Текст книги "Три версты с гаком"
Автор книги: Вильям Козлов
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Бороду Артем отпустил два года назад, когда был с ихтиологами в длительной экспедиции в Хибинских горах. Тогда все мужчины, кроме начальника экспедиции, отпустили бороды. Портреты этих озерных бродяг, написанные Артемом, были опубликованы в журнале «Смена». Кто-то сказал, что борода идет Артему, но он не потому оставил ее.
Во-первых, не нужно каждый день бриться, во-вторых, если раньше, над чем-нибудь задумываясь, он терзал свой многострадальный нос (как-то в детстве его перебили палкой в неравной драке), то теперь накручивал на палец бороду, пощипывал усы.
За девушками он ухаживать не умел, тем не менее нравился многим, хотя сам искренне удивлялся этому. От него – рослого, крепко сколоченного – веяло силой. А в серых глазах, особенно когда он задумывался, появлялась несвойственная его мужественному облику нежность.
С крыши все реже срываются тяжелые капли. На край бочки приземлился воробей и, озорно поглядывая на Артема, стал пить, смешно приседая на ногах-спичках. В огороде заквохтали куры. Отворилась дверь детсада, и высокая русоволосая воспитательница оглядела притихший, искрящийся дождевыми каплями двор, раздумывая: выводить на мокрую площадку свой выводок или подождать, когда солнышко выглянет?..
Когда Артем заколачивал окна, он думал, что ночует здесь последнюю ночь, а утром вот взял и оторвал доски напрочь. Друзья его уже в Паланге, а что ему делать летом в Ленинграде? Можно пожить и в деревне, а там видно будет... Во всяком случае, дом продавать не стоит. Не так уж и далеко Смехово от Ленинграда – за полдня можно добраться. Поживет он здесь, попишет иа пленэре...
Да что и говорить, утром, выскакивая на росистую лужайку и видя солнце, слыша щебетанье птиц, пчелиный гул, он чувствует себя счастливым. Каждый день приносит отличное настроение. Что еще человеку надо?
Решено, дом нужно ремонтировать. Жить в нем нельзя. Дом, как говорится, дошел до ручки.
Артем посоветовался с Кошкиным; тот долго чесал макушку, потом сказал, что подумает.
Плотники приходили, подолгу смотрели на старый дом, будто видели его впервые, справлялись о цене и, попросив закурить, уходили. Артем понемногу набавлял цену. И теперь плотники не сразу уходили: садились на бревна, курили, толковали о международном положении, но окончательно договариваться не торопились. Все они в один голос заявляли, что работы предстоит много. По сути дела, нужно строить новый дом. На всякий случай Артем набросал на ватмане внушительный чертеж. Кроме двух комнат и кухни, запланировал наверху мастерскую.
В конце концов Артем договорился о ремонте дома с разбитным мужиком по фамилии Паровозников. Тот пообещал привести бригаду плотников, и они в два счета соорудят ему избу. После молчаливых, осторожных мужиков, не спешащих дать своего согласия, Паровозников произвел самое наилучшее впечатление. Сойдясь в цене, ударили по рукам, и Паровозников удалился, пообещав в пятницу привести бригаду.
Но в пятницу снова весь день лил дождь.
4
В субботу наконец прибыла плотницкая бригада: пять молчаливых мужиков с топорами и ломами.
– Бригада «Ух!», – осклабился Серега Паровозников, подрядчик. – Пьет за десятерых – работает за двух! – И тут же пояснил: – Это я для смеху...
Артем вежливо улыбнулся на эту грубоватую шутку. Мужики не улыбались. Они хмуро смотрели на дом и помалкивали. Один из них, в замусоленном до блеска ватнике, снял топор с плеча и решительно засунул за пояс, как бы говоря этим: мол, не стоит и дела начинать. Другой плотник, в солдатских галифе и ситцевой рубашке, осторожно постучал ломом по срубу.
– Раскатаешь ево, а потом, чего доброго, и не собрать будя? – сказал он.
– Хибара гнилая, что и говорить, – согласился Серега.
– Овчинка выделки не стоит, – сказал плотник в галифе.
Еще двое решительно засунули топоры за широкие командирские пояса. Если одежонка у них была не ахти какая справная, то ремни у всех отличались добротностью.
