Текст книги "Против силы ветра (ЛП)"

Автор книги: Виктория Альварес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Да, но что-то не похоже, чтобы эта вера сильно помогла. Возможно, ваша магия могла быть полезна в прошлом, но она не смогла спасти от лап этих тварей ни несчастного Джона Ривза, ни вчерашних жертв в отеле мистера Арчера.

– Если все это произошло несмотря на наши бдения, Леннокс… что ж, ты можешь себе представить, что могло произойти с Ванделёром без наших усилий?

Голос мамбо Альмы прозвучал вдруг так устало, что Лайнел не решился на дальнейшие расспросы. Он обошел полянку по периметру, рассматривая обломки: вот кусок мачты, там на ветвях развешаны веревки, здесь ручка от штурвала Шарля Эдуарда Делорме. Было очень странно видеть перед собой все это. Теодора прошептала:

– Ты еще не видел самое лучшее… или худшее, смотря с какой стороны посмотреть. Обернись.

Лайнел повиновался и чуть не вздрогнул от неожиданности. Недалеко от них, среди деревьев, был кто-то еще. Женщина, которую он видел лишь на фотографиях, стояла, утопив ноги в топком грунте, словно один из кипарисов, и со скрещенными на груди руками. Лайнел осторожно приблизился, отказываясь верить своим глазам.

– Ростра «Персефоны», – пробормотал он. Статуя почти вдвое превышала рост молодого человека. – Как она могла так сохраниться, проведя почти полвека под водой?

– На самом деле, она пробыла там всего пару часов, – тихо ответила мамбо Альма. – Это первое, что вернула нам река на следующий день после кораблекрушения. Моя мать стояла на берегу, пытаясь хоть что-то разглядеть в воде и надеясь, что кто-то из моряков смог спастись. Она уже собиралась вернуться в барак, когда увидела ростру, скользящую по реке, словно деревянная русалка.

– Поэтому на ней еще сохранились следы краски, – добавила Этель.

– Виола Ванделёр, – прошептал Лайнел. Он вытянул шею, пытаясь получше разглядеть черты ее лица. Этель была права – в глазах еще оставалась голубая краска, увенчанные венком, развевающиеся от невидимого бриза волосы до сих пор не утратили своего блеска.

– Это Виола Ванделёр снаружи, и Мюриэль Ванделёр изнутри, – мрачно ответила мамбо. Ради твоего же блага, Леннокс, не подходи к ней слишком близко. Ты даже представить себе не можешь, сколько зла окружает этот предмет.

Лайнел поднял было руку, чтобы потрогать гранат, но не смог, так как Теодора оттолкнула его, заставив отступить назад.

– Значит, дневники Виолы рассказали нам правду. Маленькая сестричка владела черной магией и вы считаете, что каким-то образом она могла заключить свой дух в эту скульптуру.

– Это была не черная магия, – ответила Этель, – а магия вуду. Мюриэль была ведьмой.

– Ученица ведьмы, если быть точным, – поправила ее мать. – Она обладала большим потенциалом, чем любая из известных мне мамб, но ей не хватало самого главного – сердца. В ее сердце не было даже искры света.

– Вы упомянули, что ваша мать жила в бараке, – вмешалась Теодора, с некоторой опаской поворачиваясь спиной к ростре. – Она была одной из рабынь на плантации Ванделёр?

– Совершенно верно. Ее звали Мэй Куин и она принадлежала Джорджу Ванделёру, отцу Виолы и Мюриэль. Ее любили все чернокожие в округе, многие утверждали, что она была что-то вроде сказочной феи, способной вылечить любую рану и угадать, что человека беспокоит лишь взглянув ему в лицо. Помимо этого, она обладала более высоким статусом, чем большинство других рабов: вместо обработки полей она занималась управлением домашнего хозяйства, будучи кем-то вроде экономки. Для Виолы она фактически стала матерью и подарила ей больше ласки, чем сама Мари-Клэр Ванделёр, которая никогда не обращала внимания на дочь.

