Текст книги "Маленький стрелок из лука"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

3

В первом часу ночи раздался осторожный звонок в дверь, так звонят в неурочный час незнакомые люди. Будь это подвыпившие приятели, они бы трезвонили не переставая, а этот звонок был коротким, робким. Кирилл подождал, сидя за письменным столом, но звонок больше не повторился. Однако осталось ощущение, что на лестничной площадке ждут. Отодвинув старой скрипучее кресло обитое кожей, Кирилл встал и пошел открывать.

На пороге стоял Недреманное Око. Был он в старомодном длинном драповом пальто и коричневой шляпе. Лицо угрюмое, с мешками под глазами. В свете коридорной лампочки на ворсе шляпы блестели дождевые капельки.

– Я отец Евы Кругликовой, – медленно разжимая губы и заглядывая в прихожую, но почему-то не решаясь войти, произнес он. Испытующе взглянул на Кирилла, по-видимому рассчитывая огорошить его или, по крайней мере, увидеть на лице смятение, растерянность.

– Заходите, – пригласил Кирилл, отступая в глубь прихожей.

Нежданный гость потоптался на пороге, потом, тщательно вытер ноги о резиновый коврик перед дверью и со вздохом перешагнул порог. Раздеваться он не стал, даже не снял мокрую шляпу, и дальше прихожей не пошел. По тому как он внимательно ощупал взглядом прихожую, особенно долго его опытный взгляд задержался в углу, где обычно снимают обувь, можно было понять, что признаков пребывания здесь своей дочери он не обнаружил и потому приход его в общем-то был бессмысленным, однако это его не слишком обескуражило.

– Я знаю, вы встречаетесь с Евой, – строго сказал он.

– А разве это запрещено? – невинно поинтересовался Кирилл.

– Она у вас бывает, – проигнорировав его замечание, все тем же тоном продолжал Недреманное Око. Представиться он позабыл, а может быть, посчитал, что "отец Евы Кругликовой" вполне достаточно.

– А почему бы ей не бывать у меня? – спросил Кирилл.

– Я отец Евы, – снова внушительно напомнил он. – Я должен знать, с кем она встречается. Где она?

– Представления не имею, – ответил Кирилл.

– Когда вы ее последний раз видели?

– Неделю тому назад... Или нет, пожалуй, пять дней.

– Вторые сутки ее нет дома, – продолжал Недреманное Око. – Я ума не приложу, где она может быть? Вы поймите наше с женой беспокойство, мало ли чего могло произойти? Мы ездим по городу, звоним по телефонам ее знакомым...

– Я вам ничем не могу помочь... – Кирилл вопросительно взглянул на него.

– Сергей Петрович, – подсказал он.

– Ума не могу приложить, Сергей Петрович, где она может скрываться, – сказал Кирилл.

– Извините, что так поздно вас побеспокоил, – затоптался тот, хмуря лоб. – Если она позвонит вам, сообщите, пожалуйста.

Он ушел. Кирилл слышал, как под окном фыркнул мотор, но отодвинуть занавеску в кухне и взглянуть не решился. Где же все-таки, черт побери, прячется Ева от своих дорогих родителей?..

Больше не работалось. Он сидел за письменным столом, смотрел на лист бумаги, но мысли уплывали в сторону... Последнюю неделю он был очень загружен, сдавал в производство альманах, исправлял замечания корректоров, часто ездил в типографию. Может, Ева и звонила, но его не застала на месте. Вечерами подолгу засиживался на работе, брал рукописи и домой. Раза два-три отключал телефон, чтобы успеть вычитать материал перед засылкой в набор. Сам он Еве не звонил. И потом они договаривались, что она позвонит.