– Я уже и вещи вынес, – забеспокоился Артем.
– Велика беда! – сказал мужик в галифе. – Вещички и занести недолго.
Самый хмурый из них – в замусоленном ватнике – сплюнул и буркнул:
– Пошли, мальцы! – И первым направился к калитке, висевшей на одной петле.
Вслед за ним затопали и остальные. Серега сокрушенно покачал головой и развел руками.
– Сотню надобно прибавить, хозяин, – сказал он.– За гнилость.
– За гнилость? – удивился Артем.
– Четыре венца все одно придется менять, – сказал Серега. – Так и быть, матерьял наш.
Мужики – они остановились за калиткой и чутко прислушивались к переговорам – загалдели, засморкались.
– Четыре! – подал голос один из них. – Все пять.
– Кто же за такую плату возьмется дом перебирать? – покачал головой Паровозников. – Ткни ломом – и рассыплется...
– Тем более, раз сам рассыплется – вам меньше работы, – сказал Артем. – Мы же, кажется, с вами обо всем договорились?
– К массам тоже надо прислушиваться, – ухмыльнулся Серега и кивнул на мужиков. – Это я для смеху...
– Ладно, – сдался Артем. – Прибавлю сотню, но чтобы больше – ша! Я вам дал чертеж, там все рассчитано, а вы мне...
– Через полтора месяца, хозяин, получишь ключи в ручку... – оживился Паровозников. – Как в Америке. Это я для смеху...
Серега Паровозников – квадратный мужик с короткой шеей, широким щетинистым лицом и маленькими хитрыми глазами. На верхней губе – синеватые точечки – след старого ранения. Ему что-то около пятидесяти. Одет, как и положено подрядчику, поприличнее других. Серый бумажный пиджак, зеленая рубашка, неизменные для этой местности солдатские галифе и кирзовые сапоги. На тронутой сединой голове кепчонка блином. К месту и не к месту он вставлял свое любимое
«Это я для смеху». Когда Паровозников смеется, видно, что у него не хватает трех передних зубов.
– Полтора месяца... – усомнился Артем. – Это действительно для смеху.
– Давай сразу договоримся, хозяин, – посуровев, сказал Серега. – Ты мне верь, как себе... Паровозников слов на ветер не кидает. Сказано через полтора – приходи день в день за ключами. Как в Америке – получишь в ручку. Живи себе на здоровьичко в новом доме и добрым словом поминай Серегу Паровозникова.. – Он повернулся и крикнул плотникам: – Эй, мужички! Кончай забастовку – дело улажено!
Хмурые загорелые лица плотников просветлели. Топоры, как по команде, выскочили из-за поясов и снова удобно устроились на плечах. Бригада «Ух!» так решительно и целеустремленно двинулась вперед, что Артем отступил, ожидая, что сию минуту ломы и топоры врежутся и врубятся в почерневшие бока старого дома. Но ничего подобного не произошло. Мужики сели в кружок на просохшем после дождя лугу и вытащили папиросы. Серега Паровозников, немного косолапя, подошел к Артему. Потер кулаком подбородок, так что щетина заскрипела, и сказал:
– По русскому обычаю, хозяин... ударили по рукам... Сам понимаешь!
– Обычай такой, – не очень уверенно возразил Артем, – сделал дело – гуляй смело.
– Мы же не курятник будем ставить – дом! – обиделся Серега. – Паршивый мопед покупают – спрыскивают, а это же хоромина!
– Я идти должен? – сдался Артем.
– Это мы не позволим... – сказал Серега. – Ты хозяин, твое дело давать указания, платить звонкую монету, а уж за горючим мы сами... Это я для смеху. – Он обернулся к мужикам: – Гришка, пулей к Матрене!
С травы поднялся здоровенный мужик с буйной нечесаной головой и мутноватыми глазами. Вытряхнув из вещмешка мелкий плотницкий инструмент, подошел к крыльцу, где происходил весь этот разговор. С нескрываемым интересом смотрел, как Артем отсчитывает Сереге деньги.
– Это что ж, на брата и по полбанке не выйдет? – спросил он, получив червонец.
Серега подумал и протянул еще пятерку.
– На закуску рупь, – сказал он. – Две банки килек и хлеба полбуханки.