– Мэй Куин, – пробормотала Теодора и взглянула на Лайнела. – Где-то я уже слышала это имя. Кажется, оно прозвучало в отрывках дневника Виолы, которые нам зачитывал мистер Сандерс?

– Может быть, – ответил он, – но я не помню, что именно Виола о ней писала.

– Наверняка она писала о помощи в лечении, – произнесла мамбо Альма, откидывая назад бахрому своего тюрбана. – Я помню как они обе навещали больных, прикладывали компрессы, помогали повитухам при родах… Для Джорджа и Мари-Клэр она была лишь одной из служанок. Мюриэль не обращала на нее внимания, пока не обнаружила, какими силами та обладает и поняла чего могла бы достичь, заставив мою мать обучить ее. Что касается Филиппа, старшего сына…

– Он – ваш отец! – догадалась Теодора. Мамбо Альма удивленно посмотрела на нее, как и Лайнел. – Я подозревала это с самого начала. Такие голубые глаза могут принадлежать только Ванделёрам. Маловероятно, чтобы ваша мать могла вступить в связь с каким-то другим белым, помимо тех, кто жили на плантации, верно?

– Да, это так, – согласилась мамбо, – ты не ошиблась.

– Неужели Филипп Ванделёр завел любовную интрижку со служанкой? – удивился Лайнел. – Как на это среагировали его родители? Они признали вас своей внучкой?

– Думаю, они об этом даже не знали, – ответила за Альму Теодора. – Напоминаю, что оба умерли во время эпидемии желтой лихорадки в 1853 году, а вот Виола наверняка об этом знала. Помнишь, о чем она писала в дневнике? О натянутых отношениях с Филиппом незадолго до его смерти? Тебе не кажется, что мотивом для этого вполне мог послужить тот факт, что он обрюхатил одну из ее подопечных и отказался признать ребенка?

Она замолчала, вспомнив, что рядом находится Этель, хотя ее мать, похоже, совершенно это не волновало. Мамба грустно покачала головой.

– Если бы дело было только в этом, все бы было не так печально. Но моя мать забеременела от Филиппа не потому, что согласилась разделить с ним ложе, как это случалась с дочерьми вольнонаемных работников. Однажды ночью, возвращаясь после пьянки и игры в карты, Филипп встретил ее на кухне за работой. И прямо там зажал ее в углу, чтобы изнасиловать, не заботясь о том, что кто-то может услышать ее крики. Кто мог вмешаться, чтобы помочь рабыне? Другой раб, которого потом избили бы до полусмерти за нападение на хозяина? Управляющий, который даже не жил на территории плантации?

– Это могла бы сделать Виола, – сказала Теодора, – если Мэй Куин действительно была ее подругой…

– Виолы той ночью не было дома, – объяснила мамбо, – она уехала на пару недель в Новый Орлеан с де ла Турами.

– А Мюриэль? Неужели она и пальцем не пошевелила?

