Текст книги "Месть Клеопатры"

Автор книги: Вильям Дж. Каунитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава 10

Лейтенант Сал Элиа сидел в кабинете разведки на одиннадцатом этаже Первого полицейского управления. Он уже несколько раз прослушал запись разговора между Чи-Чи Моралесом и Алехандро. Огромные фотографии парочки, выходящей из вулканизированного туннеля, были прикреплены к стене над его письменным столом. Чем больше он вглядывался и вслушивался в видео– и аудиозаписи, тем сильнее проникался мыслью о том, что Алехандро не мешало бы заняться вплотную. Во всех следственных и разведывательных подразделениях было известно, что Чи-Чи Моралес похваляется и гордится тем, что у него нет душевных связей с остальным человечеством. Ни возлюбленной, ни возлюбленного, ни семьи, ни близких друзей. И даже те члены его команды, которым он хоть в какой-то степени доверял, откровенно перед ним трепетали. В отделе имелось немало записей разговоров ближайших сотрудников Чи-Чи, в которых они делились друг с другом испытываемым перед ним ужасом. Было известно также, что кое-кто из наркодельцов доставил сюда для устрашения остальных несколько анаконд из бассейна Амазонки. Элиа ломал себе голову над тем, где они держат гигантских змей в ожидании жертвы.

Согласно тому же источнику, Моралес пускал в ход своих удавов, не испытывая при этом ни малейших колебаний. Вскоре после того, как он обзавелся ими, в окрестностях магазина Лопеса начали бесследно исчезать бродячие животные.

Откинувшись в кресле и не сводя взгляда с фотографий, лейтенант Элиа подумал: «Этот парень единственный, кого мне до сих пор не доводилось видеть в обществе Чи-Чи и тем более держащимся с ним на равных». Он еще раз прослушал кассету и решил окончательно: этим парнем стоит заняться.

Сал Элиа был человеком среднего роста лет под сорок. Толстая шея и округлые плечи позволяли считать его толстяком. Но толстяком он не был. Под свободной спортивного покроя рубашкой и джинсами скрывалось широкоплечее мускулистое тело, тугое как тетива. Утренняя зарядка лейтенанта начиналась с сорока подтягиваний. Все шестнадцать лет в Бюро он проработал в «команде нюхачей», как порой назвали отдел по борьбе с наркотиками.

Элиа неколебимо верил в свою страну, в департамент, в Бога и в гигантский город Нью-Йорк. Он был приятным человеком с хорошими манерами, поставившим себе в качестве жизненной цели решимость запереть за решетку столько наркодельцов, сколько окажется в его силах, прежде чем он уйдет в отставку и переедет вместе с семьей куда-нибудь подальше от этого злополучного города. Его сестра-близнец Одри умерла от чрезмерной дозы героина через два дня после того, как ей исполнилось шестнадцать. А наркотик она тогда всего лишь попробовала. Со смертью сестры в душе у Элиа воцарилась мучительная пустота, вскоре после этого заполнившаяся ненавистью ко всем, кто распространяет наркотики.

Выслушав рассказ Алехандро о том, как он узнал о партии товара, поступающего морем от медельинского картеля, Элиа взялся за «сырой» разведывательный отчет. «Сырыми» их называли потому, что готовили их на скорую руку, без тщательной проработки и перепроверки информации. Они предназначались лишь для того, чтобы побыстрее ввести в курс дела по цепочке всех, кому полагалось быть в курсе дела.

В отчете он прочитал: «Алехандро Монэхен, мексиканец, 32–36 лет. Певец в ночном клубе „Энвироман“, известном как место сборища крупных наркодельцов. Живет в первом квартале на Пятой авеню. Гражданин США. Подписывается: А. Монэхен. Не значащийся в справочнике телефон зарегистрирован на то же имя. Криминальная предыстория отсутствует. По счетам платит аккуратно. Кредитной карточки нет, счета в банке нет. Криминальная предыстория отсутствует также по ФБР, по Ведомству генерального прокурора, по Контрольному центру борьбы с наркотиками. Владеет автомобилем марки „порше“, 89 года выпуска, зарегистрированным на имя А. Монэхена».