Гришка, повеселев, засунул деньги в карман гимнастерки и, помахивая вещмешком, зашагал в магазин.
– За водкой такого здорового? – усмехнулся Артем.
– Ты в наши порядки не вникай, – сурово сказал Серега. – У рабочего человека время в обрез... Ну, пошлю я Лешку, вон того в куфайке... Придет в магазин, а к прилавку не пробиться. Надо в очереди стоять. Бабы за крупой, и все такое... А Григорий пробьется. Он у нас завсегда берет без очереди. Его уже знают и никаких препятствий не чинят...
– Это дело, я смотрю, у вас хорошо поставлено, – сказал Артем.
– Где бы мне такую шикарную бороду купить, а? – осклабился Паровозников. – Аль по наследству, от деда покойника? Это я для смеху...
Мужики на лугу стали посмеиваться. Борода – это вечная, нестареющая тема для пустого, никчемного разговора. Каждый третий обязательно выскажется по поводу бороды. Артему все это давно надоело, он даже злиться перестал: отмалчивался или уходил. В городе еще ничего, там много бородатых, а вот здесь...
– Хороший дом построишь, так и быть, подарю тебе свою бороду, – сказал Артем. – Тем более что у тебя в жизни такая не вырастет... – и добавил: – Это я для смеху...
5
Печальное зрелище – видеть, как разбирают старый дом. Длинные доски, облепленные, будто шелухой, сгнившей дранкой, шлепались в огород, на весь поселок скрипели и трещали стропила, выворачиваемые из своих гнезд, шатался и разъезжался по швам потолок. Когда остатки крыши рухнули на землю, в воздух поднялся столб коричневого праха.
Дом трещал, стонал, кряхтел. Нелепо торчала из сруба обнаженная красная кирпичная труба. Просыпая песок и опилки на пол, плотники выворачивали потолочины.
– Не знаю как строить, а разрушать вы мастера, – сказал Артем.
– Дворец тебе отгрохаем, Артем Иваныч, – откликнулся Паровозников.
За воротами в полной готовности стоял «Москвич». Здесь больше делать нечего, а в Ленинграде ждут дела: в мастерской стоит незаконченная картина для клуба строителей, в издательстве «Искусство» должен решиться вопрос об издании северного альбома – итог поездки в Хибинские горы.
Еще раз взглянув на то, что осталось от старого дедовского дома, Артем сел за руль. Было начало одиннадцатого. Если все благополучно, то к семи вечера будет в Ленинграде. Солнце стояло над крышей вокзала, из-за леса медленно наползали большие пышные облака. Флегматичные смеховские куры не спеша переходили дорогу перед самыми колесами. Артему даже приходилось сигналить, чтобы поторопить их. И снова были выбоины, ямы, ухабы. Но уже проверено на практике: если едешь по плохой дороге вторично, она не кажется такой безнадежной.
У дома с голубыми наличниками Артем остановился: навстречу с белым эмалированным бидоном шла Таня. Шла, как всегда, чуть покачиваясь и высоко держа голову. Артем с удовольствием смотрел на нее.
– До свидания, – сказал он, когда она поравнялась. Девушка остановилась и взяла бидон в другую руку.
Артем ждал, что она улыбнется, но Таня молча смотрела на него. Глаза ее ничего не выражали. Так она могла смотреть на дом, забор, дерево. После той встречи у колодца Артем увидел ее впервые. Он ждал, что она снова придет за водой и они поговорят немного, но вместо Тани воду из колодца черпала ее сестра. Она тоже была высокой и статной, только волосы у нее не черные, а русые, и она гораздо старше своей сестры. И голос ее совсем непохож на приятный мелодичный Танин.
– Уезжаете? Совсем? – спросила Таня. Черные брови ее чуть приподнялись.
– Совсем, – зачем-то соврал Артем.
– Передавайте привет Ленинграду.
И, звякнув дужкой бидона, зашагала дальше. Артем положил руку на руль, но скорость не включил. Отворив дверцу, крикнул вслед:
– Что вам привезти из Ленинграда? Таня обернулась:
– Аничков мост... Или Исаакий!
Артем видел в зеркало, как она оступилась и чуть не выронила бидон. Поставив его на обочину, нагнулась и стала мыть боты в луже.
