Текст книги "Маленький стрелок из лука"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– Нравится? – спросила она, глядя на него. – Кругом город, люди, а здесь тихо и никого нет.

– Есть в Ленинграде места и поинтереснее, – сказал Кирилл.

– Мне это нравится, – с ноткой разочарования в голосе ответила она.

– Вы солнца боитесь? – спросил он.

Здесь было сумрачно и пахло влажной землей и гниющими листьями. Кое-где среди каменных глыб виднелись полоски грязного льда с вмерзшими в него бумажками и окурками.

– Вам не кажется, что вы задаете глупые вопросы? – холодно поглядела она на него.

– При встрече с вами я всегда глупею, – улыбнулся он.

– В таком случае вам лучше не встречаться со мной, – сказала она.

– Что вы? – сделал он испуганные глаза. – Это невозможно!

– Почему? – уже мягче поинтересовалась она.

– Потому что вы мне очень нравитесь. – Он чуть было не брякнул, что взял для нее билет на самолет, но удержался: чего доброго, она совсем примет его за дурака...

– Опять вы за свое... – в ее голосе прозвучали грустные нотки. Она смотрела прямо перед собой.

А ему хотелось взять в руки ее толстую косу и взвесить: она почему-то казалась ему очень тяжелой, будто сплетена из черного металла.

– Я все время думаю о вас и жду звонка, – продолжал он. – А вы все не звоните...

– Вы непохожи на человека, который день и ночь дежурит у телефона, – усмехнулась она.

– А вы бы этого хотели?

– В том-то все и дело, что я ничего не хочу, – ответила она и, помолчав, прибавила: – Тем более морочить вам голову.

– А вы этого и не умеете делать, – заметил он.

– Кирилл, я любила, была замужем, у меня ребенок...

– И у и что?

– Вы считаете, этого мало, чтобы научиться в жизни кое-что смыслить?

Жизнь, конечно, нас многому учит, но совсем не для того, чтобы разочаровывались в ней, – сказал Кирилл. – Я тоже любил... Ну и что же? Прошла эта любовь. И я не считаю, что мне не повезло. В отличие от всего бренного, одна лишь любовь вечно молода. Она не стареет. Никогда. Любовей бывает много, а настоящая – одна. Но люди плохо в этом разбираются, иногда случайную любовь принимают за настоящую, отсюда и все беды: разочарования и все такое...

– Вы хотите сказать, что у вас и у меня была любовь ненастоящая? – Евгения с интересом смотрела на Кирилла.

– Не знаю, как у вас, а у меня – да, – сказал он.

– Пережив эту ненастоящую любовь, мы теперь с вами имеем право на настоящую? Правильно я поняла вас?

– Каждый человек имеет право на настоящую любовь, на далеко не каждый это право использует.

– Все это слова, дорогой Кирилл! – сказала она. – Вы случайно лекции на тему "Что такое любовь и как с ней бороться?" не читаете в домоуправлении?

– Почему в домоуправлении? – улыбнулся он.

– Не хватит же у вас мужества говорить все это современным молодым людям? А в домоуправлении на лекции ходят лишь пенсионеры и домохозяйки...

– Я уже взял два билета на пятое мая, – перевел Кирилл разговор на другое.

– Разве вы едете не один? – Она не смотрела на него. Глаза ее были устремлены на троллейбус, который круто сворачивал с улицы Софьи Перовской к каналу Грибоедова.

– Мы едем вдвоем, – улыбнулся он. – Вернее, летим. Вы и я.

– Здорово вы за меня решили! – восхитилась ока. – А если бы я вам не позвонила и мы не встретились?

– Вы бы позвонили, и мы обязательно бы встретились, – спокойно ответил он. – Иначе и быть не могло, Евгения.

– Вы или до неприличия самоуверенны, или...

– Вот увидите, будет по-моему, – сказал он и взял ее теплую узкую ладонь в свою руку.

Она сделала слабую попытку освободиться, но он не отпустил. Ее рука осталась в его ладони.

– Покажите билет! – потребовала она.

Кирилл достал из внутреннего кармана пиджака два билета. Евгения внимательно прочитала и вернула назад.

– Евгения Воронцова... – произнесла она, будто прислушиваясь к звучанию этой фамилии. – Какая же я Воронцова?

