Текст книги "Три версты с гаком"
Автор книги: Вильям Козлов
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Дом изнутри представлял собой еще более жалкое зрелище: бревна были подогнаны неровно, между ними щели, из которых клочьями торчал зеленый мох, пол ступенчатый, из грубо отесанных досок, потолок прогнулся, из прорех при каждом шаге сыпалась труха.
Артем, бесцеремонно перешагивая через спящих, ходил от стены к стене и все больше мрачнел. Он готов был хватать этих несчастных халтурщиков за ноги и вышвыривать в окно. Еще хорошо, что не все деньги отдал им... А уж больше они не получат и гроша ломаного! Проспиртованный тяжелый дух витал в жилище. Артем хотел отворить форточку, но рама, как будто только и ждала, когда до нее дотронутся, сорвалась с гнезда и со звоном рухнула вниз, на бревна.
Никто не проснулся. Только Паровозников перевернулся на своем верстаке и громко икнул.
Артем остановился посередине, поднял доску и что было силы трахнул по полу.
– Вон, к чертовой матери! – рявкнул он, побледнев от гнева.
Плотники, будто солдаты по команде «Тревога», проворно повскакали на ноги. Моргая мутноватыми, покрасневшими глазами, уставились на Артема. Лишь Серега Паровозников продолжал дрыхнуть.
– Работнички! – гремел Артем. – Вам нельзя доверить могилу копать, не только что дом строить... Что вы мне тут понатыкали? Ветер дунет и стены рассыплются... Забирайте свои топоры – и вон! Чтобы и духа вашего не было!
Плотники переминались с ноги на ногу и медленно трезвели. Очевидно, подобную оценку своей работы им приходилось слышать не впервые, и они не удивлялись и не оправдывались. Только здоровенный Гришка, тот самый, который навострился водку без очереди покупать, попытался возразить:
– А шо стены? Матерьял гнилой... Ты дай нам ядреный лес, такую хибару отгрохаем...
– А этот жулик все .еще прохлаждается?! – Артем подскочил к верстаку и за ногу сдернул Паровозникова.
Очутившись на полу, бригадир ошалело захлопал глазами. К красноватой щетине прицепилась тоненькая стружка, под правым глазом лиловый подтек.
– С возвращеньицем, хозяин, – хрипло сказал он, приходя в себя.
– Как я сразу тебя не раскусил... Ключи, говорит, в ручку, как в Америке...
– Это я для смеху, – пробормотал Паровозников, подтягивая штаны.
Не будь Артем так зол, можно было бы рассмеяться, глядя на обалдевшего Паровозникова. Но Артем сам себя не узнавал: по натуре он был спокойным,
уравновешенным человеком. По крайней мере, так ему до сих пор казалось. А тут будто бес вселился!
– Лучше бы я твою похабную рожу и не видел, – сказал он Паровозникову. – Освобождайте помещение, чертовы халтурщики! Это я не для смеха...
Когда плотники один за другим с предосторожностями – пол в коридоре был ненадежный – выбрались из дома, Артем подобрал с верстака позабытый кем-то брусок для заточки инструмента и вышвырнул в проем окна.
2
Хмурый и невыспавшийся, Артем слонялся по захламленному двору и курил. Ночью прошел дождь, и с потолка хлынул поток. Пришлось перебраться с надувным матрасом в «Москвич».
Несмотря на все это, его вдруг разобрал смех: Серега Паровозников, конечно, тип! «С возвращеньицем, – говорит, – хозяин!» Наверное, так и не просыхали полтора месяца. Разве в трезвом состоянии можно такое нагородить? Вечером, после того как их прогнали, пришел дюжий Григорий с мешком и забрал все пустые бутылки до единой. При этом пробурчал:
– Намусорили мы тут... И откуда набралось столько стеклотары?
– Ты, наверное, и топором-то ни разу не тюкнул, – спросил Артем. – Только за водкой и бегал?
– Хороший хозяин разве укатил бы на машине? – сказал Григорий. – Хороший хозяин со стройки ни на шаг... За нашим братом глаз да глаз нужен.
– Дурак я, что связался с вами.
– Знамо дурак, – добродушно согласился Григорий. Взвалил на плечи мешок со стеклотарой и ушел.