Заглядевшись, Артем забыл про дорогу и дал полный газ.
«Москвич» подпрыгнул и передними колесами бухнулся в глубокую лужу. Артем выругался, дал задний ход и осторожно повел машину почти вплотную с забором.
Поскорее бы оставить позади эти проклятые три версты с гаком! А там шоссе, простор. Втыкай прямую передачу и жми на всю катушку!
Глава шестая
1
Артем любил Ленинград. Когда десять лет назад приехал поступать в художественный институт имени Репина, он вместе со студентами до ночи бродил по улицам, площадям, набережным, не переставая удивляться и восхищаться этим городом. Вздымающиеся мосты на Неве, белые ночи, Невский проспект, Дворцовая площадь, Петропавловская крепость... Юношеская пылкая влюбленность в Ленинград со временем прошла – ведь город бывал и хмур, и туманен, и бесконечно дождлив. Очень часто днем приходилось включать электричество, чтобы можно было работать. Во все четыре времени года
Ленинград разный. И больше всего он нравится Артему осенью. Влюбленность прошла, осталась любовь.
В июне в Ленинграде было жарко и душно. Из-за каменных зданий и дворцов не видно солнца, но все небо над городом – громадное раскаленное солнце. И от него никуда не спрячешься: ни в парке, ни на набережной, ни в кафе с зимним названием «Север». Напряглись взмыленные кони на Аничковом мосту, стоят в парадной форме на своих гранитных постаментах суровые и мужественные Барклай де Толли и фельдмаршал Кутузов у Казанского собора. Ослепительно сияет позолоченный купол Исаакия. А по Невскому из-за жары ленивее, чем обычно, течет пестрый поток людей. И вместе с ними от Московского вокзала к Дворцовой площади идет Артем.
У толпы свой ритм, и если ты попытаешься идти быстрее, то ничего из этого не выйдет.
Артем и не пытался нарушать железный закон, он шел, как все. И хотя жара навалилась на плечи, прилепила к спине белую рубашку, жгла ступни в легких сандалетах, у него было хорошее настроение: завтра утром он уезжает в Смехово! Туда, где нет этих прекрасных гранитных дворцов, набережных и площадей, этих великолепных гастрономов с подвешенными в витринах окороками и колбасами, но зато есть сосновый бор, маленькая речка Березайка, в которой можно в любое время выкупаться, где есть поля с рожью и васильками, и главное – где нет толпы, которая в течение одного часа способна вымотать самого здорового человека.
А пока Артем шел по Невскому и разглядывал девушек. Пусть приезжие поминутно крутят головами и раскрывают рты от восхищения, он, Артем, все это сто раз видел...
Ничего не скажешь, красивых девушек на Невском хоть отбавляй! У Артема было хорошее настроение, и он улыбался им. И девушки улыбались. Может быть, и не ему, а кому-нибудь другому, но все равно было приятно. Артему нравились их короткие юбки и платья. Он вспомнил Таню из Смехова. У нее тоже укороченная юбка, и ее стройные ноги только выигрывают от этого.
Артем нырнул в полусумрак подземного перехода. Солнце и жара отступили. Из туннеля тянуло прохладой. На стенах афиши, афиши, афиши... Они кричали о концерте знаменитой югославской певицы, о новом спектакле Большого драматического, куда все равно билетов не достать, о гастролях иногородних театров...
2
Алексей открыл дверь и расплылся в улыбке.
– Я уже думал, тебя вместе с дедом похоронили на сельском погосте... Какого черта ты там застрял?
– Ну, у тебя и шуточки, – поморщился Артем.
– Тут такие дела творятся, а ты как в воду канул... Хотя бы адрес оставил. Слышал, зимой в Москве откроется российская выставка?
– Читал.
– Ты, конечно, выставишь своего оленевода и портрет Черкасова? Я твою фамилию в списках видел...
– Меня это не интересует, – сказал Артем.
– Не интересует? – опешил Алексей. – Что ты мелешь?..
– Я не дам на выставку ни одной своей картины...
– Погоди, погоди... – сказал Алексей. – Что это мы стоим в прихожей? Пошли в мастерскую... Тут без поллитры, я гляжу, не разберешься...