Выпустив отчет из рук, лейтенант подумал: откуда такой парень раздобыл секретную информацию, которой он поделился с Чи-Чи? Второсортный латиноамериканский диско-певец, который может позволить себе иметь «порше»? Еще раз взглянув на фотографию Алехандро, он почувствовал, как им овладевает охотничий инстинкт.

У Верзилы Паули взмокла рубашка от пота, испарина выступила на лбу, а он все продолжал отбивать чечетку на своей танцевальной доске: его стройное тело ритмично сотрясалось в такт неслышной музыке. Он танцевал уже целых полчаса, вымещая гнев на танцевальную доску и приговаривая: «Они завернули это проклятое судно, они убили троих моих агентов». Он уже не сомневался в том, что информация просачивается к наркодельцам из его собственного кабинета.

В дверь постучали. Вошел его заместитель Дэйв Кац в сопровождении лейтенанта Сала Элиа. Не желая отвлекать своего начальника, они прошли в другой конец кабинета и сели на диван лицом к коллекции профессиональных реликвий, которую Бурке собирал уже на протяжении двадцати восьми лет.

– В чем дело? – спросил он, едва не оступившись.

– Нам стало известно, кто предупредил медельинцев о готовящейся акции, – ответил Элиа.

Не сбиваясь с ритма, Бурке сказал:

– Давай, Ло, выкладывай.

Ло как уменьшительное от «лейтенант» было общепринято в здешних стенах.

Лейтенант Элиа раскрыл принесенную с собою папку, достал из нее «сырой» разведывательный отчет и расшифровку беседы, подслушанной с помощью голубей, под номером 93-486-7-УИ, а также видеозапись встречи Моралеса с Алехандро и положил их на письменный стол Верзилы Паули.

– Зачитайте мне, – тяжело дыша, приказал начальник.

Когда Элиа зачитал ему рапорт и показал видеозапись, генеральный инспектор Пол Бурке сошел с танцевальной доски и задумчиво отправился в свою персональную уборную.

Пока там шумела вода, лейтенант прошептал заместителю начальника:

– Он и впрямь выглядит обоссанным.

– А его и вправду обоссали.

Выйдя из туалета, Верзила Паули окинул взглядом весь кабинет, а затем посмотрел на лейтенанта.

– Ну и что, Ло, по-твоему, мы должны сделать?

– Я говорил со своими агентами, задействованными в мире дискотек. Этот Алехандро, судя по всему, не разлей вода с Чи-Чи Моралесом. Они земляки, из одного города в Мексике, и уже поэтому связаны крепкими узами. Сейчас он из кожи вон лезет, чтобы попасть в высшую лигу эстрадного бизнеса. И, судя по моим источникам, наркотиками он не занимается.

«Может, и не занимается, – подумал Бурке, сердито швырнув полотенце в ванную, – да только наверняка проложил себе тропинку в мою контору, и я считаю своим долгом разобраться в том, как это ему удалось».

Элиа меж тем продолжал:

– Мои агенты докладывают, что он большой бабник.

– Вот как? – лениво сказал Кац.

– Этот парень привык к богатым дамочкам, они от него без ума. Они отсасывают ему прямо в машине и проводят с ним одну ночь – и на этом дело кончается. Мне хотелось бы подвести к нему агента женского пола.

– Я против, – вырвалось у Каца.

– Почему же?

Бурке застегивал рубашку.

Облокотившись на диванную подушку, Кац ответил:

– Шеф, каждый раз, когда мы подводим к наркодельцу агента женского пола, возникает проблема… траханья. Они неизбежно оказываются в одной постели, мы проваливаем на этом всю операцию и оказываемся вынужденными уволить агента по нетрудоспособности из-за стресса, связанного с трудовой деятельностью.

– У меня есть агенты женского пола, соблазнить которых ему не удастся, – сказал лейтенант.

Кац кротко посмотрел на него.

– Этот парень не клюнет на твоих лесбиянок, Ло, какими бы длинноногими они ни оказались. – Поглядев прямо в глаза начальнику, он добавил: – Паули, я на этом слишком много раз прокалывался.

