Текст книги "Три версты с гаком"
Автор книги: Вильям Козлов
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
– Вот трепач! – негромко говорит Артем. – Наверное, тяпнул где-нибудь по дороге...
– Ну, что ты там целый час копаешься? Можешь фрак не надевать. Тут все свои... Да выходи же ты, чертов отшельник, дай хоть взглянуть на твою бородатую рожу!
– Артем, ты нарочно от нас спрятался? – спрашивает Нина.
– Она мне за дорогу всю плешь проела – все волновалась, что ты куда-нибудь отсюда удрал... – говорит Алексей. – Везет же некоторым – их любят...
– Бедненький... Тебя никто не любит! – кокетливо замечает незнакомая девушка.
– Ты меня не любишь, не жалеешь... Разве я немного некрасив?.. – с выражением декламирует Алексей.
– Одевайся, – негромко говорит Артем.
Таня молча смотрит на него. Глаза у нее какие-то отрешенные, далекие.
– Иди к ним, – говорит она.
– А что же ты? Сидеть тут будешь? – Иди, говорю... Тебя ведь ждут.
Артем не успевает ответить: распахивается дверь, и на пороге появляется Нина. Она в коротком вязаном платье, белых чулках и высоких сапожках. От электрической лампочки на золотистых волосах ее вспыхивает мягкий блеск.
– Я очень соскучилась по тебе, Артем... – с порога говорит она и умолкает на полуслове, увидев на кровати Таню, закутанную в одеяло. Секунду они смотрят друг другу в глаза: удивление и растерянность в светло-серых глазах и пристальное внимание в больших черных. Первой отводит взгляд Нина. Изумление на ее лице сменяется вежливой улыбкой.
– Добрый вечер, девушка, – говорит она. – Извините, я ворвалась к вам... Артем, ты мог бы и предупредить нас, что у тебя... гостья?
Взгляд ее задерживается на Таниной одежде, повешенной на спинке стула.
– Точнее – не гостья, а обнаженная Маха... – с холодной улыбкой добавляет она.
– А вы напоминаете Юдифь, – говорит Таня. – Для полноты картины вам лишь не хватает меча и головы несчастного Олоферна...
– Я в этой ситуации, судя по всему, и должен быть головой Олоферна? – попытался разрядить напряженную обстановку Артем.
Но девушки не удостаивают его даже взглядом.
– Выйдите, пожалуйста, из комнаты, – ледяным тоном говорит Таня. – Я должна одеться.
Нина поворачивается и выходит.
– Ты тоже уйди, – после некоторого молчания говорит Таня.
– Позволь мне сначала привести себя в порядок...– говорит Артем. – Одевайся, я сейчас тебя познакомлю...
– Выключи свет, я не хочу одеваться при свете. Она смотрит на него не мигая. Черноволосая голова немного наклонена набок, рука у самого подбородка сжимает одеяло.
– Это мои друзья, – говорит Артем виноватым тоном и оттого, что оправдывается, сам на себя начинает злиться. – Я тебе рассказывал об Алексее... Ну, а Нина...
– Я тебя просила выключить свет.
– Хорошо, хорошо...
Он завязывает шнурок ботинка и выключает свет. Таня молча одевается.
– Нина... – приглушенно произносит в темноте Артем. – Короче говоря, мы с Ниной...
– Я тебя ни о чем не спрашиваю, – перебивает она.
– В общем, одевайся и выходи... Мы ждем тебя.
– Ты не видел мои туфли?
– Я сейчас свет включу...
– Не надо, – говорит она. – Иди к ним.
В столовой уже накрыли стол, на тарелках рыбные и мясные консервы, ветчина, колбаса и в центре бутылка коньяка. Даже высокие зеленые рюмки были выставлены. Стройная крашеная блондинка с темными влажными глазами хлопотала у стола. Нина, зябко приподняв плечи, стояла у раскрытой форточки и курила. Когда вошел Артем, она повернулась и как ни в чем не бывало улыбнулась:
– Ты уж извини, что без телеграммы...
– Знаешь, старик, – сказал Алексей, наливая коньяк в старинные рюмки, – мы взяли да и махнули в Суздаль... Какие там рестораны! А церкви, часовни! Я еле уговорил девочек назад ехать. Ходили как зачарованные... Ну вот, а на обратном пути завернули к тебе. Знал бы, что такая дорога – ни за что не свернул бы с шоссе!