– Вы почему-то упорно скрываете от меня свою фамилию.

– Она очень простая, – ответила она. – Соловьева.

– Красивая фамилия... По мужу или девичья?

– Моя фамилия, – ответила она.

Они молча сидели на камне, еще сохранившем в своих глубинах зимний холод. Наверное, и Евгения почувствовала это, потому что первая встала и поправила плащ. И снова коса ее тяжело колыхнулась: Кирилл протянул руку – и его пальцы охватили упругую теплую, перевитую петлями косу. Она действительно была тяжелой.

– Вы хотите дернуть меня за косу? – блеснула она в его сторону глазами. – Тогда скорее, пока у меня хорошее настроение!

– Я и в школе-то не дергал девчонок за косы, – сказал он и невольно прижал косу к лицу. Она пахла уже знакомыми ему духами. Наверное, французскими, потому что такой стойкий запах только у них бывает.

Она высвободилась и легко вспрыгнула на каменную площадку. Вслед за ней поднялся и Кирилл. На широких каменных ступенях собора и у дверей остановилась экскурсия. Худощавая чернявая девушка бойко стала рассказывать об истории создания Казанского собора. Туристы задирали головы и рассматривали своды собора, украшенные лепкой. Они прошли мимо, по влажным нечищеным дорожкам разгуливали голуби. Птицы сидели на обнаженных головах Кутузова и Барклая де Толли, равнодушно взирающих с гранитных постаментов на многолюдный Невский.

– Почему вы не носите с собой альбом и карандаш? – поинтересовался Кирилл.

– Я вам говорила, что уже с год не держала кисти в руках, – после некоторой паузы ответила она.

Он чуть было не спросил: на что же она живет? – но промолчал, посчитав, что задавать этот вопрос бестактно.

– Вы хотели, наверное, спросить, каким образом я деньги зарабатываю? – догадалась она – Иллюстрирую детские книжки. Недавно сдала макет с оформлением и тридцатью рисунками.

– А говорите, кисть в руках не держите.

– Рисунки я делаю карандашом, – пояснила она. – А кисть – это совсем другое, – она с неудовольствием взглянула на него. – Не будем больше об этом, ладно?

Напротив Елисеевского магазина она свернула в скверик к памятнику Екатерины Второй. Кирилл уже заметил, что ее, как магнитом, притягивают к себе памятники, соборы, дворцы. Вот и сейчас она направилась в сквер машинально, по привычке. Кириллу и самому нравилось это красивое местечко: великолепный скульптурный памятник, сквер, а через площадь Пушкинский театр, бывший Александринский. На скамейках сидели шахматисты, окруженные болельщиками. Площадь перед театром пересекали стройные, модно одетые женщины. Они скрывались в служебном театральном подъезде. Наверное, актрисы спешили на репетицию или на утренний спектакль.

Он думал, она присядет на скамью, но Евгения повела его мимо театра на улицу Зодчего Росси. От невысоких зданий как раз до середины улицы опрокинулись тени. Небо над головой было непривычно синее с редкими, не загораживающими солнце облаками. На этой улице народу было мало. Лишь у парадной одного из домов толпились юноши и девушки. Рядом рабочие в спецовках разгружали машину с прицепом-шаландой. Они вносили через выставленное окно на первый этаж доски внутрь здания. Доски были желтые, свежие и пахли смолистой сосной. Этот запах вызвал в памяти небольшую псковскую деревушку на берегу реки, груду бревен и досок, из которых они мастерили скотный для колхоза... В этом году поход по селам, и весям не состоится: Василий Иванов снимает фильм под Валдаем, он, Кирилл, уезжает в командировку, а Вадим Вронский в июне на месяц уезжает в Москву на курсы повышения квалификации. Один лишь Николай Балясный никуда не уезжает. А осенью они договорились во что бы ни стало слетать хоть на две недели в Коктебель...

На площади Ломоносова Евгения сказала, что ей надо домой, там Олька... Правда, она с матерью, но Евгения обещала сходить с ней в кино.

– Я провожу, – сказал Кирилл.

– Вам хочется узнать мой адрес? – улыбнулась она. – Это не очень далеко. Я живу на Бассейной, рядом с метро "Парк Победы".