Неторопливо завязывая галстук, Верзила Паули заметил:

– Капитан Кац совершенно прав. У нас в таких ситуациях возникает слишком много проблем. Так уже не раз было в прошлом.

– Так что же тогда прикажете мне делать с этим парнем?

– Забудь о нем, Ло. Твои агенты сказали тебе, что он не занимается наркобизнесом. Должно быть, он просто подслушал то, что сказала осведомительница, и, задрав штаны, бросился рассказывать своему чертовому амиго.

Через два часа Верзила Паули пересек площадь Полиции и прошел под арку в здание муниципалитета. Поглядев на ряды мелочных торговцев, усиленно рекламирующих свой товар, он подумал: «„Ролекс“ за пятнадцать долларов! Каким идиотом надо быть, чтобы на такое польститься». Выйдя из-под арки на Центральную улицу, он вместе со всеми остановился, ожидая сигнала светофора. Дождавшись зеленого света, он пересек улицу и вошел в Сити-Холл-парк. Перед зданием, в котором сосредоточилась вся власть в городе, стояли ряды лимузинов. Находилась здесь также крикливая толпа демонстрантов: родители из Бенсонхарста протестовали против совместного обучения белых с цветными и черными в тамошней начальной школе; они норовили прорвать кордон и во что бы то ни стало проникнуть внутрь здания.

Выйдя из парка, он пошел вниз по Бродвею в поисках того, что в этом городе является основным дефицитом, – исправного телефона-автомата. Он прошел уже мимо нескольких будок, но в каждой безжизненная трубка болталась на шнуре. Так выразили свой гнев те, кто пробовал позвонить по телефону до него, и оставили другим знак, что рассчитывать здесь не на что. Он прошел мимо баров и ресторанов, в которых, вне всякого сомнения, имелись телефоны. Но опытный полицейский никогда не станет звонить из бара, расположенного поблизости от полицейского управления и Сити-Холла. Проходя по улице, он заметил множество карманных воришек, вылезших из своих берлог, чтобы «поработать» в полуденной толпе.

Наконец он нашел телефон-автомат в исправном состоянии на Франклин-стрит. Правда, его осаждала очередь из четырех человек. Он отошел к торговцу сосисками и заказал порцию. Торговец снял крышку с котла, из которого тут же повалил пар, выловил сосиску, обмакнул в горчицу, добавил кислой капусты и сизого лука, завернул все это в салфетку, и произнес:

– С вас один доллар.

С сосиской в руке Верзила Паули встал в очередь к телефону. Когда настал его черед, он опустил в прорезь четвертак, мысленно взмолился, чтобы телефон не сломался именно в эту минуту, набрал нью-йоркский номер и сказал женщине, взявшей трубку:

– Позовите, пожалуйста, ковбоя.

– В структуре каждого картеля имеются ячейки, руководимые бригадирами. Каждая бригада насчитывает от пяти до семи сотрудников и еще несколько человек на повременной оплате. Бригадир ведает главным: наркотиками и кассой. Как правило, наркотики и кассу держат в двух разных, хотя и в равной мере надежных местах, – поведал Мэри Бет Порджес, стоя с нею перед настенной схемной нью-йоркского отделения картеля Кальфа. – Заказ на наркотики производится зашифрованным текстом по прямому проводу непосредственно в Колумбию. В фильмах, снятых скрытой камерой, ты всегда можешь заметить, что в руке у бригадира холщовая сумка, набитая четвертаками. Вопреки расхожему представлению, бытующему среди обывателей, бригадиры не расхаживают по городу, обвешанные золотыми цепями. Они ведут скромный образ жизни, стараясь не привлекать к себе внимания. И вовсе не все они испаноязычны. Но все натренированы замечать за собой слежку.

Он остановился, задумался, посмотрел на внедряемого агента под кодовым именем Мэри Бет.

– Картели нанимают адвокатов, нотариусов, банкиров. В этом мире никому не следует доверять. Дури голову им всем, Мэри Бет.

Зазвонил телефон.

– Прости, – сказал он, снимая трубку. – Алло?