Утро было свежее. Одна половина неба чистая, голубая, вторая затянута сиреневой облачной дымкой. И в этой дымке, будто в легких прозрачных одежках, закуталось лебедью-царевной солнце. Сиреневая дымка медленно таяла в небе.
Мимо дома проходили люди, качали головами, некоторые вслух сочувствовали.
– Ты, милой, ночуй в сараюшке, – посоветовала одна сердобольная женщина. – А то ведь потолок упадет – ненароком придавит...
– Ну, спасибо за заботу, мать, – сказал Артем. Вечером пришел председатель поселкового Носков.
Присев на бревна, стал спрашивать, чего нового в Ленинграде, какая погода.
– У вас тут тоже произошли большие события, – сказал Артем. – Вот дорогу поскребли...
– К твоему приезду, – ухмыльнулся Кирилл Евграфович. – Я тут как-то позвонил директору спиртзавода – Мыльникову Алексею Ивановичу, интересный мужик... Говорю, прибыл к нам из Питера на постоянное жительство художник. На своей легковушке. Клял дорогу на чем свет стоит... Так и так, говорю, решил на тебя, Алексей Иванович, соорудить карикатуру в районную, а может, и в областную газету...
– Значит, подействовало?
– Через неделю вот грейдер прислал... И весь день грузовик из карьера песок возил. Обещал грейдером-то и по поселку пройтись, да, видно, понадобился для других дел... Правда, весь этот ремонт лишь до хороших дождей, но спасибо и на этом.
Носков взглянул на сруб.
– Когда же новоселье будем гулять? Говорят, ты тут какой-то заморский проект придумал... Четыре стены и все разные, а вместо крыши решето. Пол как в клубе, с наклоном, окна у тебя, как давеча, сами из наличников выскакивают... У нас таких домов сроду не строили, ей-богу! И специалистов ты подобрал самых известных в округе... По-русски-то они не могут строить, это мы знаем, так на заграничный манер...
– Чего же вы сразу мне не подсказали, что с этой компанией не стоит связываться? – упрекнул Артем.
– А ты меня спрашивал? Уж если такой гордый да знающий, чего ж мне соваться не в свое дело?
– Вам ведь видно было из окна, как они калечат дом, – сказал Артем. – Прекратили бы это безобразие.
– Говорил я им... Серега тычет в нос твой проект. Толкует, делаем точь-в-точь по бумаге... Ну, думаю, хозяин – барин... Может, тебе вместо дома декорация понадобилась, чтобы, значит, ее потом зарисовать...
– Вам все шуточки, а мне что теперь делать?
– Дом, – спокойно ответил Носков.
– Я ведь никого здесь не знаю... Опять нарвусь на таких же проходимцев!
– Большую глупость ты допустил, что уехал...
– Что теперь толку об этом говорить?
– Есть тут у нас один плотник – золотые руки, – сказал Кирилл Евграфович. – Он тебе не только избу – дворец соорудит...
– Эти тоже говорили... – усмехнулся Артем.
– Лучшего плотника, чем он, в наших краях не сыщешь, – продолжал председатель. – Но одна беда...
– Закладывает?
– Это еще полбеды... Не будешь давать денег, так и пить не станет. Дело в том, что плотник капризный – не каждому возьмется рубить избу.
– Что же нужно сделать, чтобы ему понравиться?
– Он сейчас на лесозаготовках, – сказал Носков. – Скоро должен объявиться... Я с ним потолкую. А мужик он очень интересный.
Носков поморщился, взглянул на дом и сказал:
– Паленым или жареным пахнет. А может, дом твой загорелся?
– Ужин мой сгорел, – спохватился Артем и бегом кинулся в сени. Появился со сковородкой, из которой валил густой синий дым.
– Без жены-то оно хлопотливо, – улыбнулся Носков.
Артем выколотил черные угольки со сковородки – это все, что осталось от яичницы с колбасой.
– Сейчас новую соорудим... Приглашаю вас, Кирилл Евграфович, на скромный холостяцкий ужин.
– Пойдем лучше ко мне, – предложил председатель. – На семейный ужин...
– Я первый пригласил, – сказал Артем.