– А точнее? – настаивал он.

– Вам надоело день и ночь ждать у телефона... – сказала она.

– Вот именно, – кивнул он.

Она раскрыла сумку, достала записную книжку в розовой глянцевитой обложке, быстро записала телефон и вырвала страницу.

– В одном вы уже добились своего, – заметила она, протягивая ему узкий листок в мелкую клетку.

– И в другом добьюсь своего, – совершенно серьезно пообещал он.

– Вы настойчивы, как Финдлей из знаменитого стихотворения Бернса.

– "Ну да", – сказал Финдлей... – вспомнил одну строчку Кирилл.

– Мой автобус, – сказала она, глядя мимо его плеча.

Автобус остановился, открылись двери. Кирилл хотел было войти вслед за ней, но она мягко остановила:

– До свидания!

– Евгения, вы собирайтесь, – сказал он, стоя у раскрытой дверцы.

– Куда?

– Со мной на Кольский полуостров. И не забудьте захватить кисти и мольберт!

– Вы опять за свое! – рассмеялась она.

Послышалось нарастающее шипение, двери лязгнули в петлях и затворились. Теперь он видел ее лицо через пыльное стекло. Но и через окно было видно, как переливаются в ее глазах маленькие пятнышки. Коса перебралась со спины на плечо и, обогнув высокую грудь, свисала до самого кармана ее светлого плаща.

Автобус ушел, а Кирилл стоял на остановке и смотрел вслед, потом перевел взгляд на Фонтанку: по темной, с дегтярным блеском воде плыли ослепительно белые льдины. Это не городской закопченный угольной пылью лед, видно, приплыл сюда издалека. Оттуда, где нет дворцов и соборов, где нет людей и заводов, лишь поля да леса, где зимой по узким тропинкам через реку ходят зайцы, волки и лоси...

5

Кириллу всегда было смешно, еще а детстве, наблюдать за бабушкой, собирающейся в дальнюю дорогу: бабушка за несколько дней начинала беспокоиться, складывать в авоськи пожитки, подолгу задумываться: все ли она взяла с собой? А на вокзал приезжала за два часа. К старости и мать стала такой же. А теперь вот он носится по городу на машине, рыщет в магазинах, думает о предстоящей дороге. Выходит, всем людям свойственно перед дальней дорогой нервничать, суетиться?..

Огромный рюкзак увязан, брезентовая штормовка с капюшоном висит на вешалке, легкие резиновые сапоги стоят на видном месте в углу, удочки, спиннинг, подсачок, связанные вместе, – там же. Холодильник отключен, не забыть бы слить воду из поддона, когда очистится ото льда морозилка. Один раз, уезжая летом в отпуск, Кирилл оставил в выключенном холодильнике кусок сала в целлофане. Когда он открыл через месяц дверь, с порога в нос ударил такой зловонный запах...

Возвращаясь из института, Кирилл зашел в комиссионный магазин. Там у него теперь знакомый продавец. Как его? Довольно редкое имя... Да, Том Лядинин... Почти Том Сойер... Хорошо бы у него приобрести парочку кассет с хорошими записями. Кирилл с собой берет портативный магнитофон. В командировке будет записывать речь сельчан, песни, сказания, легенды. Ну, а на досуге почему бы иногда не послушать популярную музыку?

В магазине у приемщика он застал Еву. Она сидела на стуле в углу и без всякого удивления смотрела на него. В пальцах зажата сигарета. За ее спиной, на широкой полке, в беспорядке лежали магнитофоны, проекторы, электробритвы и другие бытовые приборы. Ева была в новых джинсах с фирменной этикеткой на видном месте и модных туфлях. Кирилл давно ее не видел. Девушка изменилась: то ли раньше не было таких заметных голубоватых теней под карими глазами, то ли поменьше было косметики на белом лице. Ее полные губы ярко накрашены, на скулах и щеках выделяется слой румян.

Она кивнула ему, глубоко затянулась, так что щеки запали вовнутрь, но сигарета, по-видимому, погасла. Из-за стола предупредительно поднялся Том и щелкнул зажигалкой. Ева даже не поблагодарила. Она по-прежнему бездумно смотрела на Кирилла и молчала. Несоразмерно длинная нога ее в синей брючине чуть заметно покачивалась. Кириллу даже показалось, что она не хочет признаваться, что они знакомы. Однако Ева, выпустив дым, невозмутимо произнесла:

– Каким ветром тебя занесло к этим жуликам?

