Текст книги "Царь Зла"

Автор книги: Вильям Кобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Умереть! – прошептал он, прерывающимся голосом. – Я должен умереть! Ах! Бискар! Бискар! Это ты меня убиваешь.

Потом мысль его вернулась к «Поджигательнице».

– Я ненадолго переживу тебя, моя бедная старуха! И знать, что нас даже не бросят в одну яму! Если бы я мог надеяться на подобную милость, это все же хоть немного бы, да утешило! Ведь ты, в сущности, была добрая женщина! Если бы ты видела, что твой Дьюлу страдает, так ты бы позаботилась о нем, не так ли?

Этот великан во многом походил на ребенка.

– Как хочется пить! – произнес он.

Он взял в руки ком грязи и жадно поднес ко рту. Но потом с отвращением выплюнул. Запах плесени был невыносим. Вдруг он вздрогнул. Ужасная, раздирающая душу мысль внезапно пришла ему на ум.

Это доброе дело, которое он мечтал совершить, как высшее искупление прошлых заблуждений, несмотря на все ero усилия, ускользало от него!

Если он хотел сейчас бежать, то для того только, чтобы спасти Жака, чтобы во всем признаться его матери!

Но Теперь, теперь нечего было и думать об этом Все было напрасно! Злополучный рок стал союзником Бискара! Жак был осужден на смерть.

Открыв глаза, Дьюлуфе представлял себе эту ужасную сцену. Жак, которого он знал с детства, Жак, с отрезанным воротом рубашки, с обнаженной шеей и плечами, приближающийся к эшафоту, и там палач! Помощники! Ремни! Нож, с быстротой молнии наносящий роковой удар!

Сердце бедняги разрывалось на части. Он обезумел от ужасных страданий, физических и нравственных.

– Проклятие! – простонал несчастный безумец, разражаясь рыданиями.

И он впал в сильный, продолжительный обморок, походивший на смерть.

Сколько времени пробыл он в этом состоянии, распростертый на земле, дрожа и стуча зубами от лихорадки, он не мог знать.

Вдруг к нему снова вернулось сознание. Холодный воздух тюрьмы вызвал легкий озноб. Бессознательно привстал он немного, облокотившись на локоть. Он был в полном изнеможении.

Через минуту он поднял голову.

Он лежал в углу, опершись головой о стену.

Ему казалось, что рядом происходит что-то странное.

Быть может, все это только чудилось его расстроенному, разгоряченному мозгу?

Он стал внимательно прислушиваться.

Он не ошибся! Нет до него действительно доходил человеческий голос, слабый, как стон.

Так, значит, он был не единственной жертвой, обреченной на эту ужасную смерть? Кто же был этот бедняга, что хрипел в нескольких шагах от него?

Он продолжал прислушиваться.

Сомнений больше не было. Снова послышался крик, на этот раз сильнее, громче прежнего. Был ли это вопль о помощи. Но откуда же мог ждать ее несчастный, заживо похороненный в этой ужасной яме?

Но вот жалобный стон обрывается странным образом.

Теперь слышны уже не вопли, а громкая веселая песня! Право, у заключенного должны быть здоровые легкие.

С трудом удалось Дьюлуфе кое-как усесться и приложить ухо к стене.

Теперь он мог ясно разобрать слова песни:

 
Эй, ты, курносая!
Не хлопочи.'
Меня скорей от горя облегчи,
И не запаздывай, смотри!
 

Тут голос на минуту смолк, потом продолжал: Ого, моя сердечная!

 
Я ваш покорнейший слуга.
Берите мое сердце грешное.
Вас жаждет вся моя душа!
Эй, ты, курносая!
Не хлопочи!
Меня скорей от горя облегчи,
И не запаздывай, смотри!
 

На последних словах Дьюлуфе что есть мочи закричал: «Ко мне! Помогите!»

Голос тут же смолк.

Дьюлуфе повторил свою отчаянную мольбу.

Но, должно быть, сосед его был человек недоверчивый: он теперь хранил глубокое молчание.

– Проклятие! – проворчал Дьюлуфе.

Пристальным взглядом окинул он помещение, пронизывая глазами окружающую густую мглу.

Чего искал он? Он и сам не сумел бы ответить, но верил, что чудесная помощь не замедлит явиться ему в стенах этой ужасной тюрьмы.