Яичница с колбасой шипела на опрокинутом ящике, заменившем стол. Из сеней Артем принес две зеленые рюмки на длинных ножках, а из багажника достал предусмотрительно захваченную из Ленинграда бутылку коньяку.
Кирилл Евграфович одобрительно отозвался о коньяке. В прошлом году в сельпо забросили двадцать ящиков болгарской «Плиски». И с тех пор больше коньяка не было.
Тыкая вилками в сковороду, съели яичницу. Носков выпил две рюмки и больше не стал, несмотря на уговоры Артема.
– Хватит, – сказал он. – Выпить-то можно, а зачем? Вот эта наша русская привычка: пей до победного конца – и сгубила не одного хорошего человека... Выпить-то легко, а вот вовремя остановиться – куда потруднее...
Уселись на бревна, закурили. Мимо станции без остановки пошел товарняк. Паровозный дым взметнулся выше деревьев и, закручиваясь спиралью, стал рассеиваться.
– Когда я сюда приезжаю, со мной что-то начинает твориться непонятное, – размякнув, заговорил Артем. – Вспоминается какой-то пожар, я его и запомнить-то не мог... Вот мы сейчас сидим тут, прошел поезд, башня, станция, стрижи в небе и даже вы на этом бревне – у меня такое ощущение, будто все это когда-то было... И эти облака над лесом, и дым.
– Почувствовал свою родину, – просто сказал Носков. – Это не только с тобой бывает… Когда я был на фронте, под Бреслау, на меня тоже такое нашло. Вспомнился вдруг дом, баня у речки, какой-то старик копошится в предбаннике, а потом огонь, крики... Лишь когда вернулся домой, у матери узнал, что такое было на
самом деле. Еще до революции мой дед самогон варил, да и баню спалил. Сам еле живой остался... А мне тогда полтора года всего и было. А вспомнилось мне все это под Бреслау до того отчетливо, что просто диву даюсь... Сам понимаешь, как все мы намаялись на фронте за пять лет. Недаром на войне самые любимые песни были про дом, рощу да белую березу. Ничто так солдата за душу не трогало, как эти песни... Вспомнил один случай. Это было в сорок втором, под Торопцем. Мы закрепились на правом берегу небольшой речушки, теперь уж забыл, как и называется. Так вот как раз посередке между нами и немцами стояла кудрявая береза. Вокруг вся земля снарядами вспахана, а она каким-то чудом уцелела. И все мы каждое утро радовались, видя, что после артобстрела и ночной бомбежки стоит родимая, ветками шевелит... Глядим на нее, про дом родной вспоминаем. И тут случилась танковая атака. «Тигры» поползли прямо на нас. Тогда мы еще не знали, как с ними совладать. Наши пушки стреляют, но пока ни одного не подбили... И скажу я тебе, даже бывалым солдатам ох как скучно сидеть в окопе и смотреть на этих «тигров»... И тут один танк, я думаю, из озорства, повернул прямо на березу... Как ударил грудью с ходу, так и затрещала наша кудрявая... Замахала ветками и упала вершиной в нашу сторону. Был у нас в роте солдатик такой, тихий, незаметный, воевал исправно, но на рожон не лез. Тут вскакивает он, лицо перекосилось от гнева, и со связкой гранат прямехонько на этот танк. Ну, думаем, сейчас его прямой наводкой. Добежал-таки до самого танка и связку под брюхо ему. Подбил! Тут еще один солдат поднимается, другой, третий... Когда загорелся второй танк, «тигры» развернулись и показали нам хвост... А солдатика того орденом Красного Знамени наградили... В газетах сейчас часто пишут военные были. Была у меня мыслишка про этот случай написать в «Известия»...
– И написали бы, – сказал Артем.
– Не умею я складно объяснить все это на бумаге. Да и времени нет. У меня забота, как клуб отремонтировать. Одно крыло лет пять назад железом покрыли, а другое, наверное, при коммунизме... Ни хрена не дает средств райисполком.
– У меня тоже забот полон рот, – сказал Артем. – . Нужны цемент, кирпич, доски... А где все это взять?
– Построишь дом, а потом? Как крот, закопаешься в норе?
– Почему как крот? – удивился Артем.
