороший, кто надо это понял. Так что тебе ныне особое задание. Не в Столице, но зато полностью самостоятельно будешь работать.

– Да, – механически кивнул я. – Что ж это такое страшное? А?

Лена улыбнулась.

Ее кабинет наполнял какой-то удивительный запах, такого здесь больше нигде не было. Ни в одной комнате. Может какие-то благовония, или духи. Никогда не сталкивался с этим запахом. Даже в первые дни в Столице... когда мы еще были вместе... Ну... женщина, одно слово.

Да и обстановка здесь не то что у Кузьмича. На полу лежит тигриная шкура, на стенах картины, на столе часы в виде пирамиды Хеопса. Очень не вязалось это с мухинской гостиницей, электрочайником и сушками из пакетика. Неужели когда-то мне казалось, что я понимаю эту женщину? Худенькая обиженная девочка... язвительная стерва... это лишь отдельные грани, а сколько таких граней от меня скрыто? Причем, возможно, навсегда.

– Поедешь, Кость, с ревизией, – сказала Лена и тут же, поймав мой взгляд, сообщила. – Сама терпеть не могу роль проверяющего, но придется. В конце концов, это же не госинтернаты. "Струна".

– Какие интернаты? – не понял я.

– То есть? – она снова стряхнула пепел. – Кость, ты что не понял? Ты в Можаевкую область, в наш лучший детский приют поедешь, проверять его состояние. Что тут странного?

Я только руками развел. Мол, ничего.

Что у "Струны" имеется сеть воспитательных заведений, я узнал в первые же мухинские дни. Она достаточно широка и основательно удалена от Столицы. Содержатся там беспризорники, большей частью "Струной" же от чего-то (вернее, кого-то) спасенные. Помню, как на "базе" в Мухинске красивая девушка Валя расписывала мне все достоинства этих приютов. Звучало убедительно.

– А почему я, Лен? Я же в этом ни ухом ни рылом. Тут же педагогом надо быть, чтобы разбираться...

– Вот именно поэтому, – развела руками моя начальница. – "Струна" посылает туда не профессионалов, а людей со свежим взглядом, людей как бы посторонних. Работа там особых навыков не требует, зато дружить домами руководство и ревизор не будут. Они вообще друг друга не знают, – Лена вздохнула. – Сам понимаешь, коррупция такая штука – в любую щель пролезет. Даже к нам, – она затушила сигарету о пепельницу. – Ну, коррупция, может, громко сказано. Кумовство, приятельство... и недостатки покрываются, и решения принимают не в интересах дела, а по личным симпатиям.

Часы-пирамида затянули какую-то странную мелодию. Кажется, закос под нечто китайское, не берусь судить, на сколько точный. На лотках продается целый океан ширпотреба, но Лену отличает строгий вкус...

– Заодно познакомишься с тамошним руководителем. Юра Осоргин – человек интересный, – она хитро прищурилась. – И очень перспективный. Вот увидишь.

Интересно, это намек? Мол, пользуйся шансом. Выше лезешь, дальше будешь? Не думал я, что кого-то здесь беспокоит рост моей карьеры. Впрочем, времена меняются, а мне, может, даже и полезно вскарабкаться повыше. По крайней мере, это лучше, чем жить в полуподвешенном состоянии между "низко" и "совсем высоко".

Посмотрим, Елена Ивановна, посмотрим.

– Нет, правда, – сказала она. – Чувствую, Юра тебе понравится. Да и приют у него образцовый. Второго такого нет... – она поморщилась. – Честно говоря, плоховато у нас это дело поставлено, воспитательное. Условия, конечно, хорошие, с государственной системой не сравнить, а все равно. Это ж на порядок сложнее, чем за бандитами с базукой гоняться. Вот и шарахаемся из крайности в крайность. Дети, бывает, от наших экспериментаторов не в восторге. Есть случаи побегов. А это, знаешь ли, симптом. У Осоргина-то с детьми порядок, но именно потому не все его в нашей системе любят. Были разные сигналы. Вот, в частности, потому ты и едешь туда. Пойми, никто не требует от тебя копаться в финансовой отчетности и прочей лабуде. Гораздо важнее твои собственные ощущения. Короче, поживешь там несколько дней, на свежем воздухе. Заодно и малость отдохнешь от наших гонок... с препятствиями.

А что мне оставалось? Лишь взять под несуществующий козырек.

"Струна" не стремится к показной роскоши. Зачем?

Однако думать о лице фирмы приходится. Потому и здание наше выглядит соответственно. Внизу – охрана в строгих костюмах. Выше – всякие карточки, уровни допуска и, конечно же, лифты.

В кабинетах – твори что хочешь. Благо народу у нас не так много и большая часть помещений пустует. Многие вообще закрыты, там царит вечный хлам со времен прежних хозяев, но вот в коридорах властвуют строгий уют, чистота и порядок. Видимо, кому-то из наших самых главных хочется особой, столичной респектабельности. Мухинская "база" в сравнении с этим небоскребом выглядит заурядным разбойничьим логовом.

Приятно звякнув, лифт гостеприимно распахнул двери. Внутри было просторно, отделанные под малахит стены навевали романтические мысли. Я бросил взгляд на зеркало и, решив, что костюм мне идет куда больше бомжового прикида, надавил кнопку с цифрой десять.

Световой счетчик взялся отсчитывать этажи. Девятнадцать, восемнадцать...

Ну что еще за инспекция? Странное какое-то задание. Странное и подозрительное. Да и то сказать, в последнее время я непозволительно расслабился. Да, непрестанный взгляд все еще буравил мою спину, однако чем дальше, тем слабее. Электрическую дрель заменили маломощным ручным коловоротом. И страх мой, внутренний зверь мой, старый помоечный кот, оказавшись в тепле, свернулся клубком и задремал. Но вечный сон возможен лишь там, от чего я и непонятно зачем спасаюсь.

Скоро предстоит новое, теперь уж плановое восхожденье к Струне. И что будет на сей раз? Раздавит всею своей музыкой? Удушит молчанием? Или всё будет как прежде? "Взвешен, измерен и найден легким"? А другие что, тяжелее? Чем лучше Сайфер или тот же Маус? Бескорыстные бойцы за детское счастье? Да ни слова я об этом от них не слышал. Им только приключения подавай, и непременно чтобы с зарплатой. А еще, должно быть, власть. Микроскопическая власть над растленным КулБоем, над продажным сержантом Саньком... Микроскопическая – но от того лишь более острая.