355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Альварес » Против силы ветра (ЛП) » Текст книги (страница 1)
Против силы ветра (ЛП)
  • Текст добавлен: 14 февраля 2018, 15:00

Текст книги "Против силы ветра (ЛП)"


Автор книги: Виктория Альварес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Автор: Виктория Альварес/Victoria Álvarez

Оригинальное название: Contra la fuerza del viento

Название на русском: Против силы ветра

Серия «Сонные шпили» #2/Ciclo de Dreaming Spires #2

Переводчик: Мария Сандовал

Редактор: Наталья Ульянова

Корректор: Анастасия Иванова

Материал предназначен только для предварительного ознакомления и не несёт никакой материальной выгоды!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Любое копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков – запрещено.

Пожалуйста, уважайте чужой труд!



Молитва Персефоне

«О, Персефона, стань такою,

Какой не быть мне никогда.

Ласкай божественной рукою

Ту, что надменна и горда,

Прекрасна и свободна,

Что ускользает вдруг, шутя,

Ту, что дика и благородна,

А в жизни – малое дитя.

И пусть в аду свои законы,

Их не изменишь на ходу.

Скажи ей нежно, Персефона:

«Не так уж страшно здесь, в аду»».

«Молитва Персефоне», Эдна Миллей[1]

***

«И бездна нас влечет. Ад, Рай – не все равно ли?

Мы новый мир найдем в безвестной глубине!»

«Путешествие», Шарль Бодлер[2]

***

«Все путешествия заканчиваются встречей влюбленных».

Уильям Шекспир




[1] Эдна Сент-Винсент Миллей (англ. Edna St. Vincent Millay; 22 февраля 1892, Рокленд, штат Мэн – 19 октября 1950, Остерлиц, штат Нью-Йорк) – американская поэтесса и драматург, первая женщина, получившая Пулитцеровскую премию по поэзии, одна из самых знаменитых поэтов США XX века.

[2] Шарль Пьер Бодле́р (фр. Charles Pierre Baudelaire [ʃaʁl pjɛʁ bodlɛʁ]; 9 апреля 1821 года, Париж, Франция – 31 августа 1867 года, там же) – французский поэт, критик, эссеист и переводчик; основоположник эстетики декаданса и символизма, повлиявший на развитие всей последовавшей европейской поэзии. Классик французской и мировой литературы.

Пролог

Первое же плавание заставило его подумать о том, что оно же может стать и последним. Его отец всегда говорил, что море – это как непостоянная возлюбленная, которую нельзя воспринимать легкомысленно, и ни один моряк не вздохнет с облегчением, как это сделали его приятели, пока не будет уверен, что опасность позади, и что через пару часов огромная река приведет их в порт живыми и невредимыми.

Вздыхая, он вытянул пальцы, пытаясь их размять, чтобы снова взяться за рукояти. Почему он чувствует себя так неспокойно? Откуда взялось это предчувствие, сжимающее нутро с тех пор, как он открыл глаза этим утром? Казалось, кто-то нашептывает ему на ухо, что все они слишком много грешили в этой жизни, и худшее еще впереди.

Он с трудом узнавал свои собственные руки, лежащие на штурвале. Они казались слишком маленькими для подобной работы и слишком большими для парня, покинувшего родной дом лишь пару месяцев назад. «Рано или поздно ты привыкнешь, – сказал ему Смит, старый рулевой, который время от времени приходил ему помочь. – Все мы боялись, когда впервые выпадало взять на себя контроль над этой бестией».

«Бестия». Именно так он и сказал. Миролюбиво мурлыкающий в его руках монстр, который всего несколько часов назад с яростным ревом скакал по волнам Мексиканского залива. Солнце давно село над корпусом и деревянными обломками, оставленными позади во время дрейфа, и ночь была черной, словно грех. Паруса словно привидения бились над их головами, покачиваясь от дуновения бриза, который заставлял скрипеть мачту и доносил до экипажа запах болот.