– Помог бы нам наглядную агитацию в клубе наладить! И потом эту стенгазету... Я понимаю, ты художник, картины рисуешь, может, тебе и зазорно такой чепухой заниматься, а для нас это великое дело. Тут есть субчики, которые давно в карикатуру просятся.
– Вы что же думаете, если я художник, значит, все могу? – улыбнулся Артем. – Я живописец, а карикатуры рисуют графики...
– Неужели не сможешь? – искренне удивился Носков.
– Стенгазеты я оформлял еще в школе... И карикатуры рисовал... Так когда это было?
– Ты уж, Артем, выручай нас, – сказал Носков. – В кои веки в поселке свой художник завелся... Да мне стыдно будет людей, если наглядную агитацию да стенгазету не поднимем на подобающую высоту... Ты зайди в клуб-то, погляди, какая там беднота.
– Зайду, – пообещал Артем.
– Партийный ты? – спросил Носков.
– Нет.
– А чего ж так?
– Вот так, беспартийный.
– Дед твой хоть и беспартийный, но был правильный человек. Про таких говорят – беспартийный коммунист, Несколько лет он у нас был депутатом поселкового Совета... И все-таки жалко, что ты не в партии, – сказал, помолчав, Кирилл Евграфович.
– Еще все впереди...
– Смолоду надо в партию вступать, пока огонь да задор. Смотри не затягивай это дело, ежели ты правильный человек и линия партии тебе близка. Ну, этим своим оружием... Писатели пером, а вы, художники, кистью, надо полагать?
Скрипнула калитка, и в гости пришла бурая с красным корова. Доверчиво взглянув на людей добрыми влажными глазами, принялась старательно выщипывать у изгороди сочную траву. Раздувшееся вымя с оттопыренными сосками тяжело колебалось в такт ее неторопливым шагам.
К автобусной остановке подкатила грузовая машина. Из кузова посыпались нарядные парни и девушки. Это приехали на танцы молодые рабочие. Тренькнула гитара, ломкий юношеский голос громко запел и тут же замолк, дав протяжного петуха. Все рассмеялись.
– Поживи у меня, пока дом не построишь, – предложил Кирилл Евграфович.
– Вы говорили, мой дед сам по бревнышку сложил этот дом, – сказал Артем. – Вот и я попробую... Не боги ведь горшки обжигают. А жить пока буду в палатке. Вот здесь на лугу поставлю. Не будет она вам перспективу портить?
– Ну, как знаешь. – Носков поднялся с бревен, затоптал окурок. – Спасибо за угощение. Хозяйка небось сына на разведку послала...
Попрощался и ушел. А Артем еще долго сидел на бревнах и курил. На танцплощадке было тихо. В клубе шел фильм. Дверь в будку была распахнута, в освещенном квадрате двигались тени киномехаников, слышалось стрекотанье аппаратуры, музыка, голоса.
Стершаяся с одной стороны голубоватая луна поднялась над поселком, облив темные крыши серебристым светом. На станцию прибыл пассажирский. Слышалось пыхтение локомотива, голоса, грохот сгружаемых на платформу ящиков.
Пассажирский здесь долго не задерживался. Свисток, шумная пробуксовка, трубное кряканье – и все нарастающий перестук колес. И вот уже мелькают красные огоньки последнего вагона. А затем еще один продолжительный гудок, подхваченный лесным эхом, – поезд подъезжает к переезду – и движение, шум, стук, пыхтение – все постепенно затихает. Тишина.
Глава восьмая
1
На следующий день приехал Мыльников. Обтянутый сверху серым брезентом «газик» лихо подскочил к сельсовету. Из кабины с достоинством вылез коренастый, плотный человек лет сорока восьми. Темный с искрой костюм ладно сидел на нем, на ногах блестели начищенные полуботинки.
Мыльников еще не успел подняться на крыльцо поселкового, как его перехватил председатель. Пожав друг другу руки, они не пошли в контору, а спустились вниз. Алексей Иванович был ниже Носкова на целую голову, зато вдвое шире. О чем-то разговаривая, они направились к Артему.
Артем отложил неисправную удочку в сторону – он подгонял два колена – и поднялся навстречу.
