Текст книги "Маленький стрелок из лука"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Нам надо в центр, – сказала она. – На улицу Желябова.

– Приказывайте, королева!

– Не называйте меня, пожалуйста, королева! – попросила она. – Это звучит пошло.

Кто же он, интересно, такой? Работник торговли? Уж тогда не меньше чем директор магазина. Впрочем, е Томом имеют дела люди самых различных профессий. Теперь многие увлекаются заграничными транзисторами, магнитофонами, колонками, усилителями... А Том все может достать, лишь бы платили "бабки", как говорит Мария. Ева не стала гадать, кто он, да и зачем на такой жаре забивать пустяками голову, когда легче спросить?

Когда Гриша назвал свою профессию, она не поверила ему... Он сказал, что работает... пожарником! Ева с нескрываемым любопытством посмотрела на него, среди ее знакомых еще не было пожарников! Он рассмеялся и внес кое-какие существенные пояснения: по специальности он радиоинженер, закончил институт, работал в телевизионном ателье, а потом стал ремонтировать импортную аппаратуру. Конечно, на дому. В городе мастерские пока не берут в ремонт заграничные транзисторы, магнитофоны, проигрыватели... Они ремонтируют лишь отечественную технику. А что же делать людям, которые приобрели сложную дорогостоящую аппаратуру?.. Они идут в комиссионный магазин, где купили приемник или магнитофон, и спрашивают у продавца, где можно отремонтировать фирменную технику? Люди, конечно, волнуются, переживают: заплатили бешеные деньги, а аппарат не работает! Продавец дает адрес хорошего мастера, который готов помочь вашей беде... Мастер ремонтирует магнитофон или приемник, а счастливый обладатель его платит деньги... И надо сказать, хорошие деньги!

Короче говоря, работа в ателье стала помехой, и Гриша подыскал службу полегче, а именно в районной пожарной команде, он занят двое суток в неделю, а остальное время может посвятить своему главному делу – ремонту зарубежной аппаратуры.

– И вы... тушите пожары? – спросила ошарашенная Ева.

– Пожары не так-то часто случаются в нашем районе. И потом, я непосредственно не тушу пожары. Я работаю шофером...

– А я думала, вы медную каску носите... – разочарованно протянула Ева. – Я думала, вы этот... бранд...

– Брандмайор? – улыбнулся он. – До брандмайора я еще не дорос... Это большой начальник! А вот из брандспойта приходилось... мыть машину.

– Эта машина ваша или... брандмайора? – поинтересовалась Ева.

– А чья же еще? – он нажал пальцем клавишу, и в кабине зазвучала знакомая мелодия в исполнении шведской группы "Абба". – Импортной техники в городе очень много... – помолчав, заметил Гриша. – А мастеров мало. На заработки жаловаться не приходится. Если у вас испортится магнитофон или приемник – приносите мне.

– Вы же дорого берете...

– Вам я отремонтирую бесплатно... – бросив на нее выразительный взгляд, сказал Гриша. – Отбросив ложную скромность, могу признаться вам, что лучше меня никто в городе не чинит такую технику.

Ева еще издали увидела толстушку Марию и Бориса рядом с ней. Наверное, услышав про даровую выпивку, он первым выскочил на улицу... Вон как длинное лицо с черными бачками лоснится от пота. Да и Марии в такую жару тяжело: бумажная кофточка под мышками промокла, круглые щеки горят.

Как Ева и ожидала, появление Бориса отнюдь не обрадовало Гришу. Чтобы несколько успокоить его, пришлось и самой разыграть удивление.

– А этот еще откуда взялся? – произнесла она, когда машина остановилась у ДЛТ и они подошли.

– Вы его знаете? – покосился Гриша на нее.

– Это Боря Блохин, он за Марией ухаживает, – пояснила Ева.

Когда они уселись в машину и познакомились, Ева предложила:

– Прошвырнемся куда-нибудь за город? Там и пообедаем.

– Выкупаться бы... – пропыхтела Мария. В машине запахло ее приторными французскими духами и потом.

– У меня купальника нет, – сказала Ева. – Правда, если найдем спокойное местечко...