– Как успехи Мэри Бет? – поинтересовался Верзила Паули и, дожидаясь ответа, откусил полсосиски, роняя полосы капусты себе на пиджак.

Глава 11

Было душно и влажно. Тяжелая туча закрыла солнце. С севера время от времени доносились раскаты грома.

Немного посетителей пришло во вторник утром на заупокойную службу в католическую церковь Святого Григория в Хопвелл-Юнкшон, чтобы послушать, как преподобный Джон Макаллистер отпевает Бонни Хэли, тайную осведомительницу Ведомства генерального прокурора, значащуюся в его анналах под кодовым именем Кекс.

Прелат произносил добрые, возвышенные слова, которым надлежало утешить несчастное семейство. Он говорил о красивой девушке, выросшей в хорошей семье и устремившейся по окончании средней школы навстречу своей мечте стать актрисой.

Священнику не было известно, что Бонни вовсе и не собиралась становиться актрисой. Она приехала в Манхэттен, потому что ей не хотелось проматывать красивое лицо и стройную фигуру в браке с каким-нибудь занудой из Хопвелл-Юнкшон – с каким-нибудь толстобрюхим жлобом, который по воскресеньям удирает из дому в кабак, чтобы, потягивая пиво, бессмысленно пялиться в телевизор.

Бонни ждала от жизни большего. Ей нужен был преуспевший в жизни мужчина, который поселил бы ее в двухэтажной квартире с видом на Центральный парк, который возил бы ее летом и зимой на экзотические курорты, позволил бы ей нанять служанку, а когда появятся дети, няньку. Священнику не было также известно, что к двадцати пяти годам сама мысль о том, что придется отсосать у еще одного мужика, вызывала у нее отвращение, чуть ли не рвоту. И она обнаружила, что выпивка и кокаин помогают ей справиться с этой неприятной процедурой во все более безнадежных поисках идеального супруга.

Две одноклассницы Бонни рыдали на церковной скамье, пока их мужья пытались образумить расшалившихся детей.

Священник причитал:

– Такая милая, такая добрая, что Господу захотелось призвать ее к себе.

Вздор, подумал агент из Ведомства генерального прокурора по имени Фрэнк Кристофер – высокий мужчина, бывший моряк, с острыми чертами лица, благодаря которым он получил прозвище Дик Трэси, так как считалось, что он похож на этого знаменитого киноартиста. Пять лет назад он поймал Бонни на грошовой операции по покупке пяти граммов кокаина. Ночь, проведенная в следственной камере женской тюрьмы, убедила Бонни в том, что она не создана для жизни за решеткой. Глядя в сторону алтаря, где был установлен гроб, Кристофер признался себе в том, что Кекс постепенно начинала ему нравиться. Она была простой и душевной. Никогда не забывала поздравить его с днем рождения или с Рождеством. Те немногие приличные галстуки, которые у него имелись, были получены от нее в подарок. Он сейчас раскаивался: ему уже давно следовало законсервировать ее как агента. Спиртное и наркотики подействовали на остроту ее восприятия, она стала вести себя беззаботно там, где беззаботность означала верную гибель. Конечно, он понимал, что угрызения совести рано или поздно пройдут, потому что он был агентом федерального ведомства, а Кекс – всего лишь одним из его подручных.

Юдит Стерн достала носовой платок из черной сумочки от Гуччи и поднесла его к глазам, подумав при этом, что лучше уж даже оказаться в постели с Гектором, – пусть лижет ей клитор, – нежели высиживать на этой невыносимой церемонии.

Юдит Стерн носила фамилию своего деда Иосифа, прибывшего в Штаты в 1919 году из России и основавшего здесь фамильное дело – купальные костюмы фирмы Стерн. Когда старик умер, дело унаследовал отец Юдит, вовлекший в него впоследствии и двух ее братьев – Сола и Джея. Юдит закончила одну из самых дорогих еврейских школ в Манхэттене. Высшее образование и научную степень она получила в Колумбийском университете, специализируясь по экономике и математике. По завершении образования естественно было ожидать ее замужества. Но Юдит не собиралась замуж. Ей хотелось делать деньги. Она попыталась уговорить отца принять ее в дело. Но он был тверд как алмаз – образованной еврейской даме не подобает заниматься торговлей. После очередного серьезного скандала с отцом она покинула родительский дом в Локаст-Велли и никогда более туда не возвращалась.