Кирилл Евграфович познакомил их. Мыльников подержал в своей пухлой ладони с короткими пальцами руку Артема и сразу заинтересовался удочкой. Толстые губы на его широком, кирпичного цвета лице растянулись в улыбке.
– Разве это удочка? Я видел у приятеля-москвича японскую. На рыбалку ко мне приезжал весной. Вот это удочка! В собранном виде сойдет за трость, а разложишь – восемь метров! Обещал мне привезти такую. Иногда их в Москве выбрасывают в продажу. Он мне катушку японской жилки подарил. Вот это жилка, я вам скажу! На ноль два можно трехкилограммового леща вытащить.
– Я таких лещей давно не видел, – сказал Носков. Артем с любопытством смотрел на Мыльникова, тот не дал ему еще и рта раскрыть.
– Чехов, – с уважением сказал Мыльников, заметив на бревне книжку. – Хороший писатель. Я сейчас читаю Лескова. Рассказ есть у него, «Зверь» называется... Про медведя. Сильный рассказ! И Вересаев мне нравится. Помните, «Случай на Хитровом рынке»?..
– Не помню, – сказал Артем. .– Я Вересаева мало читал.
И тут Мыльников обратил внимание на дом. Небольшие глаза его заблестели от удовольствия.
– Узнаю работу Паровозникова, – сказал он. – Стыдно признаться, но когда-то я назначил его начальником жилого строительства. Не прогони я его через месяц – потом за год убытки не покрыть было бы.
– Меня тоже хорошо нагрели, – заметил Артем.
– С этим народом надо ухо востро держать. Мыльников обошел дом кругом, поковырял палкой фундамент.
– Фундамент крепкий, – сказал он, – это главное... А сруб придется перебирать. Вы рассчитываете на два этажа?
– Наверху хотел мастерскую, – сказал Артем.
– Я бы вам посоветовал рядом с сараем соорудить летнюю кухню. Летом в доме душно, а на свежем воздухе – другое дело. Можно прямо на лужайке шашлыки жарить... Вы умеете делать шашлыки?
– Шашлыки? – удивился Артем. Он все еще не мог привыкнуть к манере Мыльникова разговаривать.
– Алексей Иванович, – вмешался Носков. – О шашлыках поговорим, когда дом будет готов.
– Я вам на досуге набросаю проект, – пообещал Мыльников. – Не дом будет, а дворец!
– Дворец не надо, – усмехнулся Артем.
– У тебя, Алексей Иванович, каких-либо стройматериалов не найдется? – спросил Кирилл Евграфович. – Надо бы земляку помочь.
– Могу досок для стен подкинуть по государственной цене... Ну, еще что вам понадобится? Кирпич, цемент...
– Алексей Иванович, я напишу ваш портрет, – обрадовался Артем. – А если еще по-настоящему отремонтируешь дорогу, я твой портрет на самом видном месте повешу в клубе... Пусть люди смотрят на нашего благодетеля... – ввернул хитрый председатель и подмигнул Артему. Но Мыльников на это не клюнул.
– Пусть Осинский строит, – сказал он и кивнул на большой альбом: – Можно взглянуть?
Артем не очень-то любил показывать незаконченные наброски, но на этот раз отказать не посмел. Особенно Мыльникову понравились пейзажи. Он узнал живописное лесное озеро с кувшинками у берегов и сказал, что здесь в прошлом году, в мае, поймал восемь «лаптей». Причем самый маленький лещ весил девятьсот граммов. Сколько весил самый большой, Алексей Иванович не сообщил. Очевидно, из скромности.
Поговорив о международном положении, о последних новостях космической эры, а заодно покритиковав директора стеклозавода «Красный холм» Осинского, который выпускает для спиртзавода недоброкачественную тару, Мыльников пригласил Артема и Носкова поехать с ним и познакомиться с заводом. Последнее относилось к Артему. Носков завод знал как свои пять пальцев.
Прошел дождь, и дорога расползлась, вновь образовались колдобины. «Газик» подпрыгивал, кренился то на одну сторону, то на другую. Пассажиры вцепились в поручни и наклонили головы, чтобы не набить шишек о металлические крепления крыши кузова.
