Текст книги "Полоса невезения"

Автор книги: Виталий Каплан

Соавторы: Алексей Соколов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– Батя у меня – дальнобойщик. В Европу ходит, – Димка развел руками. А мать... – он поморщился. – Скучно ей тут одной. Понимаете, Константин... мнэээ Антонович, извините, еще не привык...

– Ладно, – сдался я. – Пусть будет Дмитриевич.

– Нет уж, еще при других ляпну.

Я понимал. Чего уж тут не понять?

– Отцу до меня дела почти не было, да и ей тоже. То есть они меня любили, конечно. Типа кота. Возьмут, погладят... А когда эти... Ну вы уже сами знаете...

– И что, родители твои не возражали?

– Почему же? – Димка вновь удивился. – Еще как! Узнали, что меня забирают – такое началось! Отец рейс отменил, у мамки с сердцем плохо стало. Забегали, звонить куда-то начали... Тогда участковый пришел, поговорил с ними. Сказал, что раз уж это инициатива "Фонда прав несовершеннолетних", то ничего не поделать... Серьезная организация. А потом говорит – если возникать будете, тогда придется официальное дело завести. Есть, мол, за что. Сыночек ваш в школе с плохой компанией связался, жалоб на него вагон, а вы всё сидели и в ус не дули. А ему, между прочим, только четырнадцать стукнуло, неполная, значит, уголовная ответственность. Так что за ряд совершенных им противоправных действий материальную и административную ответственность нести будут законные представители несовершеннолетнего, – сказав это на одном дыхании, Димка смачно плюнул в щебенку и распугал копошащихся там муравьев. – Вот так, Константин Антонович. А на другой день приехали за мной. Мама чемодан кинулась собирать, а эти сказали – уймитесь, мамаша. Там он на всем готовом будет...

Я сидел, боясь шевельнуться. По спине пробежал липкий холодок, а сердце вдруг оказалось зажато в чьей-то невидимой ладони...

Когда-то, во времена моего детства, был такой мультик, фашизм представлялся там громадным спрутом, опутывающим планету. Слава Богу, с Гитлером не сбылось, а вот со "Струной"...

Отбирать детей у родителей? Может, не у самых примерных, но все же относительно благополучных родителей? Это все-таки за гранью... Конечно, спец во всех делах разом господин Валуев знает, как заботиться о детях лучше родной матери. Особенно такой, как у Соболева. Да любой! Любой женщины, которая не звучит в унисон с Высокой Струной...

Только почему вдруг Димка? Пускай о нем я мало что знаю, но в том же гадюшнике полным-полно было детей, чьи родители – хронические алкаши, бывшие урки, наркоманы... У Соболева, конечно, тоже не подарок. Знаем мы этих, скучающих без мужней ласки.

Но как-то необъяснимо расходует "Струна" свои силы. С одной стороны помогает, с другой – делает это столь избирательно. Я бы даже сказал, необъяснимо избирательно. Почему этот, а не тот?

Вспомнился Игорек, счастливо обретший квартиру и "колпак" Струны впридачу.

Похоже, в последнее время я подзабыл, насколько все запущено.

– Да, Дим, хлебнул ты с ними, – заметил я, обращая свой взгляд к муравьям на щебенке. Первый их испуг миновал, и теперь бесконечные стройотряды маленьких насекомых вновь принялись за дело.

– Я-то что, – ломающимся голосом произнес он. – Вот вы, Константин Антонович. Я-то так думал... что они вас того, блин. Совсем хотели...

– А они и хотели, – признался я. Сам не знаю, зачем.

Сломалось во мне что-то. Надоела вся эта возня, игрушечные тайны, двойная жизнь. Ведь я уже целый год не мог никому сказать правды. Никому!

– А как же...

– Сбежал я от них тогда... А теперь вот прячусь, – я снова взглянул на него. Димка не моргая следил за мною. – Читал Киплинга? Прятаться надо у кита под боком. Тогда он тебя и не найдет.

Соболев раскрыл рот. Похоже, такого поворота он не ждал. Думал, что всё хоть как-то проще... Наверное. Не в моих это силах: влезть в голову к бывшей грозе 8-го "Б".

Из-за кустов донесся чей-то истошный крик. Ничего страшного в этом не было. Мелкие просто играли в салочки и один указывал другому, куда бежать. Но шумовую завесу они устроили на целый пехотный полк.