Девять лет назад в Боливии она познакомилась с Гектором Писсаро. Они быстро стали любовниками. Вскоре после этого, выяснив, чем именно занимается Гектор, она захотела создать службу контрразведки для обслуживания наркосиндикатов. Качественная информация за качественные деньги. А для этого рода занятий она подходила больше, чем кто бы то ни было другой, из-за своих познаний и благодаря природным талантам аналитика и финансиста.

Спрятав платочек в рукав платья от Шанель, она поглядела на человека, сидевшего справа от нее.

На нем был дорогой двубортный костюм с удачно подобранными голубой рубашкой и синим галстуком. Подавшись вперед, она остановила взгляд на сплетенных пальцах его рук и заметила массивное кольцо с эмблемой колледжа. Она невольно улыбнулась, подумав о том, что только не очень престижные университеты способны предложить своим питомцам такие кольца в надежде на то, что массивность и аляповатая монограмма уже сами по себе способны придать солидности их владельцам. Он был коротко, почти на армейский лад, подстрижен. Вытянув шею, она ухитрилась рассмотреть его башмаки. Черные, тяжелые, до блеска начищенные. Башмаки полицейского. Отправляясь за покупками, он надел бы итальянские туфли. Но он пришел сюда не для этого, и его башмаки вкупе с университетским кольцом вполне соответствовали облику агента из Ведомства генерального прокурора. Хотя, конечно, ей следовало убедиться в этом. Она продолжила осмотр. Справа на боку у него что-то топорщилось, наверняка это была кобура.

Отсюда она сделал вывод, что покойница была осведомительницей Ведомства генерального прокурора, а следовательно, у Роберто Барриоса возникли серьезные неприятности. Она принялась просчитывать события на несколько ходов вперед.

– Даруй ей, о Господи, вечный покой, – затянул священник, сходя с алтаря и кропя гроб святой водой.

Через дорогу от церкви двое мужчин в автофургоне, оборудованном системой двойных зеркал, записывали всю сцену на видеокамеру. Трое других разгуливали по всему кварталу, в котором находилась церковь, держа в портфелях скрытые камеры, которыми они фотографировали номера машин.

По знаку распорядителя похорон появились служители похоронного бюро и торжественно обступили гроб. Еще один знак – и они подняли гроб, поставили на каталку и покатили к выходу. Оплакивающие покойницу встали со своих мест и потянулись следом за гробом.

На паперти служители похоронного бюро взвалили гроб на плечи и бережно понесли его по ступеням к катафалку. Люди Гектора Писсаро записывали и эту сцену, стараясь заснять лица всех, кто присутствовал на отпевании.

Фрэнк Кристофер с нетерпением дожидался конца церемонии: в офисе у него – уйма срочной бумажной работы. И, главное, ему необходимо было как можно скорее подыскать Кексу замену. Вдруг он почувствовал, как его обдало ароматом дорогих духов, а к спине прижалась женская грудь.

– Не оборачивайтесь, – прошептала женщина. – Подождите, пока все не разойдутся, а уж потом уходите. Через дорогу сидят люди Чи-Чи и все записывают на камеру.

Кристофер, ни секунды не колеблясь и даже не оглянувшись, оторвался от устремившейся к выходу толпы и вернулся на церковную скамью.

А Юдит Стерн, отойдя в тень, понаблюдала за тем, как он возвращается в церковь. Она сама ушла отсюда последней в веренице присутствовавших на отпевании. Остановившись на паперти, она достала платочек, в последний раз поднесла его к глазам и пошла по ступеням, стуча высокими каблучками и размышляя о том, что дела принимают для Роберто воистину дурной оборот.

– Ну?

Подняв голову от разложенных на столе бумаг, Гектор Писсаро поглядел на вернувшуюся с похорон Юдит.