– Найдем, – несколько воспрянул духом Гриша. При виде мрачноватого и молчаливого Бориса у него заметно упало настроение.

– Едем на сто пятый километр в сторону Выборга, – после некоторых колебаний решился Гриша. – Там у меня дача со своим выходом к заливу... – И он бросил красноречивый взгляд на Еву, дескать, там можно купаться в любом виде. Когда миновали Каменный мост, стало прохладнее. С Невы потянуло свежестью, Челентано исполнял грустную песню на итальянском, но на душе у Евы стало спокойнее. Она любила езду на машине, было интересно, что произойдет дальше. Никаких ограничений на сегодня она себе не делала, была довольна, что досадит Тому... Интересно, что он скажет, когда узнает про Гришу и дачу?.. Эта мысль совсем развеселила Еву. Постепенно из головы вытеснились все неприятные мысли. Забылся утренний разговор с проректором, на миг всплыло перед глазами унылое отцовское лицо и тут же исчезло. Правда, Ева с некоторой долей злорадства успела подумать, что, судя по всему, она теперь задала работку отцу!.. Гриша, наверное, ровесник его. Как интересно! У него, возможно, есть дочь или сын, ровесник Евы?..

Ева достала из сумочки подаренную Гришей пачку сигарет, размяла одну. Мария, увидев "Филип Моррис", тут же скомкала свой "Космос" и попросила сигарету. Гриша по очереди чиркнул для них зажигалкой. Девушки с наслаждением задымили. Сиденья "Волги" обтянуты красными с черным финскими чехлами. Гриша ухитрился втиснуть в салон четыре динамика: два у заднего окна, два под передними сиденьями, поэтому музыка звучала отовсюду.

– Для полного кейфа не хватает бутылки, – проговорил Борис.

Гриша молча открыл "бардачок" и достал пузатый флакон с иностранной наклейкой и винтовой пробкой.

– Гриша – вы гений! – заулыбался во весь широкий рот Борис. – Теперь я с вами хоть на край света!

Гриша улыбнулся, но по лицу было видно, что совсем не разделяет энтузиазма Блохи. Не то что на край света, на дачу-то не хочется ему везти Бориса, но ради Евы он был готов на все.

"Волга" наконец вырвалась на Приморское шоссе и стала набирать скорость. В кабину влетел свежий ветер, вмиг развеял сигаретный дым. Запахло полевыми травами и хвоей.

Они сидели за круглым пластиковым столом в саду, прямо перед ними расстилался залив. Легкие волны набегали на ослепительно желтый песок. На берегу, вплотную подступая к даче, толпились толстые кряжистые сосны и ели. Они не были особенно высокими, ветры и штормы заставили их посильнее вцепиться в песчаную почву и расти вширь, а не ввысь. Часть берега, примыкающего к даче, была огорожена, и на маленьком желтом пляже никого не было, лишь виднелись две дощатые лодки. Они были примкнуты цепью к толстой железной трубе, вбитой в землю. Далеко от берега виднелись лодки рыбаков. Покачиваясь на волне, они иногда заслоняли одна другую. А еще дальше, где вода и небо сходились в одну сине-зеленую линию, белел пароход. Он или медленно двигался, что было глазу незаметно, или стоял на якоре. В той стороне, где пароход, кричали чайки. А на суку прибрежной сосны сидела ворона и смышлеными глазами посматривала на дачников. Там выше ветер был сильнее, и мягкие серые перья на груди птицы топорщились. Сосны ровно и мощно шумели. Иногда прямо на стол, на закуски сверху падали тронутые желтизной сосновые иголки.

Дача у Гриши была небольшая, но удобная и хорошо обставленная, с баром и камином. И, конечно, со стереофонической техникой. Из двух громоздких колонок, стоявших на полу по углам, лилась негромкая приятная мелодия. Гриша специально окна распахнул, чтобы на воле было слышно. Борис уже изрядно опьянел. Если сначала хозяин выставил бутылку рома и бутылку сухого, то после того, как сам подпил, расщедрился и извлек из бара еще две бутылки спиртного. Потом Борис одну сам без разрешения достал.