Я вдруг заметил, что жара начинает спадать. Ветер в кои-то веки подул со стороны Мастыкинского озера. Будь мне действительно плохо после вчерашней железнодорожной эпопеи, сейчас бы вздохнул с облегчением.

– Знаете, Константин Дмитриевич, – сказал наконец Димка. – нам тогда, наверно, не стоит больше видеться. А то подумают еще чего-то. У них тут, наверно, везде шпионы. Если они вас проглядели, то это просто вам повезло...

– Вот и я тоже думаю, – честно признался я. – Везет мне как-то, Димка, не к добру...

Он улыбнулся, словно пытаясь меня подбодрить.

– Да ладно, Константин Антонович (похоже уже привык), мне тут иногда даже нравится. Пацаны хорошие попались. Правда, порядки у них здесь дурацкие...

– Где? В "Веге"?

– Угу, – кивнул он. – Им почему-то кажется, что все мы совсем еще маленькие, что всем нам должно нравиться то, что им в детстве нравилось, а мы... Знаете, тут у одного парня в тумбочке кассеты нашли. "КиШ" там, "Ария", "Коловрат" даже! Такое началось! Главное, "коловратов" пропустили, а вот к "Арии" прицепились, типа, это сатанисты. Так это все ладно. Знаете, как его наказали... – он огляделся по сторонам и, давя в себе смех, сообщил: – Погоны с него сорвали.

– Какие? – не понял я.

– Да у нас там в "Веге" все что-то вроде формы носят. Дурацкая такая, – он даже поморщился. – Как у скаутов бывает. Знаете, наверно... Да вот куртки у нас от нее же, только там с погонами. "Отряды юных трубачей" называется... Так вот, с этого парня погоны сорвали, простым воспитанником сделали, а ему с того не холодно и не жарко. Как и всем нам. А они, воспитатели, думают, что наказали нас типа. Только не понятно: за что и как? – он вновь усмехнулся.

– Тут такого нет, – нерешительно заметил я.

– Конечно! – с жаром ответил Димка. – Дядя Юра себе такие глупости не позволяет. Я со здешними уже потусовался немного, да мне и "старые" рассказывали. Кто с ними на Каму в прошлом году ходил, – Соболев даже прикрыл глаза, замечтавшись. – Тут прикольно. Парням нравится. Только мне не светит...

– Почему? – удивился я.

– Распределили. Значит, теперь уже никаких переводов... – Он опять усмехнулся по-взрослому. – Если б не это, все бы сюда сбежали. В других приютах и не осталось бы никого.

– Понятно, – кивнул я. И в этот момент откуда-то с соседней тропинки послышались голоса:

– А Соболев ща проспит все опять, а потом будет волну гнать, что мы его не позвали!

– Блин, ты точно смотрел? Может он все-таки в палате спал?

– Да не было его там, Женек. Уковылял куда-то. Ищи его теперь.

Я поглядел на Димку.

– По твою душу.

– Ага, – кивнул он. – Я пойду . Пусть они не знают, что мы знакомы.

Я ничего не ответил, да и не надо было ничего отвечать. Все и так предельно ясно. Оставалось лишь разводить руками. Иди, мол, кто ж тебя держит?

Он вскочил с лавочки, вмиг растеряв всю свою взрослость, и чуть ли не вприпрыжку кинулся к повороту тропинки, из-за которого собирались возникнуть его друзья. Мне же вновь досталась роль "сидячего дополнения", чья обязанность – оставаться на заднем плане, когда герой идет на новые свои подвиги.

Ну, ничего. Кто-то же должен сидеть в кустах...

4.

С самого начала я понял, что дела плохи. Слишком уж сух и напряжен был Юркин голос, когда он попросил меня срочно явиться в смотрительский кабинет, где уже собрался народ.

– Что, педсовет? – хмыкнул я, вспоминая гадюшник.

– Хуже! – коротко обронил Юрик и дал отбой.

Еще с порога я заметил, насколько мрачны лица собравшихся. Мелькнула было мысль, что вот, наконец, я и попался и теперь начнется судилище над глиняным. Мало ли каких "жучков" подсадили мне на одежду? Подслушали разговор с Димкой – и пошла писать губерния. Но тут же я себя и одернул. Хватит этой паранойи, скоро начну шарахаться от собственной тени. Что, свет на мне клином сошелся? Без меня тут неприятностей не бывает?