Алексей получил квартиру и мастерскую лет пять назад. Огромное, во всю стену, окно мастерской выходило на Московский проспект. Через дорогу точно такой же дом и двухэтажные окна во всю стену. Там тоже живут художники.
В мастерской у Алексея порядок. В аквариумах плавают красивые рыбы, на одной стене, как на выставке, развешаны картины. В углу мольберт задернут холстом. В прошлом году Алексей начал большое новое полотно, но так и не закончил: за накрытым простенькой скатертью столом сидят фронтовики без лиц. Найти настоящие характеры Алексею пока не удалось, «Вот закончу оформление Дворца и засяду за свою картину...» – говорил он своим приятелям. Закончив одну работу, он находил другую, а картина так сиротливо и стояла в углу.
«Ну, теперь все! – решительно заявлял Алексей. – К черту халтуру – сажусь за своих фронтовиков!» И опять не садился... А когда Артем стал подсмеиваться над ним, он взял и закрыл картину холстом, И на вопрос: «Как картина?» – кратко отвечал: «Двигается».
Алексей наскоро соорудил на кухне ужин, достал из холодильника начатую «Столичную», помидоры, которые мгновенно покрылись испариной. Налил по рюмке и, чокнувшись, буркнул:
– С возвращеньем, бродяга!
Закусывая, испытующе смотрел на Артема, а тот отправлял в рот яичницу с колбасой, холодные помидоры, от которых начинало ломить зубы, и молчал.
– Что молчишь-то? – спросил Алексей. – Рассказывай, что это на тебя нашло?
– Первый раз в этом году ем свежие помидоры... – сказал Артем. – Болгарские?
– Ладно, все это ерунда... На меня тоже, бывает, накатывает. Главное, что ты вовремя приехал, я уж не на шутку стал волноваться... Тут, понимаешь, из Минска приехали какие-то тузы, побывали на Охте во Дворце культуры и... в общем, им очень понравилось, и они
с ходу предложили подписать контракт... Держись за стул – сейчас упадешь! В полтора раза больше, чем мы здесь получили... Вот тут я и заметался: тебя нет, а они требуют немедленного ответа. Хоть другого в напарники бери...
– Теперь ты держись за стул, – сказал Артем. – Во-первых, я завтра уезжаю в Смехово, а во-вторых, больше я никогда не буду заниматься оформительскими работами.
Алексей вскочил со стула и забегал по тесной кухне. От волнения у него даже лицо покраснело.
– Нет, этот человек определенно с ума сошел! – кричал он. – Отказываться от такого подряда... Да скажи я кому-нибудь – любой руками и ногами ухватится...
– Возьми и скажи, – ввернул Артем, но Алексей и ухом не повел.
– Тебя кто-то околдовал в этом… как его? Хихикалово! Разве нормальный человек будет такую чепуху молоть?..
Случалось и раньше, Алексей бросался в наступление и убеждал Артема. Бегая по кухне и задевая маленькие белые табуретки, Алексей не умолкал ни на секунду, ухитрялся налить в рюмки, чокнуться, выпить и даже закусить.
Выждав, пока он не иссяк, Артем сказал:
– Не трать, старик, зазря порох... Деньги у меня сейчас есть – кланяюсь тебе за это, и я решил пожить в деревне и попытаться написать что-либо стоящее... Если я еще на это способен... И поверь, я говорю серьезно.
Алексей сразу успокоился, перестал мотаться из угла в угол. Сел напротив и, задумчиво посмотрев на приятеля, сказал:
– А я уже заключил с ними договор... И за тебя, скотина, расписался...
– Перепишешь.
– Ты меня без ножа зарезал! Ведь я с другими художниками никогда на пару не работал... Кого мне взять?
– Ты же говорил...
– Говорил, говорил! – снова взорвался Алексей. – С другим я не смогу...
– Ну, тогда плюнь на все это, – сказал Артем.
– Какой же дурак от таких денег отказывается?
– Видишь, один уже нашелся... – улыбнулся Артем. – Кстати, зачем тебе деньги?
У тебя все есть: отличная квартира, дача, машина... Жены, правда, нет. Так ведь настоящую жену ни за какие деньги не купишь – сам говорил... Я думаю, Леша, жадность тебя обуяла...