– Леша ругался, как сапожник, – улыбнулась крашеная блондинка.
– Познакомься, – спохватился Алексей. – Ира... Чует мое ретивое, что я на ней женюсь...
– За тебя еще замуж никто не пойдет!
– Слыхал, Артем? – балагурил Алексей. – Уж если мы с тобой, старина, не женихи, то, я скажу вам, вы, девочки, зарылись... Верно, старик?
– Верно, – машинально повторил Артем, прислушиваясь, что там происходит за стеной.
– Вы тоже такой же самоуверенный, как и ваш друг? – спросила Ирина, с любопытством глядя на него.
– О чем вы? – смутился Артем. – Я думал про дорогу... Эти три версты с гаком – стихийное бедствие для поселка...
Когда все перестали смеяться, Алексей сказал:
– Что с тобой, дружище? Будто тебя пыльным мешком ударили?
– Ты недалек от истины, – усмехнулась Нина.
– Какие-то тайны мадридского двора... – Алексей поднял рюмку. – Давай, старина, тяпнем за встречу!
– Подождите, – сказала Нина. – Артем, что же ты не пригласишь к столу свою милую Маху?
Алексей обалдело уставился на Артема.
– Маху? Где же она?
– Рядом, – сказала Нина. – За стенкой. Посмотрев озадаченно на Нину, Алексей поставил рюмку на стол:
– Давай ее сюда немедленно!
Артем встал из-за стола и отправился в другую комнату. Там гулял сквозняк.
– Таня! – негромко позвал он. Молчание.
Он включил свет: в комнате никого не было. Постель прибрана, даже клетчатое одеяло наброшено поверх. Окно приоткрыто, и тонкая занавеска – подарок Тани – колышется на ветру. Артем подбежал к окну и распахнул. Холодная белая ночь заглянула ему в лицо. Выпал первый снег. От окна к калитке протянулась редкая цепочка следов. Дунул ветер, и мягкие снежинки коснулись лица.
– Твоя прекрасная Маха исчезла, как с белых яблонь дым... – услышал он голос Нины.
Обернувшись, Артем увидел в углу, под стулом, Танины туфли. Как же так? Она ушла в одних чулках? Прямо по снегу? Схватив туфли, он бросился вон из комнаты, заставив Нину отпрянуть от двери.
– Что тут у вас происходит? – спросил Алексей, загородив дорогу. – Где твоя Маха?
– Ее звать Таня, – сказал Артем.
– Где же ты ее прячешь, Черная Борода?
– Она ушла... босиком по снегу, – сказал Артем, отстраняя его. —Я должен ее догнать!
С туфлями в руках он выскочил в сени и, махнув с крыльца на тропинку, помчался к калитке.
– Ну вас всех к черту! – сказал Алексей, усаживаясь за стол. – Ирка, давай выпьем.
2
Артем бежит к дому старухи. На дороге белым-бело. Видны лишь чуть припорошенные снегом неглубокие следы. Поселок спит. Ни в одном окне не видно света. Медленно и тихо падает снег. У крыльца следы обрываются. Артем стучит в дверь, но, не дождавшись ответа, подходит к окну и барабанит. Наконец распахивается форточка.
– Зачем ты пришел? – спрашивает она. – Я не хочу тебя видеть.
– Ты ведешь себя как девчонка-школьница... Ну что такого произошло? Ко мне приехали друзья… Неужели из-за этого нужно было прыгать в окно и бежать через все село босиком?
– Эта женщина приехала к тебе... Ты ждал ее и ничего мне не сказал. И тебе было очень стыдно, я ведь видела. Стыдно, что ты со мной...
– Дурочка, – говорит он.
– Ты был страшно растерян. Даже не мог посмотреть мне в глаза...
– Я тогда еще не проснулся толком, да еще этот дурацкий сон...
' – Зачем ты меня обманул, Артем?
– Ты все придумала...
– Не приходи больше ко мне... Ты мне стал противен! Она захлопывает форточку, и ее фигура растворяется
в сумраке комнаты.
– Таня! – стучит он в окно. – Таня!
Когда форточка снова распахивается, быстро говорит:
– Тебе все показалось. Ты ведь фантазерка. Пойдем ко мне, тебя ждут. Мало ли у меня знакомых? И вообще, какое это имеет значение? Я тебя люблю – вот что главное!