– Мюриэль не пошевелила бы пальцем ни для кого, кроме себя. К сожалению, моей несчастной матери не на кого было рассчитывать, кроме как на других рабов, которые пытались убедить ее все рассказать Виоле. Сами они и помыслить не могли взять правосудие в свои руки, но, может, их защитница решится встретиться лицом к лицу с братом, которого, как все знали, она презирала. Когда моя мать обнаружила, что забеременела, она подумала, что можно попытаться добиться лучшего будущего для меня. Она пошла к Филиппу Ванделёру, рассказала о беременности и попросила признать будущего ребенка, если тот будет больше похож на отца, чем на мать, это помогло бы ему считаться белым в Новом Орлеане. Разумеется, Филипп рассмеялся в лицо моей матери и заверил ее, что если она не оставит его в покое, он выпорет ее своим ремнем. На этом закончились попытки уладить дело цивилизованным способом. В ярости от того, как с ней обошлись и поддавшись настойчивости соратников, мама решила воздать Филиппу по заслугам, используя свой дар, который обычно использовала для лечения больных. То, что Мэй Куин использовала вуду исключительно в благих целях, вовсе не означало, что она не знала как при необходимости принести вред. Поэтому, той же ночью, когда надсмотрщики и управляющий разошлись по домам, моя мать сделала куклу из воска с добавлением волос Филиппа, оставшихся на ее одежде после изнасилования. В присутствии окруживших ее рабов, она положила куклу у костра, разложенного между рабскими хижинами, и начала тыкать ее булавкой в области груди раз за разом. Женщины, рассказавшие мне потом обо всем, говорили, что никогда не видели ее такой, охваченной неукротимой жаждой мести. Когда до полного расплавления фигурки осталось совсем немного, Мэй Куин вскрикнула, заметив, что за группой рабов появилась молча наблюдавшая за ней фигура в белом. Поняв, что это Мюриэль, она подумала, что ей конец. Не было никакой возможности объяснить происходящее и надеяться, что хозяева проявят милосердие, даже если за нее заступится Виола. Но, к удивлению, Мюриэль вовсе не бросилась бежать, чтобы доложить об увиденном. Вместо этого она, после длительного молчания в окружении перепуганных рабов, спросила действительно ли моя мать в силах нанести реальный вред Филиппу с помощью вуду. Прежде, чем Мэй Куин пришла в себя от неожиданности, Мюриэль улыбнулась одной из тех улыбок, от которых стынет кровь, подошла к костру и обеими руками схватила полурасплавленную восковую куклу. Мне рассказывали, что она даже не поморщилась от боли, хоть фигурка и была горячей, повернулась к моей матери и совершенно спокойно произнесла: «Если ты научишь меня всему, что умеешь, я унесу твой секрет в могилу. Мой брат никогда не узнает о том, что ты хотела предпринять против него. Но, если откажешься, клянусь, что не остановлюсь, пока со всех вас живьем шкуру не спустят, и тебе, и всем остальным. Не трудный выбор, верно?». В тот момент ей не было и четырнадцати. – Мамбо снова покачала головой, на этот раз скорее с недоумением, чем с грустью. – Она была еще совсем ребенком, но уже была опаснее змеи. Что еще оставалось моей матери, кроме как подчиниться, если от этого зависели жизни всех остальных?

– Таким образом, Мэй Куин пришлось стать ее наставницей, – не скрывая нарастающего нетерпения сказал Лайнел. Женщина была права, сказав накануне вечером, что это дело гораздо глубже, чем они могли себе представить. – Для вашей матери наверняка было очень больно делать это за спиной Виолы, если они действительно были так близки…

– Она всегда уверяла меня, что чувствовала себя очень виноватой, – согласилась мамбо Альма. – Но как она могла отказаться? Мюриэль словно опутала ее паутиной, как и остальных рабов. Не вызывая подозрений со стороны Виолы, она превратилась в хозяйку теней и оказывала теперь гораздо большее влияние чем старшая сестра, но власть эта была основана лишь на страхе. Ночь за ночью, пока Ванделёры спали в своих постелях, Мюриэль прокрадывалась в лачугу моей матери, чтобы та поделилась с ней своими навыками. Она впитывала информацию так, как губка впитывает кровь. было очевидно, что еще чуть-чуть и она начнет использовать полученные знания на практике. Никого не удивило ни то, что Филипп тяжело заболел после жаркого спора с младшей сестрой, которая закончилась для последней пощечиной, ни то, что не прошло и двух недель как он присоединился к своим родителям в фамильном склепе, ни то, что в тот день моя мать нашла в камине ту самую фигурку из воска, утыканную дюжиной булавок. Одно из первых моих воспоминаний: мама стоит посреди барака с горстью булавок в руках и текущими по щекам слезами. «Что же я наделала? – шепотом произнесла она, глядя на меня полными ужаса глазами, – что же я натворила?» В следующий раз, когда я видела ее плачущей, то были слезы облегчения. Годы спустя, когда Мюриэль уже была замужем за капитаном Вестерлеем, она приехала в Ванделёр на пару недель и однажды ночью бесследно исчезла. В этом не было ничего странного, но, когда ее отсутствие слишком затянулось, Виоле пришлось организовать поиски, хоть к тому времени сестры настолько отдалились друг от друга, что даже не разговаривали. Когда на болотах обнаружили тело… – мамбо Альма помолчала немного, – оно едва напоминало человека. Мюриэль попала в трясину и кайманы на славу над ней потрудились. От нее остался лишь кровоточащий скелет, покрытый болотной жижей. Рабы, вытащившие ее, позже сказали моей матери, что даже после смерти у Мюриэль сохранился тот же взгляд, что и при жизни – взгляд дьявола.