– Когда же дорогу по-настоящему будешь ремонтировать, Алексей Иванович? – снова завел разговор Носков. – Иль тебя за рулем не трясет?
– Пусть сначала Осинский мост сделает, – отмах нулся Мыльников.
– Вот так и кивают один на другого, а дорога – одно название, – сказал Кирилл Евграфович. – Причем пользуются оба. Один тару и стеклоизделия отправляет по железной дороге с нашей станции, другой – готовую продукцию... Алексей Иванович, сколько разбили ящиков с водкой во втором квартале? – ядовито спросил Носков.
– Тебе ведь тоже отпускают деньги на ремонт, – сказал Мыльников.
– Деньги! – вздохнул председатель. – Кот на плакал... Я до сих пор клуб не могу отремонтировать.
– А я в этом году заложил для рабочих новый двухэтажный дом. Вся моя смета до последней копей ки ушла на это. Мне ведь тоже деньги с потолка не сыплются.
– На те средства, что вы списали на разбитую продукцию да технику, можно было не три каких-то километра заасфальтировать, а все сто, – сказал Носков.
– Ты, Евграфыч, нажимай на Осинского, а я тебе лучше автобусную остановку сооружу. Железная арма тура, цемент и надпись бронзой: «Смехово»!
– С худой овцы, хоть шерсти клок, – засмеялся председатель. – К осени сделаешь?
– Мыльников слов на ветер не бросает, – пряча хитрые глаза, улыбнулся Алексей Иванович.
– А дорогу приводить в порядок начнем с будущей весны...
– Что ты все заладил о дороге да о дороге? – перебил Мыльников. – Артему совсем не интересны наши с тобой разговоры...
– Почему же, – возразил Артем. – Очень даже интересны...
– Да, у вас ведь машина! – посочувствовал Мыльников.
«Газик» наконец выскочил на асфальт и обрадованно рванулся вперед. В железные крылья застучали комья грязи.
– Как приятно после плохой дороги вырваться на шоссе, – оптимистически сказал Алексей Иванович, выжимая до отказа акселератор.
2
С утра до вечера Артем возился на своем участке: ворочал тяжелые бревна, потолочины, доски, За эти несколько дней успел загореть. Работал с удовольствием, напевая что-то под нос. Устав, усаживался на здоровенный чурбак и отдыхал, поворачивая солнцу то грудь, то спину.
Но стоило лишь забренчать ведру у колодца, Артем бросал работу и выпрямлялся. Он все ждал, что появится Таня, но за водой приходила ее сестра.
Каждый вечер он совершал получасовую прогулку от станции до речки Березайки и назад. Велосипедисты и мотоциклисты проложили вдоль железнодорожного полотна твердую узкую тропинку. Иногда они обгоняли Артема, и ему приходилось вставать на шпалы или спускаться с насыпи.
Шагая по тропинке и сбивая кривой березовой палкой маленькие камешки, он слушал соловьиное пение. Причем соловьи никогда не пели разом: сначала один, потом второй, третий... Случалось, Артем останавливался у семафора и подолгу слушал этот удивительный поединок. Он где-то читал, что соловьи никогда не дерутся из-за своих невест. Соперники соревнуются в пении. Вместо диплома победитель этого благородного конкурса получает сердце соловьихи, а посрамленный противник удаляется попытать счастья в другой роще.
Березовая роща, где пели соловьи, находилась за Березайкой, по правую сторону железнодорожного моста, а слева по берегам речки раскинулся большой зеленый луг. Постепенно бор наступал на луг. Огромные сосны величественно разбросали свои ветви над невысокой травой, усыпанной шишками. Сосны росли на приличном расстоянии друг от друга, потому и вымахали такими могучими.
С этого места Артем обычно наблюдал закат солнца. В прохладные дни над Березайкой колыхался низкий туман, а над соснами разливалось сияние. Если на небе были облака, то они каждую минуту меняли свой цвет. Из снежно-белых становились воздушно-розовыми, потом наливались густой желтизной с красноватой каймой внизу, затем вспыхивали огнем, зажигая ровные стволы сосен, и, наконец, застывали в величественной неподвижности, вобрав в себя все цвета радуги.
В такие минуты становилось тихо. На дереве не шевелилась ни одна ветка, даже умолкали соловьи. Длинный летний день уступал свое место короткой звездной ночи.
