Текст книги "Маленький стрелок из лука"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Том наугад позвонил Марии, он даже не знал, что она приехала с юга. По телефону он не стал ничего выяснять, хотя и удивился, почему Борис не дал о себе знать. Марии сказал, что им необходимо срочно встретиться. Та почему-то назначила свидание у входа в Лавру.

– Привет, Томик! – услышал он веселый голос Марии.

Он и не заметил, как она подошла сзади. Загорелая, в куртке с капюшоном, высоких сапожках на платформе, из которых выпирают ее мощные икры, в живых глазах, как всегда, бархатный блеск.

– Мне нравится служба, – улыбнулась Маша. – А какие там семинаристы прислуживают! Мы с Евой иногда заходим сюда... У нее здесь знакомый семинарист Женя, он прислуживает священнику во время совершения обрядов.

– Ева здесь? – встрепенулся Том.

– Она выйдет, когда служба кончится, – сказала Мария и взглянула на часики. – Через полчаса.

– Скажи честно, есть у нее кто-нибудь? – спросил Том, сверля ее острыми глазами.

– У Евы? – удивилась Мария. – Никого у нее нет. Ты не встречался с ее папочкой? Ну, еще встретишься. Он всех ее дружков-приятелей отпугивает! Удивительно, как это он сегодня ее со мной отпустил. Так что Евочка под колпаком, как говорил разведчик Штирлиц...

– По-моему, и вы с Борисом попали под колпак, – мрачно заметил Том.

– При чем здесь я? – дернула плечом Мария. – Ты разве не знаешь? Я с ним порвала... Я уже с мальчиком одним познакомилась... Он, слава богу, не из вашей компании. Серьезный мальчик...

– Черт с ним, с мальчиком! – отмахнулся Том. – Где Борис?

– Меня это не интересует, – нахмурилась Мария.

– А меня интересует! – повысил голос Том. – Что с ним?

– Этот подонок перед самым отъездом из Сочей устроил дебош в ресторане... Ну, который на горе... Как же он называется?

– Плевать, – оборвал Том. – И что дальше?

– Схлопотал пятнадцать суток, – спокойно сообщила Мария. – Деньги все пропил и даже не оставил на обратный билет... Представляешь, в каком положении я оказалась? Одна в незнакомом городе и без гроша и кармане!

– Картины и аппаратуру он загнал? – поинтересовался Том.

– Какие картины? – вытаращила глаза Мария, и Том понял, что Борис не посвятил ее в свои темные дела.

– Стало быть, загремел наш Блоха в каталажку, – сказал Том. – А он рассчитывал, что ты за ним приглядишь...

– Это после того, как он наставил мне рога? – свирепо воззрилась на него Мария. – Он мне стал противен!

Том выяснил, что хотел, и теперь поглядывал на арку. Церковного песнопения было не слышно, отблеск багрового солнца погас на стене, стало сумрачно и прохладно, хотя на небе высыпали звезды. Хорошая погода все еще держалась в Ленинграде.

– Я загорела? – кокетливо спросила Мария, взглянув на него. Как же это он забыл похвалить ее загар! Неужели все женщины едут на юг лишь для того, чтобы месяц проваляться на пляже под палящим солнцем и привезти в Ленинград знаменитый южный загар, который через три-четыре месяца почти полностью исчезнет?.. Том не любил загорать, да к его розоватому веснушчатому телу загар не очень-то и приставал.

– Этот серьезный мальчик, наверное, в восторге от твоего загара? – поддел ее Том.

– Он еще чернее меня, – рассмеялась Мария. – Я ведь с ним в Сочи познакомилась...

– Ого! Выходит, ты там тоже не терялась!

– Нет, я буду покорно смотреть на все его художества!

– Рога за рога? – усмехнулся Том.

– Не вспоминай лучше о нем... – нахмурилась Мария.

Видно, крепко Борис ее допек! Мария была незлопамятной и прощала своему дружку многое. Том вообще не понимал, как она, девушка почти с высшим образованием, из интеллигентной семьи (отец Марии был какой-то крупный начальник, мать – учительница музыки), крутит любовь с грубым, ограниченным Борисом? С тех пор как его выперли из института, он опускался все ниже и ниже. Много пил, не любил работу, зато очень любил деньги и удовольствия. Понемногу от мелких краж докатился до ограбления квартир. Еще хорошо, что ума хватило скрыть это от Марии, не то бы она в припадке злости не пощадила его. Что же все-таки у них там произошло?..