Теодору пробрала дрожь. Лайнел обнял ее и привлек поближе и оба молча посмотрели на безмолвную ростру.

– Но почему Мюриэль оказалась на болотах? Она хотела с кем-то встретиться?

– С кем? В ту ночь на плантации больше никого не было, только Виола, капитан и рабы. Мюриэль пришел конец, но моя мать не успокоилась даже тогда, когда работники ритуального агентства увезли тело в Новый Орлеан для погребения. «Для любого это был бы конец, – сказала она мне тогда, – но не для того, кто был настолько переполнен ненавистью. Думаю, что мы еще узнаем на что она способна. Я буду бояться ее до самой смерти».

– И она не ошиблась, – согласилась Теодора. – Пару месяцев спустя, когда ее сестра уже вышла замуж за капитана Вестерлея и казалось, что судьба повернулась к ним лицом, «Персефона» затонула, а плантация сгорела.

– Да, и никто не верил, что это лишь совпадение. Мама с самого начала знала, что это дело рук Мюриэль, что она так до конца и не ушла, оставшись прикованной к Вестерлеям, так как не смогла разрушить любовь капитана и Виолы при жизни. Ее дух последовал за Вестерлеем на «Персефону» и утащил его на дно Миссисипи. Мюриэль хотела, чтобы он навсегда принадлежал ей и добилась своего. Даже сейчас, сорок три года спустя, капитан все еще привязан к останкам корабля, как и его экипаж. И все по вине проклятия одной женщины.

– Чего я не понимаю, так это как она могла поджечь плантацию. Если ее дух, ее призрак, ее аура зла, или, что бы это ни было, утонуло вместе с бригом в Миссисипи…

– А кто вам сказал, что пожар устроила Мюриэль? – прошептала мамбо.

Теодора и Лайнел в изумлении воззрились на нее. Женщина вздохнула и присела на корень одного из деревьев, а Этель устроилась у нее на коленях.

– Когда капитан утонул… Виола потеряла все, чем дорожила. Вместе с ним погибли ее мечты, надежды на будущее… все. Никогда не забуду какое у нее было лицо, когда она стояла на берегу бессильно наблюдая за тем, как Миссисипи сантиметр за сантиметром поглощает «Персефону», не возвращая ничего, что она могла бы похоронить. Мы тоже там были: моя мать пыталась уговорить Виолу следовать за ней и пройти в дом, но та ее даже не слышала. От той женщины, которой все мы восхищались не осталось ничего. Внезапно она развернулась и сама направилась в дом. Мы пошли за ней, опасаясь, что она может совершить какое-то безумие. Виола схватила горевшую при входе лампу и посмотрела на нас с крыльца. «Уходите, – произнесла она, – здесь вас больше ничто не удерживает. С этого момента вы свободны. Уходите отсюда как можно скорее, пока не стало слишком поздно». С этими словами женщина вошла в дом и закрыла дверь на ключ. Мы остались снаружи, тревожно переглядываясь между собой. Никто не смел произнести ни слова, пока моя мать не вскрикнула, заметив отсвет огня в окнах второго этажа, слишком сильный для камина. Виола подожгла шторы, комната за комнатой, после чего села на диван в библиотеке, ожидая, когда ее поглотит огненная стихия. Та ночь была самой длинной в моей жизни, но, когда наступил рассвет, я пожалела о том, что ушла тьма. От дома почти ничего не осталось: мебель превратилась в пепел, который ветер гнал в сторону Миссисипи, в оконных проемах трепетали обгоревшие шторы… и Виола. Труп женщины в трупе дома. Мне до сих пор снится моя мать, стоящая на коленях на закопченном полу, молча глядящая на обгоревшее тело, еще сохранившее несколько прядей черных волос. Она никогда не говорила ничего подобного, но я понимала, что она считала себя виновной в произошедшем. Возможно, именно тогда она убедила рабов, что хоть Виола их и освободила, все мы были в долгу перед ней. Мы не могли вернуть ей жизнь, но могли помочь обрести спасение ее душе, а также душам капитана и их неродившегося малыша…