«Запах родного дома». Молодой человек спрашивал у себя, сможет ли он когда-нибудь назвать город, куда они направлялись, родным домом. Он все бы отдал, чтобы пребывать в том же отличном расположении духа, как и остальные моряки, болтающие на полуюте[1], убивая последние часы дежурства игрой в карты и выпивкой.

– Настоящая мулатка, но такая светлая, что при свете свечей ее можно принять за только что прибывшую из Европы голубку. Меня не удивляет, что она так популярна… – сказал один из парней.

– Кажется, Дейву так не терпится сойти на берег, что если мы не удержим его, он прыгнет в воду, как только покажутся огни Нового Орлеана, – прокомментировал другой, вызвав громовой смех приятелей. – Твоя подружка тебя дождется, даже если мы прибудем чуть позже. Если ты, конечно, не явишься домой с пустыми руками.

Молодой человек обернулся, не отпуская штурвал, чтобы взглянуть на сидящих на палубе моряков. В центре они поставили подсвечник, в свете которого их лица словно плыли в оранжевом отблеске. Остальную часть брига освещали лишь звезды.

– Проклятье, мы столько говорим о женщинах, что хоть святых выноси, – запротестовал мужчина, сдававший карты. – Мы выбрали худшую ночь, чтобы делать ставки. Сейчас у нас в головах осталась только одна мысль.

– Еще бы, – ответил Дейв. – Еще неделя взаперти и я влюблюсь в Смита.

– Не смущай парня, – предупредил его старый рулевой, и смешки стали еще громче. Даже тот, о ком шла речь слегка улыбнулся. – Не обращай на них внимания, сегодня у всех нас слишком взыграла кровь.

Ворча сквозь зубы, старик оперся об палубу и попытался встать. Хруст суставов всегда напоминал ему скрип мачты.

– Чарли, с тобой все в порядке? – спросил он, приближаясь к штурвалу.

– Разумеется, – слегка удивленно ответил юноша. – Почему вы спрашиваете?

– Ну, мы тут уже два часа болтаем всякие глупости, а ты за все это время едва улыбнулся пару раз. Странно, что ты такой мрачный именно сейчас, когда мы возвращаемся домой…

Парень помолчал немного.

– Ты сам это сказал, – ответил он с акцентом, который всегда выдавал его в минуты волнения. – Некоторые из нас не могут считать это место своим домом.

Послышался шум шагов со стороны лестницы на корме, и показалась приземистая фигура капитана. Моряки умолкли, пока тот не прошел мимо, скрывшись в ночной тьме.

– В эту ночь ощущается что-то темное, причем я вовсе не имею ввиду небо, – вдруг сказал юноша вполголоса. Присмотревшись, Смит увидел насколько тот бледен. – Мы не раз плавали в новолуние, но сегодня все кажется иным… словно вокруг нас есть что-то странное. Я думаю об этом с тех пор, как мы идем по Миссисипи, но не решался рассказать вам об этом. Я знаю, что вы думаете о дурных предчув…

Прежде, чем он закончил говорить, судно тряхнуло так, что задрожала вся оснастка, а едва поднявшихся на ноги моряков снова швырнуло на палубу. Молодой человек чуть не потерял равновесие, вцепившись в штурвал, в то время как Смит, изрыгая проклятия, ухватился за руку приятеля.

– Святые угодники, что, черт побери, это было?

– Не знаю, – пробормотал Чарли, его руки дрожали. – Возможно, это всего лишь обломки затонувшего судна. Как те, которые только что остались позади.

– В этой части Миссисипи нет никаких затонувших кораблей, – воскликнул Дейв с противоположной стороны. Он тоже был бледен. – И эта встряска совсем не похожа на столкновение. Мачты мотало так, словно они вот-вот обрушатся!

– Что все это значит? – услышали они рев капитана. До них снова донесся звук его шагов. – Разве не вы на вахте этой ночью? Как такое возможно, что вы не заметили, как…

Новый грохот поглотил его слова, на этот раз столь интенсивный, что не было слышно криков матросов. Обшивка корабля заскрипела так, словно кто-то хотел разнести ее в щепки, а паруса грозились сорваться.