Том повнимательнее взглянул на Кирилла и дружелюбно кивнул: он узнал его.

– Взяли у Владика кассеты с записями? – поинтересовался он, никак не отреагировав на нелестные слова Евы. – Или круто заломил?

– Я ему три раза звонил – никак дома не застать.

– Он часто в командировки ездит.

– Мне бы пару кассет, – попросил Кирилл. – Не найдется?

– Для хорошего человека... – улыбнулся Том и ловким движением извлек из недр письменного стола четыре кассеты. – По пятнашке за штуку... Только для вас!

Кирилл, ни слова не говоря, достал из кармана деньги, отсчитал шесть червонцев и протянул приемщику. Тот небрежно сунул их в ящик стола.

– Это мой знакомый, – сказала Ева, попыхивая сигаретой. – Мог бы содрать с него и поменьше.

– Я так и понял, – улыбнулся Том. – А взял я за кассеты по номиналу... – он взглянул на Кирилла. -

Надоедят – приносите, я их поставлю за эту же цену. Потеряете лишь семь процентов комиссионных.

И только сейчас Кирилл вспомнил, что однажды уже видел их вместе, Томаса и Еву, на Садовой, когда он был там с горисполкомовской комиссией. Они прошли тогда мимо него по тротуару, Томас был в черном кожаном пиджаке, рыжая шевелюра его топорщилась. И ростом он был заметно ниже Евы...

Кирилл особенно не удивился, застав девушку в магазине. Он уже знал, что у нее много знакомых в городе: и продавцов, и официантов, и других. Знает она и приятелей Ляли Вдовиной. Знает, но рассказывать о них не желает, хотя Кирилл и просил ее об этом. Он начал очерк о Вдовиной. Фамилию изменит, пусть очерк будет безадресный, это давало волю для фантазии, но Кирилл все же не располагал главными фактами: он не знал никого из знакомых и приятелей Ляли...

И уж тем более не догадывался, что тот самый человек, которому девушка перед смертью хотела написать письмо, сидел сейчас прямо перед ним. Не знала тогда еще этого и Ева.

Попрощавшись с Томом, Кирилл вышел из магазина. Почему-то сегодня народу было мало. Странное ощущение от этой встречи осталось у Кирилла. Нет, он не ревновал, да и какая могла быть ревность, когда ему давно уже было ясно, что с Евой у них все кончено: помыслы его были целиком направлены на Евгению... И все же что-то царапнуло Кирилла за сердце.

Услышав торопливые шаги, он оглянулся: его догоняла Ева. Ничего не скажешь, джинсы сидели на ней великолепно!

– Ты не находишь, что нам надо поговорить? – поравнявшись с ним, сказала Ева.

– О чем?

– Ты не удивился, что я тут сижу, в магазине?

– Я ведь не твой отец и не собираюсь убеждать тебя, что лучше бы ты сидела не в комиссионке, а в аудитории университета.

– Я лучше знаю, где мне сидеть, – заметила она и холодно взглянула на него.

– Разумеется, – усмехнулся он.

– У тебя вид какой-то отсутствующий, – сказала она.

– Я уезжаю, – ответил Кирилл. – Месяца на два. На Север.

– Будешь дрейфовать на льдине? Вместе с пингвинами?

– Пингвины в Антарктиде, – улыбнулся он. – Я уезжаю всего-навсего на Кольский полуостров.

– Не влюбись в эскимоску.

– У тебя что было по географии? – спросил Кирилл.

– Не помню. Кажется, тройка.

– Оно и чувствуется, – рассмеялся Кирилл. – Эскимосы в Заполярье.

– Какая разница, – сказала она, покусывая полную нижнюю губу.