– Поэтому Мэй Куин решила основать поселение в сердце болота, – задумчиво произнес Лайнел, – чтобы быть как можно ближе к плантации так, чтобы никто этого не заметил и иметь возможность собирать возвращенные Миссисипи обломки. И поэтому вы по-прежнему навещаете Виолу, – Лайнел взглянул на девочку: – Когда мы встретились в Новом Орлеане, ты принесла фиалки на ее могилу.

– Бабушка всегда повторяла, что Виоле они очень нравились, – кивнула Этель.

– Но у вашей дочери кожа светлее, чем у вас, – удивилась Теодора, глядя на мамбо Альму. – Если ее отец не из бывших рабов, то почему она живет здесь?

– Он никогда здесь не жил, – грустно улыбнувшись ответила мамбо. – Он даже не знает о существовании нашего поселения. Он – профессор университета Лойолы[1]. Однажды, я чуть было не рассказала ему все, но моя мать убедила меня, чтобы я этого не делала, утверждая, что он никогда не сможет понять причин нашего самопожертвования… и была права.

– Но Этель могла бы жить совсем по-другому. Вы не думаете, что уже сделали более чем достаточно для Виолы Ванделёр? До каких пор вы будете бдеть ради ее семьи?

– Мы добровольно избрали болото, – повторила мамбо, как и Бой накануне. – Пока в этих местах живет хотя бы одна мамбо, существует возможность помешать Мюриэль добиться своего. Моя мать так и не смогла простить себя за предательство и знаю, что и я себе этого не прощу. Недавно я сказала вам, что здесь похоронен только один человек, – она кивнула головой в сторону кипариса, у которого были сложены обломки «Персефоны». – Многие из тех, кто живет здесь считают, что лишь сила Мэй Куин до сих пор нейтрализует силу Мюриэль, не смотря на то, что обе мертвы. Не знаю, так ли это, единственное, что я знаю, что когда-то мы сделали свой выбор и ничто не заставить нас его изменить. Перед смертью Виола дала нам свободу выбора. И мы выбрали ее.

–

[1] Университет Лойола Новый Орлеан – первоначально учрежден как Лойола-Колледж в 1904, в 1912 – университет. Носит имя Иезуитского покровителя, Святого Игнатиуса Лойолы.

Глава 30

–

До каких пор они собираются нас тут держать словно каких-то идиотов? – уже не впервые за этот вечер взвилась Вероника. – Мы уже несколько часов сидим тут безо всяких объяснений! Я понимаю, что полиция должна выполнять свою работу, но, тем не менее…

– Имей терпение, – посоветовал ей профессор, устраиваясь поудобнее в плетеном кресле. – Их обязанностью является убедиться, что они исследовали каждый уголок отеля ничего не пропустив, включая комнаты постояльцев.

– Все это, конечно, очень здорово, но я думала, что после допроса они четко понимали, что мы не имеем никакого отношения к убийствам! Что они надеются найти в моей спальне? Драгоценности покойной леди Холлвард-Фрейзер среди карандашей?

После еды полиция оцепила второй этаж отеля и клиентам ничего не оставалось кроме как ожидать разрешения вернуться в номера. Александр, Вероника и Оливер сидели в компании нескольких свадебных гостей в столовой первого этажа, где их обслуживали бледные, почти под цвет униформы, официанты. По всему дому чувствовалось беспокойство, никто не смел повышать голос, из-за чего обстановка в отеле стала напоминать похороны. Через просветы между опорами крыльца виднелись мачты плывущей по реке «Персефоны». В данный момент она находилась прямо напротив причала, наводя ужас на жителей Ванделёра, которые до сих пор не могли поверить в то, что происходило в нескольких метрах от их домов.