Несмотря на страшную боль, ему необходимо было движение. Бездействие и неподвижность угнетали его. Не в силах подняться на ноги, он пополз.

Вдруг он наткнулся на железный прут, который стал причиной его неудачного падения.

– Черт возьми! – воскликнул он. – О! Я знал, что не все еще потеряно!

Держа в зубах прут, он снова ползком придвинулся к стене.

Он делал сверхчеловеческие усилия.

Все силы этого могучего и дикого существа сосредоточились на этой последней отчаянной попытке.

Уже вторые сутки этот человек, обладавший волчьим аппетитом, ни крошки не держал во рту.

Вторые сутки лежал он в этой ужасной яме, истекая кровью.

Перелом бедра причинял ему ужасную боль, которая с каждой минутой делалась все сильнее и сильнее.

Но Дьюлуфе не хотел уступать. Обеими руками ухватился он за железный прут и, что было сил, начал бить им в стену.

Труды его увенчались успехом. Разрыхленный сыростью песчаник крошился под ударами ржавого, но тяжелого железа.

Голос соседа смолк. Слышался только глухой стук прута о стену.

Пот выступил на лбу у бедного Дьюлуфе. Судорожно сжав губы, продолжал он борьбу, двойную борьбу: с невыносимой болью и с прочностью стены, отнимавшей его последние силы.

Вдруг он радостно вскрикнул.

Железо проникло в промежуток между двумя камнями. Оно стало как бы рычагом.

– Смелей, Дьюлуфе! – прошептал узник. – Отыщи точку опоры!

И он страшным усилием налег на прут своей огромной грудью.

Камень с шумом покатился на землю.

Дьюлуфе сунул обе руки в отверстие.

Он продвинулся всего на куриный шаг! За отверстием была новая стена, как устроены все капитальные стены.

– О! Черт меня побери! Кто затеял весь этот содом? – закричал чей-то громкий, гортанный голос.

Теперь было слышно превосходно.

– Кто вы? – крикнул Дьюлуфе.

– Вот как? Вздумалось любопытничать! А кто вы?

– Я заключенный.

– Нужно полагать, что так! Я тоже! Но это еще не ответ. Дальше?

– Зачем буду я отвечать вам? Если вы не доверяете мне?

– Резонно! А зачем ты ломаешь стену, старина?

– Я хочу бежать отсюда!

– Так, славная мысль.

– Но мне знаком этот голос, – удивленно сказал Дьюлуфе. – Быть не может! Я своими ушами слышал удар топора! Не может быть, чтоб это был он! Друг! – продолжал Дьюлуфе: – Ради всего святого назови мне свое имя!

Тот громко расхохотался.

– Во-первых, признаюсь, что у меня нет ничего святого! Был у меня один приятель, так его укокошили! Теперь кончено, вздор все это! Прощай, любовь!

– Черт возьми! Назови свое имя!

– О, если только это нужно для вашего счастья, с удовольствием. Я.

И он запел:

 
Не могу скрыть правду я:
Нет другого, подобного мне!
Ведь лукавец большой, право, я,
Лукавец Мюфлие!
 

– Мюфлие! – закричал Дьюлуфе. – Само небо послало тебя!

– Небо? Это что-то новое!

– Я Дьюлуфе!

– Провались вы все! Дьюлу! Добрый малый! Здорово, старина! Как поживаешь?

Этот сильный, плавный, звучный голос принадлежал превосходному, бесподобному Мюфлие!

– Пробивай же стену, старина! – крикнул он.

Дьюлуфе не знал что и думать. В голове его вертелся вопрос: не был ли этот воскресший мертвец плодом его расстроенного воображения? В порыве отчаяния схватился он за железный прут и с новой силой принялся колотить им в стену.

Надежда вновь вернулась в его душу. Он больше не думал о своих страданиях.

Ударам железа мерно вторил звучный голос Мюфлие:

– Ломай! Ломай же! Смелей!

Отверстие все увеличивалось. Вот уже вывалился второй камень, за ним третий, сильный запах мускуса захватил дух. Наконец, огромная ручища высунулась оттуда и схватила железный прут.

– Оставь, старина, дай я немного поколочу! Мне тоже надо размяться!

И пока Дьюлуфе, задыхаясь, лежал на земле, Мюфлие все колотил в стену. Она мало-помалу обваливалась.