Ни Кирилл, ни Ева не заметили, как из магазина вышел Борис Блохин и, перейдя на другую сторону улицы, пошел за ними. В зубах у него сигарета, через плечо на узком ремне фотоаппарат. Борис напоминал туриста. Он и был сейчас турист. Из шашлычной его полмесяца назад уволили: спьяну ввязался в драку со своими клиентами и проломил бутылкой какому-то пьяному морячку голову. Хорошо, что еще тот довольно быстро оклемался, могло бы быть и хуже. Борис со свойственным ему нахальством пытался было доказывать, что он отстаивал интересы шашлычной и самолично усмирял хулигана, но провести никого не удалось: все видели, что он сам был хорош, едва на ногах держался, хотя и считался на работе. И не задень он морячка, может, и никакого скандала в шашлычной и не было бы.

И вот уже вторую неделю Борис подкармливался у Тома Лядинина: выполнял его мелкие поручения, за соответствующую мзду таскал на собственном горбу до стоянки такси купленные в комиссионке приемники, телевизоры и другое барахло. Один раз метров четыреста за трешку волок на спине холодильник "Ладогу". Такая работка, конечно, была не по нему, но приходилось терпеть, сам виноват, подвел Тома. Это ведь он по знакомству устроил его в шашлычную. Там было Борису хорошо. Как говорится, сыт, пьян и нос в табаке... И черт дернул его тогда напиться и полезть в эту дурацкую драку!..

Борис знал, что Том вечно не будет держать его на голодном пайке, рано или поздно подбросит денежную халтурку! У Тома каждый день проворачиваются выгодные дела. И с приемниками, и с магнитофонами, и с партиями импортных кассет... Идут через него бритвы, пластинки. Не брезговал Лядинин и торговлей одеждой: через его руки проходили заграничные кожаные пальто, пиджаки, джинсы, обувь, рубашки. Брал он хрусталь, люстры, часы. Не было дня, чтобы Тому что-либо ценного не принесли в комиссионку. Борис уже намекал ему, что мог бы и оформить его в магазин продавцом, но Том пока помалкивал. Да и Борис не настаивал, знал, что у него перед Томом рыльце в пушку. Спасибо, что хоть за картежный стол пускает. Но последнее время нет крупной игры. Разве что сегодня соберутся на даче крутые мужики с бабками... Томик поручил закупить коньяку, шампанского, разной закуси. А уж если приятель разорился на коньяк, значит, народ придет к нему солидный и куши в банке будут солидные...

Борис сразу узнал Кирилла, когда тот пришел в магазин, Блохин крутился в торговом зале, где молодая женщина только что купила телевизор "Рубин". Он рассчитывал заработать пятерку за доставку телевизора к такси. Но, увидев, как Кирилл прошел к Лядинину, забыл про женщину и телевизор. Больше он не спускал глаз с дверей. Давно забытая картина всплыла перед глазами Бориса: Коктебель, ночной пляж, голубовато подсвеченный луной, лихая драка на берегу... Этот самый мужчина, что сейчас сидит у Тома, свалил его мощным ударом на песок, потом другой, огромный и бородатый, согнул вокруг его шеи водопроводную трубу и швырнул в море, в набежавшую волну... Давнишняя обида и ненависть всколыхнулись в Борисе. Как сейчас он помнит их громкий смех на берегу... И все это происходило на глазах Евы, не преминувшей потом обо всем рассказать Марии...

Еще не зная, что он сделает, Борис долго шел по другой стороне улицы позади Кирилла и Евы. Он свернул за ними на улицу Восстания, потом к церкви, что на улице Пестеля. У высокой чугунной ограды, рядом с толстой цепью, прикованной к пушке, они остановились Борис обошел церковь и встал в очередь на стоянке такси, здесь его не заметят. Впрочем, он и не рассчитывал, что мужчина его узнает, все-таки там, на пляже, была ночь, вот Ева сразу обратит на него внимание, а пока этого Борису не хотелось. Он вытащил из заднего кармана вытершихся джинсов расплющенную пачку с одной-единственной сигаретой, попросил у стоящего перед ним мужчины спичку, закурил и прислонился спиной к обшарпанной стене желтого дома, изредка бросая на Кирилла и Еву насупленные взгляды.

А между теми в этот момент происходил следующий разговор:

– Ты меня даже не приглашаешь к себе домой – говорила Ева, многозначительно глядя ему в глаза.

– Нет, – отвечал Кирилл. – Ни к чему это.

– Раньше ты так не говорил.