Наблюдая за подсыхающими на солнце обрывками парусов, профессор снова вспомнил Шарля Эдуарда Делорме. Похороны наверняка будут сегодня, но вряд ли им удастся на них присутствовать из-за событий в отеле.

– Ну наконец-то! – вдруг услышал он голос племянницы и, обернувшись, увидел, что двое полицейских только что вошли в столовую. – Я уже подумывала не решили ли вы запереть нас тут навсегда.

– Приносим извинения за доставленные неудобства, – ответил один из агентов, – но поймите, из-за того, что тут случилось, нам пришлось полностью осмотреть здание. К счастью для вас мы уже закончили осмотр номеров, так что вы можете снова туда пройти.

Сидевшая за тем же столом семейная пара шумно вздохнули от облегчения и поспешно покинула столовую. Недовольный джентльмен, выкуривший с дюжину сигар за время пребывания в столовой, тоже удалился, даже не взглянув на агентов полиции. Александр собрался последовать его примеру, но к ним подошел один из сыщиков.

– Вы мистеры Куиллс и Сандерс и мисс Куиллс? – спросил он, запуская руку за пазуху и вытаскивая оттуда пачку почтовых конвертов. – Полагаю, что это может показаться вам слишком бестактным, но мы были вынуждены это изъять. Инспектор приказал просмотреть лежащую у стойки регистрации корреспонденцию, чтобы выяснить нет ли там полезной для следствия информации.

– Что это? – удивленно поинтересовался профессор. – Это все наши письма?

– Отправителями являются двое из вас, но, прежде, чем вы у меня об этом спросите, – добавил агент, увидев, что Вероника готова завопить от возмущения, – поспешу заверить, что мы нарушили ваше личное пространство не потому, что подозреваем в убийстве графа Бервикского и леди Холлвард-Фрейзер. Мы проделали тоже самое со всеми переданными нам письмами.

– Это просто невероятно, – выпалила Вероника. – Неужели современные преступники пишут письма своим бабушкам с описанием планируемых преступлений?

– Вы себе представить не можете сколько полезного можно найти в самых обычных местах, – ответил полицейский, в то время как его напарник еле сдерживал усмешку. – В конце концов, думаю, добавить тут уже нечего. Когда все это закончится, вы сможете снова передать портье свои письма, чтобы их отправили.

– Такими темпами, их отправят в Оксфорд не раньше следующего сочельника, – пробормотала Вероника после ухода агентов. Она снова повернулась к покрасневшему Оливеру. – Ты чего? – спросила она. – А, знаменитый писатель Оливер Сандерс сгорает от стыда из-за того, что они могли прочитать любовные откровения, которые он, без сомнения, посвятил своей музе?

– Я не выйду из номера, пока отсюда не уберутся все эти агенты, – прошептал он в ответ, отчего Вероника рассмеялась. – Это величайшее унижение в моей жизни…

– Сколько же писем ты написал Эйлиш с тех пор, как мы поселились в отеле? – спросил Александр, глядя на ворох писем в руках друга.

– Четыре, – признался Оливер, пожимая плечами. – Я знаю, что ей очень нравится их получать.

– Но если ты день за днем все ей рассказываешь, то вам не о чем будет говорить, когда вы снова будете вместе, – воскликнула Вероника, пока ее дядюшка перебирал конверты с понимающей улыбкой. – Впрочем, зная вас, вы найдете чем себя занять…

– Оливер, здесь не только твои письма, – заявил вдруг Александр, Вероника сразу умолкла. Профессор перевернул конверт: – это письмо от мисс Стирлинг и адресовано оно князю Драгомираски. Полагаю, она оставила его на стойке вчера утром, прежде, чем спуститься к завтраку с… – Александр прервался на полуслове, когда Вероника выхватила конверт у него из рук. – Подожди, что ты собираешься сделать?

– По-моему, это очевидно, – невозмутимо ответила племянница. Она вытащила содержимое конверта: сложенный пополам тонкий лист бумаги и, к удивлению присутствующих, маленькая фотография. – Любопытно… взгляните.

– Вероника, не надо этого делать, – предупредил ее встревоженный Оливер. – Разве тебя в детстве не учили, что неприлично читать чужие письма?