Когда Ева танцевала с Борисом, он вдруг принялся расспрашивать про Кирилла.

– Здорово он тогда в Коктебеле вас всех расшвырял... – засмеялась Ева, вспомнив, как воющий Борис от злости бегал по берегу с согнутой трубой на шее. – Тебе, по-моему, больше всех досталось?

– Я еще не сказал свое последнее слово. – пробурчал Борис, и длинное лицо его стало злым. – Чего же ты его бросила?

Ева перестала смеяться, глаза ее погрустнели.

– Он меня бросил, – сказала она.

В другое бы время она никогда не произнесла этих слов, Ева была слишком высокого мнения о себе, чтобы допустить подобное, но сейчас ей было все равно. Однако Бориса, видно, волновало другое...

– Где же он сейчас? – не обратив внимания на ее слова, безразличным тоном спросил он.

– Бросил меня на произвол судьбы и уехал... – растравляла себя Ева. – А он мне нравился... Ведь вы все подонки: и ты, и Том, и этот... – кивнула она на Гришу. У вас ничего святого за душой нет...

– А у тебя? – поинтересовался уязвленный Борис. – Вот уж не ожидал от тебя таких речей!

– И у меня ничего не осталось святого, – согласилась Ева. – Из-за таких подонков, как ты и другие... А вот он, Кирилл, из другого теста. Он – человек! В нем есть благородство, порядочность, чего у вас ни у кого нет. Ну как бы это сказать? Он летает, а вы ползаете, как червяки в навозе...

– Рожденный ползать летать не может, – ухмыльнулся Борис. Он уже не обижался, его этот разговор стал забавлять.

Это и все, что ты запомнил из литературы? – уничтожающе взглянула на него Ева. – Скажи, что ты читаешь? Ходишь ли в театр, в филармонию.

– Вот дает! – восхитился Борис, кривляясь перед ней в танце. – Валяй, девочка, дальше! Тебя одно удовольствие слушать!

– Я хоть и много читаю, а тоже далеко от вас не ушла, – перешла от обвинения к самобичеванию Ева, – Мы – одна компания... И меня тянет к вам. Напрягаться, учиться, к чему-то стремиться – для этого нужна воля, характер, а у меня ничего этого нет. Не было воли и характера и у Ляльки Вдовиной, которую угробили такие, как ты и...

– ...и ...кто же еще? – вдруг совсем трезво взглянул на нее Борис. И глаза у него стали колючими, злыми.

– То-то вы, мальчики, заволновались, не оставила ли она какого-либо письма... Что, совесть нечистая!

– А что такое совесть, Евочка? – ухмылялся Борис.

– Угробили вы Ляльку! Приучили пить, гулять, курить...

– Тебя тоже мы приучили?

– Уж я бы из-за таких подонков, как вы, не лишила бы себя жизни! Ведь я с вами лишь от скуки... Захочу и уйду.

– Не уйдешь, Евочка. Ты такая же, как и мы... Правильно говоришь, одна компания!..

– Меня из университета вышибли, – сказала Ева.

– Век учись – дураком помрешь, – рассмеялся он, – Меня тол е того... из института когда-то. Я и думать забыл про это! Из института что, меня позавчера из родного дома шуганули! Вторую ночь у Машки, пока нет дома ее предков.

– Пить, гулять, развлекаться куда легче и приятнее, чем заниматься каким-нибудь серьезным делом, – продолжала Ева, не обращая на Бориса внимания. Казалось, она говорила для себя, да так оно и было. – Мне на самой интересной лекции вдруг хочется встать и уйти в какой-нибудь кабак... И я встаю и ухожу. Мне не хочется идти домой, и я остаюсь на ночь у какой-нибудь подруги... а да-арагой папочка ищет... Зачем?

– Куда же уехал твой Кирилл? – осторожно поинтересовался Борис.

– Дура! Мне надо было умолять его, чтобы взял с собой! Может быть, рядом с ним и я человеком бы стала... Куда уехал? На Север. Надолго. До самой осени.

– Разве у него нет жены? – допытывался Борис, вихляясь перед ней из стороны в сторону Ему уже надоело прыгать и приседать.