У парня чуть сердце не остановилось, когда он посмотрел через плечо капитана и понял, что происходит. Звезды скрылись за внезапно набежавшими тучами, а ветер поднял на реке такие волны, словно они все еще были в Мексиканском заливе. Мощное течение бросало корабль из стороны в сторону, заставляя его подпрыгивать на волнах будто вставшего на дыбы жеребца. Все происходящее не поддавалось никакому объяснению. Минуту назад все было спокойно и единственное, что приводило в движение паруса – легкий речной бриз. Как мог разразиться такой мощный шторм, если они находились даже не в открытом море?

– Боже мой! – снова закричал Смит, когда первая волна обрушилась на нос корабля, почти полностью затопив палубу. Неожиданно бриг накренился на одну сторону, и моряки поспешили ухватиться за оснастку[2], чтобы не упасть в воду. – Перед нами открываются врата в преисподнюю, чтобы заставить нас платить за наши грехи!

– Это мы еще посмотрим, – рыкнул капитан. – Мы всего в нескольких минутах от Нового Орлеана, и даже если эту посудину разнесет в щепки, даже если нам придется добираться вплавь…

Он умолк, когда по другую сторону судна, прямо над полузатопленной носовой частью, показалась новая волна, слишком высокая, чтобы можно было на нее подняться. Парализованные ужасом они смотрели, как водяная стена растет в высоту, заслоняя горизонт, и надвигается прямо на бриг.

– Все на штриборт[3]! Право руля! – проорал капитан. Чарли поспешил подчиниться приказу, его руки дрожали так, что он сам удивлялся, что до сих пор удерживал штурвал. На большее времени не хватило. Как раз тогда, когда корабль начал поворачивать, огромная волна превратилась в водопад, который смывал все на своем пути.

Послышались крики где-то между мачтой и фок-мачтой[4], и три человека исчезли за штрибортом. Смит поскуливал, а Чарли изо всех сил зажмурил глаза и бормотал все известные ему молитвы, чтобы проснуться и убедиться, что все это лишь страшный сон. Но, к сожалению, происходящее было слишком похоже на правду: хлещущая по лицу вода, безумная качка, проклятия капитана. Посреди обезумевшей водной стихии, он вдруг вспомнил об отце и младшем брате, и о том, как обняла его мать, когда он уходил из дома с узелком на плече.

Чарли показалось, что капитан снова что-то прокричал, но на этот раз он ничего не расслышал. Водной стихии оказалось мало снести все с поверхности корабля, она решила пробраться в корпус, и теперь из внутренностей брига раздавался ни с чем не сравнимый рокот воды, который недвусмысленно заявлял о происходящем. Этот звук приговаривал к смерти, и все об этом знали.

Смит был прав – преисподняя нараспашку открыла перед ними свои врата.

[1] Полую́т – возвышенная часть кормовой оконечности корабля или дополнительная палуба над ютом.

[2] тоже самое что и Такела́ж (нидерл. takelage (от takel – оснастка)) – общее название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами. Такелаж разделяется на стоячий и бегучий. Стоячий такелаж служит для удержания рангоутных частей в надлежащем положении, бегучий – для постановки, уборки парусов, управления ими, изменения направления отдельных частей рангоута.

[3] Штирборт (нидерл. sturboord, англ. steerboard, позднее – англ. starboard) – правый по ходу движения борт судна. Эквивалентное название для левого борта – бакборт. Штирборт ночью обозначается зелёным навигационным огнём, а бакборт красным.

[4] Фок-мачта – первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дом орхидей

Глава 1

Александр Куиллс не раз слышал о том, что история всегда повторяется, но до сих пор верил в судьбу не больше, чем любой почти сорокалетний мужчина верит в волшебные сказки. Он был ученым и всегда придерживался научных фактов; в его уме не было места для суеверий, и когда он начинал исследование какого-нибудь сверхъестественного феномена, то делал это наиболее прагматичным способом. Случайности для него были лишь некими совпадениями, не стоящими внимания… Во всяком случае, он так считал до того момента, как, вернувшись домой, в Оксфорд, он снова не увидел письмо от незнакомца, которое перевернуло с ног на голову не только его вселенную, но и всех окружающих его людей.