Не встречались они с тех пор, как он ее увидел на Садовой с парнем в лайковом пиджаке. Она тогда прошла мимо него, далекая и чужая... Не с этим ли парнем она махнула куда-нибудь? От нее все можно ожидать. В этом Кирилл уже успел не раз убедиться. Если Еве что-либо захочется, она ни с чем не посчитается и поступит по-своему. Однажды они договорились на машине поехать за город. Эта была ее идея. Кирилл в тот день не смог. Ева не стала его упрекать, повесила трубку, а через несколько дней между прочим сообщила, что с одним знакомым была в Зеленогорске, там они пообедали в ресторане, потанцевали и вообще прекрасно провели время. Рассказывала обо всем и без намека задеть Кирилла, сделать ему больно, просто у нее было настроение покататься на машине, отдохнуть, в городе так все надоело, и вот она покаталась и отдохнула... И опять в ее тоне Кирилл не почувствовал упрека или сожаления. Главное, Еве этого захотелось, а с кем она поехала и куда, это уже не имеет никакого значения.

Чем больше Кирилл узнавал девушку, тем меньше ее понимал. У нее были какие-то свои правила в жизни, и только ими она руководствовалась. Причем эти правила очень сильно отличались от общепринятых, что, очевидно, весьма беспокоило ее родителей. Особенно Недреманное Око. Конечно, тот перебарщивал. Подобная опека вызывает обратный результат: Ева ожесточается и в результате всегда поступает так, как ей захочется. И если другая на ее месте стала бы потом раскаиваться и искупать свои грехи, Ева же никогда этого не делала, потому что не считала себя в чем-либо виноватой. Наоборот, искренне удивлялась: чего же от нее хотят?

Бывали моменты, когда Кирилл говорил себе, что надо все это кончать. Ничего путного из его знакомства с девушкой не получится. Замуж за него она не собирается, о чем честно ему заявила, да и он, признаться, теперь не представляет ее в роли верной супруги. Дав себе слово перестать встречаться с Евой, Кирилл старался не думать о ней, не звонить, в такие моменты он и телефон отключал, но проходили дни, и начинал ощущать какое-то странное беспокойство, будто жизнь его стала беднее, работа уже не так, как прежде, захватывала его, он ждал чего-то, прислушивался – Ева иногда приходила к нему без телефонного звонка, – и тогда больше не надо было себя обманывать: он тосковал и ждал Еву. И как-то так получалось, что она сама появлялась, не вынуждая его предпринимать какие-то шаги, чтобы найти ее. Все его сомнения сразу куда-то улетучивались, жизнь снова казалась прекрасной, а Ева – именно той единственной, которая ему нужна. И сама мысль, что он хотел порвать с ней, казалась дикой, нелепой. Проводив ее домой или в университет – Ева могла появиться и до занятий, – он начинал строить воздушные замки: воображая, как они будут жить вместе, многие девушки, вступая в брак, ничего не умеют делать, а потом сама жизнь всему их научит... Он, Кирилл, займется ее воспитанием. Тактично, тонко привьет ей свои вкусы, потом родится ребенок... А материнство неузнаваемо меняет женщину...

Ева сама в пух и в прах разрушала эти зыбкие воздушные замки: она вдруг исчезала на несколько дней, а когда снова появлялась, была чужой и холодной. И, глядя в ее равнодушные усталые глаза с глубокими синеватыми тенями, он чувствовал себя глупым мальчишкой, который насочинял про себя всякую чертовщину и поверил в нее... Ева односложно отвечала на вопросы, много курила и пила крепкий кофе. Белое округлое лицо ее ничего не выражало, казалось, она в полусне отвечает первыми попавшимися на язык фразами. Потом он уже понял, что это такое: она была обращена внутрь себя. И такое происходило с ней обычно после какого-нибудь очередного срыва, когда дома разражался скандал. Она никогда ничего не рассказывала, но сама с собой, очевидно, вела большую борьбу. И в этой внутренней борьбе, которая, к счастью, недолго продолжалась, никто никого не побеждал. Ева была не из тех, которые одерживают победы над собой.