Девушка не обратила на него внимания. Она с любопытством рассматривала фотографию, сделанную явно в какой-то картинной галерее или музее. На фото был изображен старинный портрет, судя по доспехам, в которые был облачен мужчина с длинными светлыми волосами. Вероника передала фотографию дядюшке и развернула письмо.

– Мне это совсем не нравится. Как ты собираешься объяснять все мисс Стирлинг, если она узнает о том, что ты сделала? – спросил Оливер.

– Что это полиция вскрыла конверт, ведь, по большому счету, это так и есть, не так ли? Я уже сто раз вам повторяла, что не доверяю я этой женщине. В деле «Персефоны» у нее явно есть какой-то свой интерес, – Вероника вышла на крыльцо, чтобы было побольше света и начала тихо читать: —

Uram: A pár sort hogy egyszer mondom…

Наверное, это венгерский. Ничего тут не понимаю.

– Дай сюда, – вздохнул Оливер, протягивая руку за письмом. – Ты же не успокоишься, пока не узнаешь о чем там говориться, так что лучше покончить с этим как можно быстрее.

Он прислонился спиной к опоре крыльца и начал переводить текст:

"

Мой господин,

Буквально несколько строк, чтобы подтвердить Вам, что в Эдинбурге все прошло по плану, как я и сообщила в телеграмме, отправленной вчера из Нового Орлеана. Сэра Тристана Монтроуза удалось убедить гораздо быстрее, чем мы думали, хотя вряд ли его родственники будут довольны, когда обнаружат, что портрет, висящий над камином в гостиной замка – всего лишь превосходно выполненная копия. Так же не могу сказать, что сам молодой Монтроуз задавал слишком много вопросов. По-моему, все три дня, пока я гостила в его доме, последнее, что его интересовало, так это зачем нам вдруг понадобился самый запылившийся экспонат фамильной коллекции. Что-то мне подсказывает, что ради того, чтобы я оставалась рядом, он был готов поменять на копию даже собственное свидетельство о рождении.

Я распорядилась, чтобы портрет отправили в парижскую мастерскую Лефевра, где его почистят прежде, чем переправить его вам. Полагаю, что вернувшись в Будапешт, я увижу его во дворце во всем его великолепии. Вы можете быть довольны, фамильное сходство налицо.

Надеюсь, скоро смогу сообщить вам новости по «Персефоне», наши английские друзья проявляют необыкновенную проницательность.

Ваша до последнего вздоха,

ДОРА.»

– Дора? – удивилась Вероника, забирая письмо обратно. – Это еще кто?

– Скорее всего, это какое-нибудь производное от имени, которым ее называет патрон, – предположил Оливер, пожимая плечами. – Это, несомненно, почерк мисс Стирлинг, хотя я никогда не слышал, чтобы Маргарет называли Дорой.

– Этому несчастному Тристану Монтроузу повезло меньше всех. Мисс Стирлинг завлекла его в свои сети, чтобы он согласился отдать портрет с фотографии без ведома остальных членов семейства, – выпалила Вероника, тряхнув головой. – Видимо, это один из сотен, или даже тысяч предшественников Лайнела. Я до сих пор поверить не могу, что он настолько слеп!

Александр не ответил. Он продолжал внимательно рассматривать портрет, который, похоже, был написан на доске. На нем был изображен мужчина лет двадцати, глядящий с портрета серыми глазами, которые профессор уже видел раньше. Зачесанные назад волосы были такими светлыми, что почти сливались с белым плащом, накинутым на доспехи. Создавалось ощущение, что рыцарь был готов отправиться на битву.

– Что меня удивляет больше всего, – продолжала говорить Вероника, – так это «фамильное сходство налицо». Какое отношение этот портрет имеет к патрону мисс Стирлинг?

– Это портрет предка князя Константина, – тихо ответил ей дядя и указал на надпись большими готическими буквами в нижней части картины. – Этого рыцаря звали Адоржан Драгомираски. Судя по надписи, умер он много веков назад, в 1530 году.