– То было раньше.

– А что изменилось?

– Не прикидывайся дурочкой! – раздраженно сказал Кирилл. – Очень многое изменилось.

– Ты встретил другую? – Ева перевела взгляд на паперть, на которой о чем-то негромко разговаривали две старушки.

– Можно подумать, что тебя это волнует, – усмехнулся он.

– А почему бы нет? Ты ведь меня бросаешь, а не я тебя.

– Я тебя не могу бросить по одной простой причине: ты никогда не была моей.

– Мне не хочется тебя терять, Кирилл, – вздохнула Ева.

– Нельзя потерять то, чего у тебя нет, – сказал он.

– Я как-то вспомнила картину в твоей комнате, – вдруг заговорила она о другом. – Пируют в лесу... Там на дереве крылатый ангелочек с луком. Однажды, когда я смотрела на картину, мне показалось, что этот... Амур, что ли? целится прямо мне в сердце... Наверное, он промахнулся, Кирилл? Этот маленький стрелок из лука?

– Наверное, промахнулся... – повторил Кирилл и даже не улыбнулся. А он-то считал, что на Еву картина не произвела никакого впечатления...

– А в тебя он тоже не попал? – заглядывала ему в лицо Ева. И в ее коричневых глазах на сей раз не было равнодушия.

– По-моему, стервец, попал, – улыбнулся Кирилл и машинально дотронулся рукой до левой стороны груди.

– Я рада за тебя, – со вздохом сказала она. – Любовь – это так прекрасно...

– Это что-то новенькое? – удивился Кирилл. – Помнится, ты начисто отрицала такое примитивное, на твой взгляд, понятие, как любовь.

– Мне хочется влюбиться, – сказала она. – Должна же я испытать, что это такое?

– У тебя еще все впереди...

–Не произноси ты, пожалуйста, эти избитые фразы, – упрекнула она. – От тебя мне неприятно их слышать.

– А от других? – усмехнулся он, задетый за живое, хотя в душе должен был признаться, что Ева права: сентенция была не из свежих.

– Что тебе до других? – прямо взглянула она ему в глаза. – Ты сам, Кирилл, стал другим.

– Хорошо это или плохо?

– Для тебя, наверное, хорошо.

– А для тебя?

– Я, мой дар-рагой, давно уже не знаю, что для меня хорошо, а что плохо, – насмешливо, однако с нотками горечи в голосе произнесла она.

– А я, думаешь, знаю? – вырвалось у Кирилла, о чем он тут же пожалел, но Ева не обратила внимания на его капитулянтские слова.

– Я всегда знала, что смогу прийти к тебе, выпить кофе, послушать музыку, – задумчиво заговорила она. – А теперь ничего этого не будет.

– Почему не будет? – возразил он. – Я не собираюсь закрывать перед тобой дверь.

– Пойдем сейчас? – оживилась она. И опять в ее глазах мелькнуло что-то незнакомое, бесстыдное.

Ева ему нравилась. Она была по-прежнему эффектна и хороша собой. И то, что в ней сейчас не было обычного равнодушия, смутило его.

– Мы не пойдем ко мне, – твердо произнес он, видя, как глаза ее снова, будто небо пеленой, подернулись дымкой былого равнодушия.

– Я пошутила, – улыбнулась она. – Я сама бы не пошла к тебе. Меня Томик ждет. Мы через час-полтора поедем в Новгород. Уже заказаны номера в гостинице. Слышал про такой ресторан "Детинец"? Там музыканты в красных рубахах и хромовых сапогах исполняют современные танцы... Все под старину, а музыка современная. Смешно, правда?

– До свидания, Ева, – сказал он.

– Позвони, как вернешься, – сказала она и пошла к стоянке такси.

Он не видел, как вслед за ним, соблюдая приличную дистанцию, снова двинулся Борис. Не заметила его и Ева. Она вообще не имела привычки смотреть по сторонам и оглядываться. Прямо стояла с высокомерным видом, дожидалась машины.

Борис проследил за Кириллом до самого дома, крадучись, поднялся вслед за ним на второй этаж и оттуда, спрятавшись за перилами лестницы, заметил, в какую дверь на третьем этаже вошел Кирилл. Когда щелкнул замок и дверь захлопнулась, Борис удовлетворенно хмыкнул и спустился вниз.