В конце концов Кирилл на все махнул рукой и предоставил событиям развиваться так, как они развиваются, хотя, надо сказать, это было не в его характере: он привык сам управлять событиями, подчинять своей воле обстоятельства, но в этом случае был бессилен. События развивались по каким-то другим законам, которые были ему чужды, но приходилось с ними считаться, терпеть их – он не хотел потерять Еву. Теперь он не давал себе слова порвать с ней, потому что понял, что это свыше его сил. Он скучал без нее, и нечего было притворяться, что это не так. Но и девушке не подавал вида, что терзается из-за нее. Этого ни в коем случае нельзя было делать, Ева сразу бы утратила к нему интерес. Она не терпела упреков, не желала быть привязанной к кому-либо и не ценила привязанности других. К Кириллу она приходила, как сама объясняла, тогда, когда ей этого захочется. И сколько бы он ее ни умолял прийти к нему, она все равно бы не пришла. Он знал, что это так, и никогда не уговаривал. И как бы ему ни хотелось позвонить ей, он сдерживал себя и ждал, когда она сама позвонит или придет. Ева могла прийти и на работу. Несколько раз она заходила в его кабинет на Литейном. Однажды ее там увидел Землянский.

Долго в эту ночь не мог заснуть Кирилл. Недреманное Око переложил часть своей тяжелой ноши и на его плечи. Кирилл внушал себе, что Ева вправе поступать, как ей заблагорассудится, ведь они ничем друг другу не обязаны, вернее, она ничем не желает связывать себя с ним, с Кириллом, так чего же ему, спрашивается, ревновать? И потом, неизвестно еще, где она и что с ней?

Вернувшись из типографии, Кирилл увидел в своем кабинете Землянского. Тот сидел на его месте и что-то быстро писал шариковой ручкой. Не спеша поднялся, уступая место, недописанную бумагу сложил пополам и засунул в карман. Присев на стул у стены, достал из другого кармана коробочку с витаминами и несколько желтых горошин положил в рот. Круглое, с тугими розовыми щеками лицо Михаила Львовича и без того свидетельствовало о завидном здоровье, он не пил и не курил.

Посасывая витамины, Землянский задумчиво смотрел на Кирилла. И во взгляде его проглядывало сочувствие.

– Ты что, хочешь мое место занять? – пошутил Кирилл. Кто бы мог подумать, что эти слова окажутся пророческими?.. Раньше он никогда не замечал, чтобы Михаил Львович сидел за его столом.

– Не исключено, – добродушно улыбнулся Землянский. – Кажется, у вас назревают крупные неприятности... Кстати, вы еще не были у Галактики, пардон, у Василия Галактионовича?

– У меня неприятности каждый день, – кисло улыбнулся Кирилл, вспомнив про посещение его квартиры Недреманным Оком.

– Неприятности еще не поздно избежать, – продолжал все в том же духе Землянский. – Нужно лишь срочно выправить статью Симакова и поставить в альманах. В нынешний.

– Какого еще Симакова? – недоуменно взглянул на него Кирилл. Его стал злить загадочный тон Михаила Львовича.

– Я положил вам папку со статьей на стол, – кивнул тот. – Того самого Симакова, который написал о Новгородской археологической экспедиции. А вы эту статью завернули.

Кирилл вспомнил. И не только про эту статью, а и про слова Ильи Ларионовича Залогина, предупредившего его, что Симаков человек обидчивый и у него тесть академик. Правда, на эти слова он тогда не обратил внимания. И еще, кажется, Залогин просил ответить поделикатнее... А он, Кирилл, поручил это Землянскому...

– У тебя сохранилась копия ответа Симакову? – спросил Кирилл.

– Кажется, я написал ему от руки...

Это на него похоже. Известный лентяй! Далее не дал машинисткам перепечатать ответ...

– А что ты ему написал?

– Не помню, – пожал плечами Землянский, моргая большими влажными глазами.

– А ты вспомни, – настаивал Кирилл.

– Обычно, мол, ваша статья не пойдет, и все такое.

– А ты хоть прочитал ее? – испытующе посмотрел на него Кирилл.

– Там про новгородские раскопки? – медленно отвел глаза Михаил Львович.

Ясно, не прочитал! Что же этот тюфяк написал Симакову? Видно, дал повод зацепиться. Но печатать статью в сданном уже в набор альманахе Кирилл не будет. Вот уж дудки! И не поможет настырному Симакову даже именитый тесть академик!