А неприятностями пахло. Грачёв и Ник-Власов, сидевшие рядом с Осоргиным, не отрывали взгляд от стола, другие воззрились на меня, будто ожидали чуда. Было сумрачно и душно. В кабинет набилось по меньшей мере человек десять – в основном старшие воспитатели.

Все молчали. Похоже, и впрямь дожидались меня.

– Садись, Костя – Юрик указал на свободное кресло. – А то упадешь.

Я подчинился.

На миг возникло движение. Сидевшие рядом расступались, освобождая мне место. Рабочий кабинет смотрителя размером не выделялся. Похоже, его использовали лишь для приватных бесед, а не для общих собраний.

Вывод – Осоргину есть что скрывать.

– Итак, товарищи, – на последнем слове его лицо исказила сардоническая ухмылка, – мы ждали, ждали и наконец дождались...

– Само собой, – сейчас же вставил Грачёв. – А что вы хотели? Все и так было ясно.

– Я говорила, – произнесла одна из старушек-воспитательниц. – Нужна своевременная профилактика. Нужна обязательно, без этого никуда... Без этого вот мы и приехали.

Она чем-то напоминала Хрущева, как его любили показывать в фильмах. Такое чувство, что в пылу речи Никита Сергеевич вот-вот продавит стол пальцем.

– И в чем же сия профилактика должна была состоять? – спросил кто-то.

– А вот это надо было продумать заранее, – повернулась к нему старушка. – Мы же и не садились за этот вопрос...

– Есть один способ, – буркнул Ник-Власов.

– С этим успеется, – одернул его Осоргин.

– Мы с любым успеем, – словно обидевшись, отозвался Ник. – Не случилось же ничего.

Юрка повернулся к нему.

– Случился прецедент, теперь у нас меньше возможностей для действия.

– И так-то их было...

– Может, объясните мне, что случилось, – я окончательно запутался. Похоже, среди "упсовцев" назрела давняя перепалка, и о столичном госте они забыли.

Сразу же после моей реплики в комнате воцарилось молчание. Ник-Власов оборвался на полуслове, и стало слышно, как где-то под потолком парит громадная, жирная муха.

– Мастыкинцы, – бросил Грачёв и снова уткнулся взглядом в столешницу. – Мастыкинские патриоты родных болот.

– Напали? – сообразил я.

Осоргин кивнул.

– Группа младших ребят с воспитателем пошли в лес. За южный холм ... ты не знаешь еще, наверное. Там малины заросли, не отошла еще... грибы опять же. И нескольких оторвавшихся от общей толпы детей подловили мастыкинцы. Герои, блин.

Моряк Юра еле сдержался, чтобы не выразиться многоякорно.

– Что, первый раз, что ли? – недоверчиво спросил я.

– Так – в первый, – вздохнул он.

– Как "так"?

Муха под потолком пошла на снижение, совершила пике над моей головой и вновь набрала высоты, чуть было не врезавшись в Грачёва. Словно истребитель, идущий на "таран".

Юрик обвел глазами собравшихся. И снова я почуял аромат кондового педсовета, уж на таких-то посиделках мне немало привелось мучаться.

– Было все, – пояснил Осоргин. – И через забор лаялись, и мелочь возилась. Ну так без этого никуда. Первоклашки сцепятся и давай друг друга мутузить. Естественно было!

– А теперь? – спросил я.

– А теперь у нас "белый порядок", – подал голос Ник-Власов. Он выдавил это сквозь зубы, и мне показалось, что окажись перед ним виновник происшествия – порвал бы того голыми руками.

– Говоря проще, скины, – во всеуслышание объявил Юрик. – Что смотрите? Вы бы еще слова "секс" постеснялись. – Он снова обвел нас взглядом. – Если верить доблестной милиции, так их вообще нет, этих самых "арийских воинов". А на детей в лесу так – футбольные фанаты напали.

– Вот надо было не фанатеть, а действительно в футбол поиграть. Наши с мастыкинскими, – не к месту вставила старушка. – Может, и подружились бы...

– Не исключено, – Ник-Власов усмехнулся так, что всем стало ясно: совершенным образом невозможно.