Она прошла через весь кабинет и медленно опустилась в кресло у письменного стола. Положила сумочку на пол, закинула ногу на ногу и сказала:

– Подружка Роберто Барриоса была осведомительницей Ведомства генерального прокурора.

Писсаро откинулся в кресле, запустил пальцы в шевелюру.

– Я велю позаботиться о нем прямо сейчас.

– Кому?

– Одному из членов синдиката.

– Но если мы хотим продолжить работу над задуманным проектом, то он нам понадобится.

Однако, судя по выражению лица Писсаро, вопрос дискутированию не подлежал.

– Ему придется уйти, Юдит.

– Да, но к чему такая спешка? Выколотим из него все деньги, прежде чем отправить его… в отставку.

Он поразмышлял над ее словами.

– Ладно. Но не надо слишком затягивать с этим делом. Ходоки по бабам всегда опасны.

Она улыбнулась ему:

– Именно так, миленький.

Потянувшись за сумочкой, она достала оттуда золотую, в форме сердечка, пудреницу и принялась охорашиваться.

– И хотела бы добавить, что в этом деле лучше обойтись без наших постоянных сотрудников. Свидетели нам ни к чему.

– Но это ведь все надежные люди.

Она медленно покачала головой:

– Сегодня они надежные. Но что будет завтра, когда кто-нибудь из них схлопочет двадцать пять лет в федеральной тюрьме?

Писсаро улыбнулся. Улыбочка у него была не из приятных.

– Ты, как всегда, просчитываешь все наперед?

– А за что же еще ты мне платишь столько денег, миленький? Разве что еще кое за что.

Она сделала губы колечком.

Закурив сигарету, Писсаро сказал:

– Я поручу это наемному работнику.

Она опять улыбнулась:

– К чему транжирить деньги? Я сама обо всем позабочусь.

Энди Сивер зачерпнул ложкой майонез из серебряной миски и полил им печеный картофель. Поглядев через столик на Уэйда Хикса, связного между ЦРУ и ФБР, он заметил:

– Здесь всегда полно посетителей.

Они обедали во французском ресторане отеля «Баррингтон» – в строгом помещении, где, однако же, за столиками громко разговаривали и беспечно смеялись. Уэйд Хикс был крупным мужчиной с мясистым лицом и тяжелым подбородком; одобрительно осмотревшись по сторонам, он пригубил виски «Блэк Лейбл».

– Ну и как поживает Брекенридж? – осведомился Сивер, принимаясь за барашка.

– Думаю, он впоследствии будет признан одним из самых великих директоров.

– А что происходит с сотрудниками Управления, которые пытались воспрепятствовать его назначению?

Хикс напрягся.

– Ничего с ними не происходит.

– Мне кажется, он немного выждет, а потом расправится с ними в испытанном вашингтонском стиле.

Хикс улыбнулся:

– Это не его метод. – Поглядев на алый соус, которым сочилось его филе-миньон, он добавил: – Но я не удивлюсь, если произойдет определенное перераспределение обязанностей и смена приоритетов. Ну и кадровые перестановки, Энди, если уж речь зашла об отмщении.

– Естественно.

Сивер подцепил на вилку картофелину и отправил ее в рот.

– А как обстоят дела в Бюро?

– Актеры меняются, а на сцене разыгрывается с завидным постоянством один и тот же спектакль. В начале моей служебной карьеры при аресте одного человека надо было заполнить три голубых формуляра и четыре белых. В 71 году процедура была упрощена, а от формуляров решено было отказаться вовсе. И знаешь, что произошло потом?

– В 93-м ее опять усложнили и ввели три голубых формуляра и четыре белых.

– Ты попал в самую точку! – Покрутив ножкой бокала, Сивер признался: – Мы тренируем отряды по борьбе с терроризмом во взаимодействии с полицией на случай общественных беспорядков.

– Отличная идея.

Хикс отрезал кусок филе.

– Мы, как и в вашем ведомстве, ждем неприятностей от любого контингента, мыслимого и немыслимого.

– Ну, это естественно.

– А еще нас интересует, – невинно начал Сивер, счищая с картофелины кожуру, – не могли бы вы одолжить нам систему «Парапойнт». Разумеется, исключительно в целях тренировки.