– Напечатайте эту чертову статью, Кирилл, – буд-то угадав его мысли, посоветовал Землянский. Темные глаза его печально смотрели на Кирилла. – И Залогин Илья Ларионович считает, что можно статью дать.

– Когда действительно сядешь на мое место, тогда печатай, что тебе вздумается, – раздраженно ответил Кирилл. – Даже похабные частушки.

– Я пойду, – сказал Землянский и быстро выскользнул из кабинета, что при его солидной фигуре было несколько неожиданным. Обычно он все делал медленно, не спеша.

Кирилл раскрыл папку и на отпечатанном на машинке письме Симакова с множеством восклицательных знаков прочел размашистую резолюцию Галахина: "Поставить в номер". И все. Больше ни слова. Не сказано, вместо чего ее поставить? Какую-то уже набранную статью нужно выбросить. И ради чего? Ради того, что у археолога тесть академик?

Кирилл сидел за столом и невидящими глазами смотрел на письмо с восклицательными знаками. Сосредоточившись, он прочел его. Да, тут оскорбленное самолюбие, оказывается, добрячок Залогин когда-то пообещал ему опубликовать статью, почему он и написал ее, а какой-то Воронцов заворачивает... А статья нужна, в ней новые факты... И т.д. и т.п.

Кирилл набрал номер телефона. Трубку снял Землянский.

– Ты в ответе Симакову поставил мою фамилию? – спросил Кирилл.

Михаил Львович долго пыхтел в трубку, мычал, наконец выдавил из себя:

– Ты же редактор-составитель.

– Хоть показал бы, что ты там нацарапал! – проворчал Кирилл и повесил трубку. Он тоже хорош! Нужно было самому ответить, а он взял и перепоручил Землянскому...

Раздался телефонный звонок.

– Кирилл Михайлович, вы, пожалуйста, не говорите начальству, что я написал ответ, – попросил Землянский.

– Что, поджилки затряслись? – усмехнулся в трубку Кирилл.

– Я вас очень прошу, – понизил голос тот, очевидно, кто-то вошел в комнату.

– Хорошо, я поставлю статью Симакова, но твою выброшу, – пригрозил Кирилл и улыбнулся, представив, какое сейчас лицо у Землянского, но тот его удивил. Он быстро ответил:

– Выбрасывайте, – и повесил трубку.

Значит, дело действительно серьезное, раз Михаил Львович готов пожертвовать своей статьей. Видно, кто-то нагнал на него страху. А больше всех на свете Землянский боялся Галахина... И тут, легок на помине, в кабинете собственной персоной появился Галактика. В отличие от многих руководителей, он всегда сам приходил к сотрудникам, которые ему зачем-либо были нужны, хотя в приемной и сидела секретарша Лиза.

Василий Галактионович, хотя и имел в институте громкое космическое прозвище Галактика, был невысокий мужчина шестидесяти пяти лет. На голове короткий седой "ежик", лицо аскета со впалыми скуластыми щеками, чуть горбатым носом и острыми живыми глазами с двумя седыми кисточками бровей. Был он дальнозорок и часто щурился. Очки носил громоздкие, в коричневой оправе. Улыбался Василий Галактионович редко, однако ценил юмор да и сам любил при случае пошутить. И даже смешные вещи говорил без улыбки, хотя две глубокие складки у губ свидетельствовали о том, что когда-то Галактика любил от души посмеяться.

Кирилл поднялся ему навстречу, но Василий Галактионович махнул рукой, дескать, сиди... Присел на стул у стены с книжными полками и уставился на Кирилла острыми глазами. Очки он надевал, лишь когда работал. Руки у него были крепкие, жилистые. Кирилл знал, что директор института любит покопаться на даче с лопатой или мотыгой в саду, умел и столярничать. Лицо у него загорелое, обветренное, сразу видно, что человек часто бывает на свежем воздухе.

– Вчера мне академик Блинников позвонил из Москвы, – сразу с главного начал Василий Галактионович. – Просил, чтобы я разобрался со статьей Симакова...

– Вы уже разобрались, – съязвил Кирилл, кивнув на лежавшее перед ним письмо с резолюцией.