– Я тебя просила не произносить это слово... Я видела твое лицо, когда ты, открыв им дверь, пришел в комнату... Вот что, Артем, хватит об этом... И прошу тебя больше не барабанить в стекло – весь поселок разбудишь. Ты тогда был противен, а сейчас еще больше!
– Ну, знаешь... – взрывается Артем. – Да не закрывай форточку... Забери свои туфли!
Он швыряет одну за другой туфли и слышит, как они поочередно с глухим стуком ударяются об пол.
3
– Ну, показывай свое имение! – утром сказал Алексей. Нина и Ира ушли в магазин купить что-нибудь на завтрак, и они остались одни. Артем, мрачный и невыспавшийся, изо всех сил старался быть любезным и радушным хозяином. Осмотр «имения» занял всего несколько минут. Пока Артем рассказывал, как он достал и поставил большое стекло в мастерской, Алексей вертел в руках скамейку, сделанную еще летом Гаврилычем.
– Художественная работа, – сказал он. – Где ты такую купил? В Латвии?
– Здешний плотник за два часа сделал.
– Мне бы такую в мастерскую...
– Подарок, – сказал Артем. – Гаврилыч скоро появится. Попроси – и тебе сделает.
Алексей присел на скамейку, закурил.
– Бедно живешь, – сказал он. – Разве это дача? Обыкновенная русская изба. И что это за мастерская? Чулан с большим окном... Участок неплохой. Сколько соток? Десять-одиннадцать?
– Не знаю.
– А я присмотрел себе дачку в Павловске, на берегу залива... Прекрасный дом, одних комнат пять или шесть, участок с фруктовым садом. И от Ленинграда каких-то полчаса-час езды на машине. Не понимаю я тебя, Артем! Ну чего прицепился к этому Хихиколову?
– Мой родной поселок называется Смехово, черт бы тебя побрал! – ругнулся Артем. – Если ты еще хоть один раз назовешь его по-другому, я тебе по шее дам!
– Гляди, какой патриот! – рассмеялся Алексей. – Так о чем я говорил?.. Да, нечего тебе тут делать. И это ты очень скоро поймешь. Ну, сколько ты сможешь высидеть в этой глуши? Год, два? Добраться к тебе сюда почти невозможно, если бы не Нина, я ни за что не поехал бы по этой проклятой дороге... Как вспомню, что нужно обратно ехать, – мурашки по коже! Может быть, тут есть объезд? Можно другим путем на шоссе выскочить?
– Объезда нет, – сказал Артем.
– Серо тут, скучно, неинтересно, – продолжал Алексей. – Настоящий художник не может надолго отрываться от большого культурного центра, от памятников, музеев, от интеллигентного общества...
– Пижон ты, вот кто, – сказал Артем. – Еще и за ворота не вышел, а уже ему скучно, серо... Пойдем, я тебе покажу Смехово и окрестности, а потом еще кое-что...
– Может, подождем девчат да позавтракаем?
– Я тебе сейчас покажу бор, который ты ни у Шишкина, ни у Левитана не видел! Задери вверх голову и посмотри на водонапорную башню. Где ты еще такую увидишь? А вокзал с цинковой башенкой? А вон ту пожарную вышку?
– Я есть хочу, Артем! – взмолился Алексей.
– А ты видел мой Светлый ручей? Березовую рощу? Я напою тебя такой хрустальной водой, какой ты сроду не пил!
Часа три бродили они по осеннему бору. Попили холодной и прозрачной воды из Светлого ручья. На опушке березовой рощи наткнулись на целую россыпь крепких головастых подберезовиков. Просто удивительно, как это они вывернулись из-под земли после заморозков. Алексей накинулся на грибы и стал их срезать один за другим. Подберезовики оказались почти без червоточин.
– Какая красотища! – шумно восторгался Алексей, разглядывая и обнюхивая каждый гриб. Он стащил рубаху и стал туда складывать подберезовики. – Эх, сейчас нажарим громадную сковородку! С картошечкой и постным маслом! Это дело я никому не доверю – буду сам жарить.
Артем наблюдал за приятелем. Алексей ползал на коленях возле толстых берез и осин, собирая грибы. На лице – широченная счастливая улыбка. Знал бы он, что Артем всего две недели назад собирал в соседнем бору за несколько часов по шестьдесят-восемьдесят боровиков. На подосиновики и подберезовики и не смотрел. А какие волнушки и грузди были в этом самом березняке...