– Он живет один, Боря. Один в двухкомнатной квартире. Посмотрел бы ты, какие у него картины!.. По наследству достались от предков... Каждая стоит больших денег. И магнитофон у него не хуже, чем у Гриши... Вот какого завидного жениха я упустила! – Ева вдруг рассмеялась и перестала танцевать. – Он предлагал мне выйти замуж за него, а я отказалась... Понимаешь, отказалась!..

– Ну и дура! – подала голос Мария, глядя на Еву сквозь бокал с вином и хихикая. – Никогда не нужно отказываться от замужества, потому что в дураках от этого всегда остаются мужчины! Вот Боречка у меня умный, он никогда на мне не женится... – Мария вдруг швырнула бокал с остатками вина на пол. – А я возьму плюну на него и выйду замуж за какого-нибудь инженеришку или учителя. Пока наши мальчики раскачаются на женитьбу, мы старухами станем!

Гриша опустился на колени и стал на ковре подбирать осколки бокала. Лицо у него было недовольное.

Напрасно Ева думала, что Том ничего не знает и потом будет страдать, что она уехала к Грише на дачу. Том все знал. Когда Ева вышла из комнаты и Гриша, выразив свой восторг ею, поинтересовался, кто она и откуда, Том понимающе улыбнулся и спросил:

– Что я буду иметь?

– Ты мне должен две пленки, – улыбнувшись ему в ответ, сказал Гриша. – Мы в расчете.

Том удовлетворенно хмыкнул и протянул руку, по которой Гриша коротко и звучно хлопнул ладонью. Они были давно знакомы, Гриша зависел от Тома, а тот от Гриши. Комиссионщик давал клиенту адрес и телефон мастера, а тот, когда необходимо было, бесплатно производил мелкий ремонт прямо в магазине.

Оказывал Том мастеру и другие услуги, иногда передавал надоевшую ему девушку. Так Гриша познакомился с Лялей Вдовиной... Теперь вот Ева... У дельцов ничего не делается бесплатно. И Том взимал за это плату, конечно, не наличными: погашал старые долги или вот так брал кассетами с записями. Конечно, Гриша мог бы и без Тома познакомиться с Евой, но среди них существовала своя этика. Без разрешения Тома он не мог этого сделать, зная, что эта девушка Тома Лядинина. Если бы вследствие такого опрометчивого поступка произошла ссора, то она слишком бы дорого стоила Гриш. Он это прекрасно знал и не собирался ссориться с Томом.

У Григория Даниловича были жена и дочь. Он считался примерным семьянином и по-своему любил жену, но это отнюдь не мешало ему увлекаться молоденькими девушками. Жена на дачу приезжала только на субботу и воскресенье. Она работала, хотя Григорий Данилович мог безбедно содержать свою семью и даже домработницу. Жена его была здравомыслящей женщиной и прекрасно понимала, что благополучие мужа зиждется на шаткой основе. В любое время все может прекратиться. Например, откроют в городе мастерские, ремонтирующие импортную технику, кстати, говорят, такую уже открывают; потом, рано или поздно могут заинтересоваться деятельностью пожарного шофера с дипломом инженера...

С женой у Григория Даниловича были розные, устоявшиеся отношения. Да и виделись они лишь вечером, когда всей семьей собирались за обеденным столом. Дочери было четырнадцать лет, и она училась в музыкальной школе. Это уже вторая семья у Белькина. С первой женой он разошелся давно. Сын уже вырос, и он не платил алиментов. Раз в год сын приезжал к нему на неделю-две. С ним Григорий Данилович поддерживал добрые отношения, а с бывшей женой – никаких. Она тоже вышла замуж и жила в Москве.

Семьей Григорий Данилович дорожил, он знал, что в ею возрасте еще раз претерпеть семейную катастрофу – скандал, развод, раздел квартиры, дачи, имущества – ему уже будет не под силу. Кажется, и жена это прекрасно поняла, тем более что она – врач-невропатолог, отдает себе отчет в том, как отражаются на здоровье людей семейные скандалы.