– Почему вы не хотите ее печатать? – сделал официальное лицо Василий Галактионович. И даже обратился на "вы", что он делал лишь в том случае, когда сердился на Кирилла.

Кирилл рассказал, как несколько месяцев назад попала к нему статья, как он переговорил с Залогиным, который согласился с ним, что второй раз подряд печатать материал о новгородских раскопках не стоит, тем более что раскопки еще не закончились. Когда археологи завершат экспедицию, обработают материал, можно будет снова вернуться к этой теме. Ничего нового, по сравнению с прошлогодней статьей, Симаков не сообщает.

Галахин листал альманах, который Кирилл ему дал, и все больше хмурился. В очках он сразу стал начальственно-неприступным. Увеличенные квадратными выпуклыми стеклами глаза заледенели. Чувствовалось, что слова Кирилла его озадачили. Про статью о Новгороде в альманахе Василий Галактионович, конечно, забыл.

– Я слышал, что академик Блинников родственник этого Симакова, – осторожно заметил Кирилл.

– Да? – удивился Галахин, пробегая глазами напечатанную в альманахе статью. – Кто же он ему? Сват? Брат?

– Тесть, – ответил Кирилл.

Галахин оторвался от статьи, блеснул стеклами очков на Кирилла.

– Когда же ты женишься, молодой человек-с? – огорошил он того.

– У меня нет знакомых дочек академиков, – нашелся Кирилл.

– Может быть, у тебя несносный характер?

– Вам виднее, – не понимая, куда он гнет, пробормотал Кирилл.

– В твоем возрасте холостяки становятся невыносимыми педантами и скрягами, – продолжал в том же духе Василий Галактионович. – Не замечал за собой такого?

– Надеюсь, к статье все это не имеет никакого отношения? – холодно поинтересовался Кирилл.

Галактика захлопнул альманах, поставил на полку и снял очки. Глаза его внимательно изучали Кирилла. На подбородке маленькая царапина. По-видимому, Василий Галактионович брился обыкновенной безопасной бритвой. Взгляд его трудно было выдержать, тем не менее Кирилл напрягся и не отвел глаза в сторону. Правда, руки его сами по себе нервно теребили письмо Симакова с резолюцией, а ноги под столом отчего-то вдруг отяжелели, будто стали чугунные.

– Придется статью напечатать, – спокойно вымолвил директор.

– Это невозможно, – также негромко заметил Кирилл. – Альманах в типографии.

– Я пообещал Блинникову.

– Надо было сначала со мной посоветоваться, – смягчив тон, сказал Кирилл, ожидая, что сейчас последует взрыв. Галактика мог неожиданно взорваться и тогда способен был все и всех испепелить, но очень быстро остывал и никогда не таил зла на сотрудников института.

Галактика не взорвался. Он поднялся со стула, прошелся по не очень-то просторному кабинету, под его легкими шагами заскрипели красноватые паркетины. Шея у него крепкая и тоже загорелая, а вот спина немного сутулая. Не поворачиваясь к Кириллу и не повышая голоса, Галахин проговорил:

– В Новгороде ведутся интересные археологические раскопки. Почему бы нам из номера в номер не сообщать об этом читателям? Я прочел статью этого...

– Симакова, – подсказал Кирилл и, не удержавшись, прибавил: – Зятя академика Блинникова...

Галактика никак не отреагировал на эту ядовитую реплику и тем же тоном продолжал:

– ...участника экспедиции и нашел ее вполне квалифицированной. Факты любопытны, а выводы неожиданны. Блинников сообщил, что для Симакова очень важно опубликовать эту статью, потому что он весной защищает кандидатскую и ему необходима публикация. Судя по статье, этот человек не без способностей, у него научный склад ума, мыслит он оригинально. Не вижу причин ему отказывать.

– Меня меньше всего волнует научная карьера Симакова, – сказал Кирилл. – Я озабочен нашим альманахом. Если поставить статью в номер, то мы задержим выпуск минимум на месяц. А вы знаете, как смотрит на это типография... Это раз. Во-вторых, нужно что-то выбрасывать из сверстанного альманаха? Почти два авторских листа! Кто-то из наших авторов должен пострадать из-за этого...

