Текст книги "Рожденная для славы"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)
Тем временем на меня свалилось новое сватовство. Густав Ваза, король Шведский, задумал женить на мне своего сына Эрика. Хоть я решительно отказалась от этой партии, все же в глубине души было приятно, что женихи один за другим добиваются моей руки.
Отношения с Мэри улучшились настолько, что она теперь присылала за мной королевскую баржу, разукрашенную шелками и парчой. На этой барже я совершала по реке путешествие в Ричмонд, и по дороге мне оказывали все почести, подобающие наследнице престола. Беседовать с Мэри было не всегда приятно, но я умела искусно повернуть разговор в нужное русло. Мэри уверилась, что я искренне приняла католичество, а мне и в голову не приходило ее переубеждать. На всякий случай я избегала говорить о религии, побаиваясь, что разговор может зайти об ужасных казнях и гонениях и тогда я не сумею совладать с собой.
На сей раз Мэри не стала настаивать на моем браке. Король Шведский совершил непростительную ошибку – обратился ко мне напрямую, минуя королеву, и я воспользовалась этой оплошностью – сказала сестре, что без ее соизволения все равно никогда не вышла бы замуж. Мэри осталась очень мной довольна. Когда я обронила, что вообще не намерена обзаводиться семьей, она ответила:
– Ничего, настанет день, и вы передумаете.
– Нет, я хочу остаться девицей.
Мэри улыбнулась и с важным видом заметила:
– В замужестве обретаешь великое счастье.
Великое счастье! Можно подумать, она обрела его с Филиппом! Он женился на ней исключительно из политических соображений, ночные визиты к супруге явно вызывали у него отвращение – то была неприятная обязанность, с которой следовало побыстрее покончить, дабы затем сбежать к «дочке кузнеца». Если бы Мэри не вышла замуж, она бы не дошла до такого жалкого, униженного состояния.
Чем больше я размышляла о замужестве, тем меньше к нему стремилась, да и воспоминания об участи моей матери, Анны Болейн, укрепляли меня в этой решимости.
Безопаснее всего было разговаривать с Мэри о будущем ребенке (она вновь уверила себя, что беременна). Я вышивала пеленки, и Мэри восхищалась моим искусством.
У меня так и стоит перед глазами эта сцена: моя сестра держит в руках крошечную младенческую рубашонку, а лицо ее лучится тихим счастьем. Я смотрела на нее, и у меня разрывалось сердце, ведь все вокруг знали, что ребенка Мэри родить не может.
Королева подобрела ко мне, а я к ней. Ведь я знала, что Мэри – просто одинокая женщина, задыхающаяся без любви. Она говорила о муже с огромной нежностью, в ее устах он превращался в идеальное, совершенное существо.
– Великий человек, – говорила Мэри, – и великий король. Мне необычайно повезло, что я стала его женой.
Довести меня до слез было не так-то просто, но в такие минуты я чувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.
Беседуя со мной, Мэри рассеянно крутила на пальце золотое кольцо с черной эмалью. Она называла его венчальным.
– Я часто смотрю на это кольцо, – говорила королева, – и оно напоминает мне о Филиппе. Я не сетую на то, что ему часто приходится бывать в отъезде, ведь он должен править огромной империей, хотя, конечно, я предпочла бы, чтобы он все время был рядом. Настанет день, сестра, и вы узнаете, какое блаженство жить с любящим мужем.
Я едва сдержалась, чтобы не ответить ей, как мало привлекает меня перспектива получить в мужья циничного властолюбца вроде Филиппа.
– Я очень дорожу этим кольцом, – продолжала королева. – И поклялась, что, пока живу, оно никогда не расстанется с моим пальцем.
Я взяла ее руку и поцеловала.
– Надеюсь, сестра, что кольцо пробудет здесь долго-долго.
В ту минуту я даже не лицемерила, мне было искренне жаль Мэри.
Что хорошего сулила ей жизнь? Разочарования, растоптанные надежды, бессердечие мужа, одиночество?