Нельзя сказать, что Тому Ева надоела, наоборот, он привык к ней и совсем порывать не собирался, но когда отношения становятся стабильными, как у них с Евой, то невольно у женщины закрадывается в голову мысль, что надо бы их законным образом оформить, короче говоря, вступить в брак. А этого-то Тому совсем не хотелось! За эти несколько месяцев он хорошо узнал Еву и сделал вывод, что она для семейкой жизни совершенно непригодна. Было бы несчастьем иметь такую жену! Ева хороша как любовница, а жену нужно подыскивать другую. И вот для того чтобы Ева не рассчитывала на него, Тому необходимо было как-то отрезвить ее. А для такой девушки, как Ева, существовал самый верный способ: передать ее другому, разумеется, так, чтобы она не догадалась, а потом уличить в измене и... простить. Но отныне Ева будет знать свое место. Так что Григорий Данилович как нельзя кстати подвернулся в тот день. Том на днях побывал в магазине, где работает его приятель, и обратил внимание на стройную брюнетку. Даже перебросились несколькими словами. Том не сомневался, что осада будет недолгой и успешной. Сегодня к восьми он заедет туда...

Последнее время Тома стал беспокоить и Борис Блохин. Продавец из отдела несколько дней назад пожаловался, что пропали с прилавка три новые импортные кассеты. За прилавок никто из посторонних, естественно, не заходил, покупателям тоже кассеты на руки не давались, причем сразу три... Показать можно и одну. Продавец никого не заподозрил, но Том был уверен, что кассеты украл Борис. Он в тот день вертелся в отделе, явно был с похмелья и вполне мог пойти на такое. Кассеты – это ерунда, но, попробовав раз, он решится и на более крупную кражу. А возмещать за непутевого дружка стоимость украденного товара Тому совсем не хотелось.

Борис стал пить и ни на какой работе теперь долго не удержится, это Том хорошо знал. Он как-то попросил знакомого директора магазина "Дары природы" взять Бориса на работу, хотя бы грузчиком. Борис и двух недель не продержался: выпил в рабочее время и подрался. Дело дошло до милиции. Потом приятель "поблагодарил" Тома за подарочек... Конечно, можно было бы Блоху к черту послать, но слишком еще многое их связывало... Блоха это знал и пользовался. Не мог пока Том его к черту послать. Правда, если дело и дальше так пойдет, то Борис рано или поздно загремит за решетку. Пожалуй, это был бы лучший выход из положения...

За пятнадцать минут до конца работы Том вышел из магазина, сел в "Жигули" и поехал на Садовую. Втиснувшись между черной "Волгой" и зеленой "Нивой", Том с портфелем в руке перешел улицу и первым делом заскочил к приятелю, а потом оттуда пошел в отдел электротоваров. За прилавком стояла глазастая брюнетка. Увидев его, улыбнулась. Зубки белые, на розовых щеках ямочки. Приятная девочка. Очаровашка!

– Как торговля? – поинтересовался Том, глядя на нее и все больше убеждаясь, что девочка славная.

– А ты что, инспектор? – прищурилась она. – Проверяешь?

– Надоест торговать электротоварами, приходи ко мне.

– Мне здесь нравится, – заявила она.

– Денек-то нынче, как в Африке, – продолжал он, подводя разговор к главному. – На залив бы сейчас, а... Валя?

– У тебя есть машина? – осведомилась она.

– В наш век всемирного прогресса деловому человеку без тачки никак невозможно, – сказал он. – По-быстрому Собирайся, зайчонок, и айда на залив. В Лисьем Носу я знаю такую бухточку.

– Может, я уже назначила свидание? – кокетливо взглянула на него девушка.

– Тогда мои дела – табак, – понурив голову, тяжело вздохнул Том, хотя внутренне ликовал: рыбка клюнула!

– А назад ты меня в город отвезешь? – задала она наивный вопрос, восхитивший Тома своей непосредственностью.

– О чем разговор, зайчонок? Разве я не похож на джентельмена?

– А есть у тебя на даче музыка?

– Спрашиваешь!

"Уже и про дачу знает... – подумал Том. – Ну и информация у этих козочек поставлена!"

– Где твоя машина стоит? – деловито спросила она.