Может быть, Том и выведал бы подробности их разрыва, но тут он увидел Еву.

– Привет, – ничуть не удивившись, кивнула она Тому. И тут же повернулась к подруге: – Куда ты исчезла, милое дитя? И даже ничего не сказала...

– Я позвоню, – сказала Мария и, подмигнув Тому, оставила их вдвоем.

Чтобы не мешать выходившим из церкви, они отошли в сторону. Сразу за узенькой речушкой, огибающей в этом месте Невскую Лавру, высоко громоздились огромные деревья. На голых ветвях чернели неряшливые прутяные гнезда, но галок было не видно. Или уже спали, или еще не прилетали. Осенью птицы летают стаями, так что сразу их услышишь.

– Все-таки жаль, что бога нет, – вздохнула Ева, прислонившись к толстому, в грубых лепешках коры дереву. – Как красиво в церкви молятся! А какие лица у верующих! Просветленные, не от мира сего... Особенно истово бьют поклоны старушки. На вид такие тихие, благочестивые, а в молодости, наверно, ое-ей как грешили! Теперь вот грехи и замаливают...

– Там, я слышал, твой приятель размахивает кадилом, – заметил Том. – Или это ему не доверяют? Носит просвирки на подносе?

– Женя-то? – улыбнулась Ева. – Он прислуживает священнику. Это его последняя служба в Ленинграде...

– В архиереи выбился? – Том смутно разбирался в рангах священнослужителей.

– До архиерея ему далеко, так же как тебе до министра торговли, – усмехнулась Ева.

Ее так и подмывало рассказать про этого святошу Женю, на которого отец тоже написал о его недостойном поведении. И теперь Женю срочно переводят в Киев. Ева специально сегодня и пришла в Лавру, чтобы попрощаться с семинаристом Женей.

– Я тебя ждал, Ева, – говорил Том, чувствуя какую-то пустоту внутри. Ева умела нагонять на человека тоску. Еще больше, чем похороны.

– Я за ум взялась, Том, – сказала она. – А ты ведь змей-искуситель. Втянешь меня в пьянство и разврат...

– Потому и ходишь в церковь, – усмехнулся Том.

– И там, оказывается, правды нет... – заметила Ева и бросила на него испытующий взгляд. – Ты что не в настроении?

– Все-таки мы не чужие, – сказал с обидой Том. – Нельзя же так, Ева! Куда-то сорвалась, исчезла... Неужели я для тебя пустое место?

– Ты сам меня продал дяде Грише за две кассеты, – усмехнулась Ева.

"Неужели Гриша?! – ахнул Том и тут же с негодованием отогнал эту мысль. – Это Блоха..." Том как-то спьяна ему проговорился на даче, когда тот стал насмехаться над ним, мол, тебя бросила Ева, и все такое. Вот тогда он и брякнул, что она ему надоела и он уступил ее Григорию Даниловичу за две кассеты... Сколько раз Том закаивался свой язык распускать! И откровенничать с приятелями. И вот снова обжегся... Ну, Блоха-ха-ха! Погоди, тебе это не пройдет даром! Если Тома и мучили до этого какие-то раскаяния совести после беседы со следователем, то теперь он окончательно успокоился: он хотел предупредить Бориса, что за ним охотятся, но его дернул дьявол нажраться где-то в ресторане и угодить на пятнадцать суток! Ну и черт с ним, пусть теперь сам выкручивается как хочет!..

– И ты поверила? – запнувшись, спросил Том.

– Ты ведь торгаш, – без всякой злости сказала она. – У тебя все продается и покупается... Такой ты человек. Я знала, на что шла.

– За это время я многое передумал, – начал Том и увидел идущую к ним Марию. Когда она подошла и стала что-то говорить, он попросил ее погулять еще минут десять, у них с Евой важный разговор...

Мария пожала широкими плечами и, надувшись, ушла. Том окликнул ее и, бросив ключи от машины, сказал:

– У меня там новая кассета... этот...как его? Джо Дассен...