Возвращаясь обратно в быстро сгущавшихся сумерках по извилистой лесной дороге, Артем слышал, как попискивали птахи, устраиваясь на ночь, неподалеку всякий раз резко кричал дергач. Майские жуки перелетали через дорогу и шлепались в листья; в лунном отблеске, на обочине, бесшумно роились какие-то ночные букашки. Один раз на дорогу выкатился еж и, не обращая внимания на человека, неторопливо потрусил по своим ежиным делам.
Еще издалека Артем услышал музыку. Она настойчиво влезала в уши, вытесняя все остальные звуки. На танцплощадке включили радиолу. Впереди замигали огни стрелок, вспыхнули прожектора, осветив танцующих. И Артем вспомнил, что сегодня суббота. Проходя мимо пятачка, он вдруг подумал, что среди танцующих может быть и Таня. Вытягиваясь на носках, он всматривался через ограду, стараясь увидеть ее, но на площадке было много народу.
Забравшись в палатку, Артем разулся, лег на раскладушку и, поставив на грудь транзисторный приемник, стал крутить ручку настройки. Прослушав последние известия, он стремительно встал и, натянув на себя белую рубашку, пошел на танцплощадку. Заплатив прямо у входа двадцать копеек за билет, он прислонился к перилам и стал смотреть на танцующих.
Хозяевами здесь себя чувствовали шестнадцати-восемнадцатилетние подростки. Их было большинство, и держались они довольно вызывающе. Толкали друг друга и танцующих, громко гоготали, отпускали плоские шуточки девушкам, которые держались небольшими стайками. Танцевали и парень с парнем, причем кривлялись во всю мочь, и в большинстве – девушки с девушками. Были и взрослые парни и девушки, которым уже за двадцать. Эти тоже держались своей компанией. Даже был один капитан, военный моряк, в фуражке с кокардой. Отпускник, наверное. Он танцевал с маленькой пухлой блондинкой, которая, взглянув на Артема, что-то сказала своему кавалеру, и они оба рассмеялись. Поймав взгляд Артема, капитан смущенно улыбнулся, как бы давая понять, что они ничего обидного не имели в виду. Таня была здесь. Она танцевала с высоким длинно2
С утра до вечера Артем возился на своем участке: ворочал тяжелые бревна, потолочины, доски, За эти несколько дней успел загореть. Работал с удовольствием, напевая что-то под нос. Устав, усаживался на здоровенный чурбак и отдыхал, поворачивая солнцу то грудь, то спину.
Но стоило лишь забренчать ведру у колодца, Артем бросал работу и выпрямлялся. Он все ждал, что появится Таня, но за водой приходила ее сестра.
Каждый вечер он совершал получасовую прогулку от станции до речки Березайки и назад. Велосипедисты и мотоциклисты проложили вдоль железнодорожного полотна твердую узкую тропинку. Иногда они обгоняли Артема, и ему приходилось вставать на шпалы или спускаться с насыпи.
Шагая по тропинке и сбивая кривой березовой палкой маленькие камешки, он слушал соловьиное пение. Причем соловьи никогда не пели разом: сначала один, потом второй, третий... Случалось, Артем останавливался у семафора и подолгу слушал этот удивительный поединок. Он где-то читал, что соловьи никогда не дерутся из-за своих невест. Соперники соревнуются в пении. Вместо диплома победитель этого благородного конкурса получает сердце соловьихи, а посрамленный противник удаляется попытать счастья в другой роще.
Березовая роща, где пели соловьи, находилась за Бе-резайкой, по правую сторону железнодорожного моста, а слева по берегам речки раскинулся большой зеленый' луг. Постепенно бор наступал на луг. Огромные сосны величественно разбросали свои ветви над невысокой травой, усыпанной шишками. Сосны росли на приличном расстоянии друг от друга, потому и вымахали такими могучими.
С этого места Артем обычно наблюдал закат солнца. В прохладные дни над Березайкой колыхался низкий туман, а над соснами разливалось сияние. Если на небе были облака, то они каждую минуту меняли свой цвет. Из снежно-белых становились воздушно-розовыми, потом наливались густой желтизной с красноватой каймой внизу, затем вспыхивали огнем, зажигая ровные стволы сосен, и, наконец, застывали в величественной неподвижности, вобрав в себя все цвета радуги.