– Желтые "Жигули", номер "Леч-44-74", – сообщил Том.

– Я не хочу, чтобы девочки из отдела увидели нас вместе, – продолжала она. – Репутация у тебя не ахти, джентельмен... Сиди в машине и не высовывайся... Договорились, Том Лядинин?

Ого! Оказывается, очаровашка тоже о нем справки навела. Значит, любовь будет взаимная...

– Не тяни резину, – уже другим, властным, тоном сказал он, взглянув на часы. – Нам еще надо где-нибудь поужинать...

Когда он повернулся, чтобы идти к выходу, она насмешливо заметила:

– Между прочим, волчонок, меня зовут Люся...

3

Три дня живут на острове Важенка Кирилл и Евгения. Остров большой и холмистый. На холме – он как раз посередине острова – растут лишь одни сосны. Лес тут чистый, с высокими муравейниками, а вблизи берегов господствуют березы, осины, ольшаник. С трех сторон остров неприступный, бурелом, не дает возможности пристать к берегу. С одной стороны, где густо разрослись камыш и осока, находится маленькая пристань. У подножия холма под защитой толстых сосен стоит рыбацкая избушка, сложенная из ровных ядреных бревен. Когда Кирилл и Евгения впервые переступили порог, они были поражены чистотой и порядком, царившими в избушке. Пол подметен, у круглой печурки, сделанной из железной ребристой бочки, сложены наколотые дрова и даже нащипана лучина, тут же на скамеечке спички. На деревянной полке мешочек с солью, целлофановый пакет с сухарями, на веревке вяленая рыба. Есть закопченный чайник, стаканы, две алюминиевые тарелки. Такое впечатление, что в сторожке живет аккуратный хозяин, который на минутку вышел из дома за какой-то надобностью. Но вот они уже здесь четвертый день, а на острове еще никто не появлялся, если не считать сорок, ворон и еще какого-то пугливого пушистого зверька, однажды мелькнувшего в ближайшем кустарнике.

Крикливые сороки не боятся человека, подлетают к самой избушке и с любопытством смотрят на незваных гостей. Евгения стала их подкармливать остатками от обеда. Каким-то непостижимым образом сороки узнавали, когда они садятся за стол, и стали прилетать к избушке. Садились на ступеньки, заглядывали в окно и пронзительно верещали, будто требовали поторопиться и поживее вынести им еду.

Кирилл как-то насчитал шесть сорок. Для такого маленького острова вроде бы и многовато.

Дни стоят на редкость в этих краях погожие. К вечеру, когда низкое незаходящее солнце окрашивает горизонт в багровые тона, а легкие перистые облака нежно-розового цвета веером расползаются над зеркалом озера, становится так тихо, что слышно, как на вершинах сосен шуршат, потрескивают клочки тонкой красноватой коры, а в камышах ворочаются щуки. В это время сорок не слышно. Рыбалка здесь такая, что даже Евгения, никогда в жизни не ловившая рыбу, в первый же раз поймала полведра крупных окуней. На жерлицу, поставленную Кириллом на ночь, села щука, вес которой, они на глаз определили, не меньше шести килограммов. Посовещавшись, они освободили громадину от тройчатки и торжественно отпустили. Евгения на память о встрече мазнула охрой щучий хвост.

Кирилл рано утром и на вечерней зорьке удил рыбу, причем налавливал только для еды, днем забирался от комаров в сторожку и, видя в небольшое, с треснутым стеклом окно камыши и кусок озера, обрабатывал собранный в Клевниках материал. Он начал большую научную статью о фольклоре северян. Для того чтобы полностью написать статью, материала еще было маловато, но кое-какие выводы уже можно было сделать. Работалось здесь легко. Иногда он включал магнитофон и прослушивал запись своих бесед с жителями деревни, песни, частушки, сказания. Чтобы успеть записать на бумагу говор, он переключал магнитофон на замедленную частоту, и тогда голоса искажалась, становились гнусавыми и тягучими, но смысл можно было понять и перенести слова на бумагу.