Мария растопырила руки, но ключей не поймала. Нагнулась, подобрала ключи и пошла к машине, покачивая узкими по сравнению с плечами бедрами.

Том не умел объясняться в любви, и потом, его останавливал рассеянный, отсутствующий взгляд девушки, устремленный вдаль, но высказаться ему было необходимо, кто знает, когда еще представится такая возможность? Раньше он никогда не волновался, знал, что рано или поздно Ева обязательно заглянет к нему в магазин. Кончатся сигареты, и зайдет... А теперь и сигареты не манили ее. Вон, в церковь потянуло! Уж не хочет ли она обвенчаться с семинаристом Женей и стать матушкой Евой?..

Том путано и невнятно толковал ей о своих чувствах, о том, что надоело жить одному, у него все есть, Ева ни в чем не будет нуждаться, а он стеснять ее...

– Ты, никак, мне предложение делаешь? – удивилась она. И с ее лица исчезло отсутствующее выражение. В карих глазах что-то мелькнуло.

– Выходи за меня замуж, – обреченно выдавил из себя Том. Если бы знала она, как трудно дались ему эти простые слова!..

– За тебя? – еще больше изумилась она.

Будь бы на ее месте другая девушка, Том оскорбился бы. В этом "за тебя?" прозвучала откровенная насмешка.

– Я не могу без тебя, Ева, – уныло сказал он. И это была правда. Он не мог без нее. Другие женщины перестали для него существовать. Обнимая чернявую тоненькую Люсю, он воображал, что это Ева... Но сколько можно было обманывать себя? Люся не давала ему десятой доли того, что небрежно давала Ева, даже не растрачивая себя. Уже одно то, что она рядом, наполняло его радостью и волнением. Как бы ни сложилась их жизнь, а она вряд ли будет счастливой, Том хотел, чтобы Ева была хозяйкой в его доме. Он любил деньги и знал им цену, знал и то, что Ева, если станет его женой, ощутимо опустошит его казну, но был готов к этому. Он был торгаш до мозга костей и чувствовал, что эта девушка для него является сейчас самым ценным товаром. Более ценным, чем деньги, которые он всегда сумеет заработать. А если упустит Еву, то всю жизнь его будет мучить мысль, что он проворонил самую крупную и выгодную сделку в своей жизни!

– Ты знаешь, какая я, и хочешь жениться на мне? – блестя оживившимися глазами, спрашивала Ева.

– Знаю, – отвечал Том.

– А если я буду тебе изменять, ты и это стерпишь?

– А что же мне делать? – кисло улыбнулся он. – Бить тебя я не буду.

– А такая мелочь, что я тебя не люблю, не смущает?

– Достаточно, что я тебя люблю, – угрюмо заметил он, чувствуя, что она над ним смеется.

– Ты ведь торговец, Том, а я товар ненадежный, – все в том же духе продолжала она. Кажется, эта игра пришлась ей по вкусу. – Не боишься прогореть?

– С тебя убытки не взыщу, – усмехнулся он.

– Ну и задал ты мне задачу! – посерьезнела Ева. – Ради того чтобы уйти от своих родителей, я готова выйти замуж хоть за черта... Но ты ведь не дурак, Томик? И отлично знаешь меня... Ты мне не противен, это так, но я не люблю тебя... Не хмурься, чудак! Я никого не люблю, так что, по крайней мере, тебе ревновать меня не к кому. И кто знает, может быть, я изменять тебе не стану. Я ведь сама себя не знаю, Том. По крайней мере, назло тебе этого делать не стану. А уж если полюблю кого... Должна же я хоть раз в жизни кого-нибудь полюбить? Испытать то самое, что сейчас чувствуешь ты... Или судьба насмеялась надо мной? Не дала мне права любить?..

– Я постараюсь, чтобы тебе было хорошо, – сказал Том. Теперь он с вниманием слушал девушку, чувствовал, что она говорит серьезно. И то, что она честно обо всем сказала ему, это тоже хорошо. Он знал, что Ева врать не умеет. Как и любой мужчина, снедаемый любовью, Том не хотел думать, что будет потом, главное сейчас – заполучить ее! Даже зная, что женщина не любит, мужчина всегда надеется, что в будущем все изменится и его полюбят... Так всегда было, есть и будет. И действительно, выйдя замуж за нелюбимого человека, потом женщина начинает к нему привыкать и даже способна полюбить.