– Зятя академика Блинникова, – без улыбки заметил Галахин.

– Вот именно, – сказал Кирилл, сбитый с толку невозмутимостью директора института.

– "Пострадавшего" мы напечатаем в следующей книжке, а Симакова поставьте в эту, – сухо заметил Галахин, направляясь к двери.

– Я этого не буду делать, – негромко ответил Кирилл.

Василий Галактионович остановился у двери, обернулся. Глаза стали пронзительно острыми, колючими. Нос хищно нависал над сжатыми в полоску губами. Когда он заговорил, губы едва разжимались, а голос звучал предостерегающе:

– Кирилл Михайлович, зачем вы... как это сейчас говорят?.. гм... лезете в бутылку-с?

– Я считаю, что вы поступаете несправедливо, – сказал Кирилл, ощущая себя на краю обрыва, с которого можно в любую секунду загреметь вниз... И загремел!

– Где альманах? – спросил Галахин. Голос уже не предостерегал, а приказывал.

– В типографии.

– Альманах и рукопись Симакова... – Он взглянул на часы, – через час чтобы все было у меня на столе.

– Василий Галактионович, в таком случае снимите и мою подпись в альманахе, как редактора-составителя, – чувствуя, как кровь приливает к щекам, сказал Кирилл.

В кабинете повисла тяжелая тишина.

Как говорится, слышно было, как муха пролетела. Но мух в кабинете не было, зато были часы на стене, и они вдруг затикали. Раньше Кирилл их не слышал. И еще с улицы доносился нарастающий гул трамвая. Вот он достиг высокой ноты, звякнул звонок, скрежетнул металл, и гул резко оборвался: трамвай свернул с Литейного на улицу Жуковского.

– Мне очень жаль терять вас, как редактора-составителя, – металлическим голосом отчеканил Галахин и, еще больше ссутулившись, вышел из кабинета.

Кирилл подпер голову руками и, глядя усталыми и невидящими глазами на дверь, за которой скрылся Галактика, тяжело задумался. Вот и нашла коса на камень!.. Он знал своего шефа и, не колеблясь, пошел наперекор ему. Этого никто в институте не делал. Надо отдать справедливость, Галахин был хорошим руководителем и подобных конфликтов у него с сотрудниками почти не было. По крайней мере, на веку Кирилла Воронцова. С ним считались, его уважали. И прозвище Галактика было уважительным. Узнал бы Галахин, что его так зовут, вряд ли обиделся бы, а возможно, он и знал. И работать с ним до сегодняшнего дня было легко. Галактика предоставлял Кириллу Воронцову полную свободу действия. И вмешивался в дела альманаха очень редко. Наверное, этим и избаловал Кирилла. Но и иначе поступить тот не мог. Статья Симакова не представляла большой ценности для альманаха, хотя Галахин и обнаружил в ней проблески таланта ученого, и ради нее не стоило заводить сыр-бор. Но надо было знать и Галактику. Если он что решил, он все-таки ответственный редактор, так и будет. Это Кирилл знал с самого начала, но согласиться с шефом не мог. Согласиться – значит признаться самому себе, что ты полный нуль, ничтожество. И не только как человек, но и как работник. Неужели Галахин – умнейший человек, не понимает этого? Он пообещал Блинникову... А Кирилл пообещал двадцати двум авторам альманаха, что их статьи будут опубликованы в нынешнем номере. И вот кто-то из них вылетит! Из сверстанного и набранного альманаха. Конечно, можно было автору написать, что случилось непредвиденное, придется подождать следующей книжки альманаха, в которой статья будет обязательно напечатана... И автор стал бы терпеливо ждать, а что ему еще оставалось бы делать? А каково ему, Кириллу? Ходить на работу, встречаться с Галактикой и знать, что он, Кирилл, пошел на сделку с собственной совестью! И это знал бы Галахин. И не только Галахин – весь институт. Уж Землянский бы побеспокоился о том, чтобы все знали, как Кирилл, однажды отвергнувший статью Симакова, под нажимом шефа поставил ее в почти готовый альманах, выбросив другую статью, одобренную и набранную... Нет, дело не в Землянском и других! Землянский как раз ничего бы тут необычного и не увидел; для него это все естественно: начальство приказало – он выполнил... Дело в нем, самом Кирилле... Он не смог бы быть прежним Кириллом Воронцовым. Он потерял бы уважение к себе. Если Галахин, как директор института и главный редактор альманаха, может себе позволить такое: одну статью выбросить из сборника, а вместо нее поставить другую, то он, Кирилл, не имеет такого права, так как считает, что это несправедливо. И не только по отношению к автору статьи, но и по отношению к самому себе, к своей работе...