И вскоре силуэт Мюфлие возник в этой узкой рамке с отбитыми углами. Это был он, мохнатый, растрепанный, с целым лесом волос, в беспорядке падавших ему на глаза и смешивавшихся с усами, которые терялись в его огромной бороде.

Мюфлие-обезглавленный, Мюфлие-труп стал снова живым Мюфлие.

– Эй, Дьюлу! – крикнул он.– Давай сюда руку! Ну, что ты там делаешь на полу? Отчего же ты не двигаешься?

– Приятель, – отвечал Дьюлуфе, – у меня переломаны ноги!

– Как, переломаны? Как же так?

В нескольких словах Дьюлу рассказал Мюфлие о случившемся с ним несчастье.

Мюфлие задумчиво покачал головой.

– Ясно! Ты не сохранил равновесия. Дьюлу, ты забыл законы гимнастики! Но ведь это не все, что ты там еще делал?

Дьюлуфе колебался. Снова вспомнилась ему та глубокая привязанность, в которой он поклялся Бискару. Конечно, если бы король Волков мучил только одного Дьюлу, он, быть может, и простил бы ему. Но тут речь шла о Жаке. Надо было помешать страшному, гнусному делу.

– Это Бискар велел бросить меня сюда, сказал Дьюлуфе после непродолжительного молчания.

– Бискар! Твой приятель! Орест, по выражению древних наших учителей, Орест, для которого ты был Пиладом!

– Бискар хотел убить меня.

– Ну уж, это совсем гнусно! Ты был у него собакой, и помню я там, на суде Волков, ты жарился, как цыпленок, лишь бы только не изменить ему! Подличать между друзьями скверно! Вот видишь ли, Дьюлу, есть люди, которые не ценят меня и которые позволяли себе иногда разные неприличные выходки на мой счет, но я никогда бы не сделал этого! У меня тоже был друг.

В голосе Мюфлие слышались слезы.

– У меня был Кониглю! Бедный Кониглю! Его отправили к праотцам! Да. Да. Но никогда, ни за что на свете, я не сделал бы ему зла! Правда, я порядком поколачивал его, когда, бывало, он слишком насолит мне, но это ведь любя!

Дьюлуфе молча смотрел на этого человека, мощная фигура которого виднелась в полумраке тюрьмы. И, может быть, думалось ему, что сердце этого злодея, точно так же, как и его собственное, открыто еще добрым человеческим чувствам.

Не имея возможности самому сделать доброе дело, спасти Жака, не мог ли он доверить это Мюфлие, который был еще здоров и силен?

– Но как же остался ты в живых? – спросил он своего соседа, повинуясь внезапно промелькнувшей у него в голове мысли.

– О, это, право, забавно! – расхохотался Мюфлие. – Ты знаешь, Бискар попадется рано или поздно черту в руки! Бискар дал, не знаю какое, приказание там, в суде. Меня схватили и потащили. Я ожидал, если можно так выразиться, быстрого охлаждения. Ничуть не бывало! Вижу, топор поднимается и, что же, ударяет в сторону, в доску, на которой ничего не было! Я поворачиваю голову, что было весьма возможно, так как она держалась еще на плечах. Как они хохотали! Потом меня снова хватают, тащат по каким-то переходам, под какими-то сводами, где все так скверно и воняет гнилью. В конце концов меня бросают в тюрьму. И в какую мрачную! Черт возьми! Дверь с адским лязгом захлопывается. Я – узник! И, между нами, мне отныне жилось не очень хорошо, тем более, что я забыл заказать себе обед, и мне не дали проглотить ни крошки!

Но небо одарило меня, смею сказать, меня, Мюфлие, порядочной дозой не совсем обычной философии. Я жалел в особенности о Германс! А потом о Кониглю! Мне сказали, что он умер! У меня даже мороз пробежал по коже. Брр! Да. И вот начал я жить в этой вонючей яме. Мюфлие, говорил я себе, друг мой, когда глупеют, спят. И ты глупеешь, это несомненно. Так спи же, спи. И я ложусь и сладкий сон овладевает мной

Это продолжается неизвестно сколько времени. Я просыпаюсь, с криком: «Ай! Ай!» Знаешь отчего, Дьюлу? Я не ел, зато меня ели! Что было далеко не одно и то же.

При этом слышался ужасный писк. Черт возьми, это были крысы! О! Я хорошо узнал их, бездельниц! Не соблюдая ни малейшей учтивости, они без всякой церемонии сгрызли мои сапоги и теперь принялись было за мои ноги.

Я вскакиваю, топаю ногами, лягаюсь. Таким образом я давлю несколько дюжин моих врагов, и твари разбегаются.

Хорошо! Славно отделался! Но ведь я был голоден! И вот я, что есть силы, принимаюсь барабанить в стены! Кричу, зову на помощь, вою! Черта с два, придут они, как же! Ни одна скотина глаз не кажет! Часы проходят, а во рту ни крошки! Делать нечего, я снова закрываю глаза и принуждаю себя заснуть.

Да, но ведь сон не вечен! Я снова просыпаюсь и снова застаю крыс, угощающихся за счет моей особы! На этот раз они грызли мои икры! Лакомый кусочек, которым восторгалась бывало Германс.

Кажется, вещь далеко не утешительная, а, однако, я радостно вскрикнул. Ты думаешь, почему? Дело в том, что мне явилась счастливая мысль, которую я назову даже остроумной.

«Если крысы едят меня, – подумал я, – почему бы мне не есть крыс? А? Гениальная мысль!»

Но вот тогда-то я по неопытности и совершил одну глупость. Не в силах совладать с нетерпением, тем более извинительным, что я провел, по всей вероятности, часов тридцать шесть или сорок без пищи, я со всего размаху бросился на крыс, давя их туловищем, ногами и руками. Сказать, мой старый Дьюлу, что сырая крыса особенно вкусна, было бы преувеличением. Но хорошо очищенная лапа ее отдает слегка мускусом, что напоминало мне, увы, доброе старое время моей жизни в большом свете.

Но эта первая охота возбудила в крысах недоверие ко мне. Они не показывались целых полдня. К счастью, у меня был порядочный запас. Видя, что он истощается, я прибегнул к ребяческой хитрости, на которую эти дуры легко поддались. Я притворился спящим и после некоторого колебания, привлеченные блеском остатков моих сапог, крысы снова явились и повели было на меня атаку. На этот раз я был поделикатнее и удовольствовался несколькими штуками. Мне не хотелось слишком скоро истощать свою богатую житницу.

Но идея, согласись, гениальна! И, как видишь, я жив, здоров и даже толст! Назло Бискару!

Дьюлуфе задумчиво слушал этот красочный рассказ.

Он хорошо понимал, что жизнь угасает в нем с каждой минутой. Вся надежда теперь была на Мюфлие.

– Слушай, – сказал Дьюлуфе товарищу, когда тот наконец умолк. – Ты ненавидишь Бискара?

– О! Его-то? Как же! Попадись он мне только в руки.

– Брось свои смешные угрозы. Ты хорошо знаешь, что Бискар сильнее тебя.

– Я нападу на него врасплох!

– Дело не в этом. Убить Бискара толку мало, надо загладить хоть часть зла, им причиненного. Вот чего я хочу.

– Ну, да! Ты все то же доброе животное, что и прежде. Ну, посмотрим! О чем речь?

– Помнишь Жака?

– Этого лгунишку-то, как же! Он был не злой, этот клопик! Так что с ним?

– Он осужден на смерть.

– Да, ну! – воскликнул Мюфлие, вскакивая с места. – Кем же? Бискаром?

– Уголовным судом, приговором присяжных.

– Быть не может! В чем же его обвиняют?

– В убийстве.

– Черт возьми!

– Он невиновен. Не он убил де Белена и де Сильвереаля.

– Постой, мне знакомы эти имена! Друг мой, маркиз Арчибальд, который, кстати сказать, должно быть, беспокоится о моей участи, – маркиз знал его и говорил, – между нами, разумеется. – что он страшная сволочь! Так их укокошили. Кто же, если не тот мальчишка?

– Волки. По приказу Бискара!

– Вот кто убийца – так убийца! – произнес Мюфлие с невольной дрожью.

– Хочешь помочь мне спасти Жака?

– Зачем же он довел дело до приговора?

– Он не мог выпутаться из чертовых сетей, расставленных Бискаром. Он, правда, защищался. Но улики были против него. Он погиб.

– Но ведь этот мальчишка – Бискара! Отчего же король Волков не освободил его?

– Потому что он-то, Бискар, и хочет его смерти!

– Быть не может! Мне казалось, что он привязан был к этому мальчику!

– Бискар никого не любит. – задыхаясь произнес Дьюлуфе. – Но не прерывай меня больше, Мюфлие, ведь я сильно страдаю. Я чувствую, что скоро умру.

– Тебе! Умереть! Мой старый Кит! Ах! Полно врать!

– Спасибо, Мюфлие, но, говорю тебе, я чувствую, что смерть моя приближается. Так отвечай же мне откровенно, хочешь ли ты спасти Жака?

– Честное слово, да! В особенности, если это доставит тебе удовольствие!

– Окажи мне эту милость! Я хочу, чтобы совершилось доброе дело. Я не могу больше. Тебе оно принесет счастье.

– Ну, разумеется! Можешь положиться на слово Мюфлие! Скажи мне, что надо сделать и, клянусь Богом, если я виден буду тебе оттуда, где будешь ты после смерти, ты останешься доволен мной!

– Помоги мне привстать! – задыхаясь прошептал Дьюлуфе.– Мне очень тяжело! В голове у меня темнеет. Мысли путаются.

Слезы навернулись на глаза Мюфлие. Странно было видеть, как этот грубый великан расчувствовался при виде смерти старого товарища. Волки на такое, как правило, не реагировали.

Он приподнял раненого.

– Так я лучше себя чувствую, – вздохнул Дьюлуфе.

Он заговорил, хрипя и задыхаясь.

– Жако – сын маркизы де Фаверей. Смотри, не забудь это имя!

– Фаверей! Нет ничего проще! Это друг моего приятеля маркиза.

– Ступай к ней и скажи, что тогда, давно, в Оллиульских ущельях, близ Тулона, был украден ребенок. Это был ее сын. Сын Жака де Котбеля. Она долго искала его, но он был во власти Бискара! Ты понимаешь меня?

– Мюфлие ведь не дурак. Тулон. Оллиульские ущелья. Украденный ребенок.

– Ну! Этот ребенок Жако. Тот, что осужден на смерть!

– Ах! Бедная женщина! – невольно вырвалось у Мюфлие.

– Ты лучше Бискара. Он убил меня за то, что я не хотел, чтобы преступление совершилось! Ступай же к маркизе де Фаверей и передай ей это от имени Дьюлуфе, соучастника Бискара.

– Она мне не поверит.

– Нет, мать не ошибется! Еще на суде присяжных, мне кажется, что она почти узнала его. Ты пойдешь, не правда ли?

– Сию же минуту! Побегу что есть мочи.

– Поклянись мне в этом!

– Клянусь всеми святыми!

Мюфлие поднял руку и плюнул на землю.

Это было клятвой.

– Спасибо! Поторопись. Не теряй ни минуты! Можешь бежать. В окно. Я сломал прут. Ах, зачем должен я умереть! Я так боюсь, что ты опоздаешь. Но я не могу! Не-мо-гу.

Рот умирающего наполнился кровью.

– Мюфлие, – слабо выдавил он. – Твою руку! Мю! «Поджигательница». Как она страдала! Жако, будь спасен! Бискар!

Несчастный приподнялся в последний раз.

– Бискар.Проклинаю тебя!

И он тяжело грохнулся на землю. Он был мертв.

Мюфлие встал на колени и заботливо склонился над его безжизненным телом.

Острая, раздирающая душу скорбь охватила сердце этого странного существа.

– Дьюлу, мой бедный Дьюлу! – твердил он. – Нет! Не умирают, когда этого не хотят! Немного скверно, старина?

Но Дьюлу не слышал его больше. Он лежал бездыханный.

– Честное слово! – сказал Мюфлие, в то время как крупные слезы катились с его усов. – Все это так забавно действует на меня. И мне приходит на ум Кониглю! Прощай, Дьюлу! Бедный Дьюлу!

И, закрыв лицо руками, злодей заплакал, как ребенок.

15
ВТОРАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

– Еще немного, и я сделаю то, о чем ты меня просил! – сказал Мюфлие, после минутного молчания. – Пусть черт разорвет меня, как барабан, если я действительно не доберусь до нашей маркизы! Погоди, Бискар! Ты не знаешь еще Мюфлие!

Он быстро встал и направился к окошку, выходившему на реку. Благодаря высокому росту, ему нетрудно было добраться до окна и найти необходимую точку опоры. Он подтянулся на руках и уже просунул плечи и туловище в отверстие. Еще одно усилие, и он выскочил бы в реку.

– Однако! – пробормотал он. – Не могу же я оставить так старого Дьюлу. А крысы! Они с голодухи-то с жадностью примутся за бедного Кита! Ну, нет, я этого не позволю! Надо кое-что сделать.Эта история займет четверть часа, не более.

И он спрыгнул на пол.

Мысль его была очень проста. Он хотел похоронить бедного Дьюлуфе.

Работа была несложной. Сломанный прут стал превосходным ломом.

Мюфлие с остервенением рыл влажную землю.

Он принял во внимание размеры трупа.

– Велик же гроб для него нужен! – проворчал бандит. -Надо порядком потрудиться, чтобы он там не задохся! Брр! Как холодно, должно быть, в этой сырой земле!

И, действительно, почва была осклизлая и болотистая.

Ядовитые испарения разъедали ему глаза, окружали удушливым облаком. Но Мюфлие был не такого десятка, чтобы отступить перед подобным препятствием.

Он вырыл уже яму до трех футов длины и одного фута глубины.

– Еще немного, – сказал он, – и дело с концом!

Вдруг он удивленно вскрикнул.

Послышался металлический звон: железный прут ударился о что-то твердое.

– Черт возьми! – проговорил Мюфлие. – Что там еще такое?

Он нагнулся над ямой, сунул туда обе руки и принялся ощупывать.

Он почувствовал нечто холодное, гладкое и твердое.

– Можно подумать, что там металлическая пластинка, – произнес он.

И Мюфлие еще раз ударил по ней своим импровизированным ломом. Снова послышался металлический звон.

– Вот тебе и могила! Невозможно рыть дальше! Ну, ладно, возьмем левее.

И он прилежно продолжал рыть. Теперь на той же глубине сопротивление было далеко не так велико. Тут приходилось долбить камень, сильно разрыхленный воздействием влажности. Огромными кусками ломался он под ударами железного прута.

– Дело идет на лад! – сказал Мюфлие.

Лом продолжал свою разрушительную работу.

Эта операция производилась возле самой пластины, которая начинала было подаваться под ударами железа о камень, в котором она плотно сидела.

Чтобы удобнее было действовать, Мюфлие прыгнул в яму, и, упираясь ногами в пластину, энергично продолжал свое дело.

Но вдруг раздался громкий крик. За ним – ужасное проклятие. Железная пластина выскользнула из-под ног Мюфлие и бедняга провалился.

Погиб ли он? Или только ушибся?

Вскоре из ямы послышался его крик:

– Чертова дьявольщина!

Куда он упал?

На этот вопрос ему, разумеется, очень трудно было ответить: его окружал непроницаемый мрак.

Мюфлие лежал лицом вниз, уткнувшись носом в вязкую, вонючую грязь.

Однако падение не казалось ему особенно тяжелым. Он был уверен, что упал с высоты не более десяти футов.

Однако, прежде всего он произнес проклятие, так сильна в человеке привязанность к жизни. Потом, не меняя положения, он ощупал все тело. Никаких повреждений не оказалось. И это было для него большим утешением.

– Ба! – вскричал он. – Мюфлие видывал еще не такие виды! Живей! На ноги!

Он осторожно приподнялся, боясь нового обвала. Тихонько встал он на колени, распрямил ноги, все еще согнувшись, затем уже поднял голову.

Теперь он твердо стоял на ногах.

– Ну, – продолжал он рассуждать сам с собой, – как попал я сюда, так должен и выйти. Но где же она, эта проклятая дыра, через которую я сюда провалился? Экая дьявольщина! Здесь чертовски темно! Наверно, она должна быть над моей головой. Давай-ка, подыму руки, ведь они у меня длинные, может, достану до потолка этого чертова подземелья!

Сделав это, он испустил радостный крик. Он нащупал холодную железную поверхность!

Но что его более всего удивило, это то, что ни один луч света не проникал к нему сверху!

Между тем ясно было, что упал он в открывшееся отверстие, а туда, где лежал Дьюлу, сквозь окошко, выходившее на реку, пробивался слабый свет. Значит, он должен проникать и сюда.

– Черт возьми! Что же это значит? – проворчал Мюфлие.

И он снова принялся ощупывать пластину. Казалось, она сама собой вновь вернулась в горизонтальное положение

Так вот в чем дело! Эта была опускная дверь! На время лишившись точки опоры из-за ударов, которые наносил Мюфлие ломом по ее каменной раме, она повернулась на своей оси!

Вследствие этого движения, ставшего причиной падения Мюфлие, произошел обвал камней и земли, грудой наваленных по краям вырытой ямы. Обвал придавил опускную дверь и тем привел ее в нормальное положение

Мюфлие очутился в западне как крыса.

Мысль о крысах заставила его содрогнуться. Как мы уже знаем, ему страшно опротивела эта пища, и перспектива снова приняться за то же блюдо, не очень-то была ему по вкусу.

Да, наконец, были ли еще крысы в этом подземелье? Невыносимый запах плесени захватывал дух: здесь почва была еще более влажной, чем там, наверху Ноги попадали в лужи, что, без сомнения, доказывало, что сюда часто набегала вода из реки.

Тщетно пытался Мюфлие обеими руками приподнять железную пластину. Она слабо хлопала, но все-таки не поворачивалась. Видно, сил одного человека было недостаточно.

– Тьфу, пропасть! – проворчал Мюфлие. – Положение мое незавидно! Дьявол! Здесь можно простудиться!

Что делать? Было о чем подумать. И Мюфлие на несколько минут погрузился в глубокие размышления. Результатом их было вот какое решение:

– Глупее всего, конечно, было бы покориться обстоятельствам. Надо действовать!

Но в какую сторону идти? Имело ли подземелье выход? Мюфлие недавно покинул, к несчастью, камеру Дьюлу, значит, еще помнил, с какой стороны от него находилась Сена. Надо было, следовательно, идти в противоположную сторону.

Так он и сделал. Вытянув вперед руки, чтобы на что-нибудь не наткнуться, медленно волочил он ноги, то и дело тонувшие в вязкой грязи, холодные, гнилые испарения которой вызывали в нем самые неприятные ощущения. Подземелье было очень узким. Руки его упирались в стены. Воздух был тяжелый. Бедняга задыхался.

Однако он настойчиво шел вперед.

Странная вещь! Воздух стал меняться!

Он не отдавал больше затхлостью. В нем была, напротив, какая-то острота, в общем-то, довольно отвратительная, а между тем она приятно щекотала обонятельные нервы огромного носа Мюфлие.

Жадно вбирал он в себя воздух, обдумывая причину такой странной перемены.

Шаг за шагом пробираясь вдоль стены, он вдруг споткнулся. Ему не за что было больше держаться. Стена кончалась или, быть может, резко сворачивала в сторону. В ту же минуту в глаза ему ударил луч света, видимо, исходивший от высоко расположенного окна, через которое, если вглядеться хорошенько, можно было видеть кусочек неба.

Куда выходило это слуховое окошко, Мюфлие не знал, тем более, что вделанные в него железные прутья были чуть ли не сплошь затянуты густой паутиной.

Но это еще не все!

Из темного угла подземелья внезапно раздался какой-то странный шум, что-то вроде рева диких зверей.

«Что бы это могло быть? – подумал Мюфлие. – Уж не попал ли я в зверинец? Неужели моему роскошному телу суждено стать добычей диких зверей?»

Страх приковал его к месту. Он начал прислушиваться.

Хриплый рев принимал странные оттенки. То его можно было принять за шипение змеи, то за ворчание рассерженной кошки.

Вдруг Мюфлие гордо выпрямился и крикнул: «Смелей!» Воодушевленный, он решительно двинулся прямо на чудовище.

Тут еще новый сюрприз. Что-то зазвенело у него под ногами.

Он толкнул это «что-то». Оно покатилось и снова раздался тот же звон, он терялся в догадках.

Проще было нагнуться, что он наконец и сделал.

Радостный крик невольно вырвался у него. Это была. Пустая бутылка. Что я говорю – бутылка? Две, три, шесть, десять. Всюду попадались ему в руки пузатые бутылки с узкими горлышками. Он поднес одну из них к носу. Пахло вином! Не кислым, перестоявшим. Нет, честное слово! Это был благородный запах старого вина!

Мюфлие поднес бутылку ко рту и проглотил несколько оставшихся на дне капель. Язык сам собой щелкнул от удовольствия.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Да я в погребе!