– Вы что-то разболтались, – одернул их Осоргин. Тон его не вязался с образом рубахи-парня, толкующего за жизнь между первой и второй. Было в нем сейчас нечто армейское, некий лязгающий металл. – Некогда о глупостях болтать, надо с главными делами решать чего-то.

– Так чего скины? – спросил я.

– Все то же, – скривился Юрик. – Они у нас люди полувоенные. На противника малыми силами не налетают, а вот крупными – за милую душу. Там детей-то было всего пятеро. Оторвались от основной группы, решили в свободное плавание... в малинник то есть. Троим и десяти не исполнилось. Старшему – одиннадцать.

– А этим? – ощутив странный холодок в груди, спросил я.

– Не менее шестнадцати. Старшему – семнадцать с половиной. Почти вышли на грань, но еще не успели вот... Милые детки, – такие слова в устах человека "Струны", причем не последнего человека, звучали неожиданно. И в то же время целиком укладывались в мое понимание Осоргина.

– И что?

– Да ты из первых уст послушай, – он нажал кнопку селектора, скрытого от посетителей разлапистой геранью, и сказал: – Пусть зайдут.

Я оглянулся на дверь.

Та приоткрылась, впуская еще одного воспитателя и двух зареванных пацанов лет восьми. Воспитателя, кажется, звали Коля. Я точно не помнил.

– Ну что, ребят, оклемались немного? – спросил Осоргин.

Те закивали.

– Вот, Константин Антоныч. Это Сашка и Ромка, а это Коля. Педагог младшей группы.

Я внимательней пригляделся к ребятам. Им, похоже, совсем не досталось.

– Давай, Коль, расскажи, – кивнул ему Осоргин.

– Да там и рассказывать нечего. Налетели на наших и давай избивать, подал голос молодой воспитатель. – Еще орут, главное, чего-то про белый порядок... Они ж правильные, а те, кто в детдомах – ублюдки. Их искоренять надо. Во всех возрастах...

– Успели хоть? – спросил я, уже понимая, что мой вопрос можно было понять двояко.

– Дашеньку раз ударили, – повернувшись ко мне, сказала старушка. Один раз, но сильно. У нее теперь трещина в ребре. Представляете? Хорошо еще, скрутили их вовремя.

– Вот эти двое сообразили, – Коля показал на пацанов. – ко мне кинулись. Ну а дальше-то дело нехитрое.

– А что мы могли? – подал голос один из мальчишек. – Мы б с ними сами не справились. А они ж выше нас намного! Девчонок избивать стали...

На миг снова повисло молчание.

Использовав это, муха рванулась вниз и ловко упала в стакан с водой, стоявший напротив Осоргина. Тот, кажется, и не заметил такой пакости.

– Да все правильно вы сделали, ребята! – успокоил малышню Юрик. Ладно, идите. А мы уж тут с этими лбами как-нибудь да разберемся.

– Сильные лбы, – пространно заметил Коля. – Иного взрослого стоят.

– Еще бы! – не выдержала старушка. – Всю жизнь только мышцы и качают.

– Да и драться умеют... А уж бегать...Двое сбежали. Недалеко, впрочем. До первого мента...

– А остальные? – не понял я.

Коля взглянул на меня, будто пытаясь понять: может, начальство из Столицы не верит в его силы?

– Куда ж они от Резонанса-то денутся?

– Само собой, – согласился Осоргин. – Что бы мы без Резонанса делали? Без Резонанса мы вообще... кучка гнилых интеллигентов с претензиями. Ладно, народ. Базарить можно без конца, а время не терпит. В общем, так. С этими белыми воинами мы чуть позже побеседуем. Ну, часика через полтора... а пока декорации подготовим. Все свободны до двадцати одного ноль-ноль. В смысле, ступайте ужинать...

Войдя в комнату, я моментально проникся к Юркику глубочайшем уважением. Такое требовало изрядной фантазии. Импровизация или ранняя заготовка? Может, здесь уже применяли подобный метод?

Не было тут ни палача в характерном колпаке, ни испанских сапог, ни перчаток разного рода великомучениц. Даже решеток на окнах не наблюдалось. Наоборот: жалюзи, пластик, компьютер на столе, пальма...