Работая над статьей, он ловил себя на желании описать поездку по озеру, вечерние закаты, пение птиц по утрам и... красоту Евгении, не расстающейся с мольбертом и палитрой. Каждый раз ему приходилось вставать из-за грубосколоченного стола и идти ее разыскивать, чтобы вместе приготовить обед. Он мог бы и один, но с Евгенией веселее. Молодая женщина забиралась на холм – Кирилл уже заметил, что художница любила писать этюды с высоких мест, – и там самозабвенно работала. Она забывала не только о еде, но не замечала даже комаров, которые им обоим немало досаждали. Однажды вечером она пришла вся искусанная, один глаз заплыл, но упорно отказывалась втирать в кожу мазь.

Так они и жили на острове Важенка: он рыбачил и обрабатывал накопленный материал, она писала на холсте маслом. Евгения спала на единственной лежанке, а Кирилл на полу. Раздевались в темноте и забирались в спальные мешки. Всякий раз желали друг другу "спокойной ночи", и оба долго не могли заснуть. Сон не шел, в голову лезли разные мысли. Евгения тоже не спала. Иногда до него доносились ее тяжкие вздохи. Кирилл не понимал, что с ней происходит. Он любил ее все больше, и она этого не могла не почувствовать. Евгения была приветлива с ним, готова разговаривать на любые темы, кроме его чувств к ней. Эта тема была запретной. Когда он все-таки заговаривал, сразу замыкалась в себе, лицо, ее становилось страдальческим. Брала мольберт и уходила в глубь острова. И как ни прискорбно было себе в этом признаться, Кирилл стал склоняться к мысли, что он ей безразличен. Однажды на рыбалке сна сказала, что в ее жизни были двое мужчин: муж и еще один человек... Об этом человеке она больше ничего не пожелала говорить. И кто знает, может быть, он еще больше, чем муж, восстановил ее против мужчин?..

И не только в этом дело, главное в другом. Кирилл понимал, что он встретился с женщиной, непохожей на тех, с кем он встречался до нее. И у этой женщины свои понятия о любви, об отношениях с мужчиной. Это именно тот случай, когда не мужчина хозяин положения, в женщина. А если уступит лишь силе и напору, то между ними навсегда ляжет пропасть, которую ни ему, ни ей никогда не преодолеть.

А пока они каждый занимались своим делом, в полдень готовили вместе уху, жарили окуней, щук. Рыбные блюда им не надоедали. Много разговаривали. Евгения была начитанной женщиной, неплохо "ориентировалась" е литературе, искусстве, а что касается живописи, то на многое открыла глаза Кириллу. Ее любимыми живописцами были Ван-Гог, де Тулуз-Лотрек, Дега. В общем, французские импрессионисты и постимпрессионисты. Из русских классиков живописи признавала передвижников, особенно выделяя Саврасова и Федотова. Врубеля просто боготворила. Восхищалась миниатюрами Рокотова. Рассказала об истории создания портрета известного русского промышленника и мецената Саввы Мамонтова. Кирилл про такой портрет и не слышал. У Саввы был сын художник, который дружил с Врубелем, они даже вместе, кажется, в Киеве, расписывали храм, так этот сын внезапно умер, и Врубель написал удивительный по силе и экспрессии портрет убитого горем отца. Надо видеть страдальческие, почти безумные глаза Мамонтова на портрете, его напряженную нервную позу. Многие современники утверждали, что на портрете Савва Мамонтов не похож сам на себя, а на самом деле Врубель сумел так глубоко проникнуть в сущность этого человека, открыть в нем такие черты характера, которые были неведомы больше никому. Мамонтов очень ценил этот портрет и, даже когда разорился, не расставался с ним, как и с мраморной скульптурой, изображенной на портрете. Эту скульптуру ему подарил сын...