– Ну тебя к черту! – отмахнулся Алексей. – Позвоню-ка я Маркелову, он, кажется, в городе...
Вслед за ним Артем вошел в мастерскую. Из огромного окна лился яркий солнечный свет.
– Здравствуй, Артем, – услышал он знакомый голос.
– Ты меня так ошарашил, что я забыл тебе сказать... – пробормотал Алексей, склоняясь над телефоном.
В глубоком кресле у окна сидела Нина и кормила рыб. Наверное, потому, что яркий свет ударил в глаза, Артем ее сразу не заметил.
– Ты загорел и помолодел, – сказала она и улыбнулась. – Настоящий крестьянин... Косоворотку бы тебе, холщовые порты, лапти с онучами и лукошко с семенами через плечо и – пошел бы ты сеять по России-матушке доброе, вечное, разумное...
– Пока. ..он посеял смуту в моей душе... – буркнул Алексей.
Набрав нужный номер, он повернулся к ним спиной и стал что-то бубнить.
– Я разыскивал на набережной Кутузова, – сказал Артем. – А тебя, оказывается, всегда здесь можно найти...
– Ревнуешь?
Она снизу вверх смотрела на него, и крапинки в ее глазах слабо мерцали. Сколько же они не виделись? Почти полгода. Ревнует ли он ее?..
– Леша мой старый друг, – сказала Нина. – Когда мне скучно, я прихожу сюда.
Алексей – он сидел на низком табурете в дальнем углу мастерской – горячо говорил в трубку. Уговаривал Маркелова поехать в Минск.
– Это верно... Леша веселый человек.
– Я рада, что ты ревнуешь. И странно было бы, если бы не ревновал... Здоровая, чистая натура. Крестьянин, ты не обижаешься? Я не обольщаюсь, будто ты любишь меня... Тебе просто непонятно, почему я не с тобой, а с ним.
– Женская душа всегда была для меня потемки, – сказал Артем. – Поэтому я до сих пор и не женился.
– Если бы ты слишком хорошо знал женщин, им было бы с тобой неинтересно...
– Ты имеешь в виду женщин вроде тебя?
– Я не хотела тебя обидеть... Но ты действительно совсем не знаешь женщин... Поэтому ты мне и нравишься.
– Что ж, нет худа без добра, – усмехнулся Артем.
Алексей повесил трубку и подошел к ним. Очевидно, он договорился с Маркеловым, потому что лицо у него стало не таким озабоченным, как раньше.
– Вы что-то тут насчет меня проезжались? – с улыбкой спросил он.
– Я давно заметила, что художники и писатели страшно мнительные люди, – заметила Нина.
– Если ты такая наблюдательная, то скажи, что случилось с Артемом? Приехал из деревни, по-моему, чокнутый... Я тут гигантское дело провернул, а он чуть было все не испортил...
– Тебя интересует мое мнение? Так вот, деревня благотворно повлияла на Артема.
– Может быть, и мне податься в деревню? – усмехнулся Алексей.
– Тебе не поможет, – сказала Нина. – Ты слишком городской человек...
– Ты, кажется, осуждаешь?
– Увы, нет. Я сама до мозга костей горожанка. Я бы не смогла прожить в деревне и месяца. По-моему, там живут герои.
– Ну и представление у тебя о современной деревне! – сказал Артем.
– Черт побери! – воскликнул Алексей. – У меня тоже есть на Псковщине деревня, где я родился... Слышали про реку Великую? Вот на берегу этой реки и жили мои предки. Я там не был тридцать лет. Смутно помню клен в саду, реку да баньку с каменкой на самом берегу... Каждый год собираюсь съездить туда, правда, дорога до деревни отвратительная... А что? Возьму да и съезжу!
– Не съездишь, – сказала Нина,
– Вот вернусь из Минска и махну! – загорелся Алексей. – Захвачу этюдник... Поживу там, поброжу по лесам.
– Не поедешь ты, Леша, в деревню, – сказала Нина. – Чужая она для тебя... В Таллин, Ригу, Алупку – пожалуйста, это для тебя, а деревня...
– Я же там родился!
– Не огорчайся, – улыбнулась Нина. – Гении рождаются в деревне, а умирать приезжают в город.