Почему Осоргин свой кабинет так не обставил? Я и знать не знал, что здесь, на последнем этаже "свай", есть помещение, способное тягаться с лучшими кабинетами столичного небоскреба. Одни фикусы чего стоят: громадные, разлапистые, ленивые...

И вся эта фирменная красота – на фоне практически бесшумного кондиционера.

Принимая меня, посланца из Столицы, Юрик не счел нужным открывать эту комнатку, а вот ради пленных скинов – пожалуйста. И в чем же суть его коварного плана? Ладно, разберемся.

– А, Костян, заходи, – не отрываясь от бумаг на столе, бросил Осоргин.

Я оправил костюм, ощущая в нем себя немногим лучше, чем в водолазном скафандре, подтянул узел галстука и шагнул в комнату. Дверь за мной моментально закрыли.

Помимо меня, Юрика и двух бритых парней в камуфляжных штанах и тяжелых ботинках, в комнате было еще четверо: Грачёв, Коля и двое рядовых воспитателей "Березок", выделявшихся удивительной комплекцией (на их фоне я мгновенно ощутил себя мелким и хлипким). Всех четверых Юрка запаковал в одинаковые костюмы, троих поставил у стены, а четвертого к двери швейцаром.

Команда, что и говорить, смотрелась зловеще.

– Вот любуйся, – Осоргин махнул рукой в сторону пленников. – Наши как бы "гости".

– Они? – стараясь держаться как можно вальяжней, спросил я.

– Они. Герои уличных невидимых боев. Так, да? – он взглянул на скинов и снова уткнулся в бумаги. – Угу, по мордам вижу.

– Ну, что субчики, – подхватив игру, произнес я. – Как будем крутиться? В какую сторону?

Пацаны молчали. Ничего грозного в них уже не было. Не знай я, что обоим исполнилось шестнадцать – не дал бы и больше четырнадцати. Тот, что слева, еще ничего: низенький, крепкий. Похоже, качается. А вот дружок его совсем плох. Бледненький, худенький. Наверно, больной. А все же ребеночек. Святыня наша "струнная".

– Закурить можно? – прохрипел "левый".

– В ментовке дадут, – приподнял очки Осоргин. – Там вас любят. У них права человека всякие, порядки, законы... Вот там и раскумаритесь, друзья, а у нас нечего комнату засерать. – Он вновь уткнулся в бумаги и, будто найдя там какой-то листик, воскликнул. – О, Костян! Подь сюды!

Он поманил меня рукой, и я подошел к столу, взглянув на разбросанные документы. Очень интересные бумажки: меню приютской столовой, счета на закупку спортивного оборудования... Зато какие цифры! Конечно, если знать "Струну" лучше или просто разбираться в столичных ценах... Там, в сердце нашей Родины, мастыкинской зарплаты хватит на пару достойных обедов, так что подгляди наши пленники хоть что-то, они (если, конечно, умеют читать) испугались бы не на шутку.

– Серьезно, – сказал я, любуясь завтрашним меню. – А не лопнут они?

– Уж как-нибудь. Ладно, я тебя не за этим позвал, с этими решать что-то надо – Юрик выразительно взглянул на пугливо озирающихся скинов. Впрочем, если им объяснить, как они встряли...

– А мы чего? – спросил "правый". Голос у него был совсем детский. Такому в школе уроки отвечать – одни пятерки будут, за "ангельский голосок". Интересно послушать, как он объясняет "темным соотечественникам" и "грязным чужакам" что-нибудь про их хваленую... как они ее зовут? White power?

– Вы ничего. Куда вам, – грустно улыбнулся Юрик. – А вот дружки ваши...

– Это которые? – вытаращил глаза "левый".

– Которые склад подпалили.

– А там добра было... – заметил я. – Вы столько за всю жизнь не видали.

– Какой склад? Не трогали мы никакого склада! Нас пацаны подговорили, мы и поперлись ваших поучить... Ну, блин, мы ж только так... Попробовать... – залепетал "правый".

Он был не так глуп, как могло показаться. Сразу понял, что надо сказать. Тупо твердить, будто они были только вдвоем – бесполезно. Вот доказать это как бы между делом...Мол, мы только разведка. Вот, пожалуйста. Даже готовы признать, что за ними кто-то стоял, "пацаны" некие. Но это все так. Никто больше "на дело" не ходил.