– Что ж, в таком случае понятно, зачем ему мог понадобиться этот портрет, – прокомментировал Оливер. – Хоть ему и пришлось просить свою правую руку использовать свое очарование для уговоров нынешнего владельца.

«А еще он один в один с портретом Ласло Драгомираски, который мне показали два года назад в Ирландии», – подумал Александр. Прежде, чем он успел озвучить вслух свою мысль, до них донеслось эхо приближающихся шагов и очень знакомый голос. Вероника торопливо выхватила из рук дяди фотографию и спрятала ее вместе с письмом за спиной прямо перед появлением Лайнела и Теодоры. Увидев друзей, они остановились и, к удивлению присутствующих, подошли взявшись за руки.

– Ну надо же, – улыбаясь воскликнул Лайнел, – да нас тут целый оргкомитет встречает!

– Должно быть, я сплю, – заявила Вероника, окинув взглядом Теодору с ног до головы, задержавшись на красных брюках. – Из всего сверхъестественного, что мы видели до сих пор, это – забирает пальму первенства…

– Это всего лишь брюки, мисс Куиллс, – в тон ей ответила ответила Теодора, – Могу поклястся, что вы более чем на короткой ноге с этим предметом одежды, судя по тому, что вы сами же нам и рассказали.

Лайнел усмехнулся. Александр подошел к двери столовой и закрыл большие стеклянные створки, чтобы никто из посторонних не мог слышать их разговор.

– Где вы все это время были? – даже тихий голос не мог скрыть его негодования. – Как вам вообще взбрело в голову преследовать этих тварей среди ночи? Мы искали вас повсюду, опасаясь худшего…

– Я просто счастлив, что вы никак не можете обойтись без нас, – сострил Лайнел.

– Мне очень жаль, что мы вот так исчезли, – заверила Теодора, – но мы были слишком близко от предполагаемых убийц, чтобы сидеть сложа руки. Когда мы увидели, что они направляются к болоту, то поспешили за ними через сады отеля.

– Совершенно верно, я сам это видел, – отозвался Оливер. – Более того, полиция обнаружила в кустах диадему, которую свидетели признали вашей, мисс Стирлинг.

– И правда, диадема… Я даже не заметила как потеряла ее!

Вероника еще больше вытаращила глаза, услышав эти слова. Ее дядя продолжил:

– Это, конечно, похвально, что вы решили поймать эти существа, но я до сих пор не понимаю почему вы не вернулись в отель после того, как потеряли след. Вы не хуже меня знаете, что болото очень обманчиво, особенно для не знающих его людей. Да как вам в голову пришло соваться туда в одиночку? Вы там провели ночь?

– Что ж, односложным ответом от тебя не отделаться, – вздохнул Лайнел. – Думаю, лучше рассказать вам всю историю, насколько невероятной она вам бы не показалась.

Следующие полчаса Теодора и Лайнел рассказывали о своих приключениях. Профессор со все возрастающим изумлением слушал о мамбе Альме и о магическом круге, созданном вокруг могилы Мэй Куин для защиты затерянных душ, прикованных к обломкам корабля.

– Так вот, что произошло с рострой «Персефоны», – тихо произнес профессор. – Течение вынесло статую на берег, где ее подобрали бывшие рабы, и все это время она находилась на болоте…

– До сегодняшнего утра, если быть точным, – поправил его Лайнел. – Теперь она у нас.

– Когда мамбо Альма закончила свой рассказ, – добавила Теодора, – она сказала, что ее часть работы завершена, и что теперь мы должны взять ростру на себя. Ни я, ни Лайнел не поняли, что она хотела этим сказать, но, в конце концов, подчинились. Жители поселения завернули статую в одеяла и перевезли вместе с нам на каноэ до границ болота. Пока мы ее там и оставили, спрятав среди кипарисов. Вряд ли туда пойдет кто-то из отеля.

– Если честно, мы точно так же сбиты с толку, как и вы, – признал Лайнел, пожимая плечами. – Зачем нам кусок «Персефоны», если все остальное находится на дне Миссисипи? Конечно, можно обследовать ростру на предмет негативной энергии, но даже если это и так, то все равно…