Хикс бросил на него быстрый взгляд:

– С этим мне придется обращаться на самый верх.

– Разумеется, – невозмутимо отозвался Сивер.

Они замолчали, потому что к столику подошел официант. Они поизучали меню десертных блюд.

– Пирог с черникой – это просто замечательно, – сказал Сивер.

– Хорошо, пусть будет пирог с черникой. Платишь-то все равно ты. – После того как официант отошел от столика, Хикс допил виски и, в свою очередь, поинтересовался: – А у вас в департаменте есть кубинские иммигранты первого или второго поколения?

– Парочка есть.

Сивер насторожился в ожидании ответной просьбы.

– Мы ищем надежных людей, хорошо знающих Гавану и провинцию Сиего-де-Авила.

Сивер достал блокнотик и сделал пометку.

– Я проверю по картотеке.

Отрезая себе сочного пирога, Хикс сказал:

– Если мы их вам и одолжим, то без какой бы то ни было канцелярской волокиты.

– Насчет этого не беспокойся. По телефонному звонку их можно передать в ведение Полицейской академии на девяносто дней, а в дальнейшем продлевать этот срок хоть до бесконечности. И если вам угодно, мы и телефонограмму можем зашифровать. А потом вычеркнуть этот звонок из памяти абонентной сети.

– Это было бы замечательно.

Хикс облизал вилку.

Протокол предписывает платить по счету стороне, инициировавшей встречу. Поэтому заплатил – посредством кредитной карточки своего ведомства – Сивер. После чего спрятал карточку в бумажник.

– Это был великолепный ленч, Энди. Спасибо.

– Рад стараться.

Сивер предложил Хиксу выкурить короткую сигару.

Хикс охотно согласился. Неторопливо раскурив ее, он сказал:

– Насколько я понимаю, в последний уик-энд имел место визит на гасиенду.

– Да. Я просто без ума от гор Блю-Ридж.

Произнеся это, Сивер подумал, много ли известно Хиксу о том, чем именно он занимался на гасиенде. Он и его спутник.

Он препроводил друга к выходу и усадил в такси. Вернувшись в гостиницу, проследовал в кабинет администратора банкетного зала на верхнем этаже – большую и просторную комнату, увешанную картинами старых французских мастеров и украшенную великолепно аранжированными букетами свежесрезанных цветов. Какая-то парочка сидела у письменного стола, планируя рассадку гостей на предстоящей свадьбе. Сивер остановился у большого стола, принявшись безмятежно листать крупноформатные фотоальбомы со снимками серебряной и фарфоровой посуды, а также всевозможных букетов и цветочных гирлянд. Затем, подойдя к застекленному боксу администратора, заглянул внутрь. За изящным резным столом там сидела женщина. Их глаза встретились, вспыхнули светом тайного узнавания и сразу же разминулись. Он пошел прочь, спустился по лестнице к гостиничной стойке и сказал портье:

– Меня зовут Гарри Паркер. Я забыл, в каком номере живу.

Сверившись с компьютером, портье ответил:

– Анфилада 1506. – И, достав из ящика стилизованный под старину ключ, вручил его постояльцу.

Анфилада была с балконом, откуда открывался вид на город. Положив руки на перила балкона, Сивер полюбовался панорамой, вздохнул и подумал о том, проснулся ли уже Алехандро. У него за спиной дверь в номер открыли. Вильма Гальт, его подружка-трудоголичка, бросилась к нему с нескрываемой радостью на лице.

Высокая женщина, одетая в прелестное черное платье, упала в его объятия.

– Мне тебя не хватало!

Жар поцелуев уже отозвался во всем его теле. Они прижались друг к другу, их языки пустились в неистовую пляску. Ее рука скользнула ему в пах, сразу же возбудила его.

– Мне нравится ощущать тебя! – Она укусила его нижнюю губу, принялась тереться о него бедрами.

Он потянулся расстегнуть «молнию» на брюках.

– Не здесь, – шепнула она, взяла его за руку и повела в спальню.

Позже, когда они, изнеможенные, лежали на постели, она шутливо потеребила его член и промурлыкала:

– Бедненький, во что он превратился! А был такой величавый!