Мэри прониклась ко мне такой дружеской симпатией, что даже согласилась навестить меня в Хэтфилде. Сэр Томас Поуп пришел в неописуемое волнение, и мы долго обсуждали, как будем развлекать ее величество. Ее приезд должен был обойтись мне в круглую сумму, однако сэр Томас, человек весьма состоятельный, пообещал, что не пожалеет собственных средств ради такого торжественного случая. Он владел прекрасным собранием гобеленов, на которых была изображена осада Антиохии, и мы решили украсить этими гобеленами покои королевы.
Когда комнаты, предназначенные для ее величества, приняли подобающий вид, сэр Томас затеял со мной серьезный разговор.
– Не думаете ли вы, миледи, что рано или поздно королева принудит вас к замужеству?
– Сэр Томас, я раз и навсегда решила, что никогда не выйду замуж.
Поуп снисходительно улыбнулся.
– Ваше высочество, когда-нибудь вам встретится человек, который заставит вас передумать.
– Дорогой сэр, я не знаю, что ожидает меня в будущем, но клянусь Господом Богом, сейчас я не согласилась бы выйти замуж даже за самого великого государя Европы.
Сэр Томас снова улыбнулся, считая, что я говорю глупости.
– Хватит об этом, – одернула его я. – Нам нужно подготовить спектакль, чтобы королева не скучала.
И мы вновь занялись приготовлениями.
Когда приехала королева, ее угостили праздничным ужином, а затем хор мальчиков из собора святого Павла разыграл мистерию. Мы специально подобрали благочестивый сюжет, который должен был прийтись королеве по вкусу. Мальчики пели, я подыгрывала им на клавесине. Звонкие ангельские голоса привели королеву в восторг.
В целом визит прошел весьма удачно, и королева прониклась ко мне еще большим благоволением. Она уже не подозревала меня в злокозненных замыслах. Смотреть на ее желтое лицо и раздутое тело было тяжело, я уже не сомневалась, что дни ее сочтены.
Тот год выдался для Мэри особенно горьким, ей пришлось окончательно смириться с тем, что у нее никогда не будет потомства. Раздутие живота объяснялось не беременностью, а какой-то внутренней болезнью. Теперь и сама Мэри, и ее муж, и народ не сомневались, что престол унаследую я. Наступил новый год, суливший мне великие свершения, а Мэри – одни несчастья.
Город Кале, единственное континентальное владение, оставшееся под властью Англии после всех завоеваний Эдуарда III и Генриха V, оказался под угрозой. Французы, разгневанные союзом Англии с Испанией, подступили к городу с большим войском, и холодным январским утром комендант гарнизона сдал крепость герцогу де Гизу.
Мэри была в отчаянии. Потеря Кале совершенно выбила ее из колеи. Сам по себе этот порт не имел особого значения, а защищать его от французов было жуткой морокой, однако в течение нескольких поколений присутствие англичан в Кале означало, что Британия не оставила своих притязаний на французскую корону. И вот с последним владением на материке пришлось расстаться. Мэри понимала, что виновата в этом она сама – не нужно было соглашаться на военный союз с Испанией.
Впрочем, я не уверена, что моя несчастная сестра до конца осознавала, сколь губительным для королевства оказалось сближение с Испанией. По всему королевству пылали костры, палачи жгли «еретиков» обоего пола. Люди не скоро забудут мученическую кончину Краммера, Ридли, Латимера и Хупера. Брак с иноземным принцем был заключен для того, чтобы королева произвела на свет наследника, однако этого не произошло, а теперь еще мы потеряли Кале.
Обезумев от горя, королева потребовала от Государственного Совета приложить все усилия, чтобы вернуть город, который она назвала «главной жемчужиной королевства». Государственные мужи ответили, что стоимость военной операции будет слишком велика, а еще дороже обойдется оборона города в будущем. Совершенно очевидно, что французы не угомонятся и будут пытаться захватить Кале вновь и вновь, с точки зрения Совета, городок не стоил подобных расходов.
Тогда Мэри погрузилась в скорбь. Она заявила, что слово «Кале» написано кровавыми буквами на ее сердце.
Жизнь в Хэтфилде понемногу менялась. Я чувствовала, что надзор за мной ослаб. Сэр Томас Поуп всегда был мне верным другом, но в последнее время число моих друзей и доброжелателей стало стремительно увеличиваться. В Хэтфилд валом повалили придворные, обращавшиеся со мной так, словно я уже стала королевой.
Одним из самых преданных и давних друзей был сэр Николас Трогмортон, ревностный протестант. Иногда он даже пугал меня своим фанатизмом, ибо я всегда была противницей религиозной нетерпимости, в какие одежды она ни рядилась бы.
Однако сэр Николас был моим искренним доброжелателем, тем более что я, несмотря на свое вынужденное отступничество, являла собой единственную надежду английских протестантов. Во время мятежа Уайета на сэра Николаса пало подозрение, и он едва избежал эшафота. Этот джентльмен прекрасно разбирался в вопросах политики и был отлично осведомлен о положении дел при дворе. Он навещал меня в Хэтфилде все чаще и чаще, от него-то я и знала, что здоровье королевы ухудшается с каждым днем.
– Она еще не умерла, а по стране ходят слухи о ее смерти, – говорил Трогмортон.
– Слухам доверять нельзя, – ответила я.
– Сущая правда, ваше высочество, но королева и в самом деле находится на смертном одре. Правда, болтать о ее болезни запрещено – за это людей приковывают к позорному столбу.
– Я не поверю в смерть королевы, пока не получу неопровержимых доказательств. Продолжаются ли казни?
– Да, костры по-прежнему горят. Кажется, королева полагает, что таким образом обеспечит себе посмертное блаженство. Когда я покидал Лондон, там собирались казнить бедную женщину, которую звали Элис Драйвер. Я имел возможность наблюдать ее последние минуты. Палач отрезал несчастной уши, а она кричала и называла ее величество Иезавелью.
Я содрогнулась.
– И это творится с ведома королевы… Да еще на пороге смерти!
– Королева считает, что сии деяния угодны Господу.
– Это недоступно моему пониманию, мастер Трогмортон.
– Взгляды подданных обращены к Хэтфилду, ваша милость. Все говорят, что бедам придет конец, когда наступит ваш черед.
– Так и будет, Николас, друг мой. Так и будет. Но нужно проявлять осторожность. Я слишком часто смотрела в лицо смерти и не успела по ней соскучиться. У меня множество врагов, и у них еще есть время, пока жива королева, объединиться.
– Уже недолго ждать, миледи.
– Ваши речи безрассудны. Я и близко не подойду к трону, пока не узнаю из достоверного источника, что сестра действительно мертва. У нее есть кольцо, с которым она не расстается ни днем, ни ночью. Это кольцо она называет венчальным, потому что ей подарил его Филипп. Я поверю, что Мэри и в самом деле умерла, когда посланец покажет мне перстень.
– Я буду считать своим долгом, ваше высочество, известить вас о случившемся первым.
Дни ожидания тянулись бесконечно медленно. Каждое утро, просыпаясь, я спрашивала себя: может быть, сегодня?
* * *
От посетителей и доброжелателей не было отбоя. Все спешили засвидетельствовать почтение наследнице престола. Я неоднократно говорила Кэт Эшли:
– Многих ли из этих людей увидели бы мы здесь, если б корона не находилась от меня так близко? Любит ли кто-нибудь из них принцессу Елизавету на самом деле? Думаю, большинство заботится лишь о своей карьере.
– Ах, любовь моя, монархам всегда трудно определить, искренне их любят или нет, – говорила Кэт, проявляя несвойственную мудрость.
– Да, с уверенностью этого сказать нельзя. А если так, то лучше и не ломать себе голову… Разве что захочешь обмануться.
– Как вы умны, госпожа, – поразилась Кэт.
Во всяком случае, в любви Кэт я не сомневалась. Она хранила мне верность в самые черные дни, и я знала, что так продлится до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Вскоре в Хэтфилд явился посетитель, чей визит поверг в смятение и Кэт, и меня. Правда, я умела скрывать свои чувства гораздо лучше, чем моя наперсница.
Кто же он, человек, заставивший учащенно биться мое сердце, – а ведь я привыкла принимать в Хэтфилде самых разных визитеров? Высок, широкоплеч, изящен. Темные волосы, черные глаза, свежий свет лица, классически прекрасные черты – но не точеные, а слегка грубоватые, как и подобает истинному мужчине. Мой гость был богато и со вкусом одет. Более красивого и привлекательного кавалера я не встречала за всю свою жизнь, даже великолепный Томас Сеймур не шел с ним ни в какое сравнение.
Когда мне сказали, что лорд Роберт Дадли умоляет принять его, я вспыхнула от волнения. Я помнила его мальчиком, с которым танцевала на балу, и уже тогда он не был похож на остальных. Помнила я и заключение в Тауэре, когда его поддержка и внимание так много для меня значили. И вот Роберт явился в Хэтфилд, чтобы предстать передо мной во плоти.
Я решила принять его в аудиенц-зале.
Завидев меня, Дадли пал на колени. Я протянула ему руку, он поцеловал ее и взглянул на меня снизу вверх.
– Добро пожаловать в Хэтфилд, лорд Роберт.
– Моя милостивая госпожа, как великодушно с вашей стороны согласиться принять меня.
– Вовсе ни к чему стоять на коленях, – сказала на это я.
Роберт поднялся, и я увидела, как он статен и высок. К немалому своему удовольствию, отметила, что он смотрит на меня не только с глубоким почтением, но и с чувством куда более нежным.
– Зачем вы приехали, лорд Роберт? – спросила я, чтобы скрыть смущение. – По той же самой причине, что и остальные посетители?
– Я только что вернулся с войны.
– Что ж, надеюсь, вы хорошо послужили отчизне. А затем, следуя примеру прочих, решили наведаться ко мне?
– Я привез вам золото, – заявил Роберт. – Продал кое-какие поместья, чтобы иметь под рукой свободные деньги. Надеюсь, они вам понадобятся, но если разразится междуусобица, можете на них рассчитывать.
– Так вы привезли мне деньги!
– Да, мой слуга доставит их незамедлительно. Если придется сражаться за то, что вам принадлежит по праву, располагайте мной. Ваша победа мне дороже любых земных благ.
– Вы настоящий друг. Благодарю вас.
– Было время, когда мы с вами были пленниками Тауэра, – продолжил он, не сводя с меня глаз. – Помните, там был маленький мальчик…
– Мартин, – перебила его я. – Он доставлял мне ваши послания.
– Так вы не забыли! А я и не надеялся. Знайте же, что я всегда буду рядом, когда вам понадобится помощь.
– Спасибо, милорд. Я охотно принимаю ваш дар и вашу дружбу.
– Отныне я всегда буду неподалеку. Между Хэтфилдом и столицей слоняется немало всякого подозрительного люда. Королева очень больна. Как знать, не превратится ли для вас Хэтфилд в новую тюрьму.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы не хуже меня знаете, сколь опасен мир, в котором мы живем, ваше высочество.
– Против меня существует заговор?
– Мне об этом ничего не известно. Придворные знают, что я ваш страстный сторонник, и злоумышленники ни за что не посвятили бы меня в свои планы.
– И тем не менее, – довольно резко произнесла я, – вы пытались возвести на престол Джейн Грей.
– Не я, а мой отец. Я исполнял сыновний долг, не более, но вашему высочеству не изменял никогда. Моя жизнь, мои земли и богатства принадлежат вам. Сумма, которую я жертвую на наше общее дело, – не более чем символ. Все, чем я владею, ваше – эти руки, это сердце, эта голова.
Я растроганно протянула ему руку, и Роберт приник к ней жадным поцелуем. Пожалуй, он держался слишком дерзко, но, честно говоря, мне это даже нравилось.
– Благодарю вас, милорд. Теперь вы можете идти. Я не забуду вашего великодушия. Но учтите – настанет день, когда я напомню вам о вашей клятве.
– Повторяю: я явлюсь по первому зову.
Он низко поклонился и вышел.
Я вернулась к себе. Мне хотелось побыть в одиночестве, поразмыслить о случившемся, вспомнить каждый жест, каждое слово, страстное и нежное выражение его глаз.
Ничего, сказала я себе. Скоро я увижу его вновь, а к тому времени, возможно, уже буду королевой.
* * *
Мэри знала, что умирает. Мне рассказали, что она получила письмо от Филиппа, в котором он настоятельно просил ее назначить меня наследницей престола. Однако мнение Филиппа тут мало что значило, я и без Испанца являлась законной наследницей – так гласило завещание отца. Мэри не могла ни объявить меня своей преемницей, ни лишить этого права. Настойчивость Филиппа свидетельствовала о том, что он не оставил своих планов касательно женитьбы; должно быть, его очень беспокоили козни французов, вознамерившихся усадить на трон Марию Стюарт. К тому же мысль о женитьбе на молодой и привлекательной принцессе должна была ему импонировать. С присущей ему самоуверенностью он не сомневался, что сумеет подчинить меня своей воле. О, как же он ошибался!
Я несколько удивилась, когда ко мне явились два члена Государственного Совета. Поначалу я подумала, что они привезли мне официальное извещение о смерти королевы, и никак не могла решить, верить им или нет – не ловушка ли это? Когда я сказала Трогмортону, что не поверю в смерть Мэри до тех пор, пока мне не покажут ее кольцо, я нисколько не преувеличивала.
Однако посланцы Государственного Совета явились не для того, чтобы приветствовать новую королеву. Они поклонились со всем почтением, и один из них сказал:
– Ее величество послало нас сообщить вашему высочеству, что объявляет вас своей официальной наследницей. Однако есть три условия, которые вы должны выполнить. Первое: состав Государственного Совета должен остаться прежним. Второе: никаких религиозных реформ. И третье: вы должны будете расплатиться по всем долгам и кредитным обязательствам ее величества.
Я почувствовала, как во мне закипает гнев, однако взяла себя в руки и спокойно ответила, что охотно соглашаюсь выполнить третье из условий.
– Что же до остальных двух, – продолжила я, – то никаких обещаний давать я не намерена. Королева не властна ни назначить меня наследницей, ни лишить этого титула. Он принадлежит мне по законному праву. Со всем почтением я заявляю, что сама выберу себе советников, ибо Мэри в свое время поступила так же.
Я видела, что достопочтенные мужи ошарашены таким ответом. Кажется, они пребывали в полной уверенности, что осчастливят меня своим сообщением. Однако вопрос религии требовал более осторожного ответа, и, выдержав паузу, я выразилась так:
– Что же касается религии, то в делах веры я намерена прислушиваться к голосу Господа и поступать так, как будет угодно Ему.
Тут советники и вовсе смутились. По опыту я знала, что в вопросах религии безопаснее всего ссылаться на Господа, ибо никто не смеет возражать против вмешательства столь высокого покровителя.
Советники удалились в тягостных раздумьях, а я поняла, что близка к короне, как никогда.
* * *
Следующим посетителем был граф де Фериа, посол Филиппа Испанского. Он держался чрезвычайно учтиво, а я уже не боялась всемогущего посланника испанского двора, как в прежние времена, вот почему решила обойтись с графом прохладно. Как только моя сестра умрет, и он, и его господин утратят всякую власть на Англией. Пусть же знают, что лакомый кусочек вот-вот выпадет из их когтей.
Посол начал с того, что передал самые наилучшие пожелания своего государя.
– Он всегда относился к вашему высочеству с неизменным расположением, – сказал де Фериа. – Позвольте напомнить вашему высочеству, что именно благодаря моему господину вы в свое время были возвращены ко двору.
– Я помню.
– Более того, именно мой государь убедил королеву сделать вас наследницей престола. Полагаю, вы должны испытывать к его величеству благодарность.
Трудно было сделать замечание более бестактное и неуместное. Ведь я настаивала на том, что право наследования закреплено за мной самой природой, а вовсе не волей моей сестры или ее супруга. Поэтому я произнесла ледяным тоном:
– Я унаследую престол по праву рождения. Такова была воля моего покойного отца. Что бы ни писал ваш господин моей сестре, трон в любом случае достался бы мне, ибо такова воля народа Англии.
– Но все же вы не станете отрицать, что мой государь всегда проявлял к вам дружеские чувства.
– Что ж, дружба предпочтительнее вражды. Я намерена и впредь поддерживать добрые отношения со всеми, кто желает моей стране блага.
– Женившись на вашей сестре, мой господин стал королем Англии.
– Нет, он всего лишь стал консортом королевы, да и провел с ней не так уж много времени.
– Важные государственные дела требовали присутствия его величества в Испании.
– А теперь важных дел у него станет еще больше, – сказала я, намекая на смерть императора Карла, скончавшегося в предыдущем месяце.
Де Фериа не стал с этим спорить. Я смотрела на него с улыбкой, представляя, как он будет рассказывать о нашей беседе своему господину.
– Как вам известно, – продолжила я, – ваш повелитель не раз принуждал меня к браку с Филибером Савойским. Если бы я послушалась Филиппа, где бы я сейчас была? Уж, во всяком случае, не здесь. С моей стороны было бы крайне неразумно уступить желаниям вашего короля.
– Мой государь полагал, что этот брак составил бы ваше счастье. Его величество всегда желал вам только добра.
Я решила, что это уж чересчур, и резко ответила:
– Ваш король всегда желал добра только себе и своей стране. Впрочем, это совершенно естественно для монарха. Однако моей сестре не следовало выходить за него замуж – сочетавшись браком с иностранцем, она утратила доверие и любовь народа.
Де Фериа сохранял невозмутимость. Должно быть, он получил от своего господина задание прощупать почву – как я отнеслась бы к сватовству Филиппа. Моя позиция показалась графу слишком неуступчивой, и он решил отложить разговор на будущее. К тому же жена Филиппа, моя несчастная сестра, все еще была жива.
Испанец удалился с весьма кислым выражением лица, и у меня осталось ощущение, что я провела эту беседу совсем неплохо.
* * *
Напряжение все нарастало. Королева умирала. Жить ей осталось считанные дни. Однажды, гуляя по саду, я услышала стук копыт, во двор стремительно влетел небольшой отряд всадников. Я замерла на месте, сердце мое колотилось.
Это были члены Государственного Совета, и привести сюда из могло только одно…
Они спешились, приблизились ко мне и опустились на колени.
– Храни Боже королеву Елизавету! – воскликнули они, по очереди облобызали мою руку и дали клятву служить верой и правдой.
Я слушала и смотрела, вся трепеща. Это был счастливейший миг моей жизни.
Но даже в эти радостные минуты я не могла избавиться от едва ощутимого привкуса горечи – слишком много потрясений пришлось мне пережить.
Как часто в самые тягостные мгновения жизни я просила Кэт прочесть мне сто восемнадцатый псалом: «Князья сидят и сговариваются против меня, а раб Твой размышляет об уставах Твоих. Откровения Твои – утешение мое, и уставы Твои – советники мои». Я так часто слышала эти слова, что запомнила их наизусть. Вот и теперь я громко возвестила: «Дивны откровения Твои, потому хранит их душа моя».
* * *
Все потянулись в Хэтфилд, спеша провозгласить меня королевой.
Прискакал Николас Трогмортон, привез перстень королевы и очень расстроился, когда узнал, что члены Государственного Совета его опередили. Тем не менее я поблагодарила Трогмортона за верную службу и пообещала, что никогда не забуду его преданности.
Но больше всего меня обрадовал всадник, примчавшийся на великолепном белом коне. Он бросился передо мной на колени, поцеловал руку и воскликнул: «Боже, спаси королеву!» Я чуть не разрыдалась от чувств, переполнявших мою грудь.
– Я должен был первым известить вас, миледи, о случившемся, – сокрушался Роберт Дадли. – Едва услышав о смерти королевы, я велел подать самого быстрого коня. Мне так хотелось пасть к вашим ногам и принести клятву верности.
– Я помню, что вы были здесь и раньше, лорд Роберт. Я этого не забуду.
– Миледи, вы так молоды, так красивы, а теперь еще и королева.
– Ничего, я давно к этому готовилась.
– Сегодня Англии улыбнулась сама судьба!
– Возможно, она улыбнется и Роберту Дидли, – сказала я. – Назначаю вас своим шталмейстером. Что скажете?
Роберт вновь опустился на колени. Его глаза горели восторгом. Он был так молод, я тоже.
– Шталмейстер ее величества, – медленно повторил он. – О большем я не смел и мечтать… Ведь теперь я все время буду находиться рядом с королевой.
О, счастливый день! Ненастное ноябрьское небо казалось светлым и ясным.
Воистину Господь явил чудо. Я получила долгожданную корону, ко мне были обращены взоры всех подданных, а Роберт Дадли взирал на меня с восторгом и обожанием.