Борис вышел на улицу и, насвистывая, зашагал к магазину. О том, что они сегодня вечером поедут в Новгород, чтобы посетить знаменитый ресторан "Детинец", он еще не знал. Не знал об этом и Том, выписывающий в небольшой комнате квитанции на сданные холодильники, приемники и другие товары. Да и сама Ева еще пять минут назад не знала, что ей захочется поехать в Новгород. Эта мысль пришла ей в голову, когда Кирилл самым откровенным образом отверг ее... Ева редко плакала, но сейчас почувствовала, что глазам стало горячо. Она достала из сумочки зеркальце, пудру, карандаш...

Подкатило такси. Ева на почти негнущихся длинных ногах подошла к машине, раскрыла дверцу и уселась рядом с шофером. Колени ее оказались на уровне груди. Глаза были сухие и невидящие, смотрели прямо перед собой. Долго переживать Ева не умела. Она прогнала прочь мысли о Кирилле и стала думать о Новгороде, в котором никогда не была. Хочется ли ей действительно туда?..

– Вам куда? – немного подождав, спросил шофер.

– В Новгород, – машинально ответила девушка.

– А может быть, в Варшаву? Или уж прямо в Париж? – ухмыльнулся шофер.

– Простите, – сказала Ева и назвала улицу. Шофер покрутил головой, недовольно хмыкнул, но повез. До той улицы было рукой подать, но очень уж девушка сидела рядом симпатичная, а таксист был молодой.

– Не разменяете так, чтобы по две копейки? – обратился Кирилл к киоскерше «Союзпечати».

– Вы уже раз меняли, – заметила та, однако наскребла ему из пластмассового блюдечка мелочь.

Кирилл поблагодарил и подошел к телефону-автомату, вмонтированному в стену и окруженному плексигласовым фонарем. Очевидно, по мнению конструкторов, такой колпак должен защищать разговаривающего по телефону от внешнего шума, но Кирилл, набирая номер, слышал могучий рев разгоняющегося для взлета лайнера, шум проезжающих мимо такси, голоса людей. Возможно, если бы кто-нибудь на другом конце провода снял трубку, то все шумы сразу бы исчезли, но трубку никто не брал. В монотонные продолжительные гудки вдруг ворвался голос диктора радиотрансляции и сообщил: "...лбом стену не прошибешь, мой милый! Не лучше ли тебе успокоиться и выбросить ее из головы? Николай Харитонович никогда на это не пойдет. Он спит и видит во сне, как бы выдать свою дочь Аннушку замуж на графа Шувалова..."

– Ну, это мы еще посмотрим... – мрачно пошутил Кирилл и повесил трубку.

Или Евгении не было дома, или она не брала трубку. Он звонит ей с самого утра, испорченные автоматы проглотили несчетное количество копеечных и двухкопеечных монет, и все без толку. До посадки на его самолет осталось меньше чем полчаса. Объемистый рюкзак с привязанной к кармашку биркой уже куда-то уплыл по транспортеру вместе с чемоданами, баулами и сумками. В руках Кирилла лишь зачехленные удочки да новая брезентовая куртка с капюшоном. День нынче выдался теплый, солнечный, и он не надел ее.

Хотя Кирилл и был готов к тому, что Евгения никуда с ним не поедет, однако настроение с каждой минутой падало. Собственно, ему нечего переживать: Евгения и не обещала, что отправится с ним куда-то к черту на кулички... Но он хорошо помнит день, когда впервые предложил ей поехать на Север. Глаза ее вспыхнули, она даже растерялась. Он уверен, что в тот момент молодая женщина готова была поехать. Эта ее растерянность и вспыхнувшая на миг надежда в глазах и вселили в него уверенность, что она поедет. Он отлично понимал, что на такое решиться трудно, у нее мать, которой надо все как-то объяснить, потом маленькая Олька... Кажется, она говорила, что снова взяла большую работу в издательстве. И все равно, когда он заговаривал о поездке, в глазах ее что-то мелькало, безусловно, Север ее манил, вселял какие-то смутные надежды. Все-таки она художница, а там такие возможности...