Стоял солнечный майский день и в Кодуэллс Касл царил удивительный покой, учитывая количество народу, жившего под его крышей. Племянница Александра, Вероника, добыла билеты в театр и увела с собой Оливера Сандерса и его жену Эйлиш, друзей семьи, которые вот уже два года жили в доме Куиллсов. В доме слышался лишь голос экономки, сплетничающей в комнатах для прислуги с новой кухаркой Мод. «Поверить не могу, что в кои-то веки мое королевство полностью в моем распоряжении, – довольно вздохнув, подумал Александр. Он снял шляпу и провел руками по слегка тронутым сединой светло-каштановым волосам. – Наверняка, вскоре здесь снова будет настоящий курятник, так что стоит насладиться мгновениями покоя».

Насвистывая оперную арию, он направился в гостиную на первом этаже, чтобы немного выпить и расслабиться. Комната с огромными окнами, выходящими на реку Исис[1], теперь казалась гораздо меньше из-за стоявшей в углу арфы Эйлиш. Рядом с ней Александр поставил на лакированный столик граммофон, который ему подарили Оливер и Эйлиш на прошлое Рождество. Он немного поискал среди пластинок, взял недавно приобретенную запись «Летучего голландца»[2] в исполнении Берлинской филармонии и приготовился получать удовольствие.

Он обожал Вагнера[3] почти так же, как и его жена Беатрис. С течением времени он так и не смог смириться с болью от ее утраты пять лет назад, но Александр привык с этим жить. Теперь эта грусть стала словно неотъемлемой частью его существования, как, например, дыхание. Он собрался взять ближайшую к нему бутылку бренди, но увидел на столе гору писем, оставленную экономкой. Все они были адресованы редакции «Сонных шпилей», посвященной новым наукам газеты, которую он издавал вместе с друзьями Оливером и Лайнелом.

Вскрывая конверт, он с улыбкой вспомнил, как безобидное на первый взгляд послание, подписанной Лизой Спиллэйн, привело их на ирландское побережье. Никто даже представить себе не мог, как изменит их жизни поездка в небольшое поселение Киркёрлинг для расследования смерти, связанной с обитавшей в местном замке банши. Особенно это коснулось Оливера, который вернулся в Оксфорд с супругой и новым сюжетом. Тем не менее, на этот раз Александр не находил в своей корреспонденции ничего похожего на ирландскую историю, пока не вскрыл маленький конверт с Эдинбургскими марками, привлекший внимание своим потрепанным видом. А вот что его действительно удивило, так это не содержимое письма, а высокомерный тон, в котором оно было написано.

Среда, 27 мая 1905 год

Редакции «Сонных шпилей»:

«Обращаюсь к вам с предложением, которое, как я убежден, вас заинтересует, учитывая, направленность ваших публикаций последние годы. Я ваш преданный читатель, особо интересующийся описаниями спиритических сеансов и статьями, посвященными последним открытиям в область новых наук. Профессионализм, с которым вы доводите до конца все свои расследования, заставил меня понять, что сколько бы я не искал, не найду никого более подходящего, кто мог бы заняться неким интересующим меня делом, которое, уж простите мою дерзость, станет и для «Сонных шпилей» настоящей находкой, потому что целиком и полностью отвечает темам, освещаемым на страницах вашего издания.

Тем не менее, вопрос настолько трансцендентный[4], что совершенно невозможно изложить его в письме. Вероятно, вы подумаете, что я слишком много на себя беру, но я вас уверяю, что почту за честь, если вы, все же, согласитесь поговорить со мной в Эдинбурге, где я остановился на несколько дней. В данный момент я проживаю в комнате 552 отеля «North British»[5], куда вы можете написать мне, чтобы согласовать визит. Пока этот номер служит моим пристанищем, вы также можете чувствовать себя там как дома.

С надеждой на то, что это письмо станет первым в нашей плодотворной переписке, прощаюсь с вами,

C уважением, Месье Э. Савиньи».