– Впрочем, чего я жалею тебя? – размышляла вслух Ева. – Ты ведь продал меня приятелю за две кассеты...

– Я тебя очень прошу, никогда не вспоминай про это, – попросил Том.

– Ладно, я подумаю и скоро дам тебе ответ, – сказала Ева. – Пока наша женитьба представляется мне заманчивой торговой сделкой... Ты меня покупаешь, а я – продаюсь! Должна же я подумать, как подороже продать себя? Вот уж не думала, что в нашем веке возможно такое! – она рассмеялась. – А может, Том, это честнее, чем выходить замуж и притворяться влюбленной, как делает моя подружка? Замужество – это магнит, который притягивает даже таких свободолюбивых, как я... В любом случае, Том, спасибо тебе. Ты первый, который всерьез мне сделал предложение. И убил меня еще тем, что от тебя, трезвого, расчетливого человека, я этого, признаться, не ожидала...

К ним вихляющей походкой подошла Мария. Лучше бы ей рядом с Евой не появляться... Обычно девушки выбирают в подруги ровню или чуть-чуть покрасивее себя, а тут такой диссонанс: толстая бесформенная Мария и стройная красивая Ева.

– Наговорились? – переводя взгляд с одного на другого, спросила она.

– Марго, держись за дерево, а то сейчас упадешь, – сказала Ева. – Томик мне сделал предложение... и кажется, я готова согласиться!

– Я давно этого ждала, – напустив на себя равнодушный вид, ответила Мария, хотя по ее глазам было видно, что она ошарашена. – Том тебя любит, и он все-таки не такой подонок, как мой Борис...

– Хорошего же ты обо мне мнения... – усмехнулся Том.

– Все вы сволочи... – В глазах Марии блеснули слезы, она отвернулась и вытерла их платком. Когда снова взглянула на них, глаза ее возбужденно блестели, толстые губы растянулись в улыбке: – В таком случае, чего же мы стоим? Том, заводи свою тачку и вези нас в лучший ресторан! В "Асторию"! в "Европейскую"! Будем пить шампанское и кричать "горько"...

– Поехали, Том, – после некоторого раздумья сказала Ева.

И в голосе ее явственно прозвучали властные нотки. А у Тома все пело внутри.

– Но домой ты меня привезешь ровно в двенадцать, – несколько охладила его пыл Ева. – Я не хочу накануне таких грандиозных событий скандала с родителями...

5

Василий Иванов, поднявшись на лестничную площадку, услышал пронзительный – звук трубы. Кто-то самозабвенно выводил мелодичные рулады старой знакомой мелодии. Труба заливалась за дверью квартиры Кирилла Воронцова. Озадаченный Василий с минуту стоял перед дверью и слушал. Если бы на фрамуге не был обозначен номер квартиры Кирилла, он подумал бы, что ошибся дверью.

Он позвонил. Перед ним собственной персоной стоял улыбающийся Кирилл. В руках, у него никакой трубы не было.

– Что за чертовщина! – после того как они крепко обнялись и звучно похлопали друг друга по плечам, спинам, сказал Иванов. – Кто-то в твоей квартире играл на трубе? Или у вас тут такая слышимость?

– На трубе? – сделал удивленные глаза Кирилл. – Не слышал.

И тут Василий увидел на кровати в маленькой комнате блестящую трубу.

– А это что? – кивнул он. – Пастуший рожок?

– Труба, – сказал Кирилл.

– Ты на ней играешь?

– А что тут удивительного? – пожал плечами Кирилл. – Ну, иногда...

– Ну, темнила! Детектив! – басил Василий, вертя в своих больших ладонях сразу ставшую маленькой изящную трубу с кнопками. – Играет на трубе и не похвастал... Для кого же ты играешь, Шерлок Холмс?

– Для нее, – улыбнулся Кирилл.. – Для моей маленькой слушательницы.

– Понятно, – ухмыльнулся Василий. – Она живет в соседнем доме, и ты в форточку трубишь ей походный марш? И тебя еще, не оштрафовали?

– Некоторым моя игра нравится, – заметил Кирилл. Забрал у него трубу и повесил на место.

– Я думал, она тут у тебя для антуража... – Забыв про трубу, Василий снова облапил его и растроганно загудел: – И соскучился же я по тебе, сукину сыну! Ну, как Север? Моржи, тюлени, белые медведи? Еще не всех выбили охотники-браконьеры, как китов?

– Моржей и медведей я не видел, – высвобождаясь из его объятий, проговорил Кирилл. – Этот Север три часа лету от Ленинграда... Я ведь был на берегу Белого моря, а не Ледовитого океана.

– Пока ты собирал похабные частушки, я твою красотку Еву умыкнул на съемки... Артистки из нее не получится... – проворчал Василий и вдруг обомлел, увидев, как вошла в комнату крошечная девочка с каштановыми волосами и большими изумленными глазами, опушенными кукольными ресницами.

– Тьфу, тьфу! Мне мерещится? Вроде уже неделю в рот не беру... – обалдело пробормотал Василии. – Кирюха, что это такое?

– Это Олька, – спокойно ответил Кирилл.

– Да что же такое творится на белом свете? – И вдруг заорал как сумасшедший: – Кирилл, детектив чертов, как все это понимать, задери тебя серый волк?!

– Ольке очень нравится, как я играю на трубе, – сказал Кирилл.

– Оно и видно, – ухмыльнулся Василий. – Она от твоей музыки спряталась.

– Дяд, ты играешь на трубе? – с серьезным видом спросила Олька.

– У дяди Василия другие увлечения, – невинно заметил Кирилл.

– Какая у тебя боода! – восхищенно заметила Олька.

– Потрогай, дяд Василий не кусается, – сказал Кирилл и поднял ее на руки.

Но Олька бороду трогать не стала, она заинтересовалась серебряной цепочкой на могучей, загорелой до красноты шее Василия. Потянула за цепочку и извлекла овальный медальон. Повертела в руках, но открыть не смогла.

– Что там внутри? – спросила она.

– Скорпион, – впервые улыбнулся Василий, отчего его большое бородатое лицо стало удивительно добрым и ласковым, а дети это очень тонко чувствуют – доброту и нежность. Не прошло и пяти минут, как они подружились, и Василий, встав на четвереньки, катал Ольку на своей широкой спине по полу. Она, сидя у него на шее, держалась за уши и дрыгала пухлыми ножками. Василий попеременно изображал то верблюда, то ишака. И даже пытался изобразить ишачий крик, что привело девочку в полный восторг.

Не обошлось и без приключений: Василий зацепил за телефонный шнур и грохнул аппарат с высокой тумбочки. Аппарат треснул пополам и замолчал, сколько Кирилл ни тряс его и ни стучал но рычагам.

– Ну вот, доигрались, – проворчал он.

– Без телефона-то оно спокойнее на белом свете жить... – утешил Василий.

Когда Ольке надоело кататься, она попросила нового приятеля, чтобы он покатал на спине и дядю "Киила", на что Василий, поднявшись с пола и отряхивая брюки, проворчал:

– Осел на осле не катается...

– Это очень сложно для четырехлетнего ребенка, – пряча усмешку, заметил Кирилл и объяснил: – Дяде Васе тяжело все время быть ослом... он хочет отдохнуть. Ослы и верблюды ведь тоже устают?..

– Сейчас получишь! – пригрозил ему Василий, сверкнув синими глазами.

Когда Олька, забрав с пола большую нарядную куклу с льняной косой, пошла на кухню укладывать ее спать на табуретку, Василий свирепо воззрился на друга:

– Куда же ты, темнила, спрятал маму этого чудного ребенка?

– Мама ушла в магазин за продуктами, она обещала нас с Олькой угостить хорошим обедом... Ты ведь тоже любишь запеченную в собственном соку курицу?

– Где же ты в наше время откопал маму, которая умеет прекрасно готовить? Я и пить-то стал оттого, что всю жизнь с Нонкой по столовкам да кабакам шлялся... Нонка утверждала, что у плиты маются только идиотки.

Зачем что-то покупать, шляться по магазинам, рынкам, потом варить-жарить, после мыть посуду, вилки-ложки, когда можно пойти в хороший ресторан и тебе в лучшем виде подадут на стол все готовое?

– Евгения думает иначе...

– Ее звать Евгения! – воскликнул Василий. – Кто она? Повар? Официантка? Метрдотель классного ресторана?

– Она художница, – скромно заметил Кирилл.

– Это сразу чувствуется, – рассмеялся Василий. – Она выбросила на помойку твои старинные картины, а стены решила заполнить своими шедеврами?

Кириллу пришлось рассказать, что его обокрали.

– А где же Вадька Вронский! – возмущенно загремел Василий. – Куда милиция смотрит! У него под носом у лучшего друга обчистили квартиру, а он не может сыскать вера... Кстати, где он? Дома или на службе? Я ему сейчас выдам, сукину коту...

– В командировке, – сказал Кирилл. – Вернется на той неделе.

– Когда у тебя свадьба? – спросил Василий.

– Я тебя приглашу, – уклончиво ответил Кирилл.

– Везет же людям! – вздохнул Василий. – Одним махом огреб и жену и дочь...

– Мне уже кто-то об этом говорил, – сказал Кирилл.

– Олька – чудо! – понизив голос, заметил Василий. – Если мне понадобится девчушка для фильма, я у тебя ее заберу, дядя Киил, ладно?

– С мамой договаривайся, – посоветовал Кирилл. Ему было приятно, что Олька произвела впечатление на Василия.

– Снял я фильм... – без всякого энтузиазма сообщил Василий. – После Нового года покажут по первой программе.

– Опять недоволен?

– Наверное, для того, чтобы быть удовлетворенным, нужно самому написать сценарий и снять по нему фильм, – сказал Василий. – А я писать сценарии не умею.

– Я что-то не припоминаю шедевров, созданных режиссерами по собственным сценариям, – успокоил его Кирилл.

Василий никогда не был доволен своей готовой работой. Впрочем, это чувство неудовлетворенности свойственно многим настоящим художникам. Лишь посредственности в восторге от содеянного ими. В некоторых его фильмах была искра божья, но то ли действительно сценарии были слабы, то ли к концу съемок Василий уставал, фильмы получались неровными и, в общем, оставляли зрителей равнодушными.

Когда на кухне что-то звякнуло, Василий поднялся со стула – они сидели в кабинете Кирилла – и отправился туда. У Ивановых не было детей, Василий говорил, что Нонна не хочет себя обременять ими, а он любил детей, нужно было видеть его растроганное лицо, когда он возился на полу с Олькой! Кирилл и сам привязался к девочке, скучал, когда не видел ее хотя бы сутки.

Ее серьезная мордашка с большими глазенками, кукольными ресницами и опущенными уголками губ даже ночью ему снилась. Он готов был с девочкой часами возиться, гулять по улице, терпеливо отвечать на многочисленные и самые неожиданные вопросы, которые первое время ставили его в тупик, как Василий, катать ее на спине, кстати, она любила это занятие. Молочный запах ее маленького нежного тела преследовал его даже на работе. Кирилл никогда раньше не задумывался о детях, даже не знал, хочет ли он их иметь, но встреча с Олькой все перевернула в нем вверх дном: он уже не мыслил себя без Ольки. Без Евгении он себя не мыслил еще с первой встречи в Парголове, хотя еще и сам не знал об этом... Темноволосая синеглазая девочка с нахмуренным лбом мыслителя без всякого труда прочно и властно вошла в его жизнь. Возвращаясь с работы, он заходил в детские магазины, в кондитерские и покупал что-нибудь Ольке, вызывая нарекания Евгении, считающей, что ребенку много сладостей есть вредно, а игрушек и так уже девать некуда. Кстати, огромный печальный мишка так и остался для Ольки самой любимой игрушкой. И еще она мечтала о собаке. Причем не меньше и не больше, как о ньюфаундленде или черном терьере.

Из кухни появился Василий с Олькой на плече. Девочка одной рукой обхватила его голову, другой держалась за волосы. А Василий блаженствовал, он рокотал какие-то ласковые слова в густую бороду и, делая страшное лицо, легонько кусал ее за пухлую ножку. Олька радостно визжала и подпрыгивала, глазенки ее блестели, кончики губ поднялись вверх.

– Бог ты мой, как мы черствеем, ожесточаемся, а детишки не позволят этого делать... Послушай, старик, ты разреши мне почаще приходить к вам и играть с Олькой, а? Да ты не бойся, не умыкну у тебя женщину!.. – рассмеялся он и, став серьезным, прибавил: – Надеюсь, ты веришь мне?

– Верю, – улыбнулся Кирилл. Он уловил в его взгляде такую глубокую тоску, что ему стало стыдно: он счастлив, весь окунулся в новую непривычную жизнь, которая ему очень нравится, а друг в это время, можно сказать, переживает самый тяжелый период в своей жизни...

– Страдаешь по Нонне? – без околичностей спросил он.

– Не с кем стало ругаться, – усмехнулся Василий. – Оказывается, к этому тоже привыкаешь!

– Если тебе интересно мое мнение, то ты должен радоваться, а не переживать, – сказал Кирилл. – У тебя не было жизни, а теперь можно начать все сначала... Слава богу, ты не старик! Здоров как буйвол, женщинам нравишься, что тебе еще надо, Илья Муромец?

– Они мне не нравятся, Кирилл! – вырвалось у Василия.

– Пройдет, – утешил тот. – Я тоже прошел через это...

– Но ты не прожил с одной женщиной десять лет и ни разу не изменил ей, а она тебе наставляла рога...

– Тем более, чего жалеть такую женщину?

– Из тебя, старик, никогда не получится писателя, – вздохнул Василий. – Езди по белу свету, собирай фольклор, готовь докторскую, а в души человеческие не лезь. Не петришь ты в этой сфере ни хрена, друг ситный! Думаешь, мало на свете людей, которые живут с женами, изменяющими им, ругаются, растрачивают себя на семейные скандалы, стареют, мучаются и, представь себе, знают, что все это дичь и нелепость, а вместе с тем ничего изменить не могут... Отними у них эту проклятую жизнь и дай им другую, хорошую и спокойную, и они растеряются... Больше того, откажутся от такой жизни и вернутся к прежней... И потому лишь, что они другой-то жизни не знали! А человек, особенно с годами, становится консерватором и ничего в своей жизни менять не кочет, да и уже не сможет... Многие бросают курить, пить, а что из этого получается? Пшик! Из ста десять способны раз и навсегда изменить свои многолетние привычки, а остальные девяносто снова тянутся ко всему привычному, к тому, что когда-то было...

– В таком случае разыщи Еву, – жестко сказал Кирилл. – Она тебе будет напоминать Нонну...

Ощетинившийся Василий не успел ответить. Дверь отворилась, и в прихожей появилась Евгения. Она была в плаще и косынке, из-под которой на лоб выбились черные волосы. Порозовевшая, с искрящимися глазами, она в одной руке держала раздувшуюся сумку, а другой прижимала к груди огромный кулек с виноградом.

– Я долго? – с улыбкой обратилась она к Кириллу и тут увидела Василия, заполнившего собой проем двери в кабинет Кирилла. – Здравствуйте, Василий Иванович!

Василий, удивленный, что она его знает, первым кинулся к ней, принял пакет с виноградом, а Кирилл подхватил тяжелую сумку, из которой высовывалась желтая скрюченная куриная нога.

– А как вас звать? Этот старый конспиратор... – кивнул Василий на приятеля, – скрыл от меня...

– Евгения, – протянула она ему маленькую, с розовыми ногтями руку.

И Василий, удивив Кирилла, бережно взял ее в ладони, полюбовался и поцеловал. Перехватив насмешливый взгляд приятеля, смущенно заметил:

– В этом доме, я смотрю, из меня сделают человека..

– Вы не умираете с голода? – спросила Евгения, с помощью Василия освобождаясь от плаща. – Потерпите час, и я вам приготовлю курицу по особому рецепту. Кирилл, доставай что-нибудь выпить, угощай гостя, а я – на кухню!

– Мы вам будем помогать, – заявил Василий, чуравшийся любой домашней работы. Если он чем и занимался у себя дома, так это плотницкими поделками. Мог сделать из пня стул, оригинальную полку на стену, выдолбить из березового капа пепельницу или вазу, придать корявому сучку вид зверька или птицы. А вот чистить картошку или выпотрошить курицу Василий не был приучен. Даже во время летних походов он не допускался к котлу, вот заготовить дров, разжечь костер, соорудить шалаш – это было его делом.