Ну, а рев дикого зверя? Впрочем, быть может, это просто какой-нибудь пьянчуга! Да, действительно, кто-то самым наглым образом храпел, и трели, которые выделывал он носом, заставили сердце Мюфлие забиться сильнее, вызвав в нем какое-то отдаленное воспоминание.

Надо было во что бы то ни стало докопаться до истины!

Спящий, надо полагать, был там, левее.

Мюфлие пошел в направлении, откуда слышался храп. Вдруг он нагнулся и своей огромной ручищей дотронулся до какого-то развалившегося на земле человека, который лежал совершенно неподвижно и, если бы он не храпел, его можно было бы смело принять за труп.

– Эй, дружище! – закричал Мюфлие, бесцеремонно толкая спящего.

Храп прекратился, но ответа не было.

– Старина, – продолжал Мюфлие, – проснись! Мне нужно поговорить с тобой!

Спящий не шевелился.

Тогда Мюфлие сильной рукой приподнял его за одежду и потащил к свету, так как в темноте невозможно было разглядеть незнакомца. Бутылки катились и звенели под ногами.

Вдруг хриплый крик вырвался из груди Мюфлие. Не в силах совладать с охватившим его волнением, он опустил руки, придерживавшие спящего, и тот с глухим шумом грохнулся на землю.

Мюфлие невольно прижался к стене. Разинув рот и вытаращив глаза, он тупо смотрел перед собой. Потом невнятно пробормотал какое-то длинное проклятие, содержащее, кроме всего прочего, человеческое имя.

– Кониглю!

Он просто не верил своим глазам. Как! Был ли это призрак Кониглю! Неужели это фантастическое существо, принявшее вид оплакиваемого им.

Мюфлие, склонившись над спящим, принялся внимательно разглядывать его.

Да, это был он, его друг! Тот же исполинский нос, то же худое, унылое лицо. Одним словом. Перед ним Кониглю! Кониглю спит! Кониглю храпит! Кониглю жив! Кониглю, наконец, мертвецки пьян!

– Вставай же, дружище! – будил его Мюфлие. – Жив и пьян! Начало и конец человеческой радости!

Но надо же было заставить его говорить: Должен же он был рассказать свои приключения! Черта с два! Можно ли было вырвать у него теперь хоть одно слово?

– Погоди! Я сумею развязать тебе язык!

Мюфлие, как человек смышленый, рассудил, что если валялись пустые бутылки, значит, были и полные. Если, по всей вероятности, здесь был какой-нибудь заброшенный погреб, где в минувшие времена любители винных древностей запрятали свои сокровища, то Кониглю не мог же, наконец, все выпить.

И, действительно, поискав хорошенько, Мюфлие нашел груду бутылок Быстро схватил он одну из них и с необыкновенной ловкостью, которая приобретается только длительным навыком, ладонью ударил по горлышку. Край горлышка вместе с пробкой мигом отскочил в сторону Мюфлие поднес ко рту жидкость, запах которой был для негр полон упоительного благоухания. Он начал смаковать. И при этом забылся до того, что осушил всю бутылку.

Ничего, там было много!

Явилась на смену вторая, и эта подверглась той же участи.

Ничто так не возбуждает жажду, как сырые крысы. Мюфлие просто умирал от жажды!

– Стой! – сказал он, хорошо понимавший, что вино, хоть и не действует ему на ноги, зато расслабляет мозг. – Полно дурить! Есть еще дело старого Дьюлу. Смотри, не забудь'.

С этими словами он взял третью бутылку и подошел с ней к Кониглю.

План Мюфлие был довольно остроумен. За неимением воды, он хотел спрыснуть спящего вином, надеясь этим пробудить пьяницу.

И он, действительно, брызнул вином в лицо Кониглю.

Эффект не заставил себя долго ждать.

Кониглю зевнул, затем слабым голосом простонал:

– Пить!

Разве можно отказать другу в первой просьбе, с которой он к вам обращается, особенно, если вы так долго считали его навсегда погибшим?

Мюфлие сходил еще за двумя бутылками. Надо было вдвоем распить их. Иначе можно было обидеть друга.

Осушив вино, оба приятеля пристально взглянули друг на друга. Кониглю узнал Мюфлие.

Слезы радости брызнули из глаз.

– Мюфлие!

– Кониглю!

И они упали друг другу в объятия.

Бедный Дьюлу! Ты был забыт!

А Жак?!