Ладно. Не знают детки еще, с кем связались. Юрик Осоргин без козыря в рукаве не играет.

– Вот тут уже конфликт версий, – заметил он, углубляясь в бумаги. Вы-то молодцы. Всего-навсего малышей избили... двое сейчас в реанимации. Но это еще ладно, мы их родителям страховую компенсацию, конечно, выплатим. Вы чего думали, уроды – здесь типа детдом? Тут у нас лесная школа. Сюда серьезные люди детей устраивают. И когда они узнают, кто их детишек покалечил... о ментовке тогда молить будете. Но это ладно, это меня не особо скребет. А вот что друзья ваши наворотили – это уже покруче.

– Какие еще друзья? – "левый" играл много хуже напарника.

– Вот такие. Которые склад подожгли, а потом на вас все свалили. Сечете фишку? Все бабло на вас теперь висит.

Как сказал в свое время поэт: "И воцарилась тишина, согретая дыханьем зала". Лучше и не описать той тягучей и долгой паузы, что настала после Юриных слов.

Осоргин снова зарылся в бумаги (похоже, действительно что-то искал). Я склонился над ним, словно понимал всю эту мудреную бухгалтерию. Четверо наших импровизированных "быков", внимательно озирались по сторонам, делая свои взгляды максимально тупыми.

Парочка пленных молчала.

Я посмотрел на окна. Они выходили на озеро и были наглухо задраены. Хороший стеклопакет, полная звукоизоляция. Сейчас на улице ночь, звуков почти нет, но все-таки детские голоса могли бы смазать картину. А так страшнее. Даже на помощь не позовешь. Впрочем, кого звать-то?

– Ну ладно, – подал наконец голос "правый". – Да не делали мы ничего. Что прям так... Это ж не по понятиям даже...

Ух, ты! А парень не столь уж глуп. Сообразил, что беспредельщики вряд ли могут вот так шиковать, а, значит, определенный, пусть даже воровской, закон соблюдаться должен. Нашел себе щит, правда, не слишком арийский, но все же...

– Что ты сказал? – Осоргин разом позабыл обо всех документах. – Чего ты там ляпнул, сучонок? Какие там понятия вспомнил, а?

Ребята у стены шелохнулись, и пленники синхронно вздрогнули. "Левый", кажется, был готов. Он вспотел и весь сжался, а вот дружок его – наоборот. Угроза лишь распалила его, отступать было некуда. Крысенок, загнанный в угол.

– Ну, блин, слажали мы! – выкрикнул он. – Ну дали пару щелбанов этим вашим сопливым! Так что на нас все подряд вешать, а? Мы чо тут, самые крайние?

– А кто? – спросил я. – Мы, что ли? У нас все чики-пики, а вот вы в дерьме, так что давайте...

– Вот, – Юрик вытащил из-под груды бумаг странный листик. Этот ничем не походил на предыдущие – белоснежные, усеянные четкой принтерной печатью. Наоборот, от такой бумаги разило мастыкинской канцелярией.

Старые желтый листочек, явно из какой-то амбарной книги. Жирные, толстые полоски, за которыми не видно текста. И все свободное место заполнено ровным, умелым подчерком. Внизу какие-то подписи.

– Читайте, – вздохнул Юрка. – Знакомая, должно быть, бумага. Протокол ментовский.

"Левый" сейчас был в таком состоянии, что не смог бы разобрать и пары строк, а вот "правый" выхватил бумагу из рук и забегал по ней глазами с потрясающей скоростью. Наверное, пропускал давно заученные официальные обороты.

– Капитан Куницын ваш дело знает, – нахмурившись, кивнул Юрик. – Все "по понятиям", как ты выразиться изволил. Показания, подписи.

Глаза "правого" все округлялись. Он побледнел и глупо вперился в нижний край бумаги, где под обычным таким мастыкинским доносом (доносом на него, спасавшего их шкуры) стояли подписи его друзей.

Может, "белые воины" сами сдали своих подельников доблестным стражам порядка, а может, не обошлось без умельцев "Струны", способных изготовить и не такой шедевр каллиграфии. Или, что скорее всего, имело место и то, и другое. Взаимодействие с местными органами у нас на высоте. Вспомнить хотя бы мухинский КПН...