Нет, она не обещала с ним поехать, но тем не менее см верил, что они поедут вместе. И сейчас, когда до вылета оставалось совсем немного, он все еще верил...

У прохода с табличкой их рейса уже толпились пассажиры. Симпатичная женщина в серой летной форме стояла у турникета и разговаривала с диспетчером – тоже миловидной девушкой, выписывающей багажные бирки. В аэропорту все девушки как на подбор: симпатичные, фигуристые, и форма гражданского воздушного флота им очень идет. И вообще, в профессии стюардесс есть что-то романтическое. Есть люди, которые в наш двадцатый бок боятся летать на самолетах, а эти девчушки в отлично пригнанной летной форме большую часть своего времени проводят над облаками, на такой высоте, где летом пятидесятиградусный мороз, яркое без лучей солнце висит в голубой пустоте и не греет...

Он увидел ее и не поверил своим глазам: она стояла в зале, прислонившись спиной к мраморной колонне. У ног ее приткнулся оранжевый кожаный чемодан, перетянутый ремнями. И вид у нее был несчастный. Наверное, не заметь ее Кирилл, она так и осталась бы стоять у колонны, глядя в широкое окно, за которым простиралось асфальтированное, с зелеными разделительными полосами летное поле, виднелись большие и маленькие самолеты, а почти у самых окон висел над серой квадратной площадкой желтый с красным вертолет. Он или взлетал, или готовился приземлиться.

Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, а непослушные губы растягивает счастливая глупая улыбка, Кирилл, уронив удочки, бросился к ней. Видно, удочки кого-то задели, потому что он услышал возмущенный возглас, но даже не обернулся. Подбежав к Евгении, схватил ее за руки и, заглядывая в глаза, что-то бессвязное говорил, смеялся... И с радостью видел, как а ее глазах исчезает это несчастное, затравленное выражение. Вот в них снова вспыхнули и замельтешили так поразившие его в первый раз разноцветные точечки, и широко распахнутые глаза ее снова стали похожими на окна во вселенную...

– Чемодан! – вспомнил Кирилл, услышав голос диктора, объявившего посадку на их самолет.

Он схватил довольно легкий чемодан, подбежал к регистраторше и бухнул его на весы. Та наградила его недовольным взглядом и, отмечая что-то в книжке, заметила:

– Обязательно один такой найдется, который опоздает!

– Это замечательно! – глупо улыбаясь, выпалил Кирилл. – Если бы люди не опаздывали, скучно было бы жить на свете!

– Идите на посадку, весельчак... – стараясь быть серьезной, сказала регистраторша, но на губах ее помимо воли появилась улыбка.

– Кирилл, я убежала... – плачущим голосом сообщила Евгения. – Как кукушка, подбросила маме на квартиру свою Ольку и, оставив записку, бегом сюда, в аэропорт...

– Мама поймет... – не очень-то уверенно успокоил Кирилл.

– Олька меня отпустила, – продолжала Евгения. – Только попросила привезти ей маленький подарок: всего-навсего живого белого медвежонка...

– Я знал что ты придешь, – улыбнулся Кирилл. – Ты не могла не прийти!

– Молодой человек! – позвала регистраторша. – Чемодан возьмите с собой. Багаж уже весь погружен на самолет.

Кирилл взял чемодан с биркой, улыбнулся регистраторше и направился с Евгенией к проходной, но в самый последний момент вспомнил, что удочки забыл. Бросился назад и схватил прислоненные кем-то к стене удочки в брезентовом чехле. Евгения стояла у турникета и отрешенно смотрела прямо перед собой. И Кирилл снова подумал, что не наткнись его взгляд на нее, она так бы и стояла у колонны, глядя на отлетающие и прилетающие самолеты. И никакая сила не сдвинула бы ее с места. Слишком еще крепко она была привязана к дому, городу...

Кирилл окончательно поверил, что она действительно летит с ним. когда "Аннушка" легко, играючи оторвалась от широкой свинцово-серой взлетной полосы и стала плавно набирать высоту. Под (низко опущенным) крылом, будто сворачиваясь в гигантскую воронку, изгибалась сразу ставшая далекой и незнакомой земля. А в противоположный задравшийся вверх иллюминатор набегали пронизанные солнцем редкие разряженные облака.