Вот о чем думал Кирилл, когда задребезжал на столе телефон и измененный расстоянием голос Евы Кругликовой глуховато, но с нотками удовлетворения сообщил ему из Таллина, что она зачислена в киногруппу Василия Иванова и будет сниматься в фильме с самим знаменитым...

Он вспомнил, что она ему как-то говорила, что отказалась сниматься в картине режиссера Тихорецкого, а вот Василий сумел ее уговорить...

– А как у тебя дела? – очень кстати поинтересовалась Ева.

– Нет ли там у Василия и для меня какой-нибудь роли? – невесело пошутил Кирилл. – Кажется, у меня теперь времени свободного много будет...

– Что-нибудь случилось? – спросила Ева. В голосе беспокойство. Это Кирилла тронуло.

– Каждый день у всех что-нибудь случается...

– Кирилл, у тебя неприятности?

– А у кого их нет? – ответил он и заговорил о другом. – Когда вернешься?

– Недели через две... Василий Иванович говорит, что у меня получается!

– Он случайно не рядом?

– Я звоню с междугородней...

– Позвони, пожалуйста, домой, – попросил Кирилл.

Ева немного помолчала, потом со вздохом произнесла:

–У тебя папа был, да?

– Кажется, я ему понравился, – сказал Кирилл. – Сдается мне, что мы скоро с ним подружимся...

– Пока, Кирилл... Да-а, знаешь... – но тут в трубке щелкнуло и послышались частые гудки. Автомат проглотил очередную пятнадцатикопеечную монету и дал отбой.

Прошло несколько дней. Кирилл по инерции делал свою работу, но уже без прежнего энтузиазма. Гранки альманаха находились на столе у Галактики. И хотя Кирилл неплохо знал своего шефа, где-то в глубине души он надеялся, что Василий Галактионович не вставит статью Симакова в сборник.

Но Галактика вставил. А выбросил из альманаха, как и предполагал Кирилл, реферат Землянского о ломоносовском фарфоре. Честно говоря, сборник ничего от этого не потерял, так же, как ничего и не выиграл от того, что там появилась статья Симакова.

Как только Кирилл узнал, что альманах из кабинета шефа снова ушел в типографию, он сразу написал заявление об увольнении по собственному желанию и передал Галахину через Лизу. Это случилось перед самым концом рабочего дня. Кирилл уже вышел из здания института, когда его во дворе догнала запыхавшаяся Лиза.

– Кирилл Михайлович, как хорошо, что я вас не упустила... – выпалила она. – Вас срочно требует Василий Галактионович.

Кирилл пожал плечами и вслед за ней поднялся на второй этаж, где помещался просторный, с лепным потолком и старинной люстрой кабинет Галактики.

– У меня к вам есть предложение, – с ходу заговорил Галахин, когда он переступил порог. – Вы молодой, энергичный научный работник, хороший филолог...

– Я уже договорился с университетским начальством, – перебил Кирилл. – Буду преподавать на факультете журналистики.

– Как это договорился? – вскипел Галактика, вскакивая с кресла. – Вас никто не увольнял, молодой человек-с! – он забегал по кабинету, жестикулируя сразу обеими руками. – Он договорился! Сколько вы лет работаете в институте?

– Пять.

– И вам не жаль вот так по первому...

– Жаль, – снова перебил Кирилл. – Но заниматься больше альманахом я не буду!