Не важно все это. Главное – эффект. И даже разрушенная, еще почти детская дружба совсем меня не волновала. Было что припомнить этим бритым "святыням", было за что мстить. И не важно – дети они или кто.

По крайней мере, оба заслужили Коридор Прощения куда больше меня...

Впрочем, одернул я себя, к чему так распаляться-то? Проще надо быть, спокойнее.

– Суки, – медленно выдавил "правый". – Суки они, Денис. Сдали нас, б...

– А вот не надо так, – прервал его Осоргин. – У нас тут контора серьезная, а не ваш засранский сельсовет. Так что язык прикусите и давайте решать, как бабки нам возвращать будете. – Он осклабился, наклонив голову и ласково поглядел на "левого"-Дениса. – Может, натурой? В Столице ты бы кой-кому приглянулся...

– Да причем тут мы! – последний ход оказался эффектней всех прошлых. Да они, б..., простите... я сказать хотел... они ж это... да мы... я...

Парень вскочил, на глаза у него навернулись слезы. Губы тряслись.

– Да, гражданин начальник, причем тут... Врут они! Ну врут же, господин начальник!

– Ха, уже гражданин, – заметил я. – Юрец, ты так скоро в генералы выйдешь.

Тот лишь улыбался, глядя на Дениса, словно мысль продать "белого война" в столичный бордель до сих пор не оставляла его коварного ума.

– Ну что нам-то вас обманывать, – парень плакал, слезы были совсем детские – большие и тяжелые.

– Да есть резон, – Юрка взял крайнюю бумажку и, оглядев ее, произнес. – Колян, отнеси-ка ее в бухгалтерию, пусть там пробьют проплату.

Тот кивнул и подошел, протянув за листком руку. При этом старший воспитатель не преминул деловито переспросить:

– А по какому счету проводить-то? У нас же два теперь.

– Да они сами дотумкают, – успокоил его Юрик. – У них там это моментально меняется, пока мы сидим, уже все не так... Ну, понимаешь меня? Что, я должен им звонить, спрашивать?

– Нет, – притворно смутился Коля. – Просто мало ли, – он пригляделся к записям. – Может, это особое чего-то.

– Нет, – махнул рукой Юрик. – Товарная накладная и все. Никаких заморочек. Пусть просто по безналу оплатят, я все там подписал.

– Хорошо. Сейчас.

Коля повернулся и направился к выходу. "Швейцар" открыл перед ним дверь, а Юрик, направив своего порученца, и вовсе впал в какую-то прострацию, позабыв и о плачущем скине, и обо всех остальных. Всем своим видом он подчеркивал: надоело. Счета, стрелки, разборки – и так каждый день.

Скукота...

Вот еще двоих мочить придется. Возиться с ними...

– Гражданин начальник, я же... Ну... – речь "левого" окончательно потеряла всяческую стройность. "Правый" сидел, будто каменный. Он уже понял, что просто так вырваться не получится, да и думать о собственной шкуре уже не хотелось.

Он верил. Действительно верил в своих друзей, а те...

– Короче так, – решил Осоргин. – Пишите заяву на них.

– Какую?

– Ментовскую. Обычную. Ну вы чо, не умеете?

– О... о чем? – "правый" нахмурился.

– Вам сейчас объяснят, – Юрик повернулся к Грачёву и сказал: – Игорь, отведи их в приемную. Пусть накатают по полной форме и распишутся. Ясно?

– Да. Так точно, – Грачёв сейчас походил на гестаповца, холодного как нордическое лето.

– Нечего мне. Самому. Такой фигней. Страдать, – Юрик взглянул на скинов, на "охрану" и бросил: – Идите. Костян, ты задержись.

– Пошли, – один из "псевдобыков" толкнул "правого". Тот тихо поднялся. "Левый", сообразивший, что вроде бы как обошлось, вскочил и, погоняемый лично Грачёвым, пулей вылетел из кабинета впереди охраны. Остальные последовали за ним.

– Дверь закройте, – крикнул им Юрик.

Последний из выходивших неслышно исполнил приказ. В кабинете стало тихо и мне на миг показалось, что я слышу голоса с улицы.

Нет. Это невозможно. Если звук и проник бы сквозь новомодные стеклопакеты – внизу просто некому говорить. Как-никак двенадцатый час...

– Отлично, – заметил Осоргин. – Подержим их у себя пару деньков, потом отпустим. Надо только предлог по-лучше выдумать...