В такие минуты становилось тихо. На дереве не шевелилась ни одна ветка, даже умолкали соловьи. Длинный летний день уступал свое место короткой звездной ночи.
Возвращаясь обратно в быстро сгущавшихся сумерках по извилистой лесной дороге, Артем слышал, как попискивали птахи, устраиваясь на ночь, неподалеку всякий раз резко кричал дергач. Майские жуки перелетали через дорогу и шлепались в листья; в лунном отблеске, на обочине, бесшумно роились какие-то ночные букашки. Один раз на дорогу выкатился еж и, не обращая внимания на человека, неторопливо потрусил по своим ежиным делам.
Еще издалека Артем услышал музыку. Она настойчиво влезала в уши, вытесняя все остальные звуки. На танцплощадке включили радиолу. Впереди замигали огни стрелок, вспыхнули прожектора, осветив танцующих. И Артем вспомнил, что сегодня суббота. Проходя мимо пятачка, он вдруг подумал, что среди танцующих может быть и Таня. Вытягиваясь на носках, он всматривался через ограду, стараясь увидеть ее, но на площадке было много народу.
Забравшись в палатку, Артем разулся, лег на раскладушку и, поставив на грудь транзисторный приемник, стал крутить ручку настройки. Прослушав последние известия, он стремительно встал и, натянув на себя белую рубашку, пошел на танцплощадку. Заплатив прямо у входа двадцать копеек за билет, он прислонился к перилам и стал смотреть на танцующих.
Хозяевами здесь себя чувствовали шестнадцати-во-семнадцатилетние подростки. Их было большинство, и держались они довольно вызывающе. Толкали друг друга и танцующих, громко гоготали, отпускали плоские шуточки девушкам, которые держались небольшими стайками. Танцевали и парень с парнем, причем кривлялись во всю мочь, и в большинстве – девушки с девушками. Были и взрослые парни и девушки, которым уже за двадцать. Эти тоже держались своей компанией. Даже был один капитан, военный моряк, в фуражке с кокардой. Отпускник, наверное. Он танцевал с маленькой пухлой блондинкой, которая, взглянув на Артема, что-то сказала своему кавалеру, и они оба рассмеялись. Поймав взгляд Артема, капитан смущенно улыбнулся, как бы давая понять, что они ничего обидного не имели в виду. Таня была здесь. Она танцевала с высоким длинно-2
С утра до вечера Артем возился на своем участке: ворочал тяжелые бревна, потолочины, доски, За эти несколько дней успел загореть. Работал с удовольствием, напевая что-то под нос. Устав, усаживался на здоровенный чурбак и отдыхал, поворачивая солнцу то грудь, то спину.
Но стоило лишь забренчать ведру у колодца, Артем бросал работу и выпрямлялся. Он все ждал, что появится Таня, но за водой приходила ее сестра.
Каждый вечер он совершал получасовую прогулку от станции до речки Березайки и назад. Велосипедисты и мотоциклисты проложили вдоль железнодорожного полотна твердую узкую тропинку. Иногда они обгоняли Артема, и ему приходилось вставать на шпалы или спускаться с насыпи.
Шагая по тропинке и сбивая кривой березовой палкой маленькие камешки, он слушал соловьиное пение. Причем соловьи никогда не пели разом: сначала один, потом второй, третий... Случалось, Артем останавливался у семафора и подолгу слушал этот удивительный поединок. Он где-то читал, что соловьи никогда не дерутся из-за своих невест. Соперники соревнуются в пении. Вместо диплома победитель этого благородного конкурса получает сердце соловьихи, а посрамленный противник удаляется попытать счастья в другой роще.
Березовая роща, где пели соловьи, находилась за Бе-резайкой, по правую сторону железнодорожного моста, а слева по берегам речки раскинулся большой зеленый' луг. Постепенно бор наступал на луг. Огромные сосны величественно разбросали свои ветви над невысокой травой, усыпанной шишками. Сосны росли на приличном расстоянии друг от друга, потому и вымахали такими могучими.