– Спасибо, утешила...
– Так это гении, – сказала она.
3
Хотя пора белых ночей давно прошла, на набережной было светло. Петропавловская крепость, мягко подсвеченная прожекторами, тянулась в звездное небо. Нева была удивительно спокойной. В берегах отражались огни. Посередине, перекрещиваясь, протянулись широкие блестящие полосы: следы давно прошедших кораблей. Круглая луна огромной медалью впаялась в тихую гладь. У берега дремали две чайки.
Нина сидела на гранитном парапете, Артем стоял рядом и смотрел на воду.
– Почему не спросишь, как живу я, что делаю? – сказала она.
– Зачем?
– Я часто вспоминаю дни, проведенные на даче... Ты был такой милый!
Его раздражал этот снисходительный, чуть насмешливый тон. Что-то неуловимо изменилось в ней. А может быть, в нем? Он тоже вспоминал дачу. И много думал о Нине. Но совсем не о такой, которая сидела рядом на парапете. Та Нина была ближе.
– Твои окна выходят на Неву? – спросил он.
– Я вижу из окна, как мимо проплывают пароходы, – сказала она и искоса взглянула на него.
– А ты видела мою машину?
Она улыбнулась и тоже стала смотреть на воду. Гладкая прядь качалась у белой щеки.
– Один раз ты стоял больше часа... – заговорила она, не поднимая головы. – Вон там, не доходя автобусной остановки. Курил и бросал сигареты в воду... Кстати, дай сигарету.
Она закурила. И Артем подумал, что тогда, на даче, она не курила... Однако по тому, как она держала сигарету и выпускала дым, было видно, что не новичок.
– Покажи, где твое окно, – сказал он. – Впрочем, не надо...
– Зачем тебе окно? Я ведь здесь. – Она посмотрела ему в глаза.
– Здесь? – усмехнулся Артем. – Ты далеко-далеко.
– Не хочешь пригласить меня в свою милую деревушку?
– Это поселок, – сказал Артем.
– Расскажи, где он?
Артем нехотя стал рассказывать о Смехове, о кошмарной дороге расстоянием в три версты с гаком, о доме, который сейчас строит некий Серега Паровозников.
Нина внимательно слушала и, когда Артем замолчал, сказала:
– Хочешь, я к тебе как-нибудь приеду?
– Вот дом построю...
– Ты не хочешь, чтобы я приехала, – сказала она. Причем без тени огорчения, с улыбкой, которая раздражала Артема.
– Ты и так не приедешь, – сказал он.
Она спрыгнула с парапета, ладонями разгладила на бедрах юбку.
– Надолго ты в свое Смехово, крестьянин?
– Думаю, что да.
– Не смотри так на меня, пожалуйста, своими пронзительными серыми глазами... Ну чего ты пытаешься во мне найти? Если царевну Несмеяну, то напрасно. Я современная женщина без предрассудков. А тебе нужна совсем-совсем другая... Крестьянка, например. Когда влюбишься, напиши ее портрет и покажи мне. Только вряд ли тебе удастся женский портрет...
– Я постараюсь, – сказал Артем.
– А почему ты ни разу не предложил мне позировать? – спросила она. – Алексей уже кучу этюдов сделал, но я их все забраковала...
– Уж если такой знаток женской натуры не смог, то где уж мне...
– Где уж нам уж... Ты уже и разговариваешь, как крестьянин.
– А ты действительно совсем не знаешь деревни. Крестьяне – это давно устаревшее понятие...
– Что же ты замолчал? Скажи, что теперь сельских жителей называют колхозниками. И еще как это? Ну, которые в совхозе работают? Совхозниками?
– Вот видишь... – сказал Артем, усмехаясь.
– Почему ты отказался от такого великолепного заработка? – спросила она, пропустив его слова мимо ушей. – Алексей потрясен... Он был уверен, что ты с радостью поедешь с ним в Минск.
– Я не хочу об этом говорить.
– Оказывается, и я тебя совсем не знаю... – Она стала смотреть на него, будто и впрямь впервые увидела.
– Ну ладно, я пойду, – сказал Артем.
Нина положила ему руки на плечи, притянула к себе.
– Ты обидчивый, как ребенок... Пойдем ко мне и выпьем по чашечке бразильского кофе.