– Ну и прекрасно! – воскликнул Галахин. – Это правильное решение. Своевременное. Вы в конце концов ученый, а не журналист...

Теперь Кирилл удивленно уставился на него. Такого оборота он не ожидал. Думал, что шеф начнет его уговаривать, может быть, даже признается, что был неправ...

– Вон какие у вас плечи! – таращил на него смеющиеся глаза Галактика. – А руки, бицепсы... Вы случайно штангу не поднимаете? И такой атлет дни, недели сидит в душном кабинете и тоненькой ручкой черкает авторские рукописи...

– Вы полагаете, мне надо землю пахать? – проговорил вконец сбитый с толку Кирилл. – Лопатой ворочать? Или плугом?

– Вот именно, дружок! – вскричал Галактика и даже в приливе восторженности ткнул его сухим, но крепким кулачком в бок. – Вам надо землю пахать, мой дорогой, добывать из нее семена народной мудрости... Я все ждал, что вы сами придете и попросите у меня настоящую живую работу для ученого. А вы – преподавать в университет журналистику! Неужели вас не тянет на простор? В дальние края? Например, на Север? В Мурманскую или Архангельскую области? Или в Карелию? Да там такие люди живут, а какой язык, песни, сказы, легенды! Но для этого надо по земле походить, забраться в глухие деревни, а не искать топор под лавкой, как делают некоторые наши научные сотрудники... Лучше смолоду быть умным, чем под старость мудрецом! – Он вдруг остановился напротив Кирилла и, задрав голову, посмотрел ему в глаза. – Ну вот, – заметил он удовлетворенно, – я знал, что вас это заинтересует... Вы переводитесь в фольклорный отдел. Зарплата даже больше... А как только придет весна, чтобы я вас не видел в институте: берите магнитофон, кассеты и все такое – и в глухомань! В Тмутаракань! Туда, куда еще ни один работник нашего института не добирался!.. На месяц, два, три, хоть на год!

– Это что, ссылка? – пробормотал Кирилл и испугался: а ну как Галактика рассердится и все снова переиграет?..

– Это не ссылка, молодой человек, – спокойно заметил директор. – Это докторская диссертация... Это нужная студентам-филологам книга... А возможно, и учебник – вот что это такое, бунтарь вы этакий!

Ошеломленный и вместе с тем счастливый, стоял Кирилл перед Галактикой и хлопал глазами. Такого крутого поворота в своей судьбе он не ожидал, а Галахин, будто вспомнив что-то, почти бегом кинулся к своему креслу, уселся в него. Перед ним раскинулось зеленое поле огромного старинного письменного стола. На нем фолианты в потрепанных кожаных переплетах, массивная бронзовая чернильница, деревянная избушка искусной резки. Фигура рыбака из моржовой кости и снова книги, рукописи в разноцветных папках.

Покопавшись в бумагах, Галактика взял одну в руки и, глядя на Кирилла, медленно разорвал на несколько частей и так же медленно опустил обрывки в плетеную корзину для мусора.

– Ваше дурацкое заявление, – сказал он, с отвращением взглянув на корзину. – И еще один вопрос, Кирилл Михайлович... Вы бы не могли назвать кандидатуру на ваше место?

–Землянский, – еще не собравшись с мыслями, брякнул Кирилл.

– Я рад, что наши точки зрения совпадают, – заметил Галактика и, сморщив нос, будто курица-наседка, несколько раз проквохтал. Это у него означало гомерический смех. Может быть, за все пять лет Кирилл слышал его раза два-три, не больше.

– Вам надоело заниматься альманахом, – сказал Галахин. – Только вы сами не хотели в этом признаться.

– А с Симаковым вы не правы, – нашел нужным вставить Кирилл.

– Вам больше нравится статья о ломоносовском фарфоре? – хитро прищурился на него Галахин.

– Поменяли шило на мыло, – не отступал Кирилл.

– А вы не допускаете мысли, что не правы? – испытующе посмотрел на него директор.

– Не надо было статью печатать в этом альманахе, – упорно стоял на своем Кирилл.

– Вы, непогрешимый человек, были когда-нибудь в Новгороде? – спросил Василий Галактионович.