Евгения оказалась азартной рыбачкой, готова была часами сидеть с удочкой в лодке. Правда, большую часть улова она отпускала на волю. И вот сегодня они вместе поплыли на карбасе на другую сторону острова половить окуней. Там они облюбовали полузатонувшую корягу с осклизлыми ветвями, погрузившимися в озеро. Здесь обитали особенно крупные окуни. Быстрые, сильные, они мгновенно хватали наживку и топили поплавок. Евгения всегда садилась на корме рядом с Кириллом, она не умела нанизывать на крючок червей, и ему приходилось это делать и за нее. Солнце висело над озером, окрашивая его на горизонте в розовые цвета. У берегов же вода была черная, а на плесе свинцовая с зеленоватым оттенком. Яркая желтая полоса перечеркнула озеро пополам. Местами по воде пробегала легкая рябь, покачивались сонные чайки. Большая золотистая птица парила над островом. Иногда она издавала клекочущий негромкий крик, и тотчас из сосняка сердито откликались сороки.

Кирилл не стал бросать якорь, привязался веревкой к коряге. Пока он возился на носу, Евгения сплющенной с одного бока алюминиевой тарелкой вычерпала содна карбаса воду с блестками рыбьей чешуи. Устроившись на широком сиденье, они закинули удочки. Из глубины выскакивали крупные черные пузыри. Они неслышно лопались у самого борта. Какая-то невидимая птица басисто спрашивала: "Д-д-дать д-дуба? Д-дать д-дуба?" Это Кириллу так слышалось, а Евгении совсем другое: "Д-дальние д-дороги!" Можно было подумать, что птица ростом с гуся, такой у нее был густой и мощный голос. Каково же их было удивление, когда таинственный певец вылетел из бурелома совсем рядом с ними, на лету крича свою незамысловатую песню. Птаха была чуть побольше скворца.

Окуни стали брать без всяких проволочек: сначала клюнуло у Евгении, затем у Кирилла, а потом, только забрось удочку – сразу поклевка. Небольших окуней они отпускали, если они неглубоко проглатывали крючок и его можно было высвободить без вреда для рыбины. Кирилл снимал своего окуня с крючка, когда услышал приглушенный возглас Евгении, он взглянул на ее удочку и не увидел: в руках у женщины был лишь толстый конец, все остальное скрылось под водой. Евгения даже уперлась ногами в днище карбаса. Какая-то неведомая сила тянула удочку в глубину.

– Кирилл, что это? – прошептала она. Глаза расширены, губы плотно сжаты, черная прядь волос выбилась из-под шапочки.

Кирилл подавил в себе желание выхватить у нее из рук удилище и самому подвести к лодке крупную добычу, а в том, что она крупная, у него сомнений не было.

– Подсекла? – спокойно спросил он. – Нет? Резко подсеки! Вот так, а теперь потихоньку тащи на себя... Главное, жилку не ослабляй!

– Оно не идет! – вырвалось у Евгении. – И сильно дергает.

Все-таки она сумела понемногу вытащить удочку из воды, тонкий конец ее изогнулся в дугу, со свистом рассекал воду, но уже показалась вибрирующая от напряжения жилка. С нее роем срывались мелкие капли.

– Кто это? – спросила Евгения, глаза ее не отрывались от жилки. – Тяжелое, как бревно...

В первый раз щука выбросилась из воды метрах в трех от лодки. Они видели, как в лучах солнца бронзово блеснуло ее белое брюхо. Кирилл был уверен, что щука сошла, но удочка ходуном ходила в руках Евгении. Видно, щука глубоко заглотнула окуня, попавшегося на крючок, и теперь не могла его выплюнуть.

– Кирилл, я ее не вытащу, – плачущим голосом сказала Евгения. На ее белом лбу выступили крошечные капельки пота. – Она сейчас жилку порвет!

– А ты попробуй, – посоветовал он. – Не суетись, начинай подводить к лодке. Когда подведешь к борту, я ее подсачком...

Щука еще два раза выбросилась из воды, но с крючка так и не сошла. Удивительно, как она жилку до сих пор не оборвала! Видя, что Евгении трудно подвести к самому борту добычу, Кирилл изловчился и, чуть не свалившись с лодки, ухитрился просунуть под показавшуюся на поверхности рыбину подсачек. Щука изогнулась в нем, яростно забила черным хвостом, но было поздно: торжествующий Кирилл уже перевалил ее в лодку.

И тут он вдруг почувствовал, что руки Евгении обвили его шею, а ее губы прижались к его губам. Поцелуй был очень коротким, она тут же отпрянула, хотя он и попытался ее удержать.