– Я давно хотел тебя спросить... Твой муж моряк?
– При чем тут муж... – с досадой сказала она. – Я одна дома. Этого достаточно?
– Я ведь крестьянин, как ты говоришь, и, наверное, поэтому не люблю черный кофе... А самовара у тебя наверняка нет.
Она легонько толкнула его, рассеянным движением поправила волосы. Ничего не изменилось в ее лице, но то очарование, что так нравилось Артему, совсем исчезло. Нина была чужой и далекой, причем больше, чем когда-либо.
– Самовара у меня нет, – сказала она, – ты прав.
И когда он понял, что она сейчас уйдет и они, возможно, больше никогда не встретятся, ему захотелось остановить ее, развеять эту отчужденность и снова увидеть ее такой же Ниной, какой знал... Вот стоит она рядом, высокая, красивая. Собственно, чем он недоволен? Она с ним, приглашает домой. Почему бы ему действительно не подняться к ней и не выпить натурального бразильского кофе? Он выпьет заморского кофе – его, разумеется, привез из Рио-де-Жанейро муж-моряк, – подойдет к окну и посмотрит вниз. И увидит набережную и то самое место, где стояла его машина, а он курил и бросал в Неву сигареты, дожидаясь ее... Смешно, наверное, выглядит сверху приплюснутая машина и скучная человеческая фигура...
Он уже раскрыл было рот, чтобы сказать что-нибудь и разрядить эту напряженную обстановку, но она вдруг с улыбкой произнесла:
– Я совсем забыла... Тебе ведь завтра рано выезжать? В это... как его... Смехово!
Артем пробормотал, что это не имеет значения, когда выезжать. Можно и не рано, но она уже не слушала его.
– До свидания, Артем, – сказала она и, не протянув руки, пошла к своей парадной.
Еще можно догнать ее, остановить, но он даже не пошевелился. Вытащив смятую пачку сигарет, закурил. На душе было пусто. С ним действительно что-то происходит, а что, он и сам еще не знал.
С Финского залива наползали на звездное небо разлапистые перистые облака. Сонных чаек отнесло от берега почти на середину. Подул ветер, и черная блестящая вода подернулась рябью. У Петропавловской крепости погасли прожекторы, и приземистые каменные строения сразу из праздничных стали угрюмыми и мрачными. Теперь можно было поверить, что здесь когда-то томились политические узники. Узкое перистое облако нависло над тусклым шпилем.
Дотрагиваясь ладонью до шершавого парапета, Артем зашагал к Литейному мосту.
Глава седьмая
1
Приехал он в Смехово в пятом часу. Сразу за поворотом настроение приподнялось: по дороге прошел грейдер, на обочинах кучи песка. Теперь можно было ехать со скоростью двадцать-тридцать километров. Правда, грейдер сровнял дорогу лишь до моста, проскрести вдоль улицы у него, видно, силенок не хватило, но, как говорится, и на этом спасибо.
Ровно полтора месяца не был Артем здесь. Паровозников твердо обещал, что через полтора месяца день в день вручит ключи.
Артем не был наивным человеком, чтобы до конца поверить словам Паровозникова, но то, что он увидел, повергло его сначала в изумление, потом в гнев: старый дедовский дом, изуродованный до неузнаваемости, кособочился за дощатым забором. Крыши не было, одни жидкие стропила. Пачки свежей дранки весело поблескивали у колодца. Кругом разбросан строительный хлам: трухлявая щепа, битый кирпич, стружка, гнилые бревна. Ветер шевелил рваные клочья обоев на досках.
И ни души. Не слышно доброго тюканья топоров, кряхтенья бревен, не пел рубанок. Тихо вокруг дома. Отворив старую дверь, косо висевшую на петлях, Артем услышал могучий храп. Бригада «Ух!» в полном составе предавалась глубокому сну. Острые топоры воткнуты в бревенчатые стены, брезентовые сумки висели на топорищах, у подоконника, в стружках, выстроилась батарея бутылок. В основном «Московская» и «Волжское». Серега Паровозников раскинулся на верстаке, заняв ключевую позицию на высоте. Остальные кто как лежали на полу, подсунув под головы чурбаки и обрезки досок.