– Не убирай руку, и он встанет снова.

Она повернулась на бок, лицом к нему, поглядела ему в глаза:

– Я страшно скучаю по тебе, Энди. Но звонить тебе на службу больше не стану. Потому что каждый раз, как я звоню, мне отвечают, что ты на дежурстве. – Она не без любопытства посмотрела на него: – Какие могут быть дежурства у простого клерка?

Сиверу удалось довольно естественно и убедительно расхохотаться.

– Ты не понимаешь, что такое служба в полиции. На меня возложена обязанность хронометрировать работу других сотрудников. Это означает, что я должен обойти все суды, чтобы проверить, появлялись ли там детективы, которым предстояло там появиться. Я составляю расписание вызовов на целую неделю, а это означает, что мне приходится присутствовать на множестве всевозможных совещаний, на которых дают задания сотрудникам. И я должен также принимать жалобы у населения и передавать их по назначению.

– Ах ты Господи, – воскликнула она, почувствовав, что к предмету, который она держала в руке, вернулась жизнь. Продолжая гладить его, она спросила: – А как ты думаешь, нам когда-нибудь удастся послать все это к чертям собачьим и зажить по-человечески?

– Когда-нибудь да удастся, – ответил он, принимая устремленное к нему тело.

Отдел анализа и исследований занимал верхний этаж грязновато-желтого семиэтажного здания, в котором прежде размещалась фабрика, в пяти кварталах к северу от Голландского туннеля. В прекрасный летний день, в начале четвертого, Сивер вошел в захламленное помещение первого этажа, где все было поддельным – кожа кресел, искусственные цветы в вазах и суть того, чем здесь занимались. Женщина за обшарпанным зеленым металлическим пультом спросила у него:

– Могу ли я быть вам полезной, сэр?

Сивер бросил взгляд на вывеску на стене, гласящую «Промышленная продукция», и протянул женщине свои документы. Она повернулась к компьютеру и напечатала его имя.

Тут же на экране появились его фотография и краткие анкетные данные.

– Когда поступили на службу? – спросила она.

– Первого января 1962 года.

– Порядковый номер класса, в котором вы учились в Академии?

– Второй.

– Номер бляхи при несении патрульной службы?

– Пять – пять – девять – три.

– Нынешнее место службы?

– Отдел краж и афер.

Сивер на грузовом лифте поднялся на последний этаж. Он думал сейчас о Вильме, думал о том, как за годы их отношений возник запутанный клубок лжи, в глубине которого были надежно спрятаны такие важные вещи, как их любовь и возможная жизнь вдвоем. Они познакомились на свадьбе у общего друга – на одном из тех экстравагантных сборищ, которые продолжаются по нескольку дней подряд. Они довольно быстро сбежали с этого пира и отправились в старый джаз-клуб где-то в районе пятидесятых улиц, который Сивер посещал еще с тех пор, как ему стали в барах подавать спиртное. Энди и Вильма оказались отличной парой. Он никогда не был женат, она побывала замужем за симпатичным парнем, который на поверку оказался алкоголиком, что и привело к разводу несколько лет назад. Он почти сразу же понял, что влюбился. А позднее и полюбил. И собирался когда-нибудь, выйдя в отставку, усесться с ней рядом и рассказать ей о том, чем же он на самом деле занимался всю жизнь. Но согласится ли она ждать так долго? Порой его тревожила и такая мысль.

Выйдя из лифта, он зашагал по бетонному коридору, ведущему в компьютерный зал – застекленное помещение с рядами компьютеров, исполняющих на мониторах загадочные операции. На черном окантованном серебром жетоне, который Сивер достал из внутреннего кармана, не было ни его имени, ни фотографии – только выведенная серебряной вязью римская цифра IX. Это был спецпропуск высшей степени секретности, принятый в Управлении разведки; магнитная полоса на тыльной стороне жетона отпирала все двери в Королевстве Кривых Зеркал. Не многие были удостоены чести иметь такой жетон, и при каждой его демонстрации все присутствующие неизменно с завистью взирали на его владельца.