Я кивнул, но все-таки не сдержался.

– А что они там напишут?

– Да дурь всякую, ничего страшного.

– На друзей донос?

– Упаси Бог! – он в притворном ужасе замахал руками. – Да ты что! Чтобы я такими делами занимался...

Вот это меня удивило. Я уж было окончательно уверился в том, что "заявление братьев по борьбе" и впрямь поддельное. А выходит, нет. Написали его сами, чистосердечно, причем без какого-либо насилия. Вряд ли местные менты рискнут применить свои излюбленные методы к несовершеннолетним.

Все же "Струна" под боком. Никого не упустит.

– Как бы они друг друга не передушили потом, – заметил я.

– Не передушат, – ухмыльнулся Юрик. – Я уж позабочусь. Вот соваться сюда больше не станут...

И тут уже я не сдержался. Прорвало меня, потянуло на откровенность:

– А как же их детские души? Мы же за них в ответе, – даже ироническую улыбку скрыть не удалось. Ладно, "дядя Юра". Уж тут мы с тобой вдвоем. Ежели хочешь, стучи на неблаговидного соратника. – Перевоспитывать их не будем?

– А может, их еще с ложечки кормить? – Юрик взглянул на меня с нескрываемым удивлением. Похоже, принял слова за чистую монету. Или, скорее, дал понять, что не ценит моего юмора. – Нам бы тех отбить, кого еще можно. А... – он подался вперед, предварительно оглядевшись по сторонам. А скинов и нариков, которых через два года по этапу отправят, если наши же и не задушат, вот этих – пускай "Вега" мучит. У них там любят... "бесперспективных".

В коридоре хлопнула дверь.

– Ладно, ступай, – сказал Осоргин. – А то не выспимся сегодня. Нам еще завтра куча дел...

5.

Отсидеться в сторонке, возле двери не удалось – меня очень уважительно и вместе с тем уверенно пригласили на сцену. Так сказать, в президиум. Эх, если б и впрямь президиум, пустые речи, торжественные обещания провернуть пятилетку в три года... С каким облегчением я бы вздохнул.

Все было гораздо хуже. Уж чего-чего, а даже в самых гадких моих кошмарах мне не доводилось принимать участие в струнном судилище. Оказывается, дело не ограничивается Мраморным залом для всякого рода глиняных. Есть еще, оказывается, "детский суд" – нечто вроде высшей меры в приютах-"упсах". Виновато улыбаясь, Осоргин сообщил мне, что мера сия ранее в "Березках" не применялась, но тут уж такой случай, что ничего не поделаешь.

– Сам видишь, Костян, какое у нас сложное... гм... международное положение. Приходится считаться. Попробуем, конечно, как-то по-тихому разрулить, но тут уж как получится.

Я не верил, что получится. Достаточно было поглядеть на стройную, резкую в движениях, так и искрящуюся энергией Оленьку Стогову, чтобы оптимизм съежился до бесконечно малых. Оленькин возмущенный разум кипел праведным гневом, голос ее звенел, на щеках разгорались румяные пятна словно красные сигналы светофоров.

Девушку можно понять – стремительно, в одночасье разрушилась ее модель мира, треснуло над головой лазоревое небо, и оттуда, из черных трещин, потянуло космическим холодом. Значит – стиснув зубы и до последней гранаты. Восстановить, склеить, завинтить для надежности здоровенными болтами. Какая уж тут жалость...

Зал, несмотря на поздний час, оказался набит под завязку. В обычное время тут, видно, кино крутили и устраивали концерты местной самодеятельности. Детей кстати, как шепнул Юрик, никто специально сюда не сгонял – сами набежали. Еще бы, такое зрелище раз в сто лет бывает. Почище кометы Галлея.

Разумеется, и пришельцы с Веги явились в полном составе. Заняли первые ряды, нахохлившиеся, понурые. Уж чего-чего, а такого они не ждали, тем более, от своего. Не знаю как насчет космического холода, но вот что им страшно – это было видно невооруженным глазом.

Мы сидели за длинным столом, лазоревое полотнище с успехом заменяло отсутствующее сукно. Никакого метронома под потолком, конечно, не стучало, и пол не разделялся на квадраты, обычный линолеум, стоящие в ряд синие кожаные кресла.