Когда бор отступил и они вышли на дорогу, которая вела в поселок, Артем спросил:
– Ну как наше Смехово?
– Не для меня это, Артем, – сказал Алексей. – Бор, грибы, роща, ручей – все это, конечно, прекрасно, но я предпочитаю Ленинград и дачу под Павловском. А к тебе буду в гости приезжать, разумеется, когда дорога будет отремонтирована.
– Я здесь себя впервые художником почувствовал, – сказал Артем.
– Может быть, ты и прав... Каждый по-своему с ума сходит... Покажи, что ты тут написал.
– Неужели тебя не взволновало все, что ты сейчас увидел? – спросил Артем.
– Как не взволновало? А грибы? Даже рубашку не пожалел...
– Мне жалко тебя, – сказал Артем. – А ведь совсем недавно и я был таким же бесчувственным к истинно прекрасному, как и ты... Родина! Миллионы раз слышим мы это слово, и только когда я приехал сюда, это не стало для меня пустым звуком... Подожди, как это у Лермонтова?..
Но я люблю – за что, не знаю сам —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее подобные морям...
– Ура! – сказал Алексей. – Из твоей трубы дым идет! Девочки печку затопили, сейчас грибы будем жарить...
Артем взглянул на него и улыбнулся:
– Мой отец часто говорил: «Я не разбирок – мне что хлеб, то и пирог, а пирог еще и лучше...» В этом отношении ты очень похож на моего отца.
После завтрака Нина и Ира пошли знакомиться с окрестностями, а художники забрались в мастерскую. Алексей долго и внимательно перебирал эскизы, наброски, готовые картины. Артем молча наблюдал за ним. Для него было очень важно услышать мнение Алексея. Особенно пристально приятель изучал эскизы к портрету Гаврилыча.
– Я полагаю, это тот самый плотник, который такую замечательную скамейку сделал? – спросил он.
– Он почти весь мой дом срубил... Я был у него подмастерьем.
– Мне вдруг почему-то вспомнился Франс Гальс... Помнишь его пьяниц, оборванцев, гуляк-офицеров, кухарок? О нем хорошо сказал Ванг-Гог: «Никогда не писал он Христа, благовещания с пастухами, ангелов или распятий....»
– При чем тут Франс Гальс?
– Это я так, к слову... Если я скажу, что это шаг вперед, значит, я ничего не скажу... Это скачок, прыжок, старик! Дай я обниму тебя, черта бородатого!.. Если бы я знал, что смогу достичь такого же, завтра бы бросил все, поселился в любой глуши, хоть в полутемной баньке, и начал бы зверски вкалывать!
Алексей вскочил со стула и заходил по комнате. Светлые волосы топорщились на его продолговатой голове.
– Я тебе завидую, Артемка, честное слово! По-хорошему завидую. Черт с тобой, сиди в своем Хохо... пардон, Смехове и пиши плотников, старух, мальчишек, пейзажи... Я и подумать не мог, что ты сможешь так чувствовать природу... Да, чтобы не забыть! Меня включили в комитет по организации Всероссийской выставки советских художников, приказываю представить к марту «Светлый ручей», «Березовую рощу», «Земляничный остров», «Шапку Мономаха» и «Гаврилыча», если к этому сроку закончишь.
– А ты что представишь? – спросил Артем. – «Фронтовиков»?
– Не твое дело, – оборвал Алексей. – Значит, договорились? Я вношу эти картины в каталог выставки. Срочно сделай репродукции и пришли мне.
– Посмотри еще эти альбомы, – предложил Артем. Женины рисунки произвели на Алексея точно такое же впечатление, как в свое время и на Артема.
– Покажи мне поскорее этого вундеркинда! – потребовал он. – Я в этом году веду курс в институте, честное слово, у меня нет ни одного студента, который мог бы сравниться с этим твоим мальчишкой... Сколько ему лет?
– Тринадцать.
– Я бы его без экзаменов принял в академию... Где же он?
– Еще увидишь.
– Да тут у вас в Смехове, я гляжу, пропасть талантов, – сказал Алексей. – Гаврилыч, теперь Женя... А этот графин с петухом у тебя на буфете? Тоже скажешь – в Смехове сделали?
– В Смехове, – сказал Артем. – Кстати, вон Женя идет... Ты поговори с ним, а я тут схожу в одно место...
4
С тяжелым предчувствием шел Артем к дому старухи. Он вспоминал Танин взгляд, когда она сидела на кровати, сжав одеяло рукой у горла, ее слова: «Ты мне противен!» Он уже немного узнал девушку и понимал, что она очень на него обиделась. Но за что, спрашивается? Откуда он мог знать, что они приедут? И потом ему и в голову не приходило, что он должен был рассказать Тане о своих отношениях с Ниной. С тех пор как он увидел Таню, Нина перестала существовать для него.
Тугая на ухо старуха с запавшим ртом, хозяйка дома, увидев его, затрясла седой головой, заохала:
– Ушла Танюшка-то с квартиры, родимый. Утром собрала вещички, а у ней и добра-то всего один шалгун да чемоданчик, и ушла. Обидел кто ее, что ль? Иль в школе неладно... Лица на ней не было, а вот молчит, гордая... Я говорю, куда ты, посиди, я сейчас самовар вздую, чайку попьем, а она пихнула деньги за комнату и бегом, бегом...
– Куда?!
Старуха покачала головой и вздохнула.
– Хорошая жиличка была, грех жаловаться. И деньги аккуратно платила. Не задерживала, а вот до нее жила у меня продавщица...
Артем наклонился и заорал старухе в ухо:
– Куда ушла, спрашиваю?
– Может, к Лизке... Не сказала, родимый. А может, и сказала, да я не расслышала. Скоро восемь десятков, глухая стала, батюшка.
Артем выбежал из дома, не затворив за собой дверь,
На дороге блестели лужи, отражая небо. Он обогнал Гаврилыча, направляющегося к его дому. Плотник что-то сказал, но Артем только рукой махнул: мол, сейчас недосуг!
На крыльце лежал небольшой пес. Приоткрыв один глаз, взглянул на Артема, повозил хвостом, но так и не поднялся. Артем перешагнул через него. Дверь в Лизину квартиру была заперта. Артем стал стучать, сначала тихонько, потом загрохотал кулаком изо всей силы. Сердце его гулко колотилось, словно он только что взбежал на крутую гору. С ненавистью глядя на обшарпанную дверь, бил по ней кулаками...
Дверь отворилась, и на пороге появилась рослая Лиза. Поджав полные, как у сестры, губы, неприветливо смотрела на Артема.
– Где Таня? – спросил он, даже не поздоровавшись.
– Я к ней сторожем не приставлена, – резко ответила она и захлопнула дверь перед самым его носом. С той стороны щелкнула задвижка.
Артем ошеломленно стоял в полутемном коридорчике, пропахшем квашеной капустой и кошками.
– Откройте! – снова забарабанил он в дверь.
Дверь приоткрылась, только не эта, а соседняя. Пожилая багроволицая женщина, с накрученным на мокрую голову наподобие тюрбана полотенцем, с любопытством посмотрела на него и, хихикнув, исчезла.
Предчувствие, что произошло непоправимое, терзало Артема. Почему эта женщина не открывает? Почему? Он должен увидеть Таню, немедленно, сейчас! Если бы Лиза не открыла, он, наверное, выломал бы дверь.
– Прекратите грохотать, я... я сейчас в поселковый заявлю! – с возмущением сказала она. – Говорю вам – не караулю я ее. А она мне о своих делах не докладывает... Уж вы-то, слава богу, должны Таньку знать!
Не солоно хлебавши вернулся он домой. Гаврилыч строгал на верстаке зимние рамы. Их давно уже пора было вставлять. Когда ветер дул в окна, все тепло из комнаты выдувало, и Артему приходилось на ночь поверх одеяла укрываться дедовскими ватниками и тужурками. Присев на чурбак, он задумался. Плотник, снимая с бруска тонкую стружку, искоса взглянул на него, но ничего не сказал.
Из мастерской доносились оживленные голоса: протяжный баритон Алексея и тонкий Женин тенор. Ира и Нина готовили обед. Часто хлопала дверь в сенях, слышалось трескучее шипение картошки на сковороде, Гаврилыч взвалил раму на плечо и понес в дом.
Куда она могла деться? У сестры ее нет, это факт. Сестра сама не знает, где она. Может быть, поэтому и такая злая...
На крыльцо вышла Нина. Она раскраснелась у горячей плиты, золотистые волосы стянуты белой лентой.
– Артем, где у тебя лук? – спросила она.
– Какой лук? – не сразу сообразил он. – Ах лук… Наверное, кончился...
Нина спустилась с крыльца и, смахнув опилки со скамейки, присела рядом.
– У меня сердце разрывается, глядя на страдания молодого Вертера, – сказала она.
Артем неприязненно покосился на нее:
– Я уже давно заметил, ты всегда очень кстати используешь свои обширные познания в литературе и живописи...
– Мы так некстати нагрянули... – помолчав, сказала она. – Честное слово, мне очень захотелось тебя увидеть. Каков ты в своем родном Смехове.
– Ну и каков же я?
Нина посмотрела ему в глаза и невесело улыбнулась:
– Тогда, в Ленинграде, ты мне показался мятущимся, неустроенным, неуверенным в себе, а теперь ты совсем другой.
– Ты любишь слабых? Таких, чтобы можно было пожалеть, да?
– Когда-то для меня идеалом был мужественный, сильный мужчина. За такого я и вышла замуж. По крайней мере, мне сначала так показалось...
– За моряка?
– Какое значение имеет профессия? Он прирожденный артист. В зависимости от обстановки он всегда кого-нибудь играет. Познакомившись со мной, он угадал мой идеал и блестяще сыграл свою роль. А потом.., как это и бывает иногда с артистами, он с треском провалился... Сейчас он переменил амплуа. Изображает из себя кого-то на служебной сцене. Рвется в начальники. Пока получается.... .– К чему ты мне все это говоришь?
– Женщины любят сами себе придумывать героев. А говорю тебе потому, что не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне. И не сердись за тот последний вечер в Ленинграде. У меня было очень плохое настроение.
– Я не сержусь. С чего ты взяла?
– А у нее красивые глаза, у твоей дикой Бары... Убежать через окно в одних чулках по снегу... Я уже на такое не способна.
– Я знаю, – сказал Артем.
– Не печалься, мой дорогой, – улыбнулась Нина. – Когда любовь легкая и безмятежная, без тревог и переживаний, она быстро и легко проходит... Как у нас с тобой... Правда, то, что было у нас, и назвать-то любовью нельзя... Так, небольшая интрижка... Радуйся: у тебя, кажется, трудная любовь.
– Я и радуюсь, – пробурчал Артем.
На крыльцо выскочила Ира с полотенцем на юбке вместо передника. Тоже румяная, озабоченная.
– Куда ты пропала? Где же лук?
– Лука в этом доме нет, – сказала Нина. – Бедная Ирочка, что же нам делать? Алеша любит картошку с луком, а его, как назло, нет.
– Иди кофе вари, – распорядилась Ира. – Артем, будь добр, попроси у соседей пару головок лука.
– Золотая жена будет у Алексея, – сказала Нина, поднимаясь. – Ведь для вас, мужчин, хорошая еда – это главное в семейной жизни... Недаром же говорят: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок,
– Злая же ты, Нина! – усмехнулся Артем.
– Я ревную тебя, дурачок! – засмеялась она. – И не сердись, в конце концов, я ведь тоже баба!..
Артем встал с чурбака и пошел к Кошкиным за луком. Сосед был дома и дал ему целую золотистую связку.
– Этого добра нонче много уродилось, – сказал он. – Головки одна к одной. А чесноку дать?
И, не дожидаясь ответа, вручил Артему увесистый пучок чесноку.
У калитки Артема догнала Машенька. Она была в синих трикотажных брюках в обтяжку и капроновой курточке с серым воротником. Лицо у нее очень серьезное и таинственное.
– Чего тебе? – спросил Артем.
– Тс-с!– Машенька, оглянувшись на свои окна, потащила Артема за рукав к поселковому. Там, за поленницей дров, остановилась и, поглядев на него круглыми блестящими глазами, покачала головой:
– Ой, что теперь будет! Что теперь будет!
– Что же будет?
– Ой, какое у вас лицо, дядя Артем! Несчастное какое... А кто это к вам приехал? Важные такие, нарядные... У той высокой тетечки с конским хвостом на голове, с ума сойти, какая красивая кофточка.
– Чтобы об этом спросить, ты меня притащила сюда?
– Ой, что вы, дядя Артем! У меня есть большие новости... А эти тетеньки артистки? Они поют?
– Сама ты артистка. Я пойду, «тетеньки» лук ждут.
– Идите. Я хотела вам сказать... Татьяна Васильевна... – девчонка сделала паузу, наблюдая, как будет реагировать Артем. – Ну, если вам неинтересно.
– Где ты ее видела? – сразу оживился Артем.
– Обещали мне портрет нарисовать, а сами...
– Нарисую, нарисую. Где Таня... Татьяна Васильевна?
– Уехала, – сказала Машенька. – Села на автобус с вещичками и уехала. Ой, что теперь будет! Придут ребята в школу, а учительницы нет... Лучше бы наша химичка уехала... Позавчера пять двоек поставила.
– Погоди ты со своей химичкой! Когда уехала?
– С утренним автобусом, я еще помогала ей сумку нести... Идем по дороге, а она все на ваш дом оглядывается...
– Ну а дальше?
– Села в автобус, я ей вещи подала. Спрашиваю: далеко собрались, Татьяна Васильевна? А она молчит, будто не слышит. И все на ваш дом смотрит, а вас никого не видать.
– Так ничего и не сказала?
– Очень расстроенная была, а в глазах ни слезинки... Чего же она сказала? «Прощай, Машенька». И еще письмо дала... Я ей долго рукой махала, пока автобус...
– Где оно? – перебил Артем.
– Так письмо не вам, дядя Артем.
– Покажи!
– Так оно у меня дома. В географии лежит.
– Неси же скорее, черт бы тебя... – увидев озадаченные девчоночьи глаза, спохватился. – Извини, Машенька, вырвалось... Я лишь на конверт взгляну.
Машенька, обиженно надув губы, подумала, потом повернулась и пошла к дому.
– Вам она потом по почте пришлет, – обернувшись, сказала она.
– Неси, неси, – торопил Артем.
Ему казалось, что она слишком медленно идет. Выхватив из ее рук голубой конверт, Артем надорвал его.
– Ох, дядя Артем! – укоризненно сказала Машенька. – Чужие письма ведь читать стыдно!
Это было заявление на имя директора восьмилетней школы. Таня сообщала о своем внезапном уходе и просила уволить ее с работы. Куда она уходит, об этом в письме не было ни слова. О причине тоже. Артем сунул Машеньке конверт и, пробормотав: «Это не письмо, а заявление...», бросился к своей калитке. Связка лука упала на землю, он даже не заметил.
– Лук уронили! – крикнула Машенька, но он не оглянулся.
Девочка подняла связку и степенно пошла вслед за ним. Когда она отворила калитку, Артем уже сидел за рулем и подавал машину назад. На крыльце стояли Алексей, Ира и Нина и с недоумением смотрели на него.
– Куда же ты, Артем? – расстроилась Ира. – Сейчас обедать будем.
– Обедайте без меня... – отмахнулся он. Выскочив из машины, отворил ворота и выехал на дорогу. «Москвич» фыркнул и рванулся вперед.
– Как же обед? – растерянно спросила Ира.
– Не расстраивайся, дорогая, – сказала Нина. – Поверь, ему сейчас не до обеда...
– Вот ваш лук. – Машенька поднялась на крыльцо и протянула тяжелую связку.
– Дядя Артем поехал в Бологое, – затараторила она, с любопытством разглядывая незнакомцев. – За Татьяной Васильевной, нашей учительницей... Она утром уехала на автобусе, я ей еще сумку помогала нести...
– Тебя как звать? – спросила Нина.
– Машенька.
– Мы приглашаем тебя пообедать с нами, Машенька.
– Ой, спасибо, я уже пообедала... Я просто так посижу!
5
Артем стоял на обочине шоссе и смотрел на проносящиеся мимо машины. Снова ночью выпал снег и снова утром растаял. Сохранился лишь на дне оврагов и канав. На откосах кое-где вяло зеленела жухлая поникшая трава – последний привет лета. Холодный северный ветер с сухим шорохом возил по асфальту истрепанные листья, раскачивал телефонные провода, завывал в голых ветвях ольшаника.
Артем ждал попутную машину. Он бы и пешком дошел – подумаешь, три версты с гаком, – но у его ног, завернутая в мешковину и перевязанная шпагатом, лежала тяжелая рессора. Три дня назад сломал ее Артем, пустившись в погоню за Татьяной Васильевной на своем «Москвиче» по смеховскому бездорожью.
Не доезжая речки Березайки, машина вздрогнула от тяжелого удара, затем тяжко охнула и присела.
Артем свернул с проселка на лесную просеку, бросил в кустарнике покалеченный «Москвич» и, остановив мотоциклиста, – на его счастье, тот ехал в Бологое, – продолжил свой путь.
И все-таки он опоздал: Тани на станции не было. Уехала в неизвестном направлении.
В Смехово Артем вернулся лишь к вечеру. Алексей и его пассажирки, так и не дождавшись его, уехали в Ленинград. В доме все прибрано, подметено, посуда вымыта, а на столе приготовлен для Артема давно остывший обед. Ничего не скажешь, хозяйственная эта девушка Ира!..
На следующее утро Артем пригнал домой «Москвич», снял рессору и отвез ее на автобусе в Вышний Волочек, где была станция технического обслуживания. Там проторчал до вечера, пока не отремонтировали рессору. На автобусе доехал до повертки, а теперь вот нужно ждать оказии. Автобусы до утра не пойдут в Смехово.
Со стороны Ленинграда стал притормаживать ЗИЛ-130. В кузова большие зеленые контейнеры. У висячего моста грузовик остановился. Из кабины выбралась на обочину дородная женщина в длинном в обтяжку пальто. Шофер подал мешок. Женщина поклонилась шоферу и, оглянувшись– нет ли близко машин, – перешла шоссе. ЗИЛ взревел и, набирая скорость, покатил под уклон в сторону Москвы. Женщина бросила взгляд на молчаливого Артема и остановилась неподалеку. Видно, тоже в Смехово.
Быстро сгущались осенние сумерки. Низкие темно-дымчатые облака проносились над головой. Ветер порывами налетал на ольшаник, заставляя голые сучья стучать друг о дружку. На шоссе ярко вспыхнули и погасли автомобильные фары. Две большие молчаливые птицы, спланировав сверху, нырнули под нависший над путями железнодорожный мост.
Женщина неподвижно стояла в стороне, повернувшись к Артему боком. Из-под шерстяного платка выглядывала черная прядь волос. Что-то в ее грузной фигуре было знакомое. Внимательно присмотревшись, Артем узнал Степаниду Петрову. Он хотел было поздороваться, но Степанида не смотрела в его сторону.
Вдруг мешок у ее ног зашевелился и закряхтел.
«Может, и мне порося завести? – подумал Артем. – В подполе на железных крюках будут висеть копченые окорока. В яме картошка, морковь, свекла. В деревянных кадках – квашеная капуста, огурцы, соленые грибы. И вьюжными зимними вечерами буду спускаться в подпол с керосиновой лампой и накладывать в глубокую тарелку скользкие, остро пахнущие приправой рыжики и волнушки...»
Он так живо представил на белой тарелке холодные рыжики, что даже слюну сглотнул. До порося, может быть, дело и не дойдет, а вот грибов на будущий год уж точно кадку насолит.
Когда платок на голове Степаниды стал сливаться с черными волосами, а вдалеке заиграли всполохи света – водители включили дальний свет, – с шоссе в Смехово свернул «Москвич-408». Артем поднял руку. Машина прошла немного вперед и остановилась.
– Подкинете до Смехова? – попросил Артем. – У меня тут рессора...
Из машины вылез плотный парень в коричневой кожанке на «молниях». Потянулся, несколько раз присел. Артем улыбнулся: знакомое движение! Видно, издалека, устал за рулем. Взглянув на Артема, парень тоже улыбнулся:
– Что-то в Смехове раньше не встречал я бородатых...
– Вот встретили.
Тут подскочила Степанида с мешком и затараторила:
– Довезешь, родимый? Гляди-ко – уж темень, а дома мужик, поди, все глаза проглядел, дожидаючись... День-то нынче короче овечьего хвоста. Пока туды-сюды, ан уж и ночь.
Парень посмотрел на Степаниду, и улыбка исчезла с его лица. По тому, как он ничего не ответил, Степанида еще пуще забеспокоилась: чего доброго, не возьмет, а кому охота по темному избитому проселку тащиться три версты с гаком?
– По делам к нам в Смехово, аль к родственникам? Коли ночевать негде, я тебе один хороший дом укажу. За полтинник переночуешь на чистой постели. И молочка можно купить, яичек...
– А к себе чего ж не хочешь пустить? – спросил парень.