Тоненькая, с рассыпавшимися по плечам длинными волнистыми волосами, с белозубой улыбкой, Евгения принесла с собой какое-то особенное настроение приподнятости и взволнованности. Она засучила рукава голубоватой рубашки в клеточку и стала выкладывать на большой деревянный стол покупки. Красивые руки ее с ямочками на круглых локтях плавно двигались, тонкие брюки подчеркивали стройную гибкую фигуру, не матери четырехлетней дочери, а совсем юной девушки.

Василий как завороженный ходил вслед за ней по кухне, задевал плечами то за полки, то за белую хлебницу на холодильнике и с удовольствием выполнял все поручения хозяйки. Вслед за ним ходила Олька и, задирая бельшеглазое личико, просила его снять с медного фонаря, свисавшего на цепях с высокого потолка, Дюймовочку, которая, по ее словам, бродила по выпуклому стеклу, спасаясь от злого водяного жука... Невольно все посмотрели на фонарь, но даже мухи не обнаружили, однако Олька уверяла, что Дюймовочке приходится туго, и требовала, чтобы ее немедленно спасли. Тогда Василий осторожно взял ее за талию ладонями и поднял к фонарю. Олька, замирая от восторга, поколдовала возле него руками и громогласно объявила, что Дюймовочка забралась в электрическую лампочку и больше ей ничто не угрожает, а отвратительный водяной жук лопнул от злости и испарился.

Василий хотел было ее ссадить, но она, угнездившись на его плечах и обхватив ногами шею, потребовала, чтобы он ее покатал, успокоив, что он теперь не ишак и даже не верблюд, а настоящая жирафа...

Когда они исчезли в прихожей, Евгения задумчиво заметила:

– Твой друг довольно живописный товарищ... Я, наверное, нарисую его портрет...

– Я этого не допущу! – в шутку возмутился Кирилл. – Это очень опасный тип. Один раз уже умыкнул у меня девушку!

– Где же она? – склонившись над кастрюлей, полюбопытствовала Евгения.

– Кто?

– Девушка, которую он умыкнул.

Из комнаты доносился серебристый, как звон колокольчика, Олькин смех и басистое рычание Василия.

– Такой человек, как он, не способен на подлость... – сказала Евгения, и Кириллу стало стыдно за минутную вспышку глупой ревности.

– Говорят, влюбленные глупеют... По мне, наверное, это заметно?

– То, что поглупел, видно, а что влюблен – нет, – отрезала Евгения.

Кирилл выбрал побольше очищенную картофелину и бросил в кастрюлю с водой. Обрызганная Евгения смазала его по щеке хвостом зеленого лука, тогда он схватил ее за руку и придвинул к себе, она отбивалась, вертела головой, изворачивалась, а в глазах ее безмолвно взрывались вселенные. Когда он нашел ее губы, она, прикрывая глаза черной щеточкой ресниц, прошептала:

– Сумасшедший! Отпусти меня сейчас же...

В кухню притопал Василий с Олькой на плечах. Его уши пылали в ее нетерпеливых ручонках.

– Мама, мы поедем с дядей Васей в Африку! – сообщила Олька. – И привезем вам к обеду белого носорога... Доставай самую большую кастрюлю... Вперед, моя жирафа!

– Не хочу в Африку, – простонал Василий. – Хочу обратно в клетку. Накорми и напои сначала меня, жестокая наездница, а потом уж в Африку... А еще лучше – в "Асторию"!

– Олька, смени лошадку, – распорядилась Евгения. – Дядя Василий будет помогать мне, а дядя Кирилл застоялся... Пусть лучше он за носорогом прогуляется в Африку!..

Вечером, оставшись один в квартире, Кирилл остро почувствовал отсутствие Евгении и Ольки. В ушах все еще звенел тоненький серебристый смех расшалившейся девочки, перед глазами стояло улыбающееся, с пляшущими искорками в глазах лицо Евгении. Даже Василии вел себя спокойно и рассудительно. Выпил две-три рюмки – и больше баста. Кирилл подумал, что он стесняется Евгении, и, когда она вышла, пододвинул ему бутылку, но Василий покачал головой:

– Не хочется, – сказал он, немало удивив Кирилла: давненько тот не слышал от него подобного!