«Только этого мне как раз и не хватало, – сказал себе Александр. – У вас дома проблемы с духами или полтергейстом? Свяжитесь с нашей редакцией и будьте уверены, что вскоре вы снова обретете покой!» Впрочем, это было почти неизбежно, учитывая распространение, которое получила их газета: за последние два года тираж увеличился в четыре раза, и не было ни одного колледжа в Оксфорде, где статьи не обсуждались бы студентами. Разумеется, успех привлек и оппортунистов[6], они слетелись словно мухи на мед, и количество желающих воспользоваться услугами исследователей «Сонных шпилей» угрожающе возросло. Обычно на такие письма отвечал Август Уэствуд, еще один друг Александра, но полгода назад он уехал в качестве миссионера в Раджастан[7] и уже не мог им помочь в этом нудном и утомительном деле.

В любом случае, это было не то письмо, которое следовало бы воспринимать серьезно, несмотря на повелительный тон. Так что когда прозвучали первые такты «Mit gewitter und storm»(«Гром и шторм – нем. яз.), месье Савиньи был благополучно забыт и сознание Александра приятно покачивалось на волнах дремоты, которую даже бури и шторма, о которых пел рулевой «Летучего голландца», не могли потревожить. Но, к несчастью, месье Савиньи был не из тех, кто позволяет себя забыть.

Три дня спустя он снова дал о себе знать. Когда Александр в очередной раз зашел в редакцию, расположенную на Хай-стрит, чтобы дать указания насчет следующего номера, оказалось, что среди писем его снова ожидало сообщение из Эдинбурга. Оно повторяло предыдущее письмо слово в слово, вплоть до запятых. Похоже, этот Савиньи решил связаться с ним во что бы то ни стало. Раздраженный Александр поправил очки, взял перьевую ручку и нацарапал несколько строк, чтобы разобраться раз и навсегда с ситуацией.

Понедельник, 1 июня 1905 год.

Месье Э. Савиньи:

«Пишу вам от имени редакции «Сонных шпилей», чтобы поблагодарить вас за добрые слова и оказанное нашей работе доверие. Нам очень жаль, но вынуждены довести до вашего сведения, что в данный момент нет никакой возможности принять ваше предложение. Если то, что вас беспокоит, имеет отношение к спиритизму, или вы хотели бы осуществить что-то вроде процедуры экзорцизма, советуем вам обратиться в Общество исследователей сверхъестественного. Они являются лучшими в Англии специалистами и, несомненно, будут рады вам помочь.

С благодарностью и уважением,

Редакция».

Но дело на этом не закончилось, а вовсе даже наоборот. Александр не знал, последовал ли Савиньи его совету и начал ли забрасывать письмами Общество исследователей, но, скорее всего, нет, так как уже на той же неделе он снова дал о себе знать. Утром в четверг профессор в прекрасном настроении вошел в свой кабинет в Магдален-колледже, где возобновил свою работу в качестве преподавателя энергетической физики после смерти ректора Клейпола. Он повесил сюртук и обнаружил, что не избавился от преследований того типа.

На столе снова лежало оно, письмо от Савиньи. Александр почувствовал, как его заполняет ярость, но вдруг кое-что остудило его кровь. На этот раз письмо было адресовано не редакции, а лично профессору Куиллсу. Но ведь никто не знал, что именно он скрывался за публикациями в газете! Статьи всегда подписывались лишь инициалами авторов, даже иллюстрации его племянницы Вероники. Единственный, кто отбросил в сторону анонимность после публикации чрезвычайно успешного романа, был Оливер, ставший одним из самых многообещающих авторов Оксфорда. В случае с Александром было совершенно невозможно, чтобы кто-то связал его с преподавателем Магдален-колледжа.

Тем не менее, Савиньи это удалось. Возможно, этот назойливый француз мог добиться недостижимого. Пытаясь сохранять спокойствие, Александр протянул руку, взял конверт, чтобы прочесть письмо, как вдруг кое-что привлекло его внимание и встревожило. На конверте был очень знакомый логотип – отеля «Рэндольф»[7], самого роскошного в Оксфорде.

– Нет, – воскликнул Александр, вскрывая конверт. – Это не может быть правдой…

Четверг, 4 июня 1905 год.

«Уважаемый профессор Куиллс!

Я не смог удержаться от улыбки, узнав ваш стиль в письме, в котором вы так любезно отклонили мое предложение, только вы можете быть столь дипломатичным. Но, хоть я и восхищен таким качеством как дипломатия, тем не менее, я вынужден настаивать. Мне часто говорят, что настойчивость – одна из моих отличительных черт, и вы наверняка заметите, что я не из тех, кто привык отступать, даже если отказ получен от истинного джентльмена, которым я искренне восхищаюсь.

Смею предположить, что причиной вашего отказа стала перспектива поездки в Шотландию ради встречи со мной? Если для вас расстояние – это проблема, то вам больше не стоит об этом волноваться: вчера я как раз прибыл в Оксфорд и остановился на несколько дней в «Рэндольфе». Я уверен, что вы знаете этот отель, он находится прямо напротив музея Эшмола, где, как я понимаю, в последнее время работает ваш друг Лайнел Леннокс.

Вскоре я свяжусь с вами, чтобы договориться о встрече. Полагаю, не стоит откладывать ее слишком надолго.

С уважением, Месье Э.Савиньи.

Александр смял письмо в комок и швырнул его в корзину для бумаг. Шутка зашла слишком далеко, с какой стороны ни посмотри. Если бы в городе узнали, чем он занимается в свободное от университетских лекций время… Сам-то он не считал публикации статей о новых науках чем-то постыдным, но он не был уверен, что это понравится всем без исключения членам университетского совета. Ему и так непросто было восстановить свою прежнюю должность, поэтому он не мог позволить, чтобы все усилия пошли прахом. Ворча себе под нос, Александр снова надел сюртук, причем так быстро, что чуть не сбил со стола стопку тетрадей, и вышел, чтобы разделаться с этим делом раз и навсегда.

Отель «Рэндольф» находился недалеко от Магдален-колледжа. Александр быстро пошел по Хай-стрит, оставляя позади фасады, увенчанные шпилями и габлетами дюжины колледжей. Студенты наводнили улицы, весело и шумно радуясь окончанию экзаменов и началу лета. Профессор, как мог, пробирался сквозь гомонящую толпу и меньше, чем через десять минут оказался перед фасадом отеля. Роскошный неоготический дворец действительно находился напротив музея Эшмола, в котором, как полагал Александр, в данный момент работал Лайнел. Настроенный выяснить намерения этого приставучего типа, профессор решительно толкнул дверь и вошел в ослепительное фойе отеля.

Внутри все сверкало хрусталем и бархатом, под потолком в огромной люстре горели свечи. Справа от покрытой красным ковром лестницы находилась стойка и Александр улыбкой поприветствовал стоявшего за ней молодого человека в униформе. Увидев парня, Александр решил, что он без труда вытянет из него нужную информацию об авторе писем, но, к сожалению, ошибся.

– Месье Савиньи? Нет, среди наших постояльцев нет человека с такой фамилией.

– Вы уверены? Насколько мне известно, он прибыл в Оксфорд вчера днем. Вы не могли бы проверить по регистрационной книге постояльцев?

Но парень покачал головой, скрестив руки на стойке.

– Я хотел бы вам помочь, господин, но, боюсь, я не вправе разглашать подобную информацию. Конфиденциальность всегда была одним из основных принципов отеля «Рэндольф», и если мы получим хоть одну жалобу, даже самую малую…

– Разумеется, я все понял, – Александр надел снятую при входе шляпу. – Сожалею, что отнял у вас время. Должно быть, это какая-то ошибка.

Но ошибки не было. Профессор знал, что это так. Сопровождаемый звоном столовых приборов и запахом подаваемых постояльцам бекона и яиц, он вышел из отеля на улицу и остановился, задумавшись. В итоге, решил пойти домой, а не обратно в колледж. Он был слишком взбудоражен, чтобы думать о работе, и знал, что только зря потеряет время, пытаясь сконцентрироваться на куче ожидавших его бумаг, так как мысли его сейчас были далеки от науки.

Похоже, этот Савиньи не существовал. Это всего лишь вымышленное имя. Скорее всего, оно было выбрано для того, чтобы Александр ничего не смог разузнать об этом человеке до тех пор, пока не станет слишком поздно, чтобы отступать. «Вскоре я свяжусь с вами» – было обещано в последнем письме.

Александр выругался сквозь зубы, но, как оказалось, сюрпризы этого странного утра еще не закончились. Когда он собрался толкнуть калитку в собственный сад, то увидел выходящего из дома мальчишку лет восьми в замызганных, удерживаемых подтяжками, штанах и с залатанной шляпой на голове. Он так торопился, что столкнулся с профессором.

– Ты в порядке? – спросил Александр, хватая парня за плечо, чтобы тот не упал. Пацан вырвался и побежал прочь со всех ног. – Эй, вернись сейчас же!

– Профессор Куиллс! – позвала его с порога экономка миссис Хокинс.

Александр поначалу даже не обратил на нее внимания. Он смотрел, как мальчишка убегает, пока тот не скрылся за поворотом, и только потом повернулся к женщине. Экономка протянула ему конверт.

– Его только что принес этот сорванец, который чуть не сбил вас с ног. Он отказался рассказывать, кто его прислал, лишь попросил вручить письмо лично вам в руки. Похоже, ему неплохо заплатили, раз уж он так расстарался.

Александр совершенно не удивился, увидев фирменную бумагу «Рэндольфа», знакомый до боли почерк, и все более издевательский тон послания.

Четверг, 4 июня 1905 год.

«До каких пор мы будем играть в кошки-мышки, профессор Куиллс? Не буду отрицать, я ожидал подобной реакции с вашей стороны (за время нашего знакомства, вы не раз продемонстрировали ваше благоразумие, чем навсегда заслужили мое уважение), но мне показалась не слишком элегантной попытка выведать у сотрудника отеля то, что могли бы узнать от меня лично при встрече.

Давайте будем друзьями, профессор. Вам нечего опасаться с моей стороны. Если бы у меня возникло желание проинформировать ваших коллег по Магдален-колледжу о ваших забавах с потусторонним, то я сделал бы это уже давно. Но я бы ничего не выиграл от вашего падения в немилость, а у меня нет привычки делать то, что со временем не принесет выгоды. Боюсь, я сейчас слишком занят, чтобы тратить время на месть, которая в итоге настроит нас друг против друга.

Полагаю, лучше покончить с этим раз и навсегда. Как насчет того, чтобы встретиться сегодня в 17.30 в Ботаническом саду[9]? Я слышал, что этой весной у хранителей Дома орхидей есть прекрасные экземпляры.

Для вас же будет лучше не подводить меня еще раз.

Месье Э. Савиньи».

На этот раз Александр выругался так, что даже миссис Хокинс покраснела. Она еще никогда не видела профессора в такой ярости.

– Это переходит все границы, – пробормотал Александр, сминая письмо.

– Вы… вы о чем? – решилась спросить экономка. – Надеюсь, там нет плохих новостей?

– Нет. Возможно. Пока еще слишком рано говорить что-то определенное. Тем не менее, я начинаю ощущать себя марионеткой, которую кто-то дергает за ниточки ради своего удовольствия, – ответил Александр сквозь зубы, убирая письмо в карман. – В конце концов, плюс в том, что вскоре я избавлюсь от своих сомнений, нравится мне это или нет.

Он вошел в дом следом за миссис Хокинс и передал ей сюртук и шляпу. Женщина смотрела на него с некоторым беспокойством.

– Что-то сегодня слишком тихо… Дома опять никого нет?

– Мистер и миссис Сандерс сообщили, что вернутся к обеду. Кажется, они что-то изучают на севере. Ваша племянница закрылась наверху и рисует. Пару часов назад она заявила, что у нее много работы, и чтобы я даже не думала беспокоить ее, иначе она швырнет мне в лицо свои кисти.

– Как всегда мила и воспитана. Я надеялся, что миссис Сандерс окажет на нее положительное влияние, но Вероника обращает на нее не больше внимания, чем на любого из нас, – он вздохнул, берясь за лестничные перила, – ладно, придется мне самому превратиться в мишень для кистей. Пожелайте мне удачи.

Судя по выражению лица, миссис Хокинс считала, что для противостояния Веронике необходима была не удача, а полный комплект доспехов, включая шлем и железные рукавицы. Александр поднялся по лестнице, все еще обдумывая ситуацию с письмами, и, наконец, остановился перед единственной дверью на третьем этаже. Специфический запах краски, превратившийся со временем в неотъемлемую часть его племянницы (как говорил Лайнел «Eau de Veronique»(туалетная вода Вероники – фр.), наводнил лестничную площадку. Профессор постучал в дверь.

– Я же сказала, чтобы меня никто не беспокоил, если только дом не загорится!

– Вероника, это я, – ответил ей дядя, пытаясь набраться терпения. – Я знаю, что ты очень занята, но мне нужна твоя помощь.

За дверью послышался возглас, затем шум шагов, звук встряхиваемой ткани, и, наконец, дверь слегка приоткрылась. В проеме показалось обрамленное спутанными каштановыми кудрями лицо Вероники. На левой щеке красовалось черное пятно, а из-под мужской рубашки торчали голые ноги.

– Ты хуже Папы Юлия II[10], который ежедневно появлялся в Сикстинской капелле, чтобы обвинять Архангела Михаила, – выпалила она. – Разве ты не должен быть сейчас в колледже?

– У меня поменялись планы, – ответил Александр. Он шагнул к двери, но Вероника не дала ему войти. – Что у тебя на лице? Уголь?

– Грифель, – она протянула руку, демонстрируя пучок стержней. – Я делаю анатомические наброски. О чем ты хотел попросить?

– Мне надо, чтобы ты зашла в музей Эшмола и передала от меня сообщение для Лайнела. Скажи, что на все про все есть только сегодняшний день, и я буду ждать его у Магдален-колледжа в 17.15. Это очень важно.

– А почему ты сам не можешь пойти, раз уж не собираешься работать?

– Произошло кое-что странное, и мне необходимо все обдумать, пока не вернулись Оливер и Эйлиш. Более того, ты знаешь музей как свои пять пальцев и тебе не составит труда разыскать там Лайнела, если прямо сейчас его нет в кабинете смотрителя.

Вероника помолчала немного. Подлетевший ворон Свенгали каркнул и сел ей на правое плечо.

– Начинаю думать, что я для тебя лишь посыльный, – буркнула девушка, пожимая плечами. – Ладно, но сначала мне надо закончить то, что я сейчас делаю. До выставки Королевской академии [11] осталось всего два месяца, и если я хочу представить там своего Эндимиона[12], то должна посвящать работе двадцать четыре часа в сутки.

– Не волнуйся, я скажу миссис Хокинс, чтобы она набралась терпения, – улыбнувшись, сказал Александр и пошел вниз по лестнице. – Спасибо, Вероника.

– Подожди, – окликнула его девушка. Она босиком вышла из комнаты, а Свенгали покачивался на ее плече, чтобы удержать равновесие. – Ты уверен, что все в порядке?

– Более или менее, – ответил немного удивленный Александр. – Почему ты вдруг спрашиваешь?

– Ты бы в зеркало посмотрел. Я не видела тебя в таком дурном настроении с прошлого года, когда один из этих твоих детекторов эктоплазмы упал с лестницы.

Александр снова улыбнулся, подошел к Веронике и убрал с ее лица непокорный локон, не обращая внимания на ее нахмуренные брови. Трудно было поверить, что ей уже двадцать два года, для него она все еще оставалась маленькой девочкой, которую он взял к себе в дом после смерти брата Гектора. Девочкой, превратившей свою мансарду в настоящее логово львицы, швыряющейся тухлыми яйцами в политиков и использующую в качестве моделей для картин аристократов, с которыми, возможно, ее объединяли не только слова, но все-таки девочкой